Текст книги "Только сердце подскажет (СИ)"

Автор книги: Марина Леманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

– Да, наверное, такой вариант был бы наилучшим, – согласилась Анна.

– Аня, тебя беспокоит еще что-нибудь помимо того, что я мог не согласиться оставить у нас Марфу?

– Разве только то, что мама устроит мне допрос о том, как было в гостях у князя.

– Ну этого она не упустит. Но ее можно понять, не так ведь часто тебя к себе в дом приглашают князья.

– Да, до этого приглашал только Разумовский, – сказала Анна и пожалела, что напомнила о соседе-князе. Якову такое напоминание точно не понравится. – Извини, что сказала это.

– Аня, за что? Не ты, так Мария Тимофеевна бы непременно заикнулась о нем. Да, мне было неприятно, что ты жила у Разумовского, но в то же время с этим у меня связано очень теплое воспоминание – как я пришел проведать тебя, сорвал цветок с княжеской клумбы и преподнес тебе. И как ты его приняла – с радостью.

– Да, Яков Платоныч, знаков внимания от Вас ждать было… как у моря погоды…

– Но ты же понимаешь, почему… из-за обстоятельств… А не потому, что я неотесанный чурбан… Хотя и позже я тоже, к своему стыду, подарками тебя не баловал… Но за пальмой, которую тебе принес, я ухаживал. Мне, кажется, что за время твоего отсутствия она даже немного подросла.

– Да будет тебе! Подросла она! Как будто я отсутствовала не чуть больше недели, а несколько месяцев.

– А мне эти дни казались месяцами. Мне тебя не хватало… Не знал, как скоротать время…

– Делом бы занялись, Яков Платоныч, – усмехнулась Анна. – А то Коробейникову об этом постоянно говорите, а сами…

– Нет, делами я занялся… Среди прочих побывал в Дворянском собрании, и даже не один раз.

– Яков, ты серьезно?

– Абсолютно. Я же обещал тебе, что если ты поедешь к Павлу, то я наведаюсь в Собрание. В общем, не так уж там… уныло, как мне представлялось… Я там встретил своего знакомого из Петербурга, он приезжал к одному местному помещику.

– Был удивлен увидеть тебя в Затонске?

– Не только. Еще узнать от местного дворянства, что князь Ливен – мой дядя… И, видимо, решил, что произведет на них впечатление, сказав, что лично встречал заместителя начальника охраны Государя.

– То есть теперь должность Павла в Затонске не тайна?

– Уже нет.

– А Ребушинский, он ведь, наверное, не упустил случая написать об этом?

– Пока не написал. Но его не было в Затонске, когда про службу князя Ливена пошли слухи. Может, напишет, а, может, и нет…

– Думаешь, Павел или его слуги дали ему ясно понять, что лишнего про Его Сиятельство писать не стоит?

– Не исключаю того.

– Ну и правильно. А то он… границ не знает… Давно надо было, чтоб ему эти границы кто-то указал…

– Совершенно с тобой согласен… Кроме Дворянского собрания я еще ходил в ресторан при нем – с полковником Дубельтом, который прибыл в гарнизон с проверкой.

– Да я смотрю, Яков Платоныч, Вы тут без меня вовсю развлекались, то в Дворянское собрание, то в ресторан… Не знаю, когда Вы находили время для того, чтоб скучать по мне, – съехидничала Анна.

– Находил, уж поверь мне… А с Дубельтом мы встретились, когда он пришел в участок по делу Никанорова и тому, где был погром в трактире.

Анна сразу посерьезнела:

– Он ни к чему не стал придираться?

– Нет, но документы изучил и вопросы задал. Он прекрасно разбирается в подобных делах… Но кроме служебной у него была и другая цель визита.

– Какая же?

– Познакомиться с родственником князя Ливена, который оказался жертвой деяний офицера гарнизона.

– Он знает Павла?

– Знает.

– Он приехал в Затонск сразу же после того, как Павел вернулся в усадьбу?

– Вскоре после этого.

– Павел ездил в Петербург по служебным делам. Думаю, тогда же рассказал кому-то о том, что произошло в Затонске… И после этого в гарнизон приехал тот полковник.

