Текст книги "Только сердце подскажет (СИ)"

Автор книги: Марина Леманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

– Вразумить?! Камердинер князя?! – не поверил Штольман.

– Дмитрий как-то объяснил Саше, что камердинер как никто другой знает своего хозяина, знает и понимает его характер, привычки… знает его слабости… и тайны… Видит, что хозяин делает и… что делать ему бы не следовало… Но не всякий может сказать подобное Его Сиятельству, и уж тем более из прислуги… Демьян, например, мне никогда ничего не говорил, но несколько раз за все годы так смотрел… что лучше бы высказался…

Высказался, как пару дней назад, когда уже был не в силах смотреть на страдания Его Сиятельства и решился на откровенность. Если б не он, князь Ливен еще не известно когда бы собрался в Затонск и так бы и мучился от тоски, неизвестности и переживаний из-за ставших близкими ему Анны и Якова.

– Если Саша надумает-таки к вам приехать, то, скорее всего, прибудет вместе с Марком. Должен же Ваш брат, Ваша Милость, нанести Вам визит… Как ты смотришь на то, чтоб Александр приехал в Затонск в гости?

– Я буду рад его видеть и Анна тоже.

– Прекрасно… Раз уж заговорили про слуг, как тебе Марфа?

– Марфа? Спасибо, что прислал. Анне хорошо в помощь. Да и компания ей какая-никакая… Сейчас Марфа уехала с Марией Тимофеевной к ее сестре. Анна разрешила ей поехать, чтоб там наряжать Марию Тимофеевну и делать ей прически. Надеюсь, ты не против?

– Почему я должен быть против? Марфа теперь служит у вас. Ее хозяйка – Анна Викторовна.

– Но платишь-то ей ты.

– Даже если и так. Я рад, что Марфа служит в доме Ливенов, где она сейчас больше нужна, и что, как я надеюсь, ей нравится ее новое место.

– Я хотел бы обсудить с тобой вопрос о ее жаловании. Я понимаю, что платить ей столько, сколько платишь ты, мы не в состоянии. Но мы могли бы платить ей часть жалования – и мне бы было спокойнее, и Анна бы больше чувствовала себя хозяйкой. А то ситуация как сейчас больше напоминает ту, что ты просто одолжил нам Марфу на время.

– Под таким углом как ты я на это не смотрел, – признался Ливен. – Но у меня следующее предложение: я буду по-прежнему платить ей полное жалование, а Вы с Анной – столько, сколько платили бы местной приходящей прислуге. Лишние пара рублей Марфе не помешают. Тебя устраивает такой расклад? Но даже если нет, другого варианта я не приму.

– Хорошо, – согласился Штольман. – Еще одно, Марфа купила кое-что к нам в дом, например, самовар и бульотку… мне это не нравится.

– Самовар не нравится? Бульотка не из чистого серебра? Ну Вы и привереда, Ваша Милость… Даже не знаю, как Вам угодить, – театрально огорчился Ливен. – Хотите, пришлю Вам из Петербурга?

– Самовар отличный. И бульотка тоже. Меня беспокоит, что Марфа заплатила за них.

– Не понимаю, в чем Ваше беспокойство, господин начальник сыскного отделения. Она же заплатила, не украла… следовательно, ничего противозаконного не совершила, – попытался пошутить Павел Александрович.

– Она заплатила сама, сказала, что Ее Сиятельство дал ей денег.

– Да, я дал ей денег. Я ей доверяю, лишнего она не потратит.

– Павел, я хотел бы отдать тебе эти деньги.

– Ваша Милость, Вы еще со мной за пользование каретой не рассчитались, я все жду, когда можно будет позолоту обновить… – съерничал Ливен. – Неужели ты думаешь, что я возьму с тебя деньги за самовар или еще какую домашнюю утварь? Вот я приехал к вам, пью чай из этого самовара, следовательно, тоже им пользуюсь, как и бульоткой… Или, может, ты хочешь перейти на товарно-денежные отношения? Тогда теперь мне нужно рассчитываться за каждую чашку чая как в чайной. Ну так скажи, сколько, только не забудь, что самовар и бульотка на мои деньги куплены, что самовар я сам ставил, но в то же время вчера чай мне подавала дама, а не прислуга…

– Павел, прекрати!

