Текст книги "Смерть на выбор"

Автор книги: Марианна Баконина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 32 страниц)

Марианна Баконина

АПОКРИФИЧЕСКИЙ КЛАД

Он шел, распахивая двери. Упругие шаги гулко отзывались в слишком высоких для него залах, и даже книжные шкафы с недоумением взирали на самоуверенного молодого человека в слишком голубых джинсиках, слишком пестрой футболке, со слишком большой сумкой на боку. Вообще-то, сюда входить с сумками не разрешали никому, но ему, видимо, было позволено много больше, чем обыкновенным читателям. Ведь он был из тех, кто пишет, и его знали, если не в лицо, то по имени. Обширные статьи, подписанные «Максим Самохин», читал весь город – по крайней мере, он был в этом уверен. Поэтому и была упругой его походка, яркой одежда, гордой осанка.

А в эти тихие высокие залы он пришел за сенсацией, тем и отличался от обыкновенных посетителей, книжных червяков, копающихся в залежах книг и рукописей, с робкой надеждой накропать изделие-диссертацию, которая сможет убедить строгий ВАК.

Книжных червей Максим не понимал – он предпочитал жизнь стремительную, полную радостей и приключений.

Еще Максим не мог понять, куда подевались сотрудники отдела рукописей, и даже начал озираться, что было ему не свойственно, но так никого и не обнаружил.

– Есть здесь кто-нибудь? – негромко позвал Максим.

Из-за шкафа показалась лохматая голова:

– Кто-нибудь – несомненно, – и тут же исчезла.

– А некто Глеб Ершов есть? – решил уточнить Максим.

– Да, это я, и я совершенно не некто. – Голова появилась снова.

– Максим Самохин, – тут же представился известный журналист, чтобы наглядно продемонстрировать разницу между некто и личностью известной.

– И что вы хотели бы от Глеба Ершова? – На «лохматую голову» имя журналиста впечатления не произвело. Видно, он самозабвенно занимался древними рукописями и газет не читал, а если читал, то двухсотлетней давности.

– Корреспондент газеты «Новый день», – решил прояснить обстановку Максим.

– Тогда вам не к нам, на Фонтанку – в газетный отдел.

– Нет, как раз к вам: вы нашли какие-то письма Толстого к издателю или еще к кому-то, вот я их перефотографирую и сделаю замечательную статью – это же настоящая сенсация.

– Вы уверены?

– Конечно, а вы нет? Ведь Толстой – наш великий писатель, изученный вдоль и поперек.

– Собственно, лично я никаких писем великого писателя не находил. Насчет же изученности…

Максим знал, что нельзя разрешать разглагольствовать людям, которые считают себя очень умными, и напористо перебил:

– А чьи же письма вы нашли?

– Видите ли, молодой человек… – Хозяину лохматой головы скорее всего еще не исполнилось тридцати, и Максим запомнил обращение «молодой человек» – чтобы при первом удобном случае ответить взаимностью. – Видите ли, род Толстых был древним и невероятно плодовитым, эта фамилия дарила Родине отнюдь не только писателей, хотя и писатели, безусловно, были, и неплохие…

– Чьи письма-то?

– Если вы говорите о письмах, обнаруженных мною в архивной папке за номером…

– Да, именно о них, – снова перебил Максим.

– …то это письма известного дипломата, сподвижника Петра Первого…

– Замечательно, у нас скоро День рождения города, как раз подходит… И о чем же он писал?

– В основном о собственных успехах, ну и немного о тех наградах, которые желал бы получить.

– Превосходно! – Максим уже видел легкие, наполненные сарказмом строчки – мол, ничего не изменилось и т. д. и т. п. – И давно вы их обнаружили?

– Да уж не недавно, а в газетах ведь в основном про новости пишут, так?

– Про прошлое тоже пишем, вы себе представить не можете, насколько народ сейчас не знает историю, а без корней нельзя, нельзя. Письма у вас?

– Да, пройдемте. – И «лохматая голова» по имени Глеб ловко просунулась в небольшую щель между шкафами. Максим пока тоже еще не растолстел, хотя и был популярным журналистом, среди которых полнота, точнее, дородность – в моде. Только сумка застряла. Так как в сумку была спрятана профессиональная фотокамера и целый набор вспышек и ламп, Максим бросить ее не хотел и чуть было не обрушил шкаф, до отказа набитый альбомами и папками с гравюрами.

