Текст книги "Братья Ждер"
Автор книги: Михаил Садовяну
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 53 страниц)
ГЛАВА XI
Когда стало известно, что дочь Яцко Худича похищена
О происшествии узнали прежде всего в городе, хотя толком никто не знал, что именно случилось. Во втором часу ночи все княжеские гости и бояре спали – кто в своих собственных домах, кто в гостях. Крепостные ворота, по обыкновению, были заперты с вечера, и стража то и дело перекликалась на стенах. Одинокий человек, проскакав по ночному городу, постучался к его милости Штефану Чернату, сучавскому посаднику, стал ломиться в ворота, всполошив всех собак, и громко кричал, зовя слуг. Впустите поскорей! Неслыханное дело! Много лет не было лихих людей вблизи стольного города, a этой ночью напали на одного из самых видных сановников господаря. Его милость Яцко Худич возвращался к себе в усадьбу с боярыней и дочкой. Его сопровождали двое слуг с факелами и двое с копьями. Кучер был навеселе – недаром же возил он господ на свадебный пир. Это был тот самый человек, что прибежал и ломился в ворота Штефана Черната. Возок боярина спустился на равнину, и тут за колодцем Мирона выскочили изо рва вооруженные тати. Кинувшись к коням, они схватили их под уздцы и сбили в кучу, перепутали постромки. Остальные напали с саблями на слуг. Из двух вооруженных служителей боярина только Роман Спэтэрелу осмелился бросить пику и взяться за кинжал. Но ему нанесли тяжелый удар по голове. Теперь он лежит с пробитым черепом на обочине дороги. Его милость боярин Яцко засуетился, хотел поскорее выбраться из колымаги. Но пока он с трудом протискивал тучное тело в дверцу, возок опрокинулся, колесо придавило боярину ногу и сломало ее. Тут-то кучер-цыган по имени Хараламбие и услышал испуганные крики женщин. Злодеи вытаскивали их одну за другой через вторую дверцу опрокинутого возка. Схватив боярынь, они увезли их, по своему злодейскому обычаю. Теперь боярину придется выкупать их. Страх берет, когда подумаешь, какую прорву злотых придется ему выложить. А как же вы думали? Боярыни – самый дорогой товар.
Посадник получил эту весть во втором часу ночи. Тут же послал он распоряжение слугам подняться, вскочить на коней и без промедления поехать с кучером Хараламбие на место происшествия посмотреть, что стряслось, поднять боярина и отыскать грабителей.
– Где их там разыщешь? – удивился цыган Хараламбие, почесывая затылок и ухмыляясь. – Да разве теперь их найдешь? Схватили, кого им нужно было, и были таковы.
После целого дня веселья, когда гуляло все сучавское войско, головы служителей были тяжелы от хмеля. Сам честной посадник, отдав нужные распоряжения, снова зарылся головой в подушку. Но тут же подумал с тревогой, что, возможно, ему-то и придется рано утром первому держать ответ перед господарем. Сбросив с себя одеяло, похожий на привидение в своей длинной ночной рубахе, он заметался по комнате, ища одежду. Когда он наконец вышел во двор – узнать, не вернулись ли служители от колодца Мирона, оказалось, что те еще не опоясались саблей.
До крепости весть дошла в восьмом часу утра. У ворот стояли новые стражи – сыны старшины Кэлимана. По тропинке со стороны города прискакал на неоседланном коне простоволосый всадник. Повернув к воротам и увидев поднятый мост, он остановился у рва, размахивая рукой.
– Сделайте милость, ратные люди, доложите обо мне.
Онофрей Кэлиман посмотрел на него сверху и решил, что человек не в своем уме.
– Иди, иди, человече, – мягко посоветовал он ему. – Сюда нет хода.
– Молю вас, не гоните меня, а не то господин мой, боярин Яцко, заживо сдерет с меня шкуру.
– А что стряслось?
– Передайте, что душегубы напали на боярина Яцко.
– Кому передать?
