Текст книги "Всеобщая история искусств. Искусство древнего мира и средних веков. Том 1"

Автор книги: Михаил Алпатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 36 страниц)

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Слон схватил и проглотил ее.

В его животе она увидела большие леса,

большие реки и много возвышенностей;

там было много скал и множество людей,

которые построили себе селения,

было множество собак и множество скота.

Она увидела и детей своих, сидевших там.

СказкаЗулу.

Все сущее живет…

Лампа ходит, стены дома имеют свой голос…

Шкуры, лежащие в мешках, разговаривают по ночам…

Дерево дрожит и плачет под ударами топора.

Чукотский шаман.

Нам известно очень мало о древнейшей поре художественного развития человечества. Достоверные сведения о нем незначительны, особенно в сравнении с позднейшими периодами. Правда, до нас дошли примечательные памятники первобытного искусства. В Западной Европе они известны в довольно большом количестве. Но время их возникновения, жизненные условия, которые их породили, остаются и до сих пор предметом предположений исследователей. Ни один из других периодов истории искусства не вызывает таких горячих споров, как древнейший период. Предметом спора служат основоположные вопросы. Берется под сомнение самое существование искусства на заре человеческой культуры. Споры эти в значительной степени вызваны скудностью имеющихся в распоряжении ученых и не подлежащих сомнению исторических данных. Исследователи вынуждены итти зыбким путем аналогий с позднейшими периодами.

Однако, как ни заманчивы попытки представить себе искусство древнейшей поры с той же полнотой, как искусство позднейших периодов, более благоразумно отказаться от предположений, но остаться в пределах надежных фактов. Мы можем утешиться: как ни мало мы знаем об этом периоде, все же это значительно больше, чем то полное неведение, в котором находилась наука еще около ста лет тому назад.

Жизнь человека долгое время стояла в теснейшей зависимости от природы. Природные условия жизни человека, обитавшего в Европе и нам больше всего знакомого, отличались большим непостоянством. В отдаленные времена климат Европы носил тропический характер. Здесь было тепло, как в Африке: росли пышные финиковые пальмы, высились банановые деревья, леса магнолий издавали одуряющее благоухание. Даже на крайнем севере, в Гренландии, произрастали дубы, закрытые впоследствии покровом вечного снега. Вслед за этим наступило повсеместное похолодание, с севера двинулись ледники, и они превратили когда-то цветущие края в дикие полярные страны. Прошло некоторое время, и в Европе снова наступило потепление. С юга двинулась в Европу южная природа, и человек (так называемого шелльского периода) принялся за охоту и начал собирать растения, служившие ему пищей. Трудно сказать, насколько успешной была эта охота. Может быть, человек уже имел некоторые преимущества перед животными, но, становясь порою сам добычей животных, он должен был спасаться от них и от нападения переходить к самозащите. Между тем это потепление было, видимо, недолговечным. Снова в Европе наступают холода, на юг уходят тропические животные, в Европе гибнут леса, ее пространства покрываются тундрой, по которой кочуют северные олени. Человеку этого периода (Ашель и Мустье), видимо, нелегко было выдержать борьбу за существование. Люди с низким лбом, развитой челюстью и приплюснутым носом, так называемые неандертальцы, уже пользовались зачатками речи: может быть, в них брезжили первые проблески сознания. Когда умирал сородич неандертальца, его труп не оставляли на съедение зверям, но прятали и зарывали в землю.

Решающий переворот в жизни человека произошел только в последующее время, когда с отступлением ледника на север установился умеренный климат и создались более благоприятные условия для его развития. Исследователи называют это время древним каменным веком, палеолитом, и относят его к 25 000—10000 годам до нашей эры. Но, конечно, даты эти очень приблизительны. Главным занятием человека и в этот период продолжала оставаться охота. Энгельс называет это время эпохой присвоения. Но охота теперь носила несколько другой характер, чем в межледниковую пору.

