Текст книги "52 Гц (СИ)"

Автор книги: Макс Фальк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 49 страниц)

– Я все понимаю – почему Терренс так привязался к Эрику, что он чувствует. Но это в теории. Я не понимаю, как это выразить. У себя в голове я все слышу – интонации, жесты, даже мимику. Но повторить не могу, – признался Питер.

Они сидели под каменной тюремной стеной. Рабочие разбирали помост и виселицу, где только что отсняли сцену казни. Майкл, еще не переодевшись, в распахнутой рубахе и грязных штанах, босиком, сидел на раскладном стуле, вытянув скрещенные ноги, и вынимал из волос соломинки. Питер маялся рядом, прикладываясь к баночке колы. Неверное мартовское солнце светило ему в глаза, и он щурился, отворачиваясь.

– А что тебе мешает? – спросил Майкл. – Смущает что-нибудь?

– Мне все время кажется, что Терренс должен быть мягче, – сказал Питер. – Как-то иначе вести себя. Быть понимающим. Он ведь образованный человек, он гуманист. Он хочет помогать людям. Куда это исчезает, когда он сталкивается с Эриком?.. Если ему нравится Эрик, он увлечен им, что мешает ему действовать терпеливо, вызвать симпатию?.. Почему его так швыряет? Он мог бы завоевать его доверие, если бы проявил больше такта и понимания.

– Пошли от обратного, – предложил Майкл и сунул соломинку в зубы. – Он действует нетерпеливо. Почему? Что мешает ему быть спокойным?

– Я не знаю! – огорченно воскликнул Питер. – Он ведь видит, в каком положении живут эти люди, он должен быть гуманнее!..

Майкл покачал головой. Должен!.. Какое там «должен», если ты влюблен до дрожи и подгибающихся коленок?.. Какая там гуманность, если ты не знаешь – то ли ты хочешь зарядить в рожу этому козлу, то ли прижать к себе и расцеловать?.. И то и то мучает тебя одинаково, и тебя разрывает напополам, как бумажную куклу.

Рядом с Шене, как обычно, тусил Джеймс. Они отсматривали съемку, тыкали руками в мониторы, явно бурно соглашаясь друг с другом. На Джеймсе постоянно останавливался взгляд. С ним рядом вообще было… хорошо. Особенно когда после долгого дня группа собиралась в баре отеля, и Джеймс с одного конца стойки что-то оживленно рассказывал, жестикулируя и вскидывая брови, а Майкл смотрел на него с другого края, подперев голову рукой – смотрел, как шевелятся его губы, как оживает мимика. Он специально садился подальше, чтобы ничего не слышать, выставлял между ними плотный заслон из людей, а в голове крутилось – ты знал, ты знал, что у Медичи был жираф?..

– Джаймс! – крикнул он, и тот вздрогнул, обернулся. Майкл махнул рукой, мол, подойди, вопрос есть.

Джеймс кивнул режиссеру, извиняясь, и подошел ближе. У него в глазах еще не угас рабочий энтузиазм, он оглядел Питера, схватил его за плечи и на мгновение прижал к себе.

– Что вы тут обсуждаете?.. – спросил он.

– Вот скажи нам, как автор, – сказал Майкл, потирая пальцы босых ног друг о друга, – Терренс Эксфорт должен быть способен на сильные чувства, да? Но как это сочетается с тем, что он такой мягкий?

– Он не мягкий, – с улыбкой заметил Джеймс. – Он вежливый. Просто некоторые ирландцы путают вежливость и сдержанность с бесхребетностью.

Майкл, который только что, наклонившись, достал сигарету из лежащей на земле пачки, с возмущенным непониманием уставился на Джеймса.

– А я бы так не сказал. Может, бесхребетность – сильное слово, но он точно не… – Майкл взмахнул в воздухе сигаретой, подыскивая нужное слово, – не бунтарь. По натуре. Ты же помнишь, почему его выслали из Лондона?.. – он глянул на Питера.

– Про него пошли слухи, – кивнул тот. – Про его сомнительные связи.

– Точно, – Майкл ткнул сигаретой в его сторону. – И чтобы уберечь наследника от позора, отец отправил его куда подальше. В Ирландию. Еще и повод подвернулся с продажей поместья, так что Терренс даже спорить не стал – собрал вещи и смотался, куда сказали.

