Текст книги "Только сердце подскажет (СИ)"

Автор книги: Марина Леманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

– Мама очень хочет поехать, так как у тети Липы круглая дата, и к ней приедут старые знакомые, которых она хотела бы повидать. Она спросила меня, не можем ли мы отпустить с ней Марфу на несколько дней.

– Чтоб иметь Марфу для сопровождения и, конечно, показаться с помощью нее во всей красе, а также похвастаться, какую прислугу отправил в Затонск князь, родственник ее зятя?

– От тебя ничего не утаишь. Яков, я разрешила Марфе поехать, мы ведь обойдемся четыре-пять дней без нее.

– Конечно, обойдемся. Обходились же как-то.

– Марфа сегодня весь дом приберет, приготовит на день-два. А рубашек она тебе и так на всю неделю накрахмалила…

– Аня, зачем эти… доводы… Ты ее хозяйка, раз разрешила, пусть едет. Я совершенно ничего против этого не имею. Тем более, что завтра мы можем провести весь день вместе. Не нужно будет посылать Марфу в лавку или на рынок, чтоб отстаться наедине, – хитровато посмотрел Яков Платонович на жену.

– Да, потом нужно будет сказать Марфе, что по воскресеньям она будет свободна, а по субботам приходить по утрам. Тогда у нас будет целых полтора дня… для себя…

– И я был бы не прочь, чтоб, если получится, мы проводили некоторые субботы вот так – в городе, а по воскресеньям оставались дома или ходили к твоим родителям…

– По субботам в город, чтоб показать, какая у Вас элегантная жена, Яков Платоныч?

– Именно. Чтоб у жителей Затонска была возможность говорить комплименты не только Марии Тимофеевне… Анюта, я вот что подумал. Раз ты сегодня так неотразима, да еще и с украшениями Ливенов, не воспользоваться ли благосклонностью Его Сиятельства, чтоб тебя и его подарок увидело местное дворянство?

– Иными словами, ты хочешь пригласить меня в ресторан.

– Да, мне бы хотелось, чтоб мы отобедали там.

– Давай тогда договоримся, что закажем только по одному блюду и кофе с десертом. Я знаю, что тебе неловко, хоть ты меня и приглашаешь, поскольку тебе не хочется вводить Павла в ненужные расходы. А я уже пирожные за его счет брала…

– Аннушка, как ты меня понимаешь. Да, скромный обед в не таком уж скромном заведении, – Штольман снова поцеловал жене руку.

В ресторане Дворянского собрания они заняли столик у окна. Яков Платонович помнил, что они решили не шиковать, и все же предложил жене:

– Аня, давай возьмем по бокалу вина. Раз уж мы пришли в этот ресторан, нужно, чтоб это было… в какой-то мере событием… Ведь по сути это и есть событие, когда мы выходим куда-нибудь вместе… Извини, что не уделяю тебе должного внимания. Я и хотел бы, но, к сожалению, не всегда получается… А сегодня я думал о тебе, впрочем, я о тебе всегда думаю… Но я о другом, я думал про вчера… про наш с тобой разговор… И мне захотелось хоть как-то поднять тебе настроение… Пусть даже с помощью такого пустяка как прогулка в парке… или скромного обеда…

– Яков, я и вчера не была так уж расстроена, как тебе могло показаться. Я действительно тебя понимаю, но я понимаю и Павла. Понимаю, что у каждого из вас могут быть разные взгляды на одни и те же вещи… А то, что ты пригласил меня в парк, туда, где мы встречались ранее, когда помимо тех встреч между нами не могло быть ничего другого – я очень ценю…

– Я бы пригласил тебя как-нибудь проехаться верхом, но, к сожалению, ты не умеешь…

«Вот, прав был Саша, когда сказал, что я должна научиться ездить на лошади – хотя бы для того, чтоб кататься вместе с Яковом»

– Я пыталась немного, в усадьбе у Павла. Но только по кругу…

– Аня, а как насчет того, чтоб я прокатил тебя на лодке?

Анна засмеялась.

– Я предложил что-то смешное?

– Нет, просто сегодня это уже второй раз, когда я слышу о прогулке на лодке. Ранее такое предложение было сделано Марфе.

– И кем же?