– Нет, это ты прекрати. Если Марфа купила что-то, значит, это было необходимо. Самовар – нужная вещь, к чему топить плиту да еще летом для того, чтоб попить чая? Это и неэкономно, и неудобно – для чего той же Марфе стоять в жару рядом с раскаленной плитой и мыть посуду, если самовар можно вскипятить на улице, а затем занести его в дом?

– Значит, это ты о Марфе заботишься?

– И о Марфе в том числе. Чужой труд нужно уважать, и если есть возможность облегчить его, это следует сделать.

– Вы обо всех слугах так печетесь, Ваше Сиятельство, или Марфа заслужила Ваше особое отношение?

– Каждый из моих слуг заслуживает особого отношения, и Марфа в том числе. Марфа даже больше, чем некоторые другие.

– Больше, чем некоторые другие? Павел, скажи, у тебя с Марфой что-нибудь было? Она – красивая женщина, столько лет жила в твоем доме…

– Ах вот ты о чем… ухмыльнулся Ливен. – Да, она жила в моем доме, но не со мной, Я в своем доме связей никогда не имел… Яков, что у тебя мысли все… вокруг да около… Анна красивая, Марфа красивая – у меня что относительно красивых женщин только одно в голове может быть? Этак ты и про Марию Тимофеевну такое же вообразишь… А что? Мария Тимофеевна, тоже хороша… когда без нервов… а уж какой была лет двадцать назад…

– Мария Тимофеевна была бы определенно счастлива…

– Счастлива? Счастлива что?

– Слышать твои слова… А еще быть твоей тещей. Видеть в качестве своего зятя не меня, а тебя. Князь, с состоянием, красивый мужчина – о таком муже для Анны она и мечтала… – в голосе Якова Платоновича послышалась грусть.

– А то, что я почти на тридцать лет старше Анны, ее бы не смутило?

– Ну не смутило же ее, что Разумовский еще старше тебя… Да и ты выглядишь моложе своих лет…

Ливен вздохнул:

– Не понимаю я такого… Я приемлю брачный союз с такой разницей в возрасте, только если оба любят друг друга, любят настолько сильно, что разница в летах для них значения не имеет. Иначе может получиться то, что было в браке Дмитрия и Лизы, то есть ничего хорошего… Марии Тимофеевне я точно подхожу по возрасту больше, чем ее дочери…

– Нужен ты ей… кроме как пофлиртовать с тобой… у нее Виктор Иванович есть.

– Так я и Анне не нужен, у нее ты есть, и Марфе, у нее Демьян.

– Демьян?

– Да, у них уже несколько лет роман, только они это скрывают.

– Почему?

– Это их дело, почему… А как Мария Тимофеевна с Марфой? Не серчает?

– О, она горда как никогда, сам князь прислал прислугу, из своего дома. Марфа ей как-то такую прическу сделала, так она весь Затонск обошла, везде нашла дела, чтоб показаться. Вот теперь решила перед своей сестрой и старыми знакомыми похвастаться.

– О чем вы тут судачите? – Анна появилась в кухне в домашнем платье, с волосами, собранными на затылке лентой. Красивая, очаровательная девочка…

Павел отметил, что не видел Анну такой в своей усадьбе в дневное время, она забирала волосы в прическу. Почти всегда подаренными им серебряными гребнями с опалами. Он видел ее с распущенными волосами, когда ей привиделся кошмар, и он прибежал успокоить ее. Но тогда, конечно, ему было не до того, чтоб рассматривать ее. Да и испуганная до смерти, она уж точно не выглядела… привлекательной… И в последнюю ночь, когда она услышала как он играл «К Анне» и спустилась в гостиную, ее волосы свободно спадали на плечи… Но она была такой грустной… как и он сам… И тогда он тоже не обратил внимания, как ей идут распущенные волосы… А сейчас впервые заметил это и подумал, сколько раз Яков развязывал или просто стягивал эту ленту, чтоб потом зарыться своими пальцами в шелк ее волос и перебирать их… Или уткнуться в них носом и вдыхать запах любимой женщины… просто держа ее в своих объятиях… По тому, как Яков смотрел на Анну, Павел догадывался, что Яков был не только страстным, но и нежным любовником… Анне несомненно повезло с таким мужчиной… Он так и сказал ей во время их откровенного разговора в последний вечер в усадьбе…

– Яков сказал, что Марфа приглянулась Марии Тимофеевне, и та сделанную ей прическу демонстрировала всему Затонску.

