Текст книги "52 Гц (СИ)"
Автор книги: Макс Фальк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 49 страниц)
Глава 41
Майкл рвался с фестиваля на фестиваль, чувствуя себя лягушкой, которая скачет по карте. Зак не шутил – осень была горячей. Он представлял фильм там, тут, в десятках разных мест. Критики встречали его осторожно, но в основном одобрительно. Где-то в середине этой фестивальной круговерти на Майкла вышли представители «Сильвер Бэй Лайн». Майкл, наученный Заком, старался выглядеть не слишком заинтересованным.
«Сильвер Бэй» была молодой независимой студией из Нью-Йорка, и в отличие от «Нью Ривер», которая специализировалась на кассовых фильмах и модных темах, у этих был очень широкий формат. Они выпускали комедии, концептуальные драмы, у них была своя студия анимации. Они не делали ставку на блокбастеры, которые приносили быстрые деньги и забывались через год, заполнив рынок мерчевыми игрушками и футболками. Они искали что-то новое, экспериментировали, рисковали – давали своим режиссерам карт-бланш и смотрели, что получится.
Они не делали деньги. Они делали фильмы. Они делали ставку на авторский голос, а не подгонку под ожидания аудитории продукта, который переписывает и сверяет со стратегией дюжина сценаристов и десяток продюсеров. Все, что они делали, было подчинено поиску «того самого» кино – без звезд, без гарантированных наград и премий, но с живой авторской интонацией. Они не предлагали заоблачные гонорары, но они предлагали свободу.
Майкл продал им фильм, не сомневаясь. И они развернули кампанию по его продвижению – по-своему, нарушая годами выработанные правила, не выкупая билборды и рекламные страницы в журналах, а запуская в соцсетях мемы, вирусные ролики и твиты с хохмами.
Потревоженные шумом, проснулись тяжеловесные критики, заговорили о Питере – его хвалили, его называли открытием года, удивлялись, как он из романтических комедий вырвался в драматические актеры, полностью сменив амплуа. Вскользь хвалили режиссерский дебют Майкла. Майкл радовался, но тоже вскользь. Он сделал главное, он рассказал историю, а дальше она уже жила сама по себе. Он просто стоял в стороне, кивая в ответ на поздравления.
Иногда они приходили оттуда, откуда Майкл совершенно не ждал. На одном из фестивалей снова появился Уизли.
– Почему его еще нет в кинотеатрах? – спросил он. – Мне пришлось добираться до тебя черт знает как, чтобы посмотреть еще раз.
– Его не успели выпустить, – сказал Майкл. – Мы пока только готовимся к дистрибуции. Мне правда очень приятно, что ты… – начал он, но Уизли перебил:
– Ты был прав.
Замолчал, опустив глаза и привычно вертя солнечные очки. Они сидели за столиком уличного кафе, встретившись после очередного показа.
– Прав в чем? – уточнил Майкл.
– Это история обо мне, – сказал Уизли. – Я бы очень хотел, чтобы это было не так, но это так. Я больше не могу сидеть на одном месте, мне самому теперь кажется, что меня кто-то зовет. Я только пока не понял, кто и куда.
Он завел за ухо рыжую прядь, не поднимая глаз. Потом добавил:
– Ты отобрал у меня прежнюю жизнь, и теперь я не знаю, благодарить тебя или ненавидеть. Я чувствовал связь с Грегом, пока пил. Он был со мной. Во время премьеры, когда ты читал стихи, я плакал по нему последний раз. Больше не могу. Не получается.
– У меня талант к разрушению, – признался Майкл.
Уизли поднял на него глаза.
– Кто автор стихов? – спросил он.
– Один человек, – сказал Майкл.
– Познакомь меня с ним.
– Не могу.
Уизли смотрел на него, не отводя взгляд.
– Он умер?..
– Нет, – быстро ответил Майкл. – Нет. Я просто не знаю, где он сейчас. Мы расстались.
– А, – сказал Уизли. – Ясно. Я так и думал.
Потом добавил, похлопав Майкла по руке:
– Значит, у тебя еще не все потеряно.
Майкл скептически пожал плечами. Спросил, чтобы не продолжать тему о Джеймсе:
– Как ты? Что собираешься делать?
