Текст книги "Братья Ждер"
Автор книги: Михаил Садовяну
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 53 страниц)
– Ионуц, – шепнула она. – Не более чем через неделю мне надо увидеть тебя. Тайное дело открыть должна. Теперь ни времени, ни возможности нет. Не противься, приезжай непременно. Не отвечай ничего.
– Я не отвечаю. Скажи только, что с тобой? Занемогла?
– Занемогла, Ионуц. И выздороветь могу, только если поступишь, как я сказала.
– Хорошо, я приеду.
Она радостно встрепенулась.
– И скажи мне, любишь ли меня.
Отвечать он уже не мог: они были у самого порога. Но Наста прочла ответ в его глазах и тут же подошла к княжичу просить, чтобы он соизволил откушать приготовленный для него обед.
За обедом, несмотря на все старания боярыни Тудосии оживить беседу, чело княжича так и не прояснилось, как не прояснились и небеса в этот день. Ждер думал, что следовало бы пожалеть княжича, однако он лишь в малой степени испытывал это чувство. Узнать бы что-нибудь от Насты. Изредка она поглядывала на него, и в ее глазах была – или ему это казалось – все та же настойчивая просьба. О какой тайне могла идти речь? Неужели страсть ее достигла такой силы? Неужели ей хочется, чтобы он увез ее далеко – туда, где они смогут быть совсем одни? Иногда он ловил в ее глазах немой вопрос: «Любишь?» – «Да», – отвечал он, опуская глаза, и грудь его наполнялась сладкой истомой.
Перед отъездом Алексэндрел постарался улучить минуту и побыть наедине с Настой. Съежившись, она послушно покорилась его ласкам и поцелуям. А потом он вышел и в окружении своих служителей вскочил в седло, скупо улыбнувшись своей любимой. На душе у него было тоскливо, словно и в нее проникла пепельно-серая мгла, окутавшая небо. Наста недвижно стояла рядом с матерью на крыльце. Когда Ждер, поставив боком коня, как бы случайно взглянул в ее сторону, она поднесла к губам гвоздику. Затем отвернулась, сгорбилась, голова у нее поникла.
Черев несколько дней Ионуц Черный попросил у своего господина дозволения заехать на два дня в Тимиш к родным. Заодно он привезет ястреба и охотничьих собак. Алексэндрелу не очень хотелось отпускать его именно теперь, когда он сам, не зная покоя, развозил по областям приказы государя, когда из Сучавы ежечасно выезжали новые посланцы, неся вести в порубежные крепости и сановникам в Нижнюю Молдову. Но, к удивлению княжича, господарь не выразил никакого недовольства.
– Дозволь Ждеру съездить домой, – сказал князь, улыбаясь сыну. – Пусть передаст конюшему Маноле, чтоб поторопился сметать сено в стога, ибо к осени могут надуть буйные ветры со стороны степей. И к успению надобно прокалить ямы и спрятать туда ячмень и пшеницу. А собак и ястреба своего пусть Ионуц оставит на месте. Иные у нас заботы, иная предстоит охота.
Получив дозволение, Ждер тотчас же велел татарину подготовить без промедления коней. Сам же, надев шпоры, сорвал со стены саблю, лук и колчан со стрелами. Потом поклонился своему господину, еле сдерживая радость.
– Запасись едой, Ионуц, – посоветовал ему Алексэндрел.
– Никакой еды мне не надо, государь. К тому же сейчас пост. Захочется пить – поклонюсь родничку. Больше ничего мне не надо.
– Смотри не задерживайся, Ждер.
– Не задержусь, государь. Только повидаю тех, кого хочется увидеть, и сразу поверну обратно.
Ионуц выехал из крепости в десятом часу утра. Натянув поводья, он пришпорил пегого. Татарин, скакавший сзади на своем иноходце, еле поспевал за хозяином. Достигнув Нимирченского шляха, Ждер пустил коня шагом. А когда за холмом исчезли башни господаревой крепости, он повернул ложбиной к Сучаве-реке.
Он умел добиться от коня предельной скорости, то посылая его вскачь, то пуская для отдыха шагом. Куда меньше жалости проявлял он к самому себе – ибо и помышлять не смел об отдыхе. К заходу солнца он почувствовал, что у него во рту все пересохло. Силы коня были на исходе. Татарии отстал далеко позади. В глубине долины, около леса, виднелась ионэшенская усадьба. Только тогда решился Ионуц сделать привал у родника. Обойдя вокруг своего пегого, он погладил его.
