Текст книги "Нечто в лодке по ту сторону озера..."

Автор книги: Максим Перфильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 34 страниц)

Попытка создать свою власть – это еще не власть, это только попытка. Она может быть более или менее успешна. Степень влияния – эта общая сумма удачных или не удачных таких попыток. Чем больше влияние – тем сильнее контроль и тем более предсказуемым становится поведение человека.

Любой разум на этой земле испытывает на себе то или иное демоническое воздействие, вопрос только – насколько этот разум поддается такому воздействию. Это и есть степень контроля и степень влияния.

Но ни один человек не может позволить себе просто так придти и нейтрализовать демоническое воздействие на конкретный разум. Ни один пастор, и ни один священник не может просто так повлиять на сознание людей и при этом не вызвать по отношению к себе агрессии тех сил, которые долгое время выстраивали свою стратегию воздействия на сознание этих людей. Это вторжение в духовный мир. И оно всегда имеет свои последствия.

Многие люди не обладают духовной силой и властью, не заморачиваются за принципы, по которым существует духовный мир, и могут даже вообще не верить в Бога и быть материалистами – но если такой человек начинает оказывать чрезмерное воздействие на разум других людей, и если это идет вразрез с тем, что пытаются внушить этим людям силы тьмы, то этот человек так же становятся объектом пристального внимания этих сил, и вызывают на себя их агрессию. Это практически неизбежно.

Человек может быть атеистом или просто как-то так не особо верить в сверхъестественную реальность, лишь допуская иногда мысль о возможности ее существования – но если он попытается что-то изменить в этом мире в лучшую сторону или оказать на него какое-либо влияние, через некоторое время в его жизнь придет Нечто, и оно полностью или частично разрушит его жизнь. Оно разрушит отношение с его друзьями, разрушит отношение с родственниками, разрушит семью, разрушит карьеру и работу, разрушит его цели и стремления, разобьет вдребезги самую хрустальную мечту, искалечит здоровье, завалит болезнями, загонит в самую ужасную депрессию, и искорежит сознание. Жизнь этого человека сложится как карточный домик. Она превратится в ад. Возможно, останется шанс продолжать бороться за свою идею, а иногда не остается даже этого. Я такое уже видел.

За все нужно платить свою цену. И чем больше влияния ты оказываешь на этот мир, тем большую цену тебе придется заплатить… Хотя… нам не дано до конца понять и изучить, как все это на самом деле происходит, и какие здесь работают причинно-следственные связи. Иногда все бывает очень запутанно.

Я знал, что все в этом мире находится в чьей-либо власти, или как минимум является предметом чьего-либо вожделения и объектом страстного желания. И я намерено вторгался в чужую сферу влияния, чтобы нейтрализовать воздействие на разум, потому что знал – это демоническое влияния, демоническое воздействие, оно должно быть разрушено и разум человека должен быть свободным. Потом человек сам сделает свой выбор. Но я должен повлиять на его сознание, чтобы скомпенсировать влияние каких-то других сил.

И я прекрасно понимал, что это не останется без внимания. Меня заметят. Ко мне начнут присматриваться, станут изучать, и если мое влияние на людей действительно будет иметь какое-то значение – попытаются сделать все, чтобы остановить меня, или как минимум отыграться потом на мне. Так начиналась война. Начиналась агрессия, единственной задачей которой было вывести меня из этого противостояния, и если будет уместно по контексту – отомстить.

Чем больше я всем этим занимался, тем больше вызывал на себя злость этих сил и привлекал их внимание. Раньше мне это даже казалось забавным и одурманивало меня каким-то духом романтики. Но потом, когда в жизни стали происходить вещи, которые мне явно не нравились, когда стало приходить то, чего я не хотел видеть в своей жизни, когда стало разрушаться то, что было для меня действительно значимо и дорого мне – это заставило меня остановиться, и подумать над тем, стоит ли мне идти дальше.