– Ну, меня тут зовут сходить в кино, – с насмешливой улыбкой ответил тот. – Я многое пропустил за последнюю пару лет. Найду чем развлечься.
В начале октября Майкл вернулся в Лос-Анджелес. Едва он успел войти в дом и обнять Бобби, позвонил Зак.
– Канал Фокс, прямо сейчас, – сухо сказал он, не здороваясь. Майкл оглянулся, нашел ближайший пульт от телевизора.
– Что там?..
– Сам увидишь, – злобно сказал Зак.
Майкл переключил канал, увидел знакомую студию вечернего шоу, где за последние годы сам побывал пару раз. Сейчас там сидела Виктория.
– Это было очень тяжелое время, – говорила она. – Майкл много пил, все это знали. Но даже в трезвом виде он был способен на ужасные вещи. Я слышала от него такое, что ни одна женщина не должна слышать никогда в своей жизни. А когда я жаловалась подругам, говорила, что хочу это прекратить – все меня отговаривали, все говорили, что никто не будет это слушать, никому нет дела. Мне пришлось набраться смелости, чтобы прийти сюда и прямо сказать о том, что мне пришлось пережить.
– Он поднимал на вас руку? – с участием спросил ведущий.
Виктория опустила глаза, изображая взволнованное дыхание.
– Иногда это не обязательно, я хочу сказать, психологическое насилие ничуть не легче вынести, чем физическое или сексуальное. Когда я просила его остановиться, он угрожал, что натравит на меня свою собаку – у него огромный пес, я не знаю, он мог бы разорвать меня, наверное.
Кадр из студии сменился коротким роликом – видео было сделано сквозь окна его дома. Виктория что-то кричала, взмахивая руками, Майкл удерживал за ошейник Бобби, орал в ответ. Звука не было, только беззвучный крик. Потом ракурс сменился – Майкл подтащил Викторию к двери, вытолкнул из дома. При монтаже кто-то заботливо вырезал тот момент, где Виктория швырялась в него бутылкой и где Майкл запирал Бобби у себя в кабинете. При такой подаче он очевидно выглядел неуправляемым психом.
Майкл смотрел на экран, продолжая держать телефон возле уха. Покачивал пульт в пальцах, слушал тяжелое дыхание Зака.
– Ты в курсе, что происходит? – спросил Майкл.
– А как ты думаешь? – возмутился тот. – Чья это может быть идея?
– Ларри? Но почему? Мы же мирно расстались.
– Очевидно, он так не считает!
– Он постоянно ревновал меня, обвинял, что я ему изменяю, – продолжила Виктория, когда на экране вновь появилась студия. – А между тем я прекрасно знала, что у него были любовницы. Но я была вынуждена молчать, мы были связаны общим проектом, я не хотела портить рабочие отношения. На площадке он сдерживался, но стоило нам оказаться вдвоем – он менялся, как по щелчку пальцев. Я боялась его, – призналась она. – Мне было так страшно, что после окончания съемок я долгое время боялась выходить из дома, думая, что он начнет караулить меня. Когда он решил пройти лечение в рехабе, я была рада, я поддерживала его, я думала, это все изменит… Его даже не было ни на одной премьере нашего совместного фильма – он был в таком состоянии, что, если бы он появился на публике, все стало бы очевидно.
Я надеялась, что когда он вернется, что-то изменится. Я хотела верить, – дрогнувшим голосом сказала она.
Майкл задумчиво смотрел на экран. Она неплохо играла. Впрочем, и роль была простой – в самый раз ей по силам.
– Ты свяжешься с ним? – спросил Майкл в трубку.
– Смеешься?.. Он не будет давать никаких комментариев, ты же понимаешь, – сказал Зак. Шумно выдохнул, потом спросил: – В том, что она говорит, есть хоть слово правды?
– Я никогда ее пальцем не трогал! Может, обозвал пару раз дурой – я не помню. Но не было ничего такого, о чем она тут рассказывает. А в ролике очень не хватает момента, где она запустила в Бобби бутылкой. Она сама на него напала, а теперь выставляет себя жертвой.
– Кого ты трахал на стороне? – серьезным тоном спросил Зак. – Кто-нибудь подтвердит ее слова? Сазерленд?
– Забудь про него, он никогда ничего не подтвердит, – отрезал Майкл. – Про остальных – не знаю… Я всех не помню. Может быть, кто-то всплывет. Мы же сами играли на том, что я ей изменяю.
