Текст книги "52 Гц (СИ)"
Автор книги: Макс Фальк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 49 страниц)
Глава 30
Гонка за «Оскаром» – почти что гонка за право занять президентское кресло, с той лишь разницей, что ты не можешь открыто заявить, что тебе нужны голоса. Ты тут не ради того, чтобы восемь с лишним тысяч человек выбрали тебя из других кандидатов: ты просто хочешь потрепаться об искусстве, кинематографе и пожать руки уважаемым людям. Ты вовсе не жаждешь, чтобы они вспомнили о тебе, заполняя бюллетень голосования. Не, ни в коем случае! Иногда ты просто случайно оказываешься рядом и думаешь – «хмм, а не заглянуть ли мне на коктейльную вечеринку к мистеру Смиту, чтобы выразить свое уважение к его прошлым работам и рассказать, какое неизгладимое впечатление они на тебя произвели»?
Оскаровские кампании Ларри всегда были агрессивными, и потому почти всегда были успешными. Иногда они бывали настолько агрессивными, что Академия вводила запреты: никаких прямых звонков членам Академии с настойчивыми советами посмотреть фильм и повторных звонков с вопросом, удалось ли найти на это время; никаких материальных подарков; никаких отсылок к их высказываниям в рекламных статьях, посвященных фильму.
Все это вело к тому, что симпатии академиков нужно было завоевывать лично. Быть везде, знакомиться с каждым, быть привлекательным, милым, харизматичным, легким, веселым, чтобы у каждого, кто слышит твое имя, сразу вспыхивала в мозгу лампочка «О, этот же тот парень, я его обожаю»!.. Майкл прекрасно понимал, почему Ларри решил сделать на него ставку: он знал, что Майкл вытянет. Он знал, что Майкл азартен.
Майкл приезжал на показ в Загородный дом, где доживали свой век престарелые звезды – ведь почти все они были членами Академии, и Ларри хотел быть уверен, что даже Альцгеймер не помешает им в нужный момент поставить галочку напротив фамилии Майкла. Если влиятельный академик отправлялся на рыбалку в глухомань вроде Милуоки, Ларри организовывал показ и там, в пыльном кинотеатре на сотню мест, и Майкл был там, а после показа радостно трепался с журналистами, даже если до этого не спал уже двадцать часов. Если кто-то обнаруживался с семьей на Гавайях, Майкл летел на Гавайи.
Он появлялся, как черт из табакерки, практически на каждом событии, которое могло быть хоть косвенно связано с темой фильма, и это не говоря о показах, совмещенных с коктейльными вечеринками, завтраками, ланчами, обедами, ужинами, не упоминая благотворительные вечера, утренние шоу, вечерние шоу, подкасты, интервью, селфи с фанатами, разговоры с журналистами, ответы на вопросы, которые задавали ему в сотый раз, и на которые он должен был отвечать с таким энтузиазмом, будто их задавали впервые.
Конечно, он был не один. Весь главный каст метался по стране с вечеринки на вечеринку, с одного приема на другой. Время летело стремительно, дни были расписаны по минутам, за Майклом гуськом ходили ассистенты, стилисты и помощники, чтобы он не дай Бог не перепутал, где ему надо появиться, и не появился в двух разных местах в одном и том же виде.
Каждое слово на публике было выверено заранее, чтобы производить максимальный эффект. Майкл рассказывал, как брал уроки верховой езды, танцев, как делал трюки – и это склоняло в его сторону сердца тех, кто когда-то в своих проектах делал то же самое. Питер говорил, как его роль оказала огромное влияние на его жизнь, стала для него глубоко личной, помогла раскрыть свой потенциал. Шене повторял, как тщательно он подбирал команду: не по звездности, не по известности, а исключительно из людей, способных полностью, искренне вовлечься в эту необычную историю. Джеймс рассказывал, как отношения его родителей, их мезальянс, вдохновил его на создание книги, и в какой степени эта история – попытка переосмыслить историю своего детства.
Врал, конечно же – но у него не было выбора. Ларри старался захватить максимум голосов, и, делая ставку на Майкла, он не забывал и о тех, кого Майклом не зацепить, но кого можно было достать сквозь сентиментальную ностальгию семейной истории. Чтобы в нужный момент, занеся руку над бюллетенем или приготовившись нажать кнопку мыши, чтобы поставить оценку, они вспомнили все это – и эмоции подсказали бы им нужный выбор. Нужный для Ларри, разумеется.