– Приехали. Теперь весь свет в нашей власти, – проговорил он.
Конь еле слышно заржал в ответ.
Ждер окунул лицо в прохладную воду родника. Пегого он передал на попечение татарину, велел хорошенько обтереть сухой травой. Сам же растянулся на траве у обочины дороги и, закрыв глаза, подставил лицо косым лучам солнца. Легкий ветерок освежал усталое тело.
Когда около абрикосового сада внезапно показался юный и пригожий всадник, боярыня Тудосия, сидевшая на крыльце, испустила вопль и, словно в испуге, всплеснула руками. Потом, повернувшись, заглянула в дверь и тоненько крикнула:
– Наста, Наста! Вести из Сучавы.
Княжна тут же прибежала, на мгновенье остановившись, прикрыла рот руками, чтобы не крикнуть, потом повернулась и исчезла. Мать поспешила за ней, говоря сама с собою и браня дочь. Внезапно девушка выскочила из своей светелки и молча схватила Ионуца за руку.
– Где же ты пропадаешь? Его милость Ионуц привез тебе вести от государя нашего Алексэндрела. Ах, мы так хотим знать, когда удостоимся лицезреть государя нашего, накормить его и устроить ему отдых.
– Всему свое время, – пробормотал Ионуц.
– А он случайно не гневается на нас?
– Не гневается, боярыня.
– Тогда я спокойна.
Княжна сжала руку Ионуца.
– Матушка, – проговорила она с улыбкой, – дай же гостю отдышаться. Ведь он только что соскочил с коня. Если привез с собой грамоту, то отдаст ее тебе.
– Нет у меня грамоты.
– А коли привез изустные вести, успеет, все скажет.
– У меня особая весть для княжны Насты.
– Господи! Ионуц! – жалобно протянула хозяйка дома. – Наста приучена ничего не таить от матери.
– Я и вправду от матушки ничего не могу утаить, – заверила Ждера княжна Наста. Она повела его в столовую горницу и усадила за стол. – Я только попрошу тетушку принести розовое варенье, какого свет еще не видывал. И позаботиться также о закуске, достойной усталого путника. А уж потом настанет черед и вестям, и мы все трое соберемся на совет.
– Не успеете мигнуть, как все будет на столе, – заторопилась боярыня. – Только прошу вас не начинать совета без меня.
Пока боярыня Тудосия рылась в шкафах или выходила в соседнюю каморку, Наста тревожно суетилась вокруг гостя. Ждер пытался вникнуть в смысл ее улыбки, но так ничего и не понял. И слов, готовых сорваться с языка, он не мог сказать ей, пока рядом вертелась княгиня Тудосия. Во взглядах девушки он читал все тот же немой вопрос, который она задавала ему неделю тому назад, – любит ли он ее? И тот же вопрос чудился ему в каждом движении юного тела Насты: и когда ее широкие шелковые юбки шелестели в углу столовой, и когда они, точно набегающая волна, громко шуршали при резком повороте ее стана, чтобы затем ненадолго утихнуть.
– Ионуц, – шепнула она торопливо, улучив мгновенье, когда они остались одни, – сейчас вернется матушка. Слушай, я научу тебя, как с ней говорить: скажи, государь наш Алексэндрел справляется, мол, о вашем здоровье и вскорости сам пожалует к вам. Об остальном я скажу тебе в другом месте, когда мы будем совсем одни… Смотри не засыпай, жди меня. А сейчас скажи скорее то, что мне не терпится услышать.
Ждер безмолвно обнял и поцеловал ее. Заслышав шаги боярыни Тудосии, они отошли друг от друга и застыли, словно святые угодники на образах.
Сын конюшего передал хозяйке дома в замысловатых выражениях якобы вверенные ему вести, придумывая на ходу подробности. И вскоре ушел, сказавшись до смерти усталым. В одиннадцатом часу ночи к нему в комнату прокралась княжна Наста. Он лежал без сна, прислушиваясь к каждому шороху за стеной и на дворе, и вдруг почувствовал, как его обхватили руками и душат в объятиях.
