Текст книги "Военный инженер Ермака. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Михаил Воронцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)

С рогатинами тоже пока не занимались – и некогда, и мешать копать будут. Времени это займет меньше, чем другая работа, потому что Лапоть, дай бог ему здоровья, проявил невероятную проницательность, и пока мы плавали к обозу, заготавливал дерево. Пригодится, говорил, и оказался прав. Убедил оставшегося за главного Мещеряка выделить казаков, и теперь у нас дерева было как на большой лесопилке. Точно медаль нужна Лаптю! Осталось только обтесать, заострить и вкопать в землю, хотя и на это нужно время.

Лапоть скромничал, но потом признался, что идею рогатин он вынашивал давно, а с моим появлением решил действовать более настойчиво. К тому же он в порядке еще одной инициативы начал сверлить дула для деревянных пушек! Стволы в сушилке уже подсохли, как раз все готово. Отлично. У меня после таких новостей аж энергии прибавилось.

А вообще, появилась у меня идея, что надо бойцов как-то записывать в плотники, кузнецы и так далее. А то ремесленники целыми днями в поте лица, а у этих есть время побездельничать. Не каждый день схватки, походы, и дежурства. Но пока рано об этом говорить. Казаков и стрельцов и так задействовали везде, а дальше разберемся.

Работу на пристани пока мы начали с обмазывания глиной стругов, которые не будут использоваться в качестве «броненосцев». Это труд, что называется, неквалифицированный, но без него – никак. А потом доберемся и до остального.

К вечеру я был вымотан, что называется, до чертиков. Голова уже соображала не очень, перед глазами стояли лопаты, топоры, комья земли и все остальное. Но когда начало темнеть, мимо меня прошла Даша и как бы невзначай оборонила:

– Приходи на наше место.

Глава 23

Когда я пришел, она уже была там. Сидела под деревом, дожидаясь меня. Услышав мои шаги, она улыбнулась, сбросила платье и шагнула в воду.

Я последовал за ней. Даша поплыла вдаль, на середину Иртыша, а я тем временем намылился, желая отмыть с себя грязь и копоть, которые сегодняшний день принес в немилосердном количестве. Мыло, признаться, у Ермака было не чета тому, которое используется в 21 веке. Темно-коричневое, крошится. Этот кусок был еще ничего – пах травами, а то, которое использовали казаки в бане, напоминало обугленное на костре сало.

Перестав быть похожим на шахтера (преувеличиваю, хотя и не особо), я поплыл к Даше. После долгого поцелуя на середине реки, она спросила меня:

– Никто не обратил внимания, что ты идешь сюда?

– Никто, – ответил я. – Во всяком случае, этого не заметил. А почему кто-то должен был этим заинтересоваться?

– Только что назад по этой дороге ушла я, а потом ты. Несложно догадаться, что мы идем на одно и то же место.

Я вздохнул.

– Давно хотел спросить, но все было как-то неудобно. Почему мы должны скрывать наши отношения? Что в этом такого? Здесь люди и женятся, и встречаются без брака, никто не находит в этом ничего плохого. Живут вместе, и ни о чем не думают. Или ты стесняешься отношений со мной?

Помолчав и посмотрев на воду, я улыбнулся:

– Вроде не такой уж и страшный…Не пью, в отряде уважаемый человек…

Даша посмотрела в сторону.

– Я уже была замужем, – сказала она. – Сейчас мне девятнадцать, а родители заставили меня выйти замуж в пятнадцать лет. Он тоже был, как ты говоришь, уважаемым человеком. Но злым и жестоким. Моя жизнь была адом. Он вместе с Ермаком ходил в походы против ногайцев и крымских татар. Родители выдали меня из-за денег. Он погиб. У меня, наверное, не было более счастливого дня, чем тот, когда я об этом узнала.

Она снова отвернулась.

– И я поклялась, что больше никогда не выйду замуж и не буду зависеть ни от одного мужчины.

Теперь стало все понятно. Я не стал сейчас ничего говорить, что-то объяснять. Наверное, должно пройти время.

А сейчас нам время терять нельзя, поэтому я обнял девушку рукой, мы снова поцеловались и поплыли к берегу – для того, чем мы планировали заняться, удобнее, если под ногами будет твердая опора.

