Текст книги "52 Гц (СИ)"
Автор книги: Макс Фальк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 49 страниц)
– Майкл!..
Он зашевелился, давая понять, что жив, кое-как сел на краю постели.
– Все нормально, – пробормотал он. Челюсть и рот болели так, словно по ним проехалась газонокосилка. – Это Бран заходил. Мы поссорились.
Эван смиренно вздохнул.
– И ты еще будешь мне говорить, что ты изменился, – мягко сказал он. – Ты никогда не умел держать язык за зубами, а чуть что – лез в драку.
Майкл пожал плечами и неловко улыбнулся. Засохшая кровь, стянувшая губы, треснула. Эван прошел мимо него в ванную комнату, примыкавшую к спальне. Включил воду, немного пошумел. Вернулся с мокрым полотенцем. Майкл сидел на краю постели, не двигаясь, поддерживая голову руками. Эван присел перед ним на колени, заставил убрать руки от лица.
– Ты весь в крови, – с укором сказал он, аккуратно протирая Майклу подбородок. – Тебе же и так плохо. О чем вы только думали?
– Тебе лучше тоже уйти, – шепотом попросил Майкл. – Пожалуйста?.. Я тебя тоже обижу.
– Ну-ну, попробуй, – скептически сказал Эван, чистым уголком полотенца стирая засохшую кровь у него под носом.
И он остался, хотя Майкл считал, что это он зря. Но у Эвана на все было собственное мнение, и при всей его мягкости, если он упирался, переубедить его не мог никто. Никогда. Переубедить можно было Майкла, можно было воззвать к разуму Брана, можно было уговорить Томми. Но Эван оставался непоколебим.
У него был твердый график – в отличие от Майкла, который во время любого проекта чувствовал себя на работе круглые сутки. Съемки могли идти на рассвете, днем, глубокой ночью – когда угодно, и он всегда должен был быть готов. У Эвана даже близко не было такого сумасшедшего расписания. Он уходил утром, возвращался вечером. Возвращаясь, негромко шумел, бродил по дому, напевал под нос.
Чтобы не портить ему жизнь, Майкл прибегнул к испытанному средству. Постоянно одалживаться у приятелей и Виктории он не хотел, а оскаровская компания, включающая в себя расходы на кокаин, давно закончилась. Закончились и оставшиеся от нее запасы, рассованные по карманам, там же забытые и там же найденные. Ему нужен был собственный надежный дилер, и он позвонил Заку с требованием найти подходящего.
Зак ничуть не удивился – он словно ждал такого звонка.
– Я согласен, тебе не повредит немного расслабиться, – деловым тоном сказал он. – Я дам тебе месяц. Потом откатаешь промо-тур «Неверлэнда» – и поедешь в рехаб, я прямо сейчас забронирую тебе место на август. Сделаем все тихо, вернешься свежим и отдохнувшим. Я приеду к тебе сегодня, подпишешь соглашение.
– Когда приедешь? – нетерпеливо спросил Майкл.
– Дай мне три минуты найти типовой бланк и вписать твое имя, – съязвил Зак. – Уже еду.
Когда через пару дней после визита Зака ему стало легче, ему пришла в голову удивительная мысль о том, что он, наверное, с Джеймсом был немного неправ. Не во всем. Но неправ. Главным образом он был неправ в том, что, вымотанный этой Оскаровской гонкой, позволил себе поддаться гневу. И точка, которую они хотели поставить совместным фильмом, вышла какая-то некрасивая.
Майкл нашел в себе силы посмотреть «Баллингари» только когда его закончили прокатывать по всем крупным кинотеатрам, и он остался лишь в тематических программных подборках. Он с трудом отыскал маленький пыльный кинотеатр на далекой окраине, где сеанс начинался в половину одиннадцатого. Сделал лицо попроще, чтобы не казалось настолько узнаваемым, взял самое большое ведро попкорна, чтобы нервно закидывать в рот, пока будет смотреть. Кроме него, в зале была только расстроенная темнокожая домохозяйка средних лет и мужик в клетчатой рубахе, с круглым животом и седеющей бородой, похожий на дальнобойщика, которому негде скоротать время. Они его не узнали, да и вообще не были намерены его рассматривать, очевидно приняв за такого же неудачника, которому некуда больше податься.
