Текст книги "Только сердце подскажет (СИ)"

Автор книги: Марина Леманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

– Нет, она меня не приглашала.

– Но ты приглашал ее в усадьбу через месяц после смерти Дмитрия Александровича?

– Да, после сороковин. Она приезжала на конец недели. У меня, хоть я и отлучался по службе по дворец, свободное время все же было.

– Она сказала, что ты предпочел быть один, и она занималась своими делами…

– Я извинился, что выходные мы провели по сути не вместе. И знаешь, что она сказала? Что не в обиде на меня, что сама себя занимала. Понимает, что одному мне, видимо, было лучше… – сказал Ливен, и тут его словно прорвало, – Аня, ни черта она не поняла! Я сидел в кабинете, даже не пил… ну, почти не пил… ждал, что она придет… утешить… просто добрым словом… на ласку я даже и не рассчитывал… А она так и не пришла. За все два дня не пришла…

– Что же ты сам к ней не пошел?

– Потому что мне казалось, что мужчина не должен об этом просить… Что женщина должна… сама понять, что ему это… необходимо… Ты вот поняла, что мне было нужно, когда мне было плохо… Если бы мы были тогда знакомы, ты бы пришла ко мне, погладила по волосам, за руку подержала… чтоб мою боль хоть чуть-чуть унять… Ты бы пришла… А она – нет…

– Ты был на нее обижен?

– Нет, скорее разочарован… Ведь когда Дмитрий умер, я чувствовал себя настолько… одиноким, что даже подумывал… не предложить ли мне графине жить вместе… а там, кто знает… может, и сблизился бы с ней настолько, что появились и настоящие чувства, а не только влечение и симпания… И тогда… тогда, возможно, могло дойти и до брака… – Павел сказал Анне о том, о чем не говорил никому, даже своему сыну. – А когда в усадьбе произошло то, что я сказал, точнее ничего не произошло, я подумал, что хорошо, что не заикнулся про… сожительство… Если женщина не понимает, что мне нужна ее поддержка, сопереживание, сочувствие… то кроме как для… приятной плотской связи… она ни на что не годится… ни на роль конкубины, ни тем более жены…

– Поэтому ты был так резок, когда я пыталась… сватать тебе Наталью Николаевну?

– Да, поэтому, – не стал отрицать Ливен. – Потому что после того случая в усадьбе я знаю, что в качестве возможной жены графиня мне определенно не подходит. С женой ведь, как говорят, жить и в горе, и в радости, а не только делить постель… Графиня хороша как любовница, как приятельница, чтоб провести время, но не как жена… Может, конечно, у меня чересчур высокие запросы относительно супруги… Но ведь жена – она до конца жизни, а не на несколько ночей…

– Может, она просто не хотела тебе навязываться?

– Аня, если женщина не хочет навязываться мужчине, она с ним не пытается заигрывать, как графиня со мной во время ужина в последний вечер.

– Так, возможно, она хотела, чтоб ты пришел к ней ночью… и тогда утешить тебя…

– Анюшка, таким образом по-настоящему может утешить только женщина, которая любит… Когда присутствуют сердечные чувства, а не… желание… Отдаться мужчине телом – это не значит утешить его… Отдать частичку душевного тепла – вот это значит утешить… Все, чего я тогда хотел, это просто человеческого участия, а не… низменных страстей… – признался Павел.

Анна вздохнула про себя – вот он, столичный волокита, дамский угодник… которому были нужны не низменные страсти, а сострадание… А графиня, хоть и добрая женщина, не разделила с ним боли, которая терзала его… Действительно, что ей стоило прийти к нему, сказать несколько теплых слов, чтоб поддержать, приободрить его, приласкать – не как любовника, как человека, у которого от скорби по горячо любимому брату разрывалось сердце… Может, она и хотела прийти, но подумала, что князь посчитает, что будет унижен таким отношением… и не решилась… Или же она даже не думала, что он нуждался в ее сочувствии? Представляла, что все, что ему было нужно – это плотские утехи…

– Паули, мне жаль… – Анна снова взяла Павла за руку.

– Чего жаль, девочка моя?

