Текст книги "Только сердце подскажет (СИ)"

Автор книги: Марина Леманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

– Аня! Мы дома! – два похожих друг на друга мужчины ввалились в дом Штольманов.

– Яков!! Павел Александрович!! Да что же это такое?!

– Аня, да какой он тебе Павел Александрович? После всего-то… Павел он и есть Павел… Что для меня, что для тебя… – пробормотал Штольман.

– Я спрашиваю, что это такое?

– Я же тебе говорил, что она будет ругаться… на нас обоих… что мы… выпили с тобой… – попытался собрать свои мысли в кучу Яков Платонович.

– Выпили?! Вы напились! Оба! В стельку!

– Э нет, Аня, не в стельку, – попытался протестовать Ливен, который был чуть трезвее племянника и чуть лучше держался на ногах, но все же решил не рисковать и присел на диван. – Мы же сами домой пришли… точнее на извозчике приехали… Аня, сделай мне чаю покрепче… И я поеду… Извозчик ждет…

– Павел, куда ты собрался?

– В гостиницу, куда же еще? Поезд на Петербург я… пропустил… Или это он… без меня уехал… Придется завтра…

– Никуда ты в таком виде не поедешь! Здесь останешься!

– Аня, ты ему на диване и постели… – раздался голос Штольмана, которого Павел посадил в кресло.

– Да уж без тебя знаю! Нет, куда это годится! Раньше хоть один другого приводил, а сегодня оба… хороши! За что мне все это? Вам еще дядюшки Петра для полной компании не хватает…

– Аня… мы больше так не будем… – пообещал Павел.

– Так я вам, Ливенам, и поверила! Павел, ты зачем приехал, напиться? И Якова споить?

– Я… я в гости к вам приехал… А то что мы с Яковом выпили… это так получилось… нечаянно… – Ливен подумал о том, что никогда в жизни его никто так не ругал за то, что он крепко выпил… Но это стоило того, чтоб Яков все же… проникся ситуацией… и сделал правильные выводы…

Яков Платонович сидел и глупо хихикал – не одному ему сегодня досталось от Анны, Павел тоже попал под ее горячую руку.

– Яков, а тебе что смешно?

– Я не смеюсь… Я… так улыбаюсь… Аня, ты такая хорошенькая, когда сердишься.

Анна вышла за ворота. Извозчик все еще ожидал барина.

– Вы извините, дядя никуда не поедет, у нас останется. Сколько я Вам должна?

– Так со мной уже рассчитались. Тот господин, что ехать в гостиницу хотел… Он тут свою трость и саквояж оставил. А другой только трость. Вы уж их заберите. А то еще скажут потом, что я это… прикарманил их…

Анна забрала обе трости и саквояж, поставила их около вешалки в их маленькой прихожей. Принесла с кухни бульотку и налила чая Павлу.

– Яков, а ты чай пить будешь? Или сразу спать пойдёшь?

– Я… только пару глоточков… и пойду…

Но, начав пить чай, Штольман и не заметил, как выпил всю чашку.

– Увидимся утром.

– Тебе помочь дойти до спальни? – предложил Павел.

– Спасибо, не нужно… Если что, я за стенку подержусь, – хмуро сказал Яков Платонович… Всем спокойной ночи.

Он пожелал спокойной ночи. А будет ли у него самого спокойная ночь? Придет ли Анна к нему в спальню, чтоб разделить с ним супружескую постель? Или останется на всю ночь в гостиной с Павлом? Павел приехал за несколько сот верст, чтоб повидать ее – в этом Яков не сомневался… Анна хоть и ругалась, но была обрадована появлением Павла… так как, по его словам, они стали близкими друг другу людьми… близкими людьми… близкими… Насколько близкими?.. Анна была рада видеть Павла, но не смутилась, как жена могла бы почувствовать неловкость, если б любовник заявился при муже… Да что же за… нелепости лезут ему в голову?!.. Нет, о том, что Анна могла изменить ему, он на самом деле не думал. Его Анна была не такой… не такой, как другие женщины… О том, что Павел попытается… соблазнить Анну да еще в его доме, он тоже не думал. Не такой Павел человек… И даже если бы Павел ранее хоть как-то проявил интерес к Анне как… к привлекательной женщине… Анна, скорее всего, после этого стала бы относиться к нему… настороженно… Возможно, старалась бы найти предлог, чтоб не находиться с ним рядом, в одной комнате… А этого не было… Если Павел попросит ее остаться с ним, внемлет ли она его просьбе? Она останется, а Павел… будет смотреть на нее своими зелено-голубыми глазами, улыбаться ей… быть может, заигрывать с ней, флиртовать – это же князь Ливен, дамский угодник… А он сам в это время будет лежать один и думать, что делать, то ли оставить все как есть и попытаться внушить себе, что в другой комнате ничего не происходит… То ли вернуться в гостиную и… возможно, увидеть то… чего бы он не хотел видеть… Но что тогда будет – он не мог представить… точнее не хотел представлять… так как ничего хорошего бы не было… С этими нерадостными мыслями Штольман переоделся в пижаму и лег на свою сторону кровати, уткнувшись лицом в любимую подушку, которую, как призналась Анна, Мария Тимофеевна вынудила ее взять в дополнение к отложенной ей самой горе постельных принадлежностей, составлявших часть ее приданого.