– Да, было такое, – улыбнулась Анна. – Павел, спасибо тебе огромное, что отправил к нам Марфу… – затем посмотрела на буфет: – Ты что же правда вчера посуду вымыл?

– Я же тебе обещал.

Анна покачала головой.

– Аня, а зачем нам Марфа, если у нас есть Павел? Посуду моет, чай заваривает, самовар ставит… Ваше Сиятельство, Вы, может, и готовить умеете? И стирать? И гладить? – хотел подзавести родственника Яков.

– Я много что умею. Если была бы необходимость, мог бы что-то и постирать, дело нехитрое, как и погладить рубашку, например, за сюртук бы я, конечно не взялся… Приготовить что-то… простенькое – тоже ума много не надо… Другое дело, что у меня такой надобности нет, у меня есть камердинер, прачка, повар… Но если б в какой-то момент их рядом не оказалось, да и другой прислуги не было, можешь поверить, я не ходил бы грязным и голодным… А почему это тебя интересует?

– Да так…

– Яков, неужели когда Анна уехала, тебе Мария Тимофеевна рубашки гладила?

– Откуда ты знаешь?

– Просто предположил. Что, попал в цель?

– Попал, – согласился Яков Платонович.

– Она тебя, думаю, еще и кормила. Пирогами небось снабжала, чтоб в участке не голодал…

– Откуда…

– Оттуда, что мне самому она в дорогу дала пирог, если помнишь. Всем бы такую тещу как у тебя! Я пойду посижу на скамье, пока ты собираешься. Потом присоединюсь к Вам за столом.

========== Часть 18 ==========

Ливен вышел во двор и сел на скамью. Вскоре появилась Анна и села рядом с ним.

– Доброе утро, девочка моя, – он взял ее руку в свою, поцеловал ей ладонь, чуть подержал и отпустил. – Как ты, Анюшка?

– Хорошо… в целом… Но как-то после того как Яков ушел на службу, я села на эту скамью. Хотела поговорить с тобой, а тебя рядом не было. И мне стало так грустно… И я пошла играть твою мелодию, она такая печальная.

Павлу стало больно, будто нож резанул по сердцу… как тогда, когда он сам играл эту мелодию… Анна говорила о том, что чувствовал он сам… грусть… Но, кроме этого, он чувствовал еще и одиночество… и еще много чего… чего не чувствовала она…

– Когда же расставание с близким человеком бывает радостным?

– Ты приколол брошку к нотному листу. Она такая… трогательная.

– Рад, что она тебе понравилась.

– Чья она была?

– Ничья. Я купил ее вместе с Дмитрием, когда мне было четырнадцать лет, и хранил ее, чтоб подарить ее… дорогому мне человеку…

– Ты хранил ее… тридцать пять лет? – посчитала Анна.

– Получается что так. Это подарок, который дорог не своей ценой, а тем, что он… от всего сердца… Я мог подарить его только человеку, который способен это… понять и… оценить…

– Я понимаю и ценю, – заверила Павла Анна.

– Аня, свой портрет, который ты нарисовала, я поставил в шкаф рядом с рисунком Саши… – о том, что он не раз брал его в руки, проводил по нему пальцем, когда тосковал по Анне, он сказать не посмел. – Мне он очень нравится. Ты очень точно уловила мое настроение.

– Надеюсь… Ты так выглядел в тот последний вечер…

– Меня никто не знает таким, каким меня изобразила ты. Никто кроме тебя… Это не просто портрет, это…

– Зеркало твоей души? – внимательно посмотрела Анна на Павла.

– Да, точнее и не скажешь.

– А мелодия – это… плач твоей души? – спросила Анна, все еще глядя в зелено-голубые глаза Павла.

Он хотел сказать другое, но не смог.

– Да, это так… Анюшка, в тебе я нашел… родственную душу… Я никогда не чувствовал ничего подобного… И когда я думал о том, что ты скоро уедешь, и я тебя долго не увижу, моя душа… заплакала… Слезы закапали на клавиши рояля, и мелодия получилась сама собой.

– Правда?