Зак тяжело вздохнул.
– …и я обнаружила, что сижу на полу и рыдаю, – продолжала Виктория. – Потому что я не могу видеть его лицо, я не могу общаться с подругами, я боюсь поехать на день рождения к своей знакомой, потому что могу встретить его там. Я вздрагиваю, даже когда просто вижу кого-то похожего. Я не знаю, сколько времени мне понадобится, чтобы оправиться от этих отношений…
Майкл выключил телевизор.
– Что ты думаешь? – спросил он.
– Во-первых, ты будешь все отрицать, – сказал Зак.
– Естественно.
– Во-вторых, возьмем пару человек, которые тебя давно знают, пусть дадут комментарии. Отмазаться от измен не выйдет – но выбери кого-нибудь, с кем у тебя все было гладко, пусть расскажут, какой ты ангел. Как у тебя с Лейни?
– Отлично у меня все с Лейни, – сказал Майкл. – Он про меня слова плохого не скажет.
– А кто-нибудь из домашнего персонала?
– Есть один, Иберо. Он был на съемках, он вообще часто со мной общается, работает у меня уже пять лет.
– Хорошо! И собери каких-нибудь прошлых девчонок.
– Ладно, – сказал Майкл, вороша память. – Найду.
– Это ударит по твоим рейтингам, – предупредил Зак. – Может быть, очень сильно. На тему домашнего насилия сейчас все кидаются, как собаки на кость.
– У нее нет никаких доказательств, что я ее терроризировал, – уверенно сказал Майкл. – Ни одного.
– Будем выдвигать встречные обвинения в клевете, – сказал Зак. – Я им устрою, – процедил он напоследок.
– Все будет хорошо, – сказал Майкл. – Справимся.
Оказалось, это была лишь первая ласточка.
На следующий день критики обрушились на фильм, будто кто-то дал им команду. Первые положительные рецензии были просто задавлены потоком разгромных отзывов – причем, судя по обвинениям, далеко не все критики фильм вообще видели. Кто-то упрекал его в нелепости любовной линии, и Майкл не мог не ухмыляться, пересказывая это Дакоте, поскольку «любовная линия» в фильме была всего одна и принадлежала им с Сарой.
– Я тебе говорил, ты не дожала! Теперь из-за тебя мой фильм никому не нравится. Надо было все-таки снять с вами ту сцену на капоте! – говорил Майкл. Дакота хохотала в трубку так, что начинала икать.
Они относились к этому, как к игре. Подбадривая друг друга, обсуждали особенно резкие пассажи из чужих отзывов, смеялись. Бран поначалу искренне обижался, не понимая, за что ругают вполне нормальный фильм – потом ему объяснили, что дело не в фильме. Не в том, плох он или хорош, талантлив или бездарен. Совсем не в этом.
«Полная бессмыслица. Главный герой – дерганый женственный мальчик с пластикой страуса. Пространство фильма – это картонный мир, в который не веришь. Статисты играют отвратительно», – писали в рецензиях.
«Нелепый квест галлюцинирующего шизофреника заканчивается мелодраматическим финалом в лучших традициях бульварных романов».
«Плюсы картины: операторская работа. Минусы: все остальное».
«Невозможно написать отзыв о фильме, который не является фильмом. Все два часа перед глазами мельтешат невнятные картонные персонажи с убогими диалогами, в которые невозможно поверить. Сцены никак не связаны между собой, переходы между ними внезапны и вызывают только недоумение. Отсутствие игры Лейни компенсируется избыточностью игры его окружения. Набранные на автозаправках и в закусочных люди корчат из себя образы, которые должны были бы играть, будь они актерами».
«Безвкусный сюжет с полным отсутствием эмоций».
«Если вырезать 90 % экранного времени, получится отличная короткометражка, но в формате полного метра фильм неоправданно затянут».
«Можно было бы сказать, что сценарий ужасен, если бы сценарий здесь был».
«Полный хаос в действиях персонажей, но объяснять вам никто ничего не будет. Сюжет строится на роялях в кустах, на что намекает и закадровый рояль, вступающий в случайных местах – и ни разу тогда, когда нужен. Убогая актерская игра у всех. Что случилось с Питером Лейни? Он хорошо показал себя в «Диких волках из Баллингари», куда делось все его мастерство?»
