Текст книги "Только сердце подскажет (СИ)"

Автор книги: Марина Леманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

– Преступная халатность, – вынес свой вердикт Его Сиятельство.

– А сколько за это… дают?

– Это суд решает, если дойдет до него, конечно…

– А можно как-то… не доводить?

– Ну я-то не собираюсь на тебя жалобу подавать, хотя стоило бы… А вот Трегубовы…

– Сейчас же Ефимку пошлю к Трегубовым с кофеем, своим, из дома. У меня дома небольшой запас есть. А как он обратно прибежит, сразу же новый обжарю, сам попробую, и Вам, Ваша Милость, домой его отправлю… А Вам, Ваше Сиятельство, в гостиницу или куда прикажете.

– Я уже уезжаю в Петербург. Ты Штольманам так обжарь как себе самому.

– Непременно, не извольте беспокоиться.

– А старый кофе у Вас есть? – на всякий случай спросил Штольман.

– Нет, весь закончился, поэтому я у того купца его и купил.

– А сами-то ты разве ничего не чувствовали, когда его в банку перекладывали?

– Так простыл я, хоть рыбьим жиром кофей бы намазали, не учуял бы… Хотя на вкус, конечно, бы распознал, что… неправильный кофей… Но вот впервые сам не сварил попробовать и так попался…

– Банку у Вас я сейчас заберу, чтоб дать доктору Милцу для анализа. А Вас я сегодня позже жду в управлении… для дачи показаний…

– Непременно приду. Вот, – лавочник отдал следователю банку, которую поставил в большой бумажный пакет.

– Ты же дела заводить не будешь? – спросил Павел, когда они вышли на улицу.

– А о чем его заводить? О вредительстве? О попытке отравления или преднамеренного причинения вреда здоровью? Мы ведь этот кофе по сути даже и не пили, надеюсь, Трегубовы тоже… А вот если б Потапов его четырем-пяти покупателям успел продать, а у них дома несколько человек его пили, наверное, какие-то меры принимать бы пришлось. Мы ведь еще не знаем, что в этот кофе подмешали… Но найти паразита, кто это сделал, конечно, нужно.

– Думаешь, это Третьяков?

– Пока не знаю. Алиби надо проверять, – сказал следователь Штольман.

Около управления Ливен сказал:

– Яков, я сначала зайду к Трегубову, а потом к тебе.

Дежурный, не тот что накануне, вытянулся в приветствии начальника следственного отделения и князя.

– Ваше Сиятельство! Ваше Высокблагродие!

– Вольно! – скомандовал подполковник, который был чином ниже своего племянника, и к тому же не в мундире, а в щегольском цивильном костюме. – Господин полицмейстер один? Я его не побеспокою?

– Один, Ваше Сиятельство.

Ливен постучал в дверь кабинета начальника Затонского управления полиции и зашел.

– Господин полковник, решил еще раз заглянуть к Вам.

– Проходите, Ваше Сиятельство. Чаю?

– Нет, благодарю.

– Коньяку?

– С утра не употребляю. А вот Вам принес, – князь вытащил из саквояжа бутылку, взятую из ресторана накануне. Лучше он отдаст ее Трегубову, чем у него будет… соблазн хлебнуть из нее по пути в Петербург. Хотя вроде бы причины для этого нет… пока…

– По какому поводу?

– Без повода, просто решил преподнести Вам, полковник, маленький презент. Такой всегда пригодится. На Вашей нервной должности.

– Это так, – вздохнул Трегубов, – что ни день, то нервы. То одно, то другое… Дома-то, конечно, я стараюсь не злоупотреблять, все же супруга с дочерьми. Чай да кофе в основном… А коньяк в Дворянском Собрании ну и иногда на службе. Сами понимаете…

– Насчет кофе. Вы новый кофе еще не пробовали, тот, что из Индии?

– Нет, а что? Вы, Вы откуда знаете, что моя жена на днях новый кофе купила? – подозрительно посмотрел полицмейстер на заместителя начальника охраны Государя. Неужели его считают неблагонадежным… как Симакова… и следят за ним… А Ливен таким образом… предупреждает его об этом?

