Текст книги "Нечто в лодке по ту сторону озера..."

Автор книги: Максим Перфильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 34 страниц)

– Даже более того – я сам сделаю тебя таким, а потом посмотрю на твои страдания. Я посмотрю на то, как ты будешь чувствовать себя в такой ситуации. У тебя начнется совсем другая жизнь. Твои друзья тебя забудут, потому что им не захочется с тобой возиться. Ты не сможешь работать и покупать себе удовольствия. Тебя не будут воспринимать всерьез. А женщины не захотят иметь детей от ущербного самца и тебе больше никто никогда не даст.

Я развел руками.

– Все. Тебя ничто не спасет… Если только кто-то вдруг не проявит к тебе любви и понимания… Запомни: если в этом мире не будет любви и справедливости – этот мир превратится в ад и погибнет.

Я сделал небольшую паузу, и начал подводить итог:

– А теперь подумай хорошенько: ты пропагандируешь теорию, которую не только не можешь реально доказать на практике – ты пропагандируешь теорию, которая является деструктивной по своей сути, которая разрушает этот мир, формирует сознание людей жестоким и эгоистичным, а соответственно, склонным к насилию, и толкает человека на преступления. Эта теория не доказана. А вместе с этим ее распространение, как идеи, может уничтожить этот мир. Может, поэтому двадцатый век увидел уже две мировые войны и готовится к третьей? – я понизил голос, – И в этом контексте, как ты думаешь, какое значение приобретает твоя жизнь для всего человечества, с учетом тех ценностей, которые ты несешь этому миру?

Я откинулся на спинку стула.

– Ты, наверное, можешь собой гордиться. И гордиться тем обществом, в котором ты живешь.

– То есть подожди, – неожиданно вмешался в разговор Гоша, – Ты хочешь сказать, что если я, например, не верю в Бога, то это значит, что я не способен на проявления нравственности, на любовь, на сожаление? Если я атеист – значит я обязательно аморален?

– Нет, – ответил я, – Не обязательно. Человек может быть неверующим и быть высоконравственным. Но, во-первых, это встречается реже, чем ты думаешь, а во-вторых, для этого нужен другой сдерживающий фактор. Ведь ты по-настоящему-то теорию эволюции и естественного отбора не осознаешь. Она просто крутится где-то там у тебя в голове как удобное объяснение для успокоения души, и все. Ты серьезно над ней не размышляешь. А живешь ты все равно какими-то моральными принципами, которые регулируют твое поведения. А я говорю не об этом. Я говорю: что будет, если общество в массовом порядке начнет глубоко, очень глубоко, осознавать эти идеи, начнет копаться в них. К чему приведут эти размышления. Они уже и так, в общем-то, к этому приводят, это очевидно, и новейшая история тебе кучу свидетельств сейчас предоставит. Но до сих пор это не носило какого-то такого массового характера, и многие люди глубоко над этим не задумывались. Все равно всегда оставался какой-то сдерживающий фактор – церковь, обычаи предков, социальная мораль.

– А как же в Советском Союзе? Люди десятками лет жили с теорией эволюции. И мораль была, надо сказать, на более высоком уровне, – заметила Марина.

