Текст книги "Нечто в лодке по ту сторону озера..."

Автор книги: Максим Перфильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 34 страниц)

Вряд ли этого охранника всерьез получилось напугать или взять на понт, но, тем не менее, мы все же входили в клуб, следуя за его огромной шкафообразной фигурой.

– Только быстро. И без шума, – произнес он.

– Эй! А почему они прошли? – послышался сзади в толпе чей-то недовольный голос, но он остался уже там, где-то на улице, а мы были уже внутри.

Мы застопорились сразу же как только вошли, лишь немного отойдя от двери и сделав внутрь помещения всего пару шагов. Клубная музыка басами тяжело ударила по голове. Я чувствовал, как она начала резонировать мои барабанные перепонки, грудную клетку и гениталии. Некоторая масса ужратых людей, расползаясь, кстати, не особо плотной кучкой, переливаясь всеми цветами радуги в лучах агрессивной цветомузыки, истерически передергивалась в центре на танцпольной площадке. Возвышаясь над этой основной массой, с двух сторон на прозрачных площадках для танцовщиц go-go зажигали две девушки в сексуальных переливающихся купальниках. И та, которая была справа, мне почему-то нравилась больше и выглядела для меня более привлекательной, не смотря на то, что танцевала немного хуже той, что была с левой стороны. В нескольких метрах от танцпола, располагаясь по внутреннему периметру клуба, восседая на высоких стульях без спинок, за барными стойками проводила время в разговорах менее активная часть посетителей, попивая алкогольные коктейли и выкуривая сигареты. Пытаясь перекричать агрессивный техно-рэйв, эти люди орали друг другу что-то на ухо, не всегда правильно улавливая нить своего собственного разговора.

Евгений прошел дальше вглубь помещения, ища взглядом своего молодого помощника. Я прошел вслед за ним, и, остановившись чуть в стороне, заглядывая с другого ракурса, так же попытался найти Иннокентия среди всех этих людей. Я видел его всего один раз в жизни, так что вряд ли я реально мог его где-то разглядеть.

Охранник, который впустил нас, подозвал кого-то из своих людей и попросил за нами присмотреть, объяснив, что мы ищем какого-то парня. Сам он так же стоял рядом и наблюдал за нами.

Наконец, через некоторое время Евгений нашел этого Иннокентия, узнав его, видимо, по прическе и телодвижениям.

– Я его вижу, – сказал он и направился к танцпольной площадке, с правой стороны.

Я последовал за Евгением, пробиваясь сквозь басы тяжелого громкого техно-рэйва и истерически мигающую бесящуюся цветомузыку, отражающуюся на моем лице, я медленно проникал в толпу танцующих людей. Я подошел к той самой площадке для танцовщицы go-go, на которой, с правой стороны танцпола, возвышаясь надо мной, танцевала девушка в купальнике, та самая, которая мне больше понравилась. Вскоре я заметил и Иннокентия. Он танцевал так же рядом с этой площадкой, с сигаретой в зубах, ужратый не меньше всех остальных танцующих, возбуждаясь от телодвижений девушки, но дошедший уже до такого состояния, когда все равно ничего не сможет, он просто уходил в отрыв, перемещаясь своим мозгом в какую-то иную реальность, явно не связанную с этим миром.

– Аааа! Евгееений! А я думал… вы не придееете! – протянул он наглым пьяным голосом, прокричав сквозь глушащую все в радиусе двадцати метров музыку, – А я вот… тут… Евангелизацией я занимаюсь!… Меня Бог послал проповедовать Его слово… этим бедным овцам!… – продолжал он кричать, – Это ах%$тельная миссия! Я спасаю гребанный мир!… Я хаччу спасти эту праааститутку! – указал он на девушку, танцующую на площадке на верху. Я поднял голову и посмотрел на нее, заметив ее косой взгляд, брошенный на нас троих сквозь физически изнуряющую агонию танца. Мы встретились глазами и я некоторое время продолжал смотреть на нее и ее красивое извивающееся тело, улавливая в ее взгляде некоторое непонимание того, что здесь происходит. В результате она ухмыльнулась, что как всегда свидетельствовало об инстинктивном желании в неловкой ситуации выглядеть как можно лучше и подать себя как можно с большим понтом, и, отведя глаза в сторону, она продолжила свой танец с еще большей интенсивностью.