* * *

Хан Ильдаш был не молод, но и не старик. Высокий, сухой, с лицом, будто вырубленным из берёзы. Одет он был богато и торжественно. В облегающий кафтан из плотной ткани, с вышивкой, и тюбетейку, блестящую от золотого шитья.

С ним пришли два сына и три бея.

У входа в шатёр Кучума они остановились. Один из телохранителей Кучума, помедлив, сказал Ильдашу:

– Тебя ждут, – и откинул полог.

Ильдаш ничего не ответил, наклонил голову и шагнул в шатер.

Внутри было тепло. Кучум сидел на ковре, полуобернувшись к огню. Неподалеку от него – два советника, с другой стороны шатра – мулла с Кораном. Хан не поднялся, только чуть приподнял бровь:

– Ты прибыл.

– Да, – ответил Ильдаш. – Я пришел, как и обещал.

Кучум помедлил, глядя на огонь, словно желая показать, что визит хана Ильдаша для него значит не слишком много.

Затем все-таки произнес:

– Присягаешь?

– Присягаю, – глухо проговорил Ильдаш.

Он сделал шаг вперёд, опустился на одно колено и снял плеть с пояса. Протянул её хану:

– Моя воля – твоя воля. Моё войско – твоя сила. Границы твоего улуса – и мои границы. Кто идёт против тебя – идёт против нас.

Кучум молча взял плеть. Это был старый тюркский знак власти. Затем протянул руку, и Ильдаш коснулся её лбом.

Мулла подошёл ближе, раскрыл Коран. Произнес:

– Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного. Поклянись.

– Валлахи, биллахи, таллахи, – твёрдо сказал Ильдаш, глядя на священную книгу. – Обещаю быть верным, участвовать в походе, не укрывать беглых, не нарушать мира.

За ним по очереди поклялись все – сыновья, беи. Мулла кивал, потом закрыл книгу и слегка поклонился Кучуму.

– Так и будет, – подняв подбородок, произнес Кучум. – Пусть твои войска готовятся и ждут.

– Люди мои готовы, – проговорил Ильдаш. – По первому твоему слову они бросятся в бой.

Затем Ильдаш кивнул одному из своих беев, он ненадолго вышел из шатра и вернулся со слугами, внесшими в шатер Кучума три сундука. В них находились подарки.

Сначала на свет появились три соболиные шубы, каждая с воротником из чернобурки, с вышивкой по швам. Мех тщательно вычищен и блестел. Шубы являлись символом северного богатства.

Следом – лук с тетивой из оленьей жилы, с набойкой и набором стрел в кожаном колчане. Это уже был не просто подарок, а знак воинского уважения.

Из следующего сундука вынули посуду с мёдом и головки сыра, мешочки с сушёными ягодами и вяленым мясом – дары гостеприимства, пищи, процветания. Поверх всего – кувшины с кумысом и ароматным маслом.

Последним был особый подарок: тонко вытканный ковёр, узором отсылающий к роду Ильдаша – почти родовой герб, испещренный таинственными символами. Ковёр означал землю. Владение им – власть над землей.

Хан Кучум смотрел на подарки молча, не шевелясь. Затем повернул голову на своего советника и коротко кивнул.

В шатер внесли сундуки теперь уже с его подарками.

Вынули саблю с арабской надписью на клинке, в ножнах из красного сафьяна. Вторым шёл пояс с серебряными бляхами – тяжёлый, сверкающий.

Затем – шёлковый кафтан с золотым кантом. По традиции, этот подарок означал принятие в близкий круг. «Теперь ты свой».

Последним был свиток с печатью Кучума, где признавалось право Ильдаша на его родовые земли, охотничьи угодья и сбор дани – но теперь уже от имени верховного хана.

…Через несколько часов, после совместной трапезы, Ильдаш ехал на лошади, возвращаясь к себе. За ним следовали беи и два десятка телохранителей.

Сыновья Ильдаша ехали позади, в отдалении. Один из них был явно старше второго. Никакой радости на их лицах не было.

– Что все это означает? – спросил младший сын.

Вопрос прозвучал таким голосом, будто ответ на него уже был известен.