Майкл остановился, чтобы прикурить. Что-то начало жечь ему щеки – наверное, солнце припекало сильнее обычного. Питер с сомнением переводил взгляд с одного на другого. Майкл яростно щелкал колесиком зажигалки, но повлажневший палец только прокручивал его, не высекая искру.

– А может такое быть, что Терренс воспринимал Эрика, как временное увлечение? – с надеждой спросил Питер. – Он же знает свои склонности, может быть, он думал, что это просто флирт, средство развеять скуку?..

– Нет, что ты, – живо ответил Джеймс. – Сначала Терренс даже не представлял, что у них может быть что-то общее. Ведь Эрик ирландец, он с первой же встречи вел себя непозволительно грубо. А Терренс всегда предпочитал мужчин своего круга, таких же, как он сам. С первого взгляда Эрик ему совершенно не понравился! И лишь когда Терренс узнал его лучше, он начал тянуться к нему. Он был изумлен и заворожен его видением порядка вещей, ходом мыслей, его манерой держаться. Под этой грубостью он начал замечать нечто другое. Он словно увидел другую сторону монеты. Цельность, прямоту… искренность, – добавил Джеймс тихим тоном.

Майкл сдержал желание фыркнуть. Ему немедленно захотелось поспорить, но он даже не мог найти, на что именно он хочет возразить. Джеймс говорил все верно, но в его словах словно крылось что-то другое, какой-то намек, и этот намек Майклу совершенно не нравился.

Питер нервным жестом убрал волосы от лица, засмеялся негромко, скрывая смущение.

– На самом деле – я знаю, – сказал он. – Есть одна деталь, которая мне все портит. Майкл, он – столько сделал для меня, мне ужасно неловко, что ему приходится тратить на меня столько времени…

– Эй, – окликнул Майкл. – Мы же говорили об этом. Это трудная роль. Не трать время на все эти церемонии. Мы работаем вместе – и будем работать, пока все не получится идеально.

– Знаете, что, – весело сказал Питер, переводя взгляд с одного на другого. – Вот что. На месте Терренса я бежал бы от такого человека, не оглядываясь, до самого Лондона. Потому что он до чертиков меня пугает!

– Верно, – кивнул Джеймс. – Но именно то, что тебя пугает в Эрике – тебя же к нему и влечет. Вся эта сила, дикость, прямолинейность. Это умение ломиться напролом, эта страсть. В Эрике очень много страсти, он контрастный, почти черно-белый. Его мир – черно-белый.

Майкл наконец справился с зажигалкой, она выбросила длинный язычок пламени, Майкл инстинктивно шатнулся назад. Потом прикурил.

– Я бы никому не пожелал оказаться на его пути, – сказал Питер. – Это же атомный ледокол какой-то. С ракетной установкой. Он просто уничтожает все, что его не устраивает – и идет дальше. Я отлично понимаю, почему отец Донован выбрал именно Эрика. Это масштабно.

– Правильно, – сказал Джеймс, коротко глянув на Майкла. – Но представь, если этот человек так пугает тебя – как он пугает других?.. Каково это – когда он, летя вперед, раскалывает мир пополам, а ты находишься в единственном тихом и безопасном месте – у него за спиной?.. Потому что он защищает тебя, верит тебе. Ради своей цели он рискнет чем угодно, как бы оно ни было ему дорого… И в первую очередь он рискнет собой. Потому что он не умеет иначе, – тихо сказал Джеймс. – Он умеет лететь вперед, но управлять полетом, тормозить – нет.

Майкл, заслушавшись, приоткрыл рот. Ему казалось, Джеймс говорит сейчас не о книге и не о фильме, а о чем-то совершенно другом – и он очень не хотел догадываться, о чем именно.

– Но ты, – тихо продолжил Джеймс, – ты, кого он пустил себе за спину – ты можешь помочь ему. Направить его. Он несовершенен по сравнению с тобой, но он прекрасен, как дикий штормовой шквал.

– И прекрасно может ебнуть тебя головой о скалы, – пробурчал Майкл себе под нос, сам не зная, зачем.

– Ты должен найти слова, которые его укротят, – продолжал Джеймс, будто не слышал. – Ты – заклинатель шторма, но ты должен быть в самом его сердце, чтобы справиться с ним. Не бояться, когда он подхватит тебя и унесет. Главное – верить, что он не причинит тебе зла. Намеренно – не причинит, – добавил он.