– Да бросьте вы ее, потом достанем, – крикнул Глеб, пытаясь остановить неудержимо раскачивающийся шкаф.

– Как же, брось, в ней тысяч на десять долларов! – Максим спасал ценности.

– А в шкафу на миллионы, если рассыпется, не собрать, точно!

– Соберете, на то вы и библиотекари.

Глеб, как более сообразительный и незастрявший, наконец нашел выход:

– Садись. Садись на корточки, только медленно. – Максим послушался. – Так, медленно ставь свои ценности на пол, так, поворачивай сумку на бок, так, – вкрадчиво командовала «голова». Послушный Максим выполнял распоряжения, и шкафоколебания понемногу удалось погасить. – Ну вот, теперь можешь встать, и не вздумай тащить сюда свой баул, кто тебя только с ним сюда пропустил!

– Понаставили шкафов, не пройдешь. Там фотоаппаратура, должен же я тебя сфотографировать, и письма тоже. У нас газета иллюстрированная, между прочим.

– Шкафы, между прочим, здесь самая необходимая вещь. Это, друг мой, библиотека, а не пивная.

– Но можно как-нибудь попросторнее, без этих щелей.

– Вы, дорогой друг, как я вижу, совсем не в курсе наших проблем. Пространства не хватает, это, знаете ли, бич всех более-менее приличных наших библиотек. Так что ни попросторнее, ни поправильнее мы не можем. Ваше счастье, что это шкаф прошлого века и поэтому устойчивый, иначе бы вам век с нами не расквитаться.

– О проблемах «Публички» я тоже буду писать. Мне обещал интервью Матвей Сергеевич. Ведь безобразие, распыляем народное, национальное достояние: одна сгорела, у вас потоп был, кражи, грабежи.

– Потоп не у нас.

– Где будем фотографироваться? – Максим привык распоряжаться и не привык к тому, что его поправляют. – Где твой стол?

– Вот мой стол, но я что-то запамятовал, когда мы перешли на «ты»?

– Когда шкаф падал. Что-то некрасивый какой-то стол, не похоже на стол ученого… – Максим оглянулся.

– А на что похоже?

– Вот, – он рванул к окну, потому что там стоял типичный «ученый» стол, – вот то, что надо, видно, что здесь… овладевают наукой, и размер подходящий, и фон хороший: вон Екатерина видна, и резьба – черт, ее не взять в кадр, – а ну садись.

Максим, окунувшись в родную стихию, умел подавлять волю окружающих, и уже через минуту Глеб послушно менял позы, поворачивался и морщил лоб – в ответ на просьбу сделать умное лицо, поскольку возражения типа: «А у меня какое?» – Максим не принимал.

– А это что такое? Какие-то каракули, где, собственно, письма? Наши.

– С каких это пор они стали нашими? Письма у меня, естественно, а это же не мой стол, а стол подлинного ученого.

– Ну так тащи их сюда и не тяни волынку, мне еще к Матвею Сергеевичу идти. Скоренько давай.

Когда Глеб ушел, Максим от нечего делать начал перебирать исписанные непонятными каракулями листочки – то есть он, разумеется, знал, что это не каракули, а арабская вязь, так как был вполне образованным человеком. Но все непонятное проще назвать каракулями. Листки были похожи один на другой, как родные братья. А то, что копаться в бумагах на чужом столе неприлично, Максиму в голову не приходило.

Кое-что было переведено – к некоторым страницам были аккуратно приколоты тоненькие кальки с переводом.

Строки, явно писанные девичьей рукой, читались легко. Но читать было неинтересно: какие-то «беи», «оглу» и «абу» называли друг друга Посланцами Солнца, Высокими Престолами и вообще любезничали. Читая по диагонали, суть ухватить не удавалось.

Впрочем, один листок не был похож на все остальные: это была карта, точнее, схема – река, дома, деревья, обозначенные двумя черточками, и подпись, разумеется каракулями, а сверху, чуть видно, карандашом перевод: «Казну Бекташи ищи здесь».