Со временем я научился преодолевать страх. Я научился терпеть боль. Я научился обходиться некоторое время без каких-то важных для меня вещей. Я научился чем-то жертвовать, чтобы хотя бы довести нужное дело до конца. Я даже в определенной степени научился жить в депрессии, выработав к ней определенный иммунитет, я научился сохранять при этом относительное спокойствие и мир, более-менее здраво оценивать окружающую меня обстановку и ясно видеть ситуацию. Я немного научился бороться с этой иллюзией. А депрессия – это всегда иллюзия. Понимание и осознание того, что все в этом мире относительно, а боль это всего лишь способ заставить человека что-то делать, и даже с материальной точки зрения – боль всего лишь способ собственного разума заставить собственный организм удовлетворять свои потребности – я научился смотреть на мир диалектически, относится ко всему философски и выработал таким образом защитную реакцию собственного сознания на многие происходящие со мной в этом мире негативные вещи.

В определенные моменты жизни я уходил в тень, прекращая заниматься своей деятельностью. Я заканчивал эту войну и расписывался в перемирии, и уходил в бессрочное увольнение. Тогда еще какое-то время в моей жизни продолжалось чье-то разрушительное воздействие. А потом – наступала тишина. Война заканчивалась. Заканчивалась агрессия. Приходил мир. И все постепенно начинало вставать на свои места. То, что когда-то было разрушено – восстанавливалось, возвращалось то, что я, казалось, уже безвозвратно потерял, уходило то, что выматывало меня и делало мое существование невозможным, мой разум прояснялся, уходила депрессия, и возобновлялось удовлетворение тех потребностей, невосполнение которых так долго изводило мою психику. Начиналась спокойная, веселая, радостная, относительно беспечная жизнь.

Я приходил в себя, давая возможность самому себе отдохнуть. А потом сам нарушал перемирие и снова вступал в эту игру, полагая, что у меня еще достаточно сил, чтобы продолжать этим заниматься.

Но как оказалось у любого механизма есть свой запас прочности и у каждого инструмента своя определенная степень усталости и амортизации. Всему есть свои границы. Есть точка перегрузки. И есть пределы, которые не дают идти дальше. Человек ограничен, ограничен в своих возможностях и в степени сопротивления.

На протяжении нескольких лет я занимался тем, что так или иначе воздействовал на сознание людей и пытался нейтрализовать то демоническое влияния на их разум, которое обуславливало их образ жизни. И теперь я чувствовал на себе агрессию – постоянную и не прекращающуюся ни на минуту. Я чувствовал злость, которая смотрела на меня жадными глазами и мечтала поглотить, сожрать, разорвать на куски. Теперь любое мое действие имело незамедлительную реакцию и рождало ответное противодействие в течение нескольких дней или даже часов. Последствия были необратимы и иногда непредсказуемы. Я чувствовал, как реальность вокруг меня была напряжена словно медный шар, сдавливаемый снаружи огромными массами жидкости, один удар – и колебания расходятся по всей его огромной поверхности, он звенит словно перетянутая струна, гулко, звонко и грубо. Напряжение вокруг меня достигало предельных значений. Поэтому мне приходилось оценивать и просчитывать каждый свой шаг. Последствия приходили незамедлительно, и их сложно было предугадать, и они вряд ли могли мне понравиться. Я уже давно перестал за кого-либо молиться. Перестал оказывать кому-либо незнакомому помощь, просто потому что у меня уже не было на это сил. Эта была уже не игра. И мне было уже не до шуток. Меня это уже нисколько не забавляло. Меня беспокоило только одно – как мне снять это напряжение.

Поэтому мне нужна была помощь.

И поэтому я сейчас направлялся к человеку, который должен был взять на себя часть нагрузки и сделать то, на что я не решался.

Его звали Валера. Мой давний знакомый. Он был ходатай – человек, который постоянно молится за других людей. То есть, как бы верующий в принципе должен хоть иногда молиться, часто не часто – это понятие относительное и все индивидуально. Но ходатай это человек, который очень много молится за других. В этом есть его служение Богу. Так он влияет на то, что происходит в духовном мире и в мире материальном.