– Того, что Наталье Николаевне сердце не подсказало, что тебе было нужно… Или что вы друг друга не поняли… И что у тебя после этого… не осталось надежд…

– Да, ты права, моя родная, надежд не осталось… Наталья Николаевна оказалась не той женщиной… которая могла бы стать моей спутницей жизни… моей женой… моей княгиней… Как говорится, видно, не судьба…

– И тем не менее, ты все еще с ней…

– И тем не менее, я все еще с ней… Как любовница и приятельница она меня устраивает… Как и я устраиваю ее как любовник и кавалер… а большего ей, судя по всему, никогда и не было нужно…

– Павел, я могу спросить про другую твою даму?

– Конечно.

– Марфа сказала мне, что ей очень нравилась дама, которая была у тебя года три-четыре назад, и которую ты несколько раз приглашал в усадьбу.

– Она мне самому очень нравилась, – улыбнулся Ливен. – Синьора Марина Риказоли – одна из самых привлекательных женщин, каких я когда либо знал.

– Итальянка? – удивилась Анна. – Марфа не говорила мне, что она иностранка…

– Марина Германовна – вдова Чезаре Риказоли, члена одного из самых богатых семейств Тосканы.

– Еще одна вдова? Она еще поди и дочь графа…

– На этот раз внучка князя. И да, вдова. Аня, вдовы и дамы, у которых ранее были любовники – те, скажем так, категории женщин, с которыми я могу позволить себе заводить романы.

– Расскажи про нее.

– Она очень образованная женщина, в свое время закончила Смольный институт. Прекрасно разбирается в литературе и искусствах. В живописи ей больше всего нравятся пейзажи, особенно морские, недаром ее зовут Марина. Один из ее любимых художников – Айвазовский, как и у меня. Сама хорошо рисует, предпочтение отдает карандашу и акварели. Блестяще играет на рояле, любит Шопена, Бетховена, Шуберта и других романтиков, опять же как я сам. Мы не раз играли с ней в четыре руки. Может видеть прекрасное в самых, казалось бы, обычных вещах. Благодаря тому, что их имение не так далеко от Флоренции, имеет возможность наслаждаться шедеврами Возрождения, так сказать, воочию. Любит путешествовать и ездить верхом. Обожает свое поместье и является отменной хозяйкой, понимает толк в винах, что неудивительно, ведь Риказоли, издавна владеющие виноградниками, славятся производством вин.

– А какова она внешне и по характеру?

– Очаровательная женщина – тонкие черты лица, светлые чуть с рыжиной волосы, серо-зеленые глаза, прекрасная фигура. Одевается она с большим вкусом, но в отличии от графини просто любит элегантные наряды, а не пытается произвести впечатление и поразить окружающих. Марина Германовна – человек с легким характером, но не легкомысленный, наоборот, очень умный и когда нужно серьезный. Чрезвычайно интересный и приятный собеседник. Сердечная и искренняя, ни толики жеманства или кокетства, присущих многим светским дамам…

– Ты был в нее влюблен? – прямо спросила Анна.

Ливен задумался:

– Даже не знаю. На самом деле, не знаю. Возможно, и был. Но я несомненно был очень увлечен ей, хотя не сходил по ней с ума. Мне ее не хватало, но я не считал дни в разлуке. Мне с ней было хорошо, легко и приятно.

– Не считал дни в разлуке? Это ты про свои поездки по службе?

– И об этом тоже. Но в основном о ее поездках в Италию. После смерти мужа она жила, если можно так выразиться, на две страны – Италию и Россию. Благо, сейчас дорога не занимает нескольких недель как раньше – на поезде гораздо быстрее… Сначала мы с ней были хорошими знакомыми, друзьями, а позже стали любовниками. Она предпочитала, чтобы я называл ее Маринелла, как делал это ее муж Чезаре, а меня она звала Паоло, конечно, когда мы были наедине, а не в обществе.

– Павел, а в качестве жены ты Марину Германовну не рассматривал?