– Лежи спокойно, – горячо шептала ему в самое ухо девушка. – Теперь я могу сказать тебе, отчего казалась тогда хворой.
– А теперь ты уже выздоровела?
– Выздоровела, потому что крепко надеюсь на тебя, Ионуц.
– Но Ионуц не дал ей говорить. Прильнув к ее устам, он целовал ее, пока она не затихла, и вздыхая, покорно отдалась его ласкам.
– У нас мало времени, Ионуц, – испуганно спохватилась она, – вдруг матушка позовет меня, что тогда? Одно останется: уйти с тобой.
– Говори.
– Слушай же. Матушка спит без просыпу до полуночи. Прильни к стене, сразу услышишь, как она тоненько храпит, словно чему-то удивляясь. Потом она затихает и поворачивается на другой бок. В этот час она иногда говорит во сне, а когда ей привидится страшное, зовет меня.
– Случилось что-нибудь?.. Я тебе нужен?
– Нужен, Ионуц. Как-то ночью матушка закричала и проговорила что-то во сне, Я невольно прислушалась, мне сделалось страшно. Утром, испросив у богородицы прощения за свою заведомую ложь, я рассказала матушке, будто я во сне увидала тех страшных, черных ликом злодеев, про которых она кричала, будто они угрожают жизни Алексэндрела. Но она крепко скрывала свою тайну, и тогда меня обуяла печаль и тревога. Кое-что я у нее все же выведала и связала с тем, что услышала ночью. Затем расспросила насчет гонцов наших родичей из Польши, ведь нам иногда привозят вести и подарки из-за рубежа. Тогда-то и открылась мне истина, из-за которой я и захворала в прошлый раз, когда вы с княжичем заезжали к нам.
Ионуц Черный внимательно слушал быстрый шепот княжны.
– Ты в самом деле считаешь, что моему господину грозит опасность?
– Думаю, угрожает, пока поблизости будут находиться злодеи, которых так испугалась во сне моя матушка. Теперь они и мне снятся каждую ночь. В тот раз, когда вы здесь были, я так боялась, что вы останетесь ночевать. Ведь верховой может за два часа домчать весть через рубеж. А если там действительно стоит наготове отряд злодеев, то еще до зари могут очутиться здесь и схватить княжича в постели. Я не знаю, кто стал бы извещать их, – возможно, сама матушка была бы повинна в этом. По правде говоря, я не так тревожусь за жизнь княжича, сколько за твою. Как бы мне хотелось, чтобы ты сказал, что я глупая девчонка, что бояться нечего и что мы опять увидимся. Но, право, уж лучше бы ты приезжал один – ведь против тебя никто зла не замышляет. А то укради меня, увези отсюда, освободи от страхов. А когда приедет сюда княжич, заставь его поторопиться. Если заупрямится, оставь его и уезжай. Да не забудь прихватить и меня с собой.
Ионуц страстно поцеловал княжну, словно надеялся, что ласки ее подскажут ему верное решение, которое он не мог найти.
– Пока я на господаревой службе, – объяснил он, – я никак не могу умыкнуть тебя. Разве что поскакать в Тимиш, открыться матушке, – пусть посылает уводчиков. А если я открою Алексэндрелу-водэ то, что узнал от тебя, нам не миновать обоим беды, – ведь княжич считает, что я в Тимише. А я, лукавец, примчался сюда. За это государь вправе снести мне голову, ибо я нарушил клятву и побратимство наше. Так что если Алексэндрел-водэ повелит мне приехать с ним сюда, я должен покориться, А случится беда, долг мой – стоять рядом с ним и защищать его. Если и придумаю что-нибудь и помешаю ему приехать сюда, то накажу в первую очередь самого себя: ведь я умру тогда от жажды – ты единственный мой родник. Да, может, все это тебе померещилось и тревоги твои напрасны?
– Возможно, – вздохнула девушка. – Обними меня еще и скажи, выпадет ли мне такое же счастье на будущей неделе. Я буду считать часы. И никому не говори о том, что узнал. Теперь мне страшно за тебя. Без тебя не жить мне на свете…
Они тут же забыли о грозящих бедах и несчастьях и расстались только тогда, когда петухи на дворе пропели поочередно вторую зорю.