Максим напрягся. Слово «казна» он знал и понял, что означает крестик возле одного из зданий на схеме. Там были еще какие-то надписи, но не переведенные. Дальше опять шла переписка, такая же непонятная, но при более внимательном чтении главное разобрать было можно: эти самые «беи» и «оглу» от кого-то скрывались и, видимо, спрятали свою казну, спрятали надежно.

На самом последнем листке – это был ксерокс, снятый с русского оригинала, причем тоже письмо, видимо не такое старое, как те, что были написаны каракулями, – Максим успел прочитать только одну фразу: «Я уверен, Ваше Высокопревосходительство, что сокровища, укрытые бекташами, до сих пор хранятся в сем тайном месте».

Максим, безусловно, не стал бы отрываться от такого увлекательного чтения, но вернулся Глеб с письмами и начал толковать о них. Максим слушал вполуха: старинные, хотя и звучащие весьма злободневно сентенции теперь интересовали искателя сенсаций куда меньше.

– А чей это стол? – спросил Максим, когда разговор несколько увял.

– Подлинного ученого, разумеется, – съязвил ершистый и по форме, и по содержанию библиотекарь.

– И все же? – не обиделся Максим. – Вдруг хозяин придет, а мы тут так по-свойски расположились, надо хоть имя-отчество знать.

– От ее гнева тебя не спасет ни имя, ни отчество.

– Что, такая грозная грымза?

– «Грымза» – это еще мягко сказано.

– Да? Ну тогда давай быстрее снимать, и я уношу ноги.

– Снимай!

Но снимал Максим не торопясь, а когда закончил, не стал собирать вольно и живописно разбросанные по чужому столу бумаги.

– Я у Матвея Сергеевича, ты не исчезай далеко, я потом еще кое-что уточню.

В кабинет, отгороженный от остального библиотечного мира двойными резными дверьми, Максим вошел без стука. Громкие голоса, вырывавшиеся из кабинета через открытую дверь, его не смутили. Кричали не на него, а даже если бы и на него…

– Но, Матвей Сергеевич, это же настоящие сокровища, и они могут пропасть, исчезнуть, кануть в Лету!

– Я сказал, что на все ваши фокусы и экспедиции у меня нет денег. Конференции! Археографические экспедиции! Мне пожарную сигнализацию не на что поставить, а вы все про свое.

Девушка в длинной шали хотела было возразить, но хозяин кабинета ей не позволил:

– Все, разговор окончен. Ко мне тут из газеты пришли.

– Разумеется, это важнее. – Слова, произнесенные тихо и смиренно, были напитаны ядом. Ядовитая хозяйка шали обожгла Максима взглядом из-под очков и вышла, тихонечко притворив дверь. Если бы она в сердцах хлопнула дверью, Матвей Сергеевич, наверное, возмутился бы меньше.

– Вот так и работаем. Господи, даже здесь в этих священных стенах все позабыли о воспитании. Я же не ретроград какой, я все понимаю, но действительно нет средств. Нас же финансируют остаточно, культуру долгое время считали чем-то второстепенным, забывали о том, что без нее мы опускаемся в трясину застоя… А теперь и подавно…

Максим незаметно включил диктофон – ведь интервью о проблемах крупнейшей в городе и одной из крупнейших в стране библиотек уже началось. В то, что именно говорил директор этой библиотеки, он не вслушивался – он и без него прекрасно знал, что тот должен сказать. Убиваем… Подвал бытия… Манускрипты… Рукописи не горят только в книжках… Милостыня… Коммерциализация… Начинаем зарабатывать… Раньше генеральская должность была…

– Какая должность?

– Должность директора библиотеки. А во многих странах директора таких крупных библиотек – писатели, скажем Борхес…

Отлично, заголовок уже есть: «Где нужны генералы?» – чудесно и интригует – сейчас так много говорят о заговорах военных, что статейка с таким названием непременно привлечет внимание. Максим, опытный газетчик, знал: хороший заголовок – это восемьдесят процентов успеха.

– Спасибо, Матвей Сергеевич, не буду вас больше задерживать, статья о письмах Толстого выйдет ко Дню рождения города, а с вашим интервью мы не будем тянуть – ведь потом придется собирать из руин. – Максим встал и с чувством потряс протянутую ему директорскую руку.