– Аня, не сердись на меня. Так было нужно. Для Якова, – совершенно обычным тоном сказал Павел после того как Яков вышел из гостиной, а он сам сделал несколько глотков крепкого чая. – Я приезжал поговорить с ним… о нас с тобой… Я не мог этого скрывать от него… Это было бы неправильно, непорядочно по отношению к нему… Да и я места себе найти не мог… – признался он. – Я приехал, как только появилась возможность, как и обещал тебе в записке. Не мог не приехать… Мы поговорили. Яков все понял… – Ливен очень надеялся, что Яков понял… но понял ли… все… до конца… это могло показать только время… – Тебе не о чем беспокоиться, девочка моя… – постарался он убедить Анну… и себя самого.

– Поэтому Вы такие пьяные? Под коньяк разговаривали?

– Под коньяк… А как же еще? Мы же Ливены, – усмехнулся Павел. – Аня, я допью чай и поеду.

– На чем? Извозчика я уже отпустила.

– Ну так дойду, сам. Это ведь не так далеко. Аня, я пьяный, но не до такой степени, чтоб не разбирать дороги.

– Павел, оставайся. Я правда постелю тебе на диване… Не нужно… играть с судьбой… в Затонске всякое бывает… Зачем Штольману лишнее расследование?

– Ну если ты беспокоиться о том, чтоб твоему мужу не прибавилось лишней работы, то придется остаться…

– А ты думал, я за тебя волнуюсь? – на лице Анны появилась легкая ухмылка.

Ливен ответил совершенно серьезно:

– Думал, что да… Родная моя, я знаю, что волнуешься. За нас обоих. Не нужно. Это было в первый и я, надеюсь, в последний раз.

– Павел, это уже во второй раз. Ты забыл про Петербург.

– Аня, тогда я был почти совсем трезвый. Не как сейчас. Да и сейчас я в норме. Я же говорил тебе, что мне нужно довольно много, чтоб действительно напиться. А я этого сделать и не пытался, мне нужно было… чтоб только немного развязался язык… а голова все еще оставалась светлой…

– То есть, ты притворялся более пьяным, чем был?

– Ну да… Не с полчашки чая же я мгновенно почти протрезвел.

– Зачем?

– Затем, что говорят, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке… Если говорил что-то в сильном подпитии, то, значит, правду, обмануть Якова не мог… Все, что мне было нужно – чтоб он поверил, что у нас чистые отношения… Я все сделаю, чтоб вы с ним были счастливы. Все… Анюшка, иди к нему, он тебя ждет…

– Он уснул уже, наверное, он же крепко выпил… А мне еще убрать тут нужно, чашки помыть. Марфа уехала с моей мамой к ее сестре.

– Девочка моя, тебе не о немытых чашках надо думать, а о Якове… Я все сам уберу, чашки помою…

– Его Сиятельство будет убирать посуду и мыть чашки? До чего же докатился мир, – покачала головой Анна.