– Не скажу. В любом случае она его отклонила.

– Но ты-то мое примешь?

– Конечно, приму. Но я бы очень хотела попросить тебя о другом.

– О чем же?

– Давай сходим завтра в оружейный магазин. Пожалуйста…

– Сходим, – вздохнул Штольман. – Раз я тебе обещал…

– Как хорошо! Яков, а какого вина мы закажем?

Яков Платонович выбрал легкое французское вино, которое, как ему казалось, пришлось бы Анне по вкусу.

– Аннушка, я хочу выпить за тебя. Ты самая прекрасная женщина на свете. Я люблю тебя, люблю всем сердцем. Возможно, я не говорю тебе об этом так часто, как бы следовало бы. Но от этого мои чувства к тебе не менее глубоки… За тебя, моя любимая!

Анна пригубила вино:

– Как красиво ты сказал… Неужели это Штольман?

– Нет, это твой Яша, – улыбнулся Яков Платонович, отпив из своего бокала. – Штольман, он… иной… Точнее, для других людей иной… Например, для Карелина, который сейчас к нам непременно подойдет…

Карелин на самом деле направился прямо к ним:

– Доброго Вам дня. И приятного аппетита.

– И Вам доброго дня, Алексей Александрович. Вы уже вернулись? Так скоро?

– Да, только что приехал. Все, что было нужно и возможно, было сделано. У меня не было более необходимости задерживаться в Твери. Я Вам обоим необычайно благодарен. Вам, Анна Викторовна, что дали мне такую чудесную новость, что Таня жива. А Вам, Яков Платонович, что помогли мне с Тверской полицией. Я показал дежурному письмо для полицмейстера, и меня сразу же к нему провели. И тут же взялись за дело, безотлагательно. И буквально через пару часов выяснили про Карелина. Служащий почтамта, который отдавал Каверину письма, видел пару раз, как тот выходил из доходного дома. Оттуда он съехал летом прошлого года. Его бывшей квартирной хозяйке этой весной приходило письмо из городка под Петербургом. Какого именно, мне отказались сообщить. Только сказали, что теперь к поискам Каверина и Тани будет привлечена тамошняя уездная полиция. А потом меня известят…

– Значит, Тани не нашли, но на след Каверина напали. Алексей Александрович, это гораздо лучше, чем ничего. Если письмо было весной, есть большая вероятность того, что Каверин все еще живет по тому адресу. Вам нужно набраться терпения.

– Я это понимаю, Яков Платонович. Хотя, конечно, ждать… тягостно… Пожалуйста, как только что-то узнаете, сообщите мне. Можете отправить для меня записку госпоже Майоровой, я у нее бываю пару раз в неделю. Адрес я Вам напишу. Как я и сказал, она живет совсем рядом с участком, на соседней улице.

– Напишите здесь, – Штольман дал Карелина свою записную книжку. Затем посмотрел на неровные буквы и пообещал: – Я отправлю записку с городовым.

– Благодарю Вас, Яков Платонович. От всей души благодарю.

– Не стоит благодарности, – Яков подумал, что, не дай Бог, Карелин сейчас, при Анне станет предлагать заплатить за их обед – с него станется. Ну хорошо, обед с женой, так сказать, семейный обед за счет родственника… еще куда ни шло… Но обед с дамой, которую он пригласил на свидание, за счет другого мужчины? Уж этого он точно не позволит…

Однако Карелин завел речь о другом:

– Анна Викторовна, я Вам что еще хотел сказать. Помните, на фотографии кольцо Ульяны пропало, и мы вместе смотрели, что его нет?

– Помню, конечно.

– Так вот, когда я в Твери показывал фотографию полицейскому, которому поручили розыск, кольцо у Ульяны на снимке снова появилось.

– Это точно?

– Точнее не бывает, Вы сами посмотрите, – Карелин достал из саквояжа фотографию. – И как это можно объяснить?

– Мистика, – определил Штольман. – Научному объяснению не подлежит.

– Анна Викторовна, а духи могут вещи на тот свет забирать?

– Я не понимаю Вас, Алексей Александрович.

– Так кольцо-то на фотографии появилось, а из кармана у меня пропало… Я думаю, дух Ульяны его себе забрал…

Штольман скептически посмотрел на Карелина:

– Может, Вы его выронили где-нибудь? Или вытащили у Вас из кармана, пока Вы в поезде ехали?