В Европе паслись огромные стада диких коней, похожих на бородатых пони, северные олени, бродили могучие бизоны, медведи, косматые носороги. Стада диких животных переходили с места на место в поисках пастбищ, вслед за ними в поисках пищи кочевали люди. Они действовали сообща, подстерегали эти стада, гнали их к обрыву, с криком кидались на них, и когда напуганные тучные животные бросались вниз и разбивались об утесы, люди устраивали кровавые пиршества и наедались мясом вплоть до следующей удачи на охоте. Древние не знали постоянных жилищ и ютились под навесами огромных скал или в пещерах, где круглый год сохранялось тепло. Эти люди уже давно знали огонь и скоро научились сшивать шкуры животных. Когда их сородич умирал, они заботились о его погребении и старательно клали в его могилу все, в чем он нуждался при жизни.

Чем объясняется такая забота людей о погребении своих сородичей и что означают многочисленные приношения? Нам некого об этом спросить. Мы можем только строить на этот счет догадки. Внешний вид и внешние формы жизни наших далеких предков можно себе представить, гораздо труднее восстановить их внутренний облик. Мы не имеем возможности наблюдать их, как путешественники в новое время наблюдали дикарей Африки или Австралии.

Видимо, древнейшие обитатели Европы обладали удивительной энергией, настойчивостью, какой-то брызжущей жизненной силой. Они не были похожи на те вырождающиеся, всего боящиеся, забитые племена, с которыми много тысячелетий спустя познакомились европейские колонизаторы в дебрях Африки и Австралии и которых они начали безжалостно истреблять. Отстаивая свое существование, древнейший обитатель Европы действовал мужественно и отважно. Правда, у него были очень смутные представления о мире. Хочется сказать, что он жил в каком-то тумане, среди слабо различимых предметов, не отдавая себе отчета в вещах, в которых в наше время разбирается ребенок. В его языке, видимо, уже были обозначения для отдельных предметов, но еще отсутствовали слова для передачи сходных явлений, родство которых всякому очевидно. На языке некоторых племен каждая травка, которую едва различит современный городской житель, обладает своим названием, но отсутствует слово «трава», которое охватывало бы все названия. На языке эскимосов существует множество слов, которыми обозначается снег падающий, снег, относимый ветром, снег на земле, но зато нет слова «снег».

Первобытный человек не умел логически строить понятия, он был неспособен к обобщениям. Но зато он в высшей степени чувствовал сопричастность отдельных явлений к жизни всего мира. Дымка, сквозь которую он видел мир, объединяла, связывала все предметы. Мы привыкли называть такое мировосприятие поэтическим, но для первобытного человека в нем заключалась реальность, оно отвечало его жизненной потребности.

Он. замечал, как с восходом солнца вещи выплывали из мрака, и говорил всерьез, без всякого преувеличения, что солнце рождает деревья. Он замечал, как при наступлении ночи спадала роса, и решал, что луна рождает росу (точно так же много позже египтяне верили, что звезда вызывает наводнение). Он замечал, что предметы краснеют около костра, и стал считать яркокрасных птиц причастными огню. Он видел, как рыбы легко плывут по течению, и заключал, что они толкают воду в реке. Он замечал сходство явлений, но путал еще следствия и причины. Сходство было для него признаком родства. Недаром жители Австралии считают, что кенгуру были когда-то людьми, потому что из всех животных они больше всего похожи на человека. Из этих наблюдений могли возникнуть поэтические образы, но это были вместе с тем первые ступени познания.

Таинственная связь явлений, замеченная первобытным человеком, становилась в его глазах средством овладения природой. Он доходил порой до сложной казуистики следствий и причин, чтобы проникнуть сквозь толщу явлений, подчинить своей воле их сложную цепь. Когда он отправлялся на охоту, он старался не смотреть на луну, потому что она бывает ущербна, по его представлениям, как бы отъедена зверем, и по этой причине он считал, что она может принести неудачу в охоте на зверей. Внешние знаки имели, по его представлениям, неотразимую силу над предметами, имя было почти тождественно с вещью, ее изображение давало право обладания ею.

