Текст книги "52 Гц (СИ)"
Автор книги: Макс Фальк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 49 страниц)
Максим Фальк
52 Гц
Глава 1
Виктория равномерно постанывала, не попадая в такт – явно думала о чём-то своём. Выдыхала через сомкнутые губы своё привычное «мммм», обнимала за шею тонкими руками – держалась за Майкла, чтобы от толчков не елозить спиной по гладкой простыне. Майкл нависал над ней на локтях, размеренно двигал бёдрами. Виктория гнулась навстречу и смотрела куда-то вверх над его плечом. От её шеи нежно-сладко пахло дневным парфюмом. Майкл тёрся о неё носом, пытаясь угадать запах. То ли роза, то ли сирень – чёрт знает, он не разбирался, но дышать было приятно.
Под толстым жёстким матрасом поскрипывали рёбра кровати, её спинка мягко толкалась в стену.
Виктория выдохнула погромче, потянула Майкла к себе. Прижалась щекой к щеке, легонько поцеловала под ухо, пробежала по спине ладонями. Одеяло с них давно сползло, спину холодил кондиционированный воздух. От ладоней разбежались мурашки, Майкл почувствовал, как в груди шевельнулась досада. В постели Виктория была холодной, как русалка, но он до сих пор не терял надежды однажды добиться от неё настоящего отклика. Нет, она никогда не была бревном – и отзывалась, и целовалась, и делала неплохие минеты – но сама оставалась спокойной, не зажигалась, даже не кончила с ним ни разу. Говорила – её и так всё устраивает.
Яркий свет заливал ей лицо, она жмурилась, будто от солнца. Гладкая, ухоженная, почти кукольная.
– Майкл, – ласково шепнула она ему на ухо, потянула зубами за мочку. Согрела озябшее плечо дыханием. В номере было прохладно – едва зайдя, они не обратили внимания, Майкл сразу потянул её в спальню, а теперь вскакивать и искать пульт было поздно.
Он прижался к ней, чтобы было теплее, резче заработал бёдрами. Виктория расслабленно вздохнула, пробежалась пальцами по его затылку, взъерошивая короткие волосы, ободряюще выдохнула «мммм». Её дыхание не участилось, но румянец на щеках появился вполне человеческий. Майкл слегка прикусил её за шею под ухом. Кожа была горькой – он забыл про чёртов парфюм.
– Не тяни, малыш, – прошептала она, проводя по обнажённой спине коготками.
Она знала, что ему нравится. Знала всё, что его заводит, заводила, раскручивала, а сама – оставалась прохладной и наблюдала. Майкл обижался, злился, грубил – её это не волновало. Она шептала ему на ухо что-то ласковое и бессмысленное, гладила по шее тонкими пальцами, прижималась к его животу – и жадно смотрела в лицо. Майкл ускорился, хмуро закусил губу, ткнулся лбом в подушку за её плечом. Виктория обхватила его руками, обвила бедро одной ногой, что-то шептала, хвалила. Тело само доводило себя до разрядки – слабой, но хотя бы приятной.
Виктория расслабленно и как-то облегчённо вздохнула, когда он вытянулся на ней, подставила под финальный поцелуй щёку. Проворковала что-то дурацкое и хлопнула по голому плечу ладонью:
– Пусти, малыш, мне надо в душ.
Ласковой она была только в постели. Стоило им встать – она превращалась в высокомерную стерву. Причину этой метаморфозы Майкл не знал.
– Майкл, – настойчиво сказала Виктория, стремительно теряя мягкость. – Пусти.
Он отстранился, не желая с ней спорить. Сел на постели, стянул презерватив. Бросил, целясь в корзинку под туалетным столиком. Не попал. Подумал было встать и выкинуть нормально – но решил, что здесь всё равно будут делать уборку номера, когда они уйдут, так зачем лишний раз шевелиться?..
В просторной спальне горели все лампы: Виктория ненавидела секс в темноте. Ей нужно было всё видеть – его, себя, всё вокруг. А он секса перед зеркалом она даже по-настоящему возбуждалась.
– Брось сигареты, тебе ближе тянуться, – попросил Майкл, ложась на спину. Наткнувшись на флакон смазки, вытащил его из-под поясницы, поставил на тумбу.
– Сам возьмёшь, я тебе не прислуга, – беззлобно отозвалась Виктория.
