Текст книги "52 Гц (СИ)"

Автор книги: Макс Фальк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 49 страниц)

– Я все понимаю, – спокойно сказал Майкл. – Расслабься.

– Если б я мог, – вздохнул Питер. – По сравнению с этим сценарием – в моих прошлых работах было нечего играть, просто будь милым, и… и все. А здесь…

– Чего ты больше всего боишься?.. С чем самая большая проблема?..

Они миновали деревенские домики, теперь брели по дороге, медленно тянущейся в холмы. Питер, сунув руки в карманы темно-синей аляски, хохлился, как птенец.

– Я не знаю, я… Я не понимаю, как, – беспомощно начал он. – С девчонками все было проще, они мне нравились, ну, и, это же девчонки, понимаешь!.. С ними все просто. А сейчас уже поздно что-то менять, искать на мое место другого. Я знаю – я знаю, были ребята, которым предлагали роль, они бы справились, у них бы не было этой проблемы с тобой, но они не хотели играть, а я думал, это же мой шанс!.. И я его так просираю, – он пнул камешек на дороге, посмотрел, как тот ускакал вперед. – Я тебя не хочу, – обреченно сказал он. – Никак. Я просто не могу, я не могу представить даже, как это… и я думаю, может, со мной что-то не так?.. Я же не осуждаю, никогда не осуждал, но вдруг это – гомофобия?.. То, что я не могу?..

– И это все? – спокойно уточнил Майкл. – Все, что тебя беспокоит? Не понимаешь, как сыграть влюбленность в мужчину?

– Ну, да, – отозвался тот. Потом тяжело вздохнул. – Можно начистоту, да? Без обид?

– Валяй.

– Я боюсь, что…

Питер покусал губы, тоскливо уставился на горизонт.

– Ты мне нравишься, понимаешь, в смысле, ты талантливый, я же вижу, и я давно тобой восхищаюсь, твоей работой. И я боюсь, что… я боюсь, что если я как следует попытаюсь, если что-то отыщу в себе, то меня это навсегда изменит, я уже буду другим. Типа, понимаешь… раскрою в себе новую сексуальность. А я не хочу меняться, понимаешь, мне нравятся девчонки, я хочу хотеть девчонок, я люблю их хотеть!.. У меня девушка есть, – признался он. – Мы со школы вместе. Я не могу себе представить, что у меня к ней что-то изменится.

– Ладно, – кивнул Майкл. – Я понял.

– Это же не плохо?.. – Питер посмотрел на него искоса.

– То, что у тебя не стоит на парней? – Майкл хмыкнул. – Господи, да не парься. Это называется «гетеросексуальность».

Питер нервно засмеялся. Потом вздохнул.

– Что с этим делать?..

Майкл взъерошил волосы, потянул себя за хвост, прикидывая, что сказать. У него никогда не было подобной проблемы. Он ни разу не сталкивался с тем, что он не мог найти где-то в себе необходимый для роли драйв. Он всегда находил.

– Слушай, вот, – начал Питер, – ты играл этого психа. Который похищал детей. Это было безумно страшно, я досмотрел его, наверное, с пятой попытки – я смотрел двадцать минут, потом выключал и шел гулять, общаться с людьми, смотреть на солнце – это просто было так сильно, я даже до финала не досмотрел, спойлеры только читал. Потому что это переворачивает все. И я видел, как ты общаешься с сестрой, как вы играете – и я представить себе не могу – как. Как ты это сыграл? Было трудно?..

Майкл почесал бровь, задумался.

– Знаешь, нет, – сказал он. – Отчасти, да, конечно. Но у меня не было такого, что я не понимаю, что делать, не знаю, что мне играть. Адам был интересной ролью. Я начинаю работать, когда до съемок еще несколько недель. Ищу, думаю. Пытаюсь понять его. Кто он такой? Когда я начинал, – он перешел на другой тон, – я играл в крошечных проектах, часами просто сидел и ждал, когда меня позовут. У меня было море времени, я смотрел, как другие работают, и от скуки сочинял истории про своих героев. Они все были у меня в голове. Я представлял, как они живут, где, с кем, как тут оказались, что с ними будет дальше, как будто каждый из них – главный герой, а остальные – это второстепенные персонажи из их истории. И я привык погружаться… В общем, про Адама. Он псих, конечно. Он больной на всю голову. Но я постоянно думал, почему он такой, что его таким сделало, как он начинал, что он ищет, чего он хочет. Самое важное – понять, чего он хочет. Внутри себя, в своей голове – он не был чудовищем. Он считал себя заботливым, любящим, щедрым. Я не могу сказать, что я доставал из себя какую-то жуть, воображал себя монстром. Нет. Адам искренне верил, что он помогает. Себе, им. И тебе надо понять Терренса. Чего он хочет? К чему стремится?.. Что у вас общего?..

