Текст книги "Только сердце подскажет (СИ)"

Автор книги: Марина Леманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

– Анна Викторовна, простите меня, я ничем не хотел Вас обидеть. Это от… нервного напряжения… Так что там с духом Ульяны?

– К сожалению, дух Ульяны на большинство моих вопросов ответил «не знаю». Или дух не хотел со мной разговаривать, или Ульяна действительно почти ничего не знала ни о Каверине, в том числе, какой он как человек, ни о дочери… У меня сложилось впечатление, что ей было… все равно, что Таня пропала… Извините, господин Карелин, что сказала это… в Вашем присутствии…

– Что Вы, Анна Викторовна, уж Вам-то не за что извиняться. У Вас сложилось такое мнение от общения с духом Ульяны… Конечно, Ульяне было бы не все равно, что Таня исчезла, она любила дочь. А вот насчет остального… Думаю, Каверина она на самом деле не знала хорошо, да и, честно говоря, наверное и не хотела знать, каков он… пока с ним можно было развлекаться… А после их расставания у нее и вовсе не было причины пытаться узнать его получше…

– Аня, но ты узнала хоть что-нибудь… полезное? – спросил Штольман.

– Да, кое что.

Анна рассказала, что ей поведал дух Ульяны Карелиной.

– Таня жива – это самое главное… Остальное, даже самое ужасное… с ним как-то можно справиться…

– Вы правы, Анна Викторовна, – Алексей Александрович вздохнул. – А Каверин, каков все же подлец! Брал-таки у Ульяны деньги. Другой отец приезжает к ребенку, деньги привозит, копеечку каждую откладывает, а этот наоборот – за деньгами ездил. И не гнушался ведь, скотина… А в том году и вовсе посмел клянчить непомерную сумму… Хорошо, что хоть Ульяна Полянскому об этом не сказала, а то бы уже тогда между ними вышла размолвка… А так Ульяна все же еще год с ним провела…

– Кто знает, было ли это лучше, – с сомнением произнес Яков Платонович.

– Вы о том, что если бы год назад у Ульяны с Ильей Анатольевичем произошла ссора из-за того, что она давала Каверину деньги, то, воможно, он уже тогда решил с ней расстаться? Но ведь она бы и от этого могла быть в расстроенных чувствах и так же попасть под лошадь…

Штольман оставил ремарку Карелина без внимания и сказал о другом:

– Давайте лучше пройдется по тому, что нам стало известно. Год назад Каверин жил в Твери или хотя бы наведывался туда, чтоб забирать с почтамта письма, которые приходили ему до востребования. То есть если жил не в самой Твери, то все же недалеко от нее. Ульяна давала ему деньги, когда он приезжал к дочери. Не понятно только, было ли это благодарностью Ульяны за его визиты, то есть следствием, или же их причиной. В письмах Каверин просил большую сумму – пятьсот рублей. Говорил, что кому-то должен денег. Было ли это на самом деле, или же он в тот раз просто решил обобрать мать дочери по-крупному – кто его знает. Ульяна денег не дала. Если долг все же был, он мог договориться с кредиторами выплачивать его частями. За год, возможно, и выплатил всю сумму, но не исключено, что и до сих пор что-то должен…

– А тут приехала его дочь, и к его радости привезла некую сумму. Деньги он, разумеется, взял… Но что дальше? Таня живет у него, или же он выгнал ее на улицу? – задал вопросы Карелин.

– Думаю, живет у него. Если бы выгнал, то она бы, скорее всего, пошла в полицию – денег-то на дорогу в Петербург у нее не было, или бы ее туда кто-нибудь привел, если она бродяжничала…

– Может, держит ее у себя, чтоб потребовать у Полянского выкуп? – предположил Алексей Александрович. – Решил повременить, чтоб Илья Анатольевич подольше попереживал…

– Сомневаюсь. Мне думается, что для этого и месяца хватило бы за глаза, а сейчас уж полтора минуло…

– Он не продал ее? Ульяна даже в этом не была уверена…

– Давайте пока не будем думать о самом плохом… Я отправлю телеграмму полковнику Дубельту. А Дубельт попросит своего знакомого офицера по-тихому узнать, не ездил ли кто из офицеров того полка в Тверь. Возможно, случайно встречал в городе Каверина…

– Я сам поеду в Тверь. Сегодня же поеду. Я ведь туда и собирался, по делам поместья. Я утром оставил чемоданчик у своей… знакомой, Вы ее на вокзале видели, Яков Платонович, она вернулась уже. Так что мне даже в имение не придется за вещами ехать… Дай Бог, удастся хотя бы напасть на след этого негодяя… Анна Викторовна, я Вам крайне признателен, что появился хоть какой-то сдвиг в этом деле…

– Если б я могла помочь больше… Но увы… совсем немного…

– Немного гораздо лучше, чем ничего.