– До свидания, до свидания.

– Если еще что-то, непременно звоните, у вас есть моя карточка? – Максим понимал, что никакой карточки у Матвея Сергеевича нет и быть не может. Только три дня назад он получил гладкие, украшенные вензелем «Нового дня» прямоугольнички и теперь с удовольствием их раздавал направо и налево.

– Еще раз спасибо! Я пойду еще с Ершовым закончу, кстати, как он?

– Ну… Молодой, перспективный, старательный. Все в порядке.

И Матвей Сергеевич развел руками: об общем деле он уже научился говорить новые слова, а сотрудников по-прежнему характеризовал по старинке – текст «политически грамотен, морально устойчив» заменить оказалось труднее, чем приспособиться вовремя выговаривать «коммерциализация» вместо «социалистического соревнования».

– Да, всего доброго.

Возле стола, послужившего декорацией, бушевал небольшой тайфун по имени Нинон – так по крайней мере называл ее лохматый Глеб.

– Нинон, ты же знаешь этих журналистов, если они вбили себе что-нибудь в голову, их уже не остановишь. Они идут ромбом, как танки.

– Но почему вы для танковой атаки выбрали именно мой стол, хотела бы я знать? Просто ты в своем репертуаре: у себя пылинки сдуваешь – а у меня, значит, можно мусорить!

Судя по направлению указующего возмущенного перста, мусором девушка в шали называла фотоаппарат «Никон». Видимо, ссориться со всеми, включая производителей лучшей в мире фотоаппаратуры, вошло у нее в привычку. Причем ссорилась она не громко, но как-то очень обидно – растягивая по-лягушачьи и без того слишком крупные, яркие и нелепые губы.

– Даже президент Кеннеди знал, что с журналистами лучше не ссориться, – вмешался Максим.

– Вот потому он плохо кончил. Это ваше безобразие?

– Да, мое!

– Так уберите его поскорее.

Максим упаковывал сумку не спеша и игриво поглядывал на мрачную хозяйку стола. Он в общем предполагал, что в библиотеках работают не Джины Лоллобриджиды и Мерилин Монро, но не до такой же степени. Если бы не яркая цветастая шаль в русском стиле, девушка слилась бы с книжными шкафами и полками, он бы ее просто не заметил.

– А вы всегда такая сердитая? – спросил Максим и улыбнулся широко и обаятельно. Обычно эта улыбка стреляла в десятку. Сейчас он попал в молоко.

– Нет, только когда сталкиваюсь с непроходимыми идиотами, вроде вас.

– А вы всегда судите столь поспешно о незнакомых людях?

– О людях – нет.

– Что же вы меня и за человека не считаете? Обидно, право.

– Отчего же, у нас журналисты теперь любят правду.

– Да, а еще любят задавать вопросы. Как вас зовут?

– Дурацкие, как правило, вопросы.

– Ну, это зависит от ответа. Впрочем, могу угадать. Вас зовут Нина, имя грузинское и очень вам подходит. Вы такая вспыльчивая. А меня зовут Максим.

– Имя латинское и совершенно вам не подходит, вы такой маленький.

– Зато сердце у меня большое. И я от всего сердца прошу вас простить меня за вмешательство в ваши дела. Я случайно слышал ваш спор с Матвеем Сергеевичем.

– Так вы еще и подслушиваете. Похвально.

– Ну вот, кое-какие мои таланты вы уже признали. Ну, а остальное дело времени.

– Я готова признать вас вторым Гиляровским, если вы немедленно освободите меня от своего присутствия.

– Вы уверены, что в вашей семье в древности не было тиранов и деспотов, вы смотрите так грозно, может быть, вы побочная внучка Ивана Грозного?

– Нет, я побочная внучка Лукреции Борджиа.

– Значит, вспыльчивость у вас от французских предков.

– Пойдем, Максим. Ты, кажется, хотел еще узнать об известных письмах Толстого.

– Заодно просвети мудрейшего насчет происхождения Борджиа, – смиренно посоветовала вслед уходящим молодым людям Нина.

– Избави Бог от некрасивых и смиренных женщин, – пробормотал Максим, почему-то почувствовавший себя оплеванным.