– Я его в платок завязал, на два узла. Платок в кармане, так на оба узла и завязан, а кольца в нем нет, пусто… Да не смотрите Вы на меня так, не пил я… и в поезде не засыпал, чтоб кто-нибудь незаметно платок вытащил, а потом снова в карман положил… Значит, его дух взял, так получается?

– Господин Карелин, в любом случае я не могу завести дело о краже кольца духом Вашей жены…

– Так это и не кража, если это дух Ульяны был…

– Хотите, я попытаюсь еще раз дух Ульяны вызвать, спросить, приходил ли он за кольцом? – предложила Анна.

– При всем моем уважении к Вам, Анна Викторовна, не хочу… Лучше не трогать его, не беспокоить, пусть угомонится на этой фотографии… Я пока карточку поставлю в своем доме в пустой комнате и запру ее… Вы извините, что я Вам про это рассказал, не нужно, наверное, было… Просто подобное я понять не в состоянии…

– Нам не дано того понять… лишь остаются размышленья… Иного духа проявленья… нам легче попросту принять… – профилософствовал Штольман.

– Да, лучше и не скажешь, – вздохнул Карелин. – Что ж я сам-то еще сказать хотел? Анна Викторовна, Вы выглядите бесподобно. Наверное, с Вашего приезда первый раз удалось пойти куда-то вместе. Я тут со своим… Покорнейше прошу меня простить… – Карелин поцеловал госпоже Штольман руку и откланялся.

– Не ожидала от Вас, Яков Платоныч, таких поэтических талантов, – улыбнулась Анна.

– Сам от себя не ожидал. Это, верно, присутствие моей очаровательнейшей спутницы тому виной. Настолько восхищен ее красотой, что меня потянуло… на прекрасное…

– Яков, тебя на прекрасное, а духа на ужасное, если предположить, что духи теперь стали еще и промышлять воровством… – пошутила Анна.

– Аня, скорее всего, этому есть самое банальное объяснение. У нас дома Карелин положил кольцо просто в карман, я сам это видел. А завязывал его в платок, возможно, в пролетке по пути на станцию и, будучи в волнении, не заметил, как обронил его при тряске…

– Может, так, как говоришь ты, а, может, и не так…

– Анна, я догадываюсь, о чем ты. Но я тебя очень прошу, не вызывай больше духа Ульяны. Дай мне слово.

Анна, нехотя, произнесла:

– Хорошо, я не буду больше вызывать дух Ульяны…

– И давай больше не будем об этом. Поговорим о чем-нибудь более приятном… Тебе понравилось вино?

– Да, очень.

– Надеюсь, что и блюда, что мы заказали, нас не разочаруют.

Котлета де-воляй Анну не разочаровала, и седло барашка, что выбрал Яков, было приготовлено отлично. Кофе с пирожными также были превосходного вкуса.

По пути домой им встретилась одна из трех любовниц Куницына, нарядившихся Коломбинами, чтоб проучить чрезвычайно любвеобильного кавалера на маскараде, оказавшемся для него последним развлечением – на нем он был убит. Даже она не преминула сказать Анне Викторовне, как та хороша. И поинтересовалась, откуда такая прелестная шляпка, не из Петербурга ли. Поскольку Марфа, которая ее соорудила, была из Петербурга, Анна не сочла за ложь сказать, что это изделие от столичной шляпной мастерицы.

Дома, помогая жене снять платье и целуя ее шею и плечи, Яков Платонович вновь высказал свое восхищение:

– Анна Викторовна, Вы сегодня произвели в Затонске фурор! Даже дамы обратили на Вас внимание, что уж говорить о мужчинах… И я даже не ревновал, ну почти не ревновал, когда они смотрели на Вас с таким интересом… Должно быть, они действительно завидовали мне, что у меня такая обворожительная спутница… Я хотел бы видеть Вас такой снова…

Анна отшутилась:

– Яков Платоныч, не надейтесь, что завтра, когда мы пойдем стрелять, я буду той же дамой, что сегодня приходила к Вам на свидание.