Когда-то давно в середине девяностых годов трое неких молодых парней, подростков, оказавшись в Москве уже, кстати, после перестройки и обрушения в стране железного занавеса (что интересно), и переполняемые изнутри, видимо, какой-то положительной энергией, никак не дающей покоя их разумам, решили реализовать свою просто невероятно гениальнейшую мысль – они вышли на Красную Площадь, встали напротив мавзолея и начали молиться против духа коммунизма и марксистко-ленинистской идеологии. На следующий день всех троих увезли в реанимацию то ли с гипертоническим кризом, то ли с чем-то таким, что вряд ли может исчерпывающе характеризовать истинное состояние здоровья человека и причины его болезни, являясь всего лишь следствием чего-либо. Среди этих троих молодых людей был и Валера.

Именно поэтому теперь Валера не молился за все подряд, за любых людей. К нему нельзя было просто так придти и попросить замолвить за себя словечко перед Богом или попросить помолиться за какую-то проблему. Он тщательно разбирал каждую ситуацию и сам принимал решение. Он понимал одну вещь, которую не понимают большинство людей – Бог это не палочка-выручалочка, Он – Бог, Который создал весь этот мир и который все держит в своей руке, в своей власти, Богом нельзя пользоваться, Им нельзя манипулировать, Бог требует к себе почтения и уважения, и исполнения Своей воли, Он Властелин, и просто так Он не собирается отвечать ни на чьи молитвы. Бог изначален и бесконечен. И Валера – Его ходатай – служил Ему и не занимался исполнением людских прихотей. Он сам решал, за что, как и когда он будет молиться, и вопрос денег здесь был неуместен. Он не брал за это денег.

Валера был в чем-то уникальный человек. Он всегда любил хорошо одеваться, тратил много денег именно на одежду и различные аксессуары и украшения. Ему нравилось хорошо выглядеть и жить хоть в какой-то роскоши, пусть даже и не слишком дорогой. Он был немногословен и обычно мало общался с людьми, редко заводил новые знакомства. Он уже не ходил ни в какую церковь. Но продолжал оставаться верующим человеком и выполнял то, что считал нужным. Он работал в клубе-кафе, помогая своему брату. Обращался среди тех, кто любил повеселиться. Постоянно находился в обстановке, в которой люди могли набухаться и подраться. И его это не смущало.

Еще у Валеры был дар – ясновидения. Он мог знать вещи, которые происходят в жизни человека, и которые тот скрывает. По крайней мере, раньше у него был такой дар. И в церкви, в которую он ходил, все об этом знали. Потом Валера ушел из церкви. И в последнее время он ничего не говорил про свои способности. Но, как известно, дары и служения Божьи непреложны, и если Он дает какой-то дар человеку, то лишает его этого дара редко и в крайнем случае.

Я вошел в кафе и, пройдя через зал, подошел к барной стойке. Мой давний знакомый, одетый в хороший дорогой костюм, отливающий темным красным цветом, в свободно расстегнутом пиджаке, под которым виднелась шелковая рубашка, в начищенных лакированных туфлях, с хорошей стильной прической, и с перстнями на пальцах, уже ждал меня, сидя на стуле возле бара, повернувшись лицом к залу, и облокотившись о стойку. Когда я подошел, он лениво пожал мне руку, и, взяв со стойки стакан с какой-то черной жидкостью, в которой плавали кусочки льда, встал и, указав пальцем в конец зала, сказал:

– Пойдем туда.

– Ну, пойдем.

Я последовал за Валерой, забавно отмечая то, как за нами по полу поползли фигуры прожекторов цветомузыки, мешая глазам сконцентрироваться в и так достаточно темном помещении, окна которого были сделаны из мозаики, и вечерний августовский свет в этот хмурый облачный день никак не хотел проникать в это кафе и делать его слишком светлым.

Мы подошли к стеклянному столу, стоящему в углу зала, и Валера предложил сесть на небольшие металлические кресла с мягкой кожаной обивкой.

– Ну что, как жизнь-то? – последовал вопрос, как только я удобно устроился в кресле.