«В фильме отсутствует хронология. Режиссер не сумел определиться, что он снимает: притчу, фантазию или детскую сказку. В итоге получилась довольно запутанная история. Будем честны: если что-то выглядит, как бред, то это и есть бред, но мы будем снисходительны к дебютанту и скажем, что это запутанная история».
– Это война! – яростно сказал Зак, когда Майкл снял трубку. – Тебя называют худшим фильмом года!
– Ну прям худший, – флегматично сказал Майкл. – Нормальный фильм.
– Ты не понимаешь – он топит тебя! Так нельзя, люди так не ведут бизнес! Я не могу понять, что случилось. Вы нормально расстались!
– Я знаю, что случилось – сказал Майкл. – У Дакоты одна из девчонок сейчас работает с ним. Он обиделся, что я ушел к конкурентам с готовым проектом. Он ждал, что я отдам фильм ему.
– Он о нем даже не спрашивал! Майки, ты же знаешь, если бы он связался со мной и захотел купить его – ты бы знал. Но он не проявлял интереса! Что он думал – мы должны прибежать к нему и принести все сами, в зубах? С тридцатью поклонами?
– Кажется, вроде того.
– Знаешь, я думал, ты зря от него уходишь, – сказал Зак, перестав кричать в трубку. – Теперь вижу, что нет. Он зарвался. Он подминает под себя мелкие студии, он хочет быть единственным – но так не будет. Это так не работает.
– Какие у нас планы? – спросил Майкл.
Зак помолчал. Потом ответил, серьезно и спокойно:
– Он убивает все, над чем мы работали. Месяцы нашей работы. Моей работы! Знаешь, что?.. – с неожиданной сухой злостью спросил он. – Ларри насрал не только на тебя. Он насрал на меня. У вас была сделка, ты выполнил контракт. Он не имеет права так поступать только потому, что ты не хочешь с ним дальше работать. Ты – не его собственность, ты – моя собственность. Я вкладывал в тебя деньги, силы, время. Он не может просто так прийти и это отнять. Я тебя нашел, я тебя поднял, ты – моя звезда, моя инвестиция. Он не уважает мою работу, мою репутацию?.. Он не уважает меня? Он пожалеет.
– Что ты собираешься делать? – удивленно спросил Майкл.
– Когда я привел тебя к нему, ты стоил три миллиона. Сейчас он делает все, чтобы ты стоил триста штук. Этот бизнес так не работает, – агрессивно сказал Зак. – Если я спущу ему это с рук, меня перестанут уважать. Мои клиенты побегут к тем, кто будет за них драться – так что за тебя, Майкл, я буду драться до последнего. Потому что ты мой. Он ставит под угрозу весь мой бизнес!..
– Слушай, – позвал Майкл. – Не принимай это близко к сердцу. Он просто псих.
– Никто никогда не скажет, что я бросаю своих клиентов, – жестко ответил Зак. – Ты стал пешкой в игре между «Нью Ривер» и «Сильвер Бэй». Но из любой пешки можно сделать ферзя.
– Слушай, – сказал Майкл. – Это все ерунда. У меня дом, мне Бобби кормить надо. Я просто буду работать дальше, а Ларри однажды успокоится.
– Когда он успокоится, я еще не буду спокоен!.. – заявил Зак и бросил трубку.
Война между студиями разгоралась быстро. Разгромных и уничижительных рецензий критиков, которые сталкивались с хвалебными отзывами блогеров, было столько, что о мальчике и ките начали говорить все. Тем временем Виктория раздувала скандал вокруг Майкла и их разорванной помолвки, выставляла себя жертвой, а его – неадекватным чудовищем. За Майкла вступались его знакомые, приятели, его прошлые партнерши по съемкам, говоря, что Майкл в жизни и на площадке – самый очаровательный, харизматичный и незлой парень в мире, а его собака так вообще образец доброты и источник умиления.
Все это крутилось, как водоворот грязной воды. Майкл отстраненно смотрел на это, ждал, пока уляжется. Подписал контракт с «Сильвер Бэй» – несмотря ни на что, жизнь продолжалась.