– Да, и к чему это в результате привело? – ответил я, – К чему в результате привело семидесятилетнее правление коммунистов? Посмотрите на молодежь, которая выросла в поколении девяностых. А какое поколение растет сейчас? Просто в Советском Союзе государство создало очень сильный сдерживающий фактор. Чтобы общество совсем не распалось и себя не изничтожило – людям придумали иллюзию. Людям постоянно пропагандировали моральные ценности и законы нравственности, потому что коммунисты знали, что без этого уж совсем никак. И это правильно. Государство само занималось сильнейшей пропагандой морали. Но проблема в том, что эта мораль была основана на иллюзии – которую так же вбивали десятками лет. А когда Советский Союз рухнул, – я наискосок хлопнул ладонями, разведя их в разные стороны, – Рухнула и иллюзия. И что началось? При переоценке ценностей люди стали сходить с ума и звереть. А с каким остервенением они стали верить в Бога? Все толпами побежали в церковь. Так, как будто целый век терпели. И не только в церковь, начали верить вообще абсолютно во все. В экстрасенсов, целителей, во всякую хрень. А что мы в результате имеем сейчас? Какие дети у нас растут? Какая у нас молодежь? Какая у нас сейчас мораль? И это при том, что уже лет двадцать большинство людей в стране все-таки верят в Бога. И, кстати, это еще и при том, что люди даже в Советском Союзе верили в Бога. И, кстати, вот вам показатель идеальности советской системы – сколько людей сгноили в лагерях? Скольких людей уничтожили? Скольких расстреляли? А скольких пытали? Что, если человек верит в Бога, значит, его нужно пытать и уничтожать, так по-вашему? – я вполне серьезно задал вопрос, сделав небольшую паузу, – Сколько крови было пролито в этой стране? Да эта страна просто тонет в крови. Вот вам и результат.

– А вера тогда разве не является той же иллюзией, ведь она тоже, своего рода, сдерживающий фактор? – снова заметила Марина.

– Возможно… отчасти, – согласился я, – Но, если даже и смотреть с этой позиции, если она и является иллюзией – то этой иллюзии уже тысячи лет. Эта иллюзия есть неотъемлемая часть человеческой культуры. Как искусство или, там, технический прогресс. В ней существует потребность. И она является намного более сильным сдерживающим фактором, и более устойчивым. А когда в Советском Союзе ее заменили другой, новой иллюзией, то в результате это привело к краху страны и моральному кризису. Потому что проблемы, которые не разрешались несколько поколений, в результате дали о себе знать через десятки лет невероятными осложнениями.

После небольшой паузы я продолжил, вернувшись к теме:

– Вы не видите корень проблемы. Здесь дело вообще совершенно не в коммунизме и не в христианстве. И даже не в религии. Просто, чтобы общество само себя не сгрызло – должен быть какой-то сдерживающий фактор. А теория эволюции и теория естественного отбора этим сдерживающим фактором уж никак не является. Она работает как раз в обратную сторону. Потому что для очень большого количество людей теория естественного отбора упраздняет и делает бессмысленным наличие любых моральных ценностей. Они только мешают. Как здесь было уже отмечено – человек по своей природе эгоист. Теория эволюции упраздняет мораль.

– Теория эволюции не упраздняет мораль, – возразил Виталий.

– Упраздняет. Не на прямую, конечно, но косвенно. Это как вывод, который сам собой напрашивается. Ты просто глубоко над этим еще не задумывался. И твои стереотипы, твои моральные убеждения и твое неприятие моей точки зрения – все это мешает тебе серьезно над этим подумать. А если ты начнешь над этим думать, то, скорее всего, именно к таким выводам ты и придешь. Теория эволюции как минимум срывает башню и тормоза у некоторых людей, меняя их мышление. И как максимум стирает границы добра и зла и превращает понятия морали, а иногда и саму жизнь, в нечто лишенное всякого смысла.

– Да ни фига.

Я подался вперед и продолжил заговорщическим шепотом:

– Дорогой мой, я тебя уверяю – если ты действительно сможешь убедить людей в справедливости теории эволюции и естественного отбора, произойдет следующее: одна треть людей сразу же повесится от осознания абсолютной бессмысленности земного существования, а вторая треть начнет уничтожать оставшуюся последнюю треть, проповедуя свое превосходство, а когда уничтожит, начнет изгрызать себя саму. Наступит катастрофа. Люди либо просто не захотят, либо не смогут долго жить с осознанием теории эволюции. Даже в Советском Союзе пришлось создать иллюзию, в которую людей заставили верить, чтобы общество не развалилось – потому что по-другому было никак. Потому что без веры – обществу, вообще, никак. Потому что с глубоким, настоящим осознанием теории эволюции человеческая жизнь становится бессмысленной.

Виталий отстраненно смотрел в сторону, докуривая очередную и уже не первую сигарету, и как будто не слушал меня.

– А те немногие люди, – продолжал я, – Которые смогут жить с этой теорией, превратятся в извращенцев и насильников – ну, может, немного преувеличенно, но примерно так. Люди на самом деле будут звереть. И при всем этом у тебя нет исчерпывающих доказательств того, что эта теория верна. Ты не можешь утверждать ее как абсолютную истину. Это не наука. Это всего лишь теория. Ты всего лишь предполагаешь ее. Но ты ее проповедуешь. Это твоя идея. И ты готов привести весь мир к катастрофе ради просто своей идеи? Даже не ради истины, а ради идеи?

Виталий улыбнулся, затушив сигарету в пепельнице.

– Все равно, я не вижу, как теория эволюции связана с моралью, – произнес кто-то.

Я устало откинулся назад.

Наступила пауза.

Затем Виталий сказал:

– Я говорил о естественном отборе не как об идее, а как о закономерности. Основе мироздания. Это то, что я вижу в этом мире. Не я это придумал.

– Да? – выпучил я глаза, – Основа мироздания? А я видел мужчин, которые всю свою жизнь посвящали женщине прикованной к инвалидной коляске и изуродованной – потому что они любили ее.

– Это бред. Ни один мужчина… – начал Виталий.

– И мать в большинстве случаев не оставит своего ребенка, независимо от того, что с ним произошло, – перебил я его, не обращая внимания на его реплику, – И существуют люди, которые посвящают себя тому, что ухаживают за инвалидами, потому что видят в этом смысл своей жизни. Что? Основы мироздания пошатнулись? Где твоя закономерность? Из этой закономерности слишком много исключений. Пусть, может быть, их и не всегда видно.

Я остановился и спокойным голосом снова продолжил:

– Запомни – у человека всегда есть выбор. Человек способен осознавать себя как личность и производить расчеты. И не надо снимать с себя ответственности. Да, человек совершает акт самопожертвования только ради выгоды. Но даже сюда не вписывается теория естественного отбора. Потому что выживает не тот, у кого больше ресурсов, а тот, кому больше повезло. И, кстати, не говори мне, что ты не раскручиваешь естественный отбор как идею. Нет. Ты не просто видишь в этом закономерность. Ты живешь этими идеалами. Это принципы твоей жизни. Это твоя мораль. Ты несешь это в себе. Ты говоришь этими понятиями. Ты так мыслишь. Конкуренция. Естественный отбор. Превосходство. Право силы.

Я нервно впился пальцами в свой правый висок, и как будто выдернул из своей головы нечто.

– Это твои мысли, – сказал я, – Ты ходишь с ними на работу. Ты ешь с ними. Спишь с ними. Общаешься с друзьями. Ты всюду пропагандируешь это как некую идею, в соответствии с которой живешь. Ты мне только что затирал про теорию эволюции и естественный отбор. И ты хотел убедить меня в этом. Ты хотел доказать мне это как истину. Как то, как надо жить и думать. Так что не говори, что ты просто видишь закономерность. Нет. Естественный отбор – эта твоя идеология.

Я снова подался вперед, приблизившись.

– И даже больше – это твоя религия.

И устало откинулся назад на спинку стула.

Наступила пауза.

Виталий улыбнулся и скрестил на груди руки.

– Из твоего разговора понятно, что тебе это не нравится, потому что это разрушает определенные убеждения. Твои убеждения, – сказал он через некоторое время.

– Мои убеждения? – переспросил я, – Мои убеждения это разрушить не может. Но отчасти ты прав, это может подорвать убеждения других людей. Только дело-то не в этом. Дело в том, что это реально несет в себе разрушение. В том числе разрушение морали. Смотри: ты не можешь доказать теорию эволюции – объективно. Но вместе с этим ты пытаешься на ее основе разрушить убеждения людей. Зачем? Ответь мне на вопрос: ЗА-ЧЕМ? Для чего? Для чего это нужно? Зачем??? – я сомкнул пальцы, как будто бы держал в них маленькую семечку, – Ты можешь дать людям новые убеждения? – спросил я, – Можешь дать им другие убеждения? Можешь или нет?… Тогда зачем разрушать старые?… Ты можешь дать им смысл жизни? Можешь? Нет, не можешь. Какой смысл жизни ты можешь им дать? Теорию естественного отбора? В этом смысл жизни, да? Я лично могу привести тебе сотни тысяч людей и они плюнут тебе в рожу, каждый по очереди и все вместе, от одного произнесения тобой этой фразы. Потому что они презирают само это понятие. И ты будешь неделю потом отмываться от их харчков. Ты не можешь дать им смысла жизни. Тогда зачем отнимать у них старый? Притом, что ты не знаешь, насколько он истинен. Может, это действительно правда. Может, их религия – это правда. От куда ты знаешь?… А ты можешь дать обществу другой сдерживающий фактор, чтобы оно само себя не изгрызло? Можешь? Нет. Ни хрена ты не можешь. Тогда зачем старый отнимать? Объясни мне, зачем? Я понимаю, если бы ты был какой-нибудь там борец за истину, за правду. Если бы ты истину искал. Если бы ты реально боролся с ложью. Но ведь ты не можешь доказать истинность теории эволюции. Ты не можешь доказать, что все это именно так. Ты даже ответить за нее не можешь. Даже сами эволюционисты толком ответить за нее не могут, потому что они знают, что, во-первых, она не доказуема, как объективная реальность, а во-вторых, в ней столько всяких пробелов, столько дыр, столько проблем в этой теории, проблем, которые ее разрушают еще на начальном этапе. Я реферат в институте писал по теории эволюции. Целый год писал. Правда, ни фига щас не помню, давно это было, но тем не менее. Помню, что там до хрена проблем. И ты не сможешь ее доказать. И одновременно с этим ты не можешь доказать, что Бога не существует. Ты не можешь доказать, что религия не верна. Ты этого не знаешь. Это так же не доказуемо. Тогда объясни мне – зачем ты пытаешься разрушить старые убеждения людей, отнять у них смысл жизни и фактор, сдерживающий насилие. Если ты сам не можешь дать людям ничего взамен. А то, смотри, что ты делаешь: ты не можешь доказать, истинна ли теория эволюции, но ты пытаешься на ее основе разрушить убеждения, ложность которых ты так же доказать не можешь. То есть ты не знаешь истины, но пытаешься ложью разрушить чьи-то убеждения, притом, что ты не знаешь, являются ли эти убеждения ложью, опять же.

Я откинулся на спинку стула и скрестил на груди руки. И добавил:

– Ты идиот.

Наступила пауза.

Виталий, кажется уже сам давно забыл, с чего начался этот разговор, и не помнил, что именно он хотел конкретно от меня. Он помолчал немного, потом достал из пачки очередную сигарету и прикурив от своей зажигалки, сказал, улыбнувшись:

– А что верить в Бога и сотворение мира это очень умно, да? Тем более верить в то, что кто-то там написал когда-то давно, в какую-то там книгу. Почему я должен в это верить? Для меня это глупо. Да, я не знаю, от куда взялась вся материя. Но твоя религия вообще говорит, что ее создал Бог, который тоже не понятно от куда сам взялся. Так что… Чо тут еще тереть?… И я, кстати, не утверждал, что верю в теорию эволюции. Я это просто так сказал. А ты развел тут. Знаешь, во что я на самом деле верю? – спросил Виталий, – Я тебе скажу, во что я верю. Хочешь?

Для начала я удивился, что он, вообще, меня еще и спросил, но в знак согласия, естественно, кивнул головой в его сторону, как бы прося: «Да, конечно, скажи мне, я так хочу знать, просто сгораю от нетерпения и тлею на углях ожидания».

Виталий затянулся и произнес:

– Я верю в разум.

Наступила пауза.

– В разум? Ты веришь в разум? – переспросил я с улыбкой, часто моргая. – Хорошо, – я набрал воздуха в грудь и выдохнул, – Итак, ты веришь в разум. Раз ты так веришь в разум, тогда скажи мне, что есть объективная и субъективная реальность?

Виталий напрягся.

– Объективная реальность существует независимо от нашего восприятия. Субъективная реальность – всего лишь наше искаженное представление, – ответил он более менее уверенно, пытаясь скрыть свое опасение, что вопрос может оказаться с подвохом.

– Правильно. Объективная реальность существует независимо от нашего восприятия. Она существует сама по себе – просто, как… просто как реальность, как то…. что просто есть… и все… короче. Так, например, вот этот стакан, – я взял свой пустой стакан, – Он не красный сам по себе, мы лишь воспринимаем его как красный. То есть стакан сам по себе обладает цветовой характеристикой только потому, что мы дали ему эту характеристику – в силу особенностей анализа информации в нашем сознании. Стакан красный – только потому, что материал, из которого сделан стакан, отражает световые волны определенным образом, этот материал отражает именно те волны, которые при попадании на глаза вызывают именно такую реакцию, которая идентифицируется головным мозгом как некий – именно такой, а не какой-то другой – кодовый сигнал. Ну, так… в упрощенном виде. Сигнал идентифицируется – да – и характеризуется определенным образом, и в дальнейшем – при других случаях – распознается. То есть наше восприятие есть некая система, которая работает по определенным законам, но – любой закон можно либо нарушить, поломать, либо обойти. В конечном счете, можно обойти и систему восприятия информации и систему анализа поступающей информации, а в определенных случаях и просто поломать – и тогда восприятие будет искаженным, а поступающая информация будет анализироваться совсем по другим законам. И мы будем видеть не красный цвет, а что-нибудь другое – например, покемонов, играющих в хоккей с мячом на кафельном полу.

Я подался вперед, важно положив локти на стол.

– По большому счету человек вообще не может воспринимать информацию из окружающего мира в полной мере объективно. Система восприятия человека сильно ограничена – органы чувств работают только в каких-то определенных рамках. Существуют пределы работы рецепторов. Мы не можем, например, воспринимать инфракрасное излучение или ультразвук с частотой свыше двадцати тысяч герц, как некоторые животные. Мы ограничены и не можем видеть картину целиком, а соответственно даже при самых благоприятных обстоятельствах мы всегда все видим в несколько искаженном виде, или, как минимум, в упрощенном.

Я артистично вскинул правую ладонь и медленно повел ее в воздухе, как бы ища чего-то:

– Далеко ходить не будем, – с небольшой запинкой произнес я, – Возьмем хотя бы шизофрению и галлюцинации. Что это такое по своей сути – у человека сбивается программа анализа и идентификации окружающей действительности с собственными фантазиями, сбивается программа восприятия, а разум часто определяет какую-либо собственную мыслительную модель – какую-либо концепцию – как объективную реальность. Ну, как-то так, примерно. Человек соображает, его разум работает, но работает неправильно.

Я посмотрел на Виталия и улыбнулся.

– Ты веришь в разум. Но что ты будешь делать, если твой разум начнет тебя подводить? Что ты будешь делать, если программа восприятия и анализа информации из окружающего мира начнет работать по другим законам? Ты по-прежнему будешь верить в свой разум?

Виталий погасил сигарету, ткнув ее в консервную банку и растерев тлеющий пепел. Он открыл рот, но я уже опередил его:

– Знаю – ты скажешь мне, что галлюцинации не бывают одни и те же у всех людей одновременно. Однако – почему ты думаешь, что нельзя поломать и изменить систему восприятия и анализа информации таким образом, чтобы они выполняли какую-то другую, заданную кем-то извне, программу. Люди за тысячи лет кое-что научились делать. Неужели ты думаешь, что невозможно запрограммировать человеческий мозг так, чтобы он работал по каким-то иным законам – тем законам, которые…, – я подбирал слова, – Которые создадут сами ученые.

Я поднес пальцы левой руки к губам, а затем резко растопырил их в Виталия, немного ухмыльнувшись.

– Можно запросто влезть в твой разум и взломать его, а затем заставить работать так, как мне, допустим, хочется, и ты будешь воспринимать информацию так, как мне хочется. И это можно проделать с любым из нас, с каждым – со всеми одновременно, – закончил я, артистично разведя руками в стороны и откинувшись на спинку стула.

Я сказал «закончил»? – не-е-е-е. Виталий тоже хотел бы так думать, но на самом деле я еще только начал.

– Да что я говорю? Зачем ломать человеческий разум? Это грубо, хотя и эффективно. Но все можно сделать намного проще. Допустим, такой пример: предположим следующую ситуацию – идет демонстрация, ну, митинг, политические и социальные требования, там, и все такое. Толпа движется на встречу отряду спецназа. За полчаса до этого в толпе пронесся слух, что спецназ может открыть огонь, ну, допустим резиновыми пулями – тоже мало не покажется. Люди напряжены, люди боятся. И вот мимо проходит какой-нибудь маленький мальчик, которому здесь, естественно, вообще не место, и кидает несколько петард. И что происходит – начинается массовый психоз, – медленно покрутил я пальцами в воздухе, как бы раскрывая в пространстве какую-то мнимую материю.

Я опять дотронулся кончиками пальцев до губ, но через секунду снова продолжил:

– А есть еще один офигенный способ обмануть разум – ПРОПАГАНДА, – с особым выделением и акцентированием произнес я, – Этим занимаются политики и правители, а также крупные предприниматели, владельцы холдингов и компаний, и даже фармацевтические фирмы.

Мой собеседник посмотрел на меня, многозначительно приподнял одну бровь и, не отводя взгляда, слегка наклонил голову вниз.

– Запомни, – ткнул я пальцем Виталию, – В жизни любого человека можно создать абсолютно любую иллюзию. В Советском Союзе государственный аппарат создал охренительную иллюзию для своего народа. И люди верили в эту иллюзию, люди жили в этой иллюзии, и люди готовы были умереть ради этой иллюзии, и они готовы были убивать ради этой иллюзии. Ты думаешь, они были тупые – нет. Просто их устраивала эта иллюзия, и они остановились на ней, приняли ее в своей жизни – потому что никто не хотел искать истины. А люди никогда не хотят искать истину. Им лень искать истину. Чаще всего они просто принимают те убеждения, которые лучше подходят для их жизни. А потом придумывают для них разумные обоснования, состоящие из различных доказательств. Религия, кстати, тому не исключение.

Я на секунду остановился, а затем немного агрессивно и подавляющим тоном произнес:

– Если я захочу, я создам в твоей жизни любую иллюзию. Ну, так… – я немного поморщился и покачал головой… – Если я, конечно, очень сильно постараюсь.

Я сделал паузу, а затем:

– И ты будешь верить в эту иллюзию, – продолжил я, – До тех пор, пока я где-нибудь не ошибусь. Любые законы можно обойти. И даже законы восприятия головного мозга. Кстати, если уж говорить о восприятии, то – воспринимаешь-то информацию ты из окружающего мира только чувствами. Зрение, слух, нюх – чувства, чувства, чувства. Анализируешь информацию ты мозгом, но принимаешь – чувствами. Глупо противопоставлять чувственное восприятие разумному анализу – истина как всегда где-то посередине, так как эти два процесса неразрывно связаны между собой.

Я остановился, посмотрев Виталию прямо в глаза, и тут же, щелкнув пальцами, продолжил:

– Вот такой пример – это к слову о восприятии информации. Идет человек со стаканом абсолютно холодной воды навстречу другому человеку и кричит, так что бы тот услышал – «Кипяток! Кипяток! Осторожно, кипяток!» – и в этот момент он как бы спотыкается и наигранно падает, выплескивая воду на того, кто идет навстречу, и при этом еще сильнее начинает орать «А-а-а-а! Кипяток! Какой ужас!». Вода холодная. Но человек, на которого она выплескивается из кружки, об этом не знает. Он, естественно, пугается. И что в результате?

Я сделал вопросительную паузу.

– Что? – поинтересовался Виталий.

– У человека, на том месте тела, куда попадает вода – которая холодная, но как он думал, горячая – на этом месте у него на коже образуется ожог.

Еще одна пауза.

– Вот тебе и объективность восприятия окружающей действительности. И это реально существующий факт. Это эксперимент. Такая вот возможная человеческая реакция в экстремальной ситуации. Это тебе просто, вот, как показатель какой-то, что ли.

Затем я подался вперед и произнес:

– Ты видишь, как тонка эта грань и насколько зыбко основание идеи разума? – пошуршал я пальцами, – Разум легко можно обмануть, как на начальном этапе – чувственное восприятие, так и на последующем – анализ информации.

Виталий с забавным, но слегка отдающим гордостью, выражением лица смотрел на меня, не отрывая взгляда.

– И последнее, – продолжил я с той же энергичностью, как будто бы и не собирался даже заканчивать, – Ты веришь в разум. Но, как известно, человеческий мозг работает всего лишь на несколько процентов. У гениев он работает, там, на десять процентов, как говорят. У Эйнштейна он, я слышал где-то, работал на двенадцать процентов. Суть в том, что ты веришь в то, что мало изучено. Ты не знаешь, какие способности, возможности – что вообще лежит за гранью этих десяти-двенадцати процентов. Ученые имеют очень слабое представление о работе мозга, о работе сознания, о самом сознании, о природе сознания… о том, как сознание связано с телом, – добавил я еще после запинки, махнув рукой, – Ты веришь в то, что изучено всего лишь на несколько процентов, на какие-то там доли… мизерные. Ты не имеешь даже четкого представления о том, во что ты веришь. Дак во что ты веришь? Ты даже сам не знаешь, во что ты веришь.

Я опустил руку на стол и несколько раз тихонько ударил по столу пальцами.

– Знаешь, почему ты сказал эту фразу, и зачем ты сказал эту фразу «Я верю в разум», – выделил я интонацией, – Ты просто хотел себя показать. Ты просто хотел… ну это просто, короче… типа, круто. Это просто круто звучит. Когда человек говорит «Я верю в разум» – да он просто хочет, чтобы его считали умным. Ведь быть умным это круто – так? Это ведь круто, да? – обратился я ко всем, находящимся на кухне, оглядев их взглядом, – Это ведь круто, да? Да? Круто? – Быть умным. Не, это нормально. Быть умным это хорошо. Это, реально, да – хорошо. Кто так считает? Все так считают? Ведь так, да? Если человек умный, это хорошо. Поэтому человек хочет, чтобы его считали умным. Если его будут считать умным, ему будет приятно. Поэтому человек хочет, чтобы его считали умным. А фраза, типа «Я верю в разум» – как бы говорит сама за себя: «Посмотрите – я умный. Я ведь умный. Я ведь верю в разум. Я ведь не в Бога верю – нет. Нет? – Не-е-ет. Не-е-ет – не в Бога. Нет – я верю в разум. Да. Потому что я умный».

Я на секунду остановился.

– Ты просто хотел показать себя. Эта фраза просто круто звучит. Ты просто хотел, чтобы из твоих уст вышло что-то, что круто звучит. Только и всего. Ты произнес эту фразу, сам даже не понимая, что она там значит на самом деле.

Виталий выпятил вперед губы, ухмыльнулся и после небольшой паузы произнес:

– А если я имел в виду не разум, как мозг человека, а разум, как вообще просто что-то разумное, как что-то умное – в общем значении.

Я немного поморщил лоб, но потом понял.

– А!… Типа как понятие само, да? Не как сознание, а как просто умность – разумность какую-то – это ты имеешь в виду, да?