– Государю нашему.
– Опомнись, дурень, – огрызнулся Онофрей. – Как это я пойду будить господаря? Да нам и вовсе не дозволено отходить от ворот.
– Позовите капитана стражи, я ему доложу. Как можно, чтобы государь не узнал о таком случае? Боярин Яцко чуть было не лишился жизни. Слуги еле донесли его до дома. И теперь он лежит со сломанной ногой и вопит, что никогда уж не увидит своей дочери.
– Я же говорю, что ты спятил, православный. Какая еще сломанная нога?
– Нога нашего господина.
– И какая дочь?
– Тоже его. Это-то он и велел мне сказать. Что в пути на него напали злодеи и хотели его убить.
Братья недоуменно переглянулись, затем снова обратили взоры на взлохмаченного смерда, который метался у ворот.
– Помилосердствуйте, православные, – умолял он, вытаращив в страхе глаза, – передайте весть. А то мой господин спустит с меня шкуру. Я еще ни разу не видел его в таком волнении.
– Какую весть передать?
– Вы дайте знать капитану. Его милость сразу сообразит, что делать. И еще передайте капитану, что следом едет боярыня Анка. Пусть он откроет ворота и дозволит ей предстать перед господарем.
Сыны Кэлимана все еще советовались. Кто их знает, эти порядки при входе в княжескую крепость? Разве осмелишься потревожить в это утро государя? Ионуц Ждер, начальник стражи в эту ночь, строго-настрого наказал держать на запоре ворота крепости до десятого часа утра. А с десятого до двенадцатого часа впускать и выпускать одних мелких служителей. Сегодня до обеденной трапезы господарь будет отдыхать, чего не бывало у него много лет. В обед к государю войдут самые ближние бояре. Помня это, стражи были непреклонны.
Снизу донесся приказ. Все дозорные повернулись лицом к замку. Княжеское знамя поднималось на мачту. Они смотрели на него, не двигаясь с места. Трубачи протрубили лишь один раз. Капитан повелительным жестом тут же приказал им замолкнуть. Северный ветер, надув полотнище знамени, колыхал его.
Ионуц Черный поднялся на стену – проверить дозоры. Сверху он увидел, что сыны Кэлимана делают знаки простоволосому человеку, сидевшему верхом на неоседланном коне, и велят ему отойти в сторону, не то может случиться беда. Но человек снова закричал, требуя, чтоб его выслушали и дали о нем знать начальным людям крепости. Ионуц, уловив несколько слов, задал вопрос:
– Когда и кто увел дочь боярина Яцко?
– Неизвестно, – крикнул человек. – Сейчас явится боярыня Анка. Она все скажет.
– Пустите его, – распорядился Ионуц. – И как только приедет боярыня Анка, впустите ее тоже… Входи приятель, – обратился он к смерду, – и следуй за мной.
Заскрежетали цепи поднятого моста. Человек, оставив коня, прошмыгнул в ворота. Шагая за Ионуцем, он путано отвечал на его вопросы, с трудом переводя дыхание. По его разумению, наибольшим несчастьем была сломанная нога боярина Яцко Худича. Вот уж разгневается государь, когда узнает.
Ждер остановил его.
– Подожди тут на крыльце. И ни слова никому.
– Подожду. А ты передашь весть?
– Я велел тебе ждать здесь, не двигаться с места и никому ничего не говорить! – гневно повторил Ионуц.
Рванув дверь, он вошел к брату и захлопнул ее за собой.
Симион повернулся к нему.
– Что такое? Кто-нибудь спрашивает меня?
Маленький Ждер замялся на мгновение.
– Батяня Симион, – ответил он, – во дворе ждет нарочный от Яцко Худича.
Постельничий вздрогнул, сдерживая радость.
– Меня зовут?
– А что? Ты ждал какой-нибудь вести? Боярин Яцко должен был тебя пригласить?
– Я ждал вести, но не от него. Что надобно нарочному?