– Нет. Не потому что она недостойна быть княгиней. Она была бы прекрасной парой любому титулованному аристократу. Но у меня не было к ней столь сильных чувств, чтоб я мог быть уверенным, что смогу прожить с ней вместе до конца жизни… Кроме того, если бы она повторно вышла замуж, в финансовом плане она бы потеряла очень много. Муж оставил ей весьма прилично, но она могла распоряжаться большей частью этого, только вдовствуя. Иначе все переходило к их сыну Алессандро. Следовательно, у ее нового мужа состояние должно было быть не меньше этого. Князь Павел Александрович Ливен таким состоянием не обладает. И мне не хотелось, чтоб столь замечательная женщина лишилась бы того, чего она более чем достойна. Поэтому я изначально не строил в отношении Марины Германовны, так сказать, далеко идущих планов… и, наверное, в какой-то мере не позволил развиться более глубоким чувствам, как это могло бы быть… при других обстоятельствах… Так что в течении почти трех лет у нас с ней был только роман.

– Муж был несправедлив к ней, что не позволил ей устроить личную жизнь после него… – высказала свое мнение Анна.

– Думаю, что Чезаре Риказоли считал, что поступил более чем справедливо. Любовников после него его жена могла иметь сколько угодно. А вот мужа – либо того, кто мог обеспечить ей не меньший уровень, чем он сам, либо того, кого бы она полюбила так сильно, что все остальное для нее было бы неважно. В любом случае решение Чезаро ограждало ее от тех мужчин, кто бы искал брака с ней по меркантильным соображениям…

– А у нее в гостях ты был?

– Да, был. Вот Марина Германовна – в отличии от Натальи Николаевны меня к себе приглашала, два раза, – улыбнулся Ливен. – В первый мы провели чудесные две недели вместе в их имении и в путешествиях по Тоскане, включая поездку во Флоренцию на пару дней. А во второй – в имении и в ее доме на морском побережье, где было много… приятных моментов.

– На потолок в спальне смотреть было интересней, чем на фрески? – подначила Анна Павла.

– О да, на потолок в спальне смотреть было определенно интересно, – ухмыльнулся столичный дамский угодник.

– И что же там было? – проявила любопытство Анна.

– Вряд ли я могу тебе сказать это… Это все же не моя спальня… – как бы застенчиво произнес Ливен. – Мою ты видела, там ничего особенного кроме кровати с балдахином…

– Ну же, Павел! Скажи! Не дразни меня! Там какие-нибудь… фривольные росписи, да?

– В той спальне над кроватью большое зеркало, как, впрочем, и на стенах тоже. Судя по всему, Чезаре был еще тот затейник по части плотских утех.

Анна смутилась.

– Аня, ты же сама хотела знать. Так что нечего смущаться. Это отношения между мужчиной и женщиной. Люди получают удовольствие… разными способами… К Маринелле я бы не прочь съездить снова…

– Понятно почему… – хихикнула Анна.

– Я бы поехал к ней на правах старого друга, – уже серьезно сказал Ливен. – И ночевал бы не в ее спальне, а в гостевых апартаментах. Один.

– Павел, а про ее спальню ты сказал правду?

– Анна, неужели ты думаешь, что я стал бы рассказывать тебе про спальни своих любовниц? Я все же считаю себя порядочным человеком, а делиться подробности такого плана – это… не по-мужски… Я пошутил. Я не подумал, что ты можешь воспринять подобную шутку всерьез. Та же Марина Германовна поняла бы, что я просто балагурил.

– А в целом, она понимала тебя?

– Да, очень хорошо. Думаю, если бы при других обстоятельствах у нас дошло до брака, я смог бы с ней поделиться тем, что Саша – мой сын. Она бы поняла, почему так произошло, и приняла это, не осудила, и, что самое главное, никогда бы никому не сказала об этом. Это человек, которому можно довериться.

– Марина Германовна подходила тебе больше Натальи Николаевны?

– Вне всякого сомнения, – подтвердил Павел.

– Почему же Вы тогда расстались?

– Она не могла больше оставаться в России так долго, по несколько месяцев подряд. Она приезжала к матушке, которую очень любила. Привозила к матери Сандро – та души не чаяла во внуке. А когда матушка умерла, повода оставаться в Петербурге на столь долгий срок не стало. А поездки на короткое время на такое большое расстояние все же затратны…

– У нее появился другой кавалер?