– А я и не питаю таких надежд. Не будет Марфы, которая уговорила тебя надеть это платье, да и, собственно говоря, заниматься стрельбой в таком наряде совершенно неразумно, в нем тебе было бы очень неловко. Я бы посоветовал тебе надеть более удобное платье, хоть и буду разочарован – мне не нужно будет помогать тебе надевать и снимать его…

Следующим утром, когда после чая с пирожками, испеченными Марфой, они собрались в тир, Анна была в простом платье, которое надела сама. Она отклонила просьбу Якова снова побыть ее горничной, иначе до оружейной лавки бы они не дошли, а ей очень хотелось поупражняться в стрельбе.

Штольман привел Анну в оружейный магазин торгового дома Панкратов и Бирюков.

– Добрый день. Я хотел бы приобрести для дамы…

– Дамский револьвер, – обрадовался владелец магазина.

– У дамы уже есть револьвер – бельгийский «бульдог». Я хотел бы купить к нему две коробки патронов, а затем истратить их в Вашем тире. Такое возможно?

– Отчего же нет… Вы ведь в полицейском управлении служите, не так ли? Ко мне как-то приходил за консультацией молодой человек из полиции.

– Да, мой помощник Коробейников. Я – Штольман Яков Платонович, начальник сыскного отделения.

– Приятно познакомиться, Бирюков Никандр Евграфович. Сейчас принесу Ваши патроны

Анна отошла посмотреть кольчугу, и Штольман сказал более тихо:

– Господин Бирюков, можно пройти с Вами?

– Ну хорошо.

В комнате, которая была отведена под склад, из запираемого шкафа Бирюков вытащил коробки с патронами. Яков Платонович попросил его:

– Если госпожа Штольман придет, Вы ей патроны не продавайте, скажите, что для ее «бульдога» их нет.

– Как нет? Я не далее как две недели назад ездил в Москву, привез хороший запас.

Штольман отметил: еще один господин был в Москве, список жителей из городов, откуда были гнусные письма, пополнился еще одним именем. Хотя, благодаря Коробейникову, который насобирал сведений по Затонску, он уже не был коротким…

– Без меня не продавайте – от греха подальше. А то мало ли… попадет пуля куда не надо…

– Понял, понял… Из начинающих, значит. Или меткость не ее сильная сторона?

– Из начинающих.

– Я могу поинтересоваться, зачем Вы жену вообще стрелять учить взялись? Не женское это дело – стрельба…

– Да если бы я, – вздохнул Яков Платонович. – Это мой дядя князь Ливен. Видно, не знал, чем племянницу занять, когда она у него в гостях была. Он ей «бульдог» и подарил… Хочу к Вам еще пару раз с ней прийти, чтоб она на мишенях потренировалась. Все же в специальном помещении лучше.

– Совершенно согласен. Приходите, когда Вам будет удобно. Я провожу Вас в тир.

Штольман был удивлен, что Анна знала, как правильно стоять при стрельбе, как правильно держать револьвер и целиться. Видимо, подполковник Ливен обладал большим терпением. Возможно, ранее учил стрелять Сашу. Для более прицельных выстрелов у Анны было недостаточно практики. Она могла, как говорится, набить руку. Но вот этого ему совсем не хотелось, он бы предпочел, чтоб Анна не занималась стрельбой. Но он обещал. Он снова перезарядил револьвер:

– Аня, у тебя хорошо получается. Но лучше не так напрягать руку и на спуск нажимать плавнее.

Анна впомнила, как Павел сказал ей, что с оружием надо обращаться нежно, как с женщиной, точнее, как с кошкой. На ее лице появилась улыбка.

– Я попробую.

На этот раз она попала почти в центр мишени. И затем сделала еще несколько довольно точных выстрелов.

– Анна Викторовна, Вы делаете успехи! – похвалил жену Штольман. – Но на сегодня все, патроны закончились. Как ты себя чувствуешь?

– Рука устала, – призналась Анна.

– Конечно, устала. Пойдем-ка прямо домой и проведем остаток дня в более спокойном времяпрепровождении.

Анна пропустила мужа вперед и, пока он прощался с хозяином лавки, успела с помощью шпильки выковорить из мишени две пули и положить их в карман платья – для того, чтоб рассмотреть их в микроскопе у доктора Милца.