– Этой ночью случилась беда, – сказал как можно спокойнее Ионуц. – На боярина Яцко напали в пути, когда он возвращался домой, похитили княжну Марушку.
Кровь прихлынула к сердцу Симиона. Он побледнел и растерянно взглянул на брата. Потом замигал, вытянулся в струнку, ища в себе внутренней опоры. Но оказалось, что ему нужна и внешняя опора. Пройдя к окну, он ухватился за подоконник.
– Где гонец? – тихо спросил он.
– Тут, на крыльце. Но он больше ничего не может сказать. Скоро прибудет боярыня Анка бить челом господарю. Вот и все, что известно.
Симион, сделав нечеловеческое усилие, овладел собой.
– Кто совершил злодеяние?
– Скоро узнаем. Ты думаешь, батяня, что княжну увели силой, без ее согласия? Не сердись, батяня Симион. Я ничего не знаю. Я только спрашиваю.
Глаза постельничего гневно сверкнули.
– Я уверен, что она увезена насильно. Вчера я видел ее. Сказал ей несколько слов, и она мне ответила, да так, что этой ночью мне снился чудный сон. Никто не уверит меня, что она дала согласие. А как ты догадался, что именно эта мысль меня сперва обожгла? Но подозрение тотчас исчезло, благодарение господу. Я хочу знать, кто эти злодеи, и упросить господаря не назначать им кары. Пусть дозволит мне найти их и покарать.
Ионуц покачал головой, все еще во власти сомнений. Открыв дверь, он подозвал гонца.
Тот оглядел обоих воинов, и ему показалась, что и их глазах нет сочувствия его горю.
– Расскажи, что ты знаешь. Да живо, – приказал постельничий.
Слуга одним духом, хоть и не вполне вразумительно, поведал все, что знал.
– Сперва подумали, что увезли и боярыню Анку, – добавил он. – Но они ее оставили – веса в ней больно много. А если бы смогли взгромоздить ее на коня, то увезли бы тоже.
– Ты думаешь, что это были обычные воры, которые хотят получить выкуп с боярина Яцко?
– Так говорят многие, боярин. А боярыня кричит, что тут другое. Оттого-то и едет она бить челом господарю.
Постельничий Симион, сжав губы, хмуро заходил по комнате, размышляя о случившемся.
– Иди за мной, – велел он гонцу.
Ионуц Ждер спросил его глазами, что он собирается сделать.
Симион ответил с кривой и злобной усмешкой:
– Покуда я могу сделать только одно – приблизить весть к дверям опочивальни господаря. В часовне я найду отца Амфилохие. Только он осмелится передать весть дальше.
Постельничий вышел в сопровождении гонца. Ионуц следовал за ними. Двор замка был еще безлюден. Ворота держали открытыми в ожидания боярыни, вдруг оттуда донеслись громкие голоса. Кто-то просил позволения войти, а стражи, скрестив копья, преграждали вход.
Ионуц поспешил туда. Это была не боярыня Анка, а горожане, несшие на шесте с люлькой какое-то черное страшилище. Начальник стражи тут же опознал в этом черном страшилище, туго опоясанном красным кушаком, благочестивого Стратоника. Монах стонал и жаловался, прикрыв лицо ладонями, и просил, чтобы его немедленно доставили к старцу, отцу Амфилохие Шендре.
В мгновение ока Ионуц, даже не расспросив его, сообразил, что исчезновение Стратоника из крепости и его появление в этот час и в таком виде связано с тем происшествием, о котором стало сейчас известно.
Он пропустил малоумного монаха. Шагая вслед за постельничим вместе с горожанами, он внимательно выслушал их.
Работники постоялого двора Антохи уже знали о нападении разбойников. В городе об этом стало известно еще ночью. А с монахом случилась такая беда: собутыльники связали его и, поцарапав кинжалом, затолкали под лавку в харчевне. Два дня инок пировал со своими товарищами – и вот что они с ним сотворили. Инок говорит, что они ему не товарищи, а те самые злодеи, что напали на Худича. Да только кто поверит подобным словам?