– Аня, ну я же выразился аллегорически, конечно, слезы на рояль не капали, – Ливен постарался исправить ситуацию, которая уже скатывалась в излишнюю сентиментальность, а то и хуже.

«Как же, не капали! Когда Анна уехала, слезы не капали, а лились! Ты еле успевал вытирать их рукавом рубашки!»

– Но то, что я был опечален твоим предстоящим отъездом – это правда. И, конечно, я потом думал о тебе.

– И я думала о тебе, – призналась Анна. – Мне не хватает того, как мы сидели на скамье каждое утро…

Эти простые слова были как… бальзам на его… кровоточащую рану.

– Мне тоже не хватает этого… тебя не хватает… очень… Вот я и приехал…

– Я так рада. Я ждала, когда ты приедешь… Даже если ты вчера и напился, все равно была рада тебя видеть.

– Аня, еще раз извини. Так получилось… Но, как я и говорил тебе, я не был слишком пьян. Возможно, выглядел таким, но не был. И сегодня я не с похмелья… А что ты вчера говорила про своего дядю? Что нам только его для полной компании не хватает? Он что, злоупотребляет?

– Да, бывает такое. У родителей в доме даже графинчики припрятывал в разных местах.

Ливен рассмеялся:

– Как хорошо, что мне в собственном доме бутылки прятать не надо. У меня и в буфетной, и в кабинете, и в покоях запас. Ну а про винный погреб и говорить нечего. Да мне и стесняться особо некого…

Анна вздохнула, Павел понял, почему. Он выпил несколько рюмок подряд, когда она рассказала ему о своем видении про Лизу и Гришку.

– Аня, я не запойный пьяница, – сказал он и подумал, что если бы он не приехал в Затонск, то, возможно, был бы на пути, чтоб стать таким… как беспокоился Демьян. – Да изредка, бывает, выпью больше, чем следовало бы. Но тебе незачем переживать. У тебя, думаю, и без этого есть поводы для волнения.

– Павел, как там с тем человеком, который сознался в смерти Кузьмы? Ты говорил, что должен приехать доктор из Петербурга…

– Определил, что тот не умалишенный. Но, видимо, помрачение рассудка в момент совершения убийства у него было. Пока не знаю, будет ли ему предъявлено обвинение в непредумышленном убийстве, или же сочтут это самозащитой в момент когда он был не в себе… Аня, давай поговорим о чем-нибудь… более приятном.

– Более приятном? Как поживает Наталья Николаевна?

Только сейчас Ливен понял, что он… не думал о графине… вообще не думал… Когда от Саши пришла телеграмма, что у сына Натальи Николаевны перелом неопасный, и они сразу поедут в имение Потоцких… он лишь принял это к сведению… Когда уж ему было думать о графине… если он все время думал только об Анне…

– У нее все благополучно. После того как Саша проводил графиню, она с мальчиками поехала в свое имение. А Саша отправился в свое в Стрельне. Думаю, скоро ты получишь письмо.

– От кого?

– От Натальи Николаевны. Саша до писем не большой охотник. Я бы тоже тебе написал, обязательно написал, если бы сейчас не смог приехать… Но в ближайшее время это, пожалуй, был единственный шанс повидать тебя. У меня будет несколько поездок с Государем, так что я не знаю, когда смогу приехать снова.

– Когда позволит служба? – Анна грустно улыбнулась.

– Да, когда позволит служба.

– Павел, а тот опасный человек… из гостиницы… он уже вернулся в столицу? – с волнением спросила Анна.

– Нет, насколько я знаю. Но он почти сразу же уедет в Туркестан.

Анна вздохнула.

– Аня, ну что ты, мне ничего не угрожает. Тебе не о чем беспокоиться.

– Паули, я не могу не беспокоиться за тебя… – она взяла Павла за руку.

Он на секунду накрыл ее своей:

– Анюшка, родная моя, пожалуйста, не думай об этом. Ничего со мной не случится. Все будет хорошо, я тебе обещаю.