– В Затонск и так кто-то должен был ехать с проверкой в ближайшее время. Думаю, заявление князя Ливена просто несколько ускорило данный процесс.

– А в ресторан вы ходили, поскольку он – знакомый Павла?

– Да, поэтому. Но и еще по другой причине. Аня, я расскажу тебе о ней, но не сейчас. Для этого нужно время, а мы уже подъезжаем к дому.

После дома Павла их дом показался Анне совсем маленьким. Но она была рада, что у них был хоть такой, пусть маленький, но тот, где были только они вдвоем с Яковом. Увидев дом новых хозяев, Марфа подумала, что у лесника в усадьбе дом был больше. Хорошо, что жить в нем им не так уж долго, в Петербурге их ожидает квартира, достойная сына князя. Сейчас же нужно было проследить, чтоб извозчики занесли сундуки хозяйки в дом, куда она покажет, а не бросили, где попало.

– Ваша Милость, Вы скажите, куда вещи Ваши нести.

– В кладовую, наверное, – решила Анна.

– Аня, это точно твой сундук? – кивнул Штольман на незнакомую ему вещь. – У нас такого не было.

– Это сундук Павла, с книгами и подарками.

– Целый сундук с подарками? Однако…

– Барин, ну так куда несть-то? – спросил один из извозчиков.

– Я покажу, следуйте за мной.

Штольман открыл ворота, затем дом. Извозчики, кряхтя, потащили большой сундук. Анна и Марфа пошли за ними, Марфа несла корзину, которую так и не выпустила из рук всю дорогу.

– Ваша Милость, куда посуду и столовые приборы прикажете деть?

– Посуду пока на стол в кухне поставим, а серебро я в ящик комода в гостиной уберу.

– А подпол у Вас есть? Надо бы корзину в холодное место поместить, там ведь еще осталось кое-что, буженина, к примеру, она по особому рецепту Харитона, дольше не портится, так что все еще хороша.

– Подпол есть. Но еду ты тут не оставляй, с собой возьми. Не знаю, что тебе в доме родителей дадут есть. Но пусть у тебя будет что-то про запас, та же буженина с хлебом. Пойдем в гостиную.

Марфа вздохнула – Его Сиятельству, поди, захотелось горючими слезами залиться, в дом зашедши. Если бы не пианино, нескольких дорогих вещей вроде красивой керосиновой лампы и штор да еще семейных портретов гостиная сына князя выглядела не лучше людской во флигеле. Марфа понимала, что хозяева сняли домик не у богатой семьи, а тот, что могли себе позволить. Мебель была добротная, но далеко не новая и не отличалась элегантностью. Даже не равнялась той, что в комнатах для гостей, которые обставили довольно просто в сравнении с покоями князя или гостиными. В доме князя Ливена Марфе больше всего нравились гостиная Его Сиятельства и большая гостиная внизу. Гостиная князя была обустроена красиво, со вкусом, но не вычурно или помпезно, в светлых тонах, как предпочитал сам Павел Александрович. Гостиные, особенно большая, были более роскошными, как и полагалось в доме титулованной особы… Чтоб там стоял обшарпанный, накрытый скатеркой сундук, место которому было не в парадной комнате, а в чулане или на худой конец в гардеробной, она не могла представить и в страшном сне. Но в доме было чисто и несмотря на простоту уютно.

– Хорошая Вы хозяйка, Ваша Милость.

– Ну тут в последнее время Яков Платоныч один хозяйствовал. Но ты права, приятно зайти в комнату, где порядок.

– Матушка Ваша, поди, приходит, наставления дает?

– Да как-то, знаешь ли, нет. Хотя я ожидала от нее другого… Давай пойдем на улицу к моим родителям, а то они в коляске остались, чтоб извозчикам не мешать. А Яков Платоныч потом к нам выйдет.

– Марфа, я вижу, с корзиной ты не расстаешься, – заметил Виктор Иванович. – Ценности что ли у тебя там какие-то? А ведь сказала, что посуда.

– Ценности как и посуду мы в доме у Анны Викторовны оставили. Ей и Якову Дмитриевичу Его Сиятельство серебро столовое на две персоны дал, не простое, с княжескими вензелями.

