Текст книги "Прокурор дьявола. Жатва"

Автор книги: Майя Астахова

Соавторы: Эльдар Дейноров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)

Глава 4
Заговор на кромке

2005 год,

Санкт-Петербург.

– Шляпа! – воскликнул Казарский, едва завидев Рэкки. – Старая шляпа!

Конечно, Рэкки был «свой парень», но чтобы вот так обращаться к нему, к начальнику, да еще и при посторонних. Честное слово, или обстоятельства были совсем уж крайними, или он сошел с ума. Марина еще в машине именно это и заподозрила.

– Что? – Рэкки с неудовольствием уставился на главу филиала. – Стажер не выдержала твоих проверок?

– Да, нет, выдержала, более чем выдержала, – Казарский снял очки и с какой-то бешеной радостью посмотрел на шефа Темных. – Настолько выдержала, что мы оба с тобой в луже оказались…

Марина поняла, что самым мудрым будет сейчас куда-нибудь удалиться – главное, подальше. Если господин Казарский не знает, как вести себя с начальственными лицами при подчиненных – это его, господина Казарского, личные проблемы. И не надо, чтобы эти проблемы стали еще и ее.

Но любопытство оказалось гораздо сильнее мудрости, и девушка не стала слишком плотно прикрывать дверь и слишком далеко отходить. Вообще-то, с магами, а особенно, если они – класса Рэкки, – такие штучки проходят плохо.

– Что случилось-то? – расслышала она голос Рэкки.

– А то – проворонили мы одну крупную птицу. А она вычислила. Случайно… Представляешь, ей там, на задании репортеры нарассказали – Ребров…

– Что? Он что – в России, а Питере?! А ей откуда это знать?! Дело-то очень давнее, – Марина представила, как Рэкки весь внутренне подобрался.

– А она и не знала. Просто случайно набрела на журналиста, который занимался криминальной хроникой. А тот ей и начал болтать – странные, мол, самоубийства, нашли какого-то типа без документов – с наколкой. Двуглавый орел без корон, косая пентаграмма… Узнаешь?

– Еще как! – воскликнул Рэкки. – Надо проверить, я сейчас своих ребят запущу… И если это Ребров…

– То жди действий наших дорогих противничков, и объявляй осадное положение. Думаешь, они нас в покое оставят? Наверняка же решили, что наших рук дело…

– Да уж… Но за такую новость!..

– Да, твоя стажер Крутицкая нехитрый тест прошла – на пять с мелким минусом. С микроскопическим…

– По-моему, такого еще не было, – проговорил Рэкки.

– Сам удивляюсь, – сказал Казарский, и к неудовольствию Марины, дверь закрыли – на сей раз плотно.

Девушка отправилась на свое рабочее место (впрочем, гораздо чаще таковым служил компьютерный столик в «общежитии») в надежде отыскать Таню, Корвина или кого-нибудь еще, кто мог бы ответить на ее недоуменные вопросы. Нет, конечно, ее хвалили, было просто замечательно – но любопытство становилось сильнее всяких похвал. Ребров… Она даже не слышала такой фамилии. Кто-то из Сообщества?

– Ну как? – Татьяна посмотрела на свою подругу и ученицу немного удивленно. – А мы тебя только к ужину ждали! Что, провалила? Испытания, небось, устраивал?..

– Да нет, все нормально, – Марина слегка махнула рукой. – Может, ты знаешь такую фамилию – Ребров?

– А с чего это ты вспомнила?

– Да так… – и волей-неволей девушке пришлось рассказать сегодняшнюю историю – и даже то, что она услышала, стоя у двери.

– Подслушивать нехорошо, – Татьяна погрозила пальцем, но никакого назидания не получилось, и обе девушки громко рассмеялись. – А то возьмут – и превратят во что-нибудь. В сову, например. Будешь, как у Гарри Поттера – послания разносить. Или – в виде чучела на полке стоять. Ладно, слушай… Как ты знаешь, мы, конечно, выглядим одинаково, но я все-таки, немножко постарше…

Это «немножко» у Тани было разницей на несколько десятков лет – и Марина об этом знала. «Стражники», просто маги, живут и не стареют очень долго. А если они еще и не совсем люди…

Вот Таня была как раз из «не совсем».