Дома рука у Анна стала ныть, и Яков вызвался сам разогреть обед и накрыть на стол. Когда дело дошло до чая, Анна еле смогла держать чашку. Видя это, Яков покачал головой:

– Видимо, и того, что было сегодня в тире, для тебя было слишком. Если завтра не отпустит, пожалуйста, сходи к доктору Милцу, пусть посмотрит тебя и выпишет какую-нибудь мазь. У Павла дома рука так же болела?

– Нет, мне ее Марфа мазью мазала – Его Сиятельство распорядился.

– Хоть на это у него ума хватило…

– А на что не хватило? Меня учить? Так ведь это я настояла, а не он предложил, – встала Анна на защиту Павла.

– А я тебе предложу заняться чтением. Сядешь или приляжешь, прислонишься ко мне, может, успокоится…

Они устроились на диване в гостиной – Анна придерживала книгу левой рукой.

– Не тяжело держать? Книга-то довольно толстая, как и другие, что были в сундуке. Что Павел дал тебе почитать?

– Дамские романы. К нему же иногда приезжают дамы, вот он и держит подобные книги… на всякий случай, если какой-нибудь из них захочется почитать, – не могла же она сказать, что «Джейн Эйр», которую Павел разрешил ей взять, он много раз читал Лизе и читает до сих пор, хоть и знает ее наизусть.

– И о чем эта книга?

– Пока о том, что злые родственники отдали девочку-сироту в пансион, где были очень жестокие правила и держали в проголодь… – до того, что это была история любви гувернантки и ее хозяина-аристократа, как сказал Павел, ей еще предстояло дойти. – А у тебя что за книга?

– «Подросток» Достоевского. Я его читал когда-то давно, а сейчас хочу посмотреть, изменится ли мое впечатление о романе… с моей новой, так сказать, колокольни.

– Ты о том, что сейчас знаешь, что твой настоящий отец – князь Ливен?

– Да, Аня, о том.

– А что ты думал о романе тогда?

– Сколько всего господин сочинитель нагородил, чтоб обличить царя с его любовницей.

– Царя с любовницей? – удивленно посмотрела Анна на мужа.

– Ну да. Александра Второго с княжной Долгорукой. Ты разве не знала?

– Нет.

– Ну, наверное, в уездном городке подобных сплетен не допустили, уверяли, что роман о поиске молодым человеком идеала или о чем-то вроде того. А вот по столице слухи ходили. Поэтому я и взялся тогда за чтение, чтоб узнать, что же там за такое. Понятно, что у героя не случайно такая фамилия. Сколько раз в романе написано, как Аркадия спрашивают все время: «Князь Долгорукий?», и он отвечает, что просто Долгорукий. Незаконные-то дети княжны Долгорукой князьями быть не могли… А в целом роман – одни бесконечные рассуждения мальчишки, беготня туда-сюда да интриги нескончаемые вокруг пары бумажек. Как говорится, черт ногу сломит, без бутылки коньяка и не разобраться, что к чему… Помню, я даже пытался составить список преступлений, так там чего только не было – шантаж, подделка векселей, кражи, шулерство… В участке бы камер не хватило, если всех арестовать…

– Яков, изо всего романа тебе запомнилось только это? – усмехнулась Анна. – Неужели ничего… не затронуло?

– Был один момент, который не оставил меня равнодушным. Когда я читал, что Аркадий стыдился перед другими воспитанниками и воспитателями своей матери «из простых», пришедшей к нему в пансион, я подумал о том, что он не понимал своего счастья. К нему приходила мать, пусть из простых, пусть бедная, но приходила! А ко мне никто не приходил, за все мои годы в пансионе и училище! Представляешь, Аня, когда я читал роман, я был уже взрослым человеком, лет двадцати пяти, а воспринимал эту сцену… через чувства оставленного всеми мальчика… Я этого никогда никому не говорил…

– Яков, теперь ты знаешь, что не был оставлен, даже если тебе это так казалось.

– Да, князь Ливен несомненно принимал в моей судьбе гораздо большее участие, чем Версилов в судьбе Аркадия. А тот даже своими законными детьми не занимался. Дмитрий вон тоже овдовел, не молодым, конечно, и тем не менее сам вырастил Сашу, не спихнул на нянек-гувернеров…

– В отличии от его родителей, которые так поступили с Павлом.

