Текст книги "52 Гц (СИ)"
Автор книги: Макс Фальк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 43 (всего у книги 49 страниц)
Работы еще была прорва, даже если сегодня удача улыбнулась им.
Пока Арджун готовился для просмотра, Майкл нервно ходил по комнате. Ему хотелось написать Джеймсу. Попросить – пожелай мне удачи. Скажи, что все получилось, пожелай, чтобы все можно было вытянуть – цвет, свет, чтобы все легло правильно. Пусть окажется, что я не слажал. Да просто скажи – «удачи».
Но Джеймс молчал, Майкл даже не знал, смотрит ли тот вообще новые фото Бобби.
Он свистнул пса в какой-то глупой надежде, что сейчас будет не так. Дал ему в зубы жесткий диск из камеры, велел сидеть смирно. Сделал снимок на телефон.
Подумал, как подписать. «Важный день»?.. «Держу кулаки, чтобы выгорело»?.. Все не то. Он не знал, как выразить свою надежду, что получится – и почему ему именно сейчас так важно, чтобы Джеймс в них верил.
«Пожелай нам удачи», – написал он.
«Пожалуйста», – добавил мысленно.
Вода, вода, снова вода. Синие тени в глубине синей воды, клубы пузырьков, летящих к поверхности. Питер плавал вокруг, уже не зная, как развлечься, застряв здесь на несколько часов.
Майкл напряженно смотрел на экран. Они перемотали запись на последние полчаса – все равно за весь день они не сняли ничего стоящего.
Майкл обновил ленту Инстаграма. Никаких изменений. Никаких оповещений. Пустота.
Из синей пустоты медленно вплыл в фокус кит. Приблизился, неспешный и величавый – и, будто в фигуре старинного танца, вильнул в сторону. Питера в черном гидрокостюме было почти не видно. Майкл разочарованно выдохнул. В его памяти этот эпизод был куда насыщеннее. Здесь, на экране, он совершенно не впечатлял. Не то. Все не то.
– Потрясающе!.. – вдохновенно выдохнул Арджун. – Отлично! Майкл, это великолепно!
– Что? – уныло отозвался тот. – Нет, это не то.
– Поверь мне, – убежденно сказал тот. – Ты сделал все так, как надо.
– Там же темно, ничего не видно…
– Вытянем, – уверенно сказал тот, разминая пальцы. – Все получится! Мы почти готовы.
– Ладно, – без энтузиазма сказал Майкл.
Глянул опять в Инстаграм.
Там было пусто. Как и всегда. Ни знака, ни звука.
Глава 40
Из дома, где они жили одной огромной семьей, начали разъезжаться люди. Сара и Томми вернулись в Лондон, без них и малышки Гагаты стало намного тише. Питер улетел в Нью-Йорк, Бран и Дакота уехали вскоре после него. Высоко над заливом проплывали в бездонной тиши самолеты, уносящие в разные концы мира любимых людей. Майкл остался до конца лета – жить здесь, в окружении высоких сосен, на берегу сумрачного залива. Монтировать фильм.
Чтобы успеть хотя бы на пару осенних фестивалей, работать нужно было быстро – и они с Арджуном сидели за монтажом по двенадцать часов. Иногда Арджун вскакивал среди ночи, вдохновленный новой идеей, будил Майкла и торопливо пересказывал, что вдруг понял, как сделать лучше – и они садились и делали лучше. Поначалу Майкл не видел большой разницы между «как было» и «лучше», но чем дольше смотрел, тем яснее видел, что Арджун прав. Тот выбирал не самые яркие, не самые очевидные дубли, не те, что Майкл считал удачными. Но они сливались в историю. Начав с яркого солнечного быта первых дней, картинка плавно уходила в приглушенные, мягкие, пыльные тона, будто герой пересекал черту между мирами.
