Текст книги "52 Гц (СИ)"

Автор книги: Макс Фальк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 49 страниц)

– У меня в прошлом ничего интересного, – без особенной уверенности сказал Майкл.

История с кокаином сейчас уже не казалась ему по-настоящему драматической. Даже если она и всплывет… ну, молодость, глупость. Ларри отмажет.

Он потер шею, остался сидеть, глядя на Викторию. Вот же она, его синица в руках. Они такие одинаковые. Оба из белого гетто, оба пробивались без связей, без денег, без богатых семей. Им стоит держаться вместе. В конце концов, они в самом деле неплохо сработались. Могли и поорать друг на друга, и послать друг друга нахрен – но как вспыхивали, так и гасли, и работали дальше, не держа ни зла, ни обиды.

Майкл вдруг понял, что, пожалуй, ни на кого так не рассчитывает в этом мире, как на нее. Ни в ком не уверен. Ларри, Зак, вся эта тусовка акул будет всегда, потому что акулы кормятся вот с таких, как они. Они просто планктон, их миллионы, и каждый кричит – съешь меня, съешь меня! Ни Ларри, ни Заку нечего терять. Они короли этой жизни.

А вот Виктории есть что терять. И ему – тоже. Карьеру. Деньги. Место под солнцем. Жизнь. Вылететь отсюда они оба могут лишь в одном направлении – назад в трущобы, к тесному холодильнику, липкому линолеуму в кухне, грязным окнам, полицейским сиренам, к нищете, которую не вытравить из себя. Ларри свел их, как чувствовал – две одинаковые души точно поймут друг друга. Может, он и был прав…

– Малыш, что случилось?.. – спросил Майкл. Потянулся, взял Викторию за руку.

Та нашарила в сумочке сигареты, затянулась дрожащими пальцами.

– У Ларри… – тихо сказала она. – У него есть кто-то еще. Если он меня выкинет… я не знаю, что со мной будет.

– У тебя же контракт, – напомнил Майкл. – У нас еще два «Неверлэнда».

– Не смеши! Если он захочет, он заменит меня вот так, – она щелкнула пальцами. – Разорвет контракт или просто его не продлит. Как будто ты сам не знаешь.

– Студий много, имя ты себе заработала. У тебя Оскар, в конце концов, – напомнил Майкл. – Не утонешь.

– Придурок, – злым шепотом бросила она. – Ты не понимаешь?.. Мой рейтинг сейчас держится на тебе. Это ты тащишь меня за собой, как прицеп, до тебя еще не дошло? Кого-то интересует, что я делаю – хоть что-то, кроме того, с кем я трахаюсь?.. Всем плевать! А ты усвистишь от меня, как только Ларри позволит, и если у меня не будет никого на замену – меня просто забудут.

Майкл держал ее руку в своей, гладил по пальцам. Он знал, что она права. Даже не собирался разубеждать.

– Останься, – предложил он. – Отвлекись.

И она осталась.

Съемки в Дублине длились еще несколько дней, и она изображала из себя примерную девочку – такую примерную, что Майкла перестало бесить ее присутствие. Она сидела у края площадки и держала под рукой бутылку воды для него, улыбалась, подбадривала, отпускала несложные комплименты для поднятия духа. Не ныла, не капризничала, не устраивала скандалы. Она была простой и даже милой. Игривой.

И Майкл не гнал ее, когда она валилась к нему на колени с коротким, совершенно девчачьим писком, и хихикала между короткими поцелуями. Приобнимая ее за талию и придерживая, чтобы не свалилась, он отвечал на ее шутки и комплименты, целовал, шептал на ухо непристойные нежности.

Джеймс общался с Викторией вежливо и прохладно. Не бегал от них, не отворачивался, но Майкл видел – иногда он едва сохранял лицо в их присутствии. А иногда уходил под самым безобидным предлогом, например, за кофе – и не возвращался. Майкл крепче прижимал Викторию к себе, глядя ему вслед, и думал – а ведь и правда, надо на ней жениться. Хорошая пара получится.