– Чтооо? Может в меня тоже войдет сатана… и я стану такииим же… одержимым!… – кричал Иннокентий, – Идите вы на х%# со своей религией!

Не желая продолжать здесь эту сцену истерики, Евгений быстро подошел к Иннокентию и, прижав его за шею к себе, направился к выходу.

– Пошли, Иннокентий, тебе надо отдохнуть, – мягко произнес он.

Кеша не особо сопротивлялся и без каких-либо лишних звуков и движений поволочился заплетающимися ногами за своей шеей, которая все равно была зажата в локтевом суставе Евгения.

Мы вышли на улицу через черный ход, специально приготовленный для нас охранниками, и поползли к машине Евгения, припаркованной недалеко от дороги.

– Мне… Мне… Сатана… Сатана пришел… мне… сказал он… – что-то там бормотал всю дорогу до машины Иннокентий.

Мы подошли к машине. Евгений разблокировал замок, открыл двери и начал засовывать невменяемого Иннокентия внутрь на заднее сиденье.

– Сатана пришел ко мне, – наконец более-менее четко произнес Кеша, выпрямившись и встав лицом к Евгению, – Пришел и сказал, что у меня никогда не будет семьи… Я врежусь в дерево на машине и на всю жизнь останусь инвалидом, – промямлил он с улыбкой на лице, шатаясь и с косыми глазами, – Я тогда решил – а нах%$й мне вся эта жизнь!…

Евгений остановился. Он посмотрел своему пьяному помощнику в глаза и затем сказал:

– Он лжец и отец лжи. Зачем ты ему веришь?

– А вдруг, – ответил Иннокентий заплетающимся языком, – Он был такой реааальный.

– Этого не случится, – произнес Евгений.

– А если он прав?… Я боюсь… Мне стало страшно… – ответил Иннокентий и начал плакать.

Евгений схватил его голову своими мощными ладонями и, снова посмотрев ему прямо в глаза, произнес:

– Этого не случится, слышишь! Это ложь!… А теперь садись в машину. Тебе просто нужно отдохнуть.

Евгений запихнул своего пьяного помощника в машину. Тот вырубился сразу же, как только лег на заднее сиденье. Мы так же сели в машину и поехали отвозить Иннокентия домой.

Некоторое время мы просто молча двигались на машине по темным дорогам города. Наконец, Евгений как будто между делом произнес:

– Он хороший парень…

Я как-то неопределенно кивнул головой.

– Думаете, это правда… то, что он сказал? – спросил я как бы размышляя вслух.

– Не знаю, – ответил Евгений, – Надо будет разбираться. Может галлюцинации были. А может сам выдумал. Он же сейчас вообще ничего не соображает.

– Угу, – как бы согласился я, утвердительно кивнув головой.

– Он, правда, хороший парень, – снова произнес Евгений.

– Мне кажется ему… – начал я после небольшой паузы.

– Что? – спросил Евгений.

– Мне кажется ему лучше будет… найти перспективную работу, найти себе девушку, жениться, завести семью, нарожать детей, купить дачу и в старости выращивать в саду цветы на грядках… И жить как все обычные христиане в церкви, радуясь жизни и не занимаясь всей этой херней, и не гробить себе судьбу. И мозги не парить.

– Он и так может жениться. Одно другому не мешает, – ответил Евгений после некоторой паузы.

– Угу, – произнес я, – И развестись через полгода… Я такое уже видел. И вы тоже видели.

Евгений посмотрел на меня.

– Какой-то у тебя пессимистичный взгляд на жизнь, – произнес он.

– А вы не помните, как сатана разрушает семьи? Не насмотрелись еще?

– Человек сам должен суметь сохранить свою семью. Сатана тут ни при чем, – ответил Евгений.