У первобытного человека еще не было расчлененных представлений, но он уже создавал произведения, которые поражают потомство своим сходством с произведениями искусства. Он забирался в пещеры, где лежали размоченные дождем глыбы глины, и долго водил по поверхности сырого материала своей пятернею, оставляя на ней желобки правильной формы (названные впоследствии макаронами). Что означали эти макароны? Конечно, он не смог бы отдать в этом отчета, даже если бы его застигли за работой, но, видимо, мерные движения руки доставляли ему удовлетворение; иначе вряд ли он стал бы их делать.

Рука в его представлении обладала особым значением: рукой человек добывал себе пищу, его рука с пятью пальцами давала ему преимущество в борьбе со зверем, с помощью руки он передавал сородичам свои мысли. Рука занимает выдающееся место в древнейших начертаниях. Это не столько изображения, сколько отпечатки размеренного движения рук на податливой и мягкой глине. Порою очертания рук обведены темной краской. Видимо, человеку было легче орудовать правой рукой, и поэтому в этих древнейших рисунках много выполненных правой рукой изображений левой руки.

Иногда рядом с изображениями рук появляются изображения животных. Конечно, все эти изображения невозможно выстроить в один ряд и усматривать в них последовательное развитие одной идеи. Но все же первоначальная творческая мысль человека, кружась вокруг нескольких предметов, составляла из них запутанный клубок представлений. Луна – ее ущербность – откусанный зверем диск – охота – зверь – так от предмета к предмету двигалась мысль дикаря. Рука – мускульное усилие – отпечаток руки – обведенный силуэт – рука рядом с зверем – удача на охоте – эти предметы также составляли цепь в сознании первобытного человека. Все привлекало человека к деятельности, к изъявлению сил, к удовлетворению своих потребностей. В этих несложных проявлениях уже была заложена потребность в своеобразных письменах, в этом были зерна искусства.

Конечно, главным предметом его мечтаний была добыча, главной заботой его жизни – охота, главной темой изображений стал зверь. Возможно, что еще прежде, чем тема эта отразилась в изобразительном искусстве, она легла в основу охотничьих обрядов – танцев, вроде тех, которые до недавнего времени сохранялись среди североамериканских народностей.

В этих обрядах принимали участие все члены рода с их колдуном во главе. Некоторые из них должны были изображать зверей, и для этого они натягивали на себя их шкуры и надевали маски, другие изображали охотников, вооруженных луками и стрелами. Замаскированные люди исполняли танец, воспроизводящий движения и повадки бизонов или медведей, охотники пускали в них стрелы с мягкими наконечниками, изображавшие зверей падали, притворяясь, что ранены, люди набрасывались на них и точно разнимали добычу ножами.

Можно полагать, что участникам танца трудно было не выйти из своих ролей. Недаром еще много позже, в средневековых мистериях, актеру, исполнявшему роль Иуды-предателя, приходилось терпеть побои разъяренных врагов, хотя эти пинки относились, конечно, не к нему, ни в чем неповинному, а к предателю Иуде. В сознании людей никак не укладывалось различие между изображением и изображаемым, между жизнью и искусством.

Люди забирались в глубокие и трудно достижимые пещеры. В пещерах было темно; предметы в них были плохо различимы. Однако, словно охваченные безотчетной страстью, люди покрывали неровные стены этих пещер огромными изображениями удивительной жизненной силы и красоты. Здесь можно было найти рисунки почти в натуральную величину могучих зверей, которые не давали покоя воображению людей. Огромные, грузные бизоны 1[1]1
  Арабские цифры в скобках означают номера иллюстраций, помещенных на отдельных таблицах-вклейках и на таблицах в конце книги


[Закрыть], с их ожиревшим корпусом, как живые, вставали из полумрака. Они стояли на своих коротких, но могучих ногах, с горбом и торчащей густой шерстью. Самый характер зверя, его своеобразные повадки были схвачены безупречно верным глазом. Наступало время, когда человек мог видеть свое превосходство над животным.

«Орлиный глаз видит значительно дальше человеческого глаза, но человеческий глаз замечает в вещах значительно больше, чем глаз орла», – говорит Энгельс (Собр. соч., т. XIV, стр. 456), и его слова можно отнести к этим древнейшим людям. Впоследствии, с развитием культуры, художникам приходилось напрягать силы, чтобы избавиться от предвзятостей, постепенно установившихся норй и канонов. Для первобытного охотника этих трудностей не существовало. Он видел мир в первый раз во всей его первозданной силе и красоте, в первый раз решался доверить рисункам на стене все богатство своих впечатлений. Отсюда эта чарующая свежесть его изображений, это чувство свободы от всяких дурных и хороших предвзятостей, это необыкновенное разнообразие в решении одной и той же темы.