Они распределились по залу максимально далеко друг от друга. Майкл устроился, сунул ноги под кресло впереди. Перекрестился бы еще, если бы думал, что поможет. Переждал чужие трейлеры. Глубоко вздохнул, когда началось.
Когда камера поплыла вверх по сапогам, заляпанным грязью, он с шумным выдохом сунул в рот горсть соленого попкорна, зажмурился – но заставил себя открыть глаза. И увидел Эрика. Сразу. Не себя – его. Все, что он делал – они делали – на протяжении нескольких месяцев, ожило, задышало и обрело плоть. Майкл помнил, как они это снимали, помнил, как сам отсматривал рабочие дубли – но вот так, на экране, смонтированное в единую ленту, оно выглядело совершенно иначе.
Ощущение было даже немного жутким. Когда он смотрел в глаза Эрика, он не видел себя. Его там просто не было. Там был Эрик. Там, за этими глазами, был другой человек, другой мир, другая вселенная. Он ни на миг не узнавал себя. Отчасти это даже пугало – видеть, что в твоем теле, с твоим лицом, расхаживает другой человек. Майкл смотрел во все глаза и с удивлением обнаруживал, что не помнит части сцен, каких-то деталей. Не помнит, почему там, за столом с Терренсом и семьей, на ужине в честь приезда хозяина поместья, он переглядывается с Мойрин и раздраженно качает вилку в пальцах – он просто не помнил, что делал так. Он слышал свои слова, будто впервые. Внутренне вздрагивал, когда Эрик, бросив спокойный тон, вдруг взвивался на пустом месте. Видел едва заметную дрожь, пробегавшую по его лицу. Видел взгляд – абсолютно чужой, незнакомый. Будто что-то влезло в него и поселилось в нем, и живет и дышит через него. У него мурашки пробегали по рукам каждый раз, когда он замечал это.
Напряжение между Эриком и Терренсом росло с первой же минуты знакомства, вылившись наконец в сцену на маяке – страстную и очень злую. Питер был бесподобен. Напуганный, оглушенный, жадный одновременно. Он вкладывал себя целиком и выворачивался наизнанку – глядя на него, Майкл бы сам усомнился, что тот играет, а не чувствует все, что творилось там на экране. Они все были настолько живыми, настолько естественными, что Майклу все время мерещилась какая-то мистика – они не играли, они просто были там, они просто скатались на пару месяцев в прошлое и засняли то, что произошло. Одна маленькая история во времена большой трагедии. История, которая не могла кончиться хорошо. Любовь во время войны – любовь ли? Что их связывало друг с другом? Как, из чего родились их решения – те, последние?..
У Питера с пистолетом было жесткое, решительное лицо – будто в какой-то момент он и правда одолжил у Эрика его непреклонность. У Эрика в глазах был огонь, ужас – и жажда, когда Терренс хлестнул его по лицу лошадиным стеком. Майкл помнил этот удар – Питер врезал всерьез, от души, синяк потом пару дней пришлось прятать за гримом.
Он знал, чем все кончится – и все равно, кажется, не дышал, когда заполыхало поместье. И когда Эрик, оглядываясь в последний раз, понимал, что больше никогда не увидит ни этого неба, ни этой земли.
Потом он сидел, глядя на титры. Пропустил мимо глаз свое имя, Питера, режиссера. Дождался, пока появится Джеймс. Их имена были далеко друг от друга, – но ближе сейчас, чем они сами.
Джеймс не ответил ни на первое, ни на второе сообщение. Звонить Майкл не решился, но поговорить было нужно. У него мелькнула безумная мысль позвонить Винсенту – но он решил, что это будет уже чересчур. Несмотря на то, что у него не было намерения встретиться с Джеймсом, чтобы вымолить у него пару новых встреч, разговаривать об этом с Винсентом казалось ему то ли верхом цинизма, то ли той вершиной цивилизованных коммуникаций, до которой ему было не доползти.