Штольман, готовый к тому, чтоб отправиться на службу, подошел к открытой входной двери и услышал несколько фраз. Что это за опасный человек из гостиницы? И что якобы не угрожает Павлу? Он понимал, что Павел просто успокаивал Анну, а на самом деле все могло быть иначе… Он сам бы так сделал, чтоб Анна не переживала. Потому что переживал бы сам, безумно переживал, если бы она беспокоилась за него… Павел беспокоится за Анну, называет ее Анюшка и «моя родная»… А она его Паули! Даже не Павел, а Паули!! И он, как видно, рад такому обращению!.. О Господи! О Господи!! О Господи!!! А еще говорит, что не знает, что с ним! Вот уж точно идиот!! Или притворяется, что не знает?! И… намеренно вводит в заблуждение? Яков Платонович сжал оба кулака так, что короткие ногти впились в ладони.

Анна кивнула, Павел отпустил ее руку, она убрала свою.

– Ты прочитала какие-нибудь из книг?

– Прочитала. «Эмму». Теперь я понимаю, что ты имел в виду – думал, что я попытаюсь сосватать тебе Наталью Николаевну, как это и случилось позже? – усмехнулась Анна.

Анна пыталась сватать графиню Павлу?! Вот это новость! У Штольмана немного отлегло от сердца – если бы Анна чувствовала к Павлу что-то как к мужчине, стала бы она сватать ему другую женщину…

– А вот «Джейн Эйр», которую ты читал Лизе, я еще немного не закончила, поэтому вернуть ее тебе сейчас не могу.

– Вернешь в другой раз. Как и «Эмму», сегодня я ничего забирать не буду.

– Скажи, а какое место было у Лизы любимое?

– То, где Рочестер спрашивает у Джейн, красивый ли он, а она говорит: «Нет, сэр».

– А почему оно ей нравилось?

– Потому что каждый раз я в шутку спрашивал Лизу, красивый ли я. А она, смеясь, отвечала, что нет. Хотя на самом деле считала меня красивым мужчиной. Нас обоих это забавляло. И я был так счастлив, когда она смеялась, так счастлив…

«Да что это у них за разговоры такие?! Павел говорит с Анной о Лизе… о том, как он был с ней счастлив… счастлив с другой женщиной, не с ней самой…» – теперь Штольман уже сам не понимал ничего… как, получалось, и Павел?

– Представляю, что было бы, если мы так же шутили с Яковом… Вдруг бы он обиделся?

– Аня, Яков для тебя – самый красивый мужчина на свете, и он об этом прекрасно знает… Другое дело, что он бы не понял шутки, так как не читал книги… да и никогда такое читать не станет…

«А это уж совсем интересно. Павел считает, что для Анны самый красивый мужчина – это я, хотя у него самого внешность гораздо более привлекательная… Какой мужчина скажет подобную… чушь… про соперника?.. Он всеми силами попытается превознести себя самого… и хоть чем-то принизить другого в глазах интересующей его женщины, тем более, если для этого есть повод…» – Яков Платонович был еще в большем замешательстве.

– Нет, не будет, поэтому хорошо, что мы с тобой можем обсуждать такие книги.

Штольман решил, что пора обозначить свое появление, пока Анна с Павлом сами не заметили его:

– Вы про книги беседуете? Павел, спасибо, что передал с Анной для меня книгу Дмитрия Александровича.

– Она вообще-то не его, она из моей библиотеки, но Дмитрий любил ее читать – там есть пара стихотворений, которые он читал Катеньке, поэтому я ее тебе и послал… Думаю, потом Саша даст тебе что-то из того, что было действительно его. У меня же просто этого в усадьбе не было – за исключением старого сюртука, который, понятно, тебе без надобности.

– Как же? А мой портрет с матушкой? Спасибо, что отдал его мне. Мне этот портрет очень дорог.

– Очень этому рад… Яков, пойдем попьем чаю, и я провожу тебя в управление.

– Проводишь меня?

– Конечно. Не хочу, чтоб Трегубов сердился. Зайду к нему – с той бутылкой коньяка, что осталась от вчера.

– Так у вас была еще одна бутылка?! Павел, и где бы я Вас тогда искала?! В канаве?

– Думаю, скорее всего в полицейском участке в камере, – честно сказал Ливен. – Городовой бы, наверное, забрал, опасаясь, что мы будем нарушать порядок… Хотя, зная Штольмана, мог из уважения к нему и домой нас доставить. Но, как видишь, мы вовремя остановились… И после чая сами пойдем в участок. Начальник сыска – на службу, я – за компанию.

Когда они расселись за столом в гостиной, Павел посмотрел на заварочный чайник – сколько чашек чая он уже выпил за последние пару дней?