– Очень на это надеюсь, – снова улыбнулся Ливен. – Такая прекрасная женщина не должна быть одна, без мужчины… Когда она приедет в Петербург в следующий раз, она планирует это ближе к зиме, я Вас познакомлю.

– Павел, ты собираешься знакомить меня со всеми своими бывшими любовницами? – засмеялась Анна.

– Нет, только с теми, кто в моей жизни занимал… особое место… в сравнении с остальными… Их было две, – серьезно ответил Павел. – Амели была, как я теперь понимаю, моей первой любовью, а Маринелла изо всех моих пассий более всего близка мне по складу характера и вкусам, и для меня это много значит… Думаю, Амели, которая с ней знакома, того же мнения.

– Амели знает, что Марина Германовна была твоей дамой сердца?

– Конечно, знает. Я же появлялся вместе с ней в обществе. Да и сейчас не скрываю, что мы поддерживаем отношения. С Мариной Германовной мы встречаемся всегда, когда она бывает в Петербурге.

– Встречаетесь как… – не закончила предложения Анна.

– Нет, Аня, я своим любовницам не изменяю, даже с бывшими… С Маринеллой мы до сих пор друзья, как и с Амели. И скажу тебе честно, как друг она надежнее и преданнее многих мужчин… Когда я написал ей о том, что у меня умер брат, от нее пришло необыкновенно сердечное письмо. Она очень сопереживала мне и расстраивалась, что не может приехать поддержать меня. Ее свекровь была больна, и она не могла оставить ее… Если бы она тогда была в Петербурге, она бы несомненно проявила гораздо больше сочувствия, чем это сделала Наталья Николаевна… И я бы к ней поехал, случись что у нее… да и в гости тоже… Синьора Риказоли и вас с Яковом с удовольствием примет у себя, будет очень рада видеть в своем доме моих родственников. Так что, если соберетесь в Италию, знайте, что в Тоскане есть человек, который может и вам стать другом.

– К ней бы ты поехал, а к графине нет…

– А зачем мне бросать свои дела и мчаться в имение к графине? – с деланным недоумением спросил Ливен. – У меня теперь есть к кому ездить – вы с Яковом. Кроме Саши, конечно…

– Значит, когда ты снова приедешь к нам, ты не знаешь?

– Нет, Аня, не знаю… А вот Саша, возможно, приедет в следующем месяце.

– Алекс все же приедет?

– Алекс? – Павел попытался сдержать смех, но он вырвался из него.

– Павел, что здесь смешного? – не поняла Анна. – Алекс – это ведь по-немецки или по-английски.

– В данном случае это по-будуарному, – продолжал хихикать Ливен.

– По-будуарному? Это как?

– Александр так позволяет называть себя своим любовницам. Ну и в свете, конечно. Саша он только для членов семьи.

– Говоришь, любовницам? – нахмурилась Анна.

– Аня, ну тебе-то он предложил так себя называть определенно не по этой причине. Просто мне кажется, что он посчитал, что Саша – это слишком по-детски, а он считает себя взрослым мужчиной…

– Он мне предложил на выбор, Саша или Алекс. Я подумала, что Алекс ему будет… приятней, именно потому, что он уже молодой человек, а не мальчик… Мне не хотелось, чтоб он думал, что я к нему отношусь как к мальчику, ведь я немного старше его…

Павел снова засмеялся:

– Аня, у него дамы старше тебя. И для них он не мальчик.

– Старше меня? – поразилась Анна. – Какого же возраста у него дамы?

– Я бы сказал, в большинстве лет двадцати двух – двадцати четырех.

– Да? А они для него не слишком… взрослые? – Анна не хотелось употреблять определение «старые».

– А что ему делать с молоденькими? Юные барышни по большей части… несведущи в плотских отношениях. А главное – он не из тех, кто будет соблазнять невинных барышень ради чувственных наслаждений. В свете полно опытных молодых дам, которые будут рады разделить с ним… его интерес к радостям подобного рода. Кроме того, в этом возрасте женщины очень красивы, прекрасны своей расцветшей красотой, которая несомненно привлекает Сашу. Ой, извиняюсь, Алекса.

– А чем он привлекает их?

– Аня, ну это лучше спросить у его дам… – ухмыльнулся Ливен. – Думаю, он нравится им как мужчина… Кроме того, он относится к ним с вниманием и уважением.