– Потихоньку, – ответил я, – Сам-то как?

– Аааа нормально, – прокряхтел Валера, усевшись напротив меня и поставив рядом с собой стакан, в гранях которого играли блики слабой не слишком интенсивной цветомузыки.

– Это кока-кола, – произнес Валера, заметив мой взгляд, украдкой брошенный на стакан.

– Я и не сомневаюсь, – покачал я головой, состроив небольшую гримасу.

– Правда, – Валера убедительно поднес стакан ближе ко мне, вытянув руку. Я немного помедлил и все же оторвался от спинки кресла, наклонился и понюхал то, что находилось в стакане. Действительно кока-кола.

– Ты же знаешь, мне это безразлично, – сказал я в заключение.

– Некоторых смущает, что я нахожусь в таком… месте.

– Только не меня.

Валера кивнул головой.

– И все же люди должны мне доверять.

Он сделал глоток, поставил стакан рядом с собой, и жестом предложил мне начать разговор о том, зачем я пришел к нему.

Я вытащил из внутреннего кармана куртки конверт и, положив на стол, легким движением руки плавно направил его по стеклянной поверхности в сторону Валеры. Конверт скользнул по столу, немного закрутившись, и уперся в длинные пальцы, с золотыми печатками на нижних фалангах.

– Ее зовут Катерина. 21 год. Она лесбиянка.

– Лесбиянка? – переспросил Валера, немного удивившись.

– Да. Тебя это смущает?

Валера как-то странно покачал головой, дескать – что меня в принципе может смущать в этом мире, но по его выражению лица было видно, что он несколько озадачен. Он открыл не запечатанный конверт и, достав из него фотографии, принялся их разглядывать, разложив некоторые из них на столе.

– Где ты ее подцепил? – вульгарно спросил он.

– Она девушка моего друга, – ответил я.

– Лесбиянка – и девушка твоего друга? – усмехнулся Валера.

– Да.

– Значит для нее еще не все потеряно.

Я кивнул головой.

– Основные инстинкты не перебить никогда, – проговорил я, – Система желаний, которую создал Бог, сильнее самого человека.

– Но человек должен научиться ее контролировать, – ответил мой собеседник, не отрываясь от фотографий.

Я промолчал, как бы соглашаясь с его словами.

– Она еще молода, – продолжал я, – Пройдет лет десять и в ее жизни все будет намного сложнее и намного печальнее. Сейчас у нее еще пока есть шанс. Потом возможно уже не будет. Нужно поторопиться, пока она окончательно в этом не увязла.

– Каждый человек сам делает свой выбор. К тому же познавать истину лучше на своем опыте, и учиться – на своих собственных ошибках, – заметил Валера. Но он понимал меня, что я хотел сказать.

– Некоторые ошибки бывает очень сложно исправить, – тем не менее, возразил я, – И познавать истину тем сложнее, чем больше у тебя стереотипов и искаженных взглядов.

– Искаженные взгляды – понятие относительное.

– Однако последствия от некоторых действия достаточно предсказуемы, – ответил я. Мне вдруг показалось, что Валера просто немного разыгрывает меня, желая, чтобы я все это сформулировал сам. Но я продолжал: – Чем дольше она будет оставаться в таком состоянии и костенеть в нем, тем сложнее ей потом будет наладить собственную жизнь, когда удовлетворение естественных потребностей станет уже невозможным. Она просто разучится это делать. Так что желательно поторопиться сейчас. Пока она еще не ушла в это окончательно и не сожгла за собой все мосты. Ты ведь знаешь, чем это для нее закончится, – я оглянулся по сторонам и тяжело вздохнул, сделав небольшую паузу, – Тем более мой друг начал с ней встречаться, – продолжил я, – Нормальные отношения между парнем и девушкой. Я думаю это шанс для нее. Потом возможно будет уже поздно.

– Основные инстинкты не перебить никогда, – улыбнулся Валера, подняв на меня свой хитрый взгляд, оторвавшись от фотографий.