Майкл не успевал замечать, как дни мелькают перед глазами. Когда с утреннего телешоу он уезжал на радиостанцию, оттуда – на обед с членами Академии, оттуда – на интервью, а оттуда – на вечернее шоу, после которого можно было упасть в кровать и отрубиться до следующего утра – он считал такой день спокойным и не очень нагруженным. Нагруженным тот становился, когда после пяти-шести появлений на публике с заранее составленным и выверенным текстом ему приходилось садиться в самолет и лететь на вечеринку в другом городе, чтобы тусить там до двух-трех часов ночи, а в шесть подниматься и снова садиться на самолет. Спасал лишь кокаин – дважды в день, утром и вечером. Иначе было не продержаться.
Они все работали на износ. Они прокатывали «Баллингари» по всей стране, не останавливаясь. Если Майкл где-то и лелеял надежду, что у них с Джеймсом будет хотя бы немного времени друг на друга – он быстро понял, что об этом и речи не будет. Иногда они неделями не встречались: Джеймс подписывал книги на Западном побережье, Майкл появлялся на встрече ирландского сообщества на Восточном. Джеймс давал интервью телевидению в Чикаго, Майкл произносил речь на открытии памятника в Бостоне. Джеймс делал фотосессию для Vanity Fair, Майкл обсуждал вопросы дискриминации иммигрантов.
Парадоксально, но больше всего времени вместе они проводили на совместных интервью: под камерами, на вечерних шоу, сидя в соседних креслах и сдерживая нервический смех. Или когда рассредоточенный по городам каст нужно было собрать в одной точке, и всех селили в одном отеле, и тогда, чтобы встретиться, нужно было пройти всего несколько шагов по коридору. Поначалу Джеймс еще снимал кольцо при появлении Майкла, но потом Майкл предложил: не парься. Лучше вообще не снимать, чем случайно где-то оставить.
Иногда, когда Майкл сидел и курил, глядя из кресла на новый город за огромными окнами, Джеймс, одевшись, подходил и садился к нему на колено. Обнимал за шею, клал голову на плечо, и они молчали. Майкл не обманывал себя и не представлял, что Винсента не существует. Не воображал, что есть какая-то другая жизнь, кроме этой безумной гонки, в которой они могли быть лишь любовниками.
И они были ими – на бегу. Полчаса или двадцать минут, выкраивая время в гримерке телестудии, в машине по дороге в аэропорт, в кабинете чужого особняка, прямо у стола, чуть не смахивая на пол письменный прибор, скрюченными пальцами впиваясь в твердые плечи, выдыхая друг другу в рот запах виски, джина, шампанского, водки с мартини.
День рождения Майкла в конце декабря они отметили второпях, в отеле. У них было всего полчаса, потом Джеймса ждала автограф-сессия, Майкла – вечеринка, устроенная Ларри в его честь. Новый год они встретили порознь, вися на телефоне в разных часовых поясах.
Любой промах сейчас был бы фатален. Любая двусмысленно брошенная шутка была бы поднята конкурентами и с осуждением обсосана до палочки от Чупа-Чупса. Они прятались, как могли. Осторожничали до паранойи. Майкл не хотел никому ничего портить – ни ему, ни себе, ни фильму, ни Ларри – но тяжесть гонки сказывалась на нем, взвинчивая и разбалтывая нервы. Обнимаясь для фото с Питером, Миллиган, Коди, Шене, Ребеккой или даже Викторией, которая иногда с мылом влезала в компанию, чтобы «поддержать Майкла», он постоянно искал глазами Джеймса. Находил, брал за талию – и не выпускал. Он держался за него, будто лишь рядом с ним мог дышать. Он нашептывал ему идиотские шутки, чтобы поднять бодрость духа – Джеймс едва выдерживал график. Падая в отельную кровать, Майкл подгребал Джеймса к себе – а тот иногда успевал отрубиться раньше, чем Майкл успевал расстегнуть ему ширинку. Иногда они занимались сексом в полусне, льнули друг к другу, полумертвые от усталости – или просто лежали, обнявшись, дышали один другому в затылок. А иногда Майкл, всего на минутку закрыв глаза, вздрагивал от звонка будильника или стука в дверь – и с отвращением смотрел в белое, синее, голубое, серое утро, заливавшее окна.