– Аня, ты можешь сварить мне кофе? Я на чай уже смотреть не могу.

– Конечно, я тогда и себе сделаю. А тебе, Яков?

Штольман тоже пожелал кофе.

– С коньяком, Ваша Милость? – прищурился Ливен.

– Без. Мне коньяка и вчера было более чем достаточно, – сухо сказал Яков. – Павел, ты же выпил вчера больше меня, а выглядишь… будто и не пил накануне… и похмелье тебя не мучает…

– Я же говорил тебе, что по части выпивки ты, видимо, пошел не в Ливенов. Не такой стойкий. Чтоб по-настоящему быть с похмелья, мне нужно, пожалуй, столько, сколько мы выпили вчера на двоих. К тому же вечером я выпил еще чашку крепкого чая и сегодня тоже успел. Когда я проснулся, я не был таким бодрым. В общем, я сначала выпил чаю, а потом уже стал бриться.

Анна принесла поднос с кофейником, молочником и кофейными чашками.

– Налей мне, пожалуйста, в чайную, она побольше, – попросил Павел. – Молока не нужно, только сахар.

– Ты же с молоком пьешь, – удивилась Анна. – Молоко хорошее, в подполе было.

– Ну ладно, – махнул рукой Павел, отпил кофе и скривился. – Аня, это… нечто, оно откуда?

– Из лавки, откуда же еще. Мы с Марфой этот кофе купили, какой-то новый сорт.

– Это не кофе, а пойло какое-то.

– Ой, Ваше Сиятельство, с такими-то претензиями, быть может, Вам не стоит по провинциям разъезжать? – с ухмылкой покачал головой Штольман. – Здесь Вам все же не столица, изысков, к которым Вы привычные, нет… тем более таких, как во дворце…

– Какие изыски? Ты сам попробуй эту бурду.

Яков Платонович сделал глоток и поперхнулся:

– Это что за отрава? Запах вроде как кофейный, вид тоже, а вкус… премерзкий…

Ливен взял кофейник и налил кофе в пустую чашечку. Пробовать его он больше не решился, поэтому принюхался. Недаром его кофе с молоком показался ему подозрительным, но он списал это на то, что, возможно, кофе был низкого качества, что ж, не всем пить тот, который подается к Императорскому столу, как пытался поддеть его Яков… Но дело было вовсе не в качестве кофе, а в его… странности… Что же зерна поджарили на сковороде, на которой до этого жарили… рыбу… на машинном масле?

– Аня, а кто кофейные зерна поджаривал? Марфа? Она что, совсем зрение и ум потеряла, не видела, что творит? – вспылил он.

– Нет, Марфа кофе даже не трогала, – заступилась за прислугу Анна. – Кофе был обжарен и смолот еще в лавке.

– Анна, отнеси это… нечто обратно в лавку. Нет, я сам отнесу. Ты мне в саквояж положи.

– Я вам из Петербурга кофе пришлю, какой сам пью, – пообещал Ливен.

– Не нужно. В Затонске можно купить довольно хороший кофе, в той лавке, откуда этот. Надо узнать, не вся ли поставка такая. Или, может, при жарке что-то напортачили… И доктору Милцу на анализ дать, вдруг там и правда отрава какая, – решил начальник следственного управления.

– Да, не помешает, а то всякое бывает, – согласился заместитель начальника охраны Государя. – А лавка уже открылась?

– Да, она рано открывается.

– Она далеко от участка?

– Нет, и мы будем мимо нее проходить.

– Вот и зайдем туда… поговорить с лавочником, – по лицу Его Сиятельства было понятно, что мерзкий кофе его очень огорчил, и разговор с лавочником будет не из приятных.

За неимением хорошего кофе хмурившийся Ливен все же выпил опостылевшего, но качественного чая. Уходя с племянником в полицейское управление, он пообещал Анне, что обязательно заглянет к ней перед отъездом в Петербург.

По пути в участок Штольман показал на вывеску:

– Вот эта лавка.

– Замечательно, – сказал Ливен с ухмылкой.

– Ты что задумал?

– Я? Ничего особенного…

Штольман хмыкнул. Ливен с таким выражением лица да ничего?

– Ваша Милость, Ваше Сиятельство! – узнал по газетной статье лавочник родственника Штольмана. – Какая честь! Чего изволите?

