Текст книги "Только сердце подскажет (СИ)"

Автор книги: Марина Леманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

Штольман вытащил несколько конвертов. Павел Александрович детально осмотрел каждый и прочитал содержимое. Все они были отправлены из разных городов и на взгляд неискушенного человека написаны разными почерками.

– Какое пришло первым?

– То, что ты нашел в молитвеннике, оно пришло в среду. Еще два в четверг – вот эти, – Яков Платонович указал на два конверта, – и три в пятницу…

– Первое письмо отправлено из Москвы, остальные из городов, куда из Москвы легко добраться.

– Я об этом тоже подумал.

– Кому ты мог перейти дорогу так сильно, что человек решил провернуть подобное? Посылать тебе письма с угрозами да еще из разных городов?

– Представления не имею.

Ливен пересчитал конверты.

– Где еще два письма?

– Я… спрятал подальше…

– Давай сюда!

Штольман вынул из другого ящика стола папку с какими-то документами, а из нее газету, между страниц которой были два конверта:

– Вот.

– Я вобью твоей ведьме осиновый кол. Твоя ведьма будет гореть в аду. Эти письма не про тебя, а про Анну! Что ж ты столько времени молчал, дубина стоеросовая?! – разозлился Павел.

– А что бы изменилось, если бы я сказал?

Ливен с укором покачал головой и достал из саквояжа то, чего не ожидал увидеть Штольман – небольшую лупу.

– Лупа? А микроскоп ты с собой не привез? Такой, как подарил доктору Милцу? Кстати, он тебе очень благодарен за него.

– Нет, микроскоп не привез. Но мой лучше, чем тот, что отправили доктору… Думаю, сейчас мне хватит и лупы.

– А что у тебя еще с собой? Может, и отмычки имеются? – попытался беззлобно поддеть Яков Павла.

– Зачем мне отмычки? Обычно мне достаточно сказать: «Именем Его Императорского Величества, откройте!». И дверь распахивается сама, – прищурился в усмешке подполковник Ливен. – Но у меня много чего имеется. Правда, не с собой. Сейчас у меня очень ограниченный… арсенал.

– Трость с клинком? – кивнул Яков в сторону подставки у двери. – Как та, что ты подарил мне?

– Безусловно.

– И револьвер при тебе…

– Куда ж без него в поездке.

– Про револьвер – не ожидал, что ты подаришь Анне револьвер и научишь стрелять…

– Сам не ожидал. Но подумал, что ей это не помешает – с ее-то талантом влезать во всякие авантюры.

– Тебе это тоже не нравится?

– Как такое может нравиться? Конечно, нет. Но пытаться ей мешать этому, как тебе самому прекрасно известно, не всегда получается…

– Я договорился с владельцем оружейной лавки, чтоб Анне не продавали патроны не без меня.

– Мудрое решение, – похвалил Павел племянника. – Яков, а теперь позволь мне все же приступить к изучению улик. Постарайся не отвлекать меня. Я должен осмотреть все очень тщательно.

Ливен взял письма и положил их на столик у окна. Затем с помощью лупы очень внимательно исследовал каждую записку и конверт – со всех сторон, даже посмотрел на свет. А конверты проверил также изнутри.

– И что ты думаешь? – задал вопрос Яков после того, как Павел вернул ему письма.

– Хотелось бы послушать сначала начальника сыскного отделения. Может, мне и добавить к этому будет нечего.

– Ну за всем этим… безобразием стоит один человек.

– Да, определенно один сукин сын. Давай посмотрим список.

– Какой?

– Который ты составил – тех, кто из Затонска и ближайших к нему мест ездил в Москву или другие города, откуда были отправлены письма.

– Вот, – Яков Платонович протянул Ливену перечень из двадцати с лишним человек.

– У ваших жителей что, паломничество в Москву и остальные города? И паломничество в Затонск? – удивился Павел.

– Сам не предполагал, что здешние жители столько везде разъезжают, и что такое количество людей приезжает сюда. Но сейчас лето, кто-то едет по делам, кто-то к родственникам. Сюда приезжают в основном к родственникам и на воды.