Поначалу Марину смущала эта невидимая глазу разница в возрасте, потом она привыкла, тем более, что Таня выглядела вполне современной девушкой. Даже модной.

– Так вот, когда я здесь оказалась, тот самый Ребров, Михаил Аркадьевич, был начальником «Утгарда». Да-да, Темных. Между прочим, и меня сюда принимал. Вообще-то, имен у него было много, но все помнили именно это – Ребров.

– А Рэкки? – спросила Марина.

– А Рэкки в Вильнюсском отделении тогда был. Его сюда после большого совета и прислали. Весь «Утгард» заново пришлось восстанавливать…

Конечно, историю магических искусств Марине изучать приходилось – но касалось это лишь далекой древности и средневековья. По крайней мере, пока. А вот об истории самой «Третьей стражи» в Питере она знала очень и очень немного.

– В общем, Ребров этот был из Сообщества, – сказала Татьяна. – Весьма выдающийся маг, между прочим. Операцию одну он нам обрушил, в пятьдесят третьем. Тогда все могло вообще иначе обернуться – если бы в политические игры не ввязались, точней, если бы он нас во все это не втянул. Так ведь мало того, что втянул – многих тогда просто перебили.

Слова Татьяны были на редкость туманными, и ничегошеньки не объясняли, о чем Марина и сказала.

– Просто наш город должен был стать полностью неподконтрольным Сообществу. А потом – не только Ленинград, но и вся страна. Деталей операции я и сама не знаю, была тогда… Даже не стажером, вроде тебя, а так – девочкой «подай-принеси, спасибо, можешь идти». Но этого Реброва я помню. А потом… Потом стрельба была. Кто ушел на кромку– тому повезло, Сообщество там почти бессильно. Ну, кто не ушел – тех перебили. В тот же год и в «органах» перетряска была. А у нас тогда с «органами» был и контакт, и союз. Это потом мы для них как бы существовать престали – после того, как восстановились, когда Стрешнев из подполья вышел, когда Рэкки сюда прибыл. Знаешь, так, как сейчас – оно, пожалуй, лучше. Сообщество тогда тоже проиграло. Это отдельная история. А виной всему – тот самый Ребров. Тот еще шпион. Значит, и на него управа нашлась…

– А что это за татуировка – орел без корон, пентаграмма…

– А, это, – улыбнулась Татьяна. – Он же в «Страже» давным-давно был. А до того – в одном теософском обществе. Наверняка – оттуда. Ты лучше расскажи, что за испытание тебе устроил этот самый Казарский?

– А ты и предупредить заранее не могла? – обиженно спросила Марина. – Опоил какой-то штукой, разрушающей внимание…

– А потом заставил внимание напрягать? Ну, это еще нормально. Я уж боялась, не пошлет ли он тебя брать интервью с какими-нибудь тварями с кромки…

– А что – мог?

– С него станется, – покачала головой Таня. – Знаешь, все тут вздохнули, когда ему офис выделили. Парень он, конечно, хороший, но придумать может что угодно. От его розыгрышей одно время все выли… Ладно, тебе совет – отдохни. Все равно с моргами и ГУВД сейчас без тебя разбираться будут. А уж если подтвердится – ну, получишь свои заслуженные лавры. За ужином, я думаю.

– В виде лаврового листа в супе? – поинтересовалась Марина.

– Почему бы и нет – вещь полезная…

* * *

«Где-то в СССР»,

задолго до событий.

Он и сам поначалу не знал, что такое Дар, что он означает. Рос себе – вполне нормальный мальчик-отличник из вполне приличной семьи. Из атеистической, между прочим, где ни в Бога, ни в чудеса верить было не принято. Да и вообще – что это еще за штука такая – магия? Это, знаете ли, для цыганок-гадалок да темных деревенских бабок.

По крайней мере, его представления о магии этим и заканчивались.