Питер смотрел на Джеймса, не отводя глаз.

– Несовершенен?.. – повторил он. – Но так же нельзя говорить, это… это неправильно. Терренс не может думать, что Эрик несовершенен по сравнению с ним!

– Мы говорим о людях середины девятнадцатого века, – напомнил Джеймс. – Здесь неприменима современная политкорректность. Англичанин не мог воспринимать ирландца равным себе. Между ними – пропасть. И именно ее они и стараются преодолеть. Их стремление друг к другу – это «прыжок веры».

– Да, я… я об этом не думал, – признался Питер. Он выглядел слегка оглушенным.

– Вся эта история, – сказал Джеймс, – с момента их первой встречи движется к одной-единственной сцене. Там, где Терренс, зная, что его ждет, зная, каковы будут последствия – жертвует всем, что у него есть…

– Ради спасения Эрика, – вдохновенно закончил за него Питер, но Джеймс покачал головой.

– Нет. Не ради него. Совсем нет. Терренс гуманист, он в чем-то наивен и идеалистичен, он жаждет видеть мир лучше, чем он есть. Но в тот момент, когда он делает свой последний выбор – он думает не о себе, не об Эрике, не о том, что он к нему чувствует – об этом он будет думать потом. Он знает, что своим решением рушит всю свою жизнь. Он думает о той единственной цели, к которой Эрик стремится. Он делает это ради того, во что Эрик верит.

Майклу захотелось спрятать лицо в руках. Он сдержался лишь потому, что опустил глаза в землю. Ему показалось, это уже не солнце грело ему лицо, а направленный на него софит обжигал кожу до мяса. Ссутулившись, он поднял голову, посмотрел на Джеймса снизу вверх. Питер, явно слегка оглушенный, рассеянно смотрел по сторонам. Джеймс нервным жестом засучил до локтей рукава свитшота. Руки были в татуировках – обе, от запястий и выше, сплошь забиты узорами. Майкл зацепился взглядом за рисунок на левой – там, на тыльной стороне, были темные волны, пузырьки воздуха и длинная, хорошо узнаваемая морда кита.

Почему кита?.. – удивился Майкл, цепляясь за эту мысль, лишь бы не возвращаться к вороху других, горьких, полных раскаяния и сожалений. – Зачем – кита?..

Джеймс заметил его взгляд, опустил рукава обратно, скрывая рисунки.

– Подумай об этом, – сказал он, тряхнул Питера за плечо.

– Я подумаю, – ответил тот, заторможенный, словно лунатик.

Майкл встал, бросил сигарету в траву.

– Мне нужно переодеться, – сказал он.

И позорно сбежал. Находиться рядом с Джеймсом вдруг стало просто невыносимо.

Глава 13

Майкл впервые работал с дублером настолько плотно. Прежние фильмы не требовали столько трюков, но тут был весь букет, будто его собирали нарочно: и драки, и лошади, и рискованные прыжки и падения. Майкл рвался делать все сам, но режиссер упирался, и самые опасные дубли делал Шеймус.

Майкл по этому поводу был в крайне смешанных чувствах. Он не мог не ставить себя на его место и понимал, что каждая отобранная у Шеймуса сцена была не просто отнятым рабочим днем, но чем-то большим. Будь он сам на месте Шеймуса, он бы себя за такое просто возненавидел. Но тот, кажется, вообще не думал о славе – он думал лишь о том, чтобы как следует сделать свою работу, и если Майкл продавливал режиссера и сам участвовал в драке – Шеймус всегда был рядом, подсказывал, что и как лучше сделать, подбадривал, увлеченно помогал отрепетировать сценографию. Его словно не волновало, сколько раз он появится на экране. Майкл чувствовал благодарность – и вину. Поэтому старался провести с ним побольше времени просто по-человечески.

Они все решили с Питером, тот больше не приставал к нему с разговорами, предпочитая валандаться вместе с Джеймсом. Они блуждали по площадке туда-сюда чуть ли не под ручку. Джеймс что-то рассказывал, Питер слушал, даже можно было сказать – внимал.