– Ну не такая уж она смиренная, и вообще, действительно, нехорошо оккупировать чужой стол, я еще не сказал ей, что ты в ее бумагах рылся.

– А что, это тоже «нехорошо»? – спросил Максим, давно сменивший понятия «хорошо-плохо» на «нужно или нет». Поэтому мягкое замечание лохматого библиотекаря показалось ему странным.

– А разъярилась она не потому, что мы ее стол, можно сказать, увековечили, просто я слышал, как ее Матвей Сергеевич в экспедицию не отправил. Что, кстати, это за экспедиция?

– Да, она давно с этой идеей носится, она – тюрколог, просто в восточном отделе не было мест и она попала сюда, но работает с их материалами. Кстати, есть любопытнейшие находки, – если говорить о русско-турецких отношениях, тоже есть много любопытного. К примеру, ты знаешь, кому и зачем писали запорожцы?

– А что, нашли письмо? – Максим всегда считал, что знаменитая картина Репина – вымысел чистейшей воды. Если нет, может получиться статья. Но сейчас статья его не интересовала.

– Нет. Но если поискать в стамбульских архивах…

Кажется, этот парень в драных джинсах глумится над ним.

– Она в Стамбул просилась? В экспедицию?

– Нет, но письмо казаков может быть именно там.

– А куда? – С этими учеными вечная морока, не могут ответить по существу, все время их уводит куда-то в сторону.

– В Среднюю Азию, за рукописями, богатейший край в этом смысле.

– Какими рукописями? Матвею она говорила о сокровищах. Не о тех ли, что упоминались в бумажках на ее столе? Бурнаши какие-то, казну где-то спрятали, там даже карта была.

– Не бурнаши, а бекташи, наверное. Только никаких сокровищ нет, это легенда. Нина просто готовит статью для сборника «Клады и легенды». – Лохматый ученый чуть было не начал рассказывать о мифических кладах, о сокровищах Тимура и о библиотеке Ивана Грозного.

– А карта тоже легенда? – подозрительно уточнил Максим.

– Конечно, чисто теоретически можно предположить, что где-то там и была укрыта казна бекташи, но уверяю тебя, в экспедицию Нинон рвалась совершенно не за этим.

– Ну, это мы еще посмотрим, – внезапно заторопился Максим. – Слушай, у тебя есть телефон? Я уточню кое-что потом, ну, насчет Толстого, – вот мои координаты. А может, ты захочешь на фотографии глянуть. – Он аккуратно записал телефон молодого ученого, которого собирался прославить как хранителя старых петербургских традиций, в толстенькую, переплетенную кожей книжечку. – Кстати, с этой грузинской княжной ты хорошо знаком?

– Работаем вместе, – чуть более безразлично, чем следовало, пожал плечами Глеб и покраснел. Толстый свитер, драные джинсы, лохматая голова, выпуклый лоб циника и девичья застенчивость – прелестное сочетание. Да, с этими сокровищами еще придется поработать. В том, что сокровища неведомых бекташи существуют, Максим не сомневался и даже специальное решение ЮНЕСКО не смогло бы его разубедить. А уж неловкие, отнекивания и пространные рассуждения явно влюбленного в эту бесцветную мышку библиотекаря никак не могли развеять его выводы.

Он давно собирался найти что-нибудь такое – не то чтобы ценное, а известное, – ведь нет лучше способа прославиться. Известный журналист, преуспевающий корреспондент «Нового дня» мечтал о славе, причем о славе доброй и не политической – поскольку намеревался завоевать сразу всех, а в политике такое невозможно. Древний клад – это прекрасный способ, тут можно и удалью похвастаться, и умом блеснуть, и книжку о том, как, собственно, искал, написать. В общем, дело перспективное. Только как примкнуть к поискам?

И озадаченный Максим пешком отправился в редакцию. Он предпочитал работать на работе, а не дома.

* * *

Редакция прогрессивной газеты «Новый день» была похожа на все остальные редакции в мире: много бумаг, много неработающих и чудом работающих пишущих машинок, много пока еще работающих компьютеров, много стаканов с недопитым кофе, табачного дыма и пепла, много пепельниц, точнее, самых невообразимых емкостей, под пепельницы приспособленных. Много беготни и неразберихи.