А жилось ему скверно – как любому мальчику-отличнику из приличной семьи. Потому что такова здешняя жизнь, что мальчиков-отличников нужно обязательно сталкивать с прочими. Тогда он еще не понимал, что это – несправедливо.Нельзя нормальному человеку каждый Божий день встречаться с падлом. Раз уж падлуне сколотили гроб – пускай живет, как хочет, только пускай будет за железным занавесом, за границей на замке.

Впрочем, кроме приличной семьи, были и другие моменты. К примеру, то, что приличная семья «находилась на временно оккупированной врагом территории». И не важно, что и сам город находился на той самой территории, и что он не помнит ни оккупантов, ни оккупацию – по малолетству. Все равно – клеймо есть клеймо. Тем более, в городе было много приезжих – не с оккупированной территории.

А лет в двенадцать он неожиданно понял, что может управлять людьми. Исподволь, тихо, почти незаметно. Началось все с малого – с того, что его главные обидчики разодрались между собой. Разодрались в прах, один даже в больницу загремел. И это сбылось по его желанию.

Может, и было оно совпадением. Но дальше такие совпадения случались все чаще и чаще.

Пожалуй, кто другой на этом бы и успокоился. Тем более, что он входил в тот самый возраст, когда на девочек начинают обращать внимание – пока что просто так. К тому же, идиотскую систему раздельного обучения, наверняка придуманную тайным сексуальным маньяком и введенную (вот, заняться-то в тылу было кое-кому нечем!) как раз во время войны, уже успели отменить.

А еще лучше – начать экспериментировать на учителях: пускай-ка поработают, оценки позавышают.

Кто другой, пожалуй, и стал бы устраивать такие эксперименты – влюбил бы в себя всех одноклассниц, заставил бы математичку вместо тройки ставить «пять» неизвестно за какие успехи…

Ничего подобного не произошло. Девочки ему пока что были неинтересны, к тому же, они поддерживали мальчишек в издевательстве над ним – а вот этого простить было нельзя. Что же до учителей, то ему и в голову такого не пришло – незачем, он и так хорошо учился.

А вот исследовать свои способности, понять откуда, что и как берется – это было по-настоящему интересно. И очень хотелось их по-настоящему применить. Так применить, чтоб враги кровью умылись.

Но вот с этим ему пришлось подождать. Всего лишь два года.

Той весной взрослые были мрачнее обычного, беспокойство передалось и детям, и подросткам. Однажды их класс отпустили с уроков, поскольку у учителей было какое-то спешное собрание. Причем, судя по всему, речь шла не об оценках и не о поведении учеников – обсуждалось что-то гораздо более важное и значительное.

Он, как всегда один, отправился домой, размышляя совсем не об отмененных уроках. Как раз примерно в то время он стал видеть Сны. Именно – Сны. О войне. Всегда одни и те же, лишь с некоторыми вариантами. И ладно бы, если бы о войне, знакомой по рассказам взрослых и по учебникам истории. В конце концов, это было бы вполне понятно и объяснимо – конечно, он ничего не помнил о том времени, но ведь не помнил – не значит, что не видел.

Но нет, война была какой-то совершенно иной. И солдаты были непохожими на здешних.

К чему все это, он пока что не представлял.

Из размышлений его вывел знакомый и очень неприятный голос, принадлежавший человеку, который изводил и его, и его мать – местному управдому.

– Ну, гайки теперь закрутят по новому, – говорил управдом какому-то человеку в полувоенном пальто. – Как пить дать. А у меня, сами понимаете, контингент, на четверть вон такой, – он протянул узловатый палец в сторону мальчишки, то ли считая, что тот ничего не расслышит, то ли наоборот – рассчитывая, что расслышит, и даже очень. – Отец, видите ли, без вести на фронте пропал, – он хмыкнул – мол, понятно, какие такие бывают пропавшие без вести, наверняка попал в плен, и, чего доброго, остался за рубежом. – Сами – под немцами были. Доверяй, но проверяй…

Собеседник управдома сдержанно кивал.

Почему-то школьнику, отпущенному с уроков, захотелось подойти – и врезать как следует здоровенному управдому промеж глаз – а если он упадет, то топтать сапогами, пока эта мразь не смешается с почерневшим снегом в кроваво-серую кашу.