– Ты сказала, Якову Дмитриевичу? – уточнила Мария Тимофеевна.

– Так для нас, тех, кто у князя Ливена служит, Его Милость – Яков Дмитриевич, раз он сын Дмитрия Александровича. Его так Его Сиятельство распорядился называть, да и мы сами по-другому его величать бы не стали. В усадьбе все очень надеятся, что Яков Дмитриевич к Его Сиятельству в гости приедет.

– Кто в гости приедет? – спросил Штольман, услышав конец фразы.

– Так Вы, Ваша Милость. Я говорю, что все ожидают, что Вы к своему дядюшке Павлу Александровичу в гости приедете.

– Приеду, конечно, когда служба позволит. Мы с Анной Викторовной вместе приедем.

– Вот радость-то Его Сиятельству будет! И мы с ним вместе порадуемся.

– Ну а пока мы с Марией Тимофеевной порадуемся, что они нас сегодня почтут своим присутствием. А то из-за службы Яков Платонович не так часто у нас бывает, как хотелось бы.

– Хоть бы Вас, Яков Платоныч, Коробейников из-за стола не вытащил. А то прибежит, мол, никак без Вас, Яков Платонович, не обойтись, бросайте все и за ним…

– Мама, ну такое только раз и было. И там действительно было не обойтись без Якова. Антон Андреевич же не специально ему закончить ужин не дал.

Анна подумала, что хорошо, что мама напомнила только про прерванный ужин, а не про то, как ей пришлось идти в комнату дочери и будить Штольмана, когда он проспал на службу, и Коробейников потерял его.

– Мария Тимофеевна, Трегубов отпустил меня на целый день и наказал Антону Андреевичу без крайней надобности меня не беспокоить. С большинством дел Коробейников может справиться сам.

– Дай-то Бог, Яков Платоныч.

– Барин, так мы поедем? – спросил нетерпеливый извозчик. – У меня уже лошадь оголодала про ваши обеды наслушавшись.

– Она у тебя оголодала, может, потому что ты из ее овса кашу себе варишь, – не смолчала Марфа. – Сам-то вот какой фактурный, не то что лошадка твоя, – она погладила лошадь по гриве.

Виктор Иванович снова усмехнулся – хороша Марфа, за словом в карман не полезет. И в обиду не даст ни Анну Викторовну, ни Якова Платоновича, который для нее Дмитриевич, и злословить о них никому не позволит в своем присутствии. И не отвернется от них, как прислуга, что когда-то приходила к ним в дом, но перестала, узнав, что Штольман – незаконный сын князя. Надежный человек, что и говорить. Когда дочь с зятем уедут в Петербург, он уже не будет так тревожиться, так как рядом с ними будет Марфа.

========== Часть 5 ==========

На этот раз Марфа ехала в пролетке вместе с новыми хозяевами. Она видела, как они переглядывались и улыбались друг другу, видимо, не решаясь проявить при ней свои чувства более открыто. Она сделала вид, что ее интересовал городок, по улицам которого они проезжали, и отвернулась. Яков Дмитриевич тут же коснулся губами щеки жены, взял ее руку в свою, левую, ту, где на безыменном пальце был пестень его батюшки Дмитрия Александровича, и снова поцеловал ей ладонь, а после так и держал ее, пока они не подъехали к большому дому, выкрашенному в желтый цвет. Пока Штольман помогал жене сойти с пролетки, Марфа выбралась из нее сама.

– Марфа, это дом моих родителей, – пояснила Анна Викторовна, – я в нем выросла и жила, пока мы с Яковом Платонычем не поселились вместе в нашем домике. Конечно, к такому дому ты более привычная, чем к тому, где тебе придется заниматься хозяйством.

Дом Мироновых показался Марфе достаточно просторным для проживания там дворянской семьи. Однако поблизости не было флигеля, значит, прислуга жила в одном доме с хозяевами. Выходит, она неправильно поняла, когда Павел Александрович сказал, что жить она будет в доме родителей Анны Викторовны. В ее понимании в этом случае дом означал владение, а не постройку. Что ж, придется приноравливаться. Не все господа живут так, как князь Ливен или семья помещика Пшеничникова, у которых были усадьбы, и в них не только господский дом. Если матушка Анны Викторовны будет страдать нервами не только днем, но и ночью, и от этого не будет никакого покоя, придется снять комнатку, Его Сиятельство дал ей на это денег, на всякий случай. Но она так сделает, если уж будет совсем невмоготу.