ГЛАВА XI
Ионуц Ждер узнает о ловушке, угрожающей его господину
В Сучаву Ионуц возвращался, исполненный сладостных воспоминаний о минувшей ночи. Любовные грезы до того владели им, что он не замечал дневной жары, и все же его не покидала тревога. Чтобы избежать нежелательных встреч, он свернул с большой дороги к холмам, с которых виднелась Молдова-река.
Позже он и сам не мог объяснить себе, почему принял такое решение. Возможно, опасался встретить гонцов княжича, которых Алексэндрел мог направить в Ионэшень. А может быть, боялся, как бы не встретился ему и сам Алексэндрел. Ведь среди повелений, которые в те дни рассылал во все стороны князь Штефан, могло быть и такое, которое позволило бы княжичу завернуть туда, куда его манила любовная страсть. А проселочной дорогой редко пользовались господаревы гонцы. На случай, если кто-нибудь узнал бы его и княжич Алексэндрел удивился бы, почему он скачет с севера, когда ему надлежит ехать со стороны заката, Ждер готовил подходящее объяснение. Решение свернуть с большого шляха, вызванное признаниями Насты, было словно яркий луч, прорезавший тьму забот, обрушившихся на его любовь. Он ощущал смутную тревогу, словно олень, который бредет по лесу в поисках водопоя и пастбища и, прислушиваясь к зову любви, всем своим существом напряженно и чутко ловит малейшие признаки опасности.
Итак, он ехал неторопливой рысцой по дорого, окаймленной тополями. Тайная игра случайностей и смутное предчувствие, заставившее его внезапно свернуть с тракта на узкую дорожку, вскоре привели его к удивительной встрече.
Вдали на дороге показалась ехавшая навстречу телега, запряженная лошадью под дугой. Над телегой в недвижном воздухе плыли легкие облака пыли.
Подъехав ближе, Ждер заметил в телеге знакомое лицо и остановил коня. На козлах, держа бич и вожжи в руках, сидел слуга, слева от него дремал, казалось, разморившись от зноя, трактирщик Иохан Рыжий с улицы оружейников в Сучаве. Обрадовавшись встрече с приятелем, Ионуц поставил коня поперек дороги, но Иохан Рыжий вовсе не дремал. Как только телега остановилась, он сразу поднял красный нос и быстро заморгал, пытаясь собраться с мыслями.
– Ого! Рад, очень рад видеть доброго друга, – ухмыльнулся он. – Вот уж десять дней, как ты не был у нас. Откуда едешь, пан Ионуц?
– Из Тимиша, – уверенно ответил Ждер.
– Из Тимиша? – удивился корчмарь. – Насколько мне известно, так называется в Молдове лишь одно место и находится оно совсем в другой стороне.
– Верно, приятель, – улыбнулся Ионуц. – Из Тимиша дорога ведет в святую Нямецкую обитель. А в обители проживает мой брат, который послал меня с поручением в горы, к благочестивому отцу Иллариону. В скит я поехал прямо из Нямецкой обители, а теперь возвращаюсь туда, где ждут меня дела и долг мой.
– Понимаю, понимаю, – лениво поддакивал Иохан.
Но Ионуцу почудилось, что честный корчмарь, думавший о чем-то своем, и не слушал его расплывчатых объяснений. Почтенный корчмарь с виду как будто устал или не выспался. Но как только он захихикал, давая понять, что не верит ни одному слову Ионуца, тот догадался, что сонливость Иохана вызвана иными причинами. Действительно, хихикая, купец прикрывал свое лицо ладонью, словно стыдясь, что у него такой пунцовый нос.
– А нельзя ли и мне узнать, пан Иохан, куда ты путь держишь?
– Что ж! Путь мой, любезный пан, как всегда, ведет во Львов. Хотя, возможно, придется сделать остановку и пораньше, как только перейдем рубеж.
Услышав эти слова, усатый кучер в ляшском одеянии толкнул Иохана в бок рукояткой бича.
– Что такое, Викентий? – удивился корчмарь.
– Ничего, Иохан.
Ждер кинул взгляд на своего татарина. Служитель, остановив коня посередине дороги, равнодушно посматривал на рощу, видневшуюся за скошенными лугами.
– Итак, любезный пап Ионуц, – переменил разговор корчмарь, – ты едешь в Сучаву именно в то время, когда другие покидают город. Поторопиться бы тебе…
– Зачем?