– Алексей Александрович, я хотела спросить, Ульяна всегда носила обручальное кольцо?

– Всегда, никогда не снимала. Она ведь для Тани была замужем.

– Не припомните, а на фотографии у нее было кольцо? Может, сняла его?

– Нет, зачем же ей его снимать? Кольцо было, рядом с тем, что ей Илья Анатольевич подарил.

– Его сейчас на снимке нет.

– Как нет? – удивился Карелин. – Такого быть не может.

– Сами посмотрите.

Алексей Александрович взял со стола снимок и внимательно вгляделся в его. Обручального кольца на руке Ульяны не было, было лишь то, что ей подарил Полянский.

– Как такое возможно?

– Я не знаю… Быть может, дух не мог забрать кольцо, так как я его с помощью него и вызывала? В общении с духами очень много непонятного… и необъяснимого…

– Даже для Вас?

– И для меня. Я ведь медиум, а не… исследователь природы и поведения духов… Я, собственно говоря, даже не знаю, как это у меня получается…

Анна подумала о том, что сейчас, когда ее дар медиума был слаб в сравнении с тем, что был прежде, вызвать дух при помощи фотографического снимка у нее получилось довольно легко. Дух Ульяны откликнулся сразу. А что до того, что не сообщил ей так много, как она ожидала, так и ранее духи были крайне своенравны и далеко не всегда хотели отвечать на ее вопросы… Кроме того, ей не было так плохо, как иногда раньше, она чувствовала лишь усталость и легкое недомогание… Не так, как, например, когда, взяв карточку, на которой ее отец был со своими однополчанами, она вызывала духов запечатленных на ней офицеров или увидела военную баталию… Может, в ней что-то изменилось, и общение с духами с помощью фотографии – это то, что будет получаться у нее лучше и легче, чем что-то другое? Интересно, будет ли удаваться такое и с нарисованными портретами? Или же это возможно только с настоящим изображением человека, выполненным посредством фотографии, а не с его интерпретацией с помощью красок или карандаша? Надо будет как-нибудь проверить это… О своих размышлениях Анна решила пока не говорить.

Карелин еще раз поблагодарил Анна Викторовну, пожелавшую ему удачи, и они со Штольманом вышли за ворота.

– Яков Платонович, моя дама живет за полицейским управлением, так что нам по пути. Схожу за чемоданом, и сразу на вокзал.

– Мне нужно отправить телеграмму, – напомнил Штольман.

– Я подожду Вас, если Вы не против.

На почте не было других клиентов, и Яков Платонович сразу же подошел к окну:

– Я бы хотел телеграмму…

Он не успел договорить, как начальник почтамта Печкин, стоявший около телеграфного аппарата, сказал:

– Господин Штольман, к чему же было идти самому? Вам бы доставили телеграмму незамедлительно…

– Телеграмма пришла? Вообще-то я пришел отправить свою… А теперь это будет зависеть от того, что в той, что я получил…

Дубельт сообщал, что офицер гарнизона год назад видел Каверина в Твери на почтамте. Он забирал письма до востребования. Теперь ситуация изменилась. Есть сведения от реальных людей, которые, в случае чего, можно оформить как показания. А не только от духа, который за свои слова никакой ответственности не несет, и их, как говорится, к делу не пришьешь… Нужно телеграфировать Белоцерковскому.

– Я получил телеграмму от полковника. Каверин действительно год назад жил в Твери и получал письма до востребования, его видел бывший сослуживец. Я уже послал свою Белоцерковскому, чтоб тот связался с полицией Твери, – сообщил Штольман Карелину, ожидавшему его около здания почтамта.

– Значит, теперь полиция Твери будет заниматься этим, господин Штольман? Они не могут отказать, так как против Каверина все же нет доказательств, одни подозрения?