Пока же Мария Тимофеевна была в хорошем расположении духа. Она видела, как Штольман был счастлив, что Анна вернулась домой, и как радовалась дочь тому, что теперь снова с мужем. В пролетке-то, наверное, как и на перроне обменивались нежностями, хоть Марфа и сидела вместе с ними.

Что касалось Марфы, она и представить не могла, что прислуга из дома князя Ливена окажется такой… необычной. Она думала, что горничная была простой женщиной вроде их Прасковьи, а она выглядела совсем по-другому. И дело было не только в хорошем, сшитом у портнихи платье, и подходящей к нему шляпке – явно не из дешевых, но и в красивом, умном лице, в ее стати, в привычке держаться с достоинством – в том, что не изменится от того, что на ней будет форма горничной. Такую женщину Мария Тимофеевна больше видела на должности экономки или гувернантки, если бы она была более образована.

Или у князя Ливена все домашние слуги такие? Демьяна с Трофимом ведь тоже мужиками не назовешь, не то что их Герасима. Трофим, конечно, был попроще, но отнюдь не из невежественной деревенщины, а Демьян как и Марфа не походил на слугу вообще. Если бы она встретила его в городе, сочла бы, что он, например, конторский служащий, управляющий или человек, державший свое собственное дело. Прислуга князя Разумовского, по крайней мере в Затонске, со слугами князя Ливена, как говорится, и рядом не стояла… Сколько же князь Ливен платил таким слугам? Она не догадывалась даже о примерном размере жалования, но в том, что дочь с зятем не смогли бы платить его сами, да и для них с Виктором это было бы весьма накладно, она не сомневалась. Но, как сказал Витя, жалование Марфы – по-прежнему забота Павла Александровича. С одной стороны, это очень хорошо, с другой – а вдруг Яков Платоныч рассердится, не захочет принять такой услуги от дяди? И тогда у ее дочери не будет прислуги, которой можно было бы поразить весь Затонск…

Мария Тимофеевна не успела проверить, подготовила ли Прасковья комнатку для Марфы, поэтому наказала, чтоб та отвела ее на кухню и, когда они будут обедать, дала ей поесть. Марфины сундуки по ее распоряжению отнесли в чулан на первом этаже.

В один из сундуков кроме одежды Марфа положила еще несколько вещей, которые были ей дороги – завернутый в платочек крестик, что батюшка нашел в корзинке вместе с ней самой, украшения, письма ее барышень с карточками их семейств, свою совместную карточку с Демьяном, сделанную как-то в Петербурге, и еще одну – которую ей оставил Павел Александрович в конверте вместе с деньгами и запиской. В записке он объяснил, что это деньги на дорогу и на возможный наем комнаты, если ей будет тяжело жить у Мироновых. Про карточку он написал, что, как ему кажется, Марфа хотела бы иметь изображение Дмитрия Александровича, поскольку видел, как она порой вздыхала, осторожно смахивая незримую пыль с портретов, на которых был он. К сожалению, лишнего снимка, где Дмитрий Александрович был бы один, у него под рукой не оказалось. Был только тот, на котором Ливены были все вместе – Дмитрий Александрович, Саша и он сам. Этого снимка Марфа ранее не видела, он был не парадным, а, если можно так выразиться, домашним. Мужчины расположились на диване в гостиной Павла Александровича. Павел Александрович, сидя в центре, приобнял старшего брата и их общего сына, у всех троих были очень похожие полуулыбки. Она знала, когда был сделал этот снимок – в тот же день, что и тот, что стоял в кабинете Его Сиятельства, и с которого, как он сказал, она столько раз смахивала несуществующую пыль. Павел Александрович извинялся за то, что вложил его, а не портрет Дмитрия Александровича, и в то же время надеялся, что в далеком и чужом Затонске он будет напоминать ей о доме, где она провела столько лет. Когда она прочла записку, она подумала, что всегда считала Павла Александровича человеком с добрым, чутким сердцем, пожалуй, лучшим человеком, который встречался ей в жизни, но чтоб он подарил ей снимок своей семьи, такого она от него не ожидала.