В одно такое хмурое утро Майкла разбудил телефонный звонок. Он высвободил руку из-под головы Джеймса (тот не проснулся), нашарил на тумбочке телефон.
– Да, – невнятно выдохнул он в трубку, пытаясь расклеить глаза. Даже неяркий свет бил по ним, заставляя жмуриться, под сухими веками жгло и зудело от хронического недосыпа.
– Майкл, – сказал участливый голос Винсента. – Прости, я тебя разбудил? Не могу дозвониться до Джеймса – наверное, он выключил телефон.
– Э… да, – сказал Майкл, ошеломленно хлопая глазами. Он сел в постели, глянул на Джеймса, беспробудно спавшего рядом, глянул на его телефон – тот недвижимо лежал на тумбе с другой стороны кровати. – Да… наверное, – запоздало добавил он.
– Я решил предупредить заранее, сказать, что уже в аэропорту, беру такси. Буду в отеле через час. Ты сможешь ему передать?
Майкл смотрел на косматую голову Джеймса на соседней подушке, пытаясь проснуться. Протер глаза, кашлянул, чтобы прочистить горло.
– Э… да.
– Хорошо, – удовлетворенным голосом сказал Винсент. – Спасибо. С ним все в порядке? Он сейчас с тобой?
– Э… что? – спросил Майкл, пытаясь себя ущипнуть и не понимая, то ли это какой-то сюрреалистичный сон, то ли он бредит.
– Он сейчас с тобой? – повторил Винсент.
– Он спит, – сказал Майкл. – Он очень устал. Вчера.
– Я так и подумал, – успокаивающим тоном сказал Винсент. – Просто у него выключен телефон, я волновался, поэтому решил позвонить тебе.
– Почему мне? – заторможенно спросил Майкл. – Почему не Заку? Он у него все координирует.
Винсент издал тихий смешок.
– Знаешь, как говорят?.. Глупый муж не знает о любовнике, умный муж знает о любовнике, а мудрый муж знает телефон любовника.
– А откуда ты знаешь мой телефон?.. – чувствуя себя до странности тупым, спросил Майкл.
– Ты, наверное, тоже очень устал, – с сочувствием сказал Винсент. – Я один из продюсеров фильма, Майкл – конечно, я знаю твой телефон.
Майкл замолчал. Винсент подождал немного, потом спросил:
– Алло?
– Да, я… – ошеломленно отозвался Майкл. – Здесь. Ты в аэропорту?
– Беру такси, – отозвался Винсент.
– Это похоже на какой-то бред, – вполголоса сказал Майкл. – Ты звонишь мне вот так – и что, ты скажешь, что тебе это… нормально?
Винсент глубоко вздохнул в трубку.
– Майкл, я взрослый человек. У нас с Джеймсом нет секретов. Ты всегда был особенным в его жизни, ему просто нужно время. Вы сейчас очень плотно общаетесь, я все понимаю. Пожалуйста, передай ему, что я скоро буду.
– Хорошо, – повторил Майкл. – Я… могу его разбудить?.. – предположил он.
– Нет, не надо, пусть отдыхает, – тут же сказал Винсент. – Скажешь позже.
Майкл положил обратно погасший телефон – осторожно, будто тот мог взорваться у него в руках. Взъерошил волосы, моргая в одну точку.
– Кто тебе звонил?.. – сонным и хриплым голосом спросил Джеймс, поворачиваясь на спину.
Майкл посмотрел на него сверху вниз – на его лицо, бледное и осунувшееся, усталое после нескольких часов сна.
– Твой муж, – сказал он.
– Ха. Ха, – отозвался Джеймс, морщась. – Это тупо, Майкл.
– Это правда, – сказал тот, сам не веря в то, что говорит. – Он сказал, у тебя выключен телефон. Он не смог до тебя дозвониться.
– Какое сегодня число? – со стоном спросил Джеймс.
– Шестое января, – сказал Майкл, сверившись с телефоном. И вспомнил: – Завтра «Золотой Глобус»!.. А, вот почему он здесь. Он же твой «плюс один».