В огромных окнах сьюта громоздились небоскрёбы Манхэттена, исполосованные пунктирными линиями горящих окон. Небо темнело, над горизонтом светилась багрово-фиолетовая полоса заката. Майкл прикурил сигарету, сделал пару затяжек и оставил её в пепельнице на тумбе, рядом со смазкой. Пока Виктория валялась, придирчиво разглядывая свои ногти, он успел принять короткий душ и вернулся, когда сигарета ещё не дотлела. Взял её мокрой рукой, затянулся.
Из груды вещей на полу раздалась звонкая трель.
– Это твой, – сказал Майкл.
Виктория свесилась с кровати, дотянулась, расшвыряла в сторону бельё, юбку, блузку. Подхватила телефон, села, даже не прикрываясь.
– Хлоя, где тебя носит, у меня два часа на сборы! – резко начала Виктория. – Меня не интересует! Я должна тебя ждать?.. Ты должна была быть час назад!..
Сбросив звонок, Виктория кинула телефон на кровать.
– Она под дверью, – спокойно сказала она, мгновенно выключив раздражённый тон. – Открой ей, я в душ.
– Сама откроешь, я тебе не швейцар, – беззлобно сказал Майкл. – И я голый.
Виктория пренебрежительно фыркнула, Встала, прочесала пальцами короткие волосы. Она была худощавой, почти худой: гладкая кожа, рёбра, крошечная грудь, выпирающие ключицы. Красивая она или нет, Майкл уже не видел. Они все тут были красивыми, ухоженными, загорелыми. Выставочные образцы с улыбками стоимостью в бриллиантовое колье. Яркая, слепящая иллюзия, декорация к шоу.
– Можно подумать, она тебя голым не видела. Пятнадцать миллионов человек видели, и всем плевать.
– Восемнадцать, – поправил Майкл.
– Всем плевать! – отозвалась Виктория, скрываясь в ванной комнате. – Открой дверь!
Недовольно затушив дотлевшую до фильтра сигарету, Майкл нашарил перед кроватью трусы и рубашку. Прикрывшись чисто для приличия, он сбежал по винтовой лестнице с галереи в мраморный холл перед лифтом. Снять этот огромный двухуровневый номер на новогоднюю ночь стоило каких-то невероятных денег, но Майкл давно перестал их считать. Он босиком пересёк холл по холодному полу, открыл дверь и впустил миниатюрную мулатку.
– Привет, Майкл, – она вкатила за собой огромный чемодан, пересекла холл, остановилась на краю гостиной. Хлоя работала у Виктории личным стилистом уже пару лет. И ей действительно было плевать на всё, кроме работы, так что полуодетый Майкл её не волновал.
Хлоя оглядела гостиную, где предстояло работать: лампы, торшеры и бра. Гостиная была просторной. Панорамные окна смотрели на закат, с потолка стекала дизайнерская люстра – миллион звенящих стекляшек на леске. Два квадратных угловых дивана обхватывали низкий столик.
Майкл обменялся с Хлоей вежливым поцелуем в воздух за ухом. Он давно привык, что макияж – это святое, и старался не тереться о чужие щёки своей щетиной.
– Как дела? – дежурно спросила Хлоя.
– Всё отлично, спасибо, – так же дежурно ответил Майкл. – Ты как?
У всех всегда всё было отлично. Даже под кайфом, даже в алкогольном угаре: как дела? Отлично! Прекрасно! Всё просто супер!
Потом тех, у кого всё было особенно отлично, находили примерно в таком номере отеля с простреленной башкой или в судорогах от передоза. Но кого ни спроси – у каждого всё отлично. Лучше не бывает.
Быть неблагополучным и несчастливым не просто немодно – бестактно. То есть, быть-то им можно, а вот говорить об этом нельзя даже своим, потому что слабого игрока рвут на части и пожирают всей толпой, ритуально, со священным экстазом, дрожью в голосе и негодованием.
Хлоя выбрала место с лучшим освещением, разложила свой чемодан в столик для визажа. Майкл задержался рядом от нечего делать, поглядел, как Хлоя деловито распаковывает своё рабочее место. Из сотен ящичков и отделений она извлекала инструменты: карандаши, кисточки, баночки, тюбики, коробочки и прочие волшебные средства. Майкл никогда не интересовался этими тонкостями и не стремился отличать одно от другого – он даже их названий не знал. Ему было куда проще, он не нуждался ни в личном стилисте, ни в дизайнере. И даже фитнес-тренера нанимал только тогда, когда требовалось нарастить или сбросить массу перед съёмками.