Ему запомнились фигуры бизонов в самых разных положениях. Он видел, как они стояли, дико вперив свой взгляд в одну точку, как они лежали, поджавши короткие ноги и поводя своими огромными глазами. Особенной живостью отличается одно сохранившееся изображение ржущего бизона (24) с его поднятой головой, вытянутой шеей, вскинутым хвостом и усилием, которым охвачен весь его корпус. Перед нами проходит весь разнообразный мир животных Европы каменного века. Мы видим северных и исполинских оленей с их ветвистыми рогами, как они силятся добыть себе корм из-под снежного покрова, видим табуны диких коней, ланей, неуклюжих медведей и не можем не поразиться искусству первобытного человека.

Изображения во весь рост на стенах пещер выполнялись простыми земляными красками – охрой, железняком и углем; сначала наносились контурные изображения, потом накладывались тени.

Рядом с произведениями монументального искусства первобытный человек пробовал свои силы в резьбе на камне, на костях убитых животных и выделывал статуэтки из камня. Мы не знаем доподлинно, какого рода изображения относятся к более раннему времени. Вопрос о первенстве живописи или скульптуры и до сих пор не может считаться решенным. Но бесспорно, что первобытный человек добился успехов и в этой области. У него было в высшей степени развито чувство существенного. · Передавая фигуру коня в камне, он схватывал прежде всего основной объем его корпуса, округлость его зада, цилиндрическое туловище, вытянутую шею и голову, все мягкие объемы с их нежными градациями и округлыми очертаниями. Поверх этого объема наносилась тонкая гравировка, которая должна была передать мохнатую шерсть дикого коня. В своих рисунках на кости он умел гибким то расширяющимся, то сужающимся штрихом обрисовать очертания различных зверей, начиная с мамонта и бизона и кончая зайцем, изобразить лебедя, вепря, змей и куропаток.

При всем том многие особенности этих рисунков заставляют нас остеречься от их сближения с искусством нового времени. Прежде всего бросается в глаза, что изображения животных мало связаны друг с другом и с окружающей их средой. Первобытный человек проявлял уже удивительную зоркость по отношению к отдельным предметам, но он не привык видеть сразу два или три предмета. Перед его воображением живо стояли образы животных; но когда у него являлась потребность выполнить новое изображение, он не замечал уже имеющегося рисунка на стене пещеры. Изображения порою просто помещаются рядом друг с другом или одно изображение заходит на другое.

Все это говорит о том, что у человека той поры была слабо развита способность охвата одним взглядом группы предметов, способность, которая служит основой композиции в живописи. Видимо, первобытной графике соответствовали языковые формы, сохранившиеся и в более позднее время в некоторых языках. Вместо того чтобы сказать «люди», китайцы говорят «человек-человек». Вместо того чтобы изобразить стадо как нечто единое, первобытный человек беспорядочно рисовал множество зверей, как бы перечисляя их всех одного за другим, и только в обрядовых сценах, которые уже встречаются и в это время, он выстраивал животных в ряды и подчинял симметрическому порядку.

Когда ему предстояло воспроизвести несколько предметов на небольшой плоскости, самая теснота ее заставляла его думать об их расположении. Гравированное изображение «Олени переходят брод» особенно показательно для художественных исканий первобытного человека. К сожалению, кость эта сохранилась неполно, и все же нельзя не подивиться мастерскому изображению старого оленя, повернувшего голову и испуганного погоней. Видимо, самая теснота поверхности заставила художника вплотную придвинуть изображение рогатого оленя к переднему зверю. Чтобы показать, что все происходит в воде, он воспроизвел огромных рыб. Передача физической среды через одушевленные тела, ее как бы олицетворяющие, встречается и в более позднее время.