Хорошо, что семья Мироновых была не из тех хозяев, которые будут лазить по вещам прислуги, как это иногда бывает. И хорошо, что сундук запирался на надежный замок. Кто его знает, на что горазды слуги, даже если это дом адвоката. В Затонске только одна Анна Викторовна поняла бы, что князь подарил ей семейный портрет по доброте душевной, а не потому, что ее с ним связывали особые отношения, те, о которых не принято говорить в приличных домах.

Мария Тимофеевна зашла на кухню, чтоб поторопить Прасковью:

– Все уже за столом, давай поживее.

– Барыня, так прямо сейчас и несу уже.

– Мария Тимофеевна, я могу помочь, – предложила Марфа.

Мария Тимофеевна, помня разговор с мужем о том, что прислуга князя Ливена будет только помогать ей делать прически и при необходимости одевать ее, а не заниматься всем и вся, как в доме Анны, махнула рукой:

– Прасковья сама справится. А ты отдохни пока, дорога-то не ближняя была, да еще с перекладными.

Когда барыня удалилась, Прасковья посмотрела на новую прислугу недобрым взглядом, хмыкнула и взяла поднос. Марфа поняла, что если ей придется искать себе комнату, то, скорее всего, это будет не из-за нервов Марии Тимофеевны, а по другой причине.

Как только Прасковья подала закуски, Виктор Иванович налил дамам вина, а себе и зятю коньяка – того самого, что оставил ему в подарок Павел Александрович:

– За благополучное возвращение Анны!

– Папа, разве мое возвращение могло быть другим? – улыбнулась Анна.

– Ну в дороге всякое бывает. Слава Богу, обошлось без неприятностей. Ведь так?

– Конечно, я же туда и обратно ехала первым классом.

– Как будто в первом классе ничего не может случиться. И там всякое бывает, можешь мне поверить… – серьезно сказал Штольман.

– Яков Платоныч, Вы хоть за столом не рассказывайте, что там бывает… А то испортите аппетит еще до того, как мы к самому обеду приступим.

– Не буду, Мария Тимофеевна. У нас ведь есть тема поинтересней. Нам всем не терпится узнать, как Анна съездила к Павлу Александровичу.

– Да, да, Аня, мне хотелось бы услышать обо всем… Расскажи, какие гости были у Его Сиятельства. Только ты с графиней? Или же был кто-нибудь еще?

Мария Тимофеевна надеялась, что князь, возможно, пригласил еще кого-то из своих столичных знакомых-аристократов и представил им Анну.

– Сначала только мы с Натальей Николаевной. А потом на пару дней приехал Александр.

– Да? Александр был? Тоже по приглашению Павла? – спросил Яков Платонович, беспокоясь о том, не позвал ли Павел, который проводил время со своей любовницей, молодого кавалера для Анны – для компании.

– Нет, он приехал сам, ему не нужно приглашение в дом дяди. И он сам решил остаться на два-три дня, раз уж у Павла Александровича гости.

– А какой дом у Павла Александровича? Как у князя Разумовского?

Анна усмехнулась про себя – Яков был прав, если бы она и не упомянула Разумовского, мама бы непременно сделала это в любом случае. Она посмотрела на мужа и заметила у него легкую ухмылку. Видимо, он думал о том же, что и она сама.

– Дом большой. У Саши там свои комнаты, как были и у Дмитрия Александровича. Когда дядя Павел показывал мне дом, мы заглянули в комнаты, где жил Дмитрий Александрович, и в его тоже.

– Ты была в комнатах князя? А это… прилично?

– А что в этом неприличного? – не поняла Анна вопроса матери. – В его гостиной не было ничего такого, чтоб туда нельзя было кому-то заглянуть.

– А графиня…

– Что графиня?

– Разве она жила не в его комнатах? – Марию Тимофеевну волновало, не слишком ли вольно вел себя столичный дамский угодник в присутствии ее дочери.