Майкл проникался этим странным, интуитивным языком. Он чувствовал себя как человек, который начал учить древние иероглифы. Составлял из отрезков дублей кривые фразы, не зная ни логики, ни законов. Учился выражаться яснее. Четче. Короче. Работа была трудной – но писать сценарий было труднее. Сценарий создавался из ничего, из белой пустоты на листе. Здесь – здесь у него были гигабайты видео, и задача была лишь в том, чтобы найти правильные секунды и поставить их друг за другом в нужной последовательности.
– Вот здесь, пиши, мне нравится эта динамика, – говорил Арджун, и Майкл хватался за ручку. – Двадцатый день, первый дубль. Видишь – он нависает, камера смотрит снизу, это подчеркивает угрозу. Сразу после дай мне «лицо с глазами» – проверь сорок первый день, там похожий цвет, мы их склеим.
Они на ходу создавали рабочий слэнг. «Лицо с глазами» означало специфическое выражение лица Питера, когда тот слышал зов своего кита. «Где его мышь напугала» – сцены в придорожных закусочных. «Банан» – проход Питера от точки до точки по дуге вместо прямой.
Еще когда монтаж не был закончен, они отправили заявки на все фестивали, куда успевали до последнего дедлайна. Арджун сопровождал каждую личным письмом: у него везде были свои знакомства, он знал, кому стоит писать, чтобы их не проглядели в общем потоке. Майкл был уверен, что все пройдет гладко. Он не боялся. Но ему очень хотелось закрыть глаза – и открыть их уже в день премьеры.
Он вернулся в Лос-Анджелес, будто побывав на другой планете. Он больше не встраивался в прежнюю жизнь, даже город из панорамных окон Беверли Хиллс не казался волшебным. Дом был пустым и огромным. Майкл впервые задал себе вопрос, зачем ему столько места, если он живет один. Что ему делать в этом пространстве – играть в футбол?..
Что-то случилось с ним, пока он был там. Ему казалось, он замер на цыпочках на краю пропасти, раскинув руки. Падать – не хочется, оставаться там, где ты есть – нельзя. Майклу хотелось поехать в рехаб, отыскать Уизли и спросить, как жить дальше. Но он и так знал, что тот скажет. Он скажет – иди, ищи сам, думай своей головой.
Это Майкл и сам себе мог сказать.
Он позвал Зака к себе – показать ему фильм. За ним оставалось последнее слово, выйдет ли из этого толк. Куда это деть: положить на полку и забыть или выпустить в свет, показать свое творение людям? Майкл думал, что будет волноваться перед первым показом сильнее, чем перед премьерой «Баллингари». Ведь эта история была полностью его созданием. Он придумал ее, написал ее, снял. Пришло время отдать ее на чужой суд. Он должен был бы бояться, что Зак не оценит. Не поймет его замысла или назовет его скучным и примитивным. Может, даже абсурдным. Но почему-то бояться не получалось. У Майкла не было даже никакого энтузиазма и предвкушения чего-то хорошего. Он так вымотался, столько всего вложил, что внутри была пустота. Его сейчас не тронула бы ни критика, ни похвала – он просто хотел знать, возьмется ли его агент за работу с фильмом.
– Ну показывай, – со скептическим вздохом сказал Зак, ерзая, чтобы удобнее устроиться в кресле. – Но если это нанесет неизмеримый вред моему здоровью, счет за лечение я пришлю в твой адрес.
– Глаза на лоб уползут? – флегматично спросил Майкл.
– На затылок, – буркнул Зак и нервно потер руки.
– Не бойся, я тебе их обратно нарисую и проволочкой прицеплю, чтоб наверняка.
Зак сердито посмотрел на него и поставил на колени ведерко попкорна.
– У меня отрастают седые волосы, когда я думаю, что ты убил целый год ни на что, когда мог бы ходить и подбирать деньги у себя под ногами.
Майкл молча погасил свет и включил проектор.