Старший ответил не сразу, а потом проворил:

– Только то, что наш род теперь отправят первыми под выстрелы Ермака, и ничего больше.

* * *

На рассвете я пришёл в кузню. Воздух ещё был прохладным, но в мастерской царила жара. Горн пылал всю ночь. Без перерыва люди, сменяя друг друга, трудились над подготовкой железных полос для пушек. Их отбивали, выправляли, подгоняли по длине и ширине. Сегодня же настал день сборки – нам предстояло начать собирать составную пушку.

Макар уже находился здесь. Либо не уходил, либо пришел раньше меня. Судя по уставшему лицу, более вероятно то, что не уходил. Спрашивать было неудобно.

– Ну что, начнём, – сказал я, глубоко вздохнув и упрямо наклонив голову.

Основные части у нас уже есть – полосы, обручи, составной деревянный сердечник, вокруг которого будет проводиться сборки, металл для каморы, внутренней втулки и остальное. Осталось всего-то ничего – соединить все это в одно целое. Какая малость!

Шучу, если, что.

Работа ответственнейшая. Пушка из железных полос надежнее деревянной, но только при одном условии – что ее хорошо сделали. Если с деревянным орудием мало что исправишь – коль ствол прочный, то не разорвет, а если слабый – увы, и ничего с этим не поделаешь, то с железной ситуация иная. Все зависит от мастерства и трудолюбия кузнеца.

Так что посерьезней, Максим. Брови нахмуривай, бери инструмент и вперед.

Но не успел я снова стать серьезным, как ко мне в кузню заглянул лично Ермак. Посмотрев на то, как собирается пушка, он отозвал меня в сторону.

– Скоро приедет татарский старейшина Юнус-бий Кармышев, я хочу, чтоб ты послушал. Гонец от него утром уже приходил. О встрече договорено.

– Еще один разведчик? – спроси я, вытирая со лба пот. – Только что приезжал какой-то хан с предложением оставить Сибир, чтоб нас Кучум взял тепленькими в чистом поле. Стоит ли терять на них время и выслушивать заковыристые предложения?

– Нет, тут что-то другое. Это человека мы знаем, он и раньше помогал в переговорах. Не все татары под Кучумом, и не все наши враги. Есть те, кому можно верить, кто если сказал, что не обманет – значит, не обманет. Не все наши такие! Он, конечно, чужой, но славится своей добротой и любовью к справедливости. А еще он умный и готовый идти на компромиссы. Он у татар в каком-то смысле вроде святого, хотя так говорить неправильно.

Старейшина прибыл к полудню. Его сопровождали четверо всадников – двое молчаливых охранников с луками за спиной, молодой татарин, должно быть, писарь или советник, и еще один, совсем мальчишка, гонец.

Сам старик был в тяжёлой суконной чапане, с меховым воротом, на голове высокий тюбетей. Он держался прямо, хотя годы тянули спину вниз. Лицо его было изрезано морщинами, глаза – глубокие, чёрные, как сырая земля.

Мы встретили их у крепостных ворот. Ермак вышел сам, без помпы, только с Мещеряком и мной. Поприветствовали друг друга, и Ермак указал на большую избу, где проводились военные советы. Там уже поставили чай, нарезали хлеб, мясо, сушёные ягоды – всё, как полагается.

Когда вошли в избу, старейшина неторопливо снял чапан и сел на лавку. Его люди встали чуть поодаль, не садясь. Мы заняли свои места – я рядом с Ермаком, чуть в стороне. Молчали с минуту. Только потрескивал огонь.

– Я пришёл говорить, – наконец сказал старик по-русски. Его голос был глухим и уверенным. – Кровь пролилась. Много. С обеих сторон. Мудрость не в том, чтобы лить ещё. Мудрость в том, чтобы знать, когда остановиться.

Ермак молча кивнул. Юнус-бий продолжил:

– Кучум не из здешних. Он пришёл с юга. Он взял силу, но не сердца людей. Ты, Ермак, взял город, и теперь хочешь удержать его. Я стар. Видел и ханов, и царей. И скажу тебе: война не вечно. Слушай, что я принёс.

Он по очереди посмотрел в глаза Ермака, меня и Матвея.