Болтающиеся и ничем не занятые корреспонденты, истеричный ответственный секретарь и красивая секретарша возле кабинета главного редактора, явно взятая на работу исключительно для украшения неказистых интерьеров: к главному все входили без доклада и на телефонные звонки он отвечал сам.

– Общий привет. – Максим сунулся со своим приветствием в каждую комнату не потому, что кого-нибудь искал. Просто он был общим любимчиком, а для поддержания всеобщего восхищения надо быть предельно вежливым и улыбчивым.

– Какую сенсацию принес? – нежно проворковала секретарша Оленька.

– Все будет тип-топ. Что главный?

– Опять какая-то накладка, у него кто-то из прокуратуры, не то списки депутатов собираются печатать, не то еще что-то в этом роде.

– Какие списки? Вроде никаких выборов не намечается?

– Да нет, тех, что опять квартиры получили.

Так бы и говорила, что разоблачать будет.

«Новый день», так же как и все остальные газеты в городе, разрывался между необходимостью поддерживать очередную демократически избранную власть и опять же необходимостью эту власть разоблачать.

– Что у тебя, Максим? – без предисловий приступил к делу главный.

– Как договаривались, гибнущие библиотеки, пожар без огня, хорошо бы поскорее.

– Ты погорячее мне это изваяй, народ от этого уже устал, так что надо внимательно.

– Название уже есть: «Где нужны генералы?» Дело в том, что эта должность до революции была генеральской, должность директора библиотеки. И сейчас за границей в библиотеках работают всякие известные люди. Борхес, к примеру, а у нас кто? Понятно, почему пожары, грабежи и все прочее?

– Ну давай так, поаналитичнее, поинтеллектуальнее. – У себя в редакции Максим стяжал лавры интеллектуала уже давно. – В послезавтрашний номер. Триста строк. И посмотри, что там у Любочки с хроникой, помоги практикантке.

– Девушки с такими ножками, безусловно, нуждаются в опеке. – И Максим пошел искать Любочку, разумеется, не в отведенную хроникерам комнату, а в кофейню. Бестолковая Любочка набиралась журналистского опыта именно там. Всегда.

Но болтовня в кофейне и обработка хроники вместе с обладательницей незаурядных ног и незаурядных родителей, устроивших так и не сумевшую закончить университет дочь в отдел новостей солидной газеты, не сбили Максима с намеченного пути. Шутки с девочками – это очень хорошо, а слава лучше. Он отправился в редакционную библиотеку, где были собраны все когда-либо выходившие в Советском Союзе энциклопедии.

В Исторической энциклопедии обнаружил искомое: «Бекташи – один из суфийских орденов в исламе, создатели мистического учения о боге, пантеисты, орден бекташи разогнан по приказу султана Махмуда II».

Почему сокровища бекташи эти идиоты из библиотеки собирались искать в Средней Азии, Максим не понял.

Но еще поймет – он догадливый. Смотреть в том же разделе, кто такие Борджиа, Максим не стал. Пошел в лабораторию.

Напечатать фотографии удалось в тот же день. Получились они просто замечательно: высокий лоб и задумчивый взгляд Глеба, небрежно одетого, как и полагается ученому, заставляли вспомнить о вечном.

Хорошо получился стол с письмами, обнаруженными молодым ученым. Но главное – четким был снимок карты. Максим снимал ее так, чтобы Глеб ничего не заметил, и поэтому не был уверен, что получится разборчиво. Но японская аппаратура, как всегда, на высоте: все было видно просто замечательно, и даже карандашную надпись можно разобрать.

* * *

Едва переступив порог собственного дома, Максим позвонил лохматому ученому, предлог для разговора был замечательный – фотографии. К телефону долго никто не подходил. Наконец ответили:

– Совсем обалдел народ – полпервого ночи и звоните.

– Это корреспондент газеты «Новый день» Максим Самохин, мне нужно срочно поговорить с Глебом Ершовым. – Максиму уже давно не грубили по телефону, но он не растерялся. – Срочно.

Голос в трубке булькнул еще раз, но уже неразборчиво. А через три минуты подошел Глеб.