В этом году он не участвовал в гонке за «Оскаром» – и только смотрел со стороны, как другие выбивались из сил. Ларри вел кампанию еще агрессивнее, чем в прошлом году. А у Майкла были перспективы поинтереснее, чем мотаться по стране и льстить киноакадемикам. «Сильвер Бэй» дали ему новый проект, непохожий ни на что, в чем он участвовал раньше.
Это была авантюрная комедия с легким налетом гротеска, где Майкл играл эксцентричного и обаятельного мошенника. История состояла из нескольких новелл, сюжетные линии пяти главных героев сходились и расходились, сплетались, как связанные платки в руках фокусника. Майкл перечитал сценарий трижды, посмеиваясь про себя, потом взялся за тетрадь. Сидя за барной стойкой, тезисно выписал сюжетную линию своего героя, чтобы самому ориентироваться в происходящем. Понаставил вопросительных знаков там, где события казались слишком запутанными. Перечитал сценарий в поисках ответов, выписал все, что понял.
Он привык записывать мысли, пока работал над своим фильмом, и сейчас это было приятно и увлекательно – выражать их на бумаге. Он никогда раньше не понимал тех, кто ведет дневник или просто делает заметки – зато теперь сам удивлялся, как это упрощает жизнь – когда тебе не обязательно держать все свои мысли в голове.
Роль была замечательной, но совершенно для него не типичной. Он никогда не играл в комедиях. Но ему казалось – у него получится. Он ведь умел заставлять людей смеяться, так?..
Подперев голову двумя руками, он смотрел на свою первую сцену, мысленно представляя, как она будет происходить, что ему делать в ней. Перебрал листы с концептами персонажей. Ему досталась яркая, выигрышная роль. Его герой носил шляпу со счастливым перышком, эффектные костюмы – белый, васильковый, свинцово-серый. Майкл улыбался, воображая себе, с каким удовольствием будет работать над фильмом. Как сам будет хохотать, если все получится – он обязательно, обязательно посмотрит премьеру.
Бобби, лежавший у него под ногами, поднял голову и шевельнул косматыми ушами. Потом раздался мелодичный звонок в дверь. Майкл поднял голову, неохотно посмотрел в сторону холла. В последнее время его часто навещали гости – то журналисты, то просто знакомые, то Зак заскакивал лично – узнать, как дела, подбодрить. То курьеры наведывались с подарками, которые он покупал друзьям и семье – Рождество было уже совсем близко, а он знал, как летит время. Отрываться от работы не хотелось ужасно, но он пересилил себя, сполз с высокого табурета, пошел открывать.
За дверью, загоревший и голубоглазый, стоял Джеймс. С рыжеватой бородкой, выбритыми висками, длинноволосый. Стоял и улыбался, глядя на Майкла. Похудевший, окрепший. С потрепанным чемоданом у ног.
– Привет, – сказал он.
Майкл моргнул – но Джеймс не исчез.
– А тебя не застать, – сказал Джеймс. – Я третий раз приезжаю.
Майкл дотянулся до него, взял рукой за плечо. Пощупал, качнул – настоящий, живой, плотный. В распахнутой рубашке, накинутой на футболку, походных штанах с десятком карманов, в синих кедах с белыми шнурками. С браслетами на руках.
– Привет, – ошеломленно сказал Майкл.
Бобби сунулся в дверь, радостно взвизгнул, замолотил хвостом, едва не подпрыгивая. Джеймс опустил руку ему на голову, потрепал по косматой шерсти. Присел, чтобы обнять. Бобби обхватил его передними лапами, пристроил башку на плечо, поскуливая от счастья и виляя всем задом.
– Ты ко мне?.. – спросил Майкл, не зная, что еще на это сказать.
– Вроде да, – сказал Джеймс, задрав голову и улыбаясь ему.
– Ну, тогда проходи.
Майкл посторонился. Джеймс, похлопав Бобби по шее, спихнул его лапы с плеч и встал. Вкатил чемодан внутрь, поставил его у двери, сложив ручку. Огляделся, будто попал сюда в первый раз.
– Что-нибудь выпьешь?.. – растерянно спросил Майкл.
– Что-нибудь, – согласился Джеймс и кивнул для верности.