Майкл смотрел на них, отмечая, как они одновременно и похожи, и нет. Невольно искал в Питере отстраненным взглядом черты того Джеймса, которого помнил, лелеял в памяти. Видел, находил, но картинка рябила, двоилась. Он щурил глаза, глядя сквозь ресницы на Питера, чтобы нечеткий силуэт легче было подогнать под образ из воспоминаний, но ничего не выходило. Тот, прежний Джеймс, с романтическими локонами у лица и мягкой улыбкой, теперь был призраком. Его нельзя было встретить еще раз. Его не было в Питере. Его и в нынешнем Джеймсе-то не было.

Тот мальчик умер от горя.

Из-за него.

А нового Джеймса Майкл не знал. И, наверное, это была единственно верная идея – отпустить все и не начинать заново. Джеймс, как всегда, был мудрее. Всегда был.

Майкл смотрел на этих двоих, курил, выдувая дым в сторону от Шеймуса. Тот сидел рядом, смотрел на суету на площадке перед подготовкой очередной сцены. Они оба были уже готовы к съемкам – в одинаковых костюмах, в одинаковых париках. Ждали начала.

– А тебе нравится фильм? – спросил Майкл, пальцем сняв с языка крошку табака.

Шеймус, скрестив руки на груди, пожал плечами.

– Я считаю, Англия опять легко отделалась, – он кивнул на Питера. – но я другого и не ждал. А вообще – да. Да, нравится. Хоть на экране увижу, как ирландец нагнет брита и выдерет в жопу, чтоб тот пищал.

Майкл с улыбкой покосился на него, решив, что это обыкновенная непристойная шутка, но Шеймус не улыбался. И, кажется, не шутил.

– Но не все англичане тогда были уродами, – возразил Майкл. – Что тогда, что сейчас. Тут нет черного и белого…

Шеймус посмотрел на него краем глаза, снова уставился на Питера.

– И кому от этого было легче? – спросил Шеймус.

– Спасенным людям. Тем, кому они помогали.

– Теория малых дел не работает, если воюешь с правительством, – сказал Шеймус. – Вместо того, чтобы окапываться в поместье и спасать сто человек, ему нужно было вернуться в Лондон и кричать там на улицах о том, что происходит. Если уж он вообще хотел кого-то спасти, не надо было размениваться на сотни жизней, пока умирали сотни тысяч.

– Так ты считаешь, что отец Донован был прав? – спросил Майкл, с интересом глядя на Шеймуса. Ему самому патриотизм Эрика казался слегка умозрительным – и он уцепился за возможность поговорить с тем, кто искренне верил в идеи главного антагониста.

– Конечно, прав, – убежденно сказал Шеймус. – И если бы этот, – он взмахом руки указал на Питера, – не задурил МакТиру голову, у них бы все получилось.

– Но какой ценой? – почти автоматически спросил Майкл.

Шеймус повернулся, посмотрел на него.

– Какой ценой? – повторил он. – А какая цена должна быть у свободы? Какая, по-твоему – не слишком высокая?

Майкл не сразу нашел, что ответить. Нахмурился. Он должен был знать этот ответ, но не знал. И Эрик не знал. Его цена была – собственная жизнь, но что, если этого мало?

Шеймус покачал головой, отвернулся, снова глядя на Джеймса.

– Это наивная история. Такую и Дисней бы снял. Добренький брит приходит и спасает Ирландию, только самый краешек шелковой туфельки замарав в дерьмеце.

Майкл уже хотел начать возражать – но остановился. В голосе Шеймуса было что-то такое, что ему расхотелось спорить.

– Мирные протесты никогда не работали, только тянули время, – сказал Шеймус. – Мой отец был в ИРА. Я горжусь им, всегда буду гордиться. Он умер в тюрьме, и мы праздновали его смерть, потому что он был героем. Он был одним из тех, кто заставил Англию нас услышать. Теперь все говорят, что это был терроризм… А вот это, – Шеймус опять кивнул на Джеймса и Питера, – эта история, тот Голод – это был не терроризм? Вывозить зерно и мясо из страны, которая умирала? Держать корабли с присланной помощью на рейде и не впускать в порт, потому что если сама королева Виктория пожертвовала голодающим две тысячи фунтов, никто не имеет права жертвовать десять тысяч – и пусть они гниют, пусть их выбросят в море!.. Лишь бы не дать кому-то превзойти королевскую помощь. Если бы тогда у Англии были бомбы, я тебе клянусь, они сбросили бы их на остров. А Белфаст – это был не терроризм? Я вырос там, мы играли на улицах среди сожженных автобусов. Полицейские врывались в дома среди ночи, и это было повсюду – Терф-лодж, Фоллз-роуд, Ардойн, Баллимерфи. Обыски, массовые аресты. Мужчин в нижнем белье выволакивали из постелей, швыряли лицом к стене, раздвигая ноги пошире дулом автомата. Потом увозили, и семья могла только месяцы спустя узнать, что с ними случилось. Это было в моей семье, я это видел.

Майкл молчал, слушая его. Он знал о волнениях в Северной Ирландии, в Белфасте – они толком не прекращались с тех пор, как туда были введены войска. С семидесятых. Его родня была в Дублине – бедном, но хотя бы спокойном. Их мало это касалось. Он жил с мыслью о том, что боевики ИРА – какие-то жестокие психи, которые подкладывают бомбы в метро и взрывают автомобили, потому что им не живется в составе Англии.

И он никогда не думал о том, а как, собственно, им живется. Почему не живется. Против чего они восстают. Ведь это тоже была Ирландия. Захваченная сотни лет назад – и до сих пор несвободная.

– После облавы женщины выходили на улицы – матери, жены, сестры. У них в руках были крышки от мусорных баков, сковородки, кастрюли – они гремели в них так, что звон стоял по всему району. Газеты говорили – военные ищут оружие и патроны, взрывчатку, террористов. А на деле все это было попыткой запугать нас, чтобы мы не подавали голос, чтобы жили в нищете, безработице, в бесправии – и молчали. Но мы не боялись, – с презрением сказал Шеймус. – Никто не боялся. Мы, голожопые пацаны, забрасывали солдат кирпичами. Пили молоко из бутылок, утирали рот, а потом наливали в бутылку горючий коктейль и забрасывали ими броневики. А они стреляли по нам, не разбирая, где женщины, а где дети.

Майкл молчал, теребил в пальцах потухший окурок. У него в голове свербела неприятная мысль. Называя себя ирландцем, считая эту землю своей родиной, он не смотрел в ту часть страны, которая продолжала корчиться в агонии, как змея, которой наступили на голову. Его любовь была… ярмарочной. Любовью к открытке. Северной Ирландии и ее проблем не существовало в его голове, так мог ли он на самом деле понимать Эрика и его боль?..

– Твой дом там, где твое сердце, – сказал Шеймус. – Когда у тебя вырывают сердце, ты будешь сражаться – или умрешь.

– Почему ты уехал из Белфаста? – спросил Майкл.

Шеймус вздохнул.

– У отца была ферма, он разводил лошадей. Встречал лодки с оружием из Бостона и Чикаго, переправлял в Белфаст. Я помогал ему. Когда нас взяли, мне было четырнадцать. Вышел из тюрьмы уже совершеннолетним. Матери пришлось продать ферму, но она осталась на ней работать, уговорила Элис взять меня конюхом. У Элис есть хватка. Так я сюда и попал.

– Подожди – Элис? – переспросил Майкл. – Элис Кеннер, которая с нами работает?

– Она, – кивнул тот. – Теперь она там всем заправляет.

Майкл растерянно провел рукой по волосам, не зная, что сказать на это. Рассказ Шеймуса был искренним. Готовясь к роли, Майкл думал, что противостояние Англии и Ирландии осталось давно в прошлом. Что сейчас мир, что пора забыть старые обиды. Как коротка человеческая память! Он сам носился с обидой на Джеймса столько лет – а ведь Джеймс всего лишь разбил ему сердце, а не пригнал в его район войска, не отобрал мастерскую у Кристофера, не вынудил жить в грязи и нищете.

– Я принесу нам кофе, – сказал Майкл, чтобы хоть что-то сделать. – Будешь?..

Шеймус кивнул.

Майкл заметил краем глаза, как у него за спиной появилась девушка, обвила руками за шею и чмокнула в щеку:

– А вот и сюрприз!..

Шеймус удивленно повернул голову, и руки разжались:

– Что за черт!..

– Привет, Вик, – сказал Майкл, вставая. Если появление Виктории и было сюрпризом, то крайне неприятным.