– А чтоб сопровождать его светлость Алексэндрелу-воде.
– Сопровождать? Куда?
– Будто сам не знаешь, – захохотал купец, широко раскрыв щербатый рот.
– Ничего я не знаю, – простодушно возразил Ждер.
– Нет, знаешь. А коли и впрямь не знаешь, то поспрошай медельничера Думитру Кривэца. Впрочем, и его не спросишь – он тоже уехал сегодня утром с княжичем Алексэндрелом.
На этот раз служитель, сидевший на козлах, толкнул своего хозяина локтем. И хотя он это проделал быстро и украдкой, Ждер заметил его движение. Он насторожился, словно гончая, учуявшая добычу. Из тучи промелькнувших мыслей, словно молния, метнулось подозрение. Длинный нос Ионуца сразу покрылся рябью морщинок. Тронув усики и погладив свою родинку с куньей шерстью, он свистящим шопотом позвал служителя, как делал это на охоте:
– Ботезату!
Татарин вздрогнул. Взглянув на своего хозяина, он увидел, что тот переменился в лице и насторожился. Возница быстро пробормотал что-то по-ляшски Иохану.
– Ехать надо! – решительно заявил он. – А то опоздаем, и пани Мина разгневается.
– Не торопись, приятель, – сказал спокойно Ионуц. – Куда вам надо ехать? И почему разгневается пани Мина?
– А потому, что наш хозяин больно пристрастился к вину. И говорит глупости. Сует нос не в свои дела.
Ждер внезапно закричал:
– Ни с места! Никто отсюда не двинется, пока я не разберусь, что к чему.
Корчмарь вздрогнул, объятый внезапным ужасом, и заметно протрезвел.
– Не понимаю, чего ты гневаешься, пан Ионуц, – начал он, криво усмехаясь. – Разве мы с тобой не такие же приятели, как и с паном медельничером Кривэцем? Разве ты не бывал у нас, не угощался под нашим кровом?
– Бывал.
– Что же удивительного, если мы, ваши приятели, кое-что знаем о том, что делается при дворе светлого государя нашего? Ведь узнали-то мы это от ваших же милостей, хе-хе!
– От меня вы ничего не узнали!
– Ну, стало быть, узнали от медельничера, коли не от тебя. Не все ли равно? Мы зла не замышляем и верно служим господарю. Дозволь нам проехать, брось шутки.
– Я не шучу, пан Иохан. Никуда вы не уедете, покуда я не разберусь, в чем тут дело. Когда выехал княжич Алексэндрел? Отвечай.
– Это всякому известно. Сегодня поутру.
– Хорошо. А теперь скажи мне то, что известно немногим. Куда он уехал? И не увиливай, я понял, что ты знаешь.
– Я не увиливаю, пан Ионуц.
– И объясни мне, отчего ты сам пустился в путь именно сегодня?
– У меня дела в Рэдэуць.
– Нет, ты только что говорил, что едешь по своим делам за рубеж. Что это за спешные дела и кому ты собираешься передать то, что говорил мне?
– Что передать? Не приставай ко мне, пан, оставь меня в покое. Я человек в летах, честный и уважаемый, а ты еще ребенок. Погоняй, Викентий!
Маленький Ждер насупился, взъерошился и закричал, что есть силы:
– Ботезату, останови их!
Татарин соскочил с седла в то самое мгновенье, когда ляшский возница стегнул лошадь, норовя объехать Ждера. Схватив кинжал, Ботезату перерезал гужи. Оглобли упали. Дуга свалилась на голову коню, и он кинулся к обочине дороги. Ляшский служитель мгновенно вытащил из-под козел длинный чекан и поднял его над головой Ботезату, бросившегося к телеге. Купец выхватил из того же тайника обоюдоострую саблю и, словно подброшенный пружиной, с удивительным проворством напал на Ждера. Татарин, схватив за острие кинжал, которым перерезал гужи, метнул его в своего противника. Кинжал вонзился в шею кучера, пониже правого уха. Лях, обливаясь кровью, с воплем опрокинулся навзничь, цепляясь рукой за грядку телеги.