– Ну-ну… кто б спорил, – утвердительно покачал я головой.

– Ну я же пока женат. И не собираюсь разводиться, – убедительно произнес Евгений.

Наступила пауза.

– Я смотрю у тебя депрессия, – услышал я потрясающе проницательное замечание.

– Нееет, – покачал я головой, улыбнувшись, – Какая еще депрессия?… Это не депрессия.

Затем я глубоко вздохнул и снова наступила пауза.

– Как у тебя дела-то вообще? – спросил Евгений, – Я вижу, что ты немного не в настроении. Но как жизнь вообще? Как здоровье?

Я пожал плечами.

– По-разному.

– Так до сих пор и болеешь?

Я задумался.

– Да, – ответил я, – Периодически.

– Лучше не становится?

– Мне диагноз поставить не могут… Я не знаю… ничего.

Наступила долгая пауза, в течение которой я тупо рассматривал в окна ночной город, по которому мы ехали.

– Приходи как-нибудь на собрание, – произнес Евгений.

Я ухмыльнулся.

– Да. Щас же. Уже побежал… Ноги моей больше не будет… – как-то не договорив, запнулся я и остановился.

– Костя, так нельзя, – наконец, сказал Евгений, – Тебе вернуться надо… Ты устал, я вижу. Я тебя вид уставший. У тебя глаза уставшие. Движения уставшие… Мысли уставшие… Ты не сможешь так долго.

Я подумал.

– Не смогу что? – переспросил я.

– Ты же один совсем, – ответил Евгений, – У тебя помощи никакой нет. За спиной никто не стоит. Никто не поддерживает… Ты сломаешься так.

– И что? – ответил я, – Взаимосвязи не вижу. Причем тут это?

Евгений вздохнул и, выдержав паузу, снова произнес:

– Тебе надо вернуться.

– Для чего? – спросил я.

– Вместе легче… Один в поле не воин…

– Один? – произнес я, – Один?… – и тут меня прорвало, – А я и так всегда был одни. Что сейчас, что тогда. Какая разница? Как будто когда я в церковь ходил, меня кто-то поддерживал. Как будто когда я был в ней, за мной кто-то стоял. Да хрена с два. Никого за спиной не было. Никто меня не поддерживал, когда я занимался всем этим в церкви. Половина только гнобила и постоянно палки в колеса ставила. А другая половина – ей просто было насрать. Всем было насрать. И когда я свалил, тоже всем насрать было. А кто-то был даже рад. Никто меня не поддержал. И никто мне не помогал никогда. Так что разница в чем? Нет ее. И так и не было никогда никакой поддержки. Только хуже еще было, – наконец выговорил я то, что копил несколько лет, затем я вздохнул и продолжил, – А потом, когда пришел сатана и начал разрушать мою жизнь и мое дело – кто мне помог? Никто. Всем наплевать. А потом когда он пришел и начал действовать через ВЕРУЮЩИХ людей, через тех, кто сам ходил в эту церковь – начал через них действовать в моей жизни… Что мне тогда было делать? Ведь было такое? Было. Дак как? Что тогда делать?… О чем вы говорите вообще? Какая нахрен поддержка? Какая помощь? Никогда ее не видел.

Евгений посмотрел на меня и задумался.

– Ты ошибаешься, – произнес он, – Были люди… которые тебя поддерживали. И сейчас есть. Да, не все в этой церкви правильно. Много вещей, которых быть не должно. Но не стоит все в одну кучу сгребать – это несправедливо. Не совсем все так, как ты говоришь.

Я утвердительно покачал головой, сжав губы.

– Конечно, – произнес я, улыбаясь.

Мне еще много, что хотелось сказать, но развивать эту тему все-таки особого желания не было. Я ставил внутренний блокиратор и просто затыкал себе рот, пытаясь слить этот разговор. Я уже не доверял никому.