– Я сейчас не Его Сиятельство, я сейчас Павел, который приехал к своей семье… И я не белоручка, я много что умею, хотя у меня в этом нет необходимости, так как обычно мне все же прислуживают… За свой сервиз не беспокойся, чашки я не разобью. А если уж разобью, то куплю для Вас новый, мейсен, если ты захочешь… Аня, иди к Якову, он тоже не такой пьяный, как тебе показался, поверь мне… И он не спит, тебя ждет… Ждет, чтоб спросить, любишь ли ты его – сказал Павел вслух, а про себя добавил «и меня». – Он тебя очень любит… И ревнует, конечно… В данный момент ко мне… А вообще – к любому, кому ты окажешь внимание, или кто окажет его тебе… Такой уж он человек… И не отказывай ему в ласке… если он попросит… даже если он такой, как сейчас… Ему сейчас это очень нужно… Иди, только принеси мне подушку и что-нибудь укрыться, а я сам себе потом постелю.

– Ты… не уйдешь? – с опаской спросила Анна.

– Не уйду. Правда, лягу спать.

Анна принесла Павлу подушку и простыни, как он просил. Он взял ее за руку, подержал несколько мгновений и поцеловал ладонь:

– Все будет хорошо, родная моя. Ну иди же, Яков тебя уже заждался.

Анна зашла в их с мужем спальню. Яков лежал на своей стороне кровати и, казалось, спал, уткнувшись лицом в подушку. Она переоделась в ночную сорочку и легла рядом.

– Аня, ты меня любишь? – не поворачиваясь, спросил Штольман более трезвым голосом, чем говорил в гостиной.

– Конечно, люблю. Очень. Ты же знаешь.

– А его?

– Что его?

– Его… любишь? – смог все же произнести Яков.

– А ты? – снова вопросом на вопрос ответила Анна.

– Он мне… стал дорог.

– Вот и мне он стал дорог. Но люблю я тебя и всегда буду любить. Ты ревнуешь?

Штольман наконец повернулся к Анне.

– Ну а ты как думала? Конечно, ревную…

– Напрасно.

– Аня, Павел… красивый мужчина, князь, с состоянием… со всем, что пожелает женщина…

– Только вот я его не желаю, ни с титулом, ни с состоянием. Никак. Я желаю лишь одного, чтоб он встретил женщину, которую он смог бы полюбить и с которой мог быть по-настоящему счастлив… Но он все еще любит Лизу…

– Что?! – Яков приподнялся на локте. – Все еще любит Лизу?! Через столько лет?

– Да, через столько лет.

– Может, он просто хотел, чтоб ты так думала? – с сомнением спросил Штольман. Возможно, Павел говорил о чувствах к Лизе потому, что боялся… что Анна, которая стала ему дорога… отдалится от него, если он скажет о своих чувствах к ней самой… что он отпугнет ее своим признанием…

– Ничего он не хотел. Я сама это знаю… И мне его очень жаль.

– Жаль? Почему?

– Потому что из-за этого он не может полюбить никакую другую женщину… Он живет любовью к Лизе, воспоминаниями о ней… Яков, я не сказала тебе, что видела дух Лизы…

– Я знаю, Павел сказал мне об этом.

– Мне кажется, у него возникло… расположение ко мне… потому что я видела Лизу… Что я для него… как бы связующее звено… между ним и Лизой… хотя бы в таком виде, как духа…

– Аня, он… одержимый? – на лице Якова Платоновича появилось тревожное выражение. – Я за ним странностей не замечал. Он мне казался весьма здравомыслящим человеком.

– Яков, он просто несчастный. Несчастный потому, что не может позволить себе быть счастливым с какой-то другой женщиной кроме Лизы… Я спросила его, хотела бы Лиза, чтоб он так страдал. Он ответил, что Лиза была не таким человеком, она хотела бы, чтоб он был счастлив… Но нельзя быть счастливым, если сам этого не хочешь… И нельзя сделать человека счастливым насильно… Он сам должен к этому прийти… Мне кажется, он уже на этом пути… Но семнадцать лет просто так не перечеркнешь и из жизни не выкинешь… Яков, ему тяжело. Он нес в себе это столько лет один, и поделиться ему было не с кем… А тут я… кто видел Лизу, с кем можно было поговорить о ней… Мне хотелось помочь ему… хоть как-то… И я очень надеюсь, что мне это хотя бы немного удалось… И ты бы ему помог…

– Аня, а я чем могу ему помочь? Я ведь не могу с ним о Лизе разговаривать… по душам… Думаю, ему было бы неловко…

– Яков, ну, конечно, не о Лизе… Может, о графине бы поговорил… ведь такая хорошая женщина…

– Анна, он взрослый мужчина, сам разберется со своими любовницами…

– Любовницами? – усмехнулась Анна. – Я же тебе говорила, у него одна любовница – Наталья Николаевна… Да и она… похоже, не очень-то ему нужна…

– Что значит, не очень нужна? Он что же… уже не так… пылок… как мужчина?