Конечно, управдому не сделалось бы ничего, он, пожалуй, даже не пошатнулся бы от удара.

Но хоть словом задеть его было просто нужно. Чувствовалось, как стучит в висках кровь, когда он поравнялся с управдомом, обернулся к его собеседнику – и громко сказал:

– Не надо ему верить, он – подонок!

Слова прозвучали тихо, по-взрослому, безо всякой истерики.

Управдом аж язык от возмущения на какие-то секунды проглотил, а потом разразился руганью.

– Погодите, Петр Данилович, – перебил его излияния собеседник, когда управдом сделал шаг к мальчишке. Тяжелая рука легла на плечо управдома. – Говорите, его отец пропал без вести? А вы сами, Петр Данилович, где во время войны служили?

Человек в шинели военного образца молча кивнул мальчишке – проходи, не задерживайся, здесь люди взрослые, сами во всем разберутся…

…А наутро случилось несколько событий.

Школа переменилась разительно – обязательный бюст, присутствовавший в вестибюле, обязательные портреты в классах исчезли, да так, словно и не было их вовсе. Кто-то из учителей не скрывал радости, кто-то старался спрятать злобу.

А вечером, когда к матери зашла соседка, он узнал еще об одном событии. Тот самый управдом погиб – еще вчера вечером. Возвращался домой, был пьян. Кто и за что его зарезал – так и осталось совершенно неизвестным. Вроде бы, его еще можно было спасти, если бы вовремя отвезли в больницу. Только этого не случилось – обнаружили его только утром. На серо-красном снегу.

Жертва эта стала первой. Но далеко не единственной и не последней. В тот день он понял, как именно можно убивать.

За что – он знал уже очень давно.

А через несколько недель ему открылась и еще одна часть Дара.

Он, отойдя от дома буквально на несколько шагов, оказался в совершенно ином городе…

* * *

Санкт-Петербург,

2005 год.

– Ну что, теперь надо выяснить два вопроса. Во-первых, зачем Ребров пожаловал в Петербург, да еще и в мир текущей реальности. А во-вторых, надолго ли теперь растянется наша спокойная жизнь, – высокий седоватый человек, похожий на отставного военного, испытующе поглядел на своих собеседников. Присутствовал расширенный триумвират, как назвал это собрание Рэкки – то есть, сам глава Темных, Казарский из центра общественных связей, тот самый «настоящий полковник» по фамилии Стрешнев, и миловидная женщина восточной внешности. Она руководила самым небольшим и самым загадочным отделом «Стражи» – Нейтралами.

– А насколько мы уверены, что это именно Ребров? – спросила женщина.

– На все сто, – хмуро подтвердил Рэкки. – Все необходимые расспросы были уже проведены. В ГУВД, среди врачей проводивших вскрытие… Это он, никаких сомнений.

– Опрос проводился по методике? – на всякий случай уточнила дама.

– Разумеется, – кивнул Рэкки. – С частичной амнезией, как положено. Не за чем нам светиться.

– Понятно, – коротко сообщил Стрешнев. – Тогда уж расскажите, что еще выяснили?

– Да уж выяснили. Это ГУВД у нас не могло докопаться, кто там в Волковке утонул. В общем, так. Приехал он сюда прошлой осенью…

– Приехал? – брови Стрешнева взметнулись вверх.

– Может быть, прибыл с кромки, – дополнил Казарский. – Билетов мы не видели. Снимал жилье…

– Квартиру осмотрели?

– Конечно. Ничего интересного, полный голяк. Да, не очень большая сумма в рублях, чуть побольше – в евро. Ни оружия, ни единого магического артефакта. И вот что – жизнь он вел довольно замкнутую, вообще мало с кем контактировал.

– Откуда известно? – спросил лидер Светлых.

– От квартирной хозяйки, – это прежде всего.

– Ну, уж не может быть, чтоб со своими не контачил, – усмехнулся Казарский.

– Все может… – проговорила женщина. – Что-то же его заставило в Волковке утопиться.