Ждер пришпорил пегого. Конь прянул в сторону, обходя купца. Нашарив рукой одно из своих рудометных орудий, которые он по заведенному в Тимише порядку и совету Симиона постоянно держал в седельной сумке, Ждер неожиданно ринулся на корчмаря. Прыгнув на него с седла, он схватил упавшую саблю и ударил его рукоятью.
– Горе мне, пан Ионуц! – завопил корчмарь. – Так-то ты мне платишь за мою дружбу? В чем я провинился? Против кого?
– Я спросил, что ты собираешься делать за рубежом в тот самый день, когда Алексэндрел-водэ едет в Ионэшень.
– Да что ты такое выдумал? В чем ты обвиняешь меня? Никакого зла против государя я не замышляю. Никому не собираюсь говорить о нем. Клянусь душой, или как твоей милости угодно. Отпусти руку, я перекрещусь и поклянусь именем господа, который видит и слышит нас, что нет тут ничего такого, что ты думаешь.
– А что я думаю?
– Не знаю, что ты думаешь. О похождениях княжича давно кое-кому известно, но теперь я никому не собирался говорить об этом. Поверь мне, пан Ионуц, не возводи на меня напраслину, а то придется мне висеть на суку. И что тебе взбрело выдумывать небылицы?
Ждер гневно встряхнул его.
– Перестань выть и болтать, не то сейчас всажу в тебя саблю и швырну тело в овраг на съедение воронью. Я спросил, какие у тебя дела на границе, а ты ответил мне саблей.
– Грешен. Выпил лишнего. А теперь покоряюсь и готов ответить. За рубеж еду по другой причине. По своему торговому делу. Надо в эту ночь переправить в Польшу ценный товар.
– Говори яснее. Что за товар? Где? Как переправить?
Пан Иохан так и застыл с открытым ртом, глядя в изумлении и страхе на Ионуца: он хотел было что-то вымолвить, но у него свело челюсти. Он оглянулся на своего служителя, который лежал, свесив голову с телеги, испуская предсмертные стоны.
– Иезус Мария! Иезус Мария! – пробормотал он, ломая руки и протягивая их к юноше. – Поверь мне, пан Ионуц. Не губи неповинную душу!
– Какой товар? Где? Когда?
– Господи Иисусе, да не могу я сказать.
– Ботезату! – приказал Ждер, крепко стягивая веревкой купца. – Почини сбрую и запряги коня. Надо отвезти злодеев в крепость. Вот сюда едут люди, они помогут нам уложить их рядышком в телеге. Пусть откроют властям, какие у них тайные торговые дела, какие вести передавали за рубеж. За такой товар палач заплатит сполна.
Заметив, что путники приближаются с робостью, Ждер крикнул им издали:
– Подходите, люди добрые, и помогите. Государево дело!
Люди поспешили исполнить его повеление. Телега с пленниками повернула к Сучаве. Ждер со всей поспешностью отвез их в крепость окольной дорогой и без лишних слов передал в руки второму постельничему Григорашку Жоре.
По воле тех же благоприятных случайностей Ионуц без задержки справился с прочими делами. Князь Штефан накануне выехал с боярами и конной дружиной в сторону Хотина. Григорашку Жора, отчасти посвященный в тайну княжича, велел посадить пленников в подвал, покуда он сам не займется ими. Стража получила приказ никого не пропускать к ним, дабы они не передали ничего на волю. Сам же Григорашку не мешкая сел на коня и спустился со своими ратниками в город, на улицу оружейников, чтобы захватить пани Мину и слуг.
В четвертом часу пополудни все пленники уже были в подземелье. Постельничий призвал к себе Ионуца и рассказал ему, что узнал. Пан Иохан признался, что накануне вечером в корчме остановились купцы. Затем они Нимирченским трактом отправились на юг по своим делам. Какой торговлей они занимаются, пока неизвестно, но станет ясно, как только Иохана Рыжего допросят «с пристрастием». Но какой бы ни была эта торговля, его милость Маленький Ждер, пожалуй, поторопился по молодости лет и зря пролил кровь. Правда, беды особой тут нет, ибо он хотел защитить от опасности своего господина, княжеского отпрыска. Но ведь не может быть связи между кознями пана Иохана в Сучаве и поездкой княжича в Ионэшень. Его светлость будет в усадьбе к вечеру, а корчмарь только-только успел бы к этому времени добраться до своих дружков, будто бы задумавших недоброе против княжича. А из-за польского рубежа еще четыре или пять почтовых перегонов до Ионэшень. Так что вряд ли это может быть причиной путешествия пана Иохана. Да и откуда вообще известно о каких-либо кознях, замышляемых против княжича Алексэндрела?