– Да, и этого мне не понять никогда.

– Нам не дано того понять, – повторила Анна слова Якова и грустно улыбнулась.

– А в своей книге ты все понимаешь?

– Нет, иногда заглядываю в словарь, мне, бывает, попадаются незнакомые слова. Но я так удобно угнездилась, что не хочется подниматься. А словарь, насколько я помню, я положила на пианино.

– Хочешь, принесу его тебе?

– Нет. Не хочу. Мне будет неловко откладывать книгу в сторону, брать словарь, и снова книгу. Почитаю так. Если не пойму чего-то важного, перечитаю главы завтра, когда у меня будет масса времени. А сегодня мне просто хочется посидеть с тобой рядом…

Так они просидели до вечера, читая каждый свою кингу, и тем не менее будучи вместе.

Когда они легли спать, Анна, повернувшись к мужу, обняла его так, чтоб натруженной руке было удобно. Яков поцеловал ее в висок:

– Аннушка, я постараюсь не шевелиться, чтоб не доставить тебе неудобство. Надеюсь, ты сможешь отдохнуть.

– Пожалуйста, разбудить меня утром. Марфа договорилась, что к нам будет приходить женщина с молоком. Я хочу, чтоб в первый раз она видела и хозяина, и хозяйку.

Авдотья появилась, как велела Ее Милость – когда Яков собирался на службу. Все, что она принесла, было свежим и аппетитным на вид. Анна даже уговорила мужа съесть творогу со сметаной и сахаром, а не только снова обойтись пирожком от Марфы. Со свежим молоком Яков пожелал кофе. Хорошо, что они с Марфой купили нового, тот, что она сварила, был уже остатками. Рука у Анны уже не ныла, и она вымыла посуду, как только ее Штольман отбыл на службу. Вскоре пришла пожилая женщина, она представилась Акулиной, ключницей помещика Дубровина. Он барина Юрия Григорьевича она с поклоном передала крыжовенное варенье и мед.

Чтоб занять себя хоть чем-то, Анна продолжила читать «Джейн Эйр», на этот раз изредка пользуясь словарем. Наконец на сцене появился мистер Рочестер, довольно своеобразный хозяин поместья Торнфильд. Как сказал Павел, у Джейн с мистером Рочестером будут непростые любовные отношения. Хоть бы побыстрей дочитать до этого. Продолжить увлекательное чтение ей помешал звук открывшихся ворот, который она ясно услышала через распахнутое окно.

К удивлению Анны домой вернулся Яков, хоть он и отправился на службу всего час назад. Выражение его лица было серьезным и обеспокоенным. Он сказал, что зашел на минутку, только чтоб сообщить ей новости о Тане. Неутешительные новости.

– Аня, от моего знакомого чиновника по особым поручениям из столицы пришла телеграмма. Уездной полицией был допрошен Каверин. Он показал, что видел Таню в Петербурге год назад. Осмотр дома ничего не дал. Ни девочки, ни следов ее пребывания там не обнаружено. Соседи Каверина девочки не видели. Теперь я даже не знаю, где Татьяна может быть. У меня больше нет никаких версий. Полиция на текущий момент сделала все, что могла…

– Я понимаю…

– Аня, остается лишь уповать на то, что девочка найдется сама. Или кто-то увидит ее и сообщит о ней в полицию…

Анна посмотрела на начальник сыскного отделения и ничего не сказала. Но подумала, что последней ее надеждой был единственный человек, кто, как ей представлялось, все же мог помочь в поисках Тани – князь Ливен, заместитель начальника охраны Императора.