– Даже если у него с ними такие короткие романы как ты говоришь – не больше пары-тройки месяцев?

– Да, даже если его романы такие короткие. Понимаешь, он же не живет в одном месте, он то в Петербурге, то в одном имении, то в другом. У него была пара романов и подлиннее. Ну и повторные романы тоже.

– А как ты относишься к тому, что он… так часто меняет дам?

– Скажем так, без восторга, конечно. Ты знаешь, что у меня в его возрасте было по-другому, у меня была только одна дама сердца. А насчет Саши, он вступает в отношения только с теми женщинами, в которых, как ему кажется, он влюблен и которыми увлечен. Пусть даже на несколько недель или месяцев. Он ухаживает за женщинами, а не только… посещает их в будуарах…

– Ухаживает?

– Разумеется, приглашает дам на прогулки, танцует с ними на балах, сопровождает в театр, водит в рестораны… Все как полагается… Наличие у молодого человека даже легких чувств и желания ухаживать, чтоб добиться расположения дамы, пусть и для определенной цели – это гораздо лучше, чем когда он… не упускает случая пойти с любой женщиной, которая ему это позволит…

– А дамы, они не разочарованы, что романы столь короткие? Не надеятся на большее?

– Аня, надеяться на большее с молодым человеком восемнадцати лет было бы… наивным… Если дама хочет большего, ей нужен любовник постарше, с которым, если все сложится удачно, связь может продолжаться и не один год. А в некоторых случаях и закончиться браком. Такое в свете отнюдь не редкость.

– А твой роман с Амели, ты же ведь был молод…

– Мой роман с Амели в том возрасте, что я был, скорее исключение из правил… Более распространенный вариант, когда у молодого человека связь с дамой, являющейся его содержанкой. Но у Саши, слава Богу, отношения с женщинами определяются чувствами, пусть и легкими, а не меркантильной основой. И я, честно говоря, не хотел бы, чтоб он связался с какой-нибудь актриской или певичкой. В этом мало хорошего.

– Судишь по собственному опыту?

– Ох, Аня, Аня… – покачал головой Ливен. – Нет, не по собственному. По опыту знакомых. У меня самого вся жизнь – театр, мне с лихвой хватает этого, без того, чтоб передо мной как в дурной постановке разыгрывали безумную страсть, да еще за мои же финансы… Но Алексу не нужно покупать женщин, да даже просто навязываться им, он, что и говорить, красивый молодой человек, обаятельный, приятный, дамы сами рады подарить ему свою любовь, а если не любовь, то хотя бы страсть.

– Павел, ты говоришь, что женщины не воспринимают Сашу как мальчика… Но в Петербурге он показался мне очень юным, именно мальчиком, и уже постарше, когда я увидела его снова у тебя в усадьбе.

– Нет, и в Петербурге он мальчиком уже не выглядел. Саша достаточно хорошо развит физически, может, несколько более стройный, чем мог бы быть. И лицо красивое, с тонкими, а не резкими чертами лица как у некоторых. Возможно, поэтому он тебе и показался столь юным. Еще тогда он был после болезни, осунулся и похудел. Быть может, и это наложило отпечаток на твое впечатление о нем. Но я бы сказал, что ты его восприняла таким, так как твой муж на двадцать лет старше его. Тебе бы любой молодой человек возраста Саши показался юнцом, хотя бы на первый взгляд, – объяснил Павел. – И я тебе не кажусь таким… старым, так как старше Якова всего на десять лет. Если бы не это, ты бы, возможно, воспринимала мужчину пятидесяти лет по-другому.

– Но ты и выглядишь моложе.

– Это так, но, зная возраст мужчины, ты могла бы думать больше об этом, а не о том, на сколько лет он выглядит…

– Если честно, в данный момент я больше думаю о том, какие у этого мужчины музыкальные пальцы… Павел, ты мне обещал помузицировать, когда мы снова увидимся.

– Ну раз обещал, то, конечно. У тебя есть какие-нибудь пожелания насчет репертуара?

– Нет.

Ливен сел за пианино и красивым голосом запел:

Гори, гори, моя звезда,

Звезда любви приветная.