Конечно, хорошей ее делало то, что Виктория была от него зависима, но Майкл считал, что в сложившейся ситуации он вообще ведет себя безупречно. Они стали бы типичной голливудской семьей. Они были бы командой. Работа – отдельно, секс – отдельно.

Он начал ловить себя на том, что сам засматривается на витрины, если взгляд случайно падает на кружево, перья и стразы белого цвета в окне свадебного салона. Фредди была бы счастлива побывать на шикарной свадьбе. Да и родители будут рады, что он наконец остепенился… Он не решался подумать об этом всерьез, оставлял эти мысли просто бесхозно валяться. Но допускал уже, что может быть… может быть.

Глава 14

Роль маяка играл старый сарай, который декораторы достроили и переоборудовали. Маяк из него вышел отличный, место было живописное – обрыв, скалы. Майкл начал слоняться рядом с ним, когда они вернулись на съемки в поместье. Съемки шли не каждый день: иногда приходилось ждать подходящей погоды. Майкл использовал выпавшее время, чтобы сильнее вживаться в роль.

Его обычная работа не позволяла такого погружения в пространство роли. Но сейчас все было иначе. И режиссер был не против, и Джеймс, кажется, только приветствовал его идеи. А значит, у него была возможность сделать что-то масштабнее.

Разговор с Шеймусом заставил его задуматься о том, что он, по сути, не знал Эрика. Он плавал по поверхности, придумывая ему биографию, но не погружаясь на дно. Детство, дружба с Дэвином, даже религия – все это было пустяками. Он не понимал его сути. Его патриотизма. И он искал.

Он уходил к маяку, сидел там, смотрел на море – часами. Пытался понять, чего ему не хватает. Курил. Приходил туда в разное время, пытаясь поймать что-то, чего сам не понимал. Иногда – на закате, иногда – ночью.

Ночью море казалось черным. Лунный свет дробился в волнах на белые лоскутки, будто кто-то высыпал на воду корзину яблоневых лепестков. Майкл смотрел. Потирал пальцами друг о друга. Искал и не находил.

Однажды там же появился Джеймс. Была уже поздняя ночь. Майкл сидел в густой черной тени, Джеймс не видел его. Он подошел ближе к обрыву, сунув руки в карманы. Постоял. Майкл негромко окликнул:

– Эй.

Джеймс вздрогнул, развернулся. Майкл взмахнул сигаретой.

– Привет.

– Привет.

Джеймс подошел к нему ближе, качнул головой на ступеньку, молчаливо спрашивая разрешения присесть. Майкл чуть подвинулся, приглашая. Подобрал камешек из-под ног, бросил в сторону обрыва.

– Не спится? – спросил он.

Джеймс покачал головой.

– Луна слишком яркая.

Майкл покосился на него, улыбнулся. Ну, надо же. Луна!.. Он посмотрел вверх. Луна висела высоко над горизонтом – не полная, на три четверти. Невидимый черный серп можно было угадать, если прищуриться. Над ней, мигая зеленым огоньком, пролетел самолет. Майкл проводил его взглядом. Эрик, наверное, тоже часто сидел здесь вот так. Смотрел на луну, курил… Или он не курит? Только самолетов тогда не было, и он просто смотрел на звезды.

Майкл сжал руку в кулак. Ему отчетливо чего-то не хватало в ней. Он растер эту нехватку между пальцами, пытаясь понять ее.

– Я думаю, Эрик любил сюда приходить, – сказал он, хмурясь, будто пытаясь вспомнить своего далекого предка, забывая, что Эрика никогда не существовало. Придумывая его, как живого, реального человека. – Это место для него много значило. Он думал… о разном. В основном – о несбывшихся надеждах. Маяк ведь так ни разу и не зажгли, и гавань в Баллингари не построили. Я думаю, Эрик приходил сюда и пытался понять, чего же здесь больше – наивных иллюзий, которые никогда и не могли бы стать реальностью – или надежды?.. Мне кажется, он боялся надеяться.