– И за какое время этот список?

– За месяц.

– Обоснуй.

– Ну примерно с того времени, как в Затонске стало известно, что я – незаконный сын князя.

– Я бы сократил этот промежуток до недели, возможно, до десяти дней с того момента, как было отправлено первое письмо. Не думаю, чтоб этот гад стал ждать дольше недели, чтоб раздать… инструкции по отправлению писем… Люди выполнили его предписания, скажем так, четко. Если б он просил подождать, кто-то мог и забыть отправить вовремя или что-то перепутать.

– Да, в этом есть здравый смысл, – согласился следователь Штольман.

– И кто из списка тебе кажется более всего подходящим на роль злодея?

– У меня нет ни одного серьезного подозреваемого. Никто из списка не кажется подозрительным. Среди них нет моих врагов или Анны, нет моих знакомых из прошлого, нет тех, кто ходил к Трегубову требовать, чтоб меня гнали поганой метлой из Затонска, нет ярых, фанатичных поборников Христианской морали… Вообще никого, кто как-то бы выделялся среди других… Иначе бы я уже стал… копать глубже.

– В тихом омуте черти водятся, – заметил Павел Александрович. – Но ведь кого-то ты все же можешь выделить.

– Я бы больше поставил на людей с достаточно высоким положением в обществе и безупречной репутацией – хотя бы на первый взгляд, кроме того, производящих на окружающих благоприятное впечатление… Ведь тот человек смог убедить других написать записки… даже такого содержания… Или он обставил это как шутку… или наоборот, представил как радение за сохранение Христианских ценностей… и нетерпимость к тем, кто их попирает… С человеком подозрительного вида или сомнительного положения вряд ли бы стали знакомиться, а тем более оказывать ему подобные услуги. Если только, конечно, он не попросил об этом своих собственных знакомых, проживающих в разных городах, например, написал им мой адрес и содержание записок, а они переписали их для него.

Штольман видел, как внимательно слушал его подполковник Ливен.

– Относительно того, что этот человек должен внушать доверие – согласен.

– А относительно остального, значит, нет. У тебя совершенно другие выводы. И какие же, я могу поинтересоваться?

– Конечно, можешь. Записки по содержанию – парные. Две, где тебе дают определение… как недостойному человеку. Две про то, чтоб ты убрался из города, и две про ведьму. Из каждой пары одна записка более нейтральная, вторая – более эмоционально окрашенная, такая, какую бы писал человек, который действительно тебя ненавидит.

– А про ведьму? Неужели одна записка… менее злая, чем другая? Один хочет, чтоб она сгорела в аду, другой – вбить ей осиновый кол.

– Вот именно. Для автора первой записки неважно, кто нанесет ведьме вред. Он просто констатирует факт, что она сгорит в аду, но не говорит, к примеру, что он сам сожгет ее на костре, и она отправится в ад. В отличии от второго, который сам собирается вбить ведьме осиновый кол. И в этом очень большая разница.

– Ну допустим…

– Идем дальше. Все записки писали два человека. Скорее всего, человек, которого втравил в это автор мерзопакостной затеи, и не догадывался, зачем тому понадобятся записки. Возможно, думал, что это было нужно для какого-то розыгрыша, или же, что это игра – как ты и предположил. Он написал записки про скверну, про то, что таким как ты не место в городе и про ведьму, которая сгорит в аду. Этот человек старался изменить почерк, но он не столь искусен в этом, чтоб это не было заметно. В его почерке есть характерные особенности, которые нетренированный человек не мог изменить, хоть и пытался. Например, написание буквы «д», у которой во всех трех записках весьма примечательная петелька.

– Если он не был посвящен в… тайну, как ты говоришь, неужели он ничего не заподозрил, если все три письма были предназначены одному адресату?

