Текст книги "52 Гц (СИ)"

Автор книги: Макс Фальк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 49 страниц)

Джеймс знакомым жестом сунул руку в карман куртки, достал пачку сигарет. Как будто угадал, как будто хотел дополнительно поиздеваться!.. Майкла мутило без сигареты, ему казалось, его уже подташнивает от никотинового голода. Он вытерпел еще несколько шагов, с десяток, кажется, потом остановился.

– Можно?.. – глухо спросил он. – Пожалуйста.

Джеймс глянул на него удивленно, потом спохватился:

– Да, конечно. Бери.

Протянул «Голуаз». Майкл профессиональным жестом выудил одну, перехватил Фредди одной рукой. Та крепко дрыхла у него на плече, беззвучно и тихо.

– Тебе не в эту сторону, – негромко сказал Майкл.

– Я хотел прогуляться.

Он щелкнул бензиновой зажигалкой, поднял, чтобы Майкл не наклонялся к огню. Красивая вещь. Стальной корпус, какой-то парусник на крышке. У Майкла когда-то тоже были такие: стильные, с первого взгляда видно – вещь. Он все растерял, и даже не помнил – где. А одноразовые, с потертыми принтами и исцарапанным боком, неоново-желтые, красные, розовые, служили ему годами.

Он прикурил, затянулся. Табак был крепким, с незнакомым вкусом. Блядские французские сигареты. Он вдохнул полной грудью, выдохнул в сторону. Зашагал дальше. Тянуло поговорить, но о чем?.. Они друг другу уже все сказали. Уже все выяснили. И Майкл молчал.

Джеймс теперь чужой. Чужой жених, чужой муж. Майклу он больше не принадлежал – он семь лет прожил с другим человеком. Любил его, наверное?.. Не любил бы – не согласился бы на свадьбу.

Майкл чувствовал внутренний ропот от одной только мысли, но сам останавливал себя. Джеймс не обещал ему сидеть и ждать, как принцесса в башне. Да Джеймс, так-то, вообще ничего ему не обещал. Говорил, что любит – но любовь, штука такая. Проходит. Кончается. Вот и у него кончилась, видать. Что теперь, так и бегать друг от друга?.. Делать вид, что незнакомы?.. Как дети, ей-богу.

– У тебя очень красивая сестра, – сказал Джеймс.

– Ага, – сказал Майкл.

– Она тебя очень любит.

– У нас в семье все всех любят.

Джеймс запнулся, огонек его сигареты мигнул в темноте. Майкл невовремя вспомнил, что не перед тем решил похвастаться. У Джеймса в семье, как он помнил, все было не радужно.

– Извини, – сказал он. – Я не подумал.

– Ничего, – ровным тоном сказал Джеймс. – Я знаю, ты иногда просто не думаешь.

– Я извинился! – вспылил Майкл, потом вспомнил про Фредди, спящую на плече, про то, что вообще-то сам виноват, и нечего тут… Насупленно повторил: – Извини. Я не хотел тебя задеть.

– Я помню, ты говорил как-то, что хотел бы сестру, – сказал Джеймс.

– Я много чего говорил, – буркнул Майкл.

Дым, подсвеченный фонарями, желтым облаком уносило в сторону от дороги. Ветер был сырой, игривый – то бросался порывом в спину, будто пытался всадить нож, то плевал моросью в лицо. Потом фонари кончились, началась темнота. Луна пряталась за облаками, очертания кустов у дороги еле различались глазом. Майкл пялился в темноту, чтобы не пропустить поворот к трейлерному парку.

– Значит, будешь здесь до конца съемок?.. – спросил он, просто чтобы не молчать.

– Да, – отозвался Джеймс. – Все четыре месяца.

– Четыре – это если график не сорвется. Природа, погода… катаклизмы. Человеческий фактор.

– Я останусь здесь, пока буду нужен, – спокойно сказал Джеймс.

Майкл почти не видел его в темноте, но слышал его голос. Голос был не мальчишеский. Но, привыкая, прислушиваясь к нему, Майкл начинал узнавать. Так бывает, когда встречаешь кого-то через много лет: сначала не понимаешь, что это тот же самый человек, он кажется совершенно чужим. Но сейчас Майкл вдруг начал узнавать. Наверное, темнота помогала. В темноте фигура Джеймса, если не глядеть на него прямо, казалась такой же, как раньше. И голос. Можно было прикрыть глаза и притвориться… Что он тот же самый. Иллюзия вдруг показалась такой четкой, что Майкла кольнуло в сердце. Он остановился, переводя дыхание.