– Маша, ну ты бы постеснялась подобное спрашивать, – с укором произнес Виктор Иванович. – Графиня князю не жена, чтоб жить в его покоях.

– Так кто этих князей знает… У них в столицах свои устои… – сказала Мария Тимофеевна, смотря не на мужа, а в тарелку с супом, который только что подала Прасковья.

– Мария Тимофеевна, даже если и так, не думаю, чтоб при Анне Павел Александрович позволил себе подобное, – высказал Яков Платонович свое мнение относительно родственника.

– Мама, графиня жила в комнатах на той же стороне дома, что и я. Но мне дядя Павел отвел самые лучшие гостевые комнаты. И в своем доме Павел Александрович следует приличиям. Таких вольностей, о которых ты спросила, он не допускает. И еще, он не проявляет своих чувств по отношению к Наталье Николаевне прилюдно. Если тебе интересно, я видела только раз издали, как он целовал графиню, и то потому, что пошла гулять в ту же часть сада, не зная, что там были они. Павел Александрович был очень занят все дни, ездил по службе во дворец, а приехав домой, долго работал с бумагами. Я рада, что он мог находить время для Натальи Николаевны.

– А для тебя? Для тебя он находил время?

– Да, мы с ним часто пили вместе чай по утрам, до того, как он отправлялся во дворец. Графиня в то время еще не вставала.

– Столовая у него, наверное, намного больше нашей… и фарфор какой-нибудь особенный.

Да, фарфор был особенный – тот, который Павел получил как посмертный подарок от Лизы и предложил второй прибор из этого, дорогого ему сервиза, только ей… Столовая, конечно, большая. Вот только в ней Его Сиятельство пил чай далеко не всегда. Но Анна не стала ронять в глазах матери образ дяди мужа, зачем ей знать, что князь частенько чаевничал в буфетной.

– Фарфор мейсенский, несколько сервизов, включая те, на которых вензеля князей Ливенов. Столовая большая, но ведь и дом гораздо больше нашего… Гостиная не огромная, но внушительного размера. Она выполнена очень изысканно, элегантно, со вкусом. Там красивая мебель, дорогой рояль. На нем Павел Александрович играл нам, звук у инструмента божественный, как и сама игра дяди Павла. Он еще пел дня нас. Саша тоже играл, и кроме того они с Павлом Александровичем играли в четыре руки. Это было, когда дядя Павел несмотря на свою занятость устраивал вечера.

– А сама ты играла?

– Нет, я не решилась, хоть Павел Александрович и просил. Он ведь играет блестяще, Саша тоже очень хорошо. Мне и Сашиного мастерства никогда не достичь, а дяди Павла тем более.

– А графиня? Тоже блистала своими талантами?

– Она не поет и не играет. Но танцует прекрасно, как и Павел Александрович. Смотреть на них было истинное удовольствие. Они очень красивая пара. Графиня, пожалуй, самая красивая женщина, которую я когда-либо видела. А в вечерних платьях она неотразима, от нее глаз не отвести.

То, что красота Натальи Николаевны в тех платьях была несколько помпезной и кричащей, Анна не сказала.

– А ты сама выглядела достойно?

– Думаю, что да. Конечно, мои платья с нарядами графини не сравнятся, но и Павел Александрович, и Саша делали мне комплименты, как и Наталье Николаевне.

– Может, только из вежливости?

– Мария Тимофеевна, Анна – очаровательнейшая молодая женщина, – вступился за жену Штольман. – У нее естественная красота, какой у многих светских дам нет. Не думаю, что Павел Александрович не понимает этого, и Александр тоже.

– А что касается гардероба, что я брала с собой, я хотела поблагодарить тебя за то, что ты дала мне шаль. Несколько вечеров были прохладными, и она мне очень пригодилась.

Более всего шаль пригодилась ночью, когда они с Павлом ездили в дворцовый парк, где убили Кузьму. Но этого говорить не стоило, особенно при маме, иначе Прасковье пришлось бы заваривать пустырник. Анне не хотелось давать повод для того, чтоб матушка устроила сцену со своими нервами, тем более в первый день пребывания Марфы в доме родителей.

– Вот, видишь, хорошо, что я настояла на этом. Было только прохладно или же шли дожди?