– Да, но их можно заглушить, и засунуть поглубже себе в задницу, исковеркав собственную же психику, – ответил я, – И к сорока годам создавать семью с нуля будет намного сложнее. У нее высокая вероятность умереть в одиночестве или спится, без нормальных отношений с мужчиной и без детей.

– Лесбиянки в общем-то заводят детей, – произнес Валера, продолжая разглядывать фотографии.

– Да, но лучше бы они этого не делали.

– Кто бы спорил.

Наступила небольшая пауза.

– Твой друг – это…

– Тот самый, с которым мы пытаемся создать группу, – подтвердил я.

– Все пытаешься создать группу… Не сдаешься, – медленно проговорил Валера, не поднимая взгляда.

– Всегда буду стремиться к этому, – ответил я.

Валера посмотрел мне в глаза, оторвавшись от разглядывания фото.

– Возможно сейчас твоя задача – эта девушка. И цель вашего… творческого союза – ее спасение.

– Я бы не хотел на этом останавливаться, – произнес я после небольшой паузы.

– Иногда какая-то мелкая кропотливая работа важнее наших грандиозных планов. Воля Божья…

– Меня это не удовлетворяет, – перебил я своего собеседника, – Мне нужна сцена, концерты, выступления, самореализация, слава. Мне нужна группа.

Валера утвердительно покачал головой, тем не менее, не соглашаясь, а как бы просто понимая, что я хочу сказать.

– Для начала сконцентрируйся на этой девушке, – произнес он.

– Именно поэтому я и пришел к тебе.

– Да, я понял.

Валера взглянул на фотографии, а потом снова посмотрел на меня.

– Почему сам за нее не молишься?

Я глубоко вздохнул.

– Я ведь уже не такой как раньше. Я не могу один нести это. Это слишком большая нагрузка для меня одного.

Валера утвердительно кивнул головой.

– Да… твоя болезнь, – как бы вспомнил он, – Как кстати она? Как твое здоровье?

Наступила пауза.

– По-разному, – коротко ответил я, – Именно поэтому мне нужна твоя помощь. Я не могу в одиночку делать это.

– Я понимаю. Ты и так сделал достаточно.

– Сейчас я намного слабее, чем был когда-то.

На лице Валеры образовалась улыбка.

– Его сила в твоей немощи.

Никогда толком не понимал эти слова.

– Ну да, ну да, – саркастически произнес я с каменным выражением лица.

– Ладно, – Валера собрал фотографии и начал засовывать их обратно в конверт. Он хотел что-то сказать, но я его перебил:

– Там еще флешка внутри, – на ней наши видео-записи с репетиций, она там тоже есть.

– Послушаю вашу музыку, – улыбнулся Валера. Он взял стакан с кока-колой и, отхлебнув немного, спросил:

– Надеюсь, она не одержимая?

Я немного задумался.

– Нн-нет… вряд ли… – отрицательно покачал я головой, с бессмысленным выражением лица, не концентрируя ни на чем своего взгляда, – Я бы понял. Это бы как-нибудь проявилось скорее всего… Да и… предпосылок мне кажется нет особых.

– Она лесбиянка – это смертный грех и извращение, – заметил Валера.

– Ну и что, – ответил я, – Сколько у нас извращенцев – не все же они одержимы. Единицы. Это редкие случаи. Воздействие – может быть. Какой-то контроль – да. Но одержимость – это же тотальный контроль, это тотальное подчинение воли, это когда человек почти полностью под властью… демонов…

– Я знаю, что такое одержимость, – перебил меня Валера с улыбкой на лице.

– Ну… вот я и говорю – скорее всего это уже проявилось бы как-то, – сделал я резюме.

– И, тем не менее, это может стать предпосылкой. Ее образ жизни.

Наступила пауза. Я задумался.

– Нам никогда до конца не понять этих механизмов и причин, почему так происходит, – наконец произнес Валера, развалившись на стуле и положив правую руку на стол, и постучав по его стеклянной поверхности пальцами, – Почему у одних так, у других иначе.