– Совершенно случайно узнал. Анна Викторовна купила этот кофе, сварила его нам утром. У кофе очень странный отвратительный вкус. Нет, не пережаренный или пережженный, а подозрительный. Мы с племянником сразу же пошли в лавку, а лавочник сказал, что кроме Анны Викторовны продал его только Вашей супруге.

– Странный вкус, Ваше Сиятельство? И продали его только в дом начальника следственного отделения и полицмейстера? Это что… диверсия?

– Ну я бы так утверждать не стал. Что именно вашим женам этот кофе был продан, думаю, не более чем совпадение… А вот какова цель этого злодеяния – это, думаю, выяснить надо… Яков Платонович решил этим заняться…

– Правильно. А только вкус у кофе подозрительный или же… последствия после него какие-то были? Вдруг, отраву подсыпали?

– Ну я всего глоток сделал, последствий никаких… пока… Но проверить, что подмешали, нужно… на всякий случай.

– А кто подмешал? Лавочник?

– Ну ему-то это зачем? Тот, кто или на него зуб имеет, или на кого-то из его покупателей.

– На Штольмана? На меня? – снова предположил полковник.

– Не обязательно. Там ведь покупателей целый список. Говорят, и председатель Дворянского Собрания из этой лавки кофе пьет.

– Господи, этого еще не хватало! Может, открыть бутылку, Ваше Сиятельство?

– Как хотите. Но я не буду. Мне еще кое-что нужно обсудить с Яковом Платоновичем. Это семейное, но я не хотел об этом говорить дома. Вы ведь позволите его ненадолго отвлечь?

– Так хоть надолго. Если уж что-то чрезвычайное случится, то, конечно, придется Ваш разговор прервать, а так, беседуйте сколько угодно. Я же понимаю, что Вы с ним видитесь редко. А при женщинах не обо всем и поговоришь…

– Как Вы меня понимаете, господин полковник. Всем бы иметь такое начальство как моему племяннику, да не всем так везет, – подольстил полицмейстеру Ливен.

========== Часть 19 ==========

Начальник сыскного отделения был занят просмотром бумаг. Точнее, делал вид, что сосредоточен на документах, поскольку его мысли были заняты совсем другим… Не поднимая головы, он сказал:

– Павел, я пошлю Коробейникова выяснить, что делал Терентьев в то время, когда в кофе могли что-то подмешать.

– Ты об этом не мне, а Трегубову докладывай. А то он уже подозревает, не диверсия ли это…

– Уже сказал ему?

– А что? Надо же было как-то оправдать твое опоздание на службу. Да и мы действительно ходили в лавку по поводу этого престранного кофе. До Трегубова бы все равно дошли слухи. А потом он на тебя же бы и взъелся, что ты ему сразу не доложил.

– Пожалуй… – Штольман закрыл папку и встал из-за стола.

Павел почувствовал какой-то спазм в горле и нервно сглотнул.

– Тебе плохо? Воды?

– Нет, так что-то, не обращай внимания.

– С тобой точно все хорошо?

– Да точно, сколько можно спрашивать?

– Павел, а что это за история с опасным человеком из гостиницы? – задал Штольман неожиданный для Ливена вопрос.

– Ничего, это… тоже не стоит беспокойства.

– В глаза мне посмотри!

Павел выполнил просьбу, но долго удерживать взгляд не смог, опустил глаза.

– Значит, беспокоиться есть о чем?

Ливен промолчал.

– Ты хоть понимаешь, что будет с Анной, если с тобой что-то случится?! – Штольман взял его за лацканы пиджака и, казалось, был близок к тому, чтоб начать его трясти.

– А что с ней будет, если что-то случится с тобой?! Ты б этом подумал?! Что за подметное письмо было в молитвеннике? Сколько вообще их пришло? Пять, десять?

Яков не успел ответить, лишь отпустил пиджак Павла, когда дверь в кабинет открыл Коробейников:

– Яков Платоныч…

Штольман и Ливен одновременно повернулись к двери и в унисон сказали: «Коробейников, делом займитесь!»

Антон Андреевич смутился:

– Ой, Ваше Сиятельство… Вы снова у нас в Затонске?

– Да, я снова у вас в Затонске. Но сегодня уезжаю.

– Извините, что побеспокоил Вас. Я не знал, что Вы у Якова Платоновича. Дежурный меня не предупредил… Яков Платоныч, как же мне делом заняться, если Вы еще не сказали, каким…

– Да, Вы правы, Антон Андреич, что-то я… сплоховал.