– Почему? – с любопытством спросил Джеймс, склоняя голову, чтобы видеть его лицо.

– Потому что слишком больно надеяться на что-то, а потом утратить надежду, – сказал Майкл, глядя на невидимый горизонт. Там, на рейде, медленно тянулись огни грузовых кораблей и туристических лайнеров, идущих в Норвегию. – Он надеялся, когда был мальчишкой. Прибегал сюда, смотрел на море. Вряд ли он тогда многое понимал. Но он должен был чувствовать. Для него не было в море никакой романтики: то же самое поле, только с него снимают рыбу, а не зерно. Я думаю, он часто пропадал на берегу, помогал рыбакам… выходил с ними в океан. Ловил рыбу, крабов, бил тюленей. Возвращался со своей долей мяса или рыбы, весь покрытый кровью с головы до ног. Мойрин просто ненавидела его за это – ей же приходилось отстирывать его одежду. А Эрик был горд собой. Он не боялся моря, оно всех кормило – и его семью, и многие другие даже в самые тяжелые времена. И он прекрасно плавал. И если на скалах разбивался корабль, и из него вымывало груз, он вместе со всеми плыл собирать его – доски, бочонки… Иногда он бродил по берегу и выглядывал, что принесет.

Майкл обратил внимание на то, что Джеймс слушает его, чуть приоткрыв рот – и смутился.

– Я знаю, в книге этого нет… – начал он, но Джеймс остановил его:

– Нет, нет, продолжай, пожалуйста!.. Он настолько же твой, насколько и мой. Мне очень интересно, что ты о нем думаешь!

Майкл задумчиво покусал и облизал губы.

– Ладно, слушай. Мне кажется, ему чего-то не хватает. У него должна быть привычка вертеть в руках… я не знаю что, – признался он. – Я думал, это трубка, но он не курит трубку. И не часы, не платок. Какой-то предмет, я всю голову сломал.

– Может, молитвенник? – спросил Джеймс.

– Нет, не книга, что-то проще, что он может всегда носить с собой.

– Лента?..

Майкл помотал головой.

– Монета?

Майкл задумался, представив себе Эрика, который постоянно крутит в пальцах монету.

– Шиллинг? – спросил он. – Или соверен.

– Соверен – это большие деньги, это фунт стерлингов, – возразил Джеймс.

– Фальшивый соверен?.. – предположил Майкл и запустил пальцы в волосы, помогая себе думать. – Но откуда у него фальшивый соверен, что это значит?.. Презрение к британской власти? Слишком заумно.

– Может, розарий? – предложил Джеймс. – Он же католик.

Майкл резко выпрямился, развернулся к нему с горящим взглядом.

– Розарий! Точно! Он должен носить его на руке, на запястье, под одеждой, он же не может открыто демонстрировать всем свою веру.

– Да! – подхватил Джеймс. – Ведь протестанты не читают розарий, а Эрик выбрал католичество. И он наверняка достался ему от матери…

– Нет, – горячо перебил Майкл. – Нет! От Дэвина, не от матери. От матери у него должен остаться портрет в его комнате, фотографию тогда еще не изобрели, а они были достаточно богаты, чтобы заказать портрет у местного художника…

Майкл сунул в рот ноготь, прикусил зубами. Он почти видел перед глазами этот портрет. Небольшой, овальный, в простой бронзовой раме.

– Здесь поблизости наверняка должны быть блошиные рынки, – сказал он. – Магазины антиквариата и всякой херни. Надо съездить! Я просто думаю, Эрик – он аскетично живет. В его комнате мало вещей, значит, это должны быть значимые вещи. Какие-то книги, которые он привез с собой из Дублина. Надо понять, какие, что он читает. Может, у него где-то даже валяется та бечевка, которой он их перевязывал. Какая-то мелочь, которую подарила ему невеста, должна стоять на окне… Еще другой подсвечник. Проще, не вычурный. Наедине с собой он стремится жить скупо, не тратить лишнего.