– Вы правы, доказательств нет. Но то, каким образом Каверин вышел в отставку, может быть нам на руку. Даже если его причастность к делу доказана не была, тот факт, что он был подозреваемым, а потом был с позором уволен из полка, говорит о том, что он человек не обремененный моралью и склонный к тому, чтоб нарушать закон… Кроме того, у меня есть одна мысль. Я очень надеюсь, что это получится. Для этого Вам придется пройти со мной в управление и немного подождать там.

– Конечно, время до поезда у меня есть.

В кабинете Штольман честно сказал Карелину:

– Алексей Александрович, то, что я сейчас Вам предложу, Вам может не понравиться, Вы ведь хотите, чтоб информация о Вашем… своеобразном браке оставалась в тайне. Но все же я прошу Вас подумать и не отказываться сразу. Я хочу пойти к полицмейстеру и попросить его о содействии, для этого мне придется посвятить его в Вашу историю.

Карелин, не думаю ни секунды, ответил:

– Если это может помочь в поисках Тани, даже если это может дать лишь надежду на маленький шанс, я согласен.

Штольман надеялся, что Трегубов согласится, как говорится, приложить руку к делу. Он кратко изложил суть вопроса. Николай Васильевич покачал головой:

– Да, история заковыристая… Жаль девочку, у самого дочери. Мать у нее совсем безголовая… А ротмистр каков мерзавец! От такого действительно можно ожидать чего угодно… Но отпустить Вас, Яков Платоныч, я не могу – Вы ведь об этом хотели просить меня? Действовать в Твери официально Вы не сможете, не Ваша, как говорится, епархия…

– Нет, я хотел просить Вас о другом. Карелин собирается в Тверь. Вы ведь знаете кого-нибудь из тамошнего полицейского управления?

– Знаю, конечно, – кивнул Трегубов. – Полицмейстера, например.

– Николай Васильевич, не могли бы Вы написать ему записку, чтоб розыском Каверина поручили заняться тому, кто хотя бы предпримет попытку, а не только поставит галочку в бумагах… И посоветовали, к кому в случае неудачи Карелин мог бы обратиться – в Твери ведь есть человек, занимающийся частным сыском… Карелин отвезет Вашу записку. Он очень переживает за девочку.

– Ну будем надеяться, до частного сыска дело не дойдет… Яков Платоныч, Вы уж сами составьте письмо – изложите то, что считаете необходимым, а я подпишу.

Через несколько минут полицмейстер поставил свою подпись на письме, которое тут же было отдано Карелину. Яков Платонович уповал на то, что это поможет в поиске Тани или хотя бы в определении местонахождения Каверина.

Комментарий к Часть 10

* Бульотка – небольшой металлический сосуд с носиком как у чайника или сливным краником как у самовара. Нагревается керосиновой или спиртовой горелкой.

========== Часть 11 ==========

– Анна Викторовна, прилечь отдохнуть не хотите? – спросила Марфа, когда хозяин с гостем ушли.

– Нет, я бы наоборот прогулялась. Давай сходим за бульоткой?

– Я бы все же повременила. Но Вам решать, Ваша Милость.

В лавке, где они накануне приобрели самовар, у прилавка стоял молодой человек с мальчиком, похожим на него:

– Нет, Егорушка, пирожное я сегодня купить не могу. Нет у нас на это денег. Я тебе дома варенья или меда на хлебушек намажу, вот и будет тебе пирожное. А в воскресенье Акулина ватрушек и пирожков настряпает. А сейчас чайник надобно купить, наш-то прохудился, течет, паять такой смысла нет.

– Юрий Григорьевич, я смотрю, Вы хозяйством обзаводитесь? – улыбнулась Анна.

– Добрый день, Анна Викторовна! Да, вот чайник совсем негодный стал. Только не знаю, какой лучше. Я в этом ничего не понимаю.

– А вот Марфа Федоровна понимает. Она у Павла Александровича в усадьбе хозяйством заправляла. Мы вчера самовар здесь купили, а сегодня за бульоткой пришли. Марфа, ты ведь поможешь Юрию Григорьевичу чайник выбрать?

– Конечно, помогу.