– Они самые! – пронзительно вскричал Стратоник, глядя на Ждера сквозь растопыренные пальцы. – Я свидетельствую, что это они. Отведите меня немедленно к отцу архимандриту. Не то быть голове вашей там, где теперь ноги.
Услышав эту неожиданную угрозу, слуги Антохи сбросили с плеч шест, на котором качался в люльке из ковров монах, и отодвинули от себя подальше страшилище, опоясанное красным кушаком. Инок тут же заковылял, скособочившись, к крыльцу часовни. Только успел войти туда постельничий, как за ним последовал и Стратоник.
– Они изувечили меня! – глухо вопил монах.
Симион Ждер удивленно глядел на него. Когда монах попытался было пройти вперед, он задержал его. Рынды, стоявшие на страже в сенях, поспешили к двери – узнать, кто дерзает нарушить покой господаря, ибо Штефан еще не показывался и, возможно, почивал. Преподобный Амфилохие тоже подошел к двери часовни, встревоженный нечеловеческими воплями.
Увидев Стратоника в таком состоянии и заметив, что тот подпоясан красным кушаком, он отпрянул.
– О, никчемное существо! – произнес он голосом, в котором звучало больше жалости, нежели угрозы.
– Святой владыка, – возопил Стратоник, кланяясь ему в ноги, – накажи меня, наложи на меня покаяние, ибо я последний червь среди земных червей.
– Что случилось, Стратоник?
Монах поднял голову. Косые надрезы на его лбу, черневшие запекшейся кровью, казались вторым рядом бровей. Архимандрит содрогнулся, будто въявь увидел демона.
– Они изрезали меня всего, ножом пырнули, святой владыка.
– Следуй за мной. И говори яснее.
Стратоник переполз на коленях через порог часовни, путано рассказывая о своих приключениях. Ионуц Ждер слушал его с глубоким вниманием. Немного погодя, оставив за порогом гонца от боярина Худича, подошел и с удивлением стал прислушиваться и постельничий Симион.
– Вот уж две недели, – рассказывал со слезами на глазах Стратоник, – как в городе показалась новая дичь, которую он выслеживал, играя с нею, разгадывая ее ложные ходы и дожидаясь часа, когда можно будет загнать в тупик и изловить. Сперва он не совсем понимал, что замышляется. Подумал было, что это опять какие-нибудь боярские козни и снова придется Димче-палачу наточить меч. Позднее он понял, что дело тут иное, менее опасное для государя. А разобравшись как следует, рассудил, что успеет сообщить кому надо. Более того, он и вовсе сомневался, следует ли бить тревогу, ведь любовный хмель может за ночь улетучиться, словно дым. И от всех угроз не останется ни следа. Но тут было не только любовное безумие, а пуще всего яростное желание житничера Никулэеша Албу осрамить боярина Яцко Худича. И похищение, о котором шумят, – дело рук житничера. Он, Стратоник, может свидетельствовать, что злодей и его пособники перейдут со своей добычей рубеж и скроются в ляшской земле. А там у него родичи.
– Верно, Никулэеш Албу доводится племянником логофэту Миху, – кивнул отец Амфилохие. – Как же ты мог молчать? Почему не оповестил вовремя?
– Признаю, что я, ничтожный, впал в грех высокомерия, – продолжал стенать монах, стоя на коленях у ног своего владыки. – Ибо мне вздумалось поумничать, отец мой, – захотелось не только видеть и слышать, но и уразуметь. Оттого-то я и погнался за зверем, полагая, что приведу его сам на господареву кухню. Согрешил я и сразу же получил заслуженную кару. Наложи на меня покаяние, дабы запомнить мне его на всю жизнь и более не поддаваться соблазну.
– Ступай в свою келью и жди меня, – взволнованно приказал ему архимандрит. – Мне надобно немедленно уведомить государя.