– Н-да, это кому как повезет, – согласился я.

– Повезет – смотря в каком смысле. Смотря, что ты называешь везением, – отрицательно покачал Валера указательным пальцем правой руки.

Я пристально посмотрел на него.

– Иногда чтобы познать свет нужно столкнуться с самой тьмой. А чтобы узнать, что такое чистота – искупаться в вонючей грязи. И познавать истину иногда тоже приходится – спустившись в самую смердящую яму, она там находится, зарытая глубоко-глубоко.

– Кто б спорил, – ответил я.

– Так что все относительно – как сказал один умный еврей.

– Он немного не об этом сказал, – улыбнулся я, – Ну… хотя философский смысл здесь трудно игнорировать.

– Вот и я о том же. Забавно – а ведь он даже не был верующим. А такие вещи понимал.

– Где-то я слышал, что он потом в результате поверил. Может гон. А может и нет.

– Его разум до сих пор для ученых загадка.

– У ученых еще много загадок.

Снова наступила пауза, которую я достаточно скоро прервал, сказав:

– Слушай, а может тебе с ней познакомиться? «Аську» ее дать? Как-нибудь с нами на репетицию съездишь.

– Нееет, – Валера взял стакан и допил свою кока-колу, – Это твоя работа. Ты лучше с людьми умеешь общаться. Я только ходатай.

Он встал из-за стола и мне показалось, что он так и уйдет, не проводив меня до выхода.

– Мне идти надо, – произнес он.

– Скажи мне!… – резко бросил я, остановив его, когда он уже начал разворачиваться.

– Что тебе сказать? – спросил он, посмотрев на меня.

– Что со мной происходит? Чем я болею? Может со мной что-то не так? Ты ведь много знаешь. Что Он тебе говорит?

Валера повертел головой, оглядываясь по сторонам, как бы собираясь с мыслями, не зная как ответить на мой вопрос, затем он наклонился, упершись руками в стол, и пристально посмотрел мне в глаза. Он смотрел так на меня некоторое время, потом медленно произнес:

– Если бы Бог что-то хотел тебе сказать – Он бы это уже давно сделал. Значит, по каким-то Его соображениям тебе не следует знать о причинах своей болезни. А если бы с тобой что-то было не так – Он бы сказал это уже раз десять. Ты же знаешь, как это бывает. Сколько раз в разных церквях «случайно» выяснялись те или иные нелицеприятные подробности. Все тайное рано или поздно становится явным. Это закон. Но некоторые вещи Он по каким-то причинам предпочитает скрывать. Ты меня уже спрашивал. Мне Он ничего не говорит… Так что перестань иметь себе мозг.

25.

Был вечер. Около десяти часов. Оранжевое небесное зарево тихо опускалось над горизонтом, завершая своим спокойным и молчаливым видом светлую часть суток, передавая своей безоговорочной властью эстафету темной ночи и ее бледной спутнице Луне. Перестав злиться, потому что уже тупо надоело злиться, на духоту в квартире от того, что на улице весь день было жарко, я лежал на диване перед телевизором, устало переключая каналы, и пытаясь абстрагироваться от всего того, что видел, чувствовал и переживал за последние пару недель. Довольно-таки не слабо так утомившись за этот очередной день, я отрешался от всего мира и тупо уходил в астрал… Ну или в некое его подобие… И продолжал щелкать каналы… Ага!… Что тут у нас?… Я случайно наткнулся на трансляцию олимпийских игр на одном из каналов. Точно, блин. Идут ведь олимпийские игры. Выступление девочек гимнасток… Хм… Ну хоть что-то приятное в этот вечер. Заглядываясь на спортивные движения ног и других частей тела девушек я отложил пульт и вперился глазами в телевизор. Как сказал один старый российский рок-музыкант: «В Советском Союзе секса не было, поэтому в глубокой юности мы все удовлетворяли свои сексуальные эротические фантазии, наблюдая за выступлением девушек-гимнасток на Олимпийских играх»… Это были не мои слова… Дак вот значит, что чувствовали молодые юноши в Советском Союзе.