Питер смотрел себе под ноги, шевеля губами.

– Он… Он хочет быть хорошим.

– Мелко, – отозвался Майкл. – Все хотят быть хорошими.

– Он хочет помочь Ирландии.

– Да плевать ему на Ирландию. Была бы вместо нее Шотландия – он бы поступал точно так же. Это Эрику принципиально, за кого он воюет, для него горсть ирландской земли – священна. Терренс не такой.

– Но хочет быть таким, – предположил Питер.

Поднял голову, посмотрел на Майкла с пониманием.

– Он хочет быть таким, он завидует. У Эрика есть цель, он верит в себя, в то, чем занимается. У Терренса этого нет.

– И он хочет это получить, – добавил Майкл. – Теперь смотри. Что такое влюбленность? Это острая жажда обладания. У Эрика есть что-то, что нужно Терренсу. Терренс хочет обладать этим. Чем?

– Силой, – сказал Питер. – Уверенностью. Способностью сметать препятствия с пути.

– Отлично, – Майкл кивнул. – А теперь оставь Терренса. Ты говорил, я тебе нравлюсь, ты восхищаешься. Чем?.. Что-то в тебе зажигается, когда ты это видишь.

– Талант, – после короткой паузы сказал Питер. – Тебе нельзя не верить. Каждый раз это новая личность, новый характер. Я хотел бы уметь так же.

Майкл остановился. Свернул с дороги, присел на низкую каменную изгородь, скрестил вытянутые ноги. Он искренне хотел помочь парню. Ему казалась какой-то по-детски нежной его проблема с игрой в гомосексуальность. Это было, блин, мило, что он так боялся. Его хотелось обнять и потрепать по кудрявым от влаги лохмам, как щенка.

– Смотри сюда, – сказал Майкл. – Представь, что талант – это такое качество, которое может перетекать из одного человека в другого. Ты хочешь не просто талант, ты хочешь именно мой талант. Делать, как я, чтобы на тебя смотрели, как на меня, говорили, как про меня. Мой талант где-то здесь, – Майкл взмахом руки описал себя.

– Где-то есть место, в котором он почти на поверхности, как магма в вулкане. Если ты найдешь, где – то сможешь к нему прикоснуться, и он начнет перетекать в тебя.

– А как найти?.. – в замешательстве спросил Питер, с легким недоверием глядя на него.

– Придумать, – Майкл пожал плечами. – Может, это руки. Или нос. Или грудь. Что угодно. Свяжи то, что ты хочешь получить, с физическим воплощением.

– Может, волосы?.. – спросил Питер, переминаясь с ноги на ногу. – Не волосы на теле, а просто, ну, на голове, – уточнил он.

– Пусть будут волосы. А теперь представь, – Майкл потянулся рукой, коснулся своего затылка, зарываясь пальцами в нестриженые пряди. – Это здесь. Как будто место, откуда струится тепло. Это как радиация, но не та, которая убивает, а та, которая меняет тебя. Чем дольше ты находишься рядом со мной – тем сильнее она действует на тебя. Но просто быть рядом – этого мало. Ты напитываешься ею, но слишком медленно. Но если ты прикоснешься, – со значением сказал Майкл, – если погрузишь в этот источник пальцы – ты сразу почувствуешь, как оно льется в тебя. Становится твоим.

Питер мялся на месте, нервно облизывая губы.

– И это… это правда работает?.. – неуверенно спросил он.

– Проверь, – предложил Майкл.

Питер облизал губы в последний раз, решительно шагнул к нему. Майкл спокойно смотрел на него, чуть склонив голову вперед.

– Я выгляжу, как идиот, – сказал Питер.

– Ты выглядишь, как актер, который работает над ролью, – спокойно сказал Майкл.