Марфа поняла, что молодой барин ограничен в средствах, и нашла для него довольно простой, но добротный чайник. Для Их Милостей она выбрала вполне приличную бульотку. И еще новый утюг – не след наряды Анны Викторовны и рубашки Якова Дмитриевича гладить тем, что Штольманам, видно, от хозяев достался. У тех, судя по всему, и вещей деликатных не было. Денег у нее осталось мало, но и новых больших расходов на хозяйство вроде бы не предвиделось.

– Давайте, я подвезу Вас, я ведь на коляске, – предложил Дубровин. – Или же Вы хотите, чтоб Вам покупки из лавки доставили потом?

– Чего же откладывать? Мы, пожалуй, воспользуемся Вашей любезностью, Юрий Григорьевич.

Лавочник вынес к коляске все проданные товары. Анна с Марфой заняли сидение, Марфа с позволения барина взяла на колени Егорку, державшего паровоз. К удивлению Юрия брат пошел к незнакомой женщине без боязни, сам он сел не козлы.

У ресторана Дворянского собрания Анна попросила остановиться на пару минут. Егорка хотел пирожное, она сама тоже бы не отказалась полакомиться. Она купила разных пирожных и записала это на счет Его Сиятельства князя Ливена. Она не злоупотребила добротой Павла – полдюжины пирожных это все же не обед из нескольких блюд на две персоны.

– Давайте я Вам помогу, утюг-то все же не пушинка, – обратился Дубровин к прислуге, когда они подъехали к дому Штольманов.

– Барин, не извольте беспокоиться, я ведь гладить им потом буду, – улыбнулась Марфа.

– Ну тогда я откланяюсь.

– Юрий Григорьевич, зайдите к нам на чашку чая.

– Удобно ли это, Анна Викторовна? Да и не один я, а с Егорушкой…

– Это еще лучше, что двое гостей. Проходите, пожалуйста.

Марфа подумала о том, что, скорее всего, Анне Викторовне надо побеседовать с молодым барином, а какой разговор, если ребенок будет мешать.

– Егорка, я сейчас самовар разжигать буду. Оставайся со мной на улице, с паровозом поиграешь, по лавке его покатаешь или по крыльцу, а то в доме-то по половикам неудобно.

Егорка посмотрел на Юрия, тот кивнул:

– Оставайся, Егорушка. Только будь осторожен, по двору не бегай, ни Марфу Федоровну, ни самовар не сшиби.

– Вы присаживайтесь, Юрий Григорьевич, где Вам удобно, – пригласила Анна гостя.

Дубровин занял одно из кресел, Анна села в другое.

– Хороший у Вас Егорка, – похвалила она воспитанника Юрия.

– Хороший, робкий только, сейчас все со мной да с Акулиной нашей. Других сторонится. Удивлен, что он к Марфе Федоровне так легко пошел.

– Марфа умеет с детьми обращаться, она своих братьев помогала растить, а потом няней у дочек одного помещика была, затем их камеристкой стала… А когда к Павлу Александровичу в усадьбу приезжал его брат Дмитрий Александрович с сыном Сашей, она няне помогала за Александром Дмитриевичем ухаживать. Она очень привязана к нему.

– Александр Дмитриевич, получается, брат Якова Платоновича, законный сын его батюшки? Сильно, наверное, горевал, что батюшка его умер… Теперь только он своей матушке опора, хоть и молод еще, наверное…

– Юрий Григорьевич, Александру восемнадцать, Дмитрий Александрович поздно женился. А жена его умерла, когда Саше был год, она была слабого здоровья.

– Вот как… Значит, князь один сына воспитал…

– Вместе с Павлом Александровичем, который Александра тоже очень любит.

– Отец и дядя. Хорошо, что двое… Я вот у Егорушки, можно сказать, один… Вам, должно быть, Яков Платонович рассказал, кем мне Егорушка приходится…

– Рассказал, – не стала скрывать Анна. – Он – Ваш брат, незаконный сын Вашего умершего отца.

– Так оно… Только люди другое могут подумать, зовет-то он меня тятенькой…

– Юрий Григорьевич, так ведь Вы и будете ему по существу родителем. Пусть лучше Вас зовет тятенькой, чем барином. А подрастет немного, поймет, что Вы его брат, а не отец… А что до злых языков, то пусть судачат. Добрые люди о другом подумают, что даже если Егор – Ваш сын, Вы его к себе забрали, а не бросили… А через какое-то время сплетни утихнут.