– Он не знал, что адресат был одни и тем же, поскольку адреса получателя он не писал. Он писал только адреса отправителей – какие придут ему в голову из городов, заданных другим участником этой забавы. Если проверить эти адреса, их или не будет существовать, или они, наоборот, будут самыми обычными…

– Только адреса отправителей? Ты уверен?

– Абсолютно. Адрес получателя, то есть твой, на всех конвертах писал организатор этого гнусного действа. Он попытался скопировать варианты почерков первого.

– А это ты откуда знаешь? Что, ему петелька в букве «д» не удалась? – съязвил Штольман.

– Нет, петелька как раз вышла не так уж плохо. Но если ты досконально изучишь записку про скверну и конверт, в котором она пришла, то заметишь, что человек сначала положил записку в конверт, а потом написал адрес отправителя – на записке есть следы от нажима только в этом месте. Там, где был адрес получателя таких следов нет. Почему? Потому что тот, кто его писал, вытащил ее из конверта – чтоб у него было как можно больше… материала для копирования. Можешь убедиться сам, – предложил подполковник Ливен.

Яков Платонович присмотрелся к тому, о чем сказал Павел – все так и было. Но почему он сам не увидел этого?

– Это, судя по всему, было самое первое послание, – продолжил излагать свои выводы Ливен. – И негодяй очень старался повторить почерк, буквально выводил каждую букву. На двух других конвертах он писал более уверенно. А уж что касается остальных трех записок и конвертов, которые он писал сам, там он, конечно, весьма преуспел, чтоб они выглядели так, что все их писали разные люди. Но поверь моему опыту, их автор – один и тот же человек.

– Твоему опыту? – переспросил Штольман.

– Да, моему опыту.

– И что это за человек по твоему мнению?

– Ну поскольку он отправил тебе послания от лица женщины и ребенка, можно сделать вывод, что это не дама и не человек юных лет. Для пожилого человека у него слишком уверенная рука, следовательно, это мужчина среднего возраста, я бы предположил лет от тридцати до, возможно, сорока пяти-пятидесяти. И как ты сказал тот, кто внушает доверие.

– Но зачем все эти ухищрения, если и так понятно, что это организовал один человек? – спросил Яков Платонович, сев за свой стол.

– Этого я сказать не могу. Я не понимаю его мотивов.

– А как он раздал конверты, чтоб их отправили из разных городов?

– Здесь возможны варианты. Сам он точно во всех этих городах не был, по крайней мере в то время, когда оттуда были отправлены письма.

– Это-то понятно, это физически невозможно. Нельзя находиться в один день в двух городах между которыми расстояние не одна сотня верст, как, например, между Тверью и Смоленском.

– Яков, просмотри список еще раз и все же выдели тех, на кого бы ты обратил внимание больше других. Эти письма – не шутка, не просто чья-то глупая игра. Возможно, это только начало. Этого подонка нужно найти и остановить пока он не предпринял что-то… более существенное.

Следователь Штольман перечитал свой длинный список, подумал и подчеркнул несколько фамилий:

– До пяти.

– Теперь расскажи мне об этих людях, все, что знаешь о них.

Штольман поделился своими сведениями. И добавил:

– Но никто из них не кажется подозрительным, как, впрочем, и остальные в этом списке.

– В любом случае уже можно начинать работать. Если среди этих пяти не окажется того, кто это устроил, придется расширить круг подозреваемых… И если будут еще письма, немедленно шли мне телеграмму и само письмо. Еще постарайся как можно больше узнать о трех человеках из Затонска, а я попробую… по своим каналам… выяснить подноготную всех пяти, а особенно тех, кто был в Затонске из Москвы… Я могу забрать список с собой? У тебя ведь есть копия?

– Конечно, есть.

– Хорошо, – Ливен спрятал список и письма в потайное отделение саквояжа и занял стул, на который садились посетители. – Я сообщу тебе сразу же, как только получу хоть какую-то информацию.

– Павел, чем ты занимаешься на самом деле? – в который раз спросил Штольман.

– Охраной Его Императорского Величества, – как и ранее ответил Ливен.

– Но не только?

– Не только.