Штольман изложил суть дела с подозрительным кофе. Коробейников сказал, что сначала занесет доктору Милцу обе банки с кофе, затем сходит к Потапову, вдруг он вспомнит еще что-то, а после к Третьякову, выяснить, чем он занимался, когда кофе у Потапова оставался без присмотра. Когда он закрыл за собой дверь, Яков Платонович повернулся к Ливену:

– Извини.

– И ты меня.

Штольман запер дверь кабинета на ключ.

– А теперь рассказывай, что там было.

Ливен кратко рассказал о том, что случилось с Серебренниковым, и о том, что увидела Анна в своем первом видении, вызванном по просьбе Варфоломеева.

– Павел, как ты мог позволить Анне сделать это?! – возмутился Яков.

– Я не хотел, очень не хотел. Но с другой стороны, я подумал, что если Варфоломеев убедится, что к Анне дар вернулся не полностью, и она видит какие-то… обывки… в которых нет особого смысла, то он перестанет ей интересоваться.

– И что тогда было с Анной?

– Истерика, – признался Ливен. – Когда она поняла, что Шторм – это я, она испугалась, что меня убьют, или я пропаду – как ты…

– Кошмар какой! Ей и истории со мной хватило… на целую жизнь… А теперь еще с тобой…

– Яков, я пытался ее убедить, что для переживаний нет повода. Но ты ведь сам ее знаешь… Она не может оставаться равнодушной. Принимает подобное близко к сердцу… Так что пришлось Варфоломеева выставить… чтоб ее утешить.

– Варфоломеев видел это?! – Яков сдвинул брови.

– До определенного момента. Как я сказал, пока я его не выставил.

– Но в том видении Анна не видела, кто замышлял что-то против Шторма, то есть тебя… Ты мне не все рассказал?

– Яков, она… потом еще раз пыталась что-то увидеть, уже сама.

– Еще раз?! А это-то ты как ей позволил?! – пришел в негодование Штольман.

– Да разве она послушает! Ты что Анну не знаешь? Проделала это, когда я прощался с Варфоломеевым, – пояснил Ливен. – Но хоть не напрасно. Она увидела одну деталь, по которой я смог опознать женщину. А что за мужчина был с ней, об этом было не трудно догадаться.

– И кто эти люди?

– Жена одного из офицеров, чье бесконечное бл… распутство уже давно действовало на нервы Государю, и один из ее любовников, офицер.

– Чтоб это действовало на нервы Императору, это должны быть люди… которых он знает и, вероятнее всего, довольно хорошо… Кто-то из приближенных? Или даже близких? – сделал вывод Штольман.

– Приближенных, точнее бывших приближенных… поскольку потаскуха со своим рогатым мужем отправляется в Тверь, а ее любовник – в Туркестан.

– Ого! Даже так. Должно быть, Государь был очень зол.

– Не то слово. Чтобы прекратить ее шашни сначала выслал эту особу в имение мужа, но она и там нашла способ видеться со своим ухажером. Вот тогда Государь действительно осерчал.

– И какова твоя роль в этом?

– Я со своими людьми осуществлял… надзор за этой дамочкой. И доложил Императору.

– Ты, заместитель начальника охраны Государя, осуществлял надзор… Значит, скорее всего, замешан кто-то из его родственников… или людей очень близких к ним…

– В кого ты такой умный? – покачал головой Павел.

– Полагаю, что в Ливненов, – ухмыльнулся Яков. – Так кто же? Я их знаю?

– Думаю, что мог слышать о них. Возможно, и видел. Он – муж одной из дальних родственниц Государя, она – подруга одной из фрейлин Императрицы.

– Не Нежинской?

– Нет, хотя они хорошо знакомы, как раз через эту самую фрейлину.

Штольман задумался:

– Так это княгиня… – догадался он. – Та самая роковая женщина, из-за которой было столько дуэлей? Поэтому Император и был так зол?

– Ну роковой женщиной ее могут назвать лишь идиоты. У меня на языке другое слово. Но дуэли были из-за нее, и именно это послужило поводом для недовольства Государя.

– И, как я понимаю, теперь они хотят тебе отомстить.