– Мы можем съездить в Корк, – с энтузиазмом предложил Джеймс. – Я знаю там несколько рынков.

– Да… Да! – подхватил Майкл, едва глянув на него. – Точно. Погода не позволит нам снимать еще дня три, у нас есть время. Надо поездить по округе.

Он хотел добавить что-то еще – но передумал. Посмотрел на Джеймса, почти сквозь него. Он зря думал, что это будет обычная роль. Та, которую ты просто играешь, держа в голове, что все это – понарошку, прилагая усилие, чтобы абстрагироваться от камер, режиссера, других людей на площадке. Нет. Нет! Чтобы все получилось по-настоящему, нужно делать все настоящим. Ему нужно было не прикинуться Эриком, а стать им. Быть им. Жить так, как он живет. Думать, как он. Молчать, как он. Дышать. Стоять. Ненавидеть и любить Терренса, как и он.

Майкл ощутил, насколько поверхностным было все то, что он делал раньше. Но сейчас он мог уйти в глубину, погрузиться в персонажа и в его жизнь настолько полно, чтобы их было не отличить. Он знал, что мог это. Наверное, просто… боялся. Эрик был куда честнее и резче. Он не гнулся ни перед кем. Даже с Богом он разговаривал стоя. Даже с петлей на шее он стоял и смотрел в небеса, будто спрашивал: «А ты готов ко встрече со мной, Господи?»

Майкл поднялся на ноги. Джеймс проводил его одновременно испуганным и воодушевленным взглядом.

– Доброй ночи, – сказал Майкл. Голос со стороны показался ему строже и спокойнее. Ему показалось, он услышал в ответ шепотом «хороших снов, Эрик» – но, может быть, ему показалось.

Он не вернулся в трейлер – он ушел в дом управляющего, в темноте, не зажигая света, нашел комнату Эрика. Встал на пороге, оглядывая ее. Он не сказал бы, что здесь все было не так… Не все. Но кое-чего не хватало. А что-то было совсем лишним. Ваза для цветов, например. И красивый подсвечник.

Майкл вынес их в коридор, оставил у двери. Вернулся.

Луна светила в окно, ложилась четкими квадратами на покрывало. Он сел на постель в пятно лунного света. Подставил ему сложенные ладони, будто хотел зачерпнуть его, как воду, и напиться им. Отсутствие в руках шнурка с узелками и бусинами ощущалось им, как болезненная утрата чего-то ценного. Он потер друг о друга ладони. В одно движение перетек на пол, коленями перед кроватью. Поставил локти перед собой и сцепил руки, опустил на них лоб. «Отче наш», по крайней мере, он помнил еще с детства.

Питер не мог не заметить, что Майкл начал творить что-то странное, что их совместная работа изменилась. И, конечно, попросил совета, как сделать так же.

Майкл покачал головой. В последнее время он ощущал Эрика, как свою тень. Тот постоянно был рядом, и стоило Майклу забыться, как реальность начинала слегка размываться, он словно проваливался в прошлое и с непониманием смотрел на людей, операторов и машины, наблюдая за ними, как за диковинами. Питер-Терренс вызывал у него теперь смешанные чувства.

– Я не думаю, что тебе стоит учиться такому, – сказал он. – Может, это единственный проект за всю твою жизнь, когда ты можешь работать с ролью на этом уровне. Никто так больше не делает. В Голливуде – никто. Для твоих романтических мальчиков все это не нужно. Просто учи слова, не смотри в камеру… и вся работа. Это – другое.

Он теперь говорил медленнее, отмеряя слова, как товар на весах – чтобы не вышло ни длинно, ни коротко, а ровно столько, сколько требуется.