Шум воды в душе стих, из спальни вышла Виктория в одном полотенце, придерживая его у груди. Второе было намотано на голову.
– Ты уже здесь? – спросила она, перегибаясь через перила галереи, чтобы разглядеть Хлою.
– Вик, сбрось мне джинсы! – попросил Майкл, задрав голову. – Пока ты там. И сигареты.
– Иди нахер, – отозвалась та. – Заведи прислугу и иди нахер.
Шлёпая босыми ногами, она спустилась по лестнице, оставляя мокрые следы. Она была розовая после душа, но без привычного нарисованного лица, ярких глаз и губ – какая-то блёклая. Майкл поймал себя на мысли, что скоро он перестанет считать красивыми нормальных людей без косметики, без всего этого грима. Да, кажется, он уже перестал. Без подводки глаза кажутся маленькими, губы – тусклыми. А естественные здоровые шероховатости кожи, родинки, пятнышки, даже шрамы – всё то, что делает лицо уникальным – считаются почти уродством. Их уничтожают, выбеливают, закрашивают, чтобы на фото была видна одноцветная гладкая кожа.
Майкл раздосадованно вздохнул и поднялся в спальню. Натянул те же самые джинсы, что недавно снял, однотонную футболку. Надеть пиджак, немного взлохматить волосы – и он был готов отправляться куда угодно. Чудесное свойство стрижки за пятьсот долларов: она всегда выглядит хорошо, даже если ты сам выглядишь, как кусок говна.
Когда он вернулся, Виктория бросила на него завистливый взгляд: ей предстоял долгий процесс превращения в девушку с обложки. Она сидела на высоком барном стуле, освещённая двумя лампами с обеих сторон.
– Ненавижу тебя, – протянула она, подставляя лицо под руки Хлои, которая что-то там втирала ей в лоб и крылья носа.
Майкл не стал отвечать – он устроился на диване с мобильником, положил ноги на столик. Пролистал новости. Не зная, чем себя занять, заглянул в Фейсбук, не нашёл там ничего интересного. Встал, взял из мини-бара баночку холодного тоника. Отошёл к панорамному окну, глянул с высоты на декабрьский Нью-Йорк, зажёг ещё одну сигарету. Скользнул взглядом по своему отражению. Оно стояло, слегка расставив длинные ноги, с художественно разлохмаченной стрижкой.
Старое воспоминание накрыло его вдруг, без предупреждения.
Сквозь тонированное стекло с высоты он однажды видел похожий город. Цепочки огней, растекающиеся по улицам, как золотистый спрут. Красные огоньки машин – длинные штрихи в два ряда. Стеклянную громаду выставочного центра, схваченную прожекторами.
Бирмингем.
Он попытался отбросить от себя воспоминания, картинками возникающие перед внутренним взором, вспыхивающие в голове звуками, образами, чувствами. Запах – цветочный, химический, ароматизатор для чистки ковровых покрытий, этот запах потом он вдохнёт, лёжа навзничь, царапая жёсткий ворс ногтями, пока Джеймс, голова Джеймса поднимается и опускается над его пахом. Запах – латекс и силиконовая смазка. Белые крылья распахнутой рубашки, гипнотический шёпот, звяканье пряжки ремня, холодок на затылке от новой стрижки. Шелест прохладного постельного белья. Тяжёлое одеяло. Хлопок шампанского, шипение пузырьков в бокале, холод на пальцах.
Майкл глянул на банку ледяного тоника, невольно удивился, осознав, что в руке нет бокала. Что он не «там», а «здесь». Будто время стремительно закрутилось в спираль, как водоворот, затянуло его в круговерть лет, пронеслось перед глазами мутными пятнами лиц – и вышвырнуло на берег. Ему только что было двадцать – и вот ему уже тридцать, и он звезда, и город другой, и он сам другой, и за спиной – не Джеймс, а Виктория, девушка с обложки, девушка-мечта.
Кто же знал, что в итоге Джеймс окажется таким мудаком?
Майкл поболтал тоник в банке, глотнул, морщась от пузырьков.