– Я забыл тебя предупредить, что живу в коммуналке и поздно звонить не стоит, – мягко упрекнул Глеб.

– Да какое поздно, старик, – Максим упреки не любил, – детское время, я только с работы вернулся.

– У большинства наших с тобой соотечественников несколько иной рабочий график, не стоит об этом забывать.

– Слушай, снимки получились первый класс, я и тебе сделал в подарок, когда завтра увидимся?

Пока Глеб размышлял, Максим все решил и без него:

– Я предлагаю в «Севере», часа в три, у меня как раз будет перерыв. Значит, в три. Договорились!

– Ну хорошо, в три.

– Не опаздывай! – строго предупредил ученого Максим. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи. – Даже по телефону противостоять невероятной энергии, излучаемой журналистом, Глеб не мог.

* * *

Опоздал, разумеется, Максим. На двадцать минут.

– Извини, задержался в Законодательном собрании, они там такие говоруны, страшное дело, обычно я никогда и никуда не опаздываю.

– Понятно.

– Вот снимки. Посмотри какая прелесть, впрочем, давай сначала сядем.

Кофе здесь, по крайней мере для Максима, варили замечательный и даже разрешали курить.

– Вот эти – для тебя. – Максим бросил на стол глянцевые картинки.

– Спасибо.

Рассуждать о фотографиях Глеб не стал или не захотел. Минут пять они молчали. Максим – потому, что не знал, как заговорить о том, что его интересовало, Глеб – потому, что не понимал странной навязчивости журналиста.

– Сколько может стоить ваша экспедиция?

– Какая экспедиция?

– Ну та, куда так рвется твоя Нинон, на которую у Матвея Сергеевича нет денег.

– Не знаю, да и тебе не все равно?

– Значит, нет, раз спрашиваю?

– Интересно почему?

– Ну, не из-за прекрасных же глаз твоей красавицы.

– Неужели из-за сокровищ?

– Конечно, я всю жизнь мечтал найти что-нибудь этакое.

– Этакого там нет, я тебе уже, кажется, говорил, так что зря рыщешь. Да и не поедет Нина с тобой никуда.

– Судя по страсти, с какой она отчитывала Матвея, поедет, если я позову. Ей же туда очень хочется.

– Ее, в отличие от тебя, интересуют рукописи, а не золото.

– Ага, – охотно согласился Максим, – а на столе у нее полная подборка информаций о золоте. Не так?

– Я же тебе говорил, это для статьи в сборник.

– А я верю, верю. В принципе я могу обойтись и без вас всех. Вот. – Максим жестом, подсмотренным в итальянских политических детективах, выбросил на стол фотокопию карты.

– Ну и обходись. Ищи то, чего нет. А как ты собираешься туда попасть?

– В командировку, в командировку, найду, знаешь ли, спонсора – и вперед.

– Ну что ж, в добрый путь. Дерзайте, юноша! – Глеб встал.

– Только я не хочу, чтобы вы меня считали вором, поэтому и приглашаю вас.

– Меня?

– Ну, и тебя тоже. В основном, конечно, твою ядовитую подружку, а тебя в качестве противоядия. Тебе, по-моему, нравится быть ее противоядием.

– Кретин!

– Я всегда знал, что ты невероятный интеллигент, а сейчас просто на секундочку забыл, что обзываться – нехорошо! – Максим любил победы убедительные.

* * *

Девушке, укутанной в яркую шаль, мешало все: бурный апрельский дождь, длинный серый плащ, тяжелая сумка, больше похожая на портфель, пакет с покупками в руках и очки, постоянно сползавшие на нос. Она просто не знала, как достать зонтик, поправить очки и не уронить покупки.

– Разрешите вам помочь! – Внезапно появившийся над головой зонтик испугал ее.

– Что вам надо? – Теперь приходилось бороться с еще одной помехой.

– Я всего-навсего хочу помочь, я всегда стараюсь выручать девиц, попавших в затруднительную ситуацию. Еще я хочу довезти вас до дома.

– Пропустите. – Девушка попробовала обойти назойливого нахала.

– Ну, так всегда, только соберешься сделать доброе дело – и не дают. Так можно навсегда отбить охоту к добродетельным деяниям, Нина.