Стратоник поднялся и, скособочившись, захромал к своей келье. Он то и дело останавливался и жалобно стонал, прижимая под кушаком руку к ране в боку.
Когда архимандрит удалился, Маленький Ждер подошел к брату, с любопытством вглядываясь в него. Он искал объяснение тому странному, почти радостному выражению, которое видел на лице Симиона. Правда, под личиной радости скрывалась ярость, готовая вспыхнуть в любое мгновение, – недаром же у Симиона раздувались ноздри и играли на скулах желваки.
– Ну как, успокоился, батяня? – тихо осведомился он с хитрой улыбкой.
Симион вздрогнул, очнулся от задумчивости.
– Как я могу успокоиться? Ты же знаешь, что стряслось!
– Ну, так скоро успокоишься, батяня, как только получишь от господаря позволение отправиться в погоню за грабителями и привезти обратно пленницу.
Симион похлопал меньшого по плечу. Затем, не сдержав волнения, он направился было к покоям господаря. Ионуц схватил его за руку.
– Погоди, батяня Симион. Дождись вызова господаря. Ибо тебе будет дано и другое поручение – к королю. Когда государь поймет, что у тебя тоже есть причины искать похищенную, он даст тебе все полномочия и дозволения.
Постепенно движения постельничего стали менее порывистыми, лицо его обрело выражение обманчивого спокойствия.
Архимандрит Амфилохие вскоре вернулся, взволнованно потирая руки.
– Удивления достойно, как быстро проникают дурные вести через запертые двери, – проговорил он раздраженным шепотом. – Думал я, что первым поведаю новость господарю. Так нет же, нашлись другие, которые меня опередили и уже успели оповестить его раньше. Незадолго до моего появления вошла в покои государя боярыня Анка, супруга Яцко Худича. И об ее приезде успели сообщить господарю. Вот что могут натворить плохие служители и невоздержанные монахи. Единственное покаяние, достойное их, это вернуть их в больницу, откуда они вышли. Вы никуда не уходите, – резко повернулся он к братьям. – Государь без промедления позовет вас к себе. Странную вещь узнаете вы: малые причины могут вызвать большие горести. Так было и в Троянской войне. Но там, по крайней мере, сыр-бор загорелся из-за красивой женщины.
Постельничий Симион отвернулся, чтобы архимандрит не видел его глаза. Он отошел к оконной нише и прислонился к косяку, решив ждать там до скончания веков. Мгновенье спустя переменил место, перешел к другому окну, затем поглядел сквозь решетку, что делается во дворе. В крепости началось движение.
Боярыня Анка примчалась вся в испарине, задыхаясь от волнения. Чорней – старшина отроков – передал ей приказ незамедлительно последовать в гридницу господаря.
Штефан вошел туда немного раньше и успел поклоняться святым образам, крестясь и вознося хвалу господу, указующему нам путь. Рынды стукнули древком копья о дубовый пол и открыли дверь. Боярыня Анка вошла, шурша широкими юбками. Откинув с лица черное шелковое покрывало, она залилась слезами и бросилась к ногам повелителя.
– Смилуйся надо мной, государь, не оставляй меня. Этой ночью увели мою дочку. Теперь уже известно, кто украл ее и куда увозит. Всю ночь я терзалась в неведении. А тут еще супруг мой в свалке сломал себе ногу. Служителям пришлось чуть не силой привести бабу Софронию, лекарку, чтобы она на сломанную ногу наложила лубки. Боярин Яцко все время стонал, призывая смерть, а я все терзалась, все думала: кто бы мог на это решиться? А как только воротилась я в Сучаву и посоветовалась с женой логофэта и с его милостью посадником, поняла я, что, кроме житничера Никулэеша, никто другой не мог осмелиться на такую дерзость. Он и раньше докучал нам, сватался. А теперь счел, что может пренебречь и нами и тобой, государь.
Штефан слушал стоя, нахмурив брови.
Боярыня Анка вскинула глаза на князя и, тут же опустив их, сжала виски руками.