– Есть предложение. Ты остаёшься в Кашлыке, в ставшей твоей крепости. Кучум – уходит на юг, делает свою ставку там. Пусть будет две столицы. Пусть Русь идёт на восток – да. Но с миром. Пусть хан остаётся, но признаёт царя. Платит дань или, если он не хочет этого слова, отправляет дары. За счет торговли он вернет их и получит гораздо больше. Московский царь далеко, и он не будет Кучуму мешать жить так, как ему хочется. В Кашлыке сейчас разные люди, но ты не запрещаешь им молиться своим богам. Никто из твоего отряда не имеет права обижать тех, кто жил здесь издавна.

Наступила тишина. Только ветер потрескивал в щелях.

– Да, – сказал Ермак. – Слова твои разумны. Мы сражались, теряли братьев. Я не затем пришёл в эту землю, чтоб лить кровь без конца. Но… – он взглянул на меня, потом на Мещеряка, – думаешь, Кучум согласится на такое?

– Надо попробовать. Доблесть не только в том, чтобы победить в схватке, а и в том, чтобы ее избежать. Испокон веков мирились даже самые заклятые враги, когда с ними говорил голос разума.

Сказав это, старейшина долго молчал, думая о чем-то.

– Я поговорю с Кучумом, и вернусь к тебе. Многие здесь хотят мира, но боятся ханского гнева. И ты знаешь это.

– Буду очень рад, если войны удастся избежать., – сказал Ермак.

Они поднялись, и мы проводили их до ворот. Старик сел на коня тяжело, но без помощи. Затем они уехали в начинающую темнеть даль.

– Ермак Тимофеевич, это хитрость или Кучум действительно может согласиться на такое?

– Не знаю, – пожал плечами атаман. – Но Юнус-бию можно верить. Он здесь очень уважаемая фигура. Часто выступает кем-то вроде судьи, разрешает споры, не доводя до войны, или улаживает конфликты. Так что шанс есть. Кучуму верить нельзя, но если Сибир по итогам переговоров останется за нами, то мы ничего не теряем.

* * *

Юнус-бий ехал почти весь день. К вечеру около его походного шатра послышался стук лошадиных копыт – это вернулся гонец, посланный к хану Кучуму. Он принес благую весть – хан готов разговаривать.

Через час Юнус-бий со своими людьми подъехал к ханскому шатру.

В ставке хана Кучума их ждали. Шатры стояли у подножия холма, возле излучины реки. Караульные, узнав Юнуса, почтительно склонили головы.

Хан Кучум сидел один в шатре. Когда Юнус-бий вошёл, хан встал – уже и не вспомнить, когда он делал, если кто-то заходил к нему. Они были давно знакомы, и хотя дороги не совпадали, уважение хана, судя по всему, никуда не исчезло.

– Юнус-бий, – сказал Кучум, слегка поклонившись, – я очень рад тебя видеть. Но твой приезд – это добрый знак или весть с острого края клинка?

– Случаются и хорошие вести, – спокойно ответил старейшина. – Я был у Ермака. Мы говорили не как враги, а как люди, которые ищут мира. Я сказал ему, что поеду затем к тебе.

Хан промолчал и рукой указал на место перед собой. Юнус не спеша сел.

– Я передал ему предложение, – начал он. – Вот суть: пусть Искер останется за ним. Пусть станет второй столицей, на востоке. Ты уходишь южнее, делаешь свою ставку там. Пускай Русь идёт дальше, но с миром. Ты остаёшься ханом, как был. Не надо называть это присягой, если слово не по сердцу. Пусть будет договор. Ты посылаешь дары царю – и получаешь мир, торговлю, уважение. За мех, за пушнину можно получить то, чего у нас нет: железо, ткани, инструменты. Это будет выгодно всем. Ермак дает слово, что не будет вмешиваться в чужую жизнь. Никто не запретит молиться, как велит сердце.

Кучум долго молчал. В шатре слышно было, как потрескивает огонь в очаге.

– Интересно, – наконец сказал хан, чуть склонив голову. – Очень даже.

Он посмотрел в пол, затем на Юнуса.