Поэтому он решил приехать.
И извиниться лично.
Сказать, что бы неправ. Сказать, что они сделали невероятный фильм. Поздравить, нормально уже, с полученным «Оскаром». Сгладить это муторное впечатление, которое у него оставалось от их последнего разговора. Может, Джеймс его и не простит. Но Майкл понимал, что должен ему что-то сказать, даже предполагая, что говорить придется через закрытую дверь. Все равно надо было сказать, что он сожалеет. Даже если это ничего не изменит.
И он улетел в Париж.
В квартире на улице Розье ему никто не открыл. Внутри тоже было тихо. Майкл уселся под дверью, прислонился к ней головой, намереваясь дождаться Джеймса. Он сидел на полу, привалившись к двери, и курил. Он был готов провести здесь неделю, месяц. Но ожидание закончилось гораздо раньше.
Винсента он узнал по шагам, но не сдвинулся с места. Тот остановился рядом, позвал:
– Майкл.
Голос у него был усталый. Майкл даже испытал к нему что-то вроде сочувствия. Винсент, наверное, надеялся, что избавился от него окончательно – но смотри-ка, опять этот мудак сидит под дверью, караулит твоего мужа.
Майкл раскрыл глаза и молча посмотрел на него снизу вверх. Он сейчас не испытывал к Винсенту ни ненависти, ни злости. Только зависть.
– Джеймс на Луаре, – сказал Винсент, сунув руки в карманы легкого пальто. Красивый кашемировый шарф крупными складками лежал на его шее. – Его здесь нет.
– Мне надо поговорить с ним, – сказал Майкл, не поднимаясь. Он сидел, загораживая Винсенту дверь, но тот почему-то не торопился возмущаться ни этим фактом, ни наглостью заявления.
Он только покивал, подняв брови, будто мысленно с чем-то соглашался. Взгляд у него был рассеянным.
– Ну, раз так, – задумчиво сказал он, и достал из кармана связку ключей, – давай мы с тобой тоже поговорим. Хочешь выпить?..
– А ты предлагаешь?.. – почти мирно спросил Майкл, поднимаясь на ноги.
Винсент неопределенно пожал плечами, мол, у меня нет выбора. Когда Майкл посторонился, отпер замок и шагнул вглубь квартиры, оставив створку двери открытой, явно приглашая Майкла зайти.
– Прошло больше года. А он все еще не может определиться, – спокойным тоном сказал Винсент, разматывая шарф. – Нам нужно ему помочь. Решить, что с этим сделать.
– Что с этим можно сделать? – заторможено спросил Майкл, ошарашенный таким прямым ходом. Что значит – «он все еще не может определиться»? Определился же вроде? Нет?..
Винсент покосился на него, смерил глазами с головы до ног. Хмыкнул.
– Я вижу только один вариант, – сказал он и ушел в комнаты. – Вино?.. Коньяк?.. – громко спросил он оттуда.
– Какой вариант?.. – спросил Майкл, следуя за ним.
Винсент развернулся к нему от винного шкафа с бутылкой в руке.
– «Шато Сен-Патрис-сюр-Луар». Наше маленькое семейное хобби. Садись, – он кивком указал на диван. – Поговорим.
Глава 32
Майкл никогда не разбирался в вине. Как-то все не складывалось разобраться. Он мог сделать сложное выражение лица, которое при желании читалось, как «впечатленное вежливое одобрение» или «сдержанное недоуменное отвращение», оставляя трактовку в ту или иную сторону на совести наблюдателя. Но по-настоящему отличить хорошее вино от плохого он не мог никогда. Да и вообще не был ни знатоком вина, ни знатоком алкоголя. Пил, что пилось. И все.
«Шато-Сюр-Пюр-Мюр», предложенное Винсентом, пошло у него так же, как и дешевое калифорнийское из картонной коробки. Знаток, может быть, распознал бы в нем редчайший сорт винограда, удобренный розами, с оттенками цитрусов, эвкалипта и баклажана (Майкл на подобных перечислениях всегда мгновенно отключался, для него не было лучшего снотворного, чем кулинарная книга) – Майкл на вкус распознал только то, что вино красное, а не белое. Но это он мог определить и на глаз. На вкус он определял, что оно, вроде как, ничего. Но для него все было «ничего», если не отдавало керосином.
Майкл сидел, гоняя тонкую ножку бокала в пальцах, глядя, как вино плещется по стенкам туда-сюда рубиновым водоворотом. В квартире было тихо. До окон едва-едва долетал гомон туристов, наводнивших Париж в самом начале лета. Это был даже отчасти приятный гул – словно белый шум, из которого изредка вырывались выкрики на незнакомых языках, будто резкие голоса чаек над прибоем. Майкл сидел, слушал. Теплый ветер колыхал тонкие белые занавеси. На широких подоконниках стояли керамические горшки с цветами. Белые, бирюзовые, красные, в горошек – всякие. За подоконником цвела герань. Майкл отвлеченно думал, кто ухаживает за этим садом. Джеймс? Вряд ли. Винсент, наверное. Его легко было представить за пересаживанием какой-нибудь бегонии или пуансетии из горшка в горшок. Наверное, раскладывает на кухонном столе газеты, чтобы не пачкать землей, надевает очки, аккуратно вытряхивает из горшка комель, оплетенный белыми корнями. Может, даже разговаривает с ним, типа, ты мой хороший, разросся-то как, вымахал. Великан. А Джеймс крутится рядом, заглядывает через плечо, как кот, наблюдает – но руки не тянет – не любит грязь.
Картина была даже трогательной. Майкл усмехнулся. Поднял голову, огляделся.
Книги стояли на полках плотным фронтом, будто войска. Столько и за год не прочитать, и за десять лет. Смотришь на них и мучаешься – а вдруг там спрятано что-то интересное? А ты сидишь и не знаешь, что тебе только руку протянуть, чтобы ухнуть в приключения. Интересно, каково живется здесь Джеймсу. Где он обычно сидит?.. Что он тут делает?.. Смотрит ли в окна? Может, курит в окошко, тайком сбрасывая пепел в цветочный горшок. Может, сидит на подоконниках, среди всех этих кактусов – места хватит. А где пишет? От руки или на ноутбуке? Ходит, наверное, слова подбирает, бормочет что-нибудь вслух, дергая себя за губу? Дорожку в ковре, наверное, протоптал, сочиняючи.
А как он читает? Сидит на диване, с кружкой чая? Или перед сном, в постели? Вот картина, наверное, когда они оба утыкаются каждый в свою книжку. А Джеймс еще и в очках. А у Винсента рукопись молодого дарования, от которой глаза на лоб лезут.
А о чем они разговаривают? Как, где? Сидят ли в обнимку на диване?.. А что обсуждают, когда сидят за столом? Кто у них чаще готовит?.. Чем они завтракают? Завтракают ли вместе?..
Семейная жизнь – это столько всего. Миллион дней бок о бок. Миллион завтраков, миллион цветочных горшков. Вот сюда Джеймс каждый раз возвращался, вот это он здесь любил. Тишину. Рутину. Солнечные пятна на желтом паркете, белые занавески, каминные трубы, полки с книгами. То, чего Майкл никогда не смог бы ему дать.
Он посмотрел на Винсента, который устроился на диване рядом, и тоже катал вино по бокалу, тоже думал о чем-то невеселом. Майкл уже хотел сказать ему, мол, мужик, ты не парься. Я – все. Точно, все. Отвалил. Живите, любите… Я так не умею. Я так не могу. Уже даже рот открыл, чтобы начать, но Винсент опередил:
– Иногда я думал, что именно к этому все и придет, – сказал он, не поднимая взгляда.
Майкл выдохнул набранный воздух, уставился на него. Винсент молчал. Потом привычным жестом закинул локоть на спинку дивана, пощелкал себя ногтем по губам. Спохватился, убрал руку.
– Тебе бы пьесы писать, – сказал Майкл. – Вместо Джеймса. У тебя эффектно получается вешать фразы в воздухе. Повесил – и держишь паузу, пусть зрители ломают голову, что это значило.