– Светлый государь, – жалобно продолжала она едва внятным голосом, чтобы не услышали люди за дверью, – однажды ты был нашим гостем и изволил позвать меня в свою опочивальню, когда нашла на тебя тоска. И подарил мне радость, которой я не познала от мужа. Доныне не смела я напомнить тебе об этом. А теперь, в горестный час, дерзаю. Коли я повинна в том, что явилась просить милости у моего господина, пусть меня накажут. Но молю тебя, государь, изволь повелеть, чтобы злодея настигли и схватили, где бы он ни был. Я знаю, что руки твоей страшатся и крепости соседних королей.
– Хорошо, хорошо, – мягко, но без улыбки проговорил князь. – Успокойся, боярыня Анка.
Но боярыня никак не могла успокоиться. Князь быстро взглянул на нее, затем, оставив ее стоять на коленях, подошел к порогу и хлопнул в ладоши. Рынды тут же открыли двери.
– Пусть явится ко мне отец архимандрит, – приказал князь.
Отец Амфилохие был у дверей. Он тревожно ходил из угла в угол, словно искал спокойного места и не мог его найти. И хотя архимандрит ждал зова господаря, он с минуту поколебался, не решаясь войти, ибо в голосе Штефана-водэ послышалось ему нечто особенное. Голос этот разнесся по всему коридору, где стояли на страже отроки. Услышав его, они исчезли, словно их ветром сдуло. Отец Амфилохие оглянулся на Ждеров, стоявших в дверях часовни. Взглядом он приказал им оставаться на месте. Движением руки отослал рынд подальше, к отрокам. Низко наклонив голову, он вошел к государю, отворив дверь лишь настолько, чтобы проскользнуть в гридницу, и тут же закрыл ее за собой.
Князь встретил его ледяной улыбкой. Боярыня Анка уже поднялась с колен и стояла в углу. Но ни князь, ни монах, казалось, не замечали ее.
– Слушаю твое повеление, государь, – проговорил с поклоном отец архимандрит, и в голосе его прозвучала величайшая кротость.
Князь повернулся к нему спиной. Но в то же мгновение обернулся, оскалив мелкие и острые зубы.
– Я вижу, дурные обычаи живучи.
– Государь, пусть согрешивших постигнет заслуженная кара.
– Кого ты имеешь в виду, отец архимандрит?
– Житничера Никулэеша Албу. Я обдумал его поступок, понял, зачем он это сделал, и знаю, куда он направился. Прикажи, государь, нагнать его и пошли в погоню постельничего Симиона.
– Вот именно, постельничего Симиона надо послать, государь, – горячо поддержала его боярыня Анка.
– Почему?
– Да ведь постельничий уже дожидается твоего повеления, государь, – продолжала боярыня и тихонько рассмеялась, но тут же снова пригорюнилась.
Господарь быстро взглянул на нее, затем обернулся к архимандриту.
«Точно такой же взгляд бывает иной раз и у Марушки», – с гордостью подумала жена боярина Яцко.
– Святой отец, я говорю прежде всего о дурных обычаях других людей, – продолжал он. – Вот уже пятнадцать лет с той поры, как господь сподобил меня вернуться в мою отчину, я выказывал королю Казимиру дружбу и покорность, как старшему брату. Учтиво принимал его послов. Направил к нему свои посольства, милостиво обходился с купцами, наделенными его грамотами. И в эти пятнадцать лет король Казимир пригрел в своих пределах и крепостях недруга моего и убийцу моего отца. И опальных бояр приютил. Некоторых держит в чести, рядом с собой. Неужто он примет теперь и тех, кто увозит дочерей моих бояр?
– Как я полагаю, примет, славный князь, – смиренно ответил архимандрит, – ибо они родичи тех, кого король держит в чести.
– Стало быть, следует покарать не столько дерзость житничера, сколько лукавство моих недругов, – произнес с внезапной суровостью Штефан.
Он топнул ногой. Шпора на сапоге звякнула в притихшей гриднице.