– Уж не думаю, что сам, – Стрешнев еле заметно улыбнулся. – В то, что совесть его замучила – и подавно не поверю. А вот то, что Сообщество пока никак себя не проявляет – это странно. Пора бы…

– Говорите, он здесь с прошлой осени? – спросила женщина. – Не значит ли это, что он был как-то задействован…

– Вряд ли, – Рэкки покачал головой. – Здесь могло быть другое. К сожалению, посредник был тогда застрелен…

– Вашими, Рэкки, людьми, – в голосе Стрешнева послышалась едва заметная нотка торжества.

– По необходимости, – быстро парировал Рэкки. – Другого выхода не было…

– Выход есть всегда, – возразил Стрешнев. – Ниточку хорошо оборвали, хотя искали совсем не посредника. Надеюсь, ваш вольноотпущенник был с вами откровенен? Кстати, с ним можно связаться?

– Можно, – Рэкки сохранял спокойствие. – Только нового ничего мы от Яна не узнаем. Я сильно опасаюсь, что Ребров ему знаком не был.

– Может быть, может быть… – Стрешнев задумчиво повертел в руке карандаш.

Речь шла все о том же событии минувшей осени, когда дело могло кончиться очень большими неприятностями. Существо, лишь внешне похожее на человека, обнаружилось здесь, в Петербурге. И это было далеко не самое страшное. Если бы ему позволили окрепнуть, и обыкновенный захват власти мог бы показаться сущей ерундой.

В процессе охоты, закончившейся стрельбой в клубе «Гремлин», выяснилась и еще одна интересная подробность – о существовании мира кромкиузнал кто-то из здешних, из тех, кем неплохо бы заняться компетентным органам. Возможно, это были какие-то террористы. Возможно – торговцы наркотиками. Выяснить этого не удалось – посредника пришлось застрелить в том же клубе, о чем Рэкки искренне жалел.

Во всем этом был только один плюс – сами террористы или кто там еще по кромкеразгуливать не могли. Большинство магов из Сообщества – к счастью, тоже. А значит, наполеоновские планы насчет безопасной транспортировки наркотиков и оружия через кромкупока что так и оставались планами.

– Знаете, что я предложил бы, – сказал Рэкки. – Прежде всего – тебе, Сережа, – обернулся он к Казарскому. Надо просмотреть все загадочные и экзотические случаи самоубийств по сводкам ГУВД. Пожалуй, так будет недолго и на истину набрести.

– Уже делается, – кивнул Казарский. – Послезавтра – доложим.

– Тогда – объявляем тревогу, якобы учебную, пускай ваши, Сергей, люди поменьше гуляют поодиночке. И носом землю роем. Ведь для какой-то надобности он сюда прибыл.

– Пока только одно предположение – чего-то не поделил с Сообществом, – пожал плечами Рэкки. – Да, придется держать в полной готовности все наши выходы на кромку.

– Ну, это уж как положено по тревоге, – Стрешнев явно считал, что совещание уже закончено.

Когда Рэкки спускался по лестнице, на его губах играла едва заметная улыбка. Сейчас никто не смог бы назвать его «смурным». Кажется, неприятности готовы были вот-вот разразиться. А это – пожалуй, все же лучше, чем полный штиль с неизвестностью.

* * *

«Где-то во Франции»,

май 1940 года.

Такой стремительности врага не ожидал никто – даже те, кто не доверяли хваленой «линии Мажино». Предполагалось, что война не выйдет из неких рамок – как четверть века назад. Войска установят твердую линию фронта, потом будет долгая череда битв, небольших отходов и наступлений.

Реальность оказалась совершенно иной. Французов просто отбросили на юг. А с ними – и британцев.

Случилось так, что в том самом городке, в котором квартировал британский отряд, и произошел его последний бой…

…Джордж открыл глаза. Перед ним было небо, заслоненное каким-то темным предметом. Он все никак не мог сообразить, что это – как будто это представляло для него важность.

Почему-то было очень тихо. А когда он потерял сознание, все было не так. Шел бой, лейтенант приказал выбираться из развалин школы – но было уже поздно. Командира убило через пятнадцать минут, а что стало после, Джордж не видел.