Джеймс растер лицо ладонями, уронил руки, уставился в потолок. Майкл наклонился, чтобы поцеловать его – но Джеймс закрылся локтем, отвернулся:
– Нет… нет. Мы не будем, Майкл. Он же почти здесь.
– По-моему, он не против.
– Я против! – уверенно сказал Джеймс, вдруг обретя голос, и глянул на Майкла внизу вверх. – Я не могу так цинично!.. Он прилетел ко мне, и я хочу побыть с ним. Пока он здесь… просто забудь обо мне.
Майкл недовольно фыркнул, спустил ноги на пол.
– Как будто расстояние что-то меняет.
– Меняет! – сказал Джеймс. – И очень многое.
Майкл пожал плечами.
– Он потом улетит, а ты останешься здесь, со мной.
– Да, он улетит, потому что он не может надолго оставить бизнес! Майкл, я прошу тебя – не делай ситуацию еще сложнее, чем она есть! Если бы я мог…
Он оборвал себя, на мгновение закрыл лицо руками. Потом продолжил, мучительно, будто через силу:
– Если бы я мог выбрать его, если бы я мог хотеть его – или не хотеть тебя – я бы сделал этот выбор сегодня, сейчас! И все бы решилось! Но я не могу. Он любит меня, я люблю его, он прекрасный, тонкий человек. Я никогда не изменял ему – до тебя! Ты не можешь себе представить, как меня это мучает. Как я противен себе за свою слабость. Поэтому, пожалуйста, просто уйди сейчас и не приближайся ко мне, пока он не уедет.
Джеймс поднял на него страдальческие глаза, покрасневшие от недостатка сна. Майклу хотелось сказать ему что-то резкое. Что-нибудь про него самого и его прекрасного, тонкого Винсента. Но в голову ничего не пришло, и он промолчал. Просто ушел, одевшись, молча закрыл за собой дверь.
До поры до времени им удавалось прятаться. Но в мире мобильных телефонов с камерами ты никогда не знаешь, с какого угла тебя сейчас снимают, особенно когда ты набираешь критическое число фанатов, особенно когда ты участвуешь в гонке на выживание, где за каждым твоим шагом следят не только те, кто в тебе лично заинтересован, но и те, кому хочется вытащить на свет какую-нибудь неприглядную историю из твоего прошлого.
Конечно, Академия прямо запрещала нападки на конкурентов. Конечно, этот запрет можно было обойти сотней различных способов. Фильм обвиняли в расизме, поскольку у Терренса был слуга индус. Его обвиняли в отсутствии репрезентации афроамериканцев, хотя какое отношение афроамериканцы имели к Ирландии девятнадцатого века, толком никто не мог объяснить. Снова зашуршали скандалом о романе Майкла и Питера, а потом всплыла настоящая бомба.
Это было случайное фото с какой-то чужой вечеринки. Там была спина Майкла, его лицо в полумраке, вполоборота – его узнаваемый профиль. И второй человек, различимый довольно смутно – слегка ниже ростом, определенно мужчина, прижавшийся к Майклу не вполне дружеским образом. И рука, обнимающая Майкла за талию – рука с татуировкой по запястью.
Джеймса определили быстро: татуировки были приметными, нашлось не одно фото со съемок «Баллингари» или с самой оскаровской кампании, где они были отчетливо видны. Майклу пришлось объясняться – непринужденно публично врать, что это было обыкновенное дружеское объятие, что они оба были слегка пьяны, а Джеймс просто оступился и схватился за Майкла, чтобы не упасть – обычное дело. Просто неудачный кадр в неудачный момент.
Но тут всплыли старые материалы – кто-то выкинул вырезку из новостной программы о «Глории Дэй», где Майкл и Джеймс вместе засветились в больнице, кто-то собрал десяток фотографий с благотворительного вечера «Эмнести Интернэшнл», где они появлялись, потом посыпались фото со съемок, фестивальные промо-ролики. Их собирали, сопоставляли, изучали под лупой взгляды, жесты, выражения лиц.