– Дожди были, но всего пару раз, в целом погода была прекрасная.

– А чем ты там занималась? Много ли времени проводила с графиней?

– Не очень. У нее были свои занятия, у меня свои. Но уток мы, бывало, кормили вместе. Еще она как-то днем уезжала в гости к знакомым.

– Как это? Она же приехала к своему… кавалеру, – Мария Тимофеевна не стала употреблять слово любовник. – И по гостям? Как на это посмотрел князь? Обиделся, наверное?

– Нет, не обиделся. Я же говорю тебе, что он был занят большую часть времени. Он был совсем не против, что Наталья Николаевна решила навестить кого-то еще. Он не из тех мужчин, которые видят повод для ревности в общении своей дамы даже с обычными знакомыми.

Штольман посчитал, что камень был брошен в его огород.

– Графиня понравилась тебе?

– Да, мама, она очень приятная женщина, мы с ней беседовали, она рассказала мне о себе, о своих сыновьях, об обоих мужьях, которые погибли… Мне было ее очень жаль, два раза выходила замуж по любви, и два раза овдовела. Оба ее мужа были офицерами, один погиб на Турецкой войне, а второй был его другом. Он так же скорбил по нему, как и она. Со вторым мужем она прожила в браке несколько лет, он утонул в их поместьи…

– Бедная женщина, – вздохнула Мария Тимофеевна. – Хоть бы один муж, а то обоих схоронила, да еще такая молодая…

– Она сказала, что одно утешение, что у нее есть по сыну от обоих мужей. Оба мальчика учатся в кадетском корпусе. После усадьбы Павла Александровича она собиралась с сыновьями ехать в поместье к родителям ее первого мужа.

– Это хорошо, что она поддерживает с ними отношения, тем более при ее вдовстве.

– Она вышивала подарок для своей свекрови. Я сделала для нее рисунок вышивки.

– Ты? Рисунок вышивки? – удивилась Мария Тимофеевна, подумав как благотворно повлияла графиня на ее дочь, что та заинтересовалась рукоделием.

– Да, но только рисунок. Наталья Николаевна предлагала мне присоединиться к ней за вышиванием, но я предпочла книги. У дядя Павла прекрасная библиотека.

– И что за книги ты читала? Неужели какие-нибудь заумные трактаты, какие предпочитают некоторые мужчины?

– У Павла Александровича есть книги на любой вкус. Я перечитывала «Три мушкетера», прочитала пару романов и историю про… сыщиков, – с ухмылкой посмотрела Анна на мужа.

– Анна! Опять сыщики… Надеюсь, кроме сыщиков там не было… привидений.

– Нет, привидений там не было…

– Мария Тимофеевна, есть рассказы и про полицейских, и про частных сыщиков. И они просто занимательные, никаких кровавых или жестоких сцен там нет.

– Ты их читал? – поинтересовалась Анна у мужа-полицейского. – Не очень-то похоже на тебя.

– Кое-что просматривал.

– И как тебе?

– В основном очень далеко от реальности. Но для развлечения читателей этого и не требуется. Я не воспринимаю такие книги серьезно. Так как если я начну придираться, то буду делать пометки на каждой странице и перечеркаю всю книгу, – усмехнулся начальник сыскного отделения. – Так же, как если бы Виктор Иванович читал рассказы о деятельности вымышленных адвокатов.

– А что читал сам Павел Александрович?

– Не думаю, что у него было время на чтение для удовольствия. У него было слишком много бумаг по службе, на изучение которых каждый день уходили часы. Мама, еще раз говорю, Павел Александрович – очень занятой человек.

Не могла же она сказать, что Павел читал роман «Джейн Эйр», который так любила его невенчанная жена Лиза.

– А что-нибудь примечательное за время твоего пребывания в усадьбе было? – задала следующий вопрос Мария Тимофеевна. – Прасковья, ну что ты стоишь? Забери суповые тарелки и подавай мясо и рыбу.

«Многое, убийство, например, но об этом не расскажешь ни маме, ни Якову», – подумала Анна. Она могла сказать, что ничего особенного не произошло, но не удержалась похвастаться.

– Я видела Императора.

– Как, где? Наверное, издалека?