– У тебя мышление не как у военного, у офицера пусть даже и на такой службе как твоя. Ты слишком хорошо… с хода анализируешь сведения… видишь… глубоко, – пристально посмотрел на Ливена Штольман.

– Да, я глубокий аналитик, а не солдафон, – с улыбкой согласился заместитель начальника охраны Государя,

– Глубокий аналитик… на такой не особо высокой должности… но с большими, я бы даже сказал, неограниченными, возможностями?

– Как Вы меня замечательно охарактеризовали, господин начальник сыскного отделения, – усмешка снова коснулась губ Ливена. – Я именно такой и есть… Хотя про мои возможности Вы все же преувеличили, неограниченных возможностей нет ни у кого… даже у Государя… Разве что у Господа Бога.

– А кому ты подчиняешься? На самом деле?

– Что касается физической охраны Императора, то, разумеется, своему непосредственному начальнику полковнику Варфоломееву.

– А что касается… остального?

– Остального? О чем Вы, господин коллежский советник? – сделал недоуменное лицо Павел Александрович.

– Да будет тебе! Ты сам признался, что подчиняешься и докладываешь Варфоломееву не обо всех аспектах своей службы. Что у тебя есть свои собственные люди. Значит, твое начальство рангом выше Варфоломеева.

– Ну по некоторым вопросам я действительно докладываю персонам, которые занимают положение выше, чем полковник, – не стал отрицать Ливен.

– Насколько выше?

– Этого тебе действительно знать не положено.

– Генералам? Министрам? Председателю Сената?

– Возможно.

– Или еще выше?

– Да куда уж еще выше? Выше некуда.

Штольман посмотрел на подполковника, наделенного особыми полномочиями:

– Говоришь, некуда? А Государь? – почти шепотом произнес он, подаваясь вперед, чтобы быть ближе к Павлу, сидевшему с другой стороны стола. – Тот, который сам приходит к тебе в кабинет, а не вызывает тебя.

– Государь в своих резиденциях, а также везде на территории Империи может ходить там, где ему заблагорассудится. И к кому заблагорассудится.

– Павел, он же тогда был в Гатчине. И вдруг появился в Царском Селе в твоем кабинете… К чему бы это?

– Я не понимаю твоего вопроса, – сделал вид Ливен. – Император приехал в Царское по своим собственным, точнее по государственным делам. Ко мне он зашел просто потому, что в это время я был у себя.

– Просто повидаться пришел? – ехидно спросил Штольман.

– Да, просто пришел повидаться. А что, Государь не человек что ли? Может, ему приятно со мной беседовать?

– О, в этом я нисколько не сомневаюсь! Ты – приятнейший собеседник… настолько приятный… что на короткой ноге с Императором… Или это он с тобой?

– Яков, ты забываешься! – повысил голос Павел Александрович. – Ты все же говоришь о Государе!

– Я не забываюсь. Кроме наиприятнейшего собеседника ты еще и профессионал высочайшего уровня… такого, что Император не считает ниже своего достоинства прийти к тебе сам… когда ему нужно… воспользоваться твоими способностями…

– В тот раз, – якобы проговорился Ливен, – он приходил действительно просто поговорить… поболтать, если я могу употребить подобное слово в отношении Императора.

– В тот раз, – следователь Штольман выделил суть фразы. – Значит, в другие он приходит к тебе по делу.

– Да, такое бывает, – согласился Павел.

– Когда есть поручения, которые… он не может доверить никому кроме тебя… и о которых никто кроме тебя одного знать, судя по всему, не должен, – сделал вывод Яков Платонович.

– Яков, к чему ты пытаешься меня склонить? К раскрытию государственной тайны? Так ты, думаю, понимаешь, что за этим может последовать… для нас обоих… – полушутя-полусерьзно сказал Ливен.

– Ты сблизился с Александром Третьим, когда он взошел на престол? – задал вопрос Штольман, проигнорировав последнюю реплику Павла.

– Да, тогда. Я не искал этого. Это получилось… само собой.

– Этому способствовала какая-то определенная ситуация?