В поднятой шумихе кто-то вспомнил, что видел их в парке с собакой, в кафе, в казино, в ресторане. Кто-то начал рассуждать, не странно ли, что Джеймс, вдохновившись своими родителями, сделал парой Эрика и Терренса, а не Эрика и сестру Терренса, что было бы куда более логично, и не является ли эта история, на самом деле, учитывая удивительную похожесть по типажу Джеймса и Питера, на самом деле завуалированной историей Джеймса и Майкла? И чьи же это на самом деле инициалы, вокруг которых Майкл устраивает такую таинственность? Майклу вспомнили ляпнутое «мой любимый писатель», им обоим припомнили, что они «давно знакомы» и задались вопросом, при каких обстоятельствах они познакомились.
Обсуждения были горячими. Питер, невинная душа, сочувствующе вздыхал и предлагал Майклу не обращать на все это никакого внимания, ведь это просто высосанная из пальца чушь. Майкл кивал и говорил – да, чушь, конечно, происки конкурентов, бред.
Джеймсу пришлось, делая вид, что из него вытаскивают сокровенные творческие секреты, врать, что на самом деле их с Майклом связывают творческие планы, и что их встречи объясняются тем, что еще летом, вдохновившись фильмом, он задумал продолжение «Баллингари» и сейчас работает над ним, но деталей раскрывать не может.
Винсент, прилетая на очередное награждение, чтобы выполнить роль «+1» рядом с Джеймсом, охотно подтверждал, что все эти слухи ничего не стоят – они с Джеймсом давно вместе, они с Джеймсом счастливы в браке, Джеймс работает над новой книгой, а видеть в любой дружеской встрече сексуальный подтекст – скрытая гомофобия, и что реакция общества на этот фильм отчетливо демонстрирует, как сильны в в головах людей предрассудки: если мужчина не скрывает свою гомосексуальность, подразумевается, что он сексуально заинтересован в каждом мужчине, с которым общается.
Джеймс, стоя рядом с ним, натянуто улыбался. Им обоим было понятно, что Винсент старается сохранить хорошую мину при плохой игре и в первую очередь защищает от гнева толпы Джеймса. Если сейчас всплывет то, что происходит у них с Майклом, они не просто споткнутся на пути к «Оскару» – они могут вообще не добежать.
Даже Майклу от этого круглосуточного вранья было тошно. Но Джеймсу было тошнее. Он был вымотан, издерган, пристыжен. На публике он еще держался, но когда камеры исчезали, они с Майклом ссорились на каждом шагу, на пустом месте. Винсент подхватывал Джеймса в заботливые руки, и Майкл снова его ненавидел. Он так – не мог. Он сам был изможден и задерган, держался сам не зная на чем.
А Джеймсу, кажется, даже эти заботливые руки не приносили успокоения. Иногда, словно вспышка, он льнул к Майклу, чтобы спрятать в него лицо, торопливо трахался с ним, чтобы забыться – и сразу после они скандалили с полоборота, иногда даже не успев одеться, иногда даже в процессе, когда Майкл, схватив Джеймса за челюсть, удерживал его возле себя и яростно шептал ему на ухо, что не даст ему даже дернуться в сторону. Джеймс отвечал, не менее яростно, что ждет – не дождется, когда Майкл наконец «не даст».
От горечи этих слов Майкл заводился еще сильнее. Вот такой была его жизнь, и он сам с ней едва справлялся. Он смутно надеялся, что Джеймс, когда трезвость возвращалась к нему, все-таки понимал, почему Майкл не зовет разделить эту жизнь с ним.
Получив четыре Золотых Глобуса и несколько премий Британской киноакадемии, в том числе за «Лучший фильм» и «Лучшую мужскую роль», они рассчитывали, что на «Оскаре» будут в числе фаворитов. И когда объявили номинантов, Майкл совершенно не удивился: «Баллингари» упомянули пять раз.
Он надеялся, что получит передышку до награждения, ведь после объявления Академия запрещала студиям устраивать мероприятия, на которых номинанты встречались бы с академиками. Но Ларри находил способы обойти даже это. Он устраивал вечеринку для ирландского сообщества, на которую приглашал пару-тройку академиков, а для привлечения внимания прессы втискивал туда же пару звезд со своей студии, среди которых, совершенно естественно, оказывался Майкл с его ирландскими корнями. И не менее естественно там же оказывался Джеймс, чтобы бесплатно передать ирландскому сообществу пару экземпляров своей книги об Ирландии. Чуть менее естественно там оказывался Питер, который не имел никакой связи с Ирландией, но когда Ларри упрекали в этом, он отвечал – простите, это было мероприятие для прессы, а чтобы пресса соизволила явиться, я был вынужден дать им кого-то из знаменитостей.
На вечеринке Майкл уже не сдерживал себя в выборе стимуляторов, старался только не слишком активно мешать алкоголь с кокаином. Награды не радовали, грядущий «Оскар» – тем более. Он мечтал о времени, когда все это кончится. Ему было одновременно так плохо и так хорошо, среди знакомых и незнакомых лиц, что он сам уже не знал – каково ему. Он обжимался с Викторией, позируя для фотографий, держал лицо, поглядывал туда, где поодаль, на диванчике, почти весь вечер сидели две одинаково молчаливые пары: Питер со своей девушкой и Винсент с Джеймсом.
Никто не ждал, что Питер и Шарлотта появятся вместе. Самые упертые поклонники до сих пор ждали, что на вечеринке Майкл обязательно признается в любви к Питеру и как минимум порвет помолвку с Викторией. Другие были уверены, что Питер придет с другим парнем, раз уж Майкл так мерзко повел себя, соблазнив бедного мальчика, а потом уверяя всех, что ничего не делал. Но Питер пришел с Шарлоттой. Она была симпатичной, длинноногой, а на каблуках так даже повыше Питера. Они сидели, держась за руки, едва обмениваясь парой слов друг с другом. Помирились или нет? Или и до нее дотянулись руки «Нью Ривер», заставили изобразить возобновление чувств там, где его и быть не могло?
Винсент и Джеймс, наоборот, были заняты разговором. Сидели, склонив головы друг к другу, чтобы общий гам не мешал слышать друг друга. Если Питер с Шарлоттой выглядели поссорившейся влюбленной парочкой, то эти двое были просто картинкой семейной пары. И, как бы Майклу ни хотелось увидеть в них что-то слащавое, приторное, неприятное – не получалось. Его Джаймс сидел и болтал со своим мужем, ни на секунду не переставая быть ни его Джаймсом, ни чужим мужем. Наверное, что-то похожее постоянно чувствовал Винсент, когда в их разговорах раз за разом мелькало имя Майкла.
У него мелькнула шальная мысль проверить терпимость Винсента на разрыв. Он втиснул Викторию в компанию каких-то девчонок, под обстрел фотографов, упал на диванчик рядом с Джеймсом, притиснув его к Винсенту. Джеймс отодвинулся, плотнее прижался к мужу.
– Надо поговорить! Отойдем? – позвал Майкл, почти не скрываясь.
Джеймс помотал головой, прильнув к плечу Винсента. Схватил свой бокал со столика перед ними. Винсент ладонью поманил Майкла к себе, тот наклонился, отчасти из любопытства, отчасти просто от желания притиснуться ближе к Джеймсу.
– Ему нельзя много пить! – громко сказал Винсент, перекрывая музыку. Забрал у Джеймса бокал, передал Майклу. – Присматривай за этим, ладно?
Майкл шатнулся назад. Винсент, очевидно, решил, что это знак согласия, что его роль заботливого мужа выполнена, и коротко улыбнулся вдогонку.
Время летело вихрем.
На красной оскаровской дорожке Майкл чувствовал себя марафонцем, который бежал почти четыре месяца, не останавливаясь. Это была радость, но радости он не чувствовал. Он чувствовал, как закладывает уши от криков толпы и как болят глаза от слепящих огней и вспышек. Он чувствовал отупение. Виктория рядом сияла: ее главной проблемой было Оскаровское платье, и она, перебрав предложения всех дизайнеров, за неделю до награждения вспомнила про Нтомбе и умолила ее приехать. Та сшила платье за пять дней, последние швы делала уже на самой Виктории, за пару часов до красной дорожки.
Приглушенный свет зала показался Майклу блаженством. Приятнее всего ему думалось о том, что «Неверлэнд» не будет номинирован ни на что настолько же значительное: любой промо-тур по сравнению с этим адом был бы просто приятным круизом.
Он думал о том, что много лет уже толком не останавливался. Так, чтобы просто жить, ничего не преодолевая. Заниматься хобби, какой-то приятной рутиной. Гулять по приятным местам. Он смотрел на сцену, пропуская мимо ушей шутки ведущих, реагируя только на знакомые имена – и пропустил в своем оцепенении тот момент, когда статуэтка за лучшую мужскую роль ушла другому. Питер сочувственно сжал его руку, кто-то рядом даже обнял – а Майкл вместо разочарования чувствовал облегчение. Не потому, что он собрал достаточно других наград, не потому, что номинация – это тоже престижно. А потому, что устал от этого безумного темпа жизни и думал, что вряд ли в ближайшие годы ввяжется во что-то подобное.
Фильм получил три статуэтки. За лучшую женскую роль второго плана. За костюмы. И – за сценарий.
«Оскара» получил Джеймс, который был, кажется, изумлен больше всех. Он протиснулся мимо Майкла, пробираясь к проходу, тот успел только шепнуть «Поздравляю!». Джеймс забрался на сцену, радостный, но больше всего – удивленный. Майкл смотрел на него, затаив дыхание. Уставший, измученный, но какой же красивый. Эта статуэтка была заслуженной. Он вложил в историю всю свою боль, всю свою жизнь, написал ее собственной кровью – и вот за этот успех Майкл радовался куда сильнее, чем за любой другой. Джеймс заслуживал этого признания, он заслуживал быть видимым. Ярким. Он заслуживал быть тем, на кого смотрят – тем, на кого Майкл хотел бы смотреть из зрительного зала.
И Майкл смотрел.
– Я хочу поблагодарить всю команду, рядом с которой я был счастлив провести этот год, – сказал Джеймс. – Всех людей, которые вдохновляли и продолжают вдохновлять меня своим терпением, трудолюбием и упрямством. И отдельно – одного человека, который, я уверен, однажды обязательно окажется на этой сцене. Человека, который восхищает меня своей скромностью и своим талантом. Он сумел воплотить собой все, что я даже не мог представить, открыть для меня самого глубину, которую без него я не смог бы увидеть. Питер Лейни, – Джеймс взмахнул рукой, и Питер, вспыхнув, встал, чтобы ответить поклоном на апплодисменты. И Майкл апплодировал вместе со всеми, считая, что это совершенно заслуженно.
– И, конечно, – улыбаясь, продолжал Джеймс, – я от всего сердца хочу поблагодарить своего мужа за всю его любовь и поддержку. С момента нашей первой встречи и до сегодняшнего дня.
Майк улыбался, стараясь, чтобы выглядело не слишком кисло. «Любовь и поддержку», видимо, Джеймс мог получать лишь из рук Винсента. А у него, Майкла, руки, наверное, были как-то не так устроены, что из них все вываливалось.
– Надо поговорить, – шепнул он Джеймсу, когда тот пробирался по ряду мимо него к своему месту рядом с растроганным мужем.
– Потом, – шепнул Джеймс.
«Потом» им удалось поговорить далеко не сразу. Джеймс не поехал на вечеринку после награждения, а Майклу деваться было некуда – он был обязан провести эту ночь на виду. Опустошение было таким сильным, что теперь он не знал, куда себя деть, а особенно – как перестать хотеть видеться с Джеймсом. Ему казалось, его жизнь катится под откос, а он обреченно стоит, смотрит на это и ничего не может здесь изменить.
«Надо поговорить», – написал он Джеймсу, возвращаясь домой под утро, в такси по розовым рассветным улицам. Чертыхнувшись, вспомнил, что час слишком ранний и Джеймс наверняка спит. Отправил вдогонку: «Прости, если разбудил».
Но Джеймс ответил быстро – сказал, что приедет к нему домой, попрощаться с Бобби перед отлетом.
«Один?» – спросил Майкл.
«Да».
Джеймс приехал умытый, невыспавшийся, кудрявый. Майкл потянулся обнять, но Джеймс отступил от него, подняв плечи.
– Детка?.. – спросил Майкл. Меньше всего ему хотелось сейчас снова ссорится, но тревожный холодок пробрался ему в грудь, предвестник чего-то ужасного и неотвратимого.
– Я больше не хочу ему изменять, – негромко сказал Джеймс.
Сердце упало, забилось где-то в животе.
– Нет, не начинай, я это уже слышал.