Срок, назначенный отцом Джеймса, истёк пять лет назад. Когда на внутренних часах стрелки остановились, отсчитав тысячу восемьсот дней, Майкл превратился в слух. Он ждал чего угодно. Оклика. Звонка. Письма. Смс. Сейчас, завтра, через неделю. Не сегодня? Наверное, завтра. Завтра, точно. В ближайшее время. За пять лет Джеймс должен был закончить свою Сорбонну и не зависеть от содержания отца. Да плевать на отца, в конце концов, пять лет назад Майкл подписал свой первый контракт с шестизначным гонораром. Джеймсу уже был не нужен отец. У Майкла хватило бы на двоих: хочешь – работай, хочешь – катайся со мной по миру.
Он ждал. Вздрагивал от телефонных звонков, подрывался на чириканье в мессенджере. Разыскал бы сам, написал бы сам, если б мог – но не мог. У старшего Сазерленда было условие: Джеймс сам должен выйти на связь. И Майкл ждал, не теряя надежды.
У него было много надежды. Пять лет он жил надеждой, что Джеймс придёт к нему. Пять лет он готовил свою жизнь к его приходу. Хватался за любые роли, что предлагали, строил карьеру, карабкался вверх, зарабатывал себе имя, чтобы потом, когда Джеймс вернётся, дать ему настоящую жизнь, красивую жизнь. Дать ему всё, к чему Джеймс привык.
Путь наверх Майкл пробивал лбом. Терпением и упрямством. Он брал роли в рекламе, в музыкальных клипах, в низкобюджетных экспериментах молодых режиссёров, играл в сериалах «вон того парня» с ролью из трёх строк. Но всё, что он делал, он делал идеально. Если режиссёр капризничал и пятьдесят раз переснимал дубль, Майкл пятьдесят раз говорил свою реплику и не ныл.
Его наняли раз, другой. Дали роль побольше. Дали слова интереснее. Потом предложили контракт. Роль второго плана – полчаса экранного времени! Шесть страниц диалогов! И понеслось. Заметили. Оценили. Награды на фестивалях, вторые роли, слова всё интереснее, экранного времени всё больше, первая главная роль, вторая… Он забрался так высоко, что его пригласила одна из независимых Голливудских студий, и цифра в контракте перевалила за пятьсот тысяч.
Он перебрался в Лос-Анджелес, снял дом, потом купил дом. Всё думал – вот скоро, скоро… А Джеймс так и не позвонил.
Надежды Майкла хватило ещё на полгода. Потом он не выдержал – позвонил Саре. С ней был мучительный для всех договор: она общается с ними обоими, но держит рот на замке.
«Как он там?» – спросил Майкл. – «Случилось что? Забыл? Свалил в Гималаи на три года?»
Сара ответила коротко: «Забудь. У него кое-кто есть».
Майкл понял не сразу. В смысле – «забудь»? В смысле – «кое-кто есть»? Кого это Джеймс смог найти лучше, чем он – лучше, чем восходящая звезда, молодой голливудский актёр! Кого он там встретил в своём сраном Париже – знойного французского миллиардера?.. Графа с титулами отсюда и до колена? Что значит – «забудь»?!
Он хотел сорваться, приехать, но график съёмок швырнул его из Лос-Анджелеса в Австралию, Майкл окунулся в работу, ушёл в неё с головой, утопился в ней… И забыл. Стало даже как-то легко. Забыл и вернулся к своей красивой, блестящей, увлекательной жизни.
За панорамными окнами лежал ночной город, расчерченый золотыми нитями улиц и авеню. Сердце мира, Манхэттен. Золотые огни мерцали, текли друг за другом. Майкл склонил голову набок, окинул взглядом своё отражение. Ноги, разворот плеч, короткая ультрамодная стрижка. Да не смешите, ему не хотелось назад, к себе-нищему, к себе-неучу, в убогий провинциальный Бирмингем. Отсюда, с Олимпа?.. Да никогда.
Он усмехнулся самому себе и допил тоник.
– Где Саманта? – раздражённо спросила Виктория у него за спиной. – Я выхожу отсюда через два часа! Где её носит?
– Ой, Викки, мы с ней уже созвонились! – нежно защебетала Хлоя. – Она сейчас будет. Она паркуется. Везет Ланвин и Херреру. Будет через десять минут.
– А МакКуин? – требовательно спросила Виктория и запоздало взвилась: – Десять минут! У меня на все два часа, а она опаздывает на десять минут? Я должна с жопой в мыле платье выбирать?