– Яков, ну я-то откуда могу знать, каков Павел как мужчина? Я вообще не про это… Я про то, что он с ней, скорее всего, потому что… так нужно… Потому что у князя должна быть любовница…

Штольман подумал о том, что сейчас, когда Павел так сблизился с Анной… графиня нужна ему… как телеге пятое колесо… Нет, и пятое колесо может, конечно, пригодиться… когда оно запасное…

– Аня, князь выбрал себе подходящую по положению и вкусу даму, которой он позволяет присутствовать в своей жизни… когда без любовницы не обойтись… Это обычное явление в высшем свете… О чем тут говорить? Личная жизнь Павла – это его личное дело, – сказал он и подумал «пока это не касается Анны». – У меня есть своя личная жизнь. С тобой, – он придвинулся ближе к жене и обнял ее. – Аня, прости меня, что я сейчас такой… но я по тебе соскучился… очень… Я не посмею целовать тебя, но я… так хочу быть с тобой…

========== Часть 17 ==========

Когда Анна ушла к Якову, Павел налил себе еще одну чашку чая, на этот раз еще крепче, чем сделала ему Анна. Снял пиджак, галстук и жилет. Убрал со стола, вымыл и вытер чашки, не разбив ни одной. Он усмехнулся, зачем он платит Марфе жалование, если моет посуду в доме Якова и Анны сам… Выгнал из себя еще часть хмеля, умывшись холодной водой. Постелил себе, разделся до белья – он бы не делал этого, так как был почти уверен, что ночью Анна придет проверить, не ушел ли он, но утром просить Анну гладить ему мятые брюки он бы не решился. Позже сквозь дрему он почувствовал, что к нему подошли. Он знал, что это была Анна… по родному запаху. Его чувствительный нос уловил, что теперь к ее запаху примешивался запах мужчины и запах любви… Значит, Яков с Анной не поссорились. Яков, хоть и бешено ревновал, не стал устраивать сцен, и они с Анной насладились плотской любовью, как он очень надеялся… Анна поправила на нем простынь, которая немного сползла. Он улыбнулся ее заботе… и тому, что у нее с Яковом все хорошо… и проспал до утра… впервые спокойным глубоким сном с того времени, как он не мог найти себе места перед ее отъездом и после него…

Утро у него началось в домашних хлопотах. Он поставил самовар, накрыл на стол, затем перелил кипяток в бульотку, заварил чай и взял для себя фаянсовую чашку из набора, который купил для Анны в дорогу. Он попросил лавочника в Царском Селе, чтоб для него нарисовали на посуде звезды и луну, поскольку Анне понравился морской пейзаж, на котором корабль был запечатлен на фоне ночного неба. Скромный набор стоял в буфете рядом с более дорогой фарфоровой посудой, значит, хозяева им не побрезговали. Чай из темно-синей чашки со звездами показался ему таким же вкусным как из той, что была из сервиза «Времена года», что он получил от Лизы – для него самого и кого-то еще, кто, как она надеялась, станет для него дорогим человеком…

Ливен освежился в маленькой ванной, в очередной раз отдавая должное русской смекалке – кто-то догадался приспособить вместо ванны большое корыто. Но и такая неказистая ванна была огромным преимуществом дома, где жили Яков с Анной. Не нужно было носить воду, а можно было просто открыть кран и помыться – если, конечно, на улице лето, и вода в водопроводе не ледяная. Бриться в маленькой темной комнатке он не решился, пришлось делать это в кухне, где было гораздо больше света и места. Он надел чистую белоснежную рубашку.