Майкл цеплялся за банальные фразы, не зная, что тут можно сказать, опасаясь спрашивать, что вообще происходит. В глубине души – и не желая знать. Ему казалось, это просто какой-то сон. Он задремал над сценарием, замечтался – и ему вдруг привиделось, что Джеймс приехал. Сейчас он проснется и обнаружит, что дом пуст.
– Ты надолго?.. – спросил Майкл. Раз в голову лезли только банальности, он решил перебрать их все, пока не закончатся.
– Не знаю, – сказал Джеймс.
Он постоял немного, вороша Бобби по спине, затем двинулся за Майклом – как привязанный. Это почему-то пугало.
Майкл дошел до стойки, заметил раскрытый сценарий и разноцветные текстовыделители. Удивился, что это такое – потом вспомнил, это же новый проект. Он сдвинул их в сторону. Посмотрел на Джеймса, опасаясь, что тот сейчас на глазах растворится в воздухе. Но Джеймс сел за стойку, положил на нее локти и побарабанил по ней пальцами.
– Как ты? Как дела? – заторможенно спросил Майкл.
– Хорошо, – сказал Джеймс.
Майкл кивнул, бездумно достал из холодильника бутылку холодной минералки, налил в два стакана и с удивлением посмотрел на них. Он плохо понимал, что делает. Наверное, надо было бы это с чем-то смешать. Или что-то добавить. Он пялился на прозрачную воду, исходящую пузырьками, и понимал, что в ней чего-то отчетливо не хватает. Может, бросить туда лимон?.. Лайм?.. Добавить лед, виски, колу?.. Он попытался вспомнить хоть один рецепт лимонада или коктейля, но в голове крутилось всего две идеи: добавить мартини или коньяк. Почему коньяк?.. Почему мартини?.. К мартини нужны оливки – он не помнил, есть ли они у него.
Ему отшибло всю память разом, будто зарядили бейсбольной битой в голову, он с трудом вспоминал элементарные вещи. В ушах гудело, пальцы тряслись. Оливки. Где у него оливки? Он повернулся, растерянно оглядел бар, заставленный разноцветными бутылками. Сердце колотилось, как ненормальное, по рукам бежал холод.
– У тебя нет аллергии? – спросил он.
– На что?.. – растерянно спросил Джеймс.
– Ни на что, – сказал Майкл. Потом поправился: – На что-нибудь.
Потом осознал, что не добавил в конце вопросительную интонацию – и пару секунд соображал, как вербально передать пропущенный знак вопроса или хотя бы смайлик. Потом догадался:
– Мм?..
– Нет, – сказал Джеймс. – Ни на что.
– Хорошо, – выдохнул Майкл, схватил две бутылки, какие попались под руки. Повернулся к Джеймсу, споткнулся об него взглядом и опять забыл, что он делает. Непонимающе посмотрел на бутылки, развернул их к себе этикетками. Земляничный сироп. И Брю Кюрасао. Земляничный сироп сочетался с Блю Кюрасао?.. Нет?.. Да?..
Майкл поставил обе на столешницу рядом со стаканами, отчетливо не понимая, что с ними делать дальше и как их мешать друг с другом.
– Есть пиво, – беспомощно сказал он.
– Давай, – обрадовался Джеймс. Ему явно было не по себе от того, с каким отчаянием Майкл строил из себя бармена. – Я люблю пиво.
– Я тоже, – с облегчением сказал Майкл – хотя сейчас он сказал бы «я тоже», даже если бы Джеймс признался, что любит пить лягушачью кровь.
Он распахнул барный холодильник, выдернул две звенящие бутылки. Свернул крышечки, налил пиво в стакан с минералкой. Оно вспенилось шапкой, полилось через край и расплылось на столешнице.
– Черт, – сказал Майкл, тупо глядя на лужу. Ему хватало мозгов понимать, что он творит какую-то дичь, но перестать он не мог, не получалось.
– Давай лучше из бутылки, – подсказал Джеймс.
– Да, – с облегчением сообразил Майкл. – Точно. Давай.
Он бросил в мусорную корзину полупустую бутылку, вторую протянул Джеймсу. Понял, что сделал что-то не то, достал бутылку из мусора, торопливо глотнул, поперхнулся пеной и закашлялся.
Джеймс молча смотрел на него, потерянно улыбаясь. Майкл убрал стаканы, протер лужу бумажным полотенцем и сунул его в холодильник.