– По-видимому, так.

– И насколько далеко они могут, по-твоему, зайти?

– Я не знаю.

– Несчастный случай?

– Возможно… Хотя времени планировать не так много. Но денег в целом достаточно… чтоб кого-то нанять.

– Но тогда это должно произойти, когда их обоих уже не будет в столице – чтоб на них не пало подозрение, – высказал свое мнение начальник сыска.

– И я так думаю.

– Но Анне ты в этом не признался?

– О чем ты говоришь? Как я могу ей в таком признаться? В этом случае я мог бы сразу сказать…

– Анюшка, родная моя, если меня убьют, ты уж сильно-то не переживай, траур не носи… – с сарказмом закончил фразу Штольман.

– Яков, зачем ты так…

– А как?! Как?!

– Ну случится что-то со мной… Чему быть, того не миновать… Ну поплачет… отойдет…

– Поплачет, говоришь?! Сколько она оплакивать тебя будет?! – гневно спросил Штольман, снова схватив Ливена за лацканы. – Как долго мне ей слезы вытирать?!

– Не знаю, надеюсь, что недолго… Я, что я… У нее есть ты…

– Нет, мой дорогой Паули, у нее теперь кроме меня есть еще ты! – еще больше повысил голос Яков Платонович.

– Яков, не надо так!

– Не надо? Не надо?! А как надо?! Скажи, если знаешь!

– Если б я знал… все было бы так просто…

– Просто, Павел? С тобой и просто? С тобой просто не бывает… – Штольман убрал свои руки.

– В этом ты прав, к сожалению… Яков, ты не сердись на меня. Кто знает, может, я… и видел-то ее в последний раз… И тебе уже… недолго меня осталось терпеть… – намеренно сгустил краски Ливен. – Хотя, конечно, я все же надеюсь на лучший исход…

– Да что ж ты такое несешь?! Чего ты мне еще не сказал?!

– Да в общем-то ничего. Просто у того офицера есть связи… с неблагонадежными элементами… а у него самого и княгини – деньги. Поэтому теоретически ожидать можно, что угодно. Но я надеюсь, что все обойдется…

– Почему ты так считаешь?

– Потому что деньги сейчас нужны обоим. На свои собственные нужды, хотя бы в связи с отъездом из столицы. Конечно, деньги на переезд к новому месту службы офицеры получают, но и свои в этом случае никак не помешают… А нанять кого-то, чтобы организовать покушение на князя, а тем более заместителя начальника охраны Императора не пять рублей стоит, а… гораздо дороже…

– И сколько же?

– О, у тебя таких денег точно нет, – засмеялся Павел Александрович. – Яков, ты пойми, если все же произойдет… несчастный случай… то рассматриваться это будет, и я в этом более чем уверен, не как попытка извести князя Ливена, как мы с тобой пытались изобразить перед лавочником, а с политической подоплекой – как попытка ослабить охрану Его Императорского Величества… а это совсем другие деньги… И даже для княгини и ее любовника это достаточно ощутимая сумма… Так что в этом случае я очень надеюсь… на людскую скупость… которая для них важнее мести… В общем, я все же настроен больше оптимистично, чем пессимистично… Как говорят, а жизнь не зря зовут борьбой, и рано нам трубить отбой…

– Так ли это, Паули?

– Да, так. И можешь не ерничать. Паули, представь себе.

– Это Анна придумала тебя так называть? – поинтересовался ревнивый Штольман.

– Ну что ты. Так меня называл только Дмитрий, и я как-то сказал об этом Анне. Но она меня так редко называет… в основном только когда волнуется… И ты меня так тоже можешь называть, если хочешь, я буду только рад.

– А ты называешь ее моя родная тоже только когда волнуешься? – пронзил взглядом Яков Павла.

– Нет, не только. Но первый раз назвал ее так, когда действительно был в большом волнении – когда ей было плохо. А потом и не заметил, как стал ее так называть… Понимаешь, я всегда называл Сашу мой родной, сыном я его называть не мог, а мой родной – да… И Анна стала мне родной. Вот и получилось так…

– А меня ты так не называешь, – хотел поддеть Павла Яков.