Я уже начинал понемногу расслабляться и даже уже чувствовал, как мой мозг начинает потихоньку получать небольшую долю положительных эмоций, как вдруг мне на телефон позвонил Евгений.

– Костя, у меня тут возникла небольшая неприятность с тем моим… помощником… так его назовем… Кеша, парень молодой, который приезжал со мной к Владу. Помнишь?

– А, ну, – ответил я.

Типа, да, я вспомнил.

– В общем, мне тут надо за ним съездить. Я бы хотел, чтобы ты со мной поехал. Мне понадобится твоя помощь. Ты сможешь?

– А что с ним? Что-то случилось? – поинтересовался я.

– Да нет, – ответил Евгений, – Ничего особенного. Просто… так… маленькая неприятность… Ну дак что? Я за тобой заеду тогда?

Честно говоря, у меня не было ни желания, ни даже сил, ни моральных, ни физических, ни сверхъестественных духовных, чтобы куда-то сегодня еще ехать. Но этот мужик помог мне с Владом. И я должен был ему. У меня все равно не было другого выбора.

Евгений подъехал к моему дому на машине через полчаса.

– Куда едем? Что с… Кешей случилось? – спросил я, захлопывая за собой дверь «Тойоты» и устраиваясь поудобнее на переднем сиденье. Я не хотел пристегиваться, так как все равно был уже вечер и еще мне было просто лень.

– Да с ним все нормально, – ответил Евгений, – Просто надо забрать его из одного места, – ответил Евгений.

– Только ради этого вы меня позвали? – поинтересовался я, делая интонацию как можно мягче и как можно более шуточной.

– Мне твоя помощь может понадобиться? – получил я невероятно исчерпывающий ответ.

– Придется драться? Надо будет кого-то мочить?

Евгений посмотрел на меня большими глазами.

– Нееет, нееет, – заулыбался он, внутри себя, наверное, осознавая мысль, что такие шутки уже не для его респектабельного мозга, – У тебя вид сильно уставший. Зря я, наверное, тебя вытащил, – заметил он в конце.

– Да нет, нет, что вы. Все нормально… Вы мне с Владом помогли. Так что все в порядке. Правда, – ответил я, потирая лоб.

– Как, кстати, он там? – спросил Евгений.

Я улыбнулся.

– Замечательно. Он изменился. Сестра на него нарадоваться не может. Он бросает вредные привычки и начинает новую жизнь.

– Ну вот видишь, – радостно, но очень спокойно произнес Евгений.

– Еще ему жениться надо…

– Да, дойдет время и до этого. Ему в церковь надо. Иначе ему очень тяжело будет так одному, самому по себе.

– Да, – ответил я, – Это обязательно.

– Ты сам-то как? Нормально все? – поинтересовался Евгений.

Я пожал плечами.

– Так, по ночам кошмары снятся. В остальном все как обычно.

– Тебе бы тоже не помешало вернуться.

– Это вряд ли, – ответил я, вздохнув.

– Там щас многое изменилось.

– Да. Я знаю, – кивнул я головой.

Евгений понимал, что развивать дальше эту тему бессмысленно. Поэтому мы просто молча продолжили движение на его машине по улицам города, и я даже не представлял куда мы вообще едем.

Вскоре мы подъехали к какому-то ночному клубу и Евгений аккуратно припарковал машину с краю поближе к дороге, не углубляясь далеко в парковочные места.

– Нам надо вытащить его из этого клуба, – пояснил Евгений.

– Ааа, и всего-то, – произнес я, выходя из машины и рассматривая неоновые светящиеся вывески и зачаровываясь цветомузыкой, играющей снаружи на здании.

– Я же сказал, что ничего особенного. Просто парень решил немного развлечься и снять стресс, – ответил Евгений с усталой улыбкой на лице, на котором, отражаясь, переливались и мигали разные цвета от светящихся вывесок и неоновых ламп.