– Я тоже устал. Ты прав. Кровь – она горяча, но в ней тонет и память, и разум. С удовольствием я бы торговал с Москвой. Пусть привозят своё железо и сукно. Нам не жаль соболя, если взамен мы получим спокойствие. Сибирь большая. Очень большая. Здесь всем хватит места. Пусть будет Ермак в Искере. Пусть даже называют его хозяином, но не рвут землю с корнем, не пытаются требовать от людей того, чего они не хотят.

Он улыбнулся искренне, даже как-то тепло. Люди давно не видели у него такой улыбки.

– Присягать… – повторил он. – Нет. Я не кланяюсь перед чужим богом. Но договор – это хорошо. Пусть будет договор. Дары – не проблема. У нас их больше, чем у них складов. Мир возможен. Почему бы и нет. Если мне будет оказано уважение, я готов на многое.

Юнус выдохнул. Он не позволил себе расслабиться, но в душе отступило напряжение, копившееся неделями. Всё было сказано. Всё принято. Он поклонился, встал, и ещё раз посмотрел в глаза Кучуму.

– Ты мудр, как и прежде, хан. Пусть наши дети и дети наших детей живут в мире, а не среди войны. Я передам твои слова. Клянусь, я сделаю все, чтобы на этой земле настало спокойствие.

– Да, – кивнул Кучум. – Люди будут благодарны тебе за то, что ты делаешь.

– Я передам Ермаку их немедленно, – ответил Юнус. – Нельзя терять времени. Я буду ехать всю ночь. Так, как ездил в молодые годы.

Он и Кучум вышли из шатра. Попрощавшись, Юнус забрался в седло и быстро уехал, сопровождаемый своими людьми.

Когда кони старейшины скрылись за холмом, Кучум все еще стоял, глядя ему вслед.

Затем он медленно поднял руку, и к нему подбежал один из телохранителей.

– Позови Салиха.

Через минуту к нему подошел советник – человек в темной одежде, с пустыми, ничего не выражающими глазами. Он казался будто неживым, настолько его лицо походило на неподвижную маску.

Кучум не смотрел на него, погруженный в свои мысли. Они были явно печальными. Судя по всему, хан принял какое-то важное решение, но оно далось ему очень нелегко.

– Ты знаешь, что делать.

Советник ничего не ответил. Лишь слегка склонил голову и быстро скрылся в темноте.

* * *

Глава 24

* * *

…Юнус-бий ехал медленно. Ночь стала слишком темной для быстрой езды. Мрак был густой, как остывшая смола, только редкие звёзды слабо проглядывали через прорехи в тучах. За предыдущие дни день он и его люди одолели несчитанное число верст – путь в Кашлык, затем к Кучуму, затем обратно в Кашлык отнял все силы. Но Юнус спешил. Чем быстрее на этой земле установится мир, тем лучше.

Он был очень удивлен и обрадован тем, что Кучум так легко согласился на его предложение. То, что Ермак будет не против, Юнус не сомневался – несмотря на то, что он был знаком с Ермаком очень немного, тот производил впечатление гораздо более спокойного и рассудительного человека, чем татарский хан.

Поездка выдалась тяжёлой. Юнус чувствовал, что стареет: каждый шаг коня отзывался болью в пояснице, каждый вдох – тяжестью в груди. Но медлить себе старейшина не разрешал.

Вокруг стояла тишина. Люди молчали, слышался только стук копыт и лошадиное дыхание.

– Кашлык уже близко, – сказал Юнус, желая подбодрить своих попутчиков. – Остаток ночи проведем не в поле.

Но тут внезапно из зарослей у дороги раздался шорох, а затем тихий свист.

– Что это? – озадаченно спросил Юнус.

Никто не успел ответить. Воздух пронзил визг стрел, прилетевших из темноты. Раздались хрипы и стоны, конь Юнуса вздрогнул, заржал и резко шарахнулся в сторону. Он едва удержался в седле. Рядом, свалившись на землю, замер один из телохранителей – из его груди торчало несколько стрел.

– Предательство! – крикнул кто-то, но стрелы падали, словно дождь.

– Это не разбойники, – проговорил Юнус, но было уже поздно.

Он выхватил саблю, хорошо понимая, что это бессмысленно, но не желая сдаваться неизбежному.