– Когда у тебя в работе три фильма в год – ты не можешь тратить на роль столько времени, – сказал Майкл, а воображаемый Эрик за его плечом согласно кивнул и посмотрел в сторону. Майкл посмотрел туда же, чуть щуря глаза на солнце, белым сиянием зажигавшее плотные облака.

– Но сейчас есть время, – настойчиво сказал Питер. – Если это единственный шанс в жизни, я хочу попробовать!

Майкл опустил на него взгляд. Будь он сейчас только собой, он бы пустился в долгие объяснения этого метода, он бы постарался донести до Питера, как это работает. Но Эрик не любил долгих объяснений.

– Просто будь им, а не играй его, – сказал Майкл. – Живи.

Питер непонимающе смотрел в ответ.

– Найди его, – добавил Майкл. – Он не в костюме. Не в башмаках. Он в тебе.

– Но ты говорил, – начал Питер, – что я – не он. Раньше.

– Да, – сказал Майкл, начиная стремительно уставать от объяснений. – Раньше. Хочешь быть Терренсом – имей смелость им быть.

Питер искал в себе смелость несколько дней. Майкл видел. По его примеру Питер не снимал костюм, не растрепывал убранные на старинный манер волосы. Листал старые книги, иногда надолго задумывался над одной страницей. Подолгу не брал телефон в руки – забывал про него, оставлял его где попало. И это работало. Он начал погружаться – это было видно по взгляду, по манере ходить – не той, что он выработал специально для роли, а той, что возникла сама, органично. Он начал задиристо вздергивать подбородок, перебивать самого себя в диалогах. Импровизировать. Он сам подошел к Шене, чтобы уговорить его переснять несколько сцен – и они пересняли их, в том числе ту самую, на маяке. Хватая его за грудки для грубого поцелуя, Майкл уже не помнил, что это его коллега – это был Терренс, которого искренне ненавидел Эрик за то, что тот англичанин – той самой ненавистью, которую Майкл питал к Питеру за то, что тот не был Джеймсом. За то, что это не Джеймса он прижимал к стене, хватая за горло и с трудом сдерживаясь, чтобы не сжать пальцы. За то, что не Джеймс отвечал ему на поцелуи. За то, что Джеймс появился именно сейчас, именно так, и был недоступен, как скользящая высоко по небу луна.

Какую бы причину для ненависти и страсти ни искал в себе Питер – он тоже нашел. Его пощечины были не наигранно звонкими, лицо вспыхивало от них абсолютно естественным румянцем, и кровь на рассеченной кольцом скуле у Майкла тоже была – настоящей.

Шене был в восторге. В полном, детском восторге. Майкл хмуро смотрел на него, когда последний раз звучала команда «Стоп!», и уходил подальше от людей – курить. Эрик терпеть не мог бумажный сигаретный дым, так что пришлось ради этого привереды обзавестись тонкими сигарами. А иногда Майкл не уходил, а уезжал – седлал Джинджер под приглядкой Шеймуса и отправлялся кататься. Курил в седле. Дорога вилась вверх и вниз по сочным зеленым холмам. Когда ему на пути попадалось стадо овец, превращая узкую дорогу в живую ленту желтовато-белых кудрявых спин, он спокойно плелся у них в хвосте до ближайшей развилки, где овцы шли в одну строну, а он ехал в другую. Местные жители совершенно не удивлялись, видя странного всадника в костюме двухсотлетней давности. Они здоровались, приподнимая кепку или шляпу, Майкл кивал в ответ – точно так же Эрик кивал в ответ знакомцам и незнакомцам, встречавшимся ему на дороге.

В этом странном полумистическом перевоплощении Майкл пробыл бы до самой последней сцены, если бы ничего не случилось.

Но случилось.