1. Бизон. Пещерная живопись. Древний каменный век. Альтамира (Испания).

Рыбы заполняют пустое пространство между ногами животных, но одну из них пересекает нога переднего оленя.

Таким образом, здесь совмещены различные принципы расположения фигур: и заполнение телами пустого пространства, и сопоставление тел, и их вытягивание по одной линии, и, наконец, расположение в двух планах.

Зоркость первобытного человека была ни с чем не сравнима. Он стремился воспроизвести не только очертания отдельных животных, но и уловить их мимолетное движение.

Вот почему в некоторых гравированных изображениях животных бросается в глаза, что вместо двух пар ног художник наделяет их множеством ног, наподобие значительно более поздних восточных поэтов, которые называют коней «шестиногими». Видимо, художнику хотелось запечатлеть как бы все мгновенья движения, мы бы сказали – соединить в одном изображении несколько кадров.

Но и это не вполне удовлетворяло первобытного мастера. Воображение толкало его к проникновению в самую сердцевину явлений, и поэтому, изображая речную выдру, он передавал ее со всем содержимым ее желудка, множеством рыб, поглощенных этим прожорливым животным. Слона он изображал с видным сквозь покров его кожи сердцем. К этому толкала первобытного художника особая корысть. Он метил свой удар в сердце зверя, он ясно воображал себе его мерное биение и не мог удержаться, чтобы не изобразить его в своих рисунках. Мало того, в тиши и мраке полутемных пещер этот первобытный человек тешился воображаемой охотой: изображения зверей, которым, казалось бы, мог позавидовать любой современный художник, служили ему мишенью. Он спускал стрелу в них, видимо, твердо уверенный, что это поможет его успеху на охоте.

Что представляют собой в таком случае богатые росписи первобытных пещер? В какой разряд ценностей они должны быть отнесены? Когда пытливый археолог Савтуола в 1875 году впервые обнаружил росписи в пещерах Северной Испании, никто не хотел верить, что они относятся к таким отдаленным временам. Савтуолу подозревали в подделке. Но когда были обнаружены сходные росписи и в других местах и в их подлинности исчезли сомнения, пришлось признать художественные способности первобытного человека. Одна пещера, особенно богатая красивыми росписями, была названа Сикстинской капеллой.

Позже, когда исследователи познакомились с назначением этих росписей, узнали обряды, связанные с ними, первобытный художник был развенчан: было объявлено, что эстетическое чувство еще незнакомо ему, а он сам был приравнен к колдунам, которые не думают ни о чем другом, кроме прибыли на охоте.

Но даже защитники так называемой «магической теории» не могли не признать высокого художественного достоинства росписей и древнейшей резьбы.

Конечно, в оценке этого первобытного искусства нам очень трудно, порою почти невозможно отрешиться от наших взглядов на искусство. Уж очень непохож весь ход нашего мышления на формы мышления первобытного человека. Вот почему соблазнительно придать решающее значение одному признаку и по нему определить все искусство того периода как последовательную систему. Между тем своеобразие памятников первобытного искусства заключается как раз в том, что их назначение еще совершенно не определилось, что все еще было в них перемешано и что памятники, которые в своей потребности творчества создавал человек, разными своими сторонами отвечали различным сторонам его деятельности.

Мы не можем с достоверностью решить, как возникло искусство. Но, по всему вероятию, художественное творчество возникло из внехудожественной деятельности человека. Сходным образом часто происходило в истории, когда возникало какое-либо новое явление: химия возникла из алхимии, астрономия из астрологии. Но вместе с тем надо предполагать, что уже в этой внехудожественной деятельности человека содержались зерна того, что могло превратиться в искусство.

Период древнего каменного века – это время предрассветной мглы, время, когда из мрака, окутывавшего человека, лишь начинали вырисовываться очертания отдельных предметов. Основой жизни его было присвоение, использование готовых природных богатств для своих надобностей. Соответственно этому многие орудия первобытного человека созданы не им, а природой. Иногда бывает трудно, почти невозможно провести четкую грань между порождением природы и созданием человека.