Он попробовал пошевельнуться. Это, как ни странно, получилось – почти нормально, тут же вернулись ощущения, резкая боль пронзила ногу, и он непроизвольно сел. Нет, кажется, всего лишь царапина. Значит, руки-ноги целы – уже хорошо. Но что же с ним случилось? Он никак не мог этого вспомнить, как ни старался.

Джордж привалился спиной к каким-то обломкам, пытаясь сообразить, что с ним и где все свои. Они должны были покинуть город сегодня и попробовать пробиться к побережью. Ничего больше не оставалось – бой был проигран, это понимали все. Но и отступить не получилось…

Он еще раз посмотрел вверх, и вдруг с ужасом понял, – пока он сидит здесь и пытается хоть что-то вспомнить, балка над его головой не держится почти ни на чем. Небольшое сотрясение – и все это грохнется на него.

Джордж поспешно отполз, стараясь не устроить этого самого сотрясения. Тут же он понял, что малейшее движение вызывает головную боль – нет, это было не ранение, похоже, что его контузило.

Двор школы, где стояла полевая кухня, сейчас был завален обломками. От самой кухни не осталось практически ничего. И никого не было поблизости – ни своих, ни врагов.

Может быть, отряд решил, что он, Джордж, погиб, или его не смогли найти – и ребятам все-таки удалось прорваться? Трупов, вроде бы, нет.

Он, конечно, понимал, что это – вряд ли, что, скорее всего, трупы лежат под завалами, что по ним била артиллерия, и если его не ранило осколками, то это чудо. И теперь оставалось думать, что ему делать дальше.

Дорог было несколько. Самая простая – отыскать противника и сдаться. Собственно, можно и не отыскивать – его найдут и так.

Или же попробовать дойти до побережья… Только что он там найдет? И сможет ли дойти – по территории, которой он, в общем-то, не знает. К тому же, враг просто обязан быть повсюду.

Можно еще и так – идти на юг, там французы пытаются сдержать врага. А если их разгромили, тогда надо добираться до испанской границы. Опять-таки, рядом будут враги. А с его несколькими французскими фразами он, конечно, уйдет очень далеко. Это уж не говоря про одежду, которую придется раздобыть как можно скорее, лучше – прямо сейчас. Вот только где?

Он вовремя успел спрятаться в развалинах, заслышав голоса. Говорили видимо, довольно громко, иначе он ничего не расслышал бы – слух еще не восстановился. И речь была чужой…

Враги!

Вероятно, у немецких солдат было задание – осмотреть развалины школы и прилегающих зданий. Скорее всего, они не ожидали застать живых – иначе, все же, пришлось бы соблюдать меры предосторожности. Но Джордж был бы наверняка обнаружен.

Его спасло то, что едва не погубило.

Тяжелая деревянная балка, которая держалась на честном слове, наконец решила, что – хватит. И с грохотом сползла вниз, – до Джорджа долетело облачко пыли.

Кто-то из солдат издал резкий выкрик – должно быть, ругательство. Некоторое время они о чем-то спорили, стоя в десятке футов от Джорджа. Наконец, послышались удаляющиеся шаги.

Видимо, было решено, что осматривать эти развалины не следует: экая глупость – пережить бой, и погибнуть оттого, что на тебя грохнулась сверху какая-то гадость! И немецкая пунктуальность уступила место немецкому же здравомыслию – пускай потом это здание разбирает специальная команда.

Немецкое здравомыслие дало Джорджу передышку – хотя бы на время. Больше до самого заката никто его не беспокоил. Несколько раз ему казалось, что он слышит звуки стрельбы – но в очень большом отдалении. Должно быть, линия обороны откатилась далеко к западу и к югу.

Страшно хотелось пить. Голод пока что, как ни странно, его не мучил, а вот жажда становилась просто невыносимой. Но попробовать отыскать воду можно было только ночью, никак не раньше. А сейчас следовало час-полтора спокойно полежать здесь, и желательно – издавать как можно меньше шума.

Шорох послышался совершенно неожиданно. Джордж медленно повернул голову. Неужели здесь остался еще кто-то из отряда?!