– Можно сказать и так. Государь выполнил просьбу отца, подарил Юрьевской Малый Мраморный дворец и назначил содержание – помимо более трех миллионов, что оставил ей Император. Но это не значит, что его антипатия к ней прошла. Когда Юрьевская с детьми решила ехать во Францию, Государь облегченно вздохнул. Я сказал, что в поездке до Ниццы, где она собиралась поселиться, ей нужна охрана. Чтоб в дороге не случилось никакого происшествия, о котором могли сказать, что Его Императорское Величество строит козни против нее. Государь признался, что о подобном варианте развития событий он не задумывался. Хорошо, что я поделился с ним своими опасениями. Назначил меня начальником… группы сопровождения. По возвращении я пришел к нему с докладом. В общем, с этого и началось.

– Но с Александром Вторым ты близок не был?

– Нет, не был. И не хотел бы этого. Присягнуть на верность монарху не значит полностью разделять его мировоззрение. Для Государя что должно быть первым делом? Первым делом – государство. Ну а женщины? А женщины потом. То есть главное – долг как правителя страны, а амуры… амуры должны быть… в стороне от этого.

– Ты считаешь, он не имел права на счастье? – задал Яков Платонович провокационный вопрос.

– Он имел право на счастье как мужчина. В его случае тайное счастье. Если, будучи женатым, он полюбил женщину, и она полюбила его, должен был скрывать эту связь. Для блага их обоих и детей, которых эта женщина ему родила. У многих женатых мужчин, в том числе и у монархов, есть любовницы и дети от них. Завел вторую семью, если уж не мог по-другому, сделай так, чтоб это было только твоим личным делом. Чтоб и новой семье было хорошо, и чтоб первая семья от этого не страдала… А Александр Второй открыто сожительствовал с любовницей, а потом и вовсе поселил ее во дворце рядом с собой. И это при живой супруге… А Долгорукой, похоже, было на все наплевать, в том числе и на мораль, ведь любовью можно оправдать что угодно…

– Да я смотрю ты, Павел, моралист… – хмыкнул Яков.

– Знаю, что ты сейчас скажешь. Моралист, который сам нарушил все нормы морали – сожительствовал с женой брата и прижил с ней побочного сына… В этом ты прав… но не полностью, а частично… Да, я жил с Лизой как с женой, и у меня есть от нее сын. Сын, который был нужен моему брату, ее законному супругу… подтолкнувшему меня на связь подобного рода с любимой женщиной, на которой ранее я хотел жениться сам… Но подобные отношения в семье князей Ливенов касались только ее членов, никакого влияния на политику государства не оказывали. С последним ты согласен?

– Да, согласен, с этим не поспоришь.

– А вот скандальная связь Императора оказывала. Долгорукая была яблоком раздора в семье Государя, во дворце и не только… Цесаревич, другие дети и родственники Императора были злы на него, негодовали. Многие титулованные дворяне, высокопоставленные сановники были категорически против любовной связи Государя, которую он демонстривал, как говорится, без всякого стыда… Уже тогда стали образовываться группы, одни считали поведение Императора абсолютно неприемлимым, другие, чтоб не впасть в немилость, считали нужным потрафить ему и оправдывали блуд такого рода…

После смерти супруги Государь женился на любовнице, признал ее детей. Поступил благородно. Как мужчина. Вот только он был не обычным мужчиной, а Императором, чьи поступки могли иметь далеко идущие последствия. Был ли даже морганистический брак разумным решением для Государя? Ведь кроме самого факта заключения брака было и другое. Зачем было навязывать детям от законной супруги общение с бывшей любовницей и детьми от нее? Чтоб для себя самого создать иллюзию огромного счастливого семейства, которого при тех обстоятельствах не могло быть и в помине? А разговоры про любимого сына Гогу, которого он бы с радостью сделал престолонаследником? Или про возможное коронование светлейшей княгини Юрьевской в качестве Императрицы? Ты представляешь, что могло бы быть в стране, если бы это случилось? Или люди просто поверили, что это могло произойти? И так были недовольные тем, что Император, вернувшись с войны с турками, вроде как перенял их повадки… стал жить как султан, не по-христиански… Зачем провоцировать лишнее недовольство даже разговорами, давать повод тем же самым террористам вербовать в свои сети еще и не одобрявших поведение Государя как человека? Тогда как им для агитации было более чем достаточно и политической подоплеки… Если бы Александр Второй не возвел свою частную жизнь… на государственный уровень… возможно, и прожил бы дольше.