Питер протянул руку, двумя пальцами потрогал его за прядь волос надо лбом. Выдохнул, осмелел, сдвинулся дальше. Скользнул к затылку, на мгновение прижал пальцы к коже – и отдернул руку.

– По-моему, я… я правда что-то почувствовал. Такое, тепло, – взбудораженно сказал он. – И покалывание. Это какая-то мистика?..

– Если ты веришь в мистику – да, – подтвердил Майкл. – Если не веришь – это просто взвинченные нервы.

– Можно еще?..

– Пожалуйста.

Питер потянулся еще раз, теперь уже точно к затылку, прочесал пальцами волосы, погладил, выдохнул. Накрыл затылок ладонью. Майкл не двигался. Питер убрал руку, передернул плечами.

– Да, я… я чувствую. Я понимаю.

– Вот и играй это, – сказал Майкл. – Ты хочешь быть талантливым, ты можешь у меня это взять. Терренс хочет совершить в жизни что-то важное, чтобы считать себя человеком, а не канарейкой в золотой клетке. У вас много общего. Эрик нужен ему, чтобы перестать бояться.

– Это… это отдельная тема, – Питер засмеялся, покачал пальцем. – Не сейчас. Мне нужно переварить.

– Конечно, – Майкл кивнул.

Они пошли дальше. Питер молчал, явно устраивая внутри себя новые установки. И что-то изменилось, Майкл чувствовал. Питер больше не шарахался от него, держа дистанцию. Они могли сталкиваться локтями, плечами. Питер машинально, бездумно говорил «ой», не выныривая на поверхность из своих мыслей. В конце концов Майкл начал придерживать его за плечо, чтобы его не шатало на неровной дороге.

Они вернулись, сделав круг.

– Спасибо, – признательно сказал Питер, вскинув глаза, когда поднялись на крыльцо. Взгляд у него изменился. Ушло напряжение, он стал мягче, теплее.

– Вот так и держись, – сказал Майкл, ткнув его пальцем в грудь. Питер ойкнул и заулыбался.

– Слушай, давай сделаем еще пару дублей по-новому, ладно?.. Мне кажется, я теперь смогу.

– Давай, – кивнул Майкл. – Конечно.

Глава 11

– Пробежим пару сцен, пока едем?.. – спросил Питер, падая на сиденье рядом с Майклом. Он запихнул сценарий, свернутый трубочкой, в карман переднего сиденья, взъерошил волнистые волосы.

Для развлечения главного каста и для того, чтобы они прониклись духом Ирландии, Шене организовал поездку к ближайшим достопримечательностям и выделил на это отдельный день. Майкл не горел желанием тратить рабочее время на туристические экскурсии, но спорить не стал. Загрузился в автобус, сел у окна. Питер почти мгновенно нарисовался рядом в поисках очередного наставления.

– Я что-то упускаю, – сказал он. – Я стараюсь делать все по правилам, у меня тетрадь есть – я ее всю исписал.

– Чем? – спросил Майкл.

– Утренними страницами, – серьезно сказал Питер. – Знаешь, есть такая техника у Джулии Кэмерон, ты садишься и пишешь три страницы все, что приходит тебе в голову. И я пишу, ну, как бы Терренс вел дневник. И что-то не складывается.

Майкл угукнул, выхватил из кармана сиденья сценарий Питера и сунул себе под бок.

– Во-первых, перестань трястись над текстом. Ты же его знаешь.

Питер смотрел растерянно.

– А если я ошибусь?..

Мимо рядов прошел Джеймс, Майкл окликнул его:

– Вот скажи, тебе принципиально, чтобы мы шли по тексту без отступлений?

– О каких отступлениях речь? – тот остановился в проходе, облокотился на спинку сиденья.

Майкл смотрел, зависая, на его лицо и короткую стрижку. На глаза, которые снова казались яркими и живыми. Когда они встретились в новогоднюю ночь, Джеймс был притихший, будто его настроили на минимальную яркость. А сейчас он уже был другим. Повеселевшим, что ли. Так хотелось увидеть, как он улыбается, что Майкл не сдержался:

– Ну, если Питер скажет вместо «Мудак ты, Эрик» – «Ты такой говнюк, Эрик МакТир, что теперь наконец я понял, почему в Ирландии такая зеленая трава – ты как телега с навозом, прошел через поле – и удобрений больше не надо».

Джеймс звонко рассмеялся, потом сказал:

– Если ты про дух, а не про букву, то я не против импровизации. Попробуйте.

– По-моему, эта история, – сказал Майкл, глядя на него, – она просит чуток ослабить вожжи. Я чувствую, что ей не хватает свободы.

Джеймса вежливо спросили сзади, будет ли он двигаться дальше, и тот, извинившись, пошел в конец салона, не договорив.

Питер растерянно посмотрел на отобранный сценарий.

– Ты знаешь текст, – сказал Майкл. – Перестань держаться за бумагу, все должно быть у тебя в голове. Это же не театр, где если ты лажаешь, это всем сразу видно. Нужно будет десять дублей – сделаем десять.

– Ладно, смотри, – Питер развернулся к нему всем корпусом. – Терренс гуманист, он хочет помочь людям…

Майкл предупреждающе поднял палец.

– Притормози. Тебя все время заворачивает в платонику.

Майкл задумчиво постучал костяшками пальцев в окно автобуса, потом продолжил:

– Ты приходишь, такой благородный спаситель страждущих Терренс Эксфорд, снисходящий чуть ли не с облака, чтобы осенить каждого нищего своим сиянием.

– Но это же так и есть, – уверенно сказал Питер. – Если не утрировать.

– Прикрути пафос, – посоветовал Майкл. – Гуманизм гуманизмом, но у тебя получится плоско, если ты будешь играть только это. У Терренса должны быть слабости. Пороки, в конце концов. Не тот у него масштаб, чтобы вставать на место Иисуса Христа. Он человек, а ты его рисуешь плакатным идеалистом.

– Но как же тогда…

Майкл, в свою очередь, развернулся к Питеру, смерил его взглядом.

– Мудак ты, Терренс, – сказал он.

– Что это я мудак?.. – возмутился тот, приосаниваясь.

– Не-не-не, – Майкл покачал головой. – Это ты у себя в голове держи. А ртом ты такие слова не выговариваешь. Ты же джентльмен из хорошей семьи, что за выражения? Где твое воспитание? Тебе нужно на деле показать мне, что мудак тут – я, а не опуститься на мой уровень.

Питер помолчал, глядя в сторону.

– Ваше мнение безосновательно, – наконец сказал он. – Сэр.

– Ты что, сейчас оправдываться передо мной будешь, говнюк малолетний? – спросил Майкл. – А давай ты мне еще сапоги поцелуешь?

Питер вспыхнул, ответил после паузы:

– Я не удивляюсь, что низость вашего положения заставляет вас видеть в каждом человеке врага или дурака.

– Что за движняк, почему без меня? – Коди, навострив уши, пересел поближе. Узнав, что они отрабатывают вхождение в роль, он азартно включился в процесс, так что Питеру на помощь, чтобы он не оставался один против двоих, пришла исполнительница роли его сестры. За ней не усидела на месте сестра Эрика, потом отец Донован вставил пару слов, и вскоре весь каст увлеченно переругивался через ряды, и в явном выигрыше были те, кто умел орать громче. Они хохотали, осыпая друг друга витиеватыми оскорблениями. Питер, вскочив с места, с горящими глазами орал звонче всех – и матерился так изысканно и завуалированно, что казалось, автобус подпрыгивает не от выбоин на дороге, а от дружного хохота.

В какой-то момент Майкл отключился от общего веселья. Просто слушал, улыбаясь. Смотрел в окно, на подернутые моросью холмы. Что-то витало в воздухе, что-то волшебное, царапающее душу. Они все были такими разными, далекими друг от друга – но, удивительно, игралось им очень легко. Все шло гладко, каждый был на своем месте, каждый просто… работал. Буднично, без мерцания блесток, без позы, без желания оторвать себе личный, лишний кусок внимания. Когда они снимали грим и костюмы, их нельзя было отличить от массовки. Просто одетые, просто держащиеся, смеющиеся, какие-то… простые.

Иногда Майкл думал, что ему не хватает истеричной тусовочности на площадке. Взбудораженного оптимизма, сияния, блеска. Ведь кино нужно делать, выматывая из себя все жилы, накручивая нервы на медную проволоку, и только тогда это искусство, когда ты изошел потом и кровью вместе с такими же, как и ты, и в конце дня у тебя просто нет сил, ты хочешь лечь и умереть – а завтра утром ты открываешь глаза и ждешь, что принесет тебе новый день.

Когда автобус остановился, Майкл не ждал подлянки.

Вместе со всеми он вылез на свежий воздух – и прямо перед собой, на холме, увидел серые щербатые руины старинного аббатства со стрельчатыми арками и толстыми стенами.

– Приехали, блядь, – сказал он себе под нос.

Народ вокруг оживленно загомонил, разминаясь. Защелкали зажигалки, потянуло табачным дымом. Майкл передернул плечами, оглянулся, прикидывая, куда бы смыться. Вокруг были голые холмы – ни деревца, ни хибары. Хоть в землю закапывайся и прикрывайся дерном. Он закурил вслед за всеми, сунулся в оживленную толпу, изо всех сил стараясь не искать глазами Джеймса, чтобы не проверять, вспомнил ли тот одно такое похожее место под Лондоном. Майкл вот вспомнил.

– Я в автобусе посижу, – сказал он помощнице режиссера и натурально болезненно поморщился. – Укачало.

Та кивнула, спросила с беспокойством, не нужно ли ему чего. Майкл отказался.

Посмотрел, как пестрая компания топает вверх по холму. Наглядевшись, поблуждал вокруг автобуса, постоял на ветру, выкурил сигарету. Взгляд все время тянулся туда, вверх. И смотреть со стороны на развалины было еще хуже, чем вообще не смотреть на них – казалось, они издеваются, напоминая: все в прошлом, все кончилось, мы тут, а ты – там.

– Да пошло оно все, – Майкл бросил сигарету под ноги и затопал вверх. Никогда он ни от чего не бегал – и сейчас не будет.

В развалинах было тихо.

Под каменными колоннами, пестрыми от лишайника, стояли стебли сухой травы. В каменных галереях свистел ветер, пол вспучился, разбитый мощными корнями, выползшими из-под земли. Остатки мозаики лежали кусками, как разобранный пазл. По стенам тянулся плющ, на верхушке одной стены виднелось гнездо.

Майкл повертел головой, подумывая, куда бы так встать, чтобы и вроде побыть здесь, но чтоб не сдохнуть. Оказалось – некуда. Неподалеку слышался бубнеж экскурсовода. Стараясь не пересекаться с толпой, Майкл покрутился между серых колонн, пошнырял по разрушенным комнатам, разглядывая стены, сложенные из огромных каменных блоков. Шагнув в коридор, нос к носу столкнулся с Джеймсом. Каждый от неожиданности шатнулся назад. Им впору было надевать друг на друга анти-маячок, чтобы пищал, если подходишь друг к другу, и предупреждал о столкновении. Радар, как у тачки на заднем ходу.

– Что сбежал? Неинтересно слушать, что там вещают туристам? – спросил Майкл.

– Да, все время хочется отобрать микрофон и рассказать, как все было на самом деле, – улыбнулся Джеймс.

Майкл хмыкнул в ответ, повел плечом. Драпать было уже поздно, оставалось только болтать и делать вид, что все в порядке.

– Ну, и как же?.. – нейтрально спросил он.

– В Средние века, – охотно начал Джеймс, – Ирландия вся была в междоусобицах.

– Как собака в блохах?

Джеймс весело улыбнулся.

– Королевских бастардов было столько, что говорили – в Ирландии скоро не останется челяди, будут одни короли.

Майкл ухмыльнулся, качнул головой. Надо же. Может, и в его крови отметился какой-нибудь древний король, лет пятьсот назад?.. Оттуда и гонор?..

– В тринадцатом веке здесь, на границе ирландских и английских владений, доминиканцами был выстроен монастырь. Через триста лет Елизавета I конфисковала его в пользу короны, в следующем веке его отвоевали, потом продали англичанам, и так он еще долго переходил из рук в руки. А потом доминиканцы взяли его в аренду и через некоторое время объявили, что это всегда были их земли, что захват аббатства был незаконным, и что они никому его не собираются возвращать и про аренду ничего не знают. Спорить с ними не стали, со временем монастырь был заново восстановлен и освящен епископом.

– А теперь от него остались только воспоминания, – сказал Майкл, пытаясь представить себе, что люди жили здесь… семьсот лет назад. Семьсот!.. Охренеть можно. Ему трудно было представить, что уже тогда, в такой глухой древности, люди были способны строить соборы и замки, путешествовать месяцами, не имея карт, вручную писать книги…

– Голова кругом идет, – признался он, трогая пальцами серую кладку. – Думаю, но представить не могу. Как люди жили тогда?.. Что за люди были?..

Они прошлись по коридору. Это было странное чувство – ему больше не хотелось сбежать. Быть рядом с Джеймсом оказалось как-то просто. Легко. Они прогулялись вдвоем вдоль мощных стен, переговариваясь, как приятели, будто между ними никогда не было никакого напряжения, будто они всегда были друзьями и никогда не были любовниками.

И, странное дело, воспоминания не лезли в голову.

Да, он помнил, что случилось там, в других развалинах. Но он не сгорал от желания накинуться на Джеймса прямо сейчас и затащить в уголок потемнее. Перегорело?.. Остыл?.. А может, они оба уже просто были не мальчиками?..

Джеймс трепался увлекательно, как и всегда. Так же, как и раньше. И вот эти воспоминания, как ни крути, лезли в голову против воли. Не те, кто и как отсасывал друг другу – а те, о горящих глазах, с которыми Джеймс рассказывал о крестоносцах, о хоралах, о том, что у Медичи вправду был настоящий жираф, а Шекспир не был Шекспиром.

Майкл улыбался сквозь ностальгическое уныние. Что-то символическое было в этой встрече. Что бы ни было в прошлом – от их истории, от их чувств остались одни руины. И не надо пытаться выстраивать на них что-то новое. Это плохая идея. Все давно кончилось, и нечего бередить прошлое. Они могут стать приятелями, коллегами, если не станут друзьями.

Страшно хотелось влезть в рассказ Джеймса, перебить, сказать – «А ты помнишь…». Но Майкл держался. Хотя сейчас хотелось предаться воспоминаниям почти без боли, без гнева. Хотелось перебрать их, как старые фотографии, почувствовать близость друг друга. Ведь было же столько хорошего. И что, даже не поблагодарить на словах?..

Может быть, еще рано. Когда совсем отболит, вот тогда можно будет попытаться.

Они шли по галерее, мимо стрельчатых арок, смотрящих во внутренний сад. Под ногами хрустели камешки. Через щели в каменных плитах лезла трава. Пахло холодным камнем и прошлогодними листьями.

– Наверняка здесь водятся призраки, – сказал Майкл, разглядывая стены и невольно выискивая на них матерную латынь.

– Может быть, – задумчиво сказал Джеймс. – В таких местах что-то должно водиться.

– Да брось, – Майкл встряхнулся, сбрасывая наваждение, пожал плечами. – Детские сказки, у меня даже сестра в них не верит.

– А ты веришь?.. – спросил Джеймс, слегка улыбнувшись.

Майкл хмыкнул. Он не был суеверным, но мистика иногда вызывала у него довольно ощутимый холодок под кожей. А вдруг – не сказки?..

– Что бы ты сделал, если бы увидел призрака?.. – спросил Джеймс.

– Не знаю. Свалил бы куда подальше, – недовольно сказал Майкл. – Я как Эрик – не верю в эту херню.

Разговор начал его напрягать, он ускорил шаг, чтобы оторваться от Джеймса. Нет, не надо было с ним говорить, не надо было ничего вспоминать, и идти сюда было не надо. Остался бы в автобусе. Его кидало из одного в другое, из симпатии и ностальгии в раздражение и неприязнь.

Чего он хотел от Джеймса сейчас?.. Сам не знал. Вот они, двое, никого рядом нет. Даже чужих голосов. Они одни, будто день замер, время застыло, только ветер посвистывает между камней, между осколками аббатства. Почему не ушел от Джеймса, как только столкнулись?.. Нет ведь ни одного шанса, что что-то вернется. Ну так что ты ждешь тогда, Майки?.. Что ищешь?.. Хочется увидеть, что ему тоже больно? Так ему было, он же сам рассказал. Он тоже изнывал, не спал ночами, мучался. Майкл тяжело вздохнул.