– Ой, Викки, там была проблема с туфлями. Сначала дали не твой размер. Потом не тот цвет. Эти девочки на подхвате – ты же знаешь, пока на них не наорешь, они работать не будут, – Хлоя раскрутила на ее голове полотенце, взлохматила Виктории волосы. – Так, с головой я пока ничего не делаю, только подсушу – ждем платье.
– Я ей кто вообще – девка с улицы? – Виктория повысила громкость голоса. – Она должна была прийти до тебя! Ждать под дверью! Она знает, что будет, если она привезет мне опять дерьмо свое страшное? Она вылетит отсюда в своих тряпках через окно!
Майкл поморщился от визгливого тона. Виктория могла говорить нормально, но со своими ассистентками она орала почти всегда. Были они правы или нет – ничего не значило. Она накидывалась на каждую мелочь, будто ей жизнь была не мила, если она не выносила мозг своим девочкам. Майкл допил согревшийся тоник, кинул окурок в банку. Развернулся от окна.
Виктория сидела перед раскладным столиком Хлои, залитая ярким светом от круглых ламп. Пушистое полотенце сползло со спины, открывая колючую цепь позвонков, острые лопатки и костистые плечи. Со спины она была похожа на маленького хищного птеродактиля. Повернувшись к зеркалу, она внимательно разглядывала свою грудь. Крошечная, почти подростковая, та едва выделялась на плоской грудной клетке. Когда Виктория лежала на спине, ее грудь нельзя было найти даже наощупь, только соски и выдавали, что она вообще есть. Виктория накрыла их ладонями, выгнула запястья, изображая выпуклости. Она давно хотела сделать пластику, вставить импланты, но Ларри не позволял. Ему, как продюсеру, было виднее, что Виктории можно делать со своим телом, а что – нельзя.
Хлоя подцепила лицо Виктории согнутым пальцем, повернула к яркому свету, прошлась по нему большой мягкой кистью.
– Хло, – дружелюбно от скуки окликнул Майкл, – поедешь с нами?
– Пошел нахрен! – Виктория мгновенно развернулась к нему, запустила в него деревянной расческой. – Не трожь моих девок!
Майкл легко уклонился от расчески, та врезалась в стекло и отскочила на пол. В дверь кто-то забарабанил.
– Открой! – приказным тоном велела Виктория.
– Открыто! – крикнул Майкл, не трогаясь с места.
– Без карты снаружи не открывается, придурок! Открой!
Майкл с недовольным видом дошел до дверей. В номер юркнула Саманта – второй ассистент Виктории. Одной рукой она тащила на плече пять чехлов для одежды, во второй держала гроздь огромных бумажных пакетов с логотипами модных домов.
– Ланвин дали без бретелек с пайетками, у Хереры чумовой силуэт, чу-мо-вой, я умерла, еще голубое ассимметричное, в пол, и темная слива с укороченным подолом, – затараторила Саманта, промчавшись мимо Майкла. Тот взмахом руки захлопнул за ней дверь.
– Здравствуй, Майкл. Спасибо, Майкл. Как дела? – саркастично продекламировал он и получил в ответ невнятное «привет-спасибо-прости».
– А белое? Белое от МакКуина?.. – требовательно спросила Виктория, вытягивая шею, будто могла увидеть сквозь чехлы. – Ты сказала, что я хочу его?
– Отдали Портман.
– Драная сучка!.. – Виктория грохнула по столику расческой, за которой успела сбегать Хлоя. – Она же тощая, белый вообще не ее цвет!
Майкл равнодушно ушел к удобному квадратному дивану, развалился, положив ноги на столик, опять сунулся в телефон.
Сцену «выбор платья для вечеринки» он видел десятки раз, и ему было глубоко плевать, чем кончится дело. Ему было скучно слушать, как Виктория опять будет ныть, что ей нечего надеть, что туфли жмут, платье не сидит и жизнь не удалась. Он обновил ленту Твиттера, посмотрел видео с енотом и банкой печенья, задумчиво лайкнул. Заглянул в Фейсбук, бездумно пролистал, не читая, чужие посты. По большей части он даже не знал, что это за люди – его аккаунт был замусорен сотнями знакомых, которых он не узнавал ни по имени, ни по аватарке. От скуки он закурил еще одну сигарету. Саманта шуршала пакетами и чехлами, извлекая платья, туфли, аксессуары и какую-то блестящую поебень. У Виктории, как и у большинства звезд, были контракты с модельными домами и дизайнерами. Одни получали бесплатные шмотки, вторые – лишнее упоминание в светской хронике. Хлоя нежно бубнила и ворковала, как голубка над кукушонком, Виктория злилась, Саманта вжикала зипперами.