– А ты бы хотел? – спросил Ливен. – Между двумя зрелыми мужчинами это, быть может… не совсем уместно… Но какое нам дело до других? Если тебе, мой родной, это приятно, я совершенно непротив, – мягким голосом сказал он.

– Павел, я не знаю, что на меня сегодня нашло… извини.

– Ревность, родной мой, на тебя нашла, ревность. Ты не только ревнуешь Анну ко мне, но и меня к ней, только и всего… Я ведь твой родственник, а по твоим… представлениям… ты теперь мне не особо и нужен… Яков, дело в том, что у нас с Анной была возможность… сблизиться за эти дни, а с тобой пока нет… Если мы тобой проведем больше времени вместе, надеюсь, и у нас с тобой отношения перейдут… на другой уровень… что-то сродни тому, что было у меня с Дмитрием, а ближе него у меня никогда никого не было. И когда это произойдет, ты поймешь очень многое. Но, как я уже сказал, для подобного нужно время.

– Павел, почему ты на меня сейчас не злишься?

– Ясик, мой родной, потому что я люблю тебя, – улыбнулся Ливен.

Штольман почувствовал, словно… небеса разверзлись над ним… Его бросило в жар… И в голове промелькнула мысль, которую он не смог ухватить. Ливен увидел, как изменился в лице его племянник. Выражения лица он даже не мог описать. Словно небеса разверзлись над ним?

– Павел, повтори, что ты сказал, – попросил Яков.

Ливен снова улыбнулся, взял Якова за руку – тот зачем-то закрыл глаза. Он теплым тоном повторил:

– Ясик, мой родной, я люблю тебя.

Якова снова бросило в жар, а затем прошиб пот. Ему было плохо, очень плохо. Сквозь забытье он почувствовал, что кто-то сел на его кровать и взял его ручку в свою. Кто это был, он не знал, он не мог открыть глаз, был слишком слаб. Человек теплым голосом сказал: «Ясик, мой родной, я люблю тебя. Что же ты, mein Liebling*…» Это был не отец, а какой-то другой мужчина. Затем он спросил:

– Доктор, неужели никакой надежды? Неужели все так плохо?

– Ваше Сиятельство, надежда есть. Но мне придется остаться здесь, чтоб быть с мальчиком постоянно, пока ему не станет легче. Вы представляете, во что это Вам может обойтись?

– Это не имеет значения. Я ничего не пожалею, лишь бы он поправился.

И мужчина снова сжал его ладошку:

– Ясик, мальчик мой, mein Herzchen**, ты должен выздороветь.

Яков Платонович открыл глаза, на него смотрел Павел, на лице которого был испуг – за него.

– Яков? Что с тобой? Тебе плохо от кофе?

– Нет, не от кофе.

– Присядь, – Павел Александрович пододвинул к нему стул, на который садились посетители, и помог сесть. Затем налил в стакан воды из графина и дал племяннику:

– Яков, попей, успокойся.

Яков сделал несколько глотков. Тем временем Ливен плеснул воды на свой платок с вензелем и протянул ему:

– Оботрись.

Штольман вытер княжеским платком лицо и шею. Он понемногу начал приходить в себя. И спросил, внимательно глядя Павлу в глаза:

– Почему Ясик?

– Так Дмитрий называл тебя пару раз. Я перенял это у него. Сказал с той же интонацией и таким же голосом, как говорил он, у нас с Дмитрием похожие голоса… Так что ты теперь знаешь, как бы тебе самому это мог сказать твой родной отец…

– Павел, я сейчас услышал, вспомнил… как Дмитрий Александрович говорил мне это… когда я очень серьезно болел… Я не видел его, но теперь знаю, что это был он… Он назвал меня Ясик, мой родной, mein Herzchen, сказал что любит… Сказал тем же голосом и тоном, что сказал ты… – поведал Яков, все еще комкая в руке платок с княжеским вензелем.

– Дмитрий называл Катеньку mein Herzchen… Значит, он был у тебя, когда ты болел…

– Да… И несколько дней назад мне приснился сон, а потом я четко вспомнил, как ранее Дмитрий Александрович приезжал к нам, как гладил меня по голове, целовал… А когда я сидел у него на коленях, он пообещал мне свой перстень… когда он уйдет к ангелам… Я ничего этого не помнил, совершенно ничего. А вот теперь вспомнил. Павел, это не мое воображение, это мои воспоминания… Ты мне веришь?