Ты у меня одна заветная,

Другой не будет никогда.

Звезда надежды благодатная

Звезда любви волшебных дней.

Ты будешь вечно незакатная

В душе тоскующей моей.

Анна похвалила его:

– Очень, очень душевно… А что-нибудь свое ты можешь сыграть? У тебя ведь наверняка есть свои сочинения.

Что ж, раз Анна простит. Он решился сыграть мелодию, которую записал несколько дней назад – в момент не глубокой печали, а светлой грусти.

– Хорошо. Аня, я исполню для тебя свою «Элегию».

Когда он закончил играть, Анна провела пальцами по его волнистыми волосам:

– Паули, это так проникновенно… так пронзительно…

По всему телу Павла снова прокатилась волна. Он поцеловал Анне ладонь, и с его губ само собой слетело: «Я люблю тебя, родная моя». Когда он понял, что произнес это вслух, он не на шутку перепугался. В его голове пронесся вихрь мыслей. Как Анна воспримет это его невольное признание? Не напугает ли оно ее, не оттолкнет от него? Не уничтожил ли он им ту жизненно необходимую для него сейчас связь с Анной, о которой молился в церкви? Придется ли ему объяснять ей, что означает его признание? Какие слова найти, чтоб чтоб она поверила ему? Поверила, что его любовь – светлое, самое светлое… и самое, если можно так выразиться, возвышенное чувство, что было в его жизни… и что оно не имеет ничего общего с той плотской любовью, в основе которой лежат совершенно иные намерения… и желания… желание обладать ей, а не, наоборот, дать ей столько, сколько в его силах… чтоб сделать ее счастливой… с тем, кого она любит как мужчину, а не как друга и родственника.

– Я тебя тоже, – просто ответила Анна.

У Ливена отлегло от сердца. Такая обычная фраза и так много для него значит. Гораздо больше, чем Анна может догадываться… Он любит Анну, Анна любит его. Как просто и как неимоверно сложно. И какая это одинаковая… и в то же время разная любовь.

У него образовался ком в горле… от переизбытка чувств. И все же он смог сказать с улыбкой:

– Приятно слышать, девочка моя.

– Павел, у тебя голос какой-то странный, сиплый что ли… Ты случаем не простыл? Может, тебя продуло в поезде? Сделать тебе чаю с медом?

Павел посмотрел на Анну:

– Анюшка, все в порядке, я здоров.

– Может, все же чаю с медом? У нас есть мед, от Юрия Дубровина.

– Я видел Дубровина с братом в управлении, Юрий – премилый молодой человек.

– Ты ведь примешь участие в его судьбе? – не упустила случая спросить Анна.

– Непременно, – Ливен кивнул и чуть кашлянул.

– Павел, ты точно здоров?

– Аня, я совершенно здоров. Это, должно быть, от того кофе утром. Тебе не о чем беспокоиться

Хоть бы раз графиня поинтересовалась его здоровьем, спросила как Анна, не простыл ли он… Но такого никогда не было… Или в ее понимании титулованный любовник не мог болеть по определению, иначе зачем он нужен? Другие любовницы о его самочувствии спрашивали хоть иногда. А Лиза, когда он приезжал домой уставший, даже вымотанный на службе, тут же справлялась, выглядел ли он так по причине напряженного дня или же прихворнул… Спрашивала, когда сама была больна…

Хотя в чем обвинять графиню Потоцкую? Это была только его вина. Он сам выбрал такую. Красивую, очень красивую даму, которая была пылкой любовницей, милой собеседницей… вроде бы неравнодушной по характеру женщиной, но по большому счету безучастной к тому, что непосредственно не касалось их великосветской связи… В почти пятьдесят-то лет, выбирая женщину, нужно думать не только о том, каково будет с ней в спальне или в бальной зале… но и каково будет с ней вдвоем… У него же с графиней были отношения из разряда наедине, но никак не вдвоем… Вдвоем он был с Анной… с которой никогда не будет наедине… И для него поцелуй ее ладони значил намного больше, чем все приятности, которые могла дать ему Наталья Николаевна… или другая женщина… И тем не менее, он решил, что не будет разрывать отношений с Потоцкой. На это была причина, и даже не одна, а две. А если хорошенько подумать, то и три… Этим он не предаст никого… кроме самого себя… Если же графиня найдет себе другого любовника, он не будет об этом сожалеть… Скорее всего, рано или поздно ее место займет другая светская дама – место подле князя Ливена, но не в сердце Павла…