Майкл недовольно вздохнул, пялясь в бесполезный экран смартфона, и вспомнил, что у него есть еще Инстаграм. С минуту он искал его в телефоне среди папок с приложениями, потом еще минут пять вспоминал пароль. Здесь у него были только свои: друзья и родные. Но он вечно забывал зайти сюда, поэтому все новости всегда узнавал последним.
Красный от загара Бран широко улыбался в камеру на фоне зеленых пальм и сияющего синего неба. У него из-за плеча торчала чья-то рука с красным пластиковым стаканчиком, на щеке сидела жирная белая снежинка, уже подтекающая от жары. Бран жил сейчас в Сан-Хосе, в самом сердце Кремниевой долины. У него там был бизнес – какой-то высокотехнологичный стартап. Майкл много раз пытался понять, чем конкретно Бран занимается, но так и не врубился.
«Ну ты и придурок», – написал ему Майкл, улыбаясь, и лайкнул фото.
Дальше был очередной фудпорношедевр от Томми: серебристая туша форели, уложенная на грубую деревянную доску, окруженная горсткой соли, зернами белого перца, цедрой лимона и эстетскими листиками-веточками. Томми вел кулинарный блог, число его подписчиков переваливало за несколько сотен тысяч, а про его лондонский ресторан писали аж в Conde Nast Traveler. Майкл с Браном постоянно в едином порыве требовали Томми немедленно удалиться из интернета, потому что нельзя показывать живым голодным людям такие вещи, какие показывает он. Майкл проглотил слюну и листнул ленту дальше.
– Я хочу сказать, это была огромная честь – выступать здесь, на этой сцене, с таким потрясающим коллективом, в такой день… в такую ночь, – включилось короткое видео от Эвана. Он был в Сиднее. Новый год там уже наступил, у Эвана нетрезво блестели глаза, он оживленно улыбался и жестикулировал свободной рукой. За его спиной было пространство, заполненное людьми в вечерних костюмах. Они стояли группами и компаниями, фотографировались, вежливо обнимались, пили шампанское из широких бокалов: то ли закулисье Сиднейской оперы, где Эван давал концерт, то ли отель, то ли чей-то дом. Майкл поставил бы на оперу: Эван не любил вечеринки, он вечно сбегал с них раньше времени, чтобы дома влезть в мягкий халат, носки, тапочки и упасть на диван с книжкой.
Жизнь раскидала их. Нью-Йорк, Калифорния, Лондон, Австралия. Кто мог подумать тогда, на пыльном школьном дворе, среди монашек, пособий по безработице, проституток, наркоманов, воров – что каждый из них вырвется в большой мир? Покинет унылый квартал, застроенный коробочными многоэтажками и домиками размером с клетку для крысы. Исполнит мечту. Эван вырвался первым, за ним повезло Томми. Потом подтянулся Майкл. Последним уехал Бран.
Майкл скользнул большим пальцем по сенсорному экрану. Автоматически лайкнул очередное селфи от Сары из тренажерного зала, за ней – фотографию зимнего парка от Виннифред. Пожалел, что самой сестры на фотографии не было – она стеснялась своей буйной рыжины и фотографировалась только в безразмерных вязаных шапках.
А потом…
«Привет, Нью-Йорк!» – короткое восклицание под фотографией сияющей от огней и рекламы Таймс Сквер. Привет – и все, ничего больше, будто на бегу, торопясь, чуть не роняя из рук смартфон. Взгляд Майкла метнулся ко времени публикации. Три часа назад. Всего-то. Сердце пропустило удар, он воровато оглянулся на Викторию. Та, безмятежная, покачивала ногой, пока Хлоя танцевала вокруг с карандашами и кисточками, рисуя Виктории новенькое лицо. Судя по доносящимся до Майкла «эта корова», «да пошла она» и «не у того сосала», речь шла об их общей знакомой. Майкл вытянул из пачки новую сигарету, открыл стеклянную дверь и выскользнул на огромную террассу, пронизанную холодным декабрьским ветром. Аккуратно закрыл дверь за собой, отсекая себя от тепла и женских голосов.