– Вы правы, Анна Викторовна… Только пока я предпочел бы, чтоб появляться в городе поводов не было. Или чтоб одному ездить. Только вот Егорушка оставаться дома без меня отказывается. А в город нужно, то одно, то другое, то в лавку, то в библиотеку…

– Юрий Григорьевич, мы ведь с Вами ранее помимо библиотеки, собственно говоря, и не общались. А ведь могли бы…

– Анна Викторовна, я хотел этого, – признался Юрий, – только… кто Вы, и кто я… Вы такая образованная, такая… прогрессивная… да еще медиум… А я неуч и в последние годы больше с крестьянами, чем с помещиками дела имел… Куда мне до Вас… и ранее-то… а сейчас и подавно… Вы вон за начальника сыскного отделения замуж вышли, а он из самого Петербурга… да еще и княжеский родственник… Яков Платонович хоть меня и приглашал к Вам, но, скорее всего, он это из вежливости сделал. Ему, наверное, не понравилось бы, что Вы с таким лапотником как я знакомство свели… Да еще после того, как я в такой ситуации оказался…

– А вот это совершенный вздор, Юрий Григорьевич! Яков Платонович не ханжа. Если пригласил Вас, значит, от души. И я очень рада видеть Вас у нас дома. И Вы вовсе не лапотник, а учиться никогда не поздно, главное, желание иметь.

– Мне бы Егорушку выучить. А сам я уж как-нибудь… – Дубровин махнул рукой. – Или правда тоже потом учебой заняться?

– Непременно, Юрий Григорьевич. Как возможность появится, так и сделайте это. Предки-то Ваши ведь, наверное, все же какое-то образование получали. Чем же Вы хуже их?

– Да, все они были образованы, даже папаша мой никудышный. И я бы мог хоть в гимназии выучиться, если бы не его пьянство и мотовство… Вам, Анна Викторовна, наверное, такое трудно понять. Вон, Ваши родители постарались, чтоб Вы гимназию закончили. А Его Сиятельство, отец Якова Платоновича, и вовсе какое ему образование обеспечил.

– Это так, Юрий Григорьевич. Но скоро Вы сами себе хозяин будете, не так долго и осталось.

– Да, полтора года всего. Так, наверное, и поступлю, не только Егорушке, но и себе учителя найму. А Вы мне пока книгу какую хорошую посоветуйте. Чтоб жизненная была… но не очень сложная

– Жизненная… – задумалась Анна. – «Отцы и Дети» Тургенева не читали? Там много про жизнь, про людей разных. Правда, легкой я ее назвать не могу. Я ее давно читала, а Яков Платонович в прошлом году. Если не ошибаюсь, она среди книг, что у него сундуке. Я могу посмотреть.

– Нет, Анна Викторовна, не утруждайте себя. Я в библиотеку заеду и эту книгу там возьму и каких-нибудь книжек, чтоб Егорке почитать. А сами Вы сейчас что читаете?

– Я – английские романы. Мне Павел Александрович дал на время. У него в усадьбе прекрасная библиотека, есть книги на любой вкус.

– А я могу посмотреть на тот снимок Его Сиятельства и Якова Платоновича, что был в газете?

– Можете, конечно.

– Как же Яков Платонович похож на своего батюшку и на дядюшку тоже. Как хорошо, что у Вас есть семейные фотографии.

– А у Вас, Юрий Григорьевич, разве нет?

– У меня только несколько, в основном со стороны Черкасовых, то есть Затонские. Карточка матушки Веры Васильевны до ее замужества, та, где мы с ней и дедом Василием Савельевичем и с бабушкой Таисией Степановной, когда я маленький был, и пара с дедом и бабкой. А те, где родня со стороны Дубровиных, были да сгорели. Кроме одной, где я со своими родителями и дедом Илларионом Ардалионовичем, отцом папаши моего. Она в моей комнате стояла.

– Фотографии сгорели?

– Да, папаша мой в кабинете как-то пожар учинил – по пьяни сигару помимо пепельницы на бумаги бросил, а те и занялись… Немного и сгорело – стол его да ковер… Меня Яков Платонович про родню мою спрашивал, а я даже не вспомнил, что бумаги некоторые семейные тогда и сгорели, они в ящиках стола были.