– Ты ошибаешься, Костя. Не все так, как ты говоришь, – вздыхая, произнес Евгений, – Ты просто все в таком свете видишь. И тебе правда вернуться нужно. Так нельзя. Ты устал – это видно. Тебя сломают. Рано или поздно тебя сломают. Мир тебя сломает. Сатана тебя сломает. Ты не можешь заниматься всем этим в одиночку. Это самоубийство.

– Уж лучше так, – произнес я, ухмыльнувшись, вглядываясь сквозь стекло в движение дороги, по которой мы ехали, – Уж лучше так, чем вернуться в стадо этих баранов… и уродов.

Евгений тяжело вздохнул.

Вскоре мы подъехали к дому Кешы и выгрузили его, дотащив до квартиры.

Мы не стали разбираться с его мамой, которая была в каком-то не понятном шоке, мы лишь акцентировали внимание на том, что вытащили его из ночного клуба, а сами ваще с ним не бухали ни разу.

Потом Евгений довез меня до моего дома.

– Знаешь, иногда люди ошибаются, – произнес он в конце, когда я уже выходил из машины, – Нужно быть снисходительными к их ошибкам.

– Пускай платят за свои ошибки, – ответил я, – И я бы хотел видеть снисхождение так же и к себе, а не только к другим. Мне нужна справедливость.

Евгений покачал головой, посмотрев куда-то в сторону.

– Я тебе позвоню, – произнес он в результате после некоторой паузы, – Еще увидимся.

– Конечно, – ответил я, сменяя тон на более дружелюбный и спокойный, – Досвидания.

26.

Я проснулся ночью от утомительных и невероятно занудных мяуканий моего серого полосатого кота, который жил у меня в квартире. Он сидел где-то в прихожей, забравшись на высокую тумбочку, и всячески пытался обратить на себя внимание, осторожно, и, видимо, как ему казалось, не навязчиво напоминая хозяевам о своем присутствии в доме. Он подавал голос как-то жалобно и очень неуверенно, полагая, наверное, что его никто не услышит, и он вскоре пойдет спать. Сквозь дрем я чувствовал его некоторую робость и понимание всей неловкости создавшейся ситуации. Нежелание устраивать истерику заставило его отказаться от идеи ходить с криками по квартире. Осознание того, что ночью его кормить никто не будет, так же делало бесперспективным любое стремление потереться о дверцу холодильника. То, что его никто не выпустит за порог квартиры, а если и выпустит, то обратно уже не запустит – было для него такой же очевидностью, как и то, что вода мокрая, а мясо вкусное. Поэтому он и не стоял возле двери. Туалет был открыт. Дак какого ж хрена тогда ему надо было? Кажется, он сам сидел и думал про себя: «Щас мяукну еще пару раз, перекрещусь, что никто не проснулся, и со спокойной совестью пойду спать». И каждый его заунывный стон с крайними признаками неуверенности в голосе был как предпоследний.

Наконец мне надоело, я встал и пошел в прихожую. Уже осознав всю непривлекательность своего положения, кот попытался спрыгнуть с тумбочки и тупо улизнуть. И уже в полете одновременно с восприятием давящей на его большие мохнатые уши полной злости фразы «Заткнись тупой комок серой шерсти! Заткнись!», он ощутил шлепок моей ладони на своей костлявой заднице, и приземлился на пол с некоторым дисбалансом положения собственного тела в пространстве. Он гордо полизал ударенное место и с чувством выполненного долга пошел спать в другую комнату.

Когда я вернулся к себе в кровать, я ощутил невероятный страх в своей комнате. Этот страх распространялся по всей квартире и, расползаясь по углам, тяжело оседал на стенах и предметах мебели, медленно стекая по ним, словно какой-то конденсат газообразной жидкости. Я отвернулся к стене, пытаясь заснуть, но ощущение неопределенности, происходящей за моей спиной и чувство незащищенности, заставило меня повернуться на другой бок. Инстинктивно желая контролировать ситуацию, я все же поворачивался обратно спиной к стене, понимая, впрочем, что мне все равно придется перетерпеть этот страх и закрыть, наконец, глаза, попытавшись отключить сознание. Казалось, даже что тьма сейчас в этой ночи была какой-то ощутимой, материализовавшейся субстанцией, она покрывала меня своей вязкой плотной массой и всей тяжестью давила на мозг и обостренные до предела чувства.