– Я больше так не могу, Майкл, – сказал Джеймс, поднимая взгляд. – Я не могу.
– Слушай, – Майкл выставил руки вперед, защищаясь, – погоди решать. Давай поговорим. Ты устал, мы оба вымотались…
– Да, – Джеймс кивнул. – Да, мы оба вымотались. Я увидел твою жизнь. Твою настоящую жизнь. Это то, чего я никогда себе не хотел. Ты стремился к славе, она – твоя. Мне тяжело под таким обстрелом. Я этого не хочу.
Он глубоко вздохнул, прошел мимо Майкла в гостиную. Бобби подбежал к нему, радуясь, завилял хвостом. Джеймс сел на диван, обнял пса, погладил.
– Я чувствую себя таким пустым, – сказал он. – Я никогда не смогу жить так. И продолжать разрываться между вами – мучительно. Я вздрагиваю от его звонков, я каждый раз боюсь, что он скажет, что больше не хочет меня видеть. Я боюсь этого так сильно, что мне трудно с ним говорить. Пойми, Майкл… С тобой хорошо. С тобой весело, ты интересный, талантливый. Я восхищаюсь тобой. Но мне нужна спокойная жизнь. Не такая.
Майкл чувствовал ужас, понимая, что Джеймс ускользает. Отчаянное положение требовало отчаянных мер.
– Уходи от него, – решительно сказал он. – Иди ко мне. Живи со мной.
– Куда я уйду?.. – с похожим отчаянием спросил Джеймс. – Вот сюда? В эту жизнь, которая меня убивает? Я не смогу. И Винсент любит меня.
– А ты его – нет! – бросил Майкл.
– Неправда.
– Правда!.. Ты бегаешь от него ко мне! Может, тебе с ним и хорошо, уютно, спокойно. Но ты его не любишь. Он тебе не нужен.
Джеймс шумно втянул носом воздух, у него заблестели глаза.
– Ты не можешь себе представить, – сказал он аккуратным голосом человека, который сдерживает слезы, – как мне омерзительно то, что я делаю. Что я мечусь между вами и не могу остановиться. А он терпит это. Мы больше не обсуждаем, что происходит, и это молчание убивает меня. Я знаю, что он делает это ради того, чтобы я выбрал… А я не могу. Не могу выбрать. Это неправда, что я не люблю его, – Джеймс резко встряхнул головой. – Люблю. Просто не так, как тебя. Я бы хотел!.. Хотел бы любить его иначе. Он очень близкий мне человек, я чувствую к нему благодарность, нежность, привязанность, все эти чудесные чувства – все, кроме страсти. Любить его было бы проще! Он бы принял, он бы оценил. Он подходит мне, как никто другой, у него есть только один, единственный недостаток. Он – не ты. Но я могу на него положиться. Я знаю, что в любой момент, стоит мне позвать – он бросит все и приедет куда угодно. Он простит мне даже тебя. И это меня ужасает, потому что чем дольше он прощает меня – тем все становится хуже. Он не заслуживает этого. Я никогда не видел от него ничего, кроме добра, заботы, поддержки – и я не могу заставлять его мучаться из-за своих метаний. Мне было бы проще, если бы он возразил мне, если бы сказал, что я должен остановиться, если бы – просто – стукнул по столу кулаком и приказал мне перестать встречаться с тобой. Но он не делает этого. Он молчит. И если это протянется дольше – я боюсь, я начну презирать его, и тогда потеряю единственного человека, который у меня есть.
Джеймс глубоко вздохнул, поднял взгляд.
– Он не может все это прекратить. И я не могу. Видимо, ты сильнее нас обоих. Отпусти меня, Майкл, – попросил он. Губы у него почти не дрожали. – Дай мне уйти. Пожалуйста.
– Нет, – зло сказал Майкл. – Нет! Не проси. Я не пущу тебя, ты мой. Ты должен быть моим, быть со мной.
– Быть с тобой?.. – воскликнул Джеймс. – Как? Как сейчас?.. Прятаться по отелям, чтобы никто не заметил? Вечно дрожать и оглядываться, делить тебя с твоими… – он резко вдохнул, выдохнул: – бабами?.. Хочешь, чтобы все это у меня перед глазами было? Я не хочу такую жизнь, Майкл!