Еще несколько стрел, и старейшина упал мертвым рядом со своими людьми.

Из кустов появились темные фигуры и начали обыскивать тела. Они стаскивали кольца, браслеты, брали все ценное, что только могли найти.

Но один человек – главный среди них, не принимал в этом участие. Он молча стоял в стороне скрестив руки. Это был Салих, советник Кучума.

Тот, кого тот позвал сразу после отъезда Юнус-бия.

– Все забирайте, – негромко приказал он. – Это должно выглядеть нападением разбойников. Чтоб никто не смог засомневаться.

Затем он подошел к телу Юнуса, и долго смотрел на него.

– И зачем же ты полез не в свое дело, – тихо произнес Салих. – Как жаль…

* * *

Ранний рассвет разбудил меня раньше обычного. За окном пробивался мутный, серый свет, предвещающий пасмурный день. Я потянулся, чувствуя, как ноют мышцы от вчерашней работы на кузне.

Сейчас обязательное утреннее купание, а затем – работа. Ее предстоит сегодня просто безумное количество. Главные задачи, стоящие перед нами, это копка рва, рогатины, установка стены до самого Иртыша, чтобы сберечь лодки, производство пушек из железных полос, и одноразовых, из дерева.

Они отлично показали себя в засаде на руднике, и, надеюсь, в будущем сделают то же самое. А еще нужно обшивать четыре больших струга досками, превращая их в «плавучие крепости». Они будут охранять подход к городу со стороны реки. С противопожарными мерами все получилось, к моему удивлению, очень быстро – крыши и стены за день покрылись землей и глиной. Но это понятно – жители очень не хотели, чтобы их дома сгорели со всем имуществом.

Но не успел я подняться, как в дверь постучали. Стук был настойчивый, короткий и резкий.

Ну что опять стряслось, мрачно подумал я. Ничего хорошего такой стук поутру не предвещал. Это я уже знал по опыту.

На пороге показался молодой казак, который быстро отрапортовал:

– Максим, тебя Ермак Тимофеевич вызывает срочно. Важно.

Да, так и есть. «Важно» здесь обычно означало «что-то плохое». Эх.

– Понял, – коротко ответил я. – Иду сейчас же.

Оделся я быстро, натянул сапоги и вышел на улицу. Воздух был влажным и прохладным после ночного дождя.

…Ермак сидел за столом и пил горячий отвар. Увидев меня, он кивнул, предлагая сесть напротив.

– Садись, Максим, – проговорил он.

Я сел, внимательно всматриваясь в его лицо, пытаясь понять, что же произошло. Ермак выглядел напряжённым и мрачным.

– Ночью убили Юнуса, – сказал Ермак. – Его и всех, кто был с ним. Судя по всему, он ехал к нам. Убили недалеко от Сибира

– Кто это сделал?

– Точно не знаю, – пожал плечами Ермак. – С виду похоже на разбойников. Расстреляли из луков и забрали все ценные вещи.

– Как-то странно, – заметил я. – Хотя, может, я и ошибаюсь.

– Нет, Максим, не ошибаешься, – проговорил атаман. – Странно, и очень. Нападение случилось на дороге, которая вела от места, где сейчас находится Кучум, к Сибиру. Скорее всего, Юнус после разговора с нами поехал прямиком к нему. Поговорив с ханом, тотчас, ночью, поспешил к нам. Если б разговор был неудачным, он бы ни за что этого не сделал. Значит, он смог договориться о мире. А потом его убили.

– Разбойники… – вздохнул я.

– Разбойников в здешних краях мало. Почти не забредают. Я велел докладывать обо всех лихих людях, даже просто похожих на них, откуда б те не появились. Они здесь очень не нужны, особенно которые с наших краев. Ограбят кого-то, и все скажут – русские сделали. Поэтому местные сразу говорят нам, если кого заметят.

– Тогда кто?

– Неужели не догадываешься?

– Кучум?

– Он. Отказать Юнусу – значит, заявить о себе, как о человеке, который хочет кровопролития. Поэтому согласился. А когда Юнус поспешил к нам, убил его по дороге. У него есть доверенные люди, готовые на все. Нам о них говорили разведчики.