Он подумал о том, какие драгоценности дарил графине и другим своим любовницам, и что он приобрел для Анны… то, что вызвало недоумение даже у Якова. Он достал из саквояжа, поставленного на сундук, небольшую коробку:

– Аня, я привез тебе скромный подарок. Это серебряный гарнитур с янтарем, собранным на берегу Балтийского моря. Я решил подарить тебе янтарь потому, что мы, Ливены, из Остзейских немцев. Когда я был в Петербурге, то зашел к ювелиру, который делает изделия из янтаря. Из нескольких наборов я выбрал для тебя этот. Можешь смеяться надо мной, мол, Павел, у тебя нет ни ума, ни фантазии, раз тебя так и тянет на растительную тематику, да и вкуса у тебя тоже нет, раз ты покупаешь всякую ерунду, в то время как из всего разнообразия украшений можно выбрать драгоценности действительно достойные дамы… Но для меня именно такие украшения связаны с тобой, с тем, как мы проводили время в саду, как сидели под вязом… И я купил этот гарнитур в память о тех моментах, что так много значили для меня… и как мне бы очень хотелось надеяться, хоть немного для тебя… Я бы очень хотел видеть тебя в усадьбе осенью, когда сад будет в таких же красках, что и капельки янтаря на этих листьях…

– Павел, вкус у тебя безусловно есть. Эти, по твоему мнению, скромные украшения – изумительны. Я непременно буду носить их, – пообещала Анна. – А пока уберу их в шкатулку к другим.

В спальне Анна вынула из прикроватной тумбы шкатулку и увидела на ее дне чистый листок бумаги. Как она могла забыть?! Она ведь хотела попробовать, но и так и не сделала этого. Нужно сделать это прямо сейчас, пока Павел не уехал. Она положила украшения в шкатулку, а листок в карман платья и по пути к входной двери заглянула в гостиную:

– Я выйду на несколько минут во двор, скоро вернусь.

========== Часть 26 ==========

Павел прождал Анну минут десять и забеспокоился. Во дворе Анны не было, он позвал ее, но она не откликнулась. Он проверил баню и другие надворные постройки, изо всех был заперт только сарай. Он услышал, как открываются ворота – видимо, Анна просто выходила на улицу. Но это был Яков, а не Анна.

– Ты Анну на улице видел?

– Нет.

– Сарай заперт, а замка я не вижу.

– Там изнутри щеколда.

– Значит, она там.

Ливен ударом ноги выбил дверь сарая и вбежал в него, Яков последовал за ним. На старом сундуке сидела Анна, она была как будто не в себе, у ее ног лежал маленький бумажный листок. Яков не смог приблизиться к ней, так как сарай был захламлен, а Павел был перед ним. Павел склонился к Анне и подхватил ее на руки.

– Анюшка, девочка моя, я здесь, с тобой. Все хорошо, – произнес он тихим, ласковым голосом.

– Убили, убили, – еле слышно прошептала Анна. – Паули, его убили…

– Наказание мое, зачем ты снова пыталась вызвать духа?

Анна не ответила, закрыла глаза.

– Яков, не стой на пути, придержи дверь в дом! – распорядился Павел Александрович.

Штольман тут же поспешил сделать это, а Ливен принес Анну в спальню, положил на кровать, снял с нее туфли и накрыл одеялом.

– Анюшка, родная моя, ты меня слышишь?

– Аня, ну ответь же! – попросил Яков, вставший рядом с Павлом.

– Слышу, – приоткрыла Анна глаза. – Его убили, убили, он не сам…

– Потом расскажешь. Это не к спеху… Яков, принеси ей выпить, я не знаю, где у вас хранятся бутылки. Я побуду с ней.

Павел сел на край кровати и взял Анну за руку, но как только Яков вернулся с рюмкой коньяка, поднялся, чтоб освободить место ее мужу.

– Аня, выпей.