– Как вы познакомились?.. – спросил он. Вопрос вырвался прежде, чем он успел себя остановить. Он с досадой сморщился, но решил не добавлять «не говори, если не хочешь». Если Джеймс не хочет – из него слова клещами не вытянешь.

– Случайно, – сказал Джеймс, будто без слов все понял. – Я пробовал писать стихи, выкладывал на поэтическом форуме. А он проглядывал такие темы в поисках молодых талантов. Вышел на меня, предложил включить стихи в сборник. Я согласился. Он стал моим редактором, потом литературным агентом. Так все и сложилось.

– Ясно, – протянул Майкл.

– А вы с Викторией?.. – спросил Джеймс.

– На съемках, – сказал Майкл, чувствуя, как пошло это звучит. – Просто снимались вместе. Ничего особенного. Работа.

– Работа… – со странной интонацией повторил Джеймс. – Ну, да.

– Ты тоже начал спать с коллегой, так что давай без этого тона, – резко сказал Майкл.

Джеймс глянул на него с некоторым удивлением, будто не ожидал такого ответа. Потом в его лице мелькнуло какое-то понимание, он сощурился, отвернулся.

– И почему я считал, что с тобой будет иначе?.. – с каким-то горьким безразличием сказал он. – Я же знал, что из себя представляет актерская среда. У меня перед глазами прекрасные примеры были. Мне казалось, что ты будешь выше этого.

– Выше чего? – резко спросил Майкл. – Мне казалось, мы это уже обсудили.

– Мы ничего не обсуждали, – так же резко сказал Джеймс. – И нечего обсуждать, я не хочу копаться во всем этом… твоем.

– Ну и не веди себя, как мудак, – грубо посоветовал Майкл. – На аукционе будешь антиквариат оценивать, а про свою жизнь я тебя не спрашивал. Ты сделал свой выбор, тебя это больше не касается.

Джеймс посмотрел на него, неприятно удивленный.

– Спасибо, – после паузы сказал он. – Каждый раз, как я думаю, что в тебе осталось что-то хорошее, ты разрушаешь эту иллюзию.

– А может, во мне и не было ничего хорошего?.. – едко спросил Майкл. – Может, ты себе все придумал? Накрутил романтики в памяти за десять лет, а на самом деле ничего и не было. Может, мне просто адреналина в жизни не хватало, вот я и полез к тебе.

Джеймс посмотрел ему в глаза, остановившись – долгим, изучающим взглядом. А потом размахнулся и врезал ладонью по лицу. Не кулаком, а ладонью – жгучую, звонкую пощечину.

Потом спрятал руки в карманы, развернулся и быстрым шагом отправился прочь.

Съемки шли дальше, и шли резво. Между Майклом и Питером наладилась неплохая динамика, особенно после того, как Питер перестал то шарахаться, то ударяться в чудовищный наигрыш. Ему было сложно. Первая серьезная роль после мальчиков-красавчиков, где Питеру практически не приходилось играть – он просто был собой. А здесь нужно было работать – и он работал. Но с химией между ними все было непросто, особенно после сцены с первым поцелуем.

Они сняли его за несколько дублей. Сцена была жесткая – никакой романтики. Майкл изображал грубость так, что Питер, хоть и прекрасно знал, чего ждать, в первый раз был настолько ошарашен, что забыл слова. И все наставления Майкла – тоже. Он выглядел почти напуганным. Потом взял себя в руки, они доиграли сцену, сняли ровно столько дублей, сколько потребовал режиссер – а потом Питер трясущимися губами попросил у Майкла сигарету и убежал с площадки курить. Зажигалку он, естественно, забыл, так что Майкл пошел за ним – проследить, что тот будет в порядке.

Питер в порядке не был. Его колотило, как от озноба. Хотя, может, и от холода – день был ветреный. Майкл накинул на него свой сюртук, чтобы тот не продрог, обхватил обеими руками и прижал к себе. Питер вяло попытался вырваться раз-другой, потом затих. Майкл забрал у него незажженную сигарету, прикурил. Затянулся, вернул. Потом снова забрал. Они прикончили одну на двоих, потом Майкл спросил:

– Успокоился?..

Питер кивнул, пробубнил «спасибо». Потом вскинулся, начал извиняться, оправдываться. Майкл отпустил его, отмахнулся от извинений.