– Нет, мама, близко, вот как тебя сейчас. Дядя Павел сказал, что будет занят только полдня, и потом мы с ним сможем посмотреть дворец и погулять в парке. Кучер привез меня ко дворцу, я хотела подождать Павла Александровича снаружи. Но офицер из охраны дворца показал мне, как пройти в кабинет Его Сиятельства. Когда я подошла в нему, из него вышел Государь. Спросил меня, куда я направляюсь. Я сказала, что иду к Его Сиятельству князю Ливену, что я его племянница. Тогда он придержал для меня дверь.

– Ушам своим не верю! Император придержал дверь для нашей дочери! Виктор, ты слышал?

– Маша, ну что в этом такого? Государь – воспитанный человек, придержал для дамы дверь, – улыбнулся Виктор Иванович. – Я бы удивился, если бы он этого не сделал.

– И больше ты его не видела?

– Нет, только тот раз.

– А Вы, Яков Платоныч, видели Императора?

– Я встречал его несколько раз в связи со службой как чиновник по особым поручениям. Но, как Вы понимаете, Мария Тимофеевна, о своей служебной деятельности рассказывать я не имею права.

– Понимаю. У Виктора как у адвоката тоже свои секреты.

– Маша, если бы у меня их не было, я уже давно не был бы адвокатом, – усмехнулся Миронов.

Прасковья появилась со вторыми блюдами, и Мария Тимофеевна вздохнула:

– Аня, ты, наверное, привыкла у князя с изыскам. А у нас по-домашнему, бефстроганов и фаршированный судак…

– Мама, у Павла Александровича тоже не только деликатесы, но и обычные блюда. Мне кажется, более изысканной кухне он отдает предпочтение в основном, когда у него гости.

Анна попробовала кусочек судака – он не шел ни в какое сравнение с фаршированным карпом Харитона. Но в то же время был не так и плох. Мама права, что она привыкла у Павла к столу, какого дома ожидать не стоит.

Яков Платонович не был столь привередлив и нашел фаршированную рыбу весьма вкусной. Хотя, наверное, ему любое блюдо показалось бы райским даром – он волнения он выпил утром лишь пустой чай, без ничего, хотя у него остались и пирожки, которые Мария Тимофеевна оправила ему в участок через мужа.

– Мария Тимофеевна, рыба прекрасная, как и все остальное… Хочу поблагодарность Вас также за то, что снабжали меня съестным, не дали умереть от голода в отсутствие Анны.

– Ну от голода Вы вряд ли бы умерли, купить хлеба и колбасы и порезать их да заварить чай Вы, думаю, в состоянии. А если нет, это бы для Вас сделал дежурный в управлении, – подначила она зятя.

– Про дежурного в участке я бы не догадался, так бы и смотрел на пустой стакан, – в шутливом тоне ответил Штольман.

– Будет, тебе, Яков. На пустой стакан ты бы смотрел, когда, зачитавшись делом, не заметил, как выпил весь чай.

– Кстати, о чае. Я сегодня заказала к чаю пирожные в ресторане Дворянского собрания. Скажу Прасковье, чтоб ставила самовар.

– Мама, мне кажется, что после всего чай сейчас в меня уже не поместится. Может, чуть попозже? – Анна доела рыбу и выпила оставшееся в бокале вино.

– Так пока еще самовар закипит…

– Яков, не хочешь прогуляться?

– С преогромным удовольствием, – Штольман встал и отодвинул стул жены.

– Мама, если хотите, вы с папой можете чаевничать без нас.

– Нет, мы подождем вас, посидим пока на веранде.

Анна взяла из вазы небольшую гроздь винограда и съела несколько ягод. Когда они с Яковом вышли на улицу, она по одной виноградинке скормила ему оставшиеся.

– Какая ты заботливая, милая моя, кормишь меня как маленького, – улыбнулся он.

– Тренируюсь. Когда-нибудь, надеюсь, это пригодится…

– Аня, конечно, пригодится. Даже не сомневайся.

Яков Платонович предложил Анне руку и повел ее в ту часть сада, где была аллея из переплетенных крон деревьев. Как только их скрыла живая изгородь, он заключил ее в объятья: