Текст книги "Нечто в лодке по ту сторону озера..."

Автор книги: Максим Перфильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)

Я сделал паузу и затем добавил:

– И тем не менее, я продолжаю верить… Потому что у меня для этого есть свои причины… и свои основания.

Ольга посмотрела на меня так многозначительно. Сидя на стуле в закрытой позе, чуть согнувшись, положив ногу на ногу и скрестив руки внизу животу – она слегка изогнулась своим красивым телом так очень элегантно и чуть наклонив голову, и произнесла:

– Молодец.

– Спасибо. Я тоже уважаю себя как личность, – ответил я с значительной долей иронии.

Кажется, на этом наш спор был закончен.

Возможно, я был излишне груб… ну, так совсем немного… но оставалось надеяться, что моя фраза «Я такой же как и ты», случайно оброненная и где-то там затерявшаяся в моем монологе, оказала хоть какое-то положительное воздействие.

А вообще – не надо было меня трогать в таком уставшем, озлобленном и промокшем под дождем состоянии.

Кажется все начинали это понемногу понимать. Хотя кто-то уловил эту мысль еще с самого начала.

В общем, мы так и продолжали еще долгое время так или иначе с переменным успехом взаимодействовать друг с другом в этой квартире посреди ночи, забавляя себя игрой в карты и иногда устраивая дополнительные развлечения в виде каких-нибудь споров. Напряжение между мной и Виталием и Ольгой никуда не исчезло, а лишь приобрело новый вид, перейдя в некий такой вялотекущий конфликт, в котором лично мне просто не охота было за что-либо напрягаться.

Виталий искал повода, где бы можно было меня как-то подколоть. Я это видел и в свою очередь вырабатывал ответную тактику, наблюдая за его действиями, и пытаясь отыскать у него слабые места и причины для насмешки, если вдруг мне придется защищаться.

Одним из таких моментов был случай, когда Виталий в очередной раз вышел из туалета, закрыв за собой дверь и выключив свет. Поправляя ремень, он с серьезным видом обратился ко мне.

– Слушай, Костя, у меня к тебе дело есть – очень важное. Одна просьба. Поможешь?

Я практически лежал на диване, развалившись, и упершись коленками в стол, держа перед собой на животе карты, и немного отстраненно размышлял о том, как бы мне выиграть хоть одну партию.

Когда ко мне обратился Виталий, я неохотно оторвал взгляд от своих двух королей, бубнового туза и двух шестерок, одним глазом искоса посмотрев в сторону этого менеджера, от которого я почему-то не ждал ничего хорошего.

Не дожидаясь моей более притязательной реакции, Виталий произнес:

– Помолись, пожалуйста, за наш унитаз, а то он чо-то как-то засорился. Может, Бог ответит тебе.

Ой, какая охрененная шутка. Пару человек в комнате даже улыбнулись.

– Может, Бог пошлет ангела с вантузом. Вот если я увижу ангела с вантузом, ковыряющемся в нашем толчке – вот тогда я, возможно, поверю в Бога.

Я перевел свой взгляд обратно на свои карты, которые были у меня перед носом и, улыбнувшись, глубоко вздохнул.

– Смешно, да, смешно, – произнес я и выкинул свои две шестерки на стол Ольге, которая и так уже не знала, как отбиваться.

– А чо ты на меня-то злишься? – произнесла она, улыбаясь.

– А я сразу, что б двух зайцев одним выстрелом.

– Вот, Виталий, блин, из-за тебя все, – проговорила Ольга, загребая себе кучу карт, потому что, видимо, моя пиковая шестерка не оставила ей другого выбора.

– О, приколитесь какой кроссворд, – вошел в комнату Стас с развернутым листом газеты, причем с большим развернутым листом газеты – формата А1. На всем этом огромном листе располагался такой же огромный кроссворд.

Все посмотрели на это невероятных размеров совершеннейшее орудие в способе убивания большого количества времени.

– Триста пятнадцать вопросов! – с изумленным и одновременно восторженным лицом произнес Стас, уткнувшись взглядом в этот газетный лист.

– На весь день хватит, – заметил Виталий.

– Не, такие кроссворды, ребята, надо разгадывать в большой компании всем вместе, – заверила всех Марина.

– Н-да уж, наверное.

Стас сложил развернутую газету три раза и кинул ее на диван чуть справа от меня.

Мы продолжили играть в карты.

Виталлий никак не мог угомониться и начинал меня уже понемногу раздражать. В очередной раз он огорчил меня тем, что снова отпустил какую-то не слишком умную шутку по поводу моей религии.

Я исподлобья, не поднимая головы и не меняя положения тела, посмотрел на Виталия. Честно говоря, меня порядком задолбали его шутки, как и он сам, впрочем. Я решил, что его хоть немного, но нужно осадить.

– Виталий, – спокойно произнес я, – Хочешь, я возьму вот эту с большим кроссвордом газету…

Я взглядом обратил внимание на газету.

– …Которую нашел Стас и положил рядом со мной на диване – и засуну тебе ее в жопу? Думаешь, не влезет? А вот мы как раз и посмотрим.

Виталий оскалился.

– Ты – мне? – ответил он, – Ну, давай, попробуй.

– Именно это я и собираюсь сделать.

– Ребята, ну перестаньте ссориться. Чо вы как маленькие, – проговорила Марина, – Виталий! Перестань.

– А чо ты такой злобный-то? Аж агрессивный такой весь, – с улыбкой произнесла Ольга, обращаясь ко мне.

– Это я-то злобный? Это я агрессивный? – все так же спокойно, развалившись на диване, без каких-либо движений, ответил я, – Да вы в своей жизни еще агрессивных христиан не видели. Вы даже не представляете, на что иногда агрессивные христиане способны. Да я – это еще белый и пушистый, как одуванчик, и мягкий как поролоновый тампон.

– Тебя же Иисус Христос любви учил, – все так же улыбаясь сказала Ольга, затянувшись.

– Да, – согласился я, – А, что вы думаете, во мне любви нет что ли? Что вы думаете, я вас не люблю? Да, я вас всех здесь люблю. Я вас всех люблю – каждого. Я за всех за вас готов жизнь отдать.

– Конечно.

– Чо, не верите что ли? – я приподнялся и сел, – Да, я вас всех люблю. И если нужно будет, я на полном серьезе за каждого из вас отдам жизнь. Даже за этого упыря Виталия. Просто не надо путать понятия. Если человек любит, это не значит, что он все с рук будет спускать, если человек любит, это не значит, что он будет позволять унижать себя, оскорблять, издеваться над собой и так далее. И желание восстановления справедливости не противоречит любви. И справедливое наказание никак не противоречит любви. И чо вы, неверующие, постоянно любите пихать эту заповедь «ударившему по левой щеке подставь правую»? Да, Иисус сказал: «Ударившему тебя по левой щеке подставь правую», но… а-а-а… в другом месте он сказал своим ученикам, когда говорил, что им нужно будет куда-то пойти: «Продайте одежду и купите меч». И ученики, когда ходили с Иисусом, постоянно таскали с собой мечи. И чо? То есть Бог оставляет человеку право на самозащиту. И, да, Иисус учил любви и прощению. А в другом месте в Библии написано, что если нечестивый не познает наказания, то он не научится смирению. И это никак не противоречит любви. Вы Библию-то толком не знаете. Вы даже не знаете, чему моя вера учит, а пытаетесь кидаться тут какими-то фразами… умными. Вы даже не понимаете, о чем говорите. Справедливость, наказание, суд, самозащита, и даже чувство собственного достоинства – все это никак не противоречит любви и не перечеркивает ее. Я скажу вам, что любви противоречит – равнодушие. Безразличие. Эгоизм. Не желание понимать других. Вот это да. Вот это противоречит любви. А справедливое наказание нет.

Я оглядел всех присутствующих в комнате, затем взял с дивана газету, встал и медленно направился к кухне. Проходя мимо Виталия, я злобно хихикнул, так, как будто действительно собирался сделать то, о чем говорил, но быстро сменил оскал на тяжелый, но спокойный, взгляд и, завернув за стену, бросил газету на белый стол, сидя за которым под аккомпанемент трещащего холодильника я намеревался разгадать этот невероятных размеров кроссворд.

Я, почти одиноко, никого не трогая, сидел на кухне за белым столом и, за неимением других занятий, тупо разгадывал огромный кроссворд, который нашел Стас в той самой никому не нужной куче журналов и газет. За стеной, в гостиной, все еще продолжая играть в карты, сидел весь остальной тусняк и что-то горячо обсуждал. Я немного абстрагировался от социума, но, не теряя при этом чувства реальности, продолжал анализировать окружающую меня действительность краями своих глаз, ушей, ноздрей и других органов чувств.

Марина, находившаяся в это время в двух метрах от меня, усиленно копалась в холодильнике и, явно чем-то озадаченная, пыталась там найти нужный ей продукт.

– Так, я не поняла, а где мое молоко? – раздраженно и одновременно как-то растерянно произнесла она.

Я оторвал свой взгляд от клеточек с буковками и посмотрел в ее сторону. Марина на секунду выпрямилась, видимо, для того, чтобы ее вопрос услышали не только банки фасоли и «Дошираки», но и люди, находившиеся на кухне, и затем, снова согнувшись, с головой залезла обратно в холодильник.

«Оп-паньки» – подумал я.

– Что ж такое-то? Куда мое молоко делось? Я ведь помню, что покупала его.

Я попытался полностью абстрагироваться от действительности и погрузиться в свой кроссворд.

– Константин, ты не знаешь, кто мое молоко выпил? – все же обратилась ко мне Марина, повернувшись в мою сторону и посмотрев на меня, не давая возможности проигнорировать ее вопрос.

Жизнь забавная штука. Иногда она ставит людей в неловкие ситуации. А иногда она заставляет одних людей зависеть от других. А иногда она создает мнимую зависимость одних людей от других, сохраняя все же при этом всю неловкость ситуации – даже если она и абсурдна в этот момент.

– Знаю, – ответил я.

– Кто? – вытянула голову Марина, многозначительно упершись в меня взглядом.

– Виталий случайно перепутал полки – думал, что это общее – и по ошибке выпил твое молоко, – я развел руками и улыбнулся – Так вот, как-то вот… получилось.

– Ви-ита-а-алий, – произнесла Марина.

Она захлопнула дверцу холодильника и пошла в комнату.

Я внимательно прислушался к тому, что будет дальше.

Многообразие голосов, отчетливо слышимых за стенкой и сливающихся в один общий шум – резко стихло и прекратило свое существование в пространстве, после неожиданно заданного Мариной вопроса: «Ребята, кто выпил мое молоко?».

Наступила тишина.

«Хороший ход, – подумал я про себя, – Она ведь уже знает, кто это сделал».

– Молоко? – растерянно произнес кто-то в комнате.

– Виталий, это ты? – не дожидаясь признания, спросила Марина.

– Мариночка, извини, я случайно…

– Как ты мог?

– Да я просто полки перепу…

– Как их можно перепутать?

– Ну, получилось так, ну извини, пожа…

– Да что ты за человек такой.

– Ну что ты сразу, я тебе завтра утром новое куплю, изви…

– Мне не нужно завтра. Я сейчас хочу. Это мое молоко.

И тут я решил, что мне нужно обязательно при этом поприсутствовать. Я бросил ручку на стол, встал и уверенно направился в комнату.

– Это ты ей специально сказал, да? – зло ухмыльнулся Виталий, как только меня увидел.

Я прошел глубже в гостиную и встал напротив всей компании.

– А ты его не трогай. Он мне честно на вопрос ответил, – отрезала Марина.

Я развел руками и улыбнулся.

– Вот видишь. Я просто честно ответил на вопрос. За кого ты меня принимаешь?

Я посмотрел Виталию в глаза и снова развел руками.

– А что я должен был делать? Что? – врать? Меня спросили. Я ответил. Что еще? Что, я врать буду что ли? Я же добропорядочный благочестивый христианин. Я не должен врать. Так что…

Я еще больше расцвел в улыбке и опять развел руками в стороны, тупо моргая глазами.

А затем я, резко изменившись в лице, чмокнул губами, послав Виталию воздушный поцелуй, и с особым удовольствием произнес:

– Наслаждайся.

Виталий, ухмыляясь, злобно смотрел на меня, так, как будто я его предал.

– И ты думаешь, после этого к тебе будут лучше относиться? – сказал он.

– Чего? – повернулся я, – Да мне, вообще, плевать, как ко мне будут относиться. Тем более, здесь. Я завтра днем уезжаю. Так что мне насрать. Абсолютно, – ответил я и после небольшой паузы добавил:

– А вот тебе нет. И меня это радует, – и снова улыбнулся.

Затем я уже направился в коридор к черному выходу, но развернулся и произнес:

– Да, кстати, и, если захочешь меня убить – приготовься к тому, что это будет очень не просто.

Закрывая за собой дверь черного хода, и вслушиваясь через эту дверь в претензии Марины, которые она без лишнего крика, но с очень большим недовольством высказывала Виталию – и то, как она надеялась вечером получить хоть какое-то удовольствие от жизни, а он ее обломал, и то, какой у нее дефицит кальция в организме и ей каждый день нужно пить молоко, и то, как в этом городе, застроенном металлургическими заводами, высокая концентрация тяжелых элементов, и как у нее зубы разрушаются, и еще много чего – слушая все это, уже сидя в удобном кожаном кресле, я был невероятно счастлив и доволен, что хоть что-то хорошее произошло еще со мной за этот тяжелый день. Конечно же, я ничего не обязан был Виталию, и с его стороны, в принципе, было бы очень глупо на меня злиться – я, например, молоко, вообще, не пью – но меня радовал тот факт, что он злится именно на меня и именно по такому нейтральному поводу. Я не собирался объяснять ему, что я не говорил ничего Марине, что она сама спросила меня, не собирался оправдываться или убеждать его в абсолютной безосновательности его претензий. Я просто обыграл ситуацию так, чтобы вызвать у человека именно те эмоции, которые мне было нужно вызвать. И мне было весело, что жизнь поставила Виталия в такую, своего рода, иллюзорную зависимость от меня.

Я точно знал одну истину: никогда не унижай людей и не ругайся с ними, если нет на то серьезной причины – потому что в любой момент жизнь может поставить тебя в зависимость от этих людей. Конечно, данная ситуация была абсолютно бытовая, и тут даже зависимости никакой друг от друга, в общем-то, не было – Виталий все равно сам должен был решать эту проблему, без меня. Но я знал парочку историй, когда, например, маньяк, изнасиловавший женщину, вдруг оказывался на операционном столе в больнице, а дежурным хирургом в этот момент в этой же самой больнице оказывалась как раз та самая, изнасилованная им, женщина, да еще и маньяк поступал в больницу с ранением в паху. Это из разряда «не спи с женой врача проктолога, у которого ты лечишься». Только вот иногда предугадать зависимость в некоторых ситуациях от некоторых людей не всегда удается. У меня бывали случаи, когда мне казалось, что от конкретно вот этого человека в моей жизни, вообще, ни чего не зависит, а потом, когда в жизни этого человека происходили какие-то изменения, то начиналась разворачиваться та-а-ака-а-а-ая цепочка событий – что эти изменения каким-то невероятным образом в результате докатывались и до меня. И мне от этого было очень обидно.

В мире все взаимосвязано.

Вообще все.

Когда я лег спать и попытался, наконец, заснуть было уже около шести часов утра. Еще некоторое время я слушал за стенкой заторможенные разговоры утомленных и немного отупевших от бессонной ночи людей. Но эти разговоры довольно скоро прекратились. Люди сами поняли, что их собственные мозги уже больше ничего не могли выжать из себя, кроме истеричного смеха и разговоров на крайне не приличные темы. Да и даже от этого уставшие мозги уже начинали засыпать.

Краем уха я расслышал разговор Стаса и Виталия в туалете, что-то типа:

– Я же говорил, что он козлина.

– Да чо он козлина-то? А что он должен был делать? Что, стоять и прикрывать тебя. Ты же сам с этим молоком накосячил.

– Да все равно он урод.

– Да чо он урод? Он тебе вообще ничего не обязан. Вы с ним впервые в жизни друг друга видите. Ты ему вообще никто.

– Дак я тебе говорю, я собирался утром это молоко купить. Веришь – нет: я вот прям сейчас бы сходил и купил его.

– Да причем тут это вообще? Это же, как бы не его проблемы.

– Да все равно.

– Да ты реально уже чо-то не то говоришь. Вы просто с ним порамсили немного, поэтому ты на него сейчас злишься.

После этого я окончательно заснул.

Я проснулся около десяти часов утра от того, что в туалете кто-то слил воду. Кроме этого звукового факта в квартире за стенкой стояла практически полная тишина. Я встал. Протер глаза. Привел свой разум в более-менее здравое состояние и вышел в гостиную из своей… то ли комнаты, то ли подсобного помещения, то ли… черного хода… так и не понял я, в общем, что это было – главное, что я от туда вышел.

Все трое парней спали – кто на диване, кто на сложенных креслах, кто просто на полу. В комнате стоял тяжелый запах пота и перегара. Я зашел в ванную, совмещенную с туалетом, привести себя в порядок. Затем, выйдя, тихонько направился к кухне, из которой, несмотря на закрытую дверь, доносился чуть слышный разговор. Я осторожно открыл дверь и вошел. На кухне были Марина и Ольга. Марина стояла возле кухонного гарнитура, а Ольга, сидела за столом, скрестив на груди руки, и курила.

– Заходи, – сказали они мне не громко, – Чай будешь?

Я кивнул головой.

– Тоже не выспался? – заметила Марина. Она еще вечером, когда я ее впервые увидел, казалась очень уставшей, а сейчас – после практически бессонной ночи – она выглядела так, как будто только что вернулась с войны. Вот прям сейчас только из окопа вылезла.

– Чо, парни еще спят? – спросила Ольга.

– Угу – ответил я, устало моргнув своими раскрасневшимися глазами.

– Сильный там… смрад стоит в комнате?

– Да, вообще, короче.

Марина взяла чайник и залила кипяток мне в стакан, в котором уже лежал пакетик чая.

– Ты когда уезжаешь?

– Да вот днем, наверное. Скоро уже, – ответил я хриплым голосом.

– Диана уже уехала, – произнесла Марина.

– Да, она рано утром еще, – подтвердила Ольга, стряхивая пепел в консервную банку.

– Диана… это вот которая девушка… эта… третья как бы, – ее Диана зовут, да? – спросил я.

– Да, – ответили мне.

– Я только сейчас ее имя узнал – произнес я, тупо уставившись в наполненную окурками консервную банку, стоящую на столе.

Наступила небольшая пауза.

Я взял стакан с горячим чаем и сделал глоток.

– А чо Виталий, там, больше ничего не говорил тебе? – поинтересовалась Ольга.

– Нет, – ответил я, немного удивившись, – А чо он мне там мог еще сказать? Я ушел туда, вон, к себе, в эту комнату… и все. И заснул потом.

– Да Виталий тоже такой… не знаю, – раздраженно произнесла Марина.

– Да он вообще какой-то, – поддержала ее Ольга, выпуская дым, – Нет, он, главное, сам от людей постоянно чо-то требует. А вот сам – я бы не сказала, чтобы он как-то людей сильно уважал.

– Но, – улыбнулся я и тихо произнес: – Упырь.

– Чего?

– Я говорю – упырь. Кровь из других сосет.

– А, ну, – согласилась Ольга, кивнув головой, стряхивая пепел в консервную банку.

– Нет, он ведь у меня уже как-то пакетик чипсов мой открыл, – сказала Марина.

Я посмотрел на нее и начал тихонько смеяться, закрыв глаза.

– Да, тебе смешно, а на самом деле, я себе чипсы купила – а он по ошибке тоже, якобы, вскрыл их.

Я продолжал смеяться все время, пока Марина говорила, и чем больше она возмущалась, тем сильнее мне казалось все это очень забавным. Мне казалось, что Виталий просто попал в очень глупую ситуацию, в которой, наверное, мог оказаться любой из нас.

На кухню зашел сонный Стас.

– Чо, выспался? – с улыбкой спросила Ольга, затушив сигарету в консервной банке.

– Угу, – вначале сонно ответил Стас, но затем быстро отрицательно закивал головой и в результате хрипло произнес: – Не, ни фига.

Он подошел к автомату с газировкой и начал кидать в него мелочь.

– Чо сильно там от нас несет, да? – спросил он через пару секунд, повернувшись к нам, вскрывая банку газировки.

– Да, вообще. Там в комнате у вас находиться невозможно, – ответила Марина.

Стас подошел к нам и тяжело опустился на стул.

Мы вчетвером посидели еще некоторое время, разговаривая за всякую ерунду. Потом я постепенно начал терять кайф от того, что общество двух девушек теперь было разбавлено Стасом, и, не желая по этому поводу как-то особо напрягаться, пошел собирать вещи к себе в камору, тем более что мне действительно уже пора было ехать.

В скором времени проснулись и Виталий с Гошей. В квартире стало значительно громче, хотя все ходили сонные и сильно тормозили.

К тому моменту я уже собрал сумку, вышел в гостиную и направился к входной двери.

– Чо, уже поехал? – спросил Гоша.

– Ну, – ответил я, одевая обувь.

– Чо, все уже уезжаешь? – переспросила еще и Марина, выходя из кухни.

Я ответил примерно то же, что и Гоше.

– Ну, давай.

– Ну, давай, счастливо.

Я попрощался со всеми, пожав парням руки, а девчонкам просто помахав пальцами. Виталий так и остался тусоваться сам с собой где-то на кухне, никак не отразив моего отъезда.

– Свечку за меня поставь там в храме, – улыбаясь, с некоторой долей злобной иронии, произнесла Ольга.

– Я свечки не ставлю. Я ведь не православный, – так же улыбаясь, ответил я ей.

– Ну, все равно, там… чо-нибудь поставь.

– Да, конечно, чо-нибудь там… поставлю, – усмехнулся я.

Я вышел на улицу. Было как-то светло и в то же время прохладно. И мне это как-то даже очень нравилось.

Я медленно, прогулочным шагом, вдыхая свежесть влажного воздуха, поплелся к автовокзалу, вспоминая дорогу, которой вел меня Владимир.

Проехав несколько десятков километров в удобном мягком кресле, вдоволь насмотревшись через умеренно грязное стекло на движущийся мокрый асфальт, и так и не реализовав своего огромнейшего желания поспать из-за каких-то двух покемонов, которые всю дорогу где-то на задних сиденьях автобуса истерично ржали и хрустели сухариками, постоянно шурша пакетиками от них – в результате я прибыл в свой родной город. Наконец-то я вновь оказался среди высоких зданий, стоящих на широких улицах – так было как-то привычнее. Хотя прочувствовать весь кайф от растворения в индустриально и информационно развитом центре мне не удалось.

Еще по дороге в город, на трассе, я почувствовал в своем организме что-то неладное. Когда по телу начал пробегать холод, а запястья рук и вовсе почувствовали ледяную дрожь, я понял, что со мной происходит что-то нехорошее. Мои опасения окончательно подтвердились, когда, выходя из автобуса, я почувствовал, что моя голова стала как будто бы на пять килограмм тяжелее и как-то по-настоящему трудновато стало вертеть ей в разные стороны без опасения потерять сознание, а дорога до трамвайной остановки вызвала у меня сильную одышку и показалась мне многокилометровым спринтом. На мое счастье быстро подошел нужный мне трамвай, и я даже смог занять сидячее место у окна. Но резкая слабость в руках и ногах, ощущение тяжести собственного тела и неровное дыхание все больше приближали меня к тому, что постоянно выбивало мой организм из привычной жизни – приступ. Осознание необходимости в постоянном приложении усилий для того, чтобы не допустить его развития здесь и сейчас, с каждой секундой сильнее убеждало меня в абсолютной безысходности моего положения.

Я доехал до своего дома, благодаря Бога за то, что в трамвае у меня не начались судороги.

Затем, задыхаясь, я добрел до подъезда, поднялся на лифте на свой этаж и уже на площадке перед квартирой, шатаясь, долго не мог попасть ключом в замочную скважину. Наконец, я зашел в квартиру и закрыл дверь. Затем с трудом разделся и, предусмотрительно вначале сходив в туалет, добрался, наконец, до своей кровати и тяжело повалился на спину. Я приготовился – я уже знал, что будет дальше.

Как только я принял лежачее положение тела, в голову резко ударила кровь. Сильнейшая боль. На секунду мне показалось, что в голове сейчас лопнет какой-нибудь сосуд. Одновременно с этим в груди перехватило дыхание. Я начал кашлять и задыхаться. Резкая боль в голове стала усиливаться, нарастая, словно снежный ком, и постепенно застилая пеленой глаза. Я сдавил ладонями виски, впиваясь пальцами в собственный череп, и начал кричать. Выделившаяся слезная жидкость на глазах преломила зрение и вся комната как будто стала расплываться. И вдруг мощнейший спазм в груди окончательно перебил дыхание. Как будто в груди что-то провалилось. Резкая слабость прошла по всему телу. Конечности начали неметь и ощущение холода проникало все глубже, словно ледяная металлическая жидкость по венам. Ослабевшие руки в бессилии упали на подушку. Я выгнул спину и подобрал под себя голову. Не имея возможности в таком положении закрыть рот, я пытался жадно вдыхать воздух. И в этот момент вся комната как будто стала куда-то исчезать, а я начал абстрагироваться от реальности в какую-то собственную белую матовую прозрачность. Я перестал двигаться, так как мое тело онемело и сил едва хватало на то, чтобы медленно пошевелить пальцами. Я не мог толком различить – то ли стены комнаты и предметы расходились от меня в разные стороны, то ли я уходил куда-то из этого мира, но я как будто бы переставал ощущать себя, растворяясь в пространстве… ДЕЕЕПРРИИИВАААЦИИЯЯ… Я уходил…

И в это момент резкий вдох, который я не мог сделать все это время, словно ударом пробудил меня и вернул к реальности, заставив вновь почувствовать свое тело. Я начал жадно огромными порциями глотать воздух, которого мне не хватало. Дыхание, прерываясь, то частыми маленькими, то долгими оборванными, сокращениями легких заставляло кислород циркулировать по организму, выметая из него оксид углерода. Я пытался дышать. Я снова почувствовал сильнейшую боль в голове и что-то давило на грудь, но руки и ноги начали двигаться.

Сделав еще несколько неровных вдохов, я попытался подняться и сесть на кровати. Мне нужно было это сделать. Перевернувшись на бок, а затем, оторвав свое тело от подушки, я, сгорбившись, медленно поднимал голову, стараясь принять наиболее ровное и устойчивое положение тела. Затем я встал, и меня сразу же повело в сторону. Потеряв равновесие, я влетел в косяк двери. Затем, постояв немного, я все же медленно потащил себя на кухню, держась за стены руками. Я продвигался по коридору, стараясь все время четко смотреть прямо перед собой, как можно шире открывая глаза, и не моргать ни в коем случае. Я не мог позволить себе такой роскоши, как смотреть по сторонам или обращать внимание на мелкие предметы. Любой поворот головы мог вывести меня из равновесия. Любой мимолетный взгляд приводил к деконцентрации внимания и рассеянию. Я просто тупо вглядывался впереди себя, блокируя любые сигналы бокового зрения.

У меня явно сильно подскочило давление. Я чувствовал дрожь и озноб, и одновременно с этим мне было жарко. По всему телу бегали мурашки, на лице и шее кожа сжималась. В горле стоял комок. В паху все сводило и хотелось в туалет, несмотря на то, что я сходил пять минут назад. Кроме того, сильнейшие спазмы в груди. Боль во всем теле. Кости ломило, словно была высокая температура.

Наконец, задыхаясь, я добрался до коробки с таблетками и, поставив ее на стол, сам тяжело опустился на табуретку. Я принял релланиум, каптоприл от давления, и начал капать себе корвалол. Сорок – нет, сорок пять! – да ладно, пятьдесят капель. В результате я накапал себя в стакан около шестидесяти и залил воды. Выпил. Поморщился… Какая гадость…

Я медленно побрел обратно к кровати, все больше задыхаясь, и чувствуя огромную тяжесть в области солнечного сплетения. Я повалился на жесткий матрас, и снова кровь с силой ударила в голову, словно мощным потоком, чуть не разорвав сосуды.

Задыхаясь, жадно глотая воздух, я в бессилии лежал, на правом боку, и даже не мог поднять ноги на кровать. Мои бронхи свистели и хрипели. Сердце, словно тяжелым молотом, отдавало каждым глухим ударом в голову с такой силой, что я вздрагивал от боли. Оно стучало редко, но каждый его удар расходился по всему организму. И с каждым новым ударом казалось, что оно вылетит из грудной клетки наружу, а голову разорвет на части или, как минимум, обязательно лопнет какой-нибудь сосуд. Постоянная невыносимая пульсирующая боль, от которой содрогалось все тело. И вместе с этим казалось, что сердце работало не на полную мощность. Казалось, что с каждым ударом оно не докачивает крови и ему не хватает сил. Как будто каждый удар обрывался на половине процесса. И каждое сокращение происходило не до конца. И от этого – сильнейшая боль. И так 30–35 раз в минуту.

Мне казались смешными те лекарства, которые я выпил. Мне пора было, как минимум, ставить магнезию внутривенно. Но, как ни странно, с течением времени организм постепенно успокаивался. Через двадцать-двадцать пять минут сердце начало возвращаться в нормальный ритм. Оно уже не отдавало своими ударами с такой резкой болью в голову. И удары были не такими редкими. В груди проходила тяжесть. Как будто сняли пятьдесят килограмм веса. Дыхание также становилось ровнее и глубже. Я не думал, что засну в таком состоянии, но, видимо, релланиум оказал свое действие.

Через некоторое время я погрузился в сон…

…Здесь отметилась новая точка X. Очередной приступ…

…Я уже давно перерос то время, когда мог испытывать какое-либо смущение за свою религиозность, а нападки и насмешки над моей верой могли бы вызвать у меня хоть какое-то чувство растерянности и уныния – потому что сам мог так унизить и опустить человека, что мое положение религиозного фанатика этому человеку в данном случае еще покажется выигрышным. Но те законы, с которыми я познакомился еще в самом начале своей веры – они продолжали работать и не давали пощады никому. Ну, или по крайней мере, мне не давали. Когда человек перестает бояться одних проблем и привыкает бороться с ними – у него обязательно появляются другие. Еще за свою короткую жизнь я понял одно важное правило – людям нельзя говорить истину и не стоит пытаться рушить их ошибочные стереотипы. Пускай они сами подыхают в своем невежестве и загибаются от собственной глупости. Пускай они сами не осознают своего рабства и зависимости от своих же желаний. Пускай они сами не видят тех иллюзий, которые им нарисовали яркими красками. Пускай они сами продолжают тупо участвовать в политическом фарсе под названием «государственные выборы» и подтверждают свой статус баранов в стаде. Пускай они сами ведутся на разводку банковского кредитования, а потом плачут, что у них отбирают квартиры. Пускай они сами же создают себе систему, которая с удовольствием будет иметь их во все щели во все дни их жизни. Это все не мои проблемы – это их проблемы. И их проблемы не должны влиять на мою жизнь. Никогда не говори людям истину – пускай они все сами тонут в своей лжи. Пускай они сами погибают. Пускай они сами все идут в ад. Не пытайся их спасти… Не пытайся… Если только ты не полный идиот и не хочешь превратить свою жизнь в одну большую сплошную проблему…

…Отметка точки Z…

…Я проснулся через пару часов. Попытавшись встать с кровати, я понял, что то состояние, которое я только что пережил, не могло пройти для моего организма совсем без последствий. Весь этот день и весь последующий я провел в постели, вставая только для того, чтобы дойти до туалета или почистить зубы. На третий день я начал сам разогревать себе пищу, без помощи матери. Еще через день я смог передвигаться по квартире из угла в угол. Я ходил просто, чтобы у меня не застоялись внутренние органы, и не болела спина от долгого лежания в кровати. Еще через пару дней я смог выбраться за порог дома и дойти до квартиры в своем районе – там собралось ради общения несколько моих знакомых. Естественно, что все время, пока я там находился, я сидел, и у меня постоянно кружилась голова, но мне необходимо было как-то расширять свои границы, чтобы не сойти с ума и не чувствовать себя в клетке. В общем-то, за неделю я смог более-менее восстановится. Хотя, на то, чтобы окончательно придти в себя мне понадобилось еще дней десять. Отбросив все нюансы, я мог с уверенностью заявить – этот приступ был не такой уж и страшный.