– У меня был один проект, – сказал он, закуривая новую, – где мы с партнершей терпеть друг друга не могли. И я ее, и она меня. Она меня раздражала так, что задушить ее хотелось. А нам нужно было играть романтику. Я подходил к ней – и у меня зубы скрежетать начинали, я аж рот раскрыть не мог, чтобы свои реплики произнести.

Питер, кутаясь в его сюртук, нервно хихикнул.

– Нам целоваться нужно – а меня тошнит при одной мысли к ней вплотную встать. Правда, я серьезно вот тут чувствовал, – Майкл приложил руку к животу, – что меня мутит. Я перед сценами с ней только воду и пил, чтобы не вывернуло.

– Что с ней было не так? – спросил Питер.

Парень явно соображал, к чему Майкл завел этот разговор, но не сопротивлялся – слушал, блестя глазами.

– Да все с ней было так. Просто не сошлись. Я уже не помню – то ли я к ней грубовато подкатил, то ли она меня неудачно отшила. В общем, нас с ней все старались разводить так далеко, как могли. Чтобы мы нигде, кроме площадки, не пересекались. Нас под камеры запускали, как боевых петухов, а потом растаскивали.

– Что это за фильм был? – с проснувшимся любопытством спросил Питер.

– А ты попробуй угадать, – предложил Майкл.

– Известный?

– Известный.

Питер задумчиво почесал бровь. С его лица сошли красные пятна, он выпрямился, перестал сутулиться.

– Так что тебе помогало?.. – спросил он, так и не сделав ни одного предположения.

– То, что я приехал работать, – сказал Майкл. – То, что мои симпатии, антипатии, все это – неважно. Я хочу рассказать историю, которую кому-то важно увидеть. И рассказать ее могу только я, никто другой.

– Я хочу, – как-то жалобно сказал Питер. – Я хочу рассказать, правда. Очень! Просто… я не думал, что все так будет. Я готовился, конечно, настраивался, но это просто дух вышибает, я не понимаю, как ты… как ты это делаешь?.. Я просто не ожидал. Это не в тебе дело, не думай, это я, мне так трудно перешагнуть, – беспомощно закончил он. – Я же не гомофоб, понимаешь!.. Просто когда это… когда это происходит со мной, у меня такая паника, я просто задыхаюсь. Я же знаю, я знаю, что это роль, это работа, и я всех подвожу – тебя, команду… Это же глупо!.. Мне кажется, я не смогу, – обреченно сказал он. – Я не смогу, я… я не знаю, что делать.

Он резко вдохнул, будто его замутило, сглотнул, уставился на горизонт.

– Иди-ка сюда, – Майкл протянул к нему руку, поманил к себе. – Давай, иди. Все нормально.

Питер бросил на него мученический взгляд исподлобья, но шагнул в его сторону. Майкл обхватил его обеими руками, прижал его голову к своей груди.

– Все хорошо, – спокойно сказал он, успокаивающе ероша ему волосы. – Ты отлично поработал сегодня. Я видел. Очень хорошо получилось.

– Думаешь?.. – неуверенно пробубнил тот.

– Знаю. Постой так. Расслабься.

Питер прерывисто вздохнул. Он стоял, неловко привалившись к Майклу, опустив руки.

– Я понимаю, что происходит, – сказал Майкл ему в макушку. – Ты не разделяешь себя и героя. Когда дело доходит до физического контакта – ты при всем своем осознании, что это работа, воспринимаешь все, как насилие. Над тобой. Конкретно над тобой. И это пугает. Ужасает. То, что ты это чувствуешь – это нормально.

– Да?.. – глухо спросил Питер. – Но я же толерантный! Я же должен воспринимать все не так!..

– А ты не путай свою толерантность со своей сексуальностью, – сказал Майкл. – Нормально относиться к другим – это одно. Хотеть этого для себя – другое. Ты простой, обычный пацан, которого не вставляет, что его лапает какой-то мужик.

– Ну, ладно, ну ты – не какой-то, – пробубнил Питер. – Мы же коллеги.

– Это для твоих мозгов я коллега, – сказал Майкл. – А для твоего тела – какой-то чужой мужик, который делает то, что тебе не нравится.

– Если бы мне нравилось, было бы еще хуже, – всхлипнул Питер. Потом спросил: – А тебе… тебе что – нравится?..