Но никакого шевеления он не заметил – до тех пор, пока его руки не коснулась мягкая шерсть. Кошка!

– Даринг? – шепотом позвал он. Вот этого уж никак не могло быть! Кажется, здесь не должно было остаться ничего живого.

Вместо ответа послышалось тихое мурлыканье.

Джордж приподнялся на локте, дотянувшись до зверя. Да, судя по размерам, это была именно его кошка – и никто иной. Даже след от ошейника на шерстке сохранился.

Как ни странно, головная боль куда-то делась, словно бы зверь мог вытянуть из него эту мерзость. Сухость во рту и жажда оставались, нога слегка саднила – зато мысли прояснились. А кошка перебирала лапками, будто пыталась что-то ему сказать. Как в ту ночь, когда он оказался под прицелом снайпера.

– Выбираться будем, зверь? – одними губами произнес Джордж. И ему показалось, что кошка не только услышала его слова, но еще и понялаих.

Она что-то тихо промурлыкала. И снова, как в тот момент, когда он, сам не зная как, спасся от снайпера, чья-то воля мягко коснулась его сознания. Он понял одно – не сейчас. Нужно еще немного выждать, когда окончательно стемнеет.

Иначе – гибель.

Прошло еще часа два, когда Джордж осторожно выполз из развалившегося здания. Здравомыслящие немцы были бы, пожалуй, поражены, если бы поняли, что англичанин выбрал себе в проводники кошку. Наверное, они сказали бы, что он слаб духом, коли после боя сошел с ума, причем настолько капитально. Возможно, даже презрительно посочувствовали бы.

Но в том-то все и дело, что Джордж с ума не сошел. Во-первых, выбора у него все равно никакого не было. А во-вторых… Уж коли эта кошка спасла ему жизнь один раз, почему бы этому не произойти дважды? Но дело было даже не в этом. Просто он не мог не подчиняться. Чужая воля тащила его за собой – так кошка тащит в зубах своего беспомощного малыша, унося его подальше от опасностей.

Правда, Джордж даже не подозревал, какие именно опасности могут его поджидать дальше. Он думал о немцах, о шальных пулях и снарядах, о каком-нибудь французском фермере, который может выдать его нацистам, если он будет у него прятаться.

То, что с ним случилось, оказалось куда загадочнее и непонятнее.

А началось все, когда он проковылял несколько ярдов от своего убежища, когда ночь неожиданно осветилась, и город стал совсем непохожим на прежний. Он будто бы потерял свои очертания, стал иным, нереальным…

Но больше всего Джорджа поразила не эта перемена. Он остолбенел, забыв обо всех прежних опасностях, стоило ему только посмотреть на кошку…

* * *

Санкт-Петербург,

2005 год.

– Привет, – он заметил девушку, еще подъезжая к остановке. Ради такого случая приходилось договариваться по мобильнику и садиться на автобус или трамвай. Не следовало показывать, что ты можешь позволить себе дорогой автомобиль. Конечно, от номера машины можно отвести глаза, делается это быстро и просто – вот только рисковать лишний раз все равно было не нужно. К тому же, машина автоматически сделала бы его «не своим».

– Привет, – проговорила она. Обычная девчонка из неформальной публики, из бедных, разумеется, не из ново-русской прослойки. Вот и хорошо – меньше вопросов будет.

Они поздоровались – тем самым странным рукопожатием, которое принято в определенных кругах – что у хиппи, что у готов, что прочих обитателей тусовки на Лиговке.

Собственно, и нашел-то он ее именно там – в тот момент, когда она выводила на стене под аркой какие-то затейливые кельтские узоры.

– Принес? – спросила девица, которую звали Морганой, и слегка шмыгнула носом.

– Никак простыла? – спросил он. – Май на дворе… Ладно, давай-ка в кафешку, там все дела и решим.

Девушка кивнула, и оба двинулись к подземному переходу на площади Труда. Там, среди подземных магазинов, была и кафешка – притом, почти всегда полупустая. Это было как раз то, что нужно.

Впрочем, сегодня народ в кафе был.