– Павел, то, что ты сейчас сказал, попахивает…

– Государственной изменой? Ты это хотел сказать? Нет, это попахивает радением за сохранение устоев государства в целом и самодержавия в частности, на страже которых я стою в силу занимаемой мной должности.

– И другой твоей деятельности…

– И ее тоже.

– Павел, а кто еще знает об этой стороне твоей службы?

– Только ты. Больше никто.

– А до какой степени Саша посвящен в твои дела?

– Какого Сашу ты имеешь в виду? – повел бровью Павел Александрович.

У Якова Платоновича в прямом смысле слова упала челюсть:

– Павел?! Ты ведь не о…

– Нет, не о… Для меня он, конечно, не Саша. Но по имени и отчеству я его назвать могу. Когда мы тет-а-тет… Но очень хотелось посмотреть на твое лицо… Не мог сдержаться… – хихикнул Ливен.

– Павел, что… это означает? – осторожно спросил Штольман.

– Совершенно ничего особенного. Я не его близкий друг, если ты об этом. Я – человек, способности которого он счел полезными для себя… в определенных обстоятельствах… и которому он может доверять… Ко мне он обращается редко, но это дает мне в некотором роде карт-бланш… ну и, конечно, возможности, которые выходят далеко за рамки тех, что были бы у обычного подполковника… Об этой, как ты выразился, стороне моей службы Саша не имеет ни малейшего представления. Как не имел представления и Дмитрий. Подобное им знать совершенно ни к чему.

– А Варфоломеев – насколько он посвящен в то, чем ты занимаешься помимо охраны Императора? Ведь формально ты в любом случае находишься в его подчинении.

– Он знает только о том, о чем ему положено знать в соответствии с его должностью – что у меня есть обязанности помимо тех, что находятся в его компетенции.

– А ранее ты мне говорил несколько иное. Что кроме Варфоломеева обо всех твоих делах почти никому не известно…

– А ранее я тебя не знал так хорошо, чтоб сказать что-то другое. Варфоломеев знает о том, что у меня есть… функции помимо моей основной службы, но не о том, что именно они из себя представляют. Я по большей части осуществляю негласную охрану Государя и определяю наиболее безопасные пути следования, как по территории Империи, так и за ее пределами. Это то, что я делаю в рамках своей официальной службы и в чем подчиняюсь полковнику. Конечно, этим я занимаюсь не один, для этого в моем распоряжении офицеры Варфоломеева… Про мою другую деятельность – чем конкретно я занят в каком-то определенном случае и от кого я получаю… задания – к этой информации полковник Варфоломеев доступа не имеет. Это не его уровень.

– И как ты только все успеваешь…

– Я занимаюсь другими делами, так сказать… по мере надобности… Кроме того, я советуюсь с Варфоломеевым относительно вариантов того, как лучше организовать охрану Государя, когда мне необходимо уделить внимание другой сфере деятельности.

– Только советуешься? Я правильно тебя понял?

– Абсолютно.

– А про то, что ты выполняешь в том числе и поручения самого Государя, он знает?

– Ну при его проницательности, думаю, догадывается. Но официально он подобной информации никогда не получал. И не получит.

– Государь доверяет Варфоломееву?

– Разумеется, иначе Варфоломеев не был бы начальником службы охраны Его Императорского Величества.

– Но тебе он доверяет больше?

– Хотелось бы на это надеяться, – улыбнулся Павел Александрович

– А людей, которые в твоем распоряжении, полковник знает?