Кошки – удивительные создания. Где-то я слышал, что они очень хорошо чуют духовную обстановку. Чуют призраков и демонов, и всякую другую нечисть. Они словно находятся между двумя мирами, между миром людей – миром материальным, и миром потусторонним – миром духовных существ. Чутье животных так же подтверждается и большинством христианских представлений. И я так же не был склонен ставить под сомнение эту теорию.

Когда сатана приходит – первое, что он приносит с собой это страх. Он лжец и отец лжи, другими словами, он – создает людям иллюзии. А страх – одна из самых величайших и эффективных иллюзий. И я это знал, поэтому начинал привыкать уже к подобным вещам.

Последние несколько месяцев я жил с восприятием этой реальности как какой-то черной бессмысленной и невероятно тяжелой и унылой обстановки. Казалось, меня загнали в какую-то клетку. Абсолютная правда: между тем, кто скован, и тем, кто находится в замкнутом пространстве – огромная разница. Все происходящее со мной за последнее время ввергало меня в какую-то глубочайшую депрессию, через которую я не мог наблюдать для себя каких-либо положительных ощущений в окружающем мире. Еще и постоянный страх по ночам. Что-то приходило и накрывало меня этим страхом как каким-то тяжелым ковром Биджар. А может сейчас у меня просто что-то немного сбилось в работе инстинкта самосохранения? Настороженность. Ощущение опасности в собственном доме. Причем опасности не физической. Может, мне действительно пора было сходить к психиатру. Может у меня реально мой невроз, который был уже очевиден, начинал потихоньку перерастать в психоз?

Насколько мне было известно, в медицине психиатрические заболевания определялись статистическим отклонением от нормы некоторых параметров и страданием, которые эти отклонения вызывали. То есть болезнь – потому что отклонение от нормы, и болезнь – потому что вызывает страдание. А то, чего больше – то и норма. На мой взгляд – да, в общем-то, и не только на мой – это были несколько сомнительные критерии. Так, например, в этом мире существует очень много говёной музыки, но из-за того, что ее так много – она не стала от этого менее говёной, и профессиональные музыканты не собирались признавать ее нормой. Одновременно с этим и хорошие композиторы часто страдают от того, что их более качественный продукт не получает должного признания по сравнению с тем отстоем, который пишут их коллеги по цеху. Потом через некоторое время такие композиторы частенько становятся легендами. Просто – объективно – люди слушают музыку по разным причинам, и нравиться она им может тоже по разным причинам, и не всегда потому что это качественный продукт. Качество в данном случае всего лишь один из параметров, по которым музыка может нравиться. Об этом долго можно спорить, но во всяком случае, мне казалось, что не всегда справедливо искать истину там, где большинство. Большинство в глобальном смысле – то есть, и людей, и мнений, и правил, и параметров, и товара, и денег, и даже разума. В медицине, в которой все было довольно относительно, одной из наиболее относительных областей с точки зрения истины была психиатрия. Даже обычные врачи, которые знают, что в их сфере лечения все очень относительно, говорят про психиатрию: «Да, это же психиатрия. Там все относительно», потому что знают – там действительно все еще более относительно, чем у них. Это, конечно же, не исключает психиатрию из тех инструментов, которые могут помочь человеку. Просто, наверно, этим инструментом должны владеть люди, у которых присутствует хотя бы очень небольшое желание помочь другим и твердые моральные принципы – люди, которые не просто хотят срубить кучу бабла на фармацевтических фирмах, и люди, которые не просто хотят отработать смену и пойти домой, забивая на саму мысль о том, к чему реально может привести их лечение и их ошибки. Психиатрами, как и вообще, врачами должны становиться люди, которые реально парятся за свои ошибки. Люди с чувством ответственности. А когда человек становится абсолютно уверен в своей правоте, теряя способность к диалектическому восприятию реальности – он может наделать очень много ошибок. Лично я с психиатрами, и даже с психологами (практикующими) никогда не сталкивался. Поэтому мне хотелось верить, что среди них подобных человеков не много.