Они выпили молча, не моргая глядя друг на друга.
– Я видел твой фильм, – сказал Джеймс. – Я был на премьере.
– А, – сказал Майкл. – Ты там был?.. Я не видел тебя. Подошел бы.
– Я не хотел, – сказал Джеймс. – Я хотел, но не тогда. Не сразу.
Он опустил глаза, став серьезным.
– Знаешь, это было так странно, – сказал он. – Видеть себя твоими глазами. Я же понял, почему ты взял Питера. Ты сделал фильм о том, как я жил. Весь этот год. Как находил в себе силы общаться с людьми, выходить к ним. Совсем как он. Ты как будто все знал. Как я жил, что я делал… Это было так удивительно. Даже в деталях!..
– Э… спасибо, – автоматически сказал Майкл. – Но… Только это была история не о тебе. Она обо мне. Это я искал своего кита, которого потерял.
Джеймс вдруг улыбнулся – весело.
– Вот видишь, какова сила искусства? Каждый увидел себя.
– Ладно, – с нервным смешком согласился Майкл. – Пусть будет и про тебя. Понравилось?..
– Очень, – негромко сказал Джеймс, глядя ему в глаза. – Очень, Майкл. Ты снял потрясающий фильм. В конце я рыдал, и не я один на нашем ряду, я слышал.
– Ты меня вдохновил. Стихи-то твои.
– Это ты их мне рассказал. Помнишь, тогда. В Чидеоке.
Джеймс глубоко вздохнул, будто готовился что-то сказать. И все вдруг стало настолько серьезным, что Майкл ощутил себя на грани натуральной паники. Он торопливо глотнул еще пива, стукнувшись зубами о горлышко.
– Ты позвал меня, – сказал Джеймс. – И я услышал.
Майкл поставил бутылку, чтобы случайно не выронить из похолодевших рук. Он чувствовал ужас – совсем как в тот раз, когда они ссорились, когда Джеймс просил отпустить его. Майкл не знал, что тот попросит сейчас – и ему не хотелось знать, хотелось заткнуть уши руками и скорчиться на полу.
– Я приехал к тебе, – сказал Джеймс.
Майкл молча смотрел в ответ, не понимая, что происходит.
– Мне тогда хотелось сразу к тебе подойти, кинуться к тебе – но я не хотел ничего решать на эмоциях. Я подумал, что будет лучше, если я все серьезно обдумаю.
– Что ты обдумаешь? – механически переспросил Майкл.
– Я понял, что могу прийти к тебе – когда нашел в себе силы не подходить к тебе сразу после показа. А уехать в отель и лечь спать. И проспать всю ночь. Я приехал к тебе, – медленно повторил Джеймс, склоняя голову набок, будто подбирая слова, – чтобы попробовать. Как это будет, как это может быть. Я знаю, что нам придется скрываться. Мы не будем все время вместе, для публики у тебя будет какая-то девушка. Мы не сможем открыто жить вместе, ходить на свидания. Но я на это согласен. Я не хочу рушить твою карьеру. Мы найдем компромисс.
Майкл хмуро смотрел на Джеймса. И не верил.
– Ты говорил – я все разрушаю, – сказал он. – В твоей жизни. А если это случится опять?.. Я вновь что-то разрушу. Нам опять будет больно.
Джеймс поставил бутылку пива перед собой, покрутил ее, подцепил ногтем этикетку.
– Это правда, ты разрушаешь, – сказал он. – Но не все. Только то, чему пора было остаться в прошлом. Моя жизнь с родителями изматывала меня. Мои отношения с Винсентом должны были закончиться… Ты был прав, – Джеймс поднял глаза. – Я нашел в нем отца. Который меня никогда не бросит, который позволит мне все, что я захочу – даже тебя. Он не оставит меня из-за работы, все простит, все поймет, все примет… даже то, что я его не люблю. Но чтобы оставаться с ним, я должен был оставаться слабым. И мы не могли это прекратить. Но ты помог.
Джеймс вздохнул. Майкл молчал, поминутно прикладываясь к уже пустой бутылке и высасывая из нее пену.