Неподалеку от места съемок, между холмами, на крошечной полосе ровной земли был устроен аэропорт – маленький, полудохлый, в трещинах, как в морщинах. Его огораживала проржавевшая ячеистая сеть, в паре мест отогнутая от столбиков. Единственная взлетная полоса зарастала травой под вечными ирландскими дождями. У края бетонной полосы стоял ангар и офисный домик с жилой пристройкой и деревянным навесом, чтобы пассажиры могли скоротать время в ожидании полета. Для этого под навесом стоял стол для пикника, выкрашенный в жизнерадостный голубой цвет. Этот стол был настоящим символом ирландского оптимизма: предполагалось, что пассажиры будут проводить за ним не больше пары часов. На деле же из-за погоды рейса можно было ждать и три, и пять дней. Ни один стол для пикника, даже самый яркий и самый жизнерадостный, не сумел бы дать приют пассажирам на пять дней.

Рейсы отсюда случались примерно раз в неделю. Именно случались, потому что хозяин аэродрома, Кормак О’Деррик, летал только на острова у западного побережья, и только когда был не слишком пьян – а пьян он был почти всегда. «Не слишком пьян» в отношении Кормака О’Деррика означало «способен с первого взгляда отличить овцу от коровы». В ангаре у него стояла крошечная Цессна и древний Фиат, своим размером и цветом похожий на баклажан с колесиками.

– В округе на десять миль только один паб – наш, – сказал как-то Шеймус тоном заговорщика. – Кормак столько не пьет, насколько он пьян. Богом клянусь, он что-то гонит у себя в ангаре.

Майкл хмыкнул и сложил руки на груди. Они с Шеймусом встретились возле конюшни. Был редкий солнечный день, в расписании Майкла стоял выходной, и он пока еще размышлял, чем его занять.

– Наверное, не вредно будет зайти и посмотреть своими глазами, – предположил Майкл.

– А может, и угоститься капелькой, – добавил Шеймус.

Майкл улыбнулся. Не то чтобы он горел желанием хлебнуть самогона, но сама по себе затея пойти и разузнать, что к чему, казалась ему привлекательной, так что он был абсолютно не против наведаться в ангар к О’Деррику.

Неподалеку громко хлопнула дверца автомобиля, Майкл машинально повернулся – не заинтересованный, просто привлеченный громким звуком.

И застыл, выбитый из всего сразу – из солнечного дня, из Ирландии, из своей роли и шутливого настроения. У машины стоял Винсент. Майкл едва не открыл рот, пялясь на него. Что он тут делает? Зачем он приехал?.. Винсент огляделся, поправил на плече дорожную сумку. Заметив Майкла, махнул ему рукой и широко улыбнулся.

Что?..

Майкл смотрел на него, пока тот стоял и оглядывался. А потом появился Джеймс – выскочил из одного из коттеджей, окликнул Винсента. Тот развернулся на зов всем телом, быстрым шагом направился к Джеймсу. Будто они соскучились друг по другу за пару месяцев с небольшим, что не виделись, пока шли съемки.

Майкл с изумленным раздражением наблюдал, как они встретились. Винсент бросил сумку на траву, раскрыл руки – и Джеймс скользнул в них, прижался к его груди. Винсент обнял его обеими руками, качнул, склонил голову, целуя Джеймса в волосы. И Джеймс остался в его руках, остался так, будто ему было там… хорошо. Спокойно. Уютно. Майкл смотрел на них, не мог оторваться. В груди пекло и жгло, будто там включили гриль и поджаривали его сердце, переворачивая, чтобы как следует пропеклось. Он смотрел, не в силах отвести глаза, и ни секунды не верил, что Джеймс может искренне вот так прижиматься к кому-то, что он вообще нашел себе кого-то… такого.

Вопрос, откуда Кормак О’Деррик брал выпивку, стал для Майкла просто спасением. Он не стал дожидаться, пока эти двое отлепятся друг от друга, а утянул Шеймуса выяснять, с какой такой божьей помощью Кормак не просыхает. Оказалось, тот гнал семидесятиградусный потин из картошки и свеклы – прямо у себя в ангаре. Отказаться и не попробовать было невозможно, и они с Шеймусом напробовались до такой степени, что кому-то из них пришла в голову гениальная идея проверить, кто окажется в гонках быстрее – Цессна или Фиат. Не откладывая проверку в долгий ящик, обе колымаги выкатили из ангара. О’Деррик стартовал на старушке Цессне, дав Майклу фору в три секунды. Впрочем, потом оказалось, что фора объяснялась не благородством, а тем, что О’Деррик не смог вовремя найти нужный тумблер.