Анна погрустнела – она так надеялась, что у Юрия есть фотографии Дубровиных. И она, возможно, с их помощью могла бы попытаться вызвать их духов, чтоб узнать, не являются ли они с Юрием родственниками, как предположил Яков

– Анна Викторовна, я Вас расстроил чем-то?

– Нет, я только подумала, что семейные документы и снимки жалко… Но могло быть и хуже, если бы дом сгорел.

– Уберег нас тогда Господь, Степан с Пахомычем потушили.

– А отец Ваш тогда в кабинете был?

– Нет, спал в своей спальне, без задних ног. Пахомыч не посмотрел, что барин, так его выбранил, что папашу даже проняло. Он курить бросил, представляете? Видно, правда, сгореть заживо побоялся, так его Пахомыч настращал. А то бы и правда рано или поздно дом сгорел, папаша ведь, бывало, совсем не соображал, что делал… С огнем-то и трезвому надо быть осторожным, а пьяному и подавно…

– А я вот, представьте себе, опасаюсь самовар разжигать.

– А зачем Вам это делать, Анна Викторовна? У Вас Марфа Федоровна для этого есть.

– Она ведь только приходит к нам. А чаю и без нее выпить хочется. Пойду-ка я посмотрю, самовар, должно быть, закипел уже.

– Ваша Милость, как хорошо, что Вы вышли. Мне самовар нести надо. Егорушка, ты с барыней Анной Викторовной иди к тятеньке.

Анна повела мальчика к Юрию, а Марфа внесла в дом самовар и перелила кипяток в новую бульотку. Затем принесла в гостиную ее и чайный сервиз, а также пирожные, печенье и конфеты.

– Анна Викторовна, Вы уж не обижайтесь. Я быстро чай попью, чтоб Егорушке еще не ждать… Вы же, наверное, его с собой за стол не посадите…

– Это почему же? Чем он провинился, чтоб его за стол не садить? – нахмурилась Анна. – Он что же дома у Вас не в столовой, а в кухне ест? – она поняла, что имел ввиду Юрий – что, возможно, несмотря на свои взгляды, ей будет неприятно иметь за столом ребенка крестьянской девки.

Юрий увидел, что Анна Викторовна догадалась, о чем он вел речь. Ему стало не по себе – такая добрая душа, а он ее, видимо, обидел своим суждением. Нужно было как-то выйти из неловкой ситуации.

– Нет, дома я его с собой за стол сажу. Но ему Михей сиденьице сделал, чтоб на стул ставить. Так-то его из-за стола совсем не видать будет…

– А мы Марфу попросим, чтоб она Егорку на коленях подержала. И Егорку подержит, и чая с нами выпьет… если Вы не против…

– Как я могу в гостях против быть? Я дома с Акулиной тоже вместе обедаю. Она как Марфа Федоровна – ключница. Она всегда ко мне хорошо относилась, еще я когда в детстве с матушкой к деду приезжал… Марфа Федоровна, Вы уж Егорушке дорогую посуду не ставьте, побьет еще, попроще какую-нибудь дайте.

Марфа чуть усмехнулась и принесла фаянсовые чашку с блюдцем. Усадила Егора к себе на колени, а Анна Викторовна налила всем чаю.

– Егорушка, выбирай, какое тебе пирожное, – предложила она мальчику.

Егорка посмотрел на Юрия, тот покачал головой:

– Анна Викторовна, так не пойдет. Я же видел, что Вы пирожные купили в ресторане Дворянского собрания, а не в кондитерской. В кондитерской и то дорого, я одно покупал, мы его с Егоркой разделили. А в ресторане и вовсе цены поднебесные. Вы же пирожные для себя с Яковом Платоновичем взяли. Мы с Егорушкой и печеньем обойдемся.

– Для нас с Яковом Платоновичем тоже пирожные есть, а эти я специально для нас всех купила. Гости к нам, Юрий Григорьевич, ходят крайне редко, поэтому ради такого случая я решила купить то, что уж точно всем понравится. Мы эти пирожные ели, когда Павел Александрович приглашал нас с Яковом Платоновичем и моими родителями в ресторан, – о том, и сейчас счет будет оплачен князем Ливеном, Анна откровенничать не стала. – Так что прошу Вас.