– Это у Вас куплено, господин Потапов? – Штольман вытащил из саквояжа бумажный пакет с банкой.

– У меня, Анна Викторовна с Марфой Федоровной покупали. Новый кофей, на днях мешок открыл. Я им первым продал, как только обжарил. Знатный, видать, раз пришли за ним, пока не раскупили. Говорят, такого даже в столице не сыскать, из Индии привезли.

– Любезный, ты издеваться вздумал? Над князем? – спросил Ливен ледяным тоном.

– Почему, издеваться, Ваше Сиятельство? – не понял Потапов.

– Потому что это не кофе, а отрава. Ты что же надумал князя отравить? – тем же тоном спросил князь Ливен.

– Ой, Ваше Сиятельство, ну и шутник Вы! – махнул рукой лавочник. – Как же это кофием-то можно отравить?

– Таким как у тебя можно. Господин Штольман сейчас здесь не в качестве покупателя, а в качестве начальника следственного отделения. Он уже дело об отравлении завел.

– Дело об отравлении? – побледнел лавочник. – Кого все же отравили?

– Меня. Чудом выжил… А, может, это не просто отравление было, а покушение на убийство? Как Вы считаете, Яков Платонович?

Штольман понял, что рассерженный Павел решил «поиграть» в князя и попросту попугать лавочника, испортившего ему утро. Подыграть ему что ли? А то вкус этого заморского кофе у него самого до сих пор стоит во рту, даже чай не помог. Может, стоило хлебнуть коньяку, чтоб от него избавиться?

– Ну это следствие покажет. Доктор Милц сделает экспертизу, там видно будет.

Лавочник, который был размерами с хорошего медведя, как-то весь съежился:

– Вы меня арестовать пришли, господин Штольман?

– Пока нет, экспертиза же еще не готова. Вдруг, случайное отравление? Непреднамеренное?

– Да как же я преднамеренно-то бы решил Его Сиятельство отравить, если я даже не знал, что он в Затонске? – задал логичный вопрос Потапов.

– Значит, отравить ты хотел начальника следственного отделения с супругой, – сказал князь. – А я оказался случайной жертвой…

– Господин следователь… за отравление князя каторга… или виселица?

– Как суд решит, – Штольман повернулся к Павлу и почти незаметно покачал головой – их представление зашло слишком далеко. Ливен и сам уже понял это.

– Ну так, может, Вы, Михаил Иванович, и не виноваты вовсе, и Вас подставили?

– Знамо дело подставили… Только кому это надо? Разве что Терентьеву. Мы с ним на днях повздорили, чуть до драки дело не дошло.

– А по какому поводу?

– Так по поводу товаров. Он как и я для своей лавки купил много чего у одного купца в соседнем уезде. Этот купец склад продавать надумал, часть товаров на других складах разместил, а остатки продал Терентьеву и мне. Товары были в основном из Твери, да кое-что из Москвы, только кофей и специи из Индии. А тут я зашел к Терентьеву, а у него некоторые товары оказались с другими ярлыками, якобы они из-за границы, ну и цены соответственно намного выше. Я ему сказал, что это жульничество. А он сказал, что если у меня мозгов не хватает стоящий товар по хорошей цене продавать, то я должен пенять только на свое слабоумие. Мол, если ума нет, нечего вообще в коммерцию лезть, а в чужие дела тем более. Я тогда, честно скажу, вспылил.

– А что ж сами такие ярлыки не наклеили? – поинтересовался следователь.

– Да как можно? У меня лавка и так не самая дешевая, Вам, Ваша Милость, это и самому известно, но товары в ней качественные, и покупатели знают, за то платят. Покупатели в основном постоянные, много из мещан, из дворян, при должностях. Вон, госпожа Миронова уже сколько лет у меня покупает, теперь вот и Анна Викторовна. Госпожа Трегубова с дочерьми, госпожа Никитина, жена председателя Дворянского Собрания заходят… У всех их мужья такого высокого положения да при таких должностях. Кто же таких покупателей потерять захочет из-за пары целковых, да еще неприятности себе нажить? А Третьяков мне тогда сказал, что покупателей всегда потерять можно, и даже скорее, чем я себе это представляю… Ну я думал, что он переманить их к себе хочет. Ну, например, те самые якобы заграничные товары предложить по низкой цене… Я сказал, что если он будет их дурить, то расскажу про его махинации. Он тогда сказал, что мне лучше заткнуться, пока самого за махинации не прижали. И толкнул меня со все силы, что я головой о дверной косяк ударился. Хотел тоже ему навалять да сдержался. Я ведь если ударю, и прибить могу…

– Значит, Вы думаете, что это Третьяков Ваш кофе испортил? Диверсию устроил?