– Потерялись? – спокойно, даже с любопытством спросил Джеймс.

– Нет, – хрипло отозвался Майкл. – Почти пришли. Просто рука занемела.

– Хочешь, я ее понесу? – предложил Джеймс.

– Справлюсь, – ворчливо отозвался Майкл. – В ней весу, как в курице.

В кустах возник просвет, в нем показалось свечение – дорога поворачивала к трейлерному парку. Майкл свернул, зашагал по хрусткому гравию.

– Знаешь, – сказал он. – Давай просто поработаем вместе. Мы сможем. Я люблю это, – он кивнул вперед, в сторону освещенной стоянки. – Хочу сделать все хорошо. Как можно лучше.

– Я тоже, – негромко сказал Джеймс.

– Я не хочу вместо работы выяснять, кто в чем виноват, – сказал Майкл, не глядя на него. – Давай просто не будем. Я уверен, тебе есть что мне сказать, я бы тоже, наверное, выговорился… Но это уже неважно, да? Поставим точку и разойдемся.

– Неважно, думаешь?

– Да.

Джеймс молчал как-то многозначительно. Насмешливо даже. Оскорбительно. Майкл насупился.

– Не судьба, – мрачно сказал он, предваряя возражения Джеймса. – Неважно, жаль, не жаль… Давай просто начинать даже не будем.

– А что?.. – спросил Джеймс. – Боишься?

– Чего я боюсь? – угрюмо спросил Майкл.

– Того, что можешь услышать.

– Ничего я не боюсь, – буркнул тот. А по спине прошел холодок, будто предчувствие страшного известия. Будто тебе сейчас скажут, что кто-то умер, и ты уже знаешь – кто, и заранее винишь себя, и тебе и беспомощно, и жутко, и горько. Майкл поднял взгляд, уставился на свою дверь. С именем. Со звездой. В носу защипало, он торопливо затянулся последний раз, бросил окурок в мокрую траву. – Я пойду уложу ее, – глухо сказал он, надеясь, что Джеймс уловит намек и свалит гулять дальше без него.

Ага, щас.

– Я подожду, – покладисто сказал тот, и Майкл не нашел слов, чтобы его отшить.

Он зашел внутрь, сгрузил Фредди на кровать. Та даже не проснулась. Он стянул с нее сапоги и куртку, завернул в одеяло. Фредди перевернулась на бок, уткнулась носом в стенку и засопела. Майкл подоткнул одеяло – тщательно, очень тщательно. Выпил воды, посмотрел на себя в зеркало, провел рукой по волосам. Отыскал новую пачку сигарет, сунул в карман. Огляделся, пытаясь найти какой-нибудь повод задержаться подольше и не выходить к Джеймсу, но не нашел. Пришлось вылезать наружу. Искать слова, чтобы поддержать разговор. Слов как-то не находилось.

– Я всегда был мудаком, – сказал Майкл, разрывая целлофановую обертку и нервно распаковывая сигареты.

– Нет, не был, – спокойно поправил Джеймс. – Ты был наивным.

– Наивным мудаком, – не уступил Майкл. Руки у него мелко дрожали – странно, вроде не пил?

– Из говна и палок?.. – хмыкнул Джеймс, и Майкл чуть не выронил сигареты.

Ничего не ответил. Торопливо сунул одну в рот, выудил из кармана пластиковую зажигалку.

– Хочешь знать, почему я не позвонил? – спросил Джеймс.

– Не хочу, – буркнул Майкл и как со стороны, услышал свой сорвавшийся голос.

– Я не хотел тебя видеть, – сказал Джеймс, и Майкл удивленно поднял на него глаза.

Джеймс стоял, сунув руки в карманы, отвернувшись, глядя куда-то вдоль рядов длинных трейлеров.

– Что, все это время не хотел? – попробовал пошутить Майкл, но шутка не удалась. Джеймс повернулся, посмотрел на него, как на придурка. Улыбнулся так, словно ему было неловко из-за откровенной дурости Майкла.

– Да. Все это время.

Майклу стало не по себе. Джеймс двинулся вперед медленным шагом, и Майкл пошел за ним, как привязанный.

– Представь себе человека, который выжил в пожаре, – сказал Джеймс. – Обгорел до углей, но выжил. Кровавый такой… уголек. Черное мясо спекается, трескается, и из него постоянно что-то сочится. Представь себе ощущение, когда…

Джеймс сделал паузу, и Майкл обнаружил, что не может дышать. Он торопливо затянулся, резко выдохнул.