– За польским рубежом готовилось и нападение на Алексэндрела-водэ, и мы едва не лишились сына, – продолжал господарь. – Купцов наших притесняют и жалобам нашим не внемлют. Служители наши опять изгнаны из Покутья.
Заложив руки за спину и склонив голову, князь прошелся от двери к иконостасу и обратно. Потом остановился.
– Доколе же будет сие продолжаться?
Архимандрит, оцепенев, молчал.
– Доколе? Я спрашиваю: доколе?
– Не знаю, славный государь, – вздохнул архимандрит. – Может, до тех пор, пока ты не решишь навести порядок.
– Святой отец, вели немедля позвать писцов. Напишем грамоту ляшским сановникам. И приведи постельничего Симиона. Пусть явится также наш гетман Петру. Прихвати с собой боярыню Анку и отправь ее к супругу. Боярыня Анка, – продолжал более мягким голосом господарь, – передай боярину Яцко поклон от меня. Пусть выздоравливает. И свяжи ему шерстяные носки, покуда вернется твоя дочка.
Боярыня Анка снова заплакала и приложилась к руке господаря. Затем вышла, шурша юбками. Дверь на время осталась открытой. В комнату торопливо вошел Симион Ждер. За ним, все с таким же смиренным видом, следовал отец архимандрит.
Государь встретил постельничего в молчании. Оглядел с ног до головы. Затем отвел глаза, но тут же снова повернулся, искоса поглядывая на него.
– Что случилось, постельничий Симион?
Глаза Симиона Черного потемнели.
– Грамота о свободном возвращении нашего боярина Миху уже написана дьяками. Печати поставлены. Я сейчас же велю написать еще одну грамоту для другого боярина, сбежавшего этой ночью в Польшу. Старика можешь там оставить. Господь о нем позаботится. В преклонные свои годы он уже подобен праху. Но молодого велю тебе найти.
– Я найду его, государь.
– И еще отыщи одну из наших боярышень, похищенную злодеем.
– Отыщу, преславный князь, и привезу обратно, – тихо ответил Симион Ждер.
– Ты знаешь, кто это? Знаком с ней?
– Знаком. Коли дозволишь, государь, я сей же час отправлюсь. Без нее мне не жить.
Князь пристально посмотрел на своего постельничего.
– Слушай, Симион Ждер, – проговорил он тихо, но решительно. – Гнев не должен точить, точно яд, душу твою. Пусть только делает тебя находчивее и сильнее. Ты поедешь. Но отринь от себя горячность и безумные порывы. Я знать не хочу ничего о твоей любви, заслужи ее, коли ты достоин. Но будь начеку и сбереги голову, ибо жизнь твоя нужна нам. Итак, ты поедешь и отыщешь злодея. Настигнешь его либо в пути, либо во Львове, либо в Кракове. Вели служителю лишить его жизни. Нет нужды возить его сюда. Он наш боярин, мы властны в жизни и смерти его. Узнай, где дочь Худича, и увези ее. Однако не думай, что все это ты проделаешь только со своими братьями и служителями, – как вы, Ждеры, привыкли. У короля воинов больше, чем у меня. У него удалые казаки, искусные в ратном деле каштеляне. Выполняя мой замысел, ты должен быть точен, как часы. Как солнце, неуклонно следующее своим путем, должен двигаться и ты, помня все, что задумано мною, и получая постоянную помощь от видимых и невидимых товарищей. Так повелеваю тебе действовать, ибо так заведено на службе моей. А когда найдешь боярышню, пусть везет ее другой, а ты словом с ней не перемолвись, точно она умерла, или ты никогда о ней не слышал. Сделаешь так – вернешься с удачей. Не сделаешь – вряд ли вернешься…
– Государь, – ответил постельничий, преклоняя колено, – не сомневайся во мне. Сделаю, как ты повелел.
В душе его бушевала буря; сдерживая себя, он так стиснул зубы, что у него заныло в висках.
Князь опустил руку на его плечо.