Уже было время голубкам вставать, иначе Штольман мог опознать на службу. Он подошел к двери спальни Якова и Анны и услышал еще одно подтверждение тому, что у Анны с Яковом все благополучно. Это радовало его сердце. Пусть еще помилуются, как сказал бы Саша. Работа не волк, в лес не убежит… Сам попил чая с печеньем, прочел в «Затонском Телеграфе» статью про Его Сиятельство князя Ливена и его племянника, а также местные новости… С улыбкой посмотрел на свой снимок с Яковом на пианино и на портрет Дмитрия, Катеньки и маленького Якова… Взял с пианино молитвенник Ливенов и раскрыл его. Из книги выпал конверт. Словно предчувствуя что-то нехорошее, он вытащил из него листок бумаги, на котором как и на конверте старческим почерком было написано «Избавим город от скверны». Внутренне чутье, развившееся у него за много лет его особой службы, сказало ему о том, что это отнюдь не шутка. Он положил конверт в тайное отделение своего саквояжа. И пошел поднимать Якова. Вряд ли полковник Трегубов обрадуется, если начальник следственного отделения настолько припозднится. Хотя если Штольман придет вместе с дядей князем, он и рта раскрыть не посмеет…

Ливен постучал в дверь, за которой уже было тихо:

– Ваша Милость, Яков Дмитриевич, вставайте, а то на службу опоздаете. Я для Вас чай сделал и воды согрел.

Из-за двери послышался смех. Через несколько секунд из спальни вышел Яков – в такой же клетчатой пижаме как у него самого. Счастливый, даже скорее светившийся от счастья Яков. При виде его, Павел улыбнулся.

– Чему ты улыбаешься?

– Ну во-первых, приятно посмотреть на мужчину, у которого с женой счастливая жизнь… А во-вторых, у меня точно такая же пижама.

Пижама, которая была и у него самого, напомнила ему, как ночью, когда нашли тело садовника, Анна пришла к нему в кабинет, а он уже лег спать в примыкавшей к нему спаленке. Анна увидела на узкой холостяцкой кровати мужчину в знакомой пижаме и приняла его за Якова. Тогда она попросила его не говорить Якову о том, что она приходила к нему в комнаты ночью, он пообещал это, в свою очередь взяв с нее слово, что она не расскажет Якову о том, что он приносил ее на руках в ее спальню… Они с Анной подтрунивали друг над другом, и не только тогда, и это ему нравилось…

– Ваша Милость, Яков Дмитриевич, – продолжил в том же духе, что и прежде Ливен. – Извините, что от Ваших важных занятий оторвал, только уже девятый час, а Вы все еще в постели…

– Сколько?! – с лица Штольмана сползла счастливая улыбка. – Должно быть, часы в спальне остановились…

– Да не смотрел ты на часы, не до этого тебе было. Ты на жену свою смотрел, как она прекрасна, когда Вы… возносились на небеса на крыльях любви… – чуть усмехнулся Павел в коридоре по пути на кухню.

Штольман еще ночью, после того, как разделил с Анной любовное блаженство, и она заснула в его объятьях, думал о том, что сказал ему Павел… что Анна стала ему очень дорога… Он представлял, что Анна не просто нравилась Павлу… а что он был к ней неравнодушен, что бы он ни говорил… Ревновал ли он сам? Безмерно… безумно… неистово… не мог не ревновать… И Павел тоже должен был ревновать, он ведь догадывался, что у них с Анной происходило в спальне… Не дурак ведь, чтоб не догадываться… с его-то богатым опытом с женщинами… Но сам он не мог понять Павла… Какой же мужчина не станет ревновать, если женщина, которая ему небезразлична, с другим? Но Павел не выглядел хмурым или рассерженным, наоборот, казалось, что он был… доволен? Может, ревновал, но просто умел держать себя в руках… в отличии от него самого? Или действительно не ревновал? Вопрос слетел с его языка до того, как он понял, что задал его вслух, а не про себя:

– Неужели ты не ревнуешь?

«Снова да ладом… Сколько еще раз он это спросит?» – мысленно покачал головой Ливен.

– Почему я должен ревновать? У меня нет никакой ревности. Ты – муж Анны, я хочу, чтоб она была счастлива с тобой в целом… и как с мужчиной в частности… Чтоб вы с ней были счастливы. Во всем.

– А ты?

– Что я?

– Ты сам?

– Я счастлив, когда счастлива она… Яков, не стоит больше спрашивать об этом… Другого ответа ты от меня не услышишь.

Яков повернулся к Павлу, и взгляд одних зелено-голубых глаз через такие же снова постарался проникнуть глубоко в душу.

– Павел… Бог мой, Павел, да ты же… ты же ведь… – только и смог пробормотать он.