– А если об этом узнают? Он же погубил очень уважаемого человека в этих краях?

– Доказательств, что случилось именно это, нет. Даже вслух произнести такое на его землях никто не сможет, потому что головы можно лишиться запросто.

– Значит, война будет… – вздохнул я.

– Да. Теперь неизбежно. На днях еще один клан присоединился к Кучуму. Желания у них не было никакого, но пришлось. А в нем одном бойцов вдвое больше, чем у нас. Так что отдыхать некогда.

…За три недели, что прошли с того рокового утра, когда Ермак сообщил о смерти Юнус-бия, мы успели сделать невозможное. Сибир готовился к войне, и главная задача заключалась в том, чтобы дать отряду достойную артиллерию. Ведь воевать без пушек, особенно сейчас, когда татары Кучума нас превосходят числом, было бы крайне опасно.

Половину из этих четырнадцати дней я провёл в кузне, пропахший дымом и покрытый сажей, почти не выходя наружу, кроме коротких перерывов, чтобы перекусить или немного поспать. О том, чем я занимался «в другую половину дня» – немного позже.

Работали мы без отрыва, сменяя друг друга у горнов и на стапелей, и за это время сумели сделать три новых орудия. Это были железные пушки особой конструкции, которые казаки не то насмешливо, не то уважительно называли «тюфяками».

Мы подготовили в каждую кузню стапель – тяжёлую, прочную деревянную раму, которая должна выдержать вес всей конструкции. Основание, сколоченное и пропитанное дёгтем, покоилось на массивных брёвнах, вбитых глубоко в землю.

Затем мы выковали железные полосы. Каждая длиной чуть больше метра, шириной около полутора сантиметров. Шире не стоит – возрастает риск прорыва газов. Чем уже полосы, тем проще их уложить и соединить вокруг составного деревянного сердечника, который должен стать формой для внутреннего канала ствола. Он делался составным, чтоб легче вытаскиваться.

Работа была кропотливой и утомительной. Полосы ложились вплотную друг к другу с максимальной точностью, так, чтобы не осталось даже малейших щелей, через которые могут вырваться пороховые газы. Внахлест решили не делать – такой метод менее надежен.

Затем пришло время надевать железные обручи – кольца шириной в три сантиметра, тоже выкованные нами. Эти обручи должны надёжно сжимать полосы, придавая конструкции прочность. Мы разогревали их в горне докрасна, затем, хватая клещами, быстро переносили к цилиндру и надевали сверху на собранный ствол. Обруч, остывая, сужался и стискивал металл.

Киянками аккуратно, но с усилием, мы постукивали по обручам, пока те окончательно не садились на место.

Ближе к задней части ствола мы упрочнили конструкцию – сделали двойной ряд полос. Это очень важно там, где давление пороховых газов будет особенно велико. Участок пушки принимает первый удар на себя и должен выдерживать колоссальную нагрузку при выстреле, поэтому такой слой железа здесь просто необходим.

Но самая тяжелая работа была над каморой – частью орудия, где размещался пороховой заряд. Камора должна была быть особенно прочной, поэтому мы взяли массивный железный брусок и приступили к его обработке. Дело это тяжёлое и трудоёмкое: металл приходилось нагревать снова и снова, выбивая в нём пробойником отверстие. Мы сделали стенки каморы максимально толстыми, почти в два раза превышающими толщину ствола, чтобы избежать разрыва во время выстрела.

Становится камора будет методом «термоусадки» – раскаленная железяка наденется на ствол, и остыв, сожмется с огромной силой. Заглушка – из железного цилиндра, установленного внутрь каморы с помощью металлических клиньев. Камора с глухим дном, в виде «стакана», для нас сейчас чересчур сложна, требует слишком много времени и сил. Сверху каморы – еще два железных обруча. А еще нужна внутренняя втулка в ствол – без пушку грамотнее будет называть «бомбой».

Пока мы работали, в кузне постоянно заходили Ермак, Матвей, да и остальные сотники и начальники в отряде. «Простых людей» мы в кузни не пускали – Ермак хотел, чтоб создание новых пушек осталось тайной. Честно говоря, не уверен, что реалистично, но приказ выполнялся.