Я знал, что психиатры могли бы подумать по поводу моих ощущений. Я тоже видел зацикливание в жизнях людей и невозможность адекватного восприятия реальности. А еще я видел, как из людей изгоняют бесов. Еще я видел, как в жизни восстанавливается справедливость, в контексте казалось бы какой-то невероятной случайности, приводя однажды все в состояние абсолютного и исчерпывающего баланса. Еще я видел как люди жили в церкви, будучи благочестивыми верующими и уважаемыми прихожанами, десятки лет, а когда вдруг начинали пытаться что-то изменить в этом мире и шли против зла, бросая вызов сатане – заканчивали жизнь в полнейшей разрухе, на краю гибели, проклиная все на свете в том числе и церковь. Еще я видел, как люди менялись под моим влиянием. Еще я несколько лет занимался тем, что формировал у людей в сознании те или иные принципы мышления, определяя их дальнейшее мировосприятие. Я пытался смотреть на все с нескольких позиций. Потому что видел и психически нездоровых людей, и наблюдал работу сатаны в этом мире. Занимаясь постоянной рефлексией и анализируя окружающую меня действительность, я старался докопаться до истины, понимая, что до абсолютной истины на этой земле докопаться никто не может.

Я начинал привыкать ко всей это шняге – депрессии, страхам, кошмарам по ночам, неврозам, болезни. Я старался объективно оценивать ситуацию, и знал, что если я вновь объявлю перемирие – скорее всего через какое-то время я вернусь к обычной более-менее нормальной жизни. Главное только вовремя успеть его объявить, поняв, что ты находишься на краю. Главное только, чтобы не было слишком поздно. Главное только, чтобы не уйти в это настолько далеко, когда станет уже очевидным, что вернуться назад невозможно.

Я понимал, что все мои ощущения – может быть не что иное, как просто результат разбалансирования нервной системы. Если мое восприятие реальности станет сильно искажаться и все это начнет заходить слишком далеко – я пойду к психиатру. Поэтому мне нужны были разные люди, с которыми бы я постоянно общался. В том числе и обычные мирские неверующие – чтобы давать альтернативный взгляд на вещи. Так я мониторил свое собственное состояние – анализируя реакцию своего окружения на мои действия. Если я замечу какие-то нестыковки – я обращусь к специалисту. И хоть я и не знаю, где здесь истина – но я сделаю все, чтобы вернуться в систему нормальной жизни, прекрасно понимая, что эта система может оказаться иллюзией. Иллюзией – как впрочем, и то, чем я занимался.

Опасно строить для себя убеждения. Разумнее – допускать возможность различных вариантов развития событий. Приходится жить предположениями, а не уверенностью. Это сложно, но это единственный способ избежать абсолютного краха всей жизни в один прекрасный момент. Ты не знаешь, где правда, а где ложь. Все, в чем ты убежден – может оказаться иллюзией. Все, что ты считаешь своим мнением – может быть лишь чьим-то внушением. Все, что ты воспринимаешь как собственное решение – может являться лишь чьей-то манипуляцией. Верить нельзя никому. Иногда люди обманывают друг друга. А иногда люди обманывают сами себя, пытаясь неосознанно убедить в своей лжи и других. А иногда люди обманывают тебя, желая тебе добра. Необходимо брать информацию из разных источников и сопоставлять. Абсолютная стопроцентная уверенность в чем-либо – признак глупости и недальновидности. Тем более в контексте того, что я видел на протяжении своей жизни. Я видел – людьми постоянно кто-то управляет. Кто-то управляет любимым человеком. Кто-то управляет своими подчиненными. Кто-то управляет массами, народом. Возможно, кто-то управлял и мной. А я так же, будучи незаметным, оказывал влияние на других людей. Во всех своих действиях и жертвах ради своей веры я наблюдал расчет. По-другому для меня было – путь к погибели. Потому что проще всего управлять тем, кто твердо в чем-то убежден и чье поведение изначально и абсолютно предсказуемо. При всем при этом – я готов был отдать жизнь за свою веру. Но как я уже сказал – это был всего лишь холодный расчет.