– Яков, пожалуйста, не воображай того, чего нет. Прошу тебя.

– И что же тогда есть?

– Я не знаю. Со мной такого никогда не было…

– Ты сказал, хотя и не об этом, что… сердце подскажет… Разве оно тебе не подсказывает? – отважился спросить Яков.

– Нет, – ответил Ливен, не будучи уверенным, сказал ли он правду или слукавил. – Но я не увлечен Анной и не влюблен в нее, это точно, – в этом он Якову определенно не солгал, влюбленности по отношению к Анне у него не было… и желания обладать ей тоже…

– Не влюблен? – Штольман был озадачен.

– Нет, не влюблен. Я тебя не обманываю. Уж влюбленность и влечение к женщине я определить могу… А этого у меня к Анне нет… Поэтому не надо ревновать, я очень тебя прошу, Пожалуйста, сделай ее счастливой и будь счастлив с ней сам… Больше мне ничего не нужно…

– Ничего? – снова удивился Яков.

– Ничего. Ни-че-го.

– Павел, ты… дурак? Как такое может быть?

– Назови меня как хочешь. Хоть дураком, хоть еще как… Но я с тобой абсолютно честен… И давай не будем больше об этом…

– Хорошо, не будем. Я хотел спросить тебя еще вчера. Анна привезла от тебя много подарков. Недешевых.

– Да, я могу позволить себе делать подобные подарки. И я не покупаю подарками расположение к себе и… другое… если ты об этом…

– Нет, не об этом… Да и Анна не из таких, чтоб купиться на подарки… Она сказала, что ювелирный набор принадлежал Ливенам.

– Да, и что?

– Кому именно?

– А какое это имеет значение?

– Я хотел бы знать.

– Хорошо, гарнитур с опалами был Лизы, моей покойной жены.

– Ты отдал Анне то, что носила Лиза?! Да ты в своем уме?!

– Не понимаю, что в этом такого. Я подарил его Лизе когда-то сам… И никто после этого эти украшения не надевал, ни одна женщина. У меня нет и не будет больше жены, нет дочери, которые могли бы их носить. Но есть Анна, которая, как я честно сказал тебе, стала для меня дорогим человеком. Именно поэтому я и подарил ей эти украшения.

– А Анне ты об этом сказал?

– Да, сказал, сразу же. Почему я должен был это скрывать?

– И что она?

– Она поняла, что это был подарок от чистого сердца. Больше ничего… Яков, со временем я отдам или буду давать на время Анне и другие фамильные драгоценности… И скажу сразу, я собираюсь покупать ей и платья для балов, и наряды…

– Наряды, полагаю, от Мадам Дезире? – полез на рожон Штольман, которому ревность все же не давала покоя.

– И от Мадам Дезире, почему бы нет?

– Боюсь даже представить, какие, – не смог удержаться от язвительного высказывания Яков.

– Такие, какие будут способствовать… проявлению твоей пылкости в спальне… Для этого я буду рад скупить весь ее ассортимент… – не остался в долгу Ливен. – Мне-то самому такого не требуется… чтоб ублажить женщину…

Яков уставился на Павла, он не ожидал от него подобного ответа.

– Что ты на меня так смотришь? За что боролся, на то и напоролся. Или ты думал, я позволю тебе подобные намеки в отношении Анны? Так вот, не позволю! Никогда! И даже если бы я и купил для Анны наряд у Мадам Дезире, то сделал бы это вовсе не для того, чтоб она щеголяла в нем передо мной. А чтоб тебе, идиоту, было приятно видеть ее в том, что… радует глаз…

– Прости. Я сказал, не подумав.

– Нет, Яков, ты сказал, как раз подумав. Точнее, все время думая об этом… Я могу говорить тебе сколько угодно, что для таких дум нет причины, и что ни к чему хорошему это не приведет, что этим ты себя только взвинчиваешь… Но будет ли в этом смысл? Ты же вбил себе в голову… И теперь тебе на этой голове хоть кол теши, от этого, похоже, уже ничего не изменится… А я так наделся… Видимо, я и правда, как ты и сказал, дурак, наивный дурак, – грустно произнес Павел.