Он жил в пещерах, в естественных расселинах скал, одевался в шкуры животных; пустые тыквы служили ему в качестве сосудов, ракушки и пестрое оперенье птиц – в качестве украшений; его главным орудием была рука, потом он усилил ее удар, пользуясь острыми кусками кремня; вместо игл он использовал кости рыб. Видимо, и искусство возникло из своеобразного истолкования природных форм, случайно оказавшихся пригодными для этих целей.

Известно, что даже современные люди тешатся, выискивая в очертаниях Альп силуэт уснувшего Наполеона. Но для современного человека это выискивание служит не больше, чем простой забавой. Первобытный человек относился к этому гораздо серьезнее. Он совершал свой первый шаг на пути художественного творчества. Странно торчащие и поразившие его камни напоминали ему группу живых людей, и он принимался за их обработку, чтобы довершить создание природы (как это видно еще теперь на неоконченных изваяниях на острове Пасха). Случайный выступ камня в пещере толкал его воображение, он казался ему в полумраке контуром спины пасущегося быка, и он пририсовывал к нему очертания рогов и ног и создавал картину (ср. стр. 44). Не нужно думать, что эти упражнения человека были свидетельством его беспомощности и слабости. В этом претворении созданий природы в нечто воображаемое заключались зерна подлинного художественного творчества.

Возможно, что с помощью этих изображений первобытный человек не только пытался овладеть земными благами и подчинить себе природу. В некоторых случаях эти изображения в качестве своеобразных письмен служили средством общения. Из древнейших рисунков и резьбы первобытного человека возникли амулеты и скарабеи древнего Египта и вместе с тем вся древняя изобразительная письменность, иероглифы. Но было бы неверно отрицать, что первобытный человек в своих изображениях схватывал больше, чем нужно было для того, чтобы изображение обладало таинственной силой воздействия или служило средством сообщения мысли.

Самая уверенность, что кусок камня это и есть живой зверь, мысль о тождестве материала и изображения была предпосылкой художественного претворения явлений природы. Нам очень трудно сказать, где кончалась магия и начиналось искусство, где следует видеть практическую деятельность и где начинается художественное творчество. Недаром у американских народностей одним и тем же словом обозначается труд и обрядовая пляска. Но все же эти изображения и обрядовые действия заключали в себе больше, чем это требуется для несложного магического обряда. В них сказалось и воображение первобытного охотника, и его уменье выделить из богатства впечатлений наиболее существенное, и, наконец, чувство простейшего порядка и ритма.

Древнейшие скульптурные изображения человека, безобразные женщины, иронически названные Венерами, имели культовое значение. Женщина пользовалась большим почетом; считалось, что она оказывала таинственное покровительство на охоте. Назначением этих статуэток, видимо, следует объяснять их застылость как идолов, их непомерно подчеркнутые груди и пышные бедра. И все же поразительно, что при всей грубости образа здесь ясно подчеркнута лепка, градация объемов, ритмическая повторность форм. Все это придает этим памятникам характер законченных художественных произведений.

Нет ничего удивительного в том, что, несмотря на усилия исследователей, мы до сих пор не можем представить себе распространение и развитие искусства древнего каменного века с той же ясностью, с какой мы представляем себе развитие искусства в последующие периоды. Причины этого лежат не только в неполноте сохранившихся памятников, но и в том; что художественное творчество первобытного человека не составило прочной традиции. Между поколениями было мало преемственности. Отдельные племена, ярко проявившие себя в искусстве, должны были каждый раз начинать все развитие сызнова.

При всем том изучение сохранившихся памятников говорит о существовании нескольких направлений в искусстве древнейших охотничьих племен. Выдающееся место среди них принадлежит людям, обитавшим в Южной Франции и в Северной Испании. Здесь больше всего сохранилось пещер, расписанных первобытным охотником, раскопано наибольшее количество первобытных памятников. Впрочем, аналогии к западноевропейским памятникам встречаются и на Востоке, в частности, на территории Советского Союза найдено множество женских статуэток, образцы животной скульптуры и наскальные рисунки в Карелии.