========== Часть 13 ==========

Впервые в своей жизни Павел Ливен так тосковал… по живому человеку… В день отъезда Анны его вызвали во дворец, он уехал туда, даже не увидев ее, и пробыл там до позднего вечера. А когда вернулся домой, то был как неприкаянный… Он приходил в свои покои и гладил пальцем рисунок Анны, на котором он был изображен грустным за роялем. Таким она видела его в последний вечер, точнее ночь – печальным. Сейчас же он чувствовал себя раздавленным горем, потерянным, одиноким… Он играл «К Анне» уже в который раз… иногда прерываясь, чтоб от неимоверной, ранящей сердце тоски по его Анюшке вытереть слезы рукавом рубашки, чего не делал, наверное, лет с трех-четырех, когда маленькому князю гувернер напомнил, что для этого был платочек… Бродил по комнатам, неизменно оказываясь в комнатах Анны и в который раз убеждаясь, что ее там больше нет… С бутылкой коньяка в руке шел в кабинет и пытался читать какие-то бумаги… какие – он даже не имел понятия… Писал рифмы на листах бумаги, что попадались ему под руку… Выходил в сад к их с Анной скамье, сидел там и снова возвращался в дом… И все время твердил c’est ma faute – это моя вина… Когда уже светало, он в очередной раз пришел посидеть на скамье и впал в забытье… вероятно, от усталости и нервного перенапряжения…

Следующим вечером у него был момент, как сам он определ, светлой грусти – когда он наигрывал новую мелодию, звучавшую у него в голове… и в сердце… А затем наступила ночь, которая была не лучше первой. Забылся он ближе к утру на этот раз не на скамье в саду, а в кресле в будуаре Анны, куда присел, уже не очень хорошо держась на ногах от пары бутылок анжуйского вина, которое не смаковал как обычно, а пил как запойный пьяница прямо из горла. Там утром его нашел Демьян, посмотрел на него, вздохнул и сказал, что ванна для Его Сиятельства уже готова, а крепкий кофе или чай с лимоном Матвей подаст в любой момент. Когда Демьян вышел, он вытащил из-под головы… подушку, на которой спала Анна… Ночью, не осознавая того, он взял подушку с ее кровати… и, видимо, только почувствовав родной запах, смог задремать… Так было, когда где-то через месяц после того, как Дмитрий взял его к себе, он уехал по делам на несколько дней, один, без него. Он очень боялся, что Димий уехал навсегда, только оставил его уже в другом имении… В первую ночь он не мог заснуть, пошел в спальню брата и взял с кровати подушку, на которой тот спал – благо, что прислуга еще не успела поменять белье. Принес ее к себе, обнял ее, вдыхая запах Димия… и заснул. И спал на ней каждую ночь, пока Дмитрий не вернулся в имение и не обнаружил пропажи. Брат не ругал его, наоборот, взял на руки, прижал к себе, поцеловал и сказал: «Как хорошо ты придумал, мой родной! Павлуша, я бы сам и не догадался!» Затем задумался и, поцеловав его еще раз, сказал: «Паули, мой мальчик, не бойся, я тебя никогда не брошу. Я буду с тобой всегда, даже на расстоянии». И он поверил Димию… Будет ли Анна с ним всегда… пусть и на расстоянии? Он так хотел этого…

Из усадьбы Ливен уехал в Петербург, где в субботу Государь собирался присутствовать на одном мероприятии, и где обязан был быть он сам. Не заезжая к себе, он поехал в особняк Ливенов на Английской набережной и освежил память, глянув семейные бумаги. Затем, собрав всю свою волю в кулак, смог сосредоточиться на службе – проверке места перед приездом Его Императорского Величества. Чтоб отвлечься от дум, не дававших ему покоя, он проследовал в свой кабинет в Зимнем дворце и затребовал документы, которые собирался изучить уже давно. Бумаги он просматривал до позднего вечера, а после дома за бутылкой анжуйского вина размышлял над тем, что узнал. Весь следующий день он снова провел в Зимнем за изучением документов. Субботним утром он занялся еще более тщательной проверкой места и вместе с несколькими офицерами, находившимися в его подчинении и прибывшими в своих лучших штатских костюмах, обеспечил негласную охрану Императора. На мероприятии он увидел своего знакомого и пригласил его на ужин в закрытый клуб, куда по весне приводил Якова. До ужина он снова провел время в кабинете Зимнего, изучая бумаги. Закрыв последнюю папку, он сначала усмехнулся, затем покачал головой и тяжело вздохнул – выводы напрашивались сами собой. Его знакомый, наслаждаясь за его счет самым дорогим французским коньяком, что был в заведении, подтвердил его умозаключения. Когда тот откланялся, он, потягивая оставшийся в графине коньяк, погрузился в свои раздумья – на смену мыслям подполковника Ливена пришли мысли Павла – об Анне, и на него снова нахлынуло. По возвращении домой, он еще больше расклеился.