– Павел, пожалуйста, не считай, что я думаю о тебе плохо… о том, что ты способен… на дурное… Просто мне пока непросто… все это принять… Для меня это было… слишком неожиданно… Мне нужно время… привыкнуть…

– Яков, я тебя понимаю, понимаю даже больше, чем ты можешь себе это представить… Мне ведь тоже нужно время привыкнуть… Научиться с этим жить…

– С чем?

– С тем, что ее нет рядом.

– Не с тобой вместе? – уточнил Штольман.

– Нет, именно рядом. Это с тобой она – вместе… всегда, а со мной – только рядом… иногда… В этом вся и суть… Обещай мне, что ты не обидишь Анну. Даже если тебе в голову придут какие-то… глупости…

– Не обижу.

– Ты бриться собираешься, а то вода стынет.

Штольман в нерешительности встал перед большой миской с горячей водой.

– Я обычно бреюсь здесь в кухне, здесь больше света, – он снял с буфета зеркало и поставил на стол.

– Я тоже здесь брился. Я могу выйти, если стесняю тебя.

– Не нужно. Вспомню былые времена в Училище правоведения, где не было никакого уединения…

– И не говори, как и в корпусе.

– А в каком корпусе ты, кстати, учился? Я так и не знаю.

– В пажеском,

– В том самом пажеском? – уточнил Яков Платонович.

– Другого нет. И что в этом такого? Я все же князь.

– Тебя туда определил отец?

– Нет, на этом настоял Дмитрий. Отец считал, что для подобного заведения у меня недостаточно ума и характера.

– У тебя недостаточно ума и характера?! – пришел в изумление Яков. – Неужели твой собственный отец знал тебя так плохо? У тебя недюжинный ум, а характера тебе уж точно не занимать.

– Спасибо за комплименты, – улыбнулся Ливен. – Да, Александр Николаевич знал меня плохо да и, собственно говоря, никогда не пытался узнать. Ему это было не нужно.

– Да уж, – вздохнул Яков и скинул пижамную куртку.

Павел Александрович посмотрел на его плечо:

– Дуэль с Разумовским?

– Да.

– Тебе повезло.

– Наверное… – Яков повернулся к Павлу.

– Это был не вопрос, а утверждение. Я знал одного человека, который когда-то стрелялся с Разумовским. Знал – именно в прошедшем времени…

– Павел, про ту мою дуэль… То, что было в дневнике Дмитрия Александровича… То, что он за меня кого-то просил… Ты знаешь, кто это был?

– Наверняка не знаю. Могу только предполагать.

– И кто же?

– Этого я тебе сказать не могу.

– Он связан с Варфоломеевым? – спросил Штольман.

– Кто знает… может быть… Как я уже сказал, у меня только догадки…

– Только ли догадки?

– Да.

– Догадливый ты наш… – с ехидцей произнес Яков Платонович.

– Яков, чего ты от меня хочешь?

– Узнать кое-что. Ваше Сиятельство, скажите, в каком Вы действительно чине и по какому ведомству служите? – Штольман пристально посмотрел на Ливена.

– А вот этого Вам, господин коллежский советник, знать не положено, ни чином, ни должностью не вышли, – усмехнулся тот.

– Вот как?

– Вот так. Ну а если бы я сказал, что я – действительный статский советник? – на лице Ливена все еще была ухмылка. – А, может, даже тайный?

– Тайный тайный советник? Я бы не особо удивился, – серьезно сказал Яков. – Хотя раньше я больше все же бы подумал, что статский советник.

– Всего лишь статский? Невысокого же Вы обо мне мнения, даже обидно, – картинно покачал Павел Александрович головой. – Яков, у меня один чин – подполковник…

– Не всякого подполковника до обморока боится адмирал в должности министра… И не всякого министра после его визита отправляют в отставку, – Штольман решил посмотреть на реакцию Ливена.

– А, ты о Посьете, – будничным тоном произнес Павел. – Так он сам подал в отставку. Я тут не при чем. Я таких решений не принимаю.

– Ты только делишься своим мнением… доводишь его до сведения тех, кто их принимает…

– Откуда у меня такие полномочия, что ты…

– Например, из бумаги, в которой говорится, что то, что делает предъявитель сего, делается по моему распоряжению и на благо государства, за подписью Александр.

– Яков, я приятно удивлен, что ты читаешь не только полицейские протоколы, но и романы… Но такой бумаги у меня нет.

– Да неужели?