– Я все время прогибался под мнение других, – сказал Джеймс. – Я был таким, каким меня видели. Мать хотела, чтобы я был незаметным, послушным, не мешал ей – и я был таким. Отец хотел, чтобы я был честным, порядочным, правильным – я был таким. Никто бы не умер, если бы я не сдержал слово и общался с тобой. Но каждый день страданий превращал мою честность в доблесть. И это было единственное, за что я держался, потому что все остальное разрушилось. Потом появился Винсент – ему я был нужен слабым, беззащитным, потерянным. И я был им. Знаешь… – грустно сказал Джеймс. – Я сейчас уже не уверен, любил ли тебя – тогда. Я был так ослеплен восторгом – ты видел меня таким, каким не видел никто. Ты принимал, не осуждая. Не пытался вылепить из меня что-то свое. Ты заглядывал в меня, как в подвал с фонариком, шарил лучом по стенам. Искал меня. Узнавал меня. Хотел разглядеть. Ты дал мне столько места рядом с собой!.. И все было – мое! Ты казался мне единственно настоящим среди всех людей. Я сходил с ума от страха лишиться этого, лишиться такого себя, каким ты меня тогда видел.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – севшим шепотом признался Майкл.
Джеймс нервным жестом взъерошил волосы, шумно вздохнул, обхватил голову за виски.
– Я все время, как летучая мышь, бьюсь об людей и пытаюсь понять, кто я такой. Но мой сонар – он сбоит, он, как у того кита, на другой частоте. Я не слышу ответа. Не понимаю, кто я. Какой я. Когда я уехал в Гонгонг, я встретил там одного человека. Он рассказал мне, что был в ашраме в Непале. Провел там три месяца, искал ответы. Он сказал, там есть один монастырь, до него почти не добираются туристы, потому что сначала нужно лететь из Катманду, а потом два дня идти по горам, потому что дорог там нет. И я понял, что мне это нужно. Я уехал туда, в горы. Я хотел понять, что я услышу, если рядом не будет ни одного человека. Что останется от меня, когда я окажусь один, если никто не станет мне говорить, каким я должен быть?..
– И что ты услышал?..
Джеймс невесело улыбнулся.
– Себя, – сказал он. – Я наконец увидел себя. Слабым. Зависимым. Прогибающимся под чужое мнение. Напуганным. Депрессивным. Я такой. Я принял себя таким. И понял, что могу с этим жить. Быть таким – и все равно отвечать за себя и свою жизнь, не ждать готовых решений от других, отличать свои желания от чужих желаний. Знаешь, – улыбнулся он, и глаза вдруг показались ярче обычного, – я провел там несколько месяцев. В монастыре, высоко в горах. Там так тихо, так… просто. Сначала я боялся того, что услышу. Потом – что боюсь слишком сильно и ничего не услышу. А потом просто слушал. Горы. Воздух. Как льется дождь, как крошатся камни. И я понял, что во мне, на самом деле – очень много меня. Я не только слабый, не только напуганный. Я разный, – он весело растопырил пальцы, будто только десять сразу могли продемонстрировать многообразие его натуры. – Я думаю, я еще вернусь туда. Мне кажется, тебе бы там тоже понравилось.
– В монастыре? – с опаской спросил Майкл. – Сидеть и медитировать в одиночестве?.. Я бы сбежал оттуда через три дня.
– Вот, – Джеймс наставил на него палец. – Я тоже хотел сбежать. Но остался. Я был в своем рехабе, ты – в своем. Кстати, – серьезно сказал он. – Спасибо, что тогда передал через Питера, что ты в порядке. Я хотел прилететь, я думал – вот, это веское оправдание, мне нужно тебя поддержать, быть с тобой… Ты помог мне остаться, иначе я бы сорвался, и все закрутилось бы снова… Это было важно. Спасибо.
Майкл незаметно вздохнул. Кажется, они немного отвлеклись от темы возвращения Джеймса. Даже думать об этом было страшно, куда привычнее было разговаривать о чем-то, что не касалось их нынешних отношений.
– Ладно, может быть, я бы не сбежал, – с сомнением сказал он. – Ты точно уверен, что тебя там не затянули в какую-то секту?
Джеймс рассмеялся. Браслеты и шнурки у него на руках притягивали взгляд, словно гипнотизировали. Татуировки сплетались в одну картину, но чтобы разглядеть ее, нужно было попросить Джеймса перестать жестикулировать и посидеть ровно, а Майкл не хотел его прерывать.