– А, это вы… – Выяснив, что наглец ей знаком, девушка облегченно вздохнула.

– Да, а вы сменили французский гнев на милость?

– Борджиа, да будет вам известно, были итальянцами.

– Что вы говорите, неужели? Теперь мне это известно, и вы разрешите мне вас подвезти?

– Мне далеко ехать.

– Это не страшно, поскольку я собираюсь пригласить вас в еще более далекую поездку.

– За сокровищами… – Девушка ехидно улыбнулась. – Да, Глеб говорил мне, что вы намерены стать кладоискателем.

– Пойдемте, автомобиль подан, а беседовать лучше сидя.

Темно-синие «Жигули» ждали за углом. Максим распахнул переднюю дверцу:

– Прошу, мадам, или мадемуазель?

– Вы решили выяснить мое семейное положение?

– Собственно, нет, эти вопросы меня не волнуют, просто штамп.

– Видимо, профессия научила вас разговаривать исключительно штампами.

– А чему научила профессия вас?

– Скрупулезности. Так мы едем?

– Куда прикажете?

– Васильевский остров.

Максим был водителем нахальным, не обгонять просто не умел. Так что его старый автомобильчик слышал уже все возможные шоферские проклятия. В этот день добавились проклятия пешеходов, Максим словно не замечал глубоких луж. Даже на малолюдной Косой линии он умудрился отыскать недотепу и окатил его буквально с ног до головы. А на гневный окрик ответил философично:

– Что поделаешь, приятель, жизнь – борьба! – и тут же повернулся к Нине: – Ну что, я вас убедил? Вы ничего не теряете.

– Нет! Нет никаких сокровищ, – слабо улыбнулась девушка.

– Значит, не найдем, зато вы отыщете какую-нибудь замечательно редкую рукопись, их-то там полно. Да?

– Вероятно, да.

– Когда вы оформите отпуск?

– Как, сейчас?

– А какие проблемы? Недели на две, я думаю, хватит.

– Но…

– Спонсор уже есть, билеты – моя забота. И мы вылетаем в Ташкент, скажем… послезавтра.

– Но я не успею!

– Прекрасно успеете. У меня еще тоже отпуск не оформлен. И не надо отговорок. Кстати, сколько билетов мне заказывать, два?

– Не знаю… А…

– Ну, этот ваш Глеб, он поедет? Он ваш жених или так?

– Послушайте, вам не все равно? И вообще, при чем тут это? Какая наглость!

– Я, честное слово, не хотел вас обидеть. – Максим критически рассматривал будущую спутницу. – И вообще, нам, наверное, лучше перейти на «ты», так удобнее в пути. Значит, я – Максим! А ты – Нинон. Так на твоего… сослуживца билет брать?

– А вы с ним разговаривали? Он согласен?

– Ну, мне кажется, это лучше сделать тебе, тебе он не откажет. Да? Давай твой телефон, я перезвоню завтра, скажу, когда самолет.

– А если я не успею оформить отпуск? – Не дождавшись ответа, девушка продиктовала номер.

– Не впутывай меня в свои проблемы. Все, чао. Я спешу! До завтра!

Максим скоренько высадил пассажирку. Она так и осталась стоять на тротуаре с зонтиком, портфелем, пакетом и опять не знала что делать. Не знала, как достать ключи, когда руки заняты.

Едва войдя в квартиру, Нина бросилась к телефону:

– Глеб, это ты?

– Да, здравствуй, как дела?

– Знаешь, я, кажется, уезжаю.

– Куда?

– В Ташкент. С этим сумасшедшим журналистом.

– Искать клад. Что ж, счастливого пути!

Оба помолчали.

– А ты разве не едешь, он может взять билет и для тебя.

– Я в авантюрах предпочитаю не участвовать.

– Ну почему авантюра, обычная командировка.

– Да что ты говоришь?

– Ну а как еще можно сказать?

– Ты уже и нукать начала, как твой руководитель. Скоро начнешь считать всех Борджиа французами, а всех Толстых писателями.

– Никогда не думала, что ты такой надменный, не все обязаны знать все.

– Разумеется. Зато у него масса прочих достоинств. Машина. Спонсоров умеет искать. В общем, я рад, что вы поладили. Пока!