Нажал на «вызов».
– Привет, – выдохнул он, когда на том конце сняли трубку. – Это я. Ты в Нью-Йорке?
– Привет, – равнодушно отозвалась Фабьен. – Да, а что?
– Я думал, ты больше не вернешься в Америку.
Фабьен с хрипотцой рассмеялась. У ее смеха был гортанный французский акцент, бархатный, темный. Мужской голос рядом спросил, в чем дело. Майкл скривился от ревности, шевельнувшейся под сердцем и скользнувшей в желудок, как холодная змея. Вслушался в фон: голоса, звон стаканов, приглушенная музыка.
– Ты не одна? Ты надолго?..
– У меня завтра съемка для Vanity Fair, – рассеянно сказала Фабьен. – Вечером улетаю.
– Давай увидимся. Я буду сегодня в Киприани, приезжай после десяти.
– А что там? – незаинтересованно спросила она.
– Новый год. Вечеринка. Там весь город будет.
Фабьен замолчала, будто раздумывая над его предложением. Майкл услышал, как она щелкнула зажигалкой, попросила кого-то повторить дайкири.
– Хочешь, заеду за тобой? – предложил Майкл. – Ты в отеле? Где сейчас? Как всегда?
– Ларри будет? – прямо спросила Фабьен.
Майкл поморщился, потер переносицу.
– Будет. Это его вечеринка. Но ты его даже не увидишь! Он и знать не будет, что ты там. Я тебя проведу через задние двери.
– Ты чокнулся? – брезгливо спросила Фабьен. – Он разрушил мою карьеру. А ты зовешь на его вечеринку?
– Я просто хочу тебя видеть, – упрямо повторил Майкл. – Я просто хочу… Я скучаю, – сказал он, забыв про поднесенную ко рту сигарету. – Я не видел тебя полгода. Я подумал, может, если мы немного остыли, мы могли бы встретиться, поговорить…
– О чем нам разговаривать, Майкл?..
– Обсудить… все это, – туманно сказал он. – Попробовать… я не знаю, найти вариант, который нас обоих устроит?..
– Майкл, – раздраженно вздохнула Фабьен, – нет варианта, который нас обоих устроит. Твой Ларри вышвырнул меня из Голливуда, как шавку, потому что я отказалась ему сосать. Ты бы мог трахаться со мной, зная, что он меня тоже трахает?..
Майкл промолчал.
– Ах, что я спрашиваю, – она фыркнула, будто ей было весело, – ты ведь сейчас так и делаешь. Он подложил под тебя эту швабру из Сомали.
– Она из ЮАР, – машинально поправил Майкл. – И все сложнее, чем ты говоришь.
– Нет, все очень просто, – перебила Фабьен. – Все проще некуда, Майкл. У тебя есть ценник, а у меня – нет. Я не шлюха, а ты, к сожалению – да.
– Это бизнес, – упрямо сказал Майкл.
– Мне все равно. Думай, как знаешь. Извини, мне пора.
– С Новым годом, – успел сказать он.
В трубке зачастили гудки. Майкл послушал их некоторое время, будто ждал, что голос Фабьен снова вынырнет из них, и она скажет что-то такое, отчего он перестанет чувствовать себя полным дерьмом. Но короткие гудки не кончались, голос не появлялся, и Майкл нажал отбой. Докурил сигарету, которую ветер вырывал из пальцев. Окончательно продрогнув, щелчком отправил ее в полет до земли с двадцать какого-то этажа.
Звонкий голос врезался ему в уши, стоило открыть дверь. Виктория стояла в в туфлях и кружевных трусах, тыкая Саманте в нос скомканную голубую тряпку.
– Что ты мне принесла!.. Ты вообще это видела? Это дешевка, я на китайском базаре куплю такое за доллар! А это? – она отшвырнула голубой ком в сторону, выдернула из рук ассистентки вешалку: – А это что? Я тебя спрашиваю! Я в нем, как мужик! Откуда я сиськи возьму – твои сюда положу? Может, ты вместо меня пойдешь? А может, я голой поеду? Зачем ты мне нужна, если ты ничего нормально не делаешь! Привезла мне убожество!