– А я-то уж приготовился… – произнес я, – В отрыв ушел? Захотелось расслабиться… Он один? И давно он там? – продолжал я выспрашивать по дороге, пока мы вдвоем направлялись к какой-то большой куче людей, которая, видимо, представляла из себя очередь.

– Да, должен быть один. Но ты сильно не расслабляйся.

Я подошел к толпе и остановился. Евгений пошел дальше, обходя людей, и продвигаясь туда дальше к входу.

– Там уже не пускают, – услышал я обращение, видимо, к нам или к себе.

Я пошел вслед за Евгением.

– Не пускаем уже, – услышал я ответ охранника, рядом с которым остановился Евгений.

– Послушайте, у нас там друг. Нам надо его забрать. Это важно… – начал Евгений.

– Мест нет, – перебил его охранник.

– Я понимаю. Но это правда очень важно. Нам срочно нужно забрать от сюда нашего друга. Мы заберем его и уйдем…

– Послушайте, мужчина, я же сказал – я не могу вас впустить, – произнес охранник. Этот охранник, здоровенный, спокойный, с колумбийской бородкой на своем добродушном прямоугольном лице, не смотря на всю твердость в ответах в общем-то казался очень адекватным человеком, с которым при желании можно было договориться. Он не был похож на какого-нибудь там бычара. Поэтому надежды попасть внутрь клуба представлялись мне еще до конца не потерянными.

– Там что ваш сын? – спросил в результате охранник.

– Да, – ответил Евгений.

– Вы же сказали, что друг.

– Он мне как сын.

Охранник посмотрел на Евгения, жуя жвачку и играясь в руке рацией.

– Ему уже есть восемнадцать?

– Да, есть.

– Тогда извините.

– Послушайте, – начал Евгений, – Нам действительно необходимо забрать его. Дело в том, что нашему другу нельзя пить. Если он напьется, я боюсь, что произойдет что-то ужасное. Я думаю, вы войдете в наше положение, – и Евгений протянул охраннику руку, в ладони которой была аккуратно запрятана какая-то денежная купюра.

Охранник пожал Евгению руку, незаметно взяв у него из ладони купюру.

Но дальше так ничего и не произошло.

Мы так и остались стоять за канатом, висящим между двумя металлическими стойками. А охранник тупо стоял и смотрел на нас, продолжая жевать жвачку и играть рацией в руке. И ведь даже не улыбался, скотина.

– Позовите директора. Мне нужно с ним поговорить, – сказал Евгений с явно копившейся уже внутри злостью.

– До входа в этот клуб – я здесь директор, – ответил охранник, указав рукой с рацией на входную дверь позади себя.

Мы продолжали тупо стоять и смотреть на охранника.

– Послушайте, молодой человек, – произнес Евгений, приблизившись к охраннику, который позволил это сделать, чувствуя свое превосходство в силе и не видя для себя опасности, – Нам в любом случае нужно попасть в этот клуб. И мы в любом случае это сделаем. Мы щас просто пойдем и позвоним в милицию, и скажем, что у вас здесь торгуют наркотой. Поверьте мне, я смогу убедить их в том, чтобы они устроили вам облаву. Или мы позвоним и скажем, что ваше здание заминировано. Тогда сюда приедут саперы и сильно обломают людям настроение. Не лишайте себя премии. Нам действительно нужно вытащить от сюда нашего друга. И мы сделаем это любым способом. Мы не будет устраивать какой-то скандал или дебош. Мы тихо, спокойно, никого не трогая, абсолютно незаметно войдем, возьмем нашего друга и уйдем, не испортив никому удовольствия. Вы можете сопровождать нас все время и следить за всем, что мы делаем. Но нам надо забрать от сюда нашего друга. И мы без него не уйдем.

Охранник постоял некоторое время, глядя на нас без особых эмоций, жуя жвачку и продолжая играть рацией в правой руке, и, видимо, то ли из жалости, то ли осознав, что мы действительно от него не отстанем, пока не выведем из клуба своего знакомого, аккуратно снял канат с металлического крючка на стойке и произнес:

– Ладно, проходите.