– Абсолютно. Дмитрий не говорил мне, что виделся с тобой, но я этому не удивлен. Он не мог уехать из вашего дома, не познакомившись с тобой. Думаю, он настоял на том, чтоб Штольман показал тебя ему… А то что он гладил тебя по голове, целовал, посадил к себе на колени – мне это так знакомо. Так он проявлял свою любовь и нежность ко мне, своему маленькому брату. Было бы удивительно, если б по отношению к своему сыну он повел себя по-другому.

– Наверное…

– А когда ты болел, по-видимому, Штольман сообщил об этом Дмитрию, и он приехал снова. Возможно, как он думал… попрощаться… Но, скорее всего, по другой причине. Доктор, который лечил тебя, он тот, что бывал в вашей семье обычно, если ты, конечно, помнишь?

Яков Платонович задумался:

– Нет, тот доктор был только тогда, когда я болел в тот раз. К матушке и ко мне приходил другой… Ты думаешь…

– Ну это напрашивается само собой. Дмитрий, вероятно, посчитал, что Штольман не обеспечит тебе должного лечения. Или по причине, что не сможет позволить пригласить очень опытного доктора… Или по той – о чем мне все же не хотелось бы думать, что ему было все равно, выздоровеешь ли ты… Но Штольман хорошо представлял, что будет, если он уже потом сообщит князю Ливену, что случилось… Думаю, Дмитрий приехал сразу же и привез с собой доктора, скорее всего, из Петербурга. Какого-нибудь прогрессивного светилу. И этот доктор смог тебя вылечить.

– Значит, это Дмитрий Александрович… спас меня тогда? – Яков допил воду из стакана и поставил его на свой стол.

– Ну спас тебя доктор, но его приезд организовал Дмитрий. Яков, ну чему ты снова удивляешься? Он – твой отец. Он не мог поступить иначе. Знать, что его сын очень болен и не сделать ничего – это не про Дмитрия. Даже если бы он не приехал сам, так как Штольман бы ему ранее сказал, что больше не пустит его на порог своего дома, он бы прислал лучшего доктора, какого только смог найти. Я очень рад, что Дмитрий сделал для тебя то, что было в его силах.

– Скажи, а насколько Александр Николаевич ограничивал и контролировал финансы Дмитрия? Выделял ли ему определенную сумму и требовал отчета за каждую копейку?

– Дмитрий – старший сын, наследник. Естественно, у него были деньги на расходы, и за каждую полушку он перед отцом не отчитывался. Но на особо крупные траты у него своих средств не было, за ними приходилось обращаться к отцу. Если ты хочешь спросить, как он мог платить за твое обучение в Императорском училище правоведения, то, возможно, он сказал отцу, что проиграл большую сумму в карты, а карточный долг, как ты знаешь, долг чести…

– Да, я хотел знать про это. Но не только. Я вспомнил, что после смерти матушки в нашем доме был сделан ремонт, но только в тех комнатах, где был я. Хотя другие, например, гостиная и кабинет отца нуждались в ремонте не меньше.

– Ты хочешь сказать, что если б Штольман платил за ремонт из своего кармана, он привел бы в порядок гостиную и свой кабинет, а не комнаты нелюбимого приемного сына?

– Да. И если за ремонт платил не он, напрашивается предположение, что это сделал князь Ливен… Такие средства были у Дмитрия Александровича?

– Конечно, были.

– У меня есть еще одно соображение, что Дмитрий Александрович не только платил за гувернера, но и давал Штольману деньги на мое содержание. У меня были хорошие книги, хорошая одежда. Не думаю, чтоб Штольман сам тратился на это… Такие расходы Дмитрия Александровича были возможны без того, чтоб вызвать подозрения его отца?

– Яков, Дмитрий жил не монахом, у него были любовницы, следовательно, он на них тратился. А там расходы несравнимые с теми, что упомянул ты. Одним колье любовнице меньше, вот тебе средства и на гувернера для тайного внебрачного сына, и на его содержание на год…

– То есть таких трат Дмитрия Александровича на меня ты не исключаешь?