Шпионы Кучума, которые наверняка были в Сибире, не могли не заметить, что кузни работают сутками. Значит, там что-то делают! Вопрос, что!

Поговорив об этом я Ермаком, мы договорились поступить следующим образом – каждый день выносить отсюда самострелы новой конструкции – мол, делаем только их, а ночью тайно затаскивать обратно. Причем даже испытания проводить на нашем «стрельбище», вот так! Идея хорошая, но я все равно не был уверен, что сработает. И потом, куда ставить-то пушки? Это не те вещи, которые можно легко спрятать.

Ну, решил я, если даже Кучум узнает о нашей новой артиллерии, не так уж и страшно. Хуже будет, если нам не удастся ее сделать.

К концу недели, когда на улице уже смеркалось, наконец наступил решающий момент. Первая пушка была готова. Она лежала на стапеле, сверкая тёмным металлом в отблесках кузнечного огня, а воздух вокруг неё будто дрожал от жара в кузне. Канал ствола, диаметром больше четырёх сантиметров, очень подходил для ядер весом около половины фунта или картечи. Именно этот калибр обеспечивал пушке хорошую дальность стрельбы, прямой наводкой около двухсот метров, и приличную точность. В бою на близких расстояниях картечь, заряженная в такой ствол, могла быть просто страшным оружием, легко срезая несколько человек за один выстрел.

Заряд пороха, который мы рассчитали, должен был составлять меньше полусотни грамм (лучше тридцать-сорок). Такой заряд давал хороший баланс между мощностью выстрела и безопасностью самой пушки, исключая разрывы и повреждения ствола.

Вслед за первой пушкой была закончена и вторая, и третья. Они тоже тайно переместились ночью в специально построенный деревянный ангар рядом с первой кузней, где хранились под надёжной охраной на случай потенциальной диверсии.

От испытаний Ермак решил отказаться.

– Авось не разорвет, – вздохнул он. – Если раз бабахнуть, вся Сибирь узнает, чем мы в кузнях занимаемся.

Спорить мы не стали. В принципе, разорвать действительно не должно. Делали с запасом прочности, и много пороха для выстрела сыпать не будем. Нам не каменные крепости штурмовать, а бить по пехоте – задача не такая трудная. Пушки, которые мы создали, не были красивыми или элегантными. Они были грубыми и тяжёлыми, даже выглядели жутковато. Но это не главное! Их сила в простоте и прочности. Они надёжны, просты в использовании, их даже можно ремонтировать в полевых условиях.

Наши «тюфяки» не для парадов, а для тяжёлых, грязных и кровавых битв.

Итого теперь у нас семнадцать «тюфяков» – четырнадцать было, и еще три новых. Пусть сделанных «на коленке», но польза от них будет огромная.

Рассказывая о пушках, я сказал, что проводил в кузнях всего половину дня. Возникает законный вопрос – а чем ты, черт побери, занимался в остальное время? Небось с Дашей на речке кувыркался?

Увы! В это время мне было совершенно не до женщин! С Дашей за эти дни я встретился только один раз. Позволил себе немного отвлечься, а то звон молота уже стоял в ушах, даже когда выходил из кузни.

Пушки были не единственным проектом, за который я отвечал, поэтому приходилось от них отрываться.

Меньше всего времени у меня занимал ров. Копать траншею могли запросто без моего чуткого руководства.

По моим расчетам, чтобы обкопать весь город, требовалось две недели или больше. Но с таким количеством народа, какое мы привлекли к работе, дело закончилось даже быстрее. Подгонять особенно никого не приходилось. Все понимали, что лучше неделю лопатой помахать, чем потом татарскую стрелу из спины вытаскивать.

Работа начиналась с рассветом и заканчивалась лишь глубокой ночью, и скоро ров глубиной в два метра и шириной в три был закончен. Расстояние до стен – около пяти метров.

В принципе, нормально. Сам по себе он врага не остановит, но вместе с остальными сюрпризами очень даже может. Забросать-то его забросают – вязанками хвороста и своими телами, однако время на это уйдет, а со стен будут стрелять. Но желательно, конечно, забросать телами. Оно и хоронить будет проще. Кровожадно сказал, но не я это придумал.