– Некоторых. Два офицера состоят в службе охраны, но подчиняются только мне. Был еще один – Серебренников, но он погиб. Теперь на его место я взял другого, но потребуется время… чтобы посвятить его в то, о чем он пока не имеет никакого понятия… Эти офицеры занимаются как непосредственной охраной Государя, так и получают от меня приказы… по другим делам… Еще пара человек – из других подразделений, к которым они приписаны… для отвода глаз… Но поскольку им иногда приходится появляться у меня на службе, Варфоломеев без сомнения их видел. Об основном роде их деятельности он опять же может только предполагать. И есть также люди, о которых он не знает.

– Сколько же человек у тебя в подчинении?

– Мне хватает, – уклончиво ответил Ливен. – А если будет не хватать, мне предоставят еще.

– Капитан Шилов – твой человек?

– Нет, не мой, он – человек Варфоломеева. Ты спрашиваешь потому, что, как я догадываюсь, он привозил тебе письмо от полковника, в котором было что-то вроде этого: «Уважамый Яков Платонович, Ваши заслуги при дворе не забыты и дают надежду на Ваше возвращение в столицу. А пока Вам предоставляется возможность послужить Отечеству на Вашем нынешнем месте. В детали дела Вас посвятит капитан Шилов».

Штольман уставился на Ливена:

– Откуда ты это знаешь?! Ты видел это письмо?

– Я не видел письма. Но я знаю полковника, – снова усмехнулся его заместитель. – И знаю стиль его писем.

– Точно не видел? – недоверчиво посмотрел на Павла Яков.

– Не видел. Таких как Шилов бывает вполне достаточно во многих случаях. Он предан короне и полковнику Варфоломееву. Отличный исполнитель. На этом все его значимые для меня качества заканчиваются. Мои люди не только безукоснительно выполняют приказы, но и обладают острым умом, проницательностью, наблюдательностью, смекалкой – тем, что необходимо для их службы. Его Императорскому Величеству и мне.

– А твои люди, они знают, чьи поручения они выполняют?

– Они знают, чьи приказы они выполняют – мои. Большего им знать не положено.

– А поручения Императора ты им доверяешь выполнять?

– Ох, Яков Дмитриевич, какой же Вы любопытный… не в меру… Но я отвечу на Ваш вопрос – нет. Это делаю только я сам.

– А отказать Императору в его просьбе ты можешь?

– Могу, – не раздумывая, сказал Ливен. – Но, слава Богу, до этого никогда не доходило и, надеюсь, никогда не дойдет…

– А кроме поручений? Что еще? Государь с тобой советуется? – напрямую спросил Яков.

– Бывает, он спрашивает мое мнение, – признал Павел Александрович.

– Про крушение поезда, например? Один мой знакомый видел тебя у Посьета… через пару дней после катастрофы… Это ведь не случайно…

– Не случайно.

– Посьет – твоих рук дело?

– Ты что! Какие руки? Эти? – усмехаясь, продемонстрировал Ливен свои руки с длинными тонкими пальцами, на одном из которых был княжеский перстень. – Я до него даже пальцем не дотронулся.

– И все же ты… причастен к его отставке?

– В отставку он подал сам, это я тебе уже говорил. Хоть в этом ему хватило ума, – в миг стал серьезным Павел Александрович, – если не хватило его не принимать этого поста. Он был совершенно не на месте, и это не только мое личное мнение, это было понятно многим. Адмирал не имел представления о сухопутном сообщении в целом и железных дорогах в частности. Более того, он даже, бывало, бравировал своим невежеством, и это не шутка. Если человек занимает пост в области, в которой не силен сам, он хотя бы окружает себя компетентными заместителями. Но, судя по всему, Посьет не озаботился и этим… Зато озаботился подать в отставку, пока не предстал перед судом. И Государь удовлетворил его просьбу, хоть и не сразу.

– А Дубельт, это ты наслал его с инспекцией в Затонск?