– Я был бы очень удивлен, если бы их не было. Для меня это само собой разумеющееся. Если есть ребенок, законный или нет – без разницы, мужчина обязан его содержать. А такой человек как Дмитрий будет делать это не по обязанности, а по своему желанию, по зову сердца и изыщет для этого возможность, тем более в тех обстоятельствах, что оказался его сын от любимой женщины.

– Павел, у меня был еще один сон несколько дней назад. В нем у тебя с Дмитрием Александровичем был не очень приятный разговор. Ты сердился на него, что он скрывал то, что у него есть сын, и что он так и не признался ему, что он его отец. И в этом разговоре он тоже назвал меня Ясиком.

– Да, подобный разговор был. Даже не один. Я был абсолютно шокирован, когда Дмитрий сказал мне о тебе. У меня в голове не укладывалось, как он мог так поступить с тобой, своим единственным сыном. И поначалу был зол на него… что он тебе никогда не открылся, хотя бы после смерти нашего отца… и даже по той причине, что он озвучил.

– Из-за Лизы? – догадался Штольман. – Из-за того, что у меня была с ней связь, которую… он сам и устроил…

– Да.

– Я думал, смог бы я тогда, в свои двадцать лет, понять и простить его, что он сотворил подобное. И не уверен, что смог бы…

– Яков, я тоже думал… Дмитрий мог сообщить тебе, что он – твой отец, позже, скажем, через год-другой после смерти Лизы. Ведь тогда бы не было опасений, что… она окажется в центре вашего возможного конфликта с Дмитрием и будет страдать от этого… И Дмитрию было совершенно не обязательно признаваться тебе, что это он подтолкнул к тебе Лизу и почему. Он мог не говорить и о том, что после тебя Лиза стала моей женой, и что Саша – мой сын, а не его… Все могло быть представлено так, что Вы с Лизой случайно встретились, и она увлеклась тобой…

– Но ведь тогда бы Лиза выглядела как женщина… свободных нравов…

– Знаешь, я бы предпочел, чтоб ты думал, что она заинтересовалась тобой как молодым приятным мужчиной и изменила с тобой мужу, поддавшись влечению, чем узнал, по какой причине… она действительно стала твоей любовницей… Дмитрий мог сказать, что у них с Лизой был договор, что у каждого своя личная жизнь.

– Павел, было бы столько лжи, – покачал головой Штольман.

– Ты жил с другой ложью почти сорок лет. А про Лизу – я бы не назвал это непосредственно ложью. Скорее, сокрытием некоторых фактов и… небольшим искажением других…

– Небольшим искажением? Как, однако, ты это повернул…

– Яков, ты нравился Лизе как мужчина, она была увлечена тобой – в этом нет сомнения. Что, если бы вы действительно встретились случайно, а муж был не против ее отношений с другим мужчиной – молодым, привлекательным, тем, который смог бы дать ей как женщине то, что в силу своего возраста и состояния здоровья сам он ей дать не мог? А с кем именно у его жены роман, Дмитрий мог и не знать.

– Ну хорошо, пусть так… А на самом деле? Действительно у каждого из них была своя личная жизнь? У Дмитрия Александровича были романы? – спросил Яков о том, о чем, спрашивать бы, наверное, и не следовало.

– В каком смысле?

– В этом самом… У него были тогда любовницы?

– Яков, какие любовницы? О чем ты вообще? Я же тебе сказал, что он своей-то жене не мог быть любовником, что уж говорить о других женщинах.

– Но ведь роман – это не только… постель… И даже если так, ведь можно найти варианты… когда мужчина не способен… Кроме того, он мог просто увлечься женщиной, и у него могли быть с ней, скажем так, только романтические отношения…

– Яков, он не любил Лизу, был к ней равнодушен, это так. Но он никогда ничем не навлек на нее позор. Пока у него была супруга, он ни с одной женщиной не завел даже интрижки.

– А после… Лизы?

– После Лизы у него была пара-тройка приятельниц. Но я не могу назвать отношения с ними ни романом, ни интрижкой. Среди них одна вдовствующая графиня и одна вдовствующая княгиня. Дмитрий был дружен с ее мужем, точнее с ними обоими. После смерти князя они продолжили дружбу, бывали вместе в театре, опере, на прогулках, навещали друг друга… Но опять же никаких романтических чувств я там не заметил. Просто хорошие приятельские отношения старых знакомых… Саша, кстати, до сих пор общается с княгиней Друцкой.