– Тогда Вы, Анна Викторовна, сначала.

Анна купила не самые дорогие пирожные – для гостей эклеры и бисквит с кремом. Себе на вечер она оставила корзиночку с желе и фруктами, а Якову эклер. Значит, она возьмет бисквит.

– Анна Викторовна, не будет ли это непростительным нарушением этикета, если я решусь разрезать наши с Егоркой пирожные на половинки, чтоб Егорушка попробовал оба.

– Юрий Григорьевич, пожалуйста, делайте так, как Вам угодно.

Егорка получил половину эклера и половину бисквита с розочкой. Марфа взяла оставшийся эклер. Ей приходилось немного отклоняться, уворачиваясь от Егорки, орудовавшего ложкой. Она вспомнила свое детство, вот так она держала на коленях кого-нибудь из братишек, когда кормила. Теперь все трое взрослые мужчины. Василек самый младший Авдею в лавке помогает, Гаврюшка столярным делом занялся. А Ванюшка, который изо всех братьев мощной фигурой больше всего в отца пошел, кузнецом стал, как тот по молодости. И никто из четверых братьев не любитель писать письма, как она и сказала доктору Милцу. Напишут раз в пару лет, сообщат, что ребенок очередной родился или помер кто. Даже не написали вовремя, что матушка умерла. Отдалились они, конечно, друг от друга, особенно когда Евдокия Ивановна ее в услужение Пшеничниковым отдала, но ведь мать, другой у нее никогда не было. Она бы на похороны съездила, ехать-то всего несколько часов, уж князь бы отпустил на пару дней. Но что теперь вздыхать, чужие они теперь с братьями, с ее барышнями и то ближе, хоть она барышням и не ровня. Вон дети Лидии Даниловны, когда поменьше были, всегда к ней на колени забирались, а про племянников она даже не знает точно, сколько их сейчас и как всех зовут…

Егорка доел свои пирожные и попросил:

– Малфа, дай конфетку.

Юрий услышал это и строго сказал:

– Егорушка, ты уже довольно сладкого поел, нельзя все, что на столе стоит, просить. Барыне Анне Викторовне с Марфой Федоровной тоже нужно оставить. В другой раз конфетку получишь.

Анна подумала, что сейчас Егорка заревет. А он спросил:

– Балыня, когда я снова плиду, ты мне конфетку дашь?

Анна еле сдержалась, чтоб не расхохотаться. Юрий покраснел.

– Егорушка, если нас еще пригласят, Анна Викторовна сама даст тебе то, что сочтет нужным.

– Егорка, я сейчас конфет дам, только не тебе, а тятеньке. А он тебе завтра к чаю даст. Договорились?

Егор кивнул.

– Не нужно, Анна Викторовна…

– Нужно. Марфа, сделай кулек из газеты и положи гостинец.

– Анна Викторовна, я Вам на днях варенья крыжовенного пошлю, его Акулина так варит, как никто другой, у нее какой-то секрет имеется. И меду баночку, у нас своя пасека.

Анна хотела отказаться, но Марфа, которая протянула Юрию кулек с конфетами, ее опередила:

– Вот спасибо, барин Юрий Григорьич! Варенье – это хорошо, а медок и вовсе – на случай если простынет кто.

– Я тогда с Акулиной передам, как она в город поедет. А сейчас, Анна Викторовна, я откланяюсь, мне еще в библиотеку надо за книгами. Спасибо Вам за гостеприимство. Поклон Якову Платоновичу от меня передайте.

– Непременно передам, – пообещала Анна Викторовна.

– Марфа, зачем ты согласилась варенье с медом принять? Разве мы купить не можем? – спросила Анна, когда гости уехали.

– Можем, только надо было Юрию Григорьевичу уважение оказать, он от души предлагал. Ему совестно, что он Вас в такие траты ввел, а сам он ответить Вам тем же не может, нет у него денег на подобное угощение. Вот и предложил то, чем, как говорится, сам богат, что у него свое в поместье. А приходить и, как ему кажется, объедать кого-то он не приучен. И Егорку тому же учит. И правильно. Чтоб ребенок понимал, что можно, и что нельзя. А то вырастают такие, что только о себе думают, как бы урвать побольше. Сашеньку вон тоже с малолетства учили, что и как, приличным молодым человеком стал.