Первый заезд Майкл выиграл, но позволил О’Деррику взять реванш. За одним реваншем последовал второй, за вторым – третий, потом Майкла за рулем сменил Шеймус. К этому времени на аэродроме уже собралась маленькая толпа, привлеченная их странными разъездами взад-вперед по взлетной полосе. Кто болел за Фиат, кто за Цессну, было неясно: орали все одинаково громко. Майклу показалось, что Джеймс там тоже где-то мелькнул, но всматриваться он не стал.

Развлечение закончилось неожиданно – Фиат наглухо встал. Последний раунд остался за О’Дерриком. Впрочем, сколько там до этого было раундов, Майкл не знал: счет все равно никто не вел. Тем не менее, О’Деррик заявил, что победа за ним, и увел желающих праздновать в ангар, к своему перегонному кубу.

Майкл остался. Он не мог бросить заглохшую машину посреди взлетной полосы, старые привычки взяли верх. Вместе с Шеймусом они дотолкали Фиат до ангара. О’Деррик, и без того подогретый, догонялся поверх, так что толку от него не было никакого – он даже не смог сказать, где лежат инструменты. Майклу пришлось искать самому. Среди залежей старых колес, пыльных, с ржавыми дисками, среди свертков тяжелого брезента и антикварных верстаков он нашел деревянный ящик с инструментами – и полез проверять, что случилось с Фиатом.

Начал с того, что по нетрезвости покалечил беднягу еще больше, оторвав ему рычаг переключения передач и доломав корзину сцепления. Оставить его в таком виде он, естественно, не мог, так что засучил рукава и полез исправлять.

Кузов крошился ржавчиной прямо у него в руках. Каким чудом машина вообще была на ходу – Майкл перестал понимать, заглянув под капот. Топливопровод был подвязан проволокой и обмотан изолентой, радиатор держался на пеньковой бечевке. Гайки откручивались, только если сначала врезать по ним гаечным ключом, а в каком состоянии была проводка, Майклу просто страшно было смотреть. Он уже начал жалеть, что вообще сунулся сюда – но, сунувшись, он не мог просто плюнуть, захлопнуть капот и сделать вид, что все так и было – несмотря на то, что О’Деррик никогда в жизни бы не вспомнил, что Майкл вообще там копался.

Шеймус вернулся к нему со стаканчиком потина.

– О! – сказал Майкл. – Спирт!

Глотнул для вдохновения – и велел Шеймусу принести молоток, изоленту, пару досок потоньше, пару тряпок, каких не жалко, нашатырный спирт, резиновый ластик и все отвертки, какие сможет найти. Вернуть Фиат в рабочее состояние было для него теперь делом чести.

И он увлекся. Качественный ремонт делать было и нечем, и некогда, но он сделал, что смог – подтянул крепления аккумулятора, зачистил от окиси все контакты, до которых добрался, подпаял мелочь: фары, датчики. Вернул на место все, что случайно выломал, с наслаждением запуская руки по локоть в эту антикварную рухлядь.

– Посвети, нихера не вижу, – велел он Шеймусу, вытаскивая из зубов фонарик, и протянул руку в сторону. Тот взял фонарик, спросил голосом Джеймса:

– Куда посветить?

Майкл в замешательстве поднял голову. Вместо Шеймуса у раззявленного капота и впрямь стоял Джеймс. Держал фонарик, неловко улыбался.

– А ну, иди отсюда, – грубо приказал Майкл. – Тут грязно. И вообще.

– Ничего, я не боюсь, – сказал Джеймс.