Когда я проснулся утром, мне позвонил Слава.

– Слушай, чувак, тут короче шняга такая. Я щас уезжаю на пару недель. Тут меня попросили поиграть съездить с группой с одной. Так что меня не будет. А у нас, короче, базу нашу закрывают. Ну помнишь, я тебе говорил?

– Что, уже закрывают? – спросил я.

– Да. Все уже. Когда снова откроют – неизвестно.

Действительно закрывали на неопределенное время ту репетиционную базу, на которой мы постоянно тусовались. Поэтому перед нами вставал вопрос – «что делать дальше?». Теперь уже нахаляву ничего не будет. Придется искать место. А плата за каждую репетицию – будет стимулировать к тому, чтобы нам развиваться и стремиться к чему-то более серьезному. Кажется, мой отдых от концертной деятельности заканчивался. Хотя я не мог сказать, что я хоть сколько-нибудь отдохнул. Как дальше жить – я не представлял, я еще не был готов вновь к чему-то серьезно стремиться в плане музыки и рвать свою жопу на выступлениях.

– Короче, надо бы с Катей последнюю репетицию провести, – продолжал Слава, – Ну я уже не смогу с вами. Мне сегодня вечером уже валить надо. Еще надо собраться. Так что бери ее и тащи сам на базу. Там хоть перед закрытием последний раз поиграете и потрете там за всякое. Я ей уже позвонил. Сказал, что вы свяжетесь. Либо ты ей позвонишь. Либо она сама тебе позвонит.

– Ну, как-нибудь срастемся, – ответил я.

– Ага. Ну в общем поиграйте там без меня. Можешь полечить ее там немного один на один. У нас с ней, кстати, отношения испортились.

– А чо у вас? – поинтересовался я.

– Да… Достала она меня. Постоянно ругаемся. Из-за своих этих приколов лесбийских мне истерики закатывает. Вообще наверно скоро расстанемся. Ну мы уже договорились, что даже если расстанемся с ней, то все равно будем поддерживать деловые отношения. То есть мы все равно как бы типа группу организовываем… будем продолжать ее учить. В общем, устанавливай с ней контакт поглубже.

– Угу.

– Ну, в общем, там созвонитесь, – начал уже заканчивать Слава.

– А чо, слушай, когда откроют снова базу? – спросил я.

– А я без понятия, – ответил Слава, – Там вообще чо-то неизвестно. Но Катя сказала, что возможно у нее получится там договориться с одной базой подешевле. Так что это с ней потом надо еще будет обсудить.

– Ага. Понятно. Ну может седня тоже потрем с ней за эту тему.

– Ну вот… – заключил Слава, а потом: – А мы с ней… да я не знаю даже… Короче я запарился уже с ней, – снова поднял Слава тему своих отношений с Катей, – Короче, она такая тоже… психованная немного. У нее проблем куча, своих, там, тараканов всяких.

– Ну еще бы. Она лесбиянка. Ты думал, она живет в гармонии с природой? – заметил я.

– Ну вот, видимо, я все-таки так и не думаю. В общем репайте там с ней. Можешь трахнуть ее за меня.

– Посмотрим, – ответил я.

Я закончил разговор и задумался, подняв голову немного вверх.

– Нееее, – произнес я в результате на последнюю фразу Славы.

Все-таки мы были очень циничными верующими. Слышал бы наш разговор пастор нашей церкви. Конечно же это была шутка. Никто никого трахать не собирался.

Я созвонился с Катей и мы договорились о времени репетиции.