Он знал фильм наизусть. Помнил в нем каждый кадр и каждую фразу. Невольно улыбался, когда происходящее на экране трогало его. Все же было какое-то волшебство в кинематографе, в том, что люди, собираясь вместе, создавали что-то удивительное. Он смотрел на знакомые, родные лица. Слушал собственный закадровый голос – ровный, спокойный. Наверное, дело было в том, что они с Арджуном писали звук глубокой ночью, и Майкл, читая свой текст, несколько раз засыпал, сидя на стуле и роняя распечатки на пол. Но со стороны было не сказать, что к тому моменту он не спал около суток.
Майкл то и дело косился на Зака, проверяя, не заснул ли тот. Но нет – Зак смотрел. Автоматически жевал попкорн, иногда останавливаясь, и смотрел очень внимательно. Досмотрел до самых титров. Майкл не стал выключать – музыка Эвана не заслуживала, чтобы ее так прерывали. Зак пристально смотрел в экран, будто читал титры, и молчал.
– Ну? – наконец не выдержал Майкл.
– Я думал, все будет хуже, – сказал Зак, откинувшись на спинку кресла. Отправил в рот еще горсть попкорна, задумчиво прожевал.
– И все? – спросил Майкл. – Больше ничего не скажешь?
Зак постучал пальцами по картонному ведерку, почесал бровь. Выражение лица у него было на удивление серьезным.
– С этим можно работать, – наконец сказал он. – Для первого опыта это неплохо. Что ты теперь хочешь сделать?
– Не знаю, – удивленно отозвался Майкл. – Показать людям, наверное. Пустить в кинотеатры.
– То есть, тебе его нужно продать.
– Да.
– Хочешь, чтобы я связался с Ларри?
– Нет, – Майкл поморщился. – Я же сказал, я не хочу с ним дальше работать.
Зак, нахмурившись, съел еще горсть.
– Ладно, – сказал он. – Ты ему ничего не должен, ваш контракт закончился еще год назад. Не удивлюсь, если он тебя уже не помнит.
Зак облизнул губы от соли, посмотрел на Майкла.
– Есть пара ребят, которые очень хотели бы с тобой поработать. Я шепну им, что у тебя есть готовый проект. Они возьмут тебя и купят твой фильм на сдачу. Но сначала засветись на фестивалях.
Майкл кивнул:
– Мы уже отправили заявки.
– Молодец, – кивнул Зак и растопырил пальцы, перечисляя: – Начни с Гринфеста в Сан-Франциско, потом поедешь на Аризону Андеграунд, потом Мунфест, Квир Сити, Глобал НонВайолент, Экофест, Инди Фест. Это все на сентябрь. На октябрь…
– Подожди. Квир Сити?.. Там же ЛГБТ-тематика, а у меня…
– А у тебя лесбийская пара с ребенком, – Зак кивнул на экран. – И ты называл героя асексуалом. Чем тебе не квир?
– Ну, на нем же не написано… – начал Майкл.
– А вот это – стереотипы, – сурово сказал Зак. – Ни на ком не написано. И не должно быть написано, люди должны иметь право быть теми, кто они есть, никому ничего не объясняя.
Майкл невольно раскрыл глаза. Уж от кого, но от Зака такой риторики он не ждал. Тот сменил строгий взгляд на снисходительный, дотянулся, потрепал Майкла по голове.
– Учиться тебе еще и учиться, – вздохнул он. – Запоминай, это будет ваш лозунг на всех фестивалях для педиков.
Майкл с облегчением выдохнул.
– Я чуть не подумал, что тебя кто-то подменил.
Зак пренебрежительно фыркнул.
– Насчет фестивалей, – сказал Майкл, – мы мало куда попадаем. У них дедлайны были весной, летом…
Зак покровительственно похлопал его по руке.
– Я послал заявки от твоего имени на все, – сказал он. – Еще зимой.
– Ты?.. Ты же меня отговаривал вообще это снимать!..
Зак пожал плечами.
– Да, я бы предпочел, чтобы ты снимался в крупных проектах, а не высасывал из пальца что-то свое, но я всегда думаю о будущем. Раз тебе так приспичило снять свой фильм – я твой агент, я работаю для тебя. Покатаешься по стране, поговоришь с людьми. Не вздумай обниматься! – строго сказал Зак, когда Майкл качнулся к нему. – Я это ненавижу.
– Ладно, – сказал Майкл, улыбаясь. – Хорошо. Так какой у нас план?
– Я пришлю тебе пару хороших сценариев от симпатичных ребят, – сказал Зак. – Прочти. Выбери, пока я буду шептать нужным людям на ушко, что ты думаешь, чем бы заняться. Я надеюсь, ты никому не говорил, что хочешь уйти от Ларри?
Майкл помотал головой.
– Вот и хорошо. Пусть они думают, что тебя нужно переманивать – пусть предложат хорошие условия, а мы посмотрим на них и пошевелим пальцами.
– Так ты считаешь, их заинтересует фильм? – Майкл кивнул на погасший экран.
– Больших денег на нем не сделать, – честно сказал Зак. – Но это хорошо повлияет на репутацию студии, которая его выпустит. Темы ты затронул хорошие.
Он помолчал, явно сомневаясь в чем-то, потом добавил:
– И затронул их на удивление грамотно. Для новичка. Так что – да. Их это заинтересу… Что ты так ухмыляешься? – резко спросил Зак.
– Ну, – протянул Майкл, улыбаясь, – я все-таки снял фильм о своем глубоком внутреннем мире. И он все-таки кому-то да интересен.
Зак пару мгновений смотрел на него с таким видом, будто готов был запустить попкорном ему в голову.
– Сукин ты сын, – наконец сказал он. – Хитрый, упрямый чертов сукин сын. Чтоб я еще когда-нибудь согласился работать с ирландцами! – возгласил Зак, уставившись в потолок. – Ты слышишь, Господи?.. Больше никогда!
Когда Майкл наведался в «Саншайн Серенити», ему сказали, что Уизли уехал. Но он оставил ему адрес, будто знал, что однажды Майкл спросит, где его найти.
Оказалось, он жил в Санта-Монике, в тихом зеленом районе, застроенном белыми виллами. Вдоль дороги поднимались старые каштаны и платаны, затеняя улицу. Белые почтовые ящики тянулись вдаль через равные промежутки, разбавленные мусорными контейнерами, выставленными к обочине. Не было слышно ни лая собак, ни голосов – только шум редких машин. Майкл подумал, что в такой тишине, наверное, жутковато живется – особенно по ночам. Того и гляди, из-под идеальных газонов начнут откапываться зомби и ломиться в дома.
Он оставил машину у края дороги, по извилистой каменной тропинке дошел до двери. Пологий подъем к порогу выглядел не новым – Уизли, видимо, жил здесь уже давно.
Майкл постучал в дверь. Пришлось ждать почти минуту, прежде чем она распахнулась. Уизли, придержав дверь рукой, чуть склонил голову набок, разглядывая Майкла. Он прошелся медленным взглядом от лица к ногам и обратно, заинтересованно дернул бровью.
– Привет? – спросил он.
В его глазах что-то странно поблескивало, будто искры в зрачках.
– Привет. Я Майкл, помнишь меня? Мы вместе были в рехабе.
– А, – удовлетворенно сказал тот и оглядел его с ног до головы еще раз. – Парень с китом.
– Ты теперь видишь? – улыбнулся Майкл.
– Мне заменили хрусталики, – пренебрежительно сказал Уизли, будто это была не его идея и он согласился на операцию под чьим-то давлением. – Да. Теперь вижу, – он скривил губы, будто возвращение зрения доставляло ему неудобство. – Зайдешь?
– Если не помешаю.
Уизли раздраженно фыркнул и откатился в сторону, пропуская его в дом. Подняв руки, снял с запястья резинку и перетянул волосы. Он был в серой хлопковой футболке и штанах цвета хаки. Под футболкой проступали бицепсы и грудные мыщцы, в широком вороте виднелись крепкие ключицы.
– Где пропадал? – спросил Уизли, укатываясь в глубину дома.
– Я снимал фильм, – сказал Майкл. – Та история про кита – я снял фильм.
Уизли обернулся через плечо.
– Ух ты, – равнодушно сказал он. – Поздравляю. Налить тебе что-нибудь?
– Нет, я в порядке. Спасибо.
Он укатился дальше, Майкл следовал за ним, шаря глазами вокруг. Дом был светлым, просторным и по-уютному обжитым. Стеклянные двери его задней части смотрели на зеленый газон двора, залитый солнцем. Желтый пол блестел гладким лаком, по стенам висели семейные фотографии в цветных пластиковых рамках. В гостиной лежал восточный ковер, диван был закидан подушками с африканскими принтами. Между огромными окнами стоял комод с фотографиями. Майкл никак не мог определить характер этого дома, понять, что за люди живут здесь. Ему казалось, Уизли не соответствует этому дому, хоть и ловко катается по нему, огибая мебель, и даже бар за стойкой, смотрящей в гостиную, переделан на удобную ему высоту. Это было странное ощущение, и Майкл все смотрел, пытаясь понять, что не так. Уизли налил себе тоника, щедро плеснул в него джина.
– Ты живешь один? – спросил Майкл.
– Сейчас да, – кратко ответил Уизли. Потом добавил: – Мне стало скучно сидеть в Малибу. Если хочешь спросить, как у меня дела, то у меня все хорошо. Ты точно не хочешь выпить?
– Нет, спасибо.
Уизли пожал плечами и отъехал от стойки, остановился посреди гостиной. Он не выглядел, как человек, у которого все хорошо – несмотря на уютный дом и милый район вокруг. Он выпил джина, выжидательно посмотрел на Майкла, прокручивая стакан на ладони. Будто его оторвали от какого-то занятия, и он ждал, чтобы Майкл сейчас выложил цель своего визита, чтобы Уизли мог побыстрее ему отказать и попросить уйти. Но Майкл молчал, Уизли тоже не спрашивал, зачем тот пришел. Молчание было странным. Недружелюбным.
– Я точно не помешал?
– Я ничем не занят, – резко сказал Уизли. Кинул быстрый взгляд на комод, заставленный фотографиями, опустил глаза.
– Это твои? – спросил Майкл, подходя ближе. Как он и ожидал, там был Уизли. На двух ногах, улыбчивый, веселый, коротко стриженый. Там, на фото, Уизли казался счастливым. И у него была короткая военная стрижка. И он был в камуфляже. С оружием, в обнимку с другими парнями в форме. На фотографиях мелькали одни и те же лица, а на фоне – пустыня, палатки, военная техника.
– Ты служил? – спросил Майкл, оглянувшись. – Где?
– В Йемене, – сказал тот.
– Не думал, что ты был военным.
– А кем, по-твоему, я был? – недовольно спросил Уизли. – Фотомоделью?
– Вообще я думал про музыканта, – признался Майкл.
Уизли пренебрежительно фыркнул.
– Нет. Это неинтересно. Я всегда хотел спасать мир.
Майкл снова повернулся к рамкам.
– Значит, это случилось там?..
– Да, – скупо сказал Уизли.
– Расскажи, кем ты был, – попросил Майкл.
Уизли громко вздохнул, выпил джина. Майкл ждал, что тот опять сейчас скажет «не лезь не в свое дело», но тот ответил:
– Я был в антитеррористическом отряде. Вел переговоры, учил техникам допроса на всех уровнях, помогал находить угрозу извне.
– Какую угрозу?
Уизли пожал плечами.
– Любую. Знаешь, люди не рождаются с навыками работы с агентурой. Я оценивал информаторов, свидетелей, искал чужих агентов. Контролировал психологическое состояние команды, их лояльность.
– Ты был психологом?
– Если тебе так проще – да, я был психологом.
– Ты этого не говорил, – сказал Майкл, неприятно удивленный такой новостью.
– А должен был?..
– Мы же общались! Ты не должен был предупредить, что что-то делаешь с моими мозгами?..
– Если бы ты был моим клиентом, а я был твоим психоаналитиком, – едко сказал Уизли, – конечно, ты был бы в курсе. Но мы были всего лишь приятелями, а тебе как приятелю я не хотел говорить о своем прошлом.
– Но ты же использовал на мне свои штуки!
– А ты использовал на мне свои, когда пытался прилепиться ко мне, как анемон к раку-отшельнику, – Уизли недовольно сложил губы скобкой. – Майкл, все люди используют друг на друге свои штуки.
– Но ты использовал свои намеренно!
– Да? И какое же у меня было намерение?..
– Не знаю, – признался Майкл после короткой паузы. – Но какое-то было же?
– Господи, ты так боишься за свои мозги, будто они у тебя из золота и каждый мечтает до них добраться. Ты сам меня выбрал – там было полно народу, с кем ты мог общаться, но ты выбрал меня! Это мне нужно спрашивать, какое у тебя было намерение, когда ты отчаянно пытался со мной дружить.
– Никакого! – сердито сказал Майкл. – Просто ты мне нравился.
– Ну прости, что в умении выстраивать социальные связи я умнее тебя, – язвительно сказал Уизли.
– Сказал человек, который обходится без друзей!
Уизли резко помрачнел, и Майкла вдруг осенило. Они погибли там. Или остались там. А он, человек, который мечтал спасать мир – вынужден жить здесь, прикованный к инвалидному креслу до конца своих дней. И пить, проклиная свою беспомощность. Жизнь вокруг продолжалась, а для него – замерла, потеряла смысл.
Майкл повернулся к фотографиям, скользнул взглядом по лицам, гадая, кто из этих смеющихся, загорелых ребят, вернулся домой в гробу. Одно лицо мелькало чаще других – парень со снайперской винтовкой. Широкоплечий, с кривой улыбкой из-за шрама вдоль челюсти. У него был прямой, почти высокомерный взгляд. На всех фотографиях он всегда был рядом с Уизли.
– А кто этот парень? – спросил Майкл, кивнув на фото. – Снайпер. Твой друг?
– Мой муж, – хмуро сказал Уизли.
Майкл помедлил, но все же спросил:
– Он не живет с тобой?..
– Нет.
Уизли поболтал джин в стакане, прежде чем допить, потом добавил:
– Предупреждая твой вопрос, где он. Я надеюсь, у тебя не мелькнуло мысли, что он меня бросил. Это не так. Он бы не бросил. Нашу машину расстреляли хуситы. Он не пережил того, что пережил я.
Майкл глубоко вздохнул, начал:
– Мне…
– Не сочувствуй, – резко перебил Уизли. – Мне это не нужно.
Так вот в чем было дело. Не в инвалидной коляске – не только в ней. В горе, от которого не убежать. Майкл вновь посмотрел на фото. Муж. Кажется, они были счастливы вместе. Они улыбались, как счастливые люди – даже на войне, даже среди горячих песков, среди смерти. Они были вдвоем – а потом все исчезло. И рыжий парень со смешным прозвищем остался один, жить дальше. Вот только как после этого жить? Как можно смотреть на солнечный свет, зная, что второй его больше не видит?..
– Мне очень жаль, – тихо сказал Майкл.
– Мне не нужно твое сочувствие, – ожесточенно сказал Уизли, вскинув на него блестящие глаза. – Мне не нужен совет, что мне делать и как мне жить дальше, мне не нужно знать, что жизнь продолжается, мне плевать, если ты тоже кого-то терял и знаешь, каково это! Так что избавь меня от своей эмпатии!..
– Акула откусила тебе не ноги, а голову, – сказал Майкл.
Уизли задрал бровь.
– Что?..
– Если ты не можешь без него жить – застрелись, – сказал Майкл. Уизли раскрыл глаза: такого он явно не ждал. – Застрелись или живи дальше. Как другие. Как все.
Уизли поджал губы, усмехнулся.
– Ты в своем уме – давать такие советы? Ты соображаешь, что говоришь?..
– Я знаю, каково терять тех, кого любишь, – сказал Майкл. – Или ты сдохнешь от горя – или выживешь. Выбирать приходится самому.
– Меня устраивает моя жизнь, – с вызовом сказал Уизли. – Я уже говорил – со мной все в порядке. Я не собираюсь украшать этот дом своими мозгами.
– А что ты собираешься? – спросил Майкл. – Спиваться, жить в рехабах, а в моменты просветления спасать жалких неудачников вроде меня?
– Может быть.
– Думаешь, он, – Майкл кивнул на фотографии, – тебя бы одобрил? Ему было бы приятно видеть, как ты медленно дохнешь?
– Он не увидит! – вдруг яростно крикнул Уизли, вцепившись в подлокотники и качнувшись вперед. – Он не сможет ни осудить, ни одобрить! Он не узнает! Его больше нет!
Он вдруг замолчал, у него покраснело лицо. Он стиснул зубы, стараясь сдержаться, прожигая Майкла бешеным взглядом – но не сумел. Уронил лицо в ладони с длинными пальцами, согнулся, уткнувшись в колени. Заплакал. Майкл подошел к нему, присел рядом, положил руку на вздрагивающую спину. Погладил по рыжей голове.
– Может, я хотел дружить с тобой не потому, что у меня такое беспросветное одиночество, – тихо сказал он. – А потому что оно у тебя. И я почувствовал.
Уизли тихо и зло всхлипывал, держа себя за лицо растопыренными пальцами, будто боялся, что оно сейчас отвалится.
– Ты не хотел ничего видеть, потому что знал, что больше не увидишь его, – продолжал Майкл, не убирая руки. – Зачем вообще что-то видеть, если его нет?.. Но ты-то остался. Живой, красивый. Умный. Может, ты еще кому-нибудь нужен? Может, кого-то еще нужно спасти. А ты сидишь и не знаешь.
– Убирайся, – прошептал Уизли.
– Приходи на премьеру, – сказал Майкл. – Ты помог мне создать фильм – посмотришь, что получилось. Я оставлю тебе два билета. Если захочешь, после показа надерешься за мой счет. Я даже с тобой выпью.
Уизли прерывисто вздохнул, вытер глаза, распрямился. Посмотрел на Майкла, моргая слипшимися ресницами. Лицо у него сейчас было недоверчивым, почти детским.
– Ты какой-то псих, Майкл, – хрипловато сказал он. – У тебя самая идиотская манера сочувствовать, какую я видел. Тебе не приходило в голову, что когда ты уйдешь, я и правда могу застрелиться?..
– Если ты так сделаешь, я буду скучать, – честно сказал Майкл. – Но ты сначала появись на премьере, ладно? А потом стреляйся.
– Ты думаешь, твой фильм что-то изменит? – возвращаясь к прежнему высокомерному скептицизму, спросил Уизли. Он вытер лицо ладонями, провел руками по волосам.
– Я не знаю, – признался Майкл. – Не думал об этом. Я просто хочу похвастаться, это мой первый фильм как режиссера. И я хочу поблагодарить тебя перед показом, так что будет удобно, если ты в этот момент будешь в зале.
Уизли негромко рассмеялся.
– Значит, ты думаешь лишь о себе? Не пытаешься окольным путем внушить мне мысль, что жизнь продолжается?
– Жизнь все равно продолжается, буду я тебе это внушать или нет, – сказал Майкл, поднимаясь на ноги. – Ну, ты подумай насчет премьеры. Я буду ждать.
И он положил на комод возле фотографий два билета.
Они собрались на фестиваль половиной команды. Арджун смог приехать, но Питер был занят на съемках. Бран и Дакота приехали, Сара и Томми вырваться не сумели. Винсент ответил на приглашение и прилетел. Сказал – что бы там ни было, пропустить такое событие он не имеет права.
– Кажется, я даже слегка волнуюсь, – признался Винсент, когда они курили у входа перед кинотеатром. – А ты – нет?
– Нет, – сказал Майкл. – Ну, может, совсем немного.