– Сам же Иохан признался, что он и его пани сообщали в Польшу о поездках моего господина в Ионэшень, – поспешил ответить Ждер. – Теперь я это лучше стал понимать, вспоминая расспросы корчмарши и дружбу, которую она выказывала Кривэцу, и лживые ее ласки. Не было поцелуя, за которым не последовал бы вопрос.
– Я узнаю поразительные вещи, Ионуц.
– Я и сам стыжусь своих слабостей, – смиренно каялся Ионуц.
Постельничий Григорашку весело рассмеялся, тряся красивой каштановой бородой.
– Не стоит так убиваться, Ионуц, – сказал он, хлопнув юношу по плечу. – Такие слабости свойственны людям твоего возраста.
Ионуц озабоченно взглянул на него.
– Надеюсь, честной постельничий, ты сумеешь выведать всю правду.
– Какую правду?
– У князя – враги в Польше. Там живут наши бояре, сбежавшие с Ароном-водэ.
– Это мы знаем. Главный среди них – бывший великий логофэт Миху.
– Выходит, нашему господину не так уж безопасно ездить в Ионэшень.
Постельничий уставился на Ждера круглыми от удивления глазами.
– Вижу, Ионуц, что ум у тебя проворный, однако у беглецов ныне иные заботы, и опасения твои напрасны. А может, ты узнал что-нибудь? В признаниях ляха проскальзывает кое-что, но от этих признаний до страшного дела, которого ты боишься, далеко. Тебе ведомо что-нибудь?
Ждер замкнулся в себе. Сердце у него колотилось.
– Больше ничего.
– В таком случае можно уберечь нашего государя от лишних забот и гнева, – успокоился постельничий Григорашку. – К чему тревожить его? Да и зачем узнавать ему о поездках сына? Узнает – нехорошо будет. А случись что-нибудь с княжичем, тогда и другим не миновать темных подземелий рядом с ляхом и его женкой. Послушайся моего совета, – дружески промолвил постельничий, – умей из всего извлекать урок. Оставь пленников на мое попечение, а сам не медля отправляйся и догони княжича. Так повелел государь сегодня утром, покидая крепость.
Некоторое время Ионуц, растерянно оглядываясь, думал о том, как ему поступить. Прибавь он хоть слово к тому, что касалось признаний Насты, – и сразу бы открылось то, чего никто на свете не должен был знать и что навлекло бы на его голову смертельную опасность, как довольно ясно намекнул постельничий. Стечение обстоятельств и его предчувствия подсказывали ему мудрое решение – на этот рая устами боярина Жоры. Оставалось одно: просить у постельничего свежих коней для себя и для Ботезату и без промедления поскакать в Ионэшень. Ратной помощи он не мог просить во избежание подозрений и расспросов, но терять нельзя было ни минуты. Еще было время, чтобы успеть к сроку и вызволить княжеского наследника из ловушки. А случись, что страхи его окажутся ложными, тогда судьба его, которую предсказал ему дьячок Памфил наизусть по книге зодиака, и впрямь удачливая: его ожидает счастливая любовь и княжья милость, как нагадала ему старая цыганка.
Получив свежих коней, он тут же отыскал своего служителя и велел ему надеть на них седла со всем, что было к ним приторочено. Вскочив в седло, он поскакал по следам своего господина. Вечер настиг их на полпути. Дорога сделалась трудной. С северо-западной стороны надвинулись тучи, полил дождь. Час спустя дорогу развезло. Немного погодя дождь прекратился, но все окутал густой туман, из которого сеялась изморось. Чтобы коням легче было идти, Ждер и татарин ехали по обочинам, заросшим травой. Поближе к усадьбе начались каменистые места, и кони побежали резвее. Только поздно ночью всадники остановились у тыла усадьбы. Охваченный страхом, Ждер напрягал слух, настороженно прислушиваясь.
Всюду царила тишина, нигде ни огонька.