– Ну я этого не утверждаю, только ни при кого другого подумать не могу.

– Ну так после Вашей ссоры он же первый на подозрении.

– Не знаю, никто другой на ум не приходит… А сам я точно никакой отравы в кофе не подсыпал. Ефимке, помощнику своему, я кофей обжаривать не доверяю, сам это делаю, уже несколько лет, навострился, так сказать, да и жаровня у меня хорошая, поэтому у меня и покупают.

– А почему именно кофе испортили?

– Так потому что его у меня в зажиточные дома покупают. Как раз в те, про которые я Вам и говорил, ну и в другие тоже… Все его хвалят, никто никогда не жаловался… до Вас…

– Пойдемте, покажете жаровню. Еще мне нужно мешок с кофе увидеть и ту емкость, в которой был обжаренный кофе, что Вы продали Анне Викторовне.

– Ну мешок с зеленым кофе в складской. А банка с обжаренным кофе эта, – снял лавочник с полки приличного размера емкость. – Я много за раз не обжариваю, ни к чему это, так, несколько фунтов. Я и нового кофе продал-то всего ничего. У меня до сегодняшнего дня еще прежний был, его в основном и брали.

Штольман открыл банку, понюхал и протянул Ливену:

– Что скажешь?

– Да, те же запахи, что и в кофе у вас дома, – сделал заключение Павел Александрович, вдохнув кофейный аромат с примесью посторонних запахов.

– Мне тоже так показалось.

Потапов провел господ в комнатку, где стояла жаровня, в соседней с ней же был мешок с кофе, мешки с сахаром и чаем. Жаровня подозрительных запахов не имела, зеленый кофе в мешке тоже. Значит, что-то добавили в уже обжаренный кофе.

– Вы кофе оставляли без присмотра?

– Когда обжаривал, конечно, нет, его же постоянно надо перемешивать. А после того, как на подносы пересыпал, он стоял тут в комнате какое-то время, чтоб остыл.

– А подносы где? – спросил князь.

– Так вот они, в буфете, – Потапов достал из нижнего ящика массивного шкафа два подноса.

Ливен принюхался:

– Хоть подносы и помыли, но запах полностью не исчез.

– Ваше Сиятельство, Вы думаете, за то время, пока кофей на подносах остывал, кто-то и напакостил?

– Ну пока я другого варианта не вижу, если только ты сам этого не сделал.

– Как можно, Ваше Сиятельство, я бы никогда… Я же сам себе не враг… Торговлю свою так подорвать или, чего хуже, в каталажку отправиться…

– В эту комнату мог кто-то чужой зайти? – спросил Штольман.

Лавочник подумал:

– Мог, задняя дверь днем не запирается. Можно со двора прошмыгнуть.

– И в какое время Вы кофе без надзора оставили?

– Обжаривал я его в субботу утром, пока покупателей было немного, и Ефимка ими занимался. И кофей стоял здесь, может, с час, с девяти до десяти. А потом как раз Анна Викторовна с Марфой Федоровной пришли.

– А еще кому-то ты его продал?

– Г-госпоже Т-трегубовой, – прозаикался Потапов. – Она сказала, что у них кофей заканчивается, и она этот на пробу возьмет, всего полфунта.

– Молись, чтоб Трегубовы этот кофе пока не попробовали, а то как бы тебя еще и в отравлении полицмейстера не заподозрили, – посоветовал князь.

– Батюшки! Ваше Сиятельство, неужто господин полицмейстер может такое подумать?

– Ну если я подумал, отчего же ему не подумать?

– Ваше Сиятельство, я очень извиняюсь, что так получилось… Впервые со мной такое… недоразумение.

– Недоразумение?! – поднял бровь князь Ливен.

– Оплошность. Ошибка. Халатность. Провинность. Проступок… – стал перечислять определения для своей вины лавочник.