В воскресенье Ливен раскис совсем. Он в какой уже раз за последние дни смотрел на телеграмму, в которой было было лишь три слова: «Доехали благополучно. Анна». Телеграмма была отправлена не в день прибытия, и не Яковом. Анна послала ее на следующий день, сама. Доехали благополучно. Что за этим стояло? Только то, что дорога была без осложнений? Или то, что благополучно было только в дороге… а дома нет… Он стал беспокоиться еще больше… Наконец он не выдержал:

– Демьян, сядь выпей со мной… Тошно мне…

Камердинер, не в силах более смотреть на мучения князя, покачал головой:

– Ваше Сиятельство, Павел Александрович, нельзя же так себя изводить… Вы же так рассудка лишитесь…

«Уже лишился…»

– Вы бы поехали к Анне Викторовне… и Якову Дмитриевичу… Поговорили с ним по душам… Вы же ведь из-за этого покоя найти не можете…

– И что я ему скажу?

– Как есть, так и скажите…

– Что?! Что не могу без нее?! Что от тоски по ней у меня сердце разрывается?! Так если б я любил ее как женщину… любил и желал… Но ведь это совсем другое… совсем… Но разве он сможет понять такое? Что у светского волокиты могут быть совершенно другие чувства?.. Я ведь этого больше всего и боюсь… Она скажет что-нибудь невзначай, а он ревностью своей ослепленный напридумывает себе всякого, того, чего не было и никогда быть не может… И выместит на ней эту злость и обиду… Как же мне жить потом, зная об этом?! Я ведь чем дольше об этом думаю, тем больше этого и опасаюсь… И это моя вина…

– Это не Ваша вина. В этом никто не виноват… Но этого так оставлять нельзя. Вам нужно обязательно поехать… Иначе Вы или окончательно умом тронетесь… или сопьетесь… – впервые за четверть века Демьян открыто высказался о личной жизни князя и своем отношении к этому. – И никому от этого лучше не будет. Особенно Анне Викторовне. Она ведь тоже к Вам очень душой привязалась. Не так сильно, как Вы к ней, но все же…

– Я же ведь чуть ли не следующим поездом хотел ехать, – признался князь. – Чтоб не затягивать… все это… Но служба, будь она неладна… Я ведь из-за службы даже по-человечески попрощаться с ней не мог… Хорошо хоть сундучок для нее еще ночью собрал… когда не спалось… А утром записку к содержимому прибавил… Не это бы, так совсем бы перед ней было неудобно… Мы же как только в усадьбу прибыли, я ее одну оставил – в Петербург уехал. А как ей уезжать надо было, опять бросил ее… на слуг оставил, разве это годно?

– Ваше Сиятельство, Ее Милость понимает, что у Вас служба, что Вы себя по отношении к ней не по своей прихоти так вели.

– Так оно, и все же нехорошо получилось… Служба, служба… Из-за нее и поехать не могу. На поездку ведь самое меньшее два дня надо, чтоб обернуться. Не было у меня такой возможности и сейчас нет. В четверг вечером снова нужно сопровождать Государя… – охрана Императора была основной службой князя Ливена. Помимо нее у него были другие обязанности, которые, если бы ему позволила совесть, он мог бы использовать как предлог, чтоб распорядиться парой дней на свое усмотрение.

– Вот к четвергу и вернетесь.

– Это невозможно перед таким важным делом.

– Но ведь Вы все подготовили, в основном.

– Это так. Но Варфоломеев… – подполковник Ливен покачал головой, – мне не хотелось бы обращаться к нему по такому поводу… без крайней необходимости.

– А что, сейчас не крайняя необходимость?

Павел Александрович тяжело вздохнул. Куда уж крайнее?

– Варфоломеев Вас отпустил.

– Что?! Как? Когда? – засыпал вопросами князь камердинера.

– Вчера, после мероприятия, на котором Вы с Государем были.

– Ты… за меня просил?!

Ливен не помнил, чтоб кто-то когда-то просил за него, тем более у его начальства… да еще и по поводу его личных дел…