– Держи оружие наготове, – приказал Ионуц слуге. Он спешился и, держа в руке обнаженную саблю, обошел всю усадьбу. Потом тихо окликнул сторожа, который, как он знал, находился где-то поблизости. Послышался короткий и тревожный звук рога, словно караульный внезапно проснулся. Оказалось, он притаился в копне соломы. Он возник во мраке черным страшилищем с поднятой дубинкой. Псы лениво залаяли в своих укрытиях.
– Кто там? – глухо крикнул сторож.
– Это я, служитель княжича. Не бойся.
– Ага! Стало быть, тот молодой боярин с метой у глаза.
– Тот самый. Скажи, государь благополучно доехал?
– Слава господу, доехал благополучно и теперь почивает.
– А хозяйки?
– Что им деется? Не знаешь разве женских обычаев? Наша княжна, как только узнала государя, тут же захворала. Ну, теперь, должно быть, полегчает ей…
Сторож тихонько рассмеялся в темноте, словно был уверен, что Ионуц его не слышит. Но тот расслышал и радовался этому смеху, долетавшему сквозь изморось и тьму.
– А в остальном все ладно?
– Все ладно, слава пречистой деве.
– А когда приезжали гонцы из-за рубежа?
– Вчера. Один привел коней, купленных у какого-то шляхтича. Наша хозяйка больно охоча до рослых коней. Пробыл этот человек нынешний день, а к вечеру отъехал. Сперва посмотрел, как красиво скачет государь со своей свитой, как ловко сходит с коня. Покачал, довольный, головой и уехал. И еще смеялся и говорил, что скоро вернется.
– С другими конями?
– Именно так он и сказал. Уж очень нам нравится, как ты ловко, боярин, во всем разбираешься. Думаю, наша княжна обрадуется, увидев тебя. Ты что, припоздал аль спешную весть везешь?
– Припоздал я, друже. Уж так получилось. И спешную весть привез: надо будить государя и не мешкая ехать; нам приказало завтра до полудня явиться к господарю Штефану. Открой ворота, мы должны разбудить воинов княжича. Пусть выведут коней и достанут оружие.
– Ох, ох! – посочувствовал караульный. – Тяжела, как я погляжу, государева служба. Да делать нечего. Надо выполнять ее, скакать ночью в дождь, Мне-то куда как лучше в теплом гнезде, не ведая забот.
Рассуждая таким образом, сторож открыл ворота и затрубил в рог.
– Разбуди служителей и выведи их без промедления, – приказал Ждер татарину.
Раздался стук в двери, послышался гомон голосов.
Ведя коня под уздцы, Ионуц прошел к господскому дому. Псы злобно лаяли на него. В знакомом окне засветился огонек. За решеткой испуганно мелькнула тень Насты.
– Не тревожься, – шепнул он, быстро подойдя к окну.
– Это ты, Ионуц? – удивилась девушка, прижимая руки к вискам. – Я не ждала тебя, но бодрствовала и думала о тебе. Я не знала, что делать, как поступить: сказать княжичу или не сказать? Теперь я и впрямь захворала, Ионуц. От страха.
– Открой. Надо поднять его светлость.
В комнатах послышался шум. Раздался жалобный голос боярыни Тудосии. Отодвинув засовы. Наста на мгновенье оказалась одна перед Ждером в своем белом ночном наряде. Он быстро обнял ее, поцеловал и, оттолкнув от себя, подошел к хозяйке дома, которая испуганно выглядывала из полуоткрытой двери: голова у нее была повязана красной косынкой, в руке она держала свечу. Ионуц постучался к Алексэндрелу.
– Княжич, встань и выходи. Государево повеление. Служители уже дожидаются.
Дверь тут же открылась. Взяв из рук княгини свечу, Ионуц вошел в комнату своего господина. Он помог ему одеться, опоясаться саблей и решительно потянул за собой, ничуть не боясь задеть гордость княжеского сына.
– Скажи, Ждер, что стряслось? – встревоженно допытывался Алексэндрел. – Может, государь узнал что-нибудь? Я ему нужен для дела? Или ратная тревога?
– Дорогой все скажу, государь… Здесь тебе нельзя оставаться дольше ни минуты…
– А мне было так хорошо! Я провел самый приятный вечер в моей жизни, Ионуц.
Ждер подошел к нему вплотную, на него пахнуло запахом вина.