– Насылают, милый мой, порчу, а не Дубельта. Я только в Затонске услышал, что Дубельт был здесь. Я лишь зашел к одному генералу… на рюмочку чая, а уж он, наверное, решил, кого отправить в ваш гарнизон. Хотя Дубельт мог вызваться и сам.

– А чем на самом деле занимается Дубельт, ты знаешь?

– Да, знаю.

– В связи со своей служебной деятельностью?

– Естественно.

– Дубельт – твой человек?

– Ваша Милость, что Вы заладили – твой человек да твой человек. Крепостное право у нас отменили в шестьдесят первом году. У Ливенов больше нет своих людей, – попытался отшутиться Павел Александрович.

– Дубельт работает на тебя?

– Полковник Дубельт работает на Главный штаб.

– И на тебя?

– Нет. Но случалось, что он оказывал мне содействие в некоторых делах.

– Иными словами, выполнял твои распоряжения… или, может быть, приказы?

Ливен промолчал.

– Павел, кто же ты на самом деле? – в который раз задал мучивший его вопрос Яков.

– Его Сиятельство князь Павел Александрович Ливен. Заместитель начальника Собственной Его Императорского Величества охраны, подполковник. Или Вы запамятовали, Ваша Милость? – снова ухмыльнулся Павел.

– Нет, – покачал головой Штольман, – ты не подполковник. Подполковник ты… для отвода глаз… как твои офицеры, приписанные к другим подразделениям… Я – коллежский советник, то есть по-вашему полковник, а я в сравнении с тобой никто…

– И кто же я по-твоему? Полковник? Уж извини, не вижу большой разницы между подполковником и полковником, оба – штаб-офицеры. К чему такие… сложности?

– Нет, ты повыше полковника… С полковниками ты обращаешься… в лучшем случае как с равными… но, скорее, как с подчиненными… Полковник Дубельт получает от тебя приказы. С полковником Варфоломеевым ты только советуешься и можешь повысить на него голос, да еще и выставить из комнаты…

– Про Дубельта – это твои собственные умозаключения. Что касается Варфоломеева, я мог выставить из своего дома и генерала, если бы он заявился без приглашения да еще… спровоцировал ситуацию, в которой близкому мне человеку стало плохо. Это ни о чем не говорит.

– А для меня говорит… Ты… – Яков Платонович задумался, – возможно… Его Императорского Величества Свиты генерал-майор… Тайный, конечно… – он снова впился взглядом в Ливена.

– Ох, Ваша Милость, с такой буйной фантазией Вам не полицейские протоколы писать, а романы как Дюма. Глядишь, и доход был бы поболее, чем у полицейского чина… То я тайный генерал-майор, то тайный тайный советник… Вы уж определитесь, господин сочинитель, в каком качестве Вы хотите представить своего литературного героя… – с усмешкой посоветовал Павел. – Или у Вас есть еще какие-то варианты?

– Ваше Сиятельство, Вы – серый кардинал.

Князь Ливен от души рассмеялся:

– Почему серый? У меня мундир совершенно другого цвета.

Штольман не принял его тона:

– Павел, и все же?

Ливен в мгновение ока снова стал серьезным:

– Об этом я не скажу никому, даже тебе. Не имею права.

– Но ты ведь и так мне много рассказал о себе…

– Да, рассказал.

– Почему?

– Потому что ты – слишком дотошный благодаря своему уму и образу мышления следователя. Ты уже понял слишком много, гораздо больше, чем я бы этого хотел. Но мог напридумывать себе Бог знает что относительно того, чем я занимаюсь помимо непосредственной охраны Государя… Так вот, это, включая самые… деликатные случаи только сбор и анализ информации, больше ничего… Для иных целей есть совершенно другие люди, которые так же хороши в своей области, как я в своей. Это все, что я могу тебе сказать. И, надеюсь, ты понимаешь, что об этом больше никто не должен знать. Расписку о неразглашении государственной тайны я с тебя, конечно, взять не могу, ведь я сам тебе ее разгласил… почти… – повел глазами Ливен. – Поэтому надеюсь на твое благоразумие и порядочность.