Анна сделала глоток, затем еще один и закашлялась. Видя, что бледность на ее лице проходит, Ливен выдохнул про себя – обошлось.

– Ну, моя девочка, не так быстро, никто у тебя коньяк не отнимет, как и чай, который я принесу чуть позже, – пошутил он. – Тебе нужно отдохнуть.

– Не надо чая. Здесь стакан с водой стоит… Мне уже лучше. Намного лучше. Спасибо вам обоим…

– Что же ты нас с Яковом так пугаешь? Зачем снова решила вызывать духов? – повторил Ливен свой вопрос.

– Помочь тебе хотела. Не думала, что мне станет плохо… Я недавно вызывала дух Ульяны Карелиной, мне не было дурно… как сегодня…

– Раз на раз не приходится. Зачем ты пошла в сарай?

– Чтоб ты этого не видел, а то бы ругался, – призналась Анна.

– Конечно, я бы ругался.

– Я тоже, – добавил Яков Платонович. – Когда ты вызывала дух Ульяны, мы с Марфой были готовы помочь тебе в любой момент. А что было бы сейчас, если б Павел не пошел тебя искать? Упала в обморок, свалилась с сундука, ударилась? Ты еще и дверь заперла, Павлу пришлось ее выбить.

– Мне жаль, что дверь сломана.

– Господи, да причем тут дверь?! – не сдержался Павел. – Починить ее пара минут. У меня сердце в пятки провалилось, когда я тебя увидел! И у Якова тоже! Не делай так больше! Если уж не можешь удержаться от духовидения, вызывай духов только когда кто-то рядом – Яков или я, чтоб мы могли сразу прийти тебе на помощь, не прячься по сараям и сеновалам и не уходи далеко… А сейчас отдохни. Хочешь, чтоб Яков остался с тобой?

– Пожалуй, я просто полежу.

– Ну как знаешь. Тогда мы пока побудем в гостиной.

Мужчина сели за стол в комнате.

– Павел, в усадьбе с ней было так же? – спросил волновавшийся за жену Штольман.

– Гораздо хуже, – не стал скрывать правды Павел Александрович. – Сегодня было так, ерунда, если можно так выразиться. Хотя, конечно, найти человека в полубессознательном состоянии – это вовсе не мелочь… Я испугался, как ты сказал, что она могла упасть, удариться… – не закончил он фразы. – Там ведь много хлама, а главное – рядом с тем сундуком, на котором она сидела, еще один, более старый, кованый, с острыми углами. Что если бы она упала на его угол головой и пробила ее? – он не хотел думать о худшем исходе.

– Ты заметил тот сундук за пару секунд, что был в сарае?

– Конечно, заметил. Яков, это мое… предназначение – видеть возможную опасность вокруг… не только персоны Императора… Я перепугался за Анну. Бросился к ней, чтоб помочь… Возможно, тебе было неприятно, когда я нес на руках твою жену в спальню. Так что извини, что я не дал тебе возможности сделать это самому.

– Павел, ты идиот?! Что, по-твоему, я в тот момент думал об этом?! – чуть вспылил Штольман, так как его немного задели слова Павла. – Я думал, слава Богу, что ты понял, куда она делась, и вовремя нашел ее… Не думал я про всякие… непотребства… Как и ты без сомнения тоже. Я видел, как сильно ты за нее испугался.

– Яков, – Павел посмотрел племяннику прямо в глаза, – в усадьбе я испугался за нее еще больше. Ей был нужен кто-то, чтоб помочь справиться с кошмаром. И помимо меня тогда это было сделать некому, ведь тебя там не было… Кроме как обнять ее и держать ее так, пока она не успокоится, мне в голову тогда ничего не пришло… Когда ее перестало трясти, я принес ей вина, затем сделал чай. Да, сам сделал. После чая она стала выглядеть почти нормально… Я не хотел ее оставлять, но мне нужно было спешить во дворец. В то утро я собирался на службу очень рано, оставалось только надеть мундир, когда я услышал ее крик. Так что я прибежал к Анне не в неглиже. Хотя и так бы прибежал, что уж отрицать… Я не испугал бы ее своим появлением в полураздетом виде больше, чем то, от чего она так истошно кричала.