Глаза у него были тихие и опасные – кажется, он тоже напробовался как следует. Сердце подпрыгнуло. Майкл посмотрел на свои руки – перемазанные в саже, масле и черт знает в чем еще. Машинально взял ветошь, начал оттирать грязь.

– Иди отсюда, – тихо повторил он, глядя на Джеймса исподлобья. – Я тебя развлекать не буду.

– А я разве просил? – поинтересовался тот.

Майкл глянул ему за спину – там, под крылом Цессны, стояла дружная компания: режиссер, его помощники, Шеймус, даже Питер, который пить категорически не умел – его уносило с полпинты. А еще там был Винсент, и Майкл, едва позабывший о нем, возненавидел его с новой силой. И – заодно – Джеймса. За то, что тот не устоял, подошел. За то, что Майкл видел в его глазах тот самый, знакомый, манящий блеск.

Майкл бросил вытирать руки. Схватил Джеймса за рукав, утащил под прикрытие Фиата, прижал к дверце машины.

– Брось это, – прошипел он, нависая над ним, глядя в глаза. От Джеймса пахло всеми семьюдесятью градусами потина, и у Майкла закружилась голова.

– Бросить что? – шепотом спросил Джеймс, зачем-то радостно улыбаясь в ответ.

– Это.

– Что – это?

– Вот то, что ты делаешь.

– Что я делаю?.. – невинно спросил Джеймс, улыбаясь еще радостнее. У него в глазах как будто горело по синему газовому огоньку, так они светились. – Это ты меня держишь.

Майкл наконец обратил внимание, что всей грудью, всем весом прижимает Джеймса к машине – а тот, подняв руки – то ли сдается, то ли не решается оттолкнуть.

И у него стоит. У Майкла. Прямо сейчас.

Он отпрянул назад, с ненавистью глядя на Джеймса. Ничего больше не говоря, сунулся обратно в капот, закрутил и подтянул, что осталось. Грохнул им, закрывая, так, что чуть не оторвал. Быстрым шагом ворвался в компанию под крылом Цессны.

– Так, насчет понедельника, – сходу начал Майкл, принимая из рук Шеймуса пластиковый стаканчик, – насчет трюков. Я сам все сделаю.

– Нет, – отозвался Шене. – Нельзя.

– Мы репетировали! Скажи! – он кивнул Шеймусу. – Джинджер меня слушается. Проблем не будет.

– Майкл, это опасно, – повторил Шене. – Не глупи, выспись, потом поговорим.

– Хватит со мной разговаривать! – крикнул Майкл.

Остановился, не зная, кому это на самом деле было адресовано. Вряд ли – режиссеру. Но тот принял это на свой счет. Подогретые самогоном, они страстно, доходя до оскорблений, вдрызг разругались. Сцена была простая: падение с лошади. Майкл, переживший десятки падений с мотоцикла, настаивал, что справится – Шене отвечал, что не будет им рисковать. Майкл готов был вцепиться ему в горло, чтобы заставить к себе прислушаться.

Особенно сильно его подогревало то, как спокойно и безмятежно неподалеку стоял Винсент, придерживая Джеймса за талию. Он приехал на выходные – повидаться. Он был тут всего несколько часов, а Майклу казалось, он провел здесь уже вечность. Винсент вел себя спокойно и нежно, а Майкл, глядя на них, испытывал натуральное бешенство. Все его попытки смириться с тем, что у каждого из них теперь другая жизнь, не выдерживали такого испытания. Он не мог так работать, он не мог даже держать лицо. А впереди были выходные – два дня непрерывного ада, пережить который можно было, только напившись до беспамятства.

Была бы на площадке Виктория – он бы отвлекся, но та вернулась в Лос-Анджелес, и Майклу приходилось скрипеть зубами в полном одиночестве.

Или надеяться, что он сумеет напиться достаточно, чтобы проснуться утром в понедельник и не найти Винсента на площадке.