Он оглядывал головы в смутной надежде увидеть среди них Джеймса. Но Джеймса не было.
Когда Майкл писал ему о премьере, он чуть голову не сломал, как это так подать, чтобы Джеймс понял, что Майкл хотел бы его увидеть – и что это была бы встреча без намека на что-то большее. Или с намеком, но аккуратным. Ненавязчивым. Он пытался написать ему то так, то эдак – так и не смог, просто написал, что премьера. И поблагодарил за стихи. Джеймс наверняка знал, какое отношение они имели к фильму – не мог не знать. Если они продолжали общаться с Винсентом, тот наверняка рассказал.
Майкл оглядел головы еще раз. Джеймса не было. Но до них добрался другой гость – Уизли. Он едва не проехал на коляске мимо – Майклу пришлось окликнуть его, и он развернулся.
– Спасибо, что приехал, – благодарно сказал Майкл. – Я очень рад, что ты здесь.
Уизли снял темные очки, повертел их за дужку.
– Мне тут стало любопытно, – сказал он. – А благодарность в титрах у меня есть?
– Ты там первый, – твердо сказал Майкл. – Конечно.
Уизли опустил глаза, будто его это удивило и он старался скрыть замешательство.
– Ты представишь нас? – вполголоса спросил Винсент, наклонившись ближе к уху Майкла.
– Это Патрик, мы вместе были в рехабе. Патрик, это Винсент.
– Красивый акцент, – сказал Уизли, когда Винсент пожал ему руку. – Давно такого не слышал. Вы тоже из тех, чье имя указано в титрах?
– Кажется, да, – отозвался Винсент. – Хотя не могу быть уверенным, я не принимал участия в съемках.
– Ты принимал участие, не говори ерунды, – уверенно сказал Майкл. – Просто дистанционно.
Винсент поднял руки, отказываясь от спора.
– Так ты знаменитость, – сказал Уизли. – Посоветуешь что-нибудь не скучное с твоим участием?
– Даже не знаю, – растерялся Майкл.
– Я могу посоветовать, – охотно отозвался Винсент. – У него много хороших работ. Можно начать с экранизаций Шекспира – они талантливые.
– Гамлет? – с сарказмом спросил Уизли.
– Орсино, – поправил Винсент. – Хотя Лаэрт мне понравился больше, но начать лучше с «Двенадцатой ночи», там блестящий каст.
Уизли перестал улыбаться.
– Я давно не был в кино, – спокойно сказал он.
– Сейчас уже ничего не идет, – с сожалением сказал Винсент. – Но я очень советую найти хотя бы на дисках.
– А есть что-нибудь про войну? – насмешливо спросил Уизли.
– «Трус», – сказал Майкл. – Война между Севером и Югом.
Уизли кивнул, покрутил солнечные очки за дужку.
– Любопытно.
Сидя в темном зале, заполненном людьми, Майкл смотрел на экран и опять терял связь с тем, что создал. Ему казалось, он смотрит чужой фильм, не свой, не выученный наизусть за бесконечные дни монтажа. Это была история, которую снял не он, а что-то внутри него. Что-то огромное, требующее выхода, что-то, говорящее через него. Но не он сам.
Он смотрел на экран, скользя взглядом по лицам на экране, отрешившись от мыслей. Включился только на самой последней минуте.
Камера плавно отдалялась от темнеющего берега моря, его собственный голос за кадром читал стихи – ровно, почти монотонно. Со спокойной обреченностью.
Море все отдалялось, и наконец на краю пустого холодного пляжа показался валун, на котором сидел человек в гидрокостюме, с маской на коленях. Было уже темно, и только его черный силуэт вырисовывался на фоне воды.
Единственная роль, которую он сыграл в фильме – материализовавшийся рассказчик.
– Ничего нет. И нас нет, – сказал Майкл с экрана.
Тот погас, и на вспыхнувшей черноте огромного полотна проступили белые буквы: название фильма.
«НО КИТ ЕСТЬ»