Принято делить искусство древнего каменного века на три периода, нередко обозначаемые по месту стоянок. Период Ориньяк особенно богат памятниками резьбы и скульптуры. Период Солютре, менее богатый художественными находками, представлен миндалевидной формы камнями, находящими себе аналогии и в Восточный Европе. Период Мадлэн знаменует новый подъем художественного творчества. К этому последнему периоду относятся лучшие произведения первобытной живописи, и, в частности, знаменитые пещеры Альтамиры в Северной Испании. Правда, у нас нет оснований представлять себе период Мадлэн как последовательное завершение, высшую точку в развитии первобытного искусства на его путях к реализму. Во всяком случае можно без преувеличения сказать, что обитатели этих мест были наделены большим художественным даром.

Другие стороны искусства древнего каменного века выступают в несколько более поздних росписях Испании. Все они выполнены в один цвет, преимущественно красной и ровно положенной краской, безо всяких попыток лепки. Зато в них гораздо больше рассказывается о жизни человека, его охоте, войне. В одной росписи представлено, как длинноногий человек влезает на дерево и лакомится диким медом, вокруг него летают пчелы. Для того чтобы рассказ был понятен. пчелы представлены непомерно большими в сравнении с человеком.

Эти росписи не производят впечатления большой жизненности уже по одному тому, что все фигуры силуэтны. Но некоторые сцены, вроде сражения, при всей схематизации человеческой фигуры, показанной одними штрихами, все же удивительно жизненны. Здесь даже неуместно говорить о том, что фигуры кажутся распластанными, что сцена представлена с птичьего полёта, настолько поражает сила борьбы, так подкупает в этих охваченных страстью телах решительность, с которой обнажен суровый закон жизненной борьбы, основа человеческого существования.

Близкие к этим испанским росписям наскальные рисунки были найдены в недавнее время в Северной и Южной Африке. Они говорят о возможности переселения из Испании в Африку или обратного движения. Среди этих произведений особенно примечателен один выполненный силуэтно рисунок, изображающий три танцующие фигуры. Рисунок этот останавливает внимание прежде всего изумительным чувством ритма. Его красота особенно бросается в глаза, если переводить свой взгляд с одной фигуры на другую. Тогда замечаешь общность некоторых их черт и отличие других. Каждая фигура служит как бы вариантом другой, развивает, усиливает движение соседней. Как ни схематичен самый очерк фигур, но движение их приобретает такой осязательный характер, какого не найти и в позднейшие периоды. Единый ритм пробегает через три фигуры и все же дается в различных оттенках. Левая фигура самая стремительная, другая застыла на одной ноге, третья закинула корпус назад, но спешит за своими подругами. Глядя на этот рисунок с его стихийно выявленным ритмом, становится понятным, почему впоследствии на европейские народы производил такое сильное впечатление танец дикарей.

Среди современных отсталых народов только одни бушмены до недавнего времени сохранились на стадии охотничьего периода и развивали свое искусство, во многих отношениях напоминающее рисунки древнего каменного века в Европе. Рисунки бушменов отличаются изумительной точностью изобразительной формы. Зато бушмены не обладают развитой декоративной изобретательностью. Мы сразу узнаем очертания антилоп и охотников, представленных в стремительном движении, как в испанских росписях. Бушмены не всегда ограничиваются профильными изображениями животных и прекрасно справляются со смелыми ракурсами, которых долгое время избегали египтяне. Но при всех этих достоинствах рисунки бушменов уступают рисункам Альтамиры в силе и непосредственности. Видимо, затянувшийся на несколько тысячелетий охотничий быт не давал человеку возможности так полно раскрывать свои жизненные силы и чувствовать в мире гармонию, которая была доступна еще человеку древнего каменного века.

Новый каменный век и сменивший его бронзовый век занимают в Европе приблизительно время от 10000 до 2000, в Египте – от 18000 до 3000 гг. до н. э. Если древний каменный век был особенно богато представлен в Западной Европе, то в последующее время главные центры культуры передвигаются на юго-восток, в страны более теплого климата. Впрочем, и в Европе к концу древнего каменного века замечается некоторое потепление, отразившееся на растительном и животном мире. Олени ушли на север, мамонты вовсе исчезли. Во всей Европе устанавливается тот умеренный климат, который сохранился до сего времени.