Виталий кивнул головой.

– Охренеть как… можно, – выпучил я глаза. – Только проблема в том, что понятие «разумное» – это ведь не объективная реальность. Это понятие искусственно созданное людьми. Так же как понятие «логика». Это часть человеческой культуры и результат мышления человека. Это продукт работы мозга. Что такое объективная реальность? – это только факты, результаты и действия, это причинно-следственные связи. А по-ня-тия не могут быть объективной реальностью. Что такое «разумное»? Что значит «разумное»? Какие критерии разумности? Почему, например, это разумное? – я махнул в сторону рукой, как бы указывая на какой-то мнимый объект, – Что? Почему? Потому что ты так сказал? Или потому что я так сказал? Или кто сказал, что это разумно, а это нет? И что, человечество, так, если в общем брать, очень разумно по своей природе? Охренеть, как разумно, да! Ну, просто охренеть, как разумно!! Ну, просто охренительней некуда, как охренеть, как разумно!!! Мировые ученые зафигачили атомную бомбу, чтобы уничтожить миллионы жизней, а когда создали и уничтожили, схватились за голову. Мы все говорим о научном прогрессе, а в результате живем в мире, где каждый четвертый болеет астмой, каждый пятый бьется в авто или авиакатастрофе, а каждый шестой ребенок рождается уродом. Человечество просто охренительно разумно.

Я посмотрел на Виталия и развел руками.

– Что? Что? Понятие «разумность» – это не объективная реальность. Это понятие выдумано людьми. Так же как логика, или что-то там еще. Это субъективная реальность. Это результат работы сознания – мы опять же вернулись к тому, с чего начали, – заключил я, снова откинувшись на спинку стула.

Я заметил, что все находившиеся на кухне немного утомились от моих речей.

– Ну, хорошо, – вступил вдруг в разговор Гоша. – Но ведь твой разум тогда тоже субъективно все воспринимает. Чем тогда твоя вера лучше? И почему ты обязательно прав. Может, ты тоже ошибаешься.

– Ну, во-первых, у меня есть определенные доказательства моей веры. Я верю не без причины, – спокойно, без выпендрежа ответил я (наверное, я сам уже от него устал), – Я не знаю, что вас сейчас заставит верить, но за многие годы у меня накопилось немало предпосылок и причин для веры. И, кроме того – чисто практический расчет, – а вот здесь я уже улыбнулся, – Судите сами: что теряю я, если я не прав? Ну, там пару десятков лет жизни, грубо говоря. Причем, какой жизни – у кого-то счастливой, у кого-то несчастливой, у кого-то – хрен пойми какой. Гарантий никаких нету на счастье в этом мире. Да и кто сказал, что вы будете более счастливы, чем я. Все непредсказуемо и относительно. А вот если я прав – что теряете вы?

Я сделал паузу.

– Вы теряете вечность. Это же ведь невозможно перетерпеть, это не возможно пережить, это вечность. Вы теряете… все.

Я закончил и медленно отодвинулся назад, упершись позвоночником в спинку стула, и скрестив на груди руки.

Наступила пауза.

– Ладно, – произнес Виталий, не спешно, как бы с понтом, поднимаясь из-за стола, – Верь во что хочешь. Я пойду проветрюсь и за одно покурю.

Виталий вышел из кухни.

А я наконец-то расслабился и, устало вздохнув, отстраненно закатил глаза вверх, не ожидая больше для себя никаких поводов для спора.

Я надеялся, что после всего этого меня уже никто не будет трогать. Всем тем, кто меня здесь сидел и слушал, я должен был уже порядком надоесть. Вследствии чего ни у кого уже больше не должно было возникнуть ко мне никаких вопросов. И поэтому я мог рассчитывать на спокойное и безмятежное времяпрепровождение вплоть до самого утра. По крайней мере, я на это рассчитывал. Но прошло буквально несколько секунд, и – о ужас! – на кухню, вдоволь где-то там наболтавшись по сотовому, зашла Ольга.