Майкл шагнул обратно и закрыл дверь. Прошел мимо легкой плетеной мебели, подошел к краю террассы и оперся локтями об ограждение. Голос Виктории погас, до него доносились только отдельные выкрики.
Он зря надеялся, что Фабьен согласится на встречу. И дело было не в том, что они разбежались полгода назад.
Фабьен была слишком хороша для него. Он всегда это знал.
Они встретились на съемках. Независимая студия снимала новую интерпретацию Шекспира – «Сон в летнюю ночь». Из абсурдной комедии режиссер сделал жутковатую мистическую драму о ревнивом и озлобленном Обероне, который мстит Титании за ее измены. Оберон из Майкла вышел жестокий и демонический. Фабьен играла Титанию – измученную, юную, страстную.
Искры между ними не было – ни на первой встрече, ни на читке, ни на репетициях. Майкл спал с какой-то девчонкой со второго плана – и смотрел на Фабьен. Что в ней было – он сам не знал. Миниатюрная, тонкая, темные волосы кольцами, синие глаза. Они играли на камеру страсть и муку, за камерой – смеялись, делились сигаретами, таскали друг друг за другом стаканчики кофе, сценарии, воду, шарфы, куртки, сэндвичи. Потом Фабьен некрасиво, со скандалами и телефонными истериками, расставалась со своим бойфрендом – и Майкл оказался в нужное время и в нужном месте, чтобы подхватить ее и утешить. Она вяло сопротивлялась, отнекивалась, отказывалась, извинялась, но Майкл не слушал. Впервые за долгие годы он точно знал, что больше не хочет других. Хочет ее. Он завоевывал ее упрямо, тепреливо и романтично.
Она сдалась, и Майкл попал в рай. Фабьен была красивая, умная, тонкая. С ней было просто, с ней было легко. Остаток съемок прошел для Майкла в розовом романтическом угаре. Он бросил пить, он влюбился до дрожи в руках и даже начал думать сделать ей предложение. И не просто сделать, а схватить ее в охапку и увезти в Лас-Вегас, чтобы Элвис поженил их сегодня же вечером. Он даже начал присматриваться к кольцам.
Вмешался Ларри.
Ларри Блуменсдейл был одной из крупнейших фигур киноиндустрии. Продюсер, владелец огромной студии «Нью Ривер Фронтир», которая год за годом штамповала кассовые фильмы, сметающие Оскары, как носки на распродаже. Щупальца Ларри потянулись к перспективному фильму с молодыми звездами, нашарили Фабьен, взяли, поволокли. Майкл чуть-чуть опоздал со своим предложением: Ларри был очень быстрым, когда дело касалось бизнеса. Он назначил Фабьен встречу, предложил контракт со своей студией, интересную роль, гонорар – в обмен на то, что Фабьен будет очень послушной девочкой.
Фабьен отказалась – в таких выражениях, что цитировать ее решалась только желтая пресса и самые скандальные блоггеры. Ларри обиделся. Дернул за ниточки. Фабьен оказалась без работы. Ни одна голливудская студия, даже независимая, больше не хотела с ней связываться – все знали, что Ларри из принципа утопит любого, кто ему помешает. Никто не хотел рисковать своим делом, деньгами и репутацией из-за одной слишком гордой актриски.
Фабьен вернулась во Францию. Майкл хотел было рвануть за ней, но в этот момент благосклонный взгляд Ларри упал на него, и Майкл выбрал карьеру. Начал встречаться с Викторией. Виктория была протеже Ларри, и все сложилось само собой, Майклу даже не надо было стараться. Когда они объявили себя парой, Фабьен прислала ему смс: «Приятно быть человеком, который знает себе цену? Надеюсь, ты хотя бы не продешевил».
***
Бесшумный лифт плавно уносил их вниз, от скоростного спуска у Майкла закололо в висках. Он смотрел на себя в зеркальной стене, смотрел и не узнавал. Кто это стоит напротив, кто этот человек с его лицом? Кто угодно, только не он сам. Откуда он мог взяться в лифте дорогущего Нью-Йоркского отеля, под руку с девушкой, чьи фото украшают обложки журналов и витрины ювелирных бутиков?.. Тысячи мужчин видят ее в эротических снах, а она стоит рядом с ним, живая, напудренная, хмурит алые губы, вертится, глядя, как голубое платье стекает с талии в пол.