У меня до сих пор кружилась голова. Я чувствовал себя не самым лучшим образом. Поэтому представлял, чем для меня может обернуться очередная репетиция. Но я должен был ее провести. Когда будет следующая – неизвестно. Да и Слава уезжал – тоже не самый положительный момент. К тому же у них сейчас испортились отношения. Хотя, может, им двоим нужно было отдохнуть друг от друга. В общем, эту репетицию надо было провести. Я и так не сказал бы, что у нас наблюдался сейчас большой избыток общения. Тем более, после всех запар, которые испытывал мой мозг в последние две недели. Нужно было держать контакт. Еще надо было конкретно поговорить о другой базе, которую предлагала Катя в будущем, обсудить это, узнать все. Короче, я должен был провести эту репетицию.

– «Держать контакт. Держать контакт», – думал я про себя, когда ехал на автобусе на репетицию с Катей, испытывая почему-то при этом волнение и неприятное сердцебиение как обычно. Держать контакт было важно. Я уже видел, как терялся контакт с человеком. Сначала он ослабевал, потом ослабевал еще сильнее, потом ослабевал еще-еще сильнее, потом просто терялся и сам человек. Забавно, но работая с людьми несколько лет, я реально наблюдал за тем, как в процессе эти люди любо умирали, либо пропадали без вести. Я не знал, почему так происходило. Но так было. Причем, я ни на кого никогда не давил, у меня всегда были именно дружеские отношения, а уж потом разговоры о религии. Я не пихал никому Библию в уши и в другие отверстия, я всегда делал так, что человек сам начинал интересоваться этими вопросами и сам спрашивал меня, желая, чтобы я ему начал проповедовать религиозные доктрины. Человек сам проявлял инициативу. Так было лучше. Я специально к этому подводил. Я по возможности работал хитро и аккуратно. Наверно я в этом случае был в чем-то похож на девушку, желающую обратить на себя внимание парня – нужно было только чуть поманить пальцем, а там парень уже сам бежал следом. Ну а если не бежал – то тогда уже, скорее всего, ничего не поможет. Ну… хе-хе… я был не девушка, я в этом случае просто начинал действовать по-другому. Но, так или иначе – я часто становился свидетелем смерти или исчезновения тех людей, с которыми в данный момент времени работал, пытаясь сформировать у них определенные принципы мышления. Мои друзья, которых я знал по десять лет, особенно верующие – с ними ничего не случалось, а эти мерли только так и куда-то пропадали. Еще один такой вот прикол. Нет – моя церковь не приносила их в жертву. Это происходило и тогда, когда я уже был вне церкви. И факт оставался фактом – многие люди, на которых я долгое время пытался влиять, либо исчезали, либо умирали в конце. Самоубийств, слава Богу, не было. Причины смерти, как правило, оставались до конца не выясненными. Это правда. Возможно, здесь я так же наблюдал работу дьявола. Но данная закономерность становилась неприятно очевидной. И у нее должны были быть причины. Большинству людей такая мысль покажется бредовой – но возможно Бог специально сводил меня с теми людьми, кто в скором времени должен был преставиться.

Но, кажется, Катя была не тем случаем. Тем не менее, терять контакт с ней было нельзя.

Я приехал на репетицию. Мы очень мило позанимались. Я пофигачил на басу, заставляя Катю играть простые гармонические партии, которые у нее уже потихоньку начинали получаться. Потом мы так же мило побеседовали на всякие разные отвлеченные темы. Немного, совсем чуть-чуть, коснулись темы религии. Затем обсудили ее вариант с занятиями на какой-то базе у одного из ее знакомых. Плата была вполне приемлемая, даже низкая. Не бесплатно, конечно, как здесь, но и не дорого. В общем, репетиция и общение прошли прекрасно, и очень даже продуктивно. Я начинал расслабляться, воспринимая Катю уже не как объект для формирования каких-либо принципов мышления, а просто как друга.

Домой я ехал, задыхаясь и с головными болями, глядя широко вылупленными глазами сквозь запотевшие стекла солнечных очков в одну точку. Как обычно. Начало повышаться давление. Я переутомился. Мне было хреново, и я только радовался тому, что хотя бы сидел у окна, а не стоял в этом душном автобусе.

«Держать контакт. Держать контакт, – думал я про себя, – Нельзя позволить Кате потеряться».