Она издала удивленное «оу!..», выпрямилась. Потом догадалась:

– А, так ты тут не один? Привет, Майкл, – и шагнула к нему, чтобы поцеловать в щеку, обняла, притерлась бедром.

– Меня тоже можно поцеловать, – улыбнулся Шеймус, поднимаясь на ноги.

Майкл автоматически извинился, взял ее за запястье и оттащил в сторону, подальше от чужих ушей.

– Какого хера ты сюда приперлась?.. – раздраженно спросил он, отпустив ее руку.

– Если ты не забыл, у нас летом второй «Неверлэнд». Нас давно не видели вместе, это нужно исправить, – сказала она, проигнорировав его грубость.

– А меня ты не забыла предупредить, что приедешь? – издевательски спросил Майкл. – Чья это была идея? Зака? Твоя? Ларри?

– Какая разница, – та пожала плечами, поправила на плече тонкий ремешок сумочки. – Это ничего не меняет.

Майкл поймал короткий взгляд Джеймса. Заметив, что Майкл смотрит в его сторону, Джеймс отвернулся, взял Питера под руку и куда-то повел его, явно продолжая что-то вещать, слегка наклоняясь в его сторону. Майкл раздраженно стиснул зубы.

– Люблю, когда ты такой, – Виктория потянулась рукой к его лицу, он отдернул голову.

Ее появление было так некстати! Если бы она предупредила, что приедет – у Майкла был бы шанс отвертеться, уговорить ее не появляться на съемках или вообще разругаться с ней по телефону, чтобы сама его видеть не захотела. Скандалить Майкл научился отлично – он за словом и так никогда в карман не лез, а теперь вообще стал профи. Но скандалить было уже поздно. Она уже была тут.

Он посмотрел в сторону, куда ушел Джеймс. Что это были за взгляды?.. Какого черта! Сам завел себе этого два-в-одном, издателя и любовника, собрался жениться – и что теперь, будет ходить и осуждать, что у Майкла есть постоянная баба?.. С какого хрена!..

– Ладно – зачем ты приехала? – спросил Майкл, сбавляя тон. – Я же тебя знаю, ты из Лос-Анджелеса носа не высунешь.

Виктория ласково обняла его за шею, боднула лбом в висок, дернула за хвост парика.

Майкл поморщился – прикосновения были неприятны. Виктория выдернула его из рабочего процесса, напомнила о том, о чем он хотел бы не вспоминать – что у них осталась всего пара месяцев, а потом Джеймс окончательно исчезнет из его жизни. Что они с Викторией были в одной лодке, привязаны к одному и тому же колышку, как два барашка. И что, как ни крути, она была ему ближе – намного ближе, чем Джеймс из той далекой, простой жизни.

– Майкл, ну что ты дуешься?.. – мирно спросила Виктория. – Просто никто не хочет, чтобы твоя репутация подпортилась. А ты сам не хочешь перестраховаться?..

– От чего? – недовольно спросил Майкл. – Я работаю, а не трахаю весь каст по очереди, успокойся.

– А говорят, ты тут кое на кого положил глаз, – игривым шепотом сказала Виктория. – На одного симпатичного мальчика – тебя только с ним и видят.

– Что?..

Майкл невольно покраснел, отодвинулся. То, что про них с Питером будут ходить разговоры, было очевидно – но чтобы так быстро?..

– Мы с ним просто работаем, ясно?

– Слушай, мне плевать, на кого у тебя стоит. Правда, – искренне сказала она. – Хочешь с ним трахаться – трахайся, только не светись так.

– Да я его пальцем не тронул! – возмущенно сказал Майкл. – С чего ты вообще взяла!..

– Коди рассказал, – она пожала плечами. – И не только мне. Он говорит, у вас такая химия, такое взаимопонимание…

– Ах, Коди рассказал, – протянул Майкл. – Вот говнюк. Он просто хочет подгадить, так и скажи Заку – или Ларри, кто там тебя прислал.

– Я-то скажу, но ты все-таки будь осторожнее.

– Майкл! Начинаем через пять минут! – окликнули его с площадки.

– Хорошо! – крикнул он.

Оглядел загороженную зелеными экранами улицу: каменные дома, баррикады из перевернутых телег и какого-то хлама, стульев, старинных буфетов, якобы выброшенных из окна. Джеймса не нашел. И черт с ним.

– Встретимся позже, – он торопливо поцеловал Викторию в щеку. Незачем было усложнять жизнь ни себе, ни ей. – Ты надолго?

– Ой, я не знаю, на пару дней, может, останусь на уикэнд.

– Ладно, увидимся в отеле, – он, прощаясь, тронул ее за локоть и побежал к площадке.

Съемочный день был долгим. Они закончили уже в полной темноте. Техники тушили пылающие баррикады, Майкл смывал с лица бутафорскую кровь, отклеивал грим. Он предпочитал не напрягать такими мелочами девчонок-гримеров, которые тоже валились с ног. Только взял у одной, Марти, кажется, пачку влажных салфеток и зеркальце, перебросился с ней парой фраз, пока оттирал руки.

Виктория ждала его в баре отеля. Она сидела за стойкой, с недовольным видом крутила перед собой какой-то коктейль. Стоило Майклу сесть рядом, развернулась к нему, оглядела его помятый вид, поманила к себе рукой, взяв телефон со стойки:

– Двигайся ближе, надо щелкнуться для инстача.

Майкл послушно сунулся к ней, равнодушно оскалился в камеру, потом отстранился.

– Шоппинг тут – какое-то говно, – пожаловалась Виктория, набирая сообщение для Инстаграма. – Не понимаю, что тут тебе нравится. Сплошная деревня.

– Заткнись, а, – устало попросил Майкл.

Она не ответила, не отрываясь от телефона. Майкл заказал себе пинту, бармен поставил перед ним стакан густого черного Гиннесса с мягкой шапкой пены. Мимо прошел Джеймс, подсел к режиссеру за дальним столиком. Майкл почти физически почувствовал, как вскинулся и застрял в нем взгляд Джеймса. Зачем он теперь смотрит, чего хочет? Ревнует? Сожалеет? Находиться рядом, под его взглядом, вдруг стало невыносимо.

– Давай уйдем, – сказал он, когда Виктория отложила телефон. Та будто ничего не услышала.

– Майкл, покажи мне Ирландию, – попросила она, приваливаясь к его плечу. – Только красивую, с овечками на лугах. Что тут еще красивое?.. Стоунхедж?

Майкл старался не смотреть на Джеймса, но все равно замечал краем глаза, как тот нет-нет да поднимет голову на него.

– Туманы, – бездумно сказал он. – Выходишь утром из дома – а вокруг ничего нет, белая мгла. И тихо. Вода оседает на крыше, капает в землю. И больше ничего. Только собственное дыхание слышишь.

– Ебануться можно со страху, – Виктория зябко повела плечами. – Сайлент Хилл какой-то.

Виктория была суеверной. Искренне боялась призраков, ведьм, цыган, верила в нечисть и удачу. Майкл всегда подшучивал над ней, но сейчас вышло ненарочно.

– Так вот эта ерунда «поцелуй меня, я ирландец» – она работает?.. – нервно спросила Виктория. – Правда отгоняет несчастье?

Майкл покосился на Джеймса.

– Не знаю. По-моему, просто слухи.

Виктория обхватила его голову руками, повернула к себе быстро поцеловала в губы. Потом поморщилась и промокнула губы салфеткой – она терпеть не могла вкус пивной пены.

– Работает или нет – не помешает, – сказала она. – Не пугай меня больше так, у меня аж мурашки по всей спине. Не страна, а кошмар какой-то.

Майкл наконец обратил внимание, что она и впрямь выглядела слегка заведенной. Может, даже напуганной. Но с чего – Майкл не мог понять. Ну не туман же ее так встревожил?

– У тебя что-то случилось?..

– Какая тебе нахрен разница?.. – раздраженно спросила Виктория. – Что ты доебываешься?.. Женись на мне, а потом доебывайся.

Последняя фраза прозвучала плаксиво. Виктория шмыгнула носом, полезла в сумочку за бумажным платком. Майкл молча смотрел, как она копается. Такие выкрутасы всегда ставили его в тупик. Он мог противостоять слезам Фредди, у которой – он точно знал – не было в жизни никаких трагедий. Но с Викторией все было иначе. Она то раздражала его, то вызывала сочувствие. Обреченность их отношений была какой-то глубинной и основательной. Майклу иногда мерещилось, что они сидят в одной лодке посреди океана, у них нет ни еды, ни воды, на горизонте нет парусов – и они оба знают, что паруса не появятся. Они вяло переругиваются, чья очередь грести, но все это лишь до тех пор, пока солнце или жажда не убьет их.