Гуляла какая-то компания крепких парней, но совершенно не бандитского вида. На посетителей они не обратили внимания, тем более, что парни были не одни. При них была какая-то дама, второй же дамой, уже основательно напоенной, оказалась не кто иная, как барменша, одетая в отвратительную розовую кофту. Посему, пива пришлось подождать.

Он вернулся к столику с заказанным пивом, потом, бросив взгляд по сторонам (Моргана и не знала, что после этого в самом переполненном кафе можно смело решать все дела, например, бросить на стол пачку «зеленых» и спокойно, без излишней спешки их пересчитать).

– Готово, – сказал он, вынимая довольно толстый конверт.

– За три, – напомнила практичная Моргана.

– Именно. Кстати, будет еще работка. И довольно много.

Девушка кивнула.

Вот чего у него не было, так это способностей к рисованию. Вообще никаких. И по чистописанию в свое время были сплошные «тройки» – вот тебе и отличник! Он посмотрел на девушку. Знает ли она, что был когда-то в школе такой предмет – чистописание? А про чернильницы-невыливайки что-нибудь слышала?

Подумать только – никто не мучает нынешнюю молодежь такой дрянью. А молодежь счастливой почему-то так и не стала.

Впрочем, ответ на этот вопрос он знал – или ему так казалось.

Выяснилось, что пиво они взяли как раз вовремя – барменша включила видик с караоке. Кампания затянула – кто в лес, кто по дрова – про «ой, мороз, мороз» и еще что-то там про коня. Песня была как раз по сезону.

Моргана («в миру», то есть по паспорту – Марьяна, о чем он успел узнать) немного нервно пересчитала деньги, убрала их в карман плаща.

– Ты бы плащ не носила сейчас. Перегреваешься – и простужаешься, – посоветовал он.

– Да брось, ерунда, – она сделала большой глоток пива. – Лучше скажи, где теперь…

– Во-первых, на Дыбенко, это Правый берег.

Девушка задумалась – похоже, она была не из тех, кто знает каждую улицу своего города.

– Адрес подскажу, конечно, – сказал он. – Потом – в центре. Знаешь, за Витебским есть бульвар. Там афиши, газеты расклеивают. Вот там и надо сделать. И потом – здесь, на Конногвардейском.

– Тоже на афишах? – уточнила Моргана.

– Именно. Не портить же, я думаю, Манеж. Вон, в Москве Манеж уже сгорел, если еще у нас будет загажен… Нехорошо-с, – он слегка улыбнулся.

«Тебе еще там выставляться – лет через двадцать», – мысленно напророчил он.

– Слушай, я все-таки не понимаю – зачем все это?

– Знаешь, я и сам не понимаю, зачем это моему сдвинутому на детективах братцу, – доверительно сообщил он. – Деньги есть, мозгов… сама понимаешь. В общем, платит – и ладно…

Как правило, это нехитрое объяснение вместе с деньгами действовало очень убедительно.

– Ну что, пойдем потихоньку? – спросил он, когда пиво было допито.

– Ну да… – согласилась Моргана. Он отлично ее понимал. Что это за странный молодой человек, который не оказывает почти никаких знаков внимания? Для современной девушки, да еще и неформальной, такой парень был совершенно непонятен. К тому же, она наверняка считала себя симпатичной.

Вот только не в его вкусе. К тому же, что ей о нем известно? Только то, что он потрудился сообщить. А сообщил он очень немного – а уж действительности не соответствовало почти ничего. Ни имя, ни возраст… Про род занятий и говорить не приходилось.

Он немного торопливо расстался с девушкой около трамвайной остановки, не забыв передать тот самый адрес, где рисунок и надпись должны были появиться раньше прочих. Рисунок всегда был разным, буквы – тоже, об этом договаривались каждый раз отдельно. Вот содержание надписи никогда не менялось:

СЕГОДНЯ НОЧЬЮ ВАС ДОЛЖНЫ УБИТЬ!

– А ты тоже едешь? – спросила девушка с некоторой надеждой. И он слегка удивился. Вот только не хватало, чтобы она в него влюблялась. Это в его планы совершенно не входило.