– Зачем мне она? Одного нужного слова обычно бывает достаточно, – в ответ снова усмехнулся Ливен. – Яков, я только подполковник… остальное… это… – он сделал несколько движений рукой, – так…

– Так?.. То есть… негласно?

– Ты можешь думать, что хочешь… Я тебе ничего не говорил…

Ливена разбирал смех, перед ним стоял раздетый по пояс Штольман и рассуждал о его роли в политике Империи… Он бы еще поднял эту тему в бане… когда лежали в парилке или вениками друг друга охаживали…

– Яков, ты будешь наконец бриться?

– Буду. Кстати, спасибо тебе за бритвенный прибор. Великолепная вещь.

– Рад, что понравился тебе.

– У тебя такой же?

– Есть и такой, и несколько похожих.

– Ты подарил мне один из своих?

– У меня не было возможности купить для тебя. Так что я положил в сундучок один из тех, что были у меня про запас… Тебе подержать зеркало?

– Что это ты решил мне поприслуживать?

– А почему бы нет? – пожал плечами князь Ливен. – У тебя же нет камердинера…

– Может, ты меня еще и побрить предложишь?

– Нет, от этого уволь. Не потому что брезгую. Просто никогда не брил другого мужчину, даже таким бритвенным станком, поэтому не хочу, чтоб получилось плохо… Лучше ты сам.

Штольман наконец несколькими движениями избавился от однодневной щетины, освежился и надел пижамную куртку.

– Хотел спросить тебя уже давно, у тебя есть камердинер, но нет денщика, который положен тебе. Почему?

– Потому что я могу позволить себе держать камердинера, и потому, что не считаю нужным иметь денщика. Я знаю, как некоторые офицеры обращаются с денщиками – как с крепостными. А денщик и высказаться права не имеет, не то что уйти от хозяина. Он ведь на военной службе, по сути как в кабале. Мне никогда не нравилось подобное, – объяснил Павел Александрович. – Слуга – это другое. Конечно, я могу выгнать слугу, если провинился, но и он может уйти от меня в любое время, это его право.

– Павел, почему ты не носишь усы и бороду как другие военные?

– Никогда не носил, даже когда это было привилегией офицеров. Терпеть не могу растительность на лице. Не понимаю, что в этом такого привлекательного. Или с усами и бородой мужчина, которого из-за его… бабского поведения и мужчиной-то с трудом можно назвать, сразу становится героем? Я могу понять, что бороды носят те, у кого быстро отрастает щетина да еще темная, и им, чтоб выглядеть презентабельно, нужно бриться два раза в день… У меня такой проблемы нет, поэтому борода мне ни к чему. Усы тоже не люблю, как только они начали пробиваться, сразу же стал сбривать.

– А чтоб выглядеть старше в юности?

– Зачем? Я был рослым юношей, да и лицо у меня детским уже не было… так что не видел в этом необходимости…

– А чтоб впечатлить дам?

– Ну если мужчине нечем впечатлить даму кроме бороды или усов… я могу лишь посочувствовать ему, – засмеялся Павел. – Яков, далеко не всем дамам нравится заросшие лица уж поверь мне… Я даже настоящих бакенбард никогда не имел, так чуть-чуть, в отличии от Дмитрия, вот он когда-то недолго носил бакенбарды, но очень небольшие, аккуратные. Саша, кстати, в этом в меня – тоже чисто бреется.

– Ему тоже камердинер помогает?

– Тоже? Ох, Яков, Яков… Какие же у тебя… шаблонные представление о жизни князей. Как будто мы сами вообще ничего не делаем… Про себя я могу сказать, что Демьян бреет меня очень редко – когда я спешу или… в общем, когда с приличного похмелья, чтоб я не порезался… Саша тоже чаще всего сам, а вот Дмитрия в последние годы брил Никифор, просто у Дмитрия рука была уже не такая твердая.

– Он сейчас камердинер Саши?

– Нет, Никифор сейчас живет в его имении в Лифляндии, он уже тоже в возрасте, у Саши свой, зачем ему старик? У него Марк, ему около тридцати. Никифором вышколен, мной и Демьяном научен… как князя защитить при необходимости… Ростом он где-то с меня, человек сильный и ловкий, а главное, умный и понятливый. Несмотря на возраст, знает подход к Его Сиятельству, но может и вразумить его, если нужно…