Он обнял ее за плечи, она беспомощно привалилась к нему, комкая платок возле носа. Судорожно вздохнула.

– Ну, Вик, – позвал он, прижимаясь губами к ее виску.

Надо было бы продолжить какой-нибудь ложью из тех, что все говорят друг другу, мол, все наладится, все пройдет, ты справишься, ты сильнее. Но Майкл прекрасно знал, что ничего не наладится. Ничего не пройдет. Они не сильнее. Им просто повезло. Рано или поздно их карьера покатится под откос, и тогда останется лишь держаться за славу, собранную в урожайные годы. А потом кончится и она. Майкл продержится дольше – мужчинам легче, и если он постареет красиво, ему будут давать роли импозантных антагонистов или злодеев в игровом кино. На них он протянет еще лет двадцать. Но карьера Виктории кончится куда раньше – и то, если только она не сведет себя в могилу кокаином и чем-нибудь потяжелее. У нее один путь – поторопиться и выскочить замуж, пока она еще достаточно молода, чтобы охмурить кого-то удачливее себя.

Его самого, например.

– Хочешь, уйдем?.. – шепотом спросил он.

– Хочу, – сипло сказала она.

Как бы он ни стремился к Фабьен, не она была его судьбой. А Виктория. И это было трезвое понимание. Фабьен была для него слишком хороша. Он ее не заслуживал. Может быть, в самом деле – жениться, не рыпаться, не бежать от своей судьбы. Не гоняться за журавлями, которые летают там, куда ему не допрыгнуть.

Он увел ее из бара. Они устроились на шезлонгах у крытого бассейна. Виктория легла, сцепила руки под грудью. Майкл сел на соседний. У бассейна горели фонари, кто-то плескался у противоположного края.

– Иногда я тебя так ненавижу, – прошептала она. – Знал бы ты, как. Иногда просто думаю, как было бы здорово, если бы ты просто исчез. А потом понимаю, что если не ты – будет другой… Третий. Четвертый. Как бы я хотела быть – просто – собой, – с нажимом сказала она. – Чтобы не приходилось ни с кем трахаться ради работы. Ни с тобой, ни с ним, ни с кем. Вообще больше ни с кем не трахаться. Никогда. Думаешь, мне нравится, что без ходячего члена рядом я никто?.. Пара сисек, и все. Да и тех у меня нет. Даже лица никто не помнит. Имени…

Майкл молча сидел рядом, не зная, что можно сказать. Виктория глубоко вздохнула, вытерла щеки.

– Я ненавижу мужчин, – негромко сказала она. – Всех вас… всех. Раньше любила, а теперь ненавижу. За то, что вы со мной сделали. За то, что я вас теперь ненавижу. За то, кем я себя чувствую… за все, – севшим голосом сказала она. – Ты хоть понимаешь, что я никогда не узнаю цену своему таланту? Всем плевать, есть он у меня или нет. Потому что есть Ларри, – она издевательски взмахнула рукой. – Гарри, Барри… Всем плевать. Даже если я не умею играть – меня подопрут вторым планом, вытянут… Думаешь, я хотела этот чертов Оскар?.. – внезапно спросила она. – Меня никто не спрашивал! Ларри сам все решил! Но это меня поливают дерьмом из-за него – а не Ларри! Как будто я просила!.. Надо было стать шлюхой, – Виктория глубоко вздохнула. – Я бы хоть точно знала, кто я.

– Хватит, – негромко сказал Майкл, пока она не накрутила себя еще сильнее. – Хватит ныть. Ты знала, на что соглашаешься. Не нравится быть под ним – уходи.

Виктория фыркнула, одновременно горько и зло. Посмотрела на Майкла красными, припухшими от слез глазами.

– Под тебя кто-то копает, – вдруг сказала она.

– Кто?.. – удивился Майкл.

– Ходят слухи, что кому-то стало интересно твое прошлое.

– Зак мне ничего не говорил.

– Он и не скажет. Он пока не знает. Мне Ларри сказал. Так что будь, твою мать, осторожнее, потому что от тебя зависит слишком многое в моей жизни!