– А в детстве Саша Павлу Александровичу один блинчик из стопки дал, – засмеялась Анна, – тот сам рассказал.

– После этого, верно, Дмитрий Александрович ему наставление прочитал, что так поступать нехорошо. Что нужно предложить все, не думая, сколько другой человек возьмет. Потому как воспитанный человек сам больше одной штуки не возьмет. А в окружении князей люди все же по большей части воспитанные.

– Марфа, ты, думаю, прямо словами Дмитрия Александровича сказала, – улыбнулась Анна.

– Слышала много раз, как он с Сашенькой разговаривал. Учил его, конечно, что к чему. Спокойно, рассуждениями да примерами. А не криком или хуже того розгами, как некоторые… Юрий Григорьич вон тоже Егорку словами, а не затрещинами жизни учит.

– Хороший человек Юрий.

– Хороший, добрый, не пустоголовый, скромный, Егорку любит. Только как его угораздило в такие-то годы ребенка заиметь? Он ведь не намного Александра Дмитриевича старше, а мальчонке года четыре на вид… Небось, и не чаял, что особа, с которой он амурничал, такой сюрприз ему преподнесет… – вздохнула Марфа. – Он ведь не женат?

Анна тоже вздохнула – вот даже Марфа решила, что Юрий – отец Егора. А что еще посторонний человек может подумать, если Егорка так похож на Юрия?

– Юрию девятнадцать и он не женат. Но он Егорке не отец, а брат, – объяснила она. – Их отец пьяница с крестьянкой… Так Егор и появился… Отец умер недавно, поместье, как оказалось, прокутил. Матери Егорка не нужен. Юрий и привез его к себе в имение, которое унаследовал от деда по матери, так как любит брата, а из родных у него тут никого не осталось.

– Вот ведь какую ношу себе на плечи взвалил – за чужие грехи лямку тянуть взялся… А что же поместье совсем махонькое с гулькин нос или никакого дохода не приносит, раз Юрий Григорьевич каждый медяк считает?

– Ему дед попечителя из Петербурга назначил, чтоб отец и это имение не промотал. А попечитель, офицер в отставке, очень строг насчет финансов, вот Юрий и крайне осторожен с тратами. И кроме того, боится, что попечитель может принять какие-нибудь меры, чтоб он не мог оставить Егора у себя.

– Так надо Павлу Александровичу сообщить об этом. Пусть бы тому опекуну нанес визит. Уж при его-то должности этот отставной офицер должен к нему прислушаться…

– Марфа, Яков Платонович уже пообещал Юрию, что напишет князю.

– Значит, Его Сиятельство съездит к тому господину в скором времени. Ребенку у молодого барина хорошо, но на него деньги нужны. Приодеть бы его, а то ведь барчонок… хоть и наполовину… Крестьянским сыном-то не выглядит, в папашу их общего, видно, пошел, раз с Юрием Григорьичем так на лицо схож.

– Я хочу в одной семье вещи попросить, которые сыну хозяев подарили, а они ему малы, чтоб отдали их или в счет моих уроков с их дочерью дали. Только Яков Платонович сомневается, что дадут – Егорка-то видишь, из какой семьи…

– Ну не дадут, так материи купим, я ему хоть пару рубашек сошью. Это-то я умею. Только это отложить придется немного, я ведь еще утюг сегодня купила…

– Марфа, как Яков Платонович жалование получит, пойдем ему белье покупать и для Егорки ткани купим. И анютиных глазок тоже, как хотели…

– Так и поступим, Анна Викторовна… А сейчас я со стола уберу и делами займусь. Хочу новый утюг опробовать. Вчера только пару рубашек для Якова Дмитриевича накрахмалила, а сегодня остальные надобно бы. И ужин приготовлю. Вы что-нибудь хотите, Ваша Милость?

– Блинчиков, таких как Харитон печет хотелось бы, – помечтала Анна, – но ты ведь не умеешь такие…

– Такие как он, никто не умеет. Простые умею. Но и мои вкусные будут, ежели их сдобрить крыжовенным вареньем или медом, что Юрий Григорьич обещал послать.

– Ну тогда подождем. А ты приготовь то, что сама решишь.