– Да, а как же с Сашей? Я про то, что он потом появился у Лизы… после меня…

– А тут все проще простого. Лиза рассталась с тобой, вернулась к мужу, у него на радостях якобы возобновился любовный пыл, и получился очаровательный сынок… Такую версию Дмитрий мог бы озвучить тебе…

– Павел, ты просто мастер плести интриги… И преподносить людям желаемое тобой за действительное…

– Ну за столько лет при дворе и не такие… полезные умения приобретешь, – ухмыльнулся Ливен и тут же стал серьезным. – Яков, все ведь могло быть по-другому… Как бы я хотел этого…

Яков вздохнул. Если бы Дмитрий Александрович озвучил примерно ту историю, которой с ним только что поделился Павел, возможно, у него бы и сложились какие-то отношения с родным отцом… как знать… Конечно, то, что, как оказалось, у него была связь с женой его настоящего отца, его бы тяготило… Но это все же было не то же самое, что знать, что отец хотел использовать его, чтоб получить законного наследника от связи со своей женой… Но Дмитрий Александрович так ему, своему тайному сыну, ничего и не рассказал… и признался только своему брату… Штольман вздохнул снова.

– Но по-другому, к сожалению, не случилось. И этого уже не изменишь… А что касается того не совсем хорошего разговора, в нем был и положительный момент – Дмитрий попросил меня отнести его перстень Фаберже, чтоб тот переделал его в перстень бастарда. Видишь, он сдержал свое обещание оставить тебе свой перстень.

– Думаешь, через перстень у меня есть… какая-то связь с моим отцом? – Яков не заметил, как назвал князя Ливена своим отцом. А Павел тотчас отметил это.

– Вполне возможно. Не зря же для Дмитрия было так важно то, чтоб ты носил его. Но ты точно узнаешь, есть ли подобная связь, если будешь носить его… хоть иногда. Как и хотел твой отец.

– Ты веришь в мистику?

– Я верю в то, что в мире есть много непознанного… того, что нуждается в познании… Как и того, что нуждается в… пристальном внимании… – ответил Ливен.

Комментарий к Часть 19

* Mein Liebling (нем.) – мой любимый, мой дорогой.

** Mein Herzchen (нем.) – мое сердечко, мой хороший.

========== Часть 20 ==========

Ливен извлек из потайного отделения саквояжа конверт:

– Яков, что это за письмо?

– Где ты его нашел?

– В молитвеннике.

– В молитвеннике? Так вот куда я его сунул… а потом забыл.

– Забыл?! Следователь-разиня! Как ты мог?!

– Ну так получилось…

– А если б его нашла Анна?!

– Это было бы… ужасно…

– Ужасно?! – сурово посмотрел Павел на племянника. – Нет, это была бы катастрофа! Остальные письма где? Ведь оно было не одно?

– Здесь, у меня в столе.

– Дай мне эти письма.

– Зачем?

– У меня есть люди, которые этим займутся. Надеюсь, они смогут что-нибудь выяснить.

– А как ты объяснишь Варфоломееву то, что решил воспользоваться этими людьми для своих собственных нужд? – поинтересовался Штольман.

– Это мои люди, к Варфоломееву они не имеют никакого отношения. И, к твоему сведению, я докладываю Варфоломееву… далеко не обо всех… аспектах своей службы, – как ни в чем не бывало сказал Павел Александрович.

– У подполковника нет такого положения и таких возможностей… без той бумаги, что я говорил раньше.

– А я вот, представь себе, подполковник, у которого есть такое положение и такие возможности без подобной бумаги, – усмехнулся Ливен.

– И дальше большие?

Павел пожал плечами.

– Не благодаря ли Вашей… неофициальной службе… в, предположим… Третьем делопроизводстве*, Выше Высокородие**? Или же Ваше Превосходительство***? – так же ухмыльнулся Штольман.

– Как Вам будет угодно.

– А все же?

– Яков, ты же понимаешь, что я не скажу об этом даже тебе. Ты волен думать все, что угодно. Но ни подтверждать, ни отрицать я ничего не собираюсь. Я и так уже сказал тебе… слишком много… больше, чем кому бы то ни было… Давай письма, – приказным тоном сказал Ливен.