– Это ощущение, когда тебе больно лежать, сидеть, стоять… Больно дышать. Хочется вырвать себе горло, чтобы хотя бы вдохнуть. Больно открывать глаза. Больно все. Больно жить. Вот это был я. В то лето. Я просыпался и ненавидел свою жизнь, – сказал Джеймс. – Тебя. Себя. Своего отца. Я ненавидел, что мне нужно вставать, отскребать себя от постели. Умываться. Завтракать. Выходить из квартиры. Ехать на учебу, сидеть там, смотреть на людей. Слушать лекции. Понимать, что мне говорят. Я постоянно думал о том, где мне найти силы, чтобы покончить с собой. И, знаешь… Тот мальчик, которого ты знал – он умер тогда. От горя. От разлуки с тобой.

Джеймс не смотрел на него. Вертел в пальцах незажженную сигарету, смотрел куда-то в черные поля и холмы. Майкл сглотнул, почувствовал, как ветер леденит щеки.

– Ну, – выдавил он. – Наверное, удобно было умирать от разлуки, когда у тебя есть деньги. У меня не было времени умирать. У меня была Фредди… родители. Две работы. А так бы я тоже, наверное, умер. От разлуки.

Джеймс повернулся, посмотрел на него. Они стояли посреди пустого пространства, где-то посреди дороги никуда ниоткуда, и ничего, кроме ветра и шелеста в кустах, было не слышно.

– Да, – сказал он. – Я не мог отказаться от его денег. Психотерапевты стоят дорого. Я оказался слабее тебя, – Джеймс развел руками, будто признавал свою вину. – Я не справился. Я сломался. Если ты хочешь осудить меня за это – пожалуйста. Осуждай.

Майкл молчал.

– Я ненавидел тебя за то, что тебя не было рядом, – сказал Джеймс. – И ненавидел себя за то, что продолжал любить тебя. Даже после всего, что ты сделал с нами.

– Это не я запретил нам общаться, – глухо сказал Майкл.

– Это твоя глупость, – сказал Джеймс. – Твоя гордость. Знаешь, за что я ненавидел тебя больше всего?.. За то, что цена наших отношений для тебя оказалась такой мизерной. За то, что ты не пришел ко мне, не попросил ни помощи, ни совета. Ты хотел доказать мне, что ты сам справляешься с трудностями? Что ты независимый, что сам обо всем позаботишься?.. Вот, – Джеймс повел рукой вокруг себя, – вот цена твоей независимости. Ты доказал. Ты доказал, что полторы тысячи фунтов ценнее, чем наши отношения. Ты рискнул всем. Ты рискнул нами. И проиграл.

– Я не… – начал Майкл, но не сразу смог продолжить. – Я не знал, что так будет. Что твой отец…

– Ты знал, – возразил Джеймс. – Ты все знал, Майкл. Ты знал, что рискуешь. Ты знал, что за легальную работу столько не платят. И ты предпочел взяться за нее, ничего не обсудив со мной. Я понимаю, – спокойно добавил он. – Гордость не дала прийти ко мне с просьбой о деньгах. Ты хотел выглядеть в моих глазах настоящим мужчиной, которому не нужна ничья помощь. И я ненавидел тебя за то, что ты заставил меня пройти через все это… за полторы тысячи фунтов.

Майкл не мог возражать. Чудовищное чувство вины придавило его. Он старался не думать об этом. Он старался утешать себя мыслями, что Джеймс там – учится, занимается чем-то, и как и он, считает дни до их встречи. Он не знал, что все было… так.

– Все эти годы я сшивал себя по лоскуткам, – сказал Джеймс. – Стежок за стежком. Кусочек за кусочком. Винсент стал моим анестетиком. Если бы не он, меня бы уже здесь не было. Я не хотел жить. Рано или поздно я бы сделал с собой что-нибудь. Все, кого я любил, всегда выбирали что угодно, кроме меня, – с задумчивым смирением сказал Джеймс. – Мать всегда думала о своей неудачной карьере. Отец сходил с ума из-за нее, из-за работы, из-за того, как он выглядит в чужих глазах. Сара переспала со мной чуть ли не на спор. Ты… ты тоже не думал, что будет со мной, когда делал выбор. А Винсент всегда выбирал меня. Только меня.

– Ангел прям, – буркнул Майкл, чувствуя, как от стыда горят щеки.

– Да, это смешно, – зачем-то согласился Джеймс. – Это смешно, что он меня спас. Знаешь, что еще смешно?.. Как я жил тем летом. Ты вряд ли поймешь, – он вдруг прервал себя. – Ты никогда не оказывался в полной пустоте. У тебя всегда были друзья, семья. У тебя всегда были рядом люди, которые любят тебя, поддержат, поймут.

– Может, ты просто не умеешь заводить друзей? – глухо сказал Майкл.

– Может, – опять согласился Джеймс, и Майклу захотелось врезать себе по роже. – Может, не умею. Я никогда не умел. А ты умеешь. И ты не знаешь, Майкл, на самом деле, что такое – одиночество. Пустота, в которой никого нет. У меня и сейчас никого нет. Кроме Винсента. Тебя нет у меня уже очень давно.

– Я бы был у тебя, – хрипло сказал Майкл.

– Если бы что?.. – спросил Джеймс. – Если бы я пришел к тебе?.. Знаешь, я думал об этом… но понял, что я боюсь. Я мог бы найти силы, собрать все, что у меня есть, отыскать тебя. Но я понял, что если есть один шанс из миллиона, что ты, встретив меня скажешь с вежливой улыбочкой что-то вроде «о, это ты, приятно повидаться» – я не переживу этого. Я не смогу, – Джеймс покачал головой. – Наверное, я должен был бы быть сильнее. Кинуться тебе на шею, все простить, но… я не хочу.

– А чего ты хочешь? – спросил Майкл. – Зачем это все… на самом деле?..

– Я хочу положить последний стежок, – сказал Джеймс. – Обрезать нитку. Отпустить тебя. Я хочу идти дальше.

– Я ждал тебя, – невпопад сказал Майкл. – Очень.

– Больше не надо, – тихо сказал Джеймс.

Глава 10

– Дядя Эван!.. – завопила Фредди, бросаясь вперед.

Эван, расставив руки, чуть пригнулся, чтобы ей удобнее было запрыгивать. Подхватил, закружил, поставил на землю. Майкл подошел к ним, улыбаясь.

Первую сцену снимали недалеко от Корка. Край площадки огородили зеленым экраном, чтобы скрыть современную часть порта, подбуксировали к причалу настоящий старинный пароход, с которого Терренс сходил на ирландскую землю: найти его было дешевле и проще, чем отрисовывать. Время веселья кончилось, началась работа, а значит, Фредди пора было отправляться домой. Майкл заранее договорился с Эваном, что тот сделает крюк из Дублина – он давал там пару концертов, и ему ничего не стоило подобрать Фредди, чтобы потом доставить ее домой. Эван прекрасно ладил с ней – он знал ее совсем крохой, так что если кому Майкл и мог доверить сестру, так это ему.

– Отец встретит вас в Хитроу, – сказал Майкл.

Он еще не успел переодеться после съемок, так что стоял в замызганных сапогах, парике и костюме.

– Да, да, я знаю, мы созвонились, – кивнул Эван и посмотрел на Фредди: – Ну что, ты готова? Попрощалась со всеми друзьями?

– Я только хочу тебя познакомить! – та схватила его за руку. – На минуточку!.. Это быстро-быстро!..

– А мы никуда не торопимся, юная мисс, – отозвался Эван. – Наш самолет только вечером.

Фредди потащила Эвана к лошадям – знакомить с Джинджер. Она так влюбилась в нее, что готова была ночевать на конюшне, даже чуть-чуть всплакнула, прощаясь с кобылой. Не то чтобы она обожала разную живность – не сильнее, чем любой современный ребенок – но лошади ее покорили, и Фредди твердо решила, вернувшись, заняться конным спортом. Майкл только вздыхал, представляя, как на эту новость отреагируют родители. Мало им было того, что сын увлекался мотогонками – теперь еще и дочь решила пойти тем же путем.

Рядом с запряженной коляской стояли Питер и Джеймс, обсуждая, как все прошло. Джеймс абсолютно очаровал парня, причем Майкл не заметил, что он прикладывал для этого какие-то усилия. Они прониклись друг к другу такой симпатией, что трудно было оторвать одного от другого. То они вместе шли в паб, то вместе завтракали, то сидели, уткнувшись в сценарий, голова к голове, и переговаривались, помогая себе жестикуляцией. Майкл ловил себя на странной ревности и не понимал, почему он вообще тут кого-то к кому-то ревнует.

Фредди, решив попрощаться со всеми своими друзьями, этих двоих тоже не могла упустить и потащила к ним Эвана.

Момент был так себе. Майкл не был уверен, что Джеймс увяжет одно с другим и вспомнит, как Майкл рассказывал ему про своего пропавшего друга. Может, где-то в глубине души ему бы хотелось, чтобы тот увязал. А может, нет. Он подхватил пучок соломы из-под ног, чтобы чем-нибудь занять руки. Пошел следом, делая вид, что ему абсолютно неинтересно посмотреть, что из этого выйдет.

Фредди подлетела к Джеймсу, затараторила:

– А это дядя Эван, самый потрясный вообще во всем мире, дядя Эван, это Джеймс, он писатель, это он все написал! А это Питер, мы с ним уже подружились, он дал мне автограф для Джейн и один для меня!

Эван, рассеянно улыбаясь, стянул перчатку с руки, чтобы поздороваться. Джеймс испытующе стрельнул глазами в Майкла. Тот сделал вид, что не понимает, в чем дело, но подошел ближе, встал плечом к плечу с Эваном.

– Когда у вас самолет? – спросил он самым нейтральным тоном, который только сумел изобразить.

– Мы летим вечером, – отозвался Эван. – Фредди хотела попасть в обсерваторию в Блэкрок.

– Ясно, – Майкл кивнул, – кто-то хочет стать космическим пиратом?

Он присел на корточки, за карман подтянул к себе сестру, чтобы обнять. Расставаться с ней всегда было грустно. И хотя сейчас он точно знал, что они увидятся в скором времени, легче от этого не становилось.

– Веди себя хорошо, – сказал он, заправляя ей за ухо рыжую прядь.

– Я всегда себя хорошо веду! – отозвалась Фредди. – Я вообще прекрасный ребенок! Вот дядя Эван никогда на меня не жалуется!

– Просто дядя Эван очень вежливый, – сказал Майкл.

Он обнял ее, легонько похлопал по спине. Он ненавидел расставания, всегда почему-то чувствовал себя идиотом, провожая кого-то.

– Не слушай его, ты прекрасный ребенок, – Джеймс тоже присел рядом, и Фредди, мгновенно отцепившись от Майкла, кинулась ему на шею. Майкл встал, ревниво насупился. За локоть развернул к себе Эвана, снял у него с пальто невидимую волосинку, поправил пуговицу.

– Напиши мне, когда будете дома.

– Конечно, да. Конечно, – машинально ответил тот, тряхнув головой, и вдруг как будто включился, успокаивающе погладил по руке: – Майкл, не переживай. Ты же к нам скоро выберешься, правда?..

– Конечно, он выберется, – сказал Джеймс, вставая. Фредди, схватив его за руку, уцепилась за Эвана и теперь прыгала между ними, пытаясь взлететь повыше. Потом вспомнила про Питера, покраснела и встала смирно.

Джеймс чему-то ухмыльнулся, но спрятал ухмылку. Протянул руку Эвану.

– Очень приятно было познакомиться. Майкл много о вас рассказывал.

– О, это мне нужно много о нем рассказывать, – радостно отозвался тот. – Майкл самый удивительный человек в моей жизни.

– Я бы с огромным удовольствием послушал, – сказал Джеймс.

Майкл не сомневался, что они еще долго обменивались бы улыбками и любезностями, но их окликнули: перерыв заканчивался, пора было возвращаться на площадку. Эван ушел, забрав Фредди, Питер убежал к пароходу, затерялся в массовке.

Майкл с подозрением покосился на Джеймса. По нему было не разобрать, что он понял, чего не понял. Спрашивать Майкл не хотел, хотя знать хотелось до ужаса.

– Ты был прав, – сказал Джеймс, негромко и как будто интимно.

– Насчет чего?

– Насчет Эвана. Между вами действительно только дружба. Я зря тогда волновался.

Майкл насупился, посмотрел на него в упор. Джеймс улыбнулся в ответ. Глаза у него были какие-то сучьи, хотя казались такими невинными, что только незабудки бывают невиннее.

– Чтоб ты знал, мы живем вместе! – сказал Майкл с досадой, что вызвать ревность не прокатило.

– Да хоть спите, – улыбка у Джеймса была сдержанно торжествующей. – Я знаю, как ты смотришь на тех, кого хочешь.

– Это как же?

Джеймс сунул руки в карманы, качнулся на каблуках. Отвел взгляд, будто хотел что-то скрыть. Улыбка никуда не исчезала.

– Вот в сцене с Питером у тебя почти получилось, – Джеймс снисходительно покивал. – Но ты можешь быть убедительнее.

Майкл разъяренно выдохнул. Убедительнее ему надо?! Будет ему убедительнее!..

Они сделали еще дубль, и Майкл вложил в сцену столько подавленной ярости, что Питер выглядел натурально опешившим от такого знакомства со своим управляющим, а Шене сиял и чуть в ладоши не хлопал.

Съемки шли хорошо. Он не бегал от Джеймса, а Джеймс не бегал от него. Они встречались на площадке, сталкивались взглядами, пожимали руки. Разговаривали, не пятясь друг от друга. Они сработались, и это радовало. Когда все закончится, они разъедутся в разные стороны, и, скорее всего, уже никогда не встретятся. Чтобы сохранить хорошие воспоминания об этом времени, проведенном вместе, Майкл держался.

Он говорил себе, что Джеймс – уже давно чужой, не близкий ему человек. Они теперь почти не знали друг друга. Они изменились, и он постоянно напоминал себе об этом – потому что иногда на него накатывало, и он переставал понимать, как это так могло получиться.

Джеймс – чужой?.. Во всех смыслах, чужой-незнакомый, чужой-принадлежащий другому. Джеймс, которого он подобрал однажды осенней ночью у памятника Виктории, озябший и потерянный. Джеймс, который талдычил ему про актерскую карьеру, Джеймс в килте и белых гольфах с кисточками, Джеймс, выскакивающий из дверей университета и шарящий взглядом по головам. Его Джеймс, которого он грозился отобрать у всего мира и увезти с собой… Как он мог больше не принадлежать ему?..

От приступов тоски хотелось срываться на всех, кто подвернется под руку. На Джеймсе, конечно, больше всего. Иногда Майклу хотелось вывести его из себя, чтобы тот психанул, как он умеет, швырнул сценарий в лицо режиссеру и уехал, свалил к чертям в свой сраный Париж и никогда больше не возвращался.

Но Майкл держался.

График съемок был плотный, они работали без перерывов. И странная вещь происходила с ними со всеми. Что-то неуловимое витало над съемочной площадкой. Здесь были люди, сохранившие влюбленное, серьезное отношение к своей работе. Майкл заставал членов каста за разговорами на самые разные темы, от политики до авангардного искусства. И изумлялся – никто не делился сплетнями, не устраивал друг другу подставы, не зубоскалил. Он попытался по традиции подкатить к актрисам первого плана, но его не поняли. Все намеки остались совершенно незамеченными. Это было так удивительно. Там, где он привык работать, все спали с кем-нибудь – от скуки, из желания развлечься, из желания получить выгоду. Здесь же люди как будто не знали всех этих правил, и он смотрел на них, удивляясь, как это возможно. Почему они – такие… нормальные? Простые? Они обсуждали детей, свои семьи – у них были семьи!..

Настоящие, не показушные. И дети, которые болели, ходили в школу. Все это было так буднично, что казалось ему почти примитивным. Он даже не верил, что они сумеют что-то сделать таким составом. Разве это актеры?.. Это обычные люди, без золотого сияния.

Но что-то происходило, когда они облачались в костюмы, и гримеры поправляли парики, чтобы идеально сидели. Невеста Эрика была тихой, упрямой и скромной. Сестра – гневной фурией. А из Питера получался совершенно очаровательный джентльмен с мягкими манерами и твердым взглядом. И они были настолько естественными, сыгранными не по учебнику, что иногда Майклу становилось не по себе от того, насколько реальным все выглядело.

В старинной столовой горел камин. Майкл сел за стол спиной к огню. Ему всегда было легко перевоплощаться, вот и сейчас он уже готов был поверить, что этот дом был для него родным, и его современные джинсы казались на самом себе чужеродными. Как и еда в одноразовом контейнере, как и пластиковые вилка и нож.

Питер сел напротив с точно таким же набором. Майкл старался проводить с ним больше времени, чем с остальными. Им предстояло тесно работать, от их контакта зависел весь проект, так что Майкл делал все, чтобы им друг с другом было легко, и утаскивал Питера вместе обедать и ужинать, не давая Джеймсу перехватить пацана. Джеймс мог и перебиться – не ему нужно было выстраивать с чужим человеком химию. А Майклу было нужно. Между ними не должно было быть никакой неловкости, когда дело дойдет до откровенных сцен.

– У тебя правда ирландские корни? – спросил Питер, устраивая локти на столе.

– Ага, – Майкл кивнул, выискивая из жаркого куски мяса. – По материнской линии.

Он держался максимально просто, не пытаясь ни произвести впечатление, ни очаровать.

– Расскажешь еще что-нибудь о себе?

Майкл задумчиво прожевал кусок говядины, раздумывая над ответом.

– Я всегда мечтал сниматься в кино, – сказал он. – Но не верил, что выгорит, пока подруга не привела на кастинг. Держу дома ирландского волкодава. Люблю слушать песни китов – здорово расслабляет. Любимый цвет – синий.

– А у меня мастерская степень Колумбийского университета по театральному искусству. Я хотел стать театральным критиком, – сказал Питер. – Модельный бизнес был вроде хобби. Я не знаю, как сложится дальше, но пока мне вроде нравится сниматься. Особенно в таком проекте, понимаешь? Делать что-то… осмысленное.

Майкл кивнул. Питер поерзал на стуле, начал болтать ногой. Спросил:

– Какую свою роль ты любишь больше всего?

– Эту, – сказал Майкл. – Пока мы работаем, я ничего другого тебе и не отвечу.

– А кроме этой?..

Майкл ненадолго задумался.

– Рейндер ван Алем, – сказал он. – Лучше всего я смотрелся в немецкой форме. На первой примерке не мог от зеркала отойти. Думал, меня от него только унесут.

Питер смущенно рассмеялся.

– А мне нравится твой Крюк. Он очень энергичный, страстный даже. И циничный, и с юмором.

– А сестра мне сказала, что он козел, – шутливо пожаловался Майкл. – Очарование плохишей на нее не действует.

Питеру не сиделось на месте. Он вздыхал, то скукоживался, то вдруг выпрямлялся. То избегал смотреть на Майкла, то намеренно удерживал на нем взгляд. Но когда Майкл спросил, как тот себя чувствует и все ли с ним хорошо, Питер густо покраснел и заверил его, что все в полном порядке.

Но успокоился, только оказавшись в кресле гримера. Работы с ними было не много, большая часть времени уходила на закрепление парика. Майкл смотрел на себя в зеркало и думал, что ему, как ни странно, идут длинные волосы, да и рыжевато-медный оттенок был удачным. Перевоплощаясь, он словно снимал с себя вместе с джинсами двадцать первый век, и в костюме из века восемнадцатого даже ходил иначе и по-другому смотрел на мир.

Сцена была простой, он был уверен, что они прогонят ее буквально пару раз и двинутся дальше. Всего-то нужно было снять короткий разговор на чужом балу.

Но, как ни странно, быстро не получилось.

– Я могу спросить, что связывает вас с мисс Барри? – томно спросил Питер, пристально глядя на Майкла. Он нервно крутил в пальцах бокал с подкрашенным чаем, изображавшим херес, и невольно клонил голову набок.

– Нет, – холодно бросил Майкл.

Прямо перед ними стояла операторская группа, кто-то держал огромный рефлектор, чтобы свет ровно падал на лица, кто-то тянул к ним на длинной удочке мохнатый микрофон. На заднем плане бродила массовка, переговариваясь, наклоняя друг к другу головы. Шел третий дубль.

– Почему? – с кокетливым придыханием спросил Питер. – Это тайна? Я заметил, что вы ей нравитесь.

– Она мой друг, – тем же ровным тоном сказал Майкл, щуря глаза и отводя взгляд.

– Она тоже вам нравится, – сказал Питер, игриво и обвиняюще.

– Стоп! – крикнул режиссер. Грохнула хлопушка, отмечая конец дубля.

Майкл расслабился, мгновенно выходя из роли, огляделся. Джеймс стоял в стороне, прикрывая глаза рукой. Питер хлопнул себя по лбу, постучал в него кулаком. Задрал голову к потолку, будто на нем было ему персонально что-то написано. Массовка вернулась на позиции.

– Питер, ты чем занимаешься? – спросил Шене, подходя ближе. – Ты его клеишь, как портовая девка. Давай мягче, без этих взглядов. И перестань кусать губы.

Питер, быстро краснея, кивал, стараясь бодриться.

– Да, да, я все понял. Все понял! Я буду мягче.

Перед камерой грохнула хлопушка.

– Я могу спросить, что связывает вас с мисс Барри? – спросил Питер все тем же призывным тоном. Массовка задвигалась, повторяя свои проходы, смешки, покачивания головой, улыбки.

– Нет, – жестко сказал Майкл.

– Нет, еще раз, еще раз… – попросил Питер, отступил на шаг назад, вдохнул, выдохнул. Подступил обратно, встал вполоборота к Майклу. – Я могу спросить, что связывает вас с мисс Барри? – с подъебом сказал он.

– Хорошо! – крикнул Шене.

– Нет, – сказал Майкл, щуря глаза и отворачивая голову от Питера.

– Почему? – кокетливо спросил Питер. Ему в пальцах сейчас очень не хватало веера, чтобы волновать его, обмахиваясь и закатывая глаза. – Это тайна?.. Я заметил, что вы ей нравитесь.

– Она мой друг.

Питер прикусил губу и тут же выпустил.

– Она тоже вам нравится, – ревниво сказал он.

– Стоп! – крикнул Шене.

– Господи, – Питер закрыл лицо руками, судорожно вздохнул. – Можно еще раз?.. – жалобно спросил он.

– Лейни, что с тобой происходит? – спросил Шене. – Ты джентльмен, не строй ему глазки! Вчера все было в порядке, что сегодня с тобой не так?

Питер стоял, красный, как помидор, нервно кусал губы.

– Слушай, дай нам минутку, – попросил Майкл. – Полчаса.

– Сделай что-нибудь, – Шене махнул рукой, – только давайте сегодня закончим эту гребаную сцену! Тут действия на полторы минуты, а мы копаемся уже полдня!

Питер закрыл рот рукой, часто заморгал, явно стараясь не прослезиться.

– Так, иди сюда, – Майкл взял его за локоть, отвел в сторону – от операторов, звуковиков, гримеров и всех остальных. – У тебя что-то случилось?..

Питер посмотрел на него затравленным взглядом, потупился.

– Слушай, я знаю все, что ты скажешь. Я лажаю. Это ужасно. Я просто все порчу.

– Так, тихо, тихо, – Майкл хлопнул его по плечу. – Ладно, давай прогуляемся.

Питер накинул свою аляску прямо на костюм, Майкл тоже влез в широкую куртку. В сочетании с сюртуком, париком, бриджами, чулками и туфлями это смотрелось странно, но ему было плевать.

На улице было свежо. Они вышли из особняка, Майкл остановился на крыльце, раздумывая, в какую сторону бы податься, потом потянул Питера за собой. Тот шел, повесив голову, как в воду опущенный.

– Слушай, мне так стыдно, что я подвожу тебя…

Майкл шикнул на него:

– Цыц. Помолчи. Просто помолчи, ничего не надо объяснять.

Питер взволнованно вздохнул.

– Я хотел эту роль, правда. Мне хотелось сделать что-то… значительное. Важное. Я хотел что-то совершить, понимаешь?..

Он тихо всхлипнул, вытер нос. Майкл взял его за плечо, привлек к себе. Они шли рядом.

– Я был так рад, что меня взяли, – гнусаво сказал Питер. – Мне так… стыдно, Господи, что я не справляюсь. Я прыгал до потолка, когда узнал, понимаешь? Это же мой шанс! Или я навсегда застряну в романтических комедиях для подростков. Я ничего не имею против жанра, но я хочу большего, понимаешь?..

– Конечно, – спокойно сказал Майкл.

– И я все время думаю – я не справлюсь. Я не могу, я не понимаю!.. У меня просто ступор какой-то. Нам нужна химия, уже нужна, прямо сейчас, а я не могу, я не знаю… Если бы на моем месте был гей, не было бы никаких проблем, – горестно сказал он. – Я думаю, может, это нетолерантность?.. Мы же живем в современном мире! Это же глупо! Я слышал, что все люди от природы бисексуальны, так что со мной не так?.. Почему я просто этого… не могу?.. Я же все понимаю, это роль, это сценарий, это история – и я хочу ее рассказать, правда, очень хочу!.. Но я просто… как только… я смотрю на тебя, и просто – я не могу. А у нас, у нас эта сцена на маяке через пять дней, и я как только думаю, что мы будем снимать – и мне хочется просто… Я не знаю, у меня нет никакого предубеждения, отвращения, понимаешь, это работа, я люблю эту работу!.. Но я просто, я не представляю, что я должен чувствовать, думать… изображать. Я все теряю.