– Подожди тут прибытия гетмана Петру. Будем держать с ним и преосвященным архимандритом тайный совет.
– Понимаю, государь, – покорно молвил Симион Ждер, с трудом подавляя стон.
Штефан пронзил его взглядом.
– А тебе уже хочется скакать на коне, в бурю?
– Истинно, государь. Но раз ты велишь, – останусь. А вор меж тем увозит свою добычу, переправляется через реки, пересекает поля, проезжает через села и укрывается за рубежом в чужой стране.
– Ты так думаешь, оттого что жил на Тимишском конном заводе, в глуши и неведении, – улыбнулся господарь. – Затем-то я и позвал тебя, как спаситель позвал Филиппа: «Иди за мной». Спроси отца архимандрита и узнаешь: княжеские гонцы уже мчатся следом за злодеем. И не только в сторону ляшского рубежа. По данному знаку они понеслись на все четыре стороны света. Меняют коней на ямских станах и собирают вести. А ты поедешь только завтра вечером, если они до тех пор не приведут вора. Ответь мне, святой отец, так ли это или не так?
– Таков установленный тобою порядок, – все так же смиренно вздохнул архимандрит. – Ты еще изволил почивать, государь, когда о злодейском деле узнал сучавский посадник. На заре служители его уже пустились в путь. А если бы они и теперь сидели по своим каморам, то несдобровать бы его милости посаднику. Государь, пришли дьяки.
– Пусть войдут и сядут.
Пока дьяки вносили и устанавливали свои круглые столики и готовили письменные принадлежности и бумагу, князь без устали шагал от иконостаса к двери и обратно, пытаясь унять овладевшее им беспокойство. Наконец вошел и старый логофэт Тома, высокий, поджарый, с пеньковой бороденкой и поклонился господарю.
Штефан милостиво ответил на поклон, но при этом поглядел на логофэта таким долгим взглядом, что тот засуетился, ощупывая на себе одежду. Однако князь и не видел его: овладев собой, он уже обдумывал важное решение.
– Прежде всего обратимся к тому, кто волен в животе и смерти нашей, – проговорил он ровным голосом, – и, как положено, вознесем ему благодарность за спасение души нашей, за здравие возлюбленных чад наших и княгини нашей. Приказываю отписать сто злотых святому Бисериканскому скиту, где жила некоторое время наша родительница. Отписать святой Побратской обители наши вотчины в Рошкань и Фынтынеле у Серета и еще двести злотых, ибо там будет место вечного упокоения нашей матери. На помин души в бозе почившего родителя нашего, от чистого и просветленного сердца и по доброй воле мы устанавливаем ежегодный вклад в пятьсот золотых святой Зографской обители на Афоне. Отдать дарственную запись в руки игумна отца Варлаама.
Пока дьяки, скрипя орлиными перьями, писали дарственные грамоты, князь, окончательно успокоившись, обдумывал содержание следующей грамоты.
Наконец он остановился перед столиками.
– А теперь пишите так…
Дьяки с великим вниманием подняли кверху носы.
Пишите так: «Грамота господаря Штефана-водэ ясновельможным панам: его милости Коломийскому каштеляну, его милости Галицкому каштеляну и его милости Подольскому гетману. Мы, Штефан-воевода, господарь земли молдавской, пишем вашим милостям и просим схватить нашего боярина – беглеца житничера Албу, учинившего тяжкий грех против нас, и передать его в руки наших служителей. А везет сию грамоту духовник наш архимандрит Амфилохие».
– Писано в точности так, государь, – сказал с поклоном логофэт.
– Князь повертел в руках драгоценное распятие, висевшее у него на груди.
Припишите еще: «И прошу вас не поступить по иному».
– Это угроза войны, – вздохнул отец Амфилохие. Штефан огляделся. Гетмана еще не было.
– Прибыл его милость гетман Петру! – торопливо доложили рынды.
Господарь велел остаться лишь тем, с кем собирался держать тайный совет.