Винсент неожиданно улыбнулся, глядя на него. Нормально улыбнулся, почти весело. Без издевки. И смотрел прямо в глаза, не бегал по углам взглядом.
– А ты ломаешь?..
Майкл пожал плечами.
– Нет. Я подожду, пока ты сам скажешь. Эффектные банальности меня не впечатляют, я сам так могу.
Винсент глубоко вздохнул, зачесал назад короткие волосы.
– У тебя всегда было особенное место в его жизни. Ты же «тот самый Майкл». Он никогда тебя не забывал. Я думаю, никогда не забудет.
Винсент казался спокойным, но что-то подсказывало Майклу, что это спокойствие – лишь видимость. Французский акцент в его чистой речи слышался сильнее обычного. Но что за ним крылось, угадать Майкл не мог. Он бы легко понял, если бы Винсент набил ему морду, спустил с лестницы, наорал на него. Но тот сидел, покачивал ногой, пил вино и грустил бровями.
– Творческие люди – всегда в чем-то дети, – сказал Винсент, устав молча качать ногой. – Так устроен мир. Я не слишком религиозный человек, но я убежден, что талант – это божий дар. Искра. У одних она есть, у других ее нет. Ее невозможно в себе воспитать, купить, украсть… Джеймс талантлив, – искренне сказал он. – Я старался уберегать его от проблем, но, как видишь, не преуспел. Потому что есть ты. И вас притягивает друг к другу… Потому что в каждом из вас есть этот божественный свет.
Майкл чувствовал себя неуютно. Его иррационально тянуло оправдываться, мол, все не так, я не такой – но Винсент его толком ни в чем не обвинял, так что и оправдываться-то было не в чем. Он хвалил Майкла, вообще-то. А Майкл моргал, не зная, что на это сказать.
– Спасибо?.. – наконец сообразил он.
Винсент отмахнулся, мол, оставь, пустяки.
– Зачем ты мне это говоришь? – спросил Майкл.
Винсент дотянулся до бутылки, жестом предложил еще, и Майкл подставил бокал. Винсент выдержал паузу в пару длинных глотков, явно собираясь с мыслями.
– Я не хотел с тобой ссориться, когда приезжал в Ирландию, – сказал он. – Я сказал тебе много неприятных вещей, прости за это.
Майкл вспомнил их разговор у конюшни, ощутил странное смущение. По правде говоря, просить прощения нужно было ему. Это он тогда вел себя, как свинья.
– Я просто не ожидал, что ты будешь так груб, – словно извиняясь, сказал Винсент.
– А чего ты ожидал? – недовольный своим смущением, буркнул Майкл. – Что мы мило поговорим о погоде?
Винсент чуть удивленно поднял брови.
– Я ожидал, что мы поговорим совсем о другом. Видишь ли, в моем мире люди сохраняют дружеские отношения, даже если они расстаются. Так случается, это жизнь. Иногда люди расходятся. Бывшие супруги, бывшие любовники сохраняют хотя бы приятельские отношения и не бросаются с кулаками ни друг на друга, ни на новых партнеров тех, с кем они были близки.
Майкл пренебрежительно хмыкнул. Потом все же спросил:
– Так о чем ты хотел поговорить?.. Тогда.
Винсент еще раз глубоко вздохнул.
– Я хотел сказать, что я рад быть причастным к тому, что вы делаете. Я считаю тебя очень хорошим актером, Майкл, – сказал он, и по голосу было слышно, что он не шутит. – Большим актером. Я вложился в этот фильм, потому что знал, что ты справишься. И дело не в финансовой стороне вопроса. А в том, на что ты способен как профессионал. Знаешь, я много думал… о том, что он нашел в тебе. Ты не самый приятный человек в жизни. Прости за резкость, но иногда ты более чем неприятный человек. Но именно это и делает тебя – тобой. Резкость. Прямолинейность. Острота. Каждая твоя роль – это вызов. Ты к каждой относишься так, словно она главная в твоей жизни. И когда я увидел ваш фильм – я наконец понял, почему он так любит тебя. Ты его вдохновляешь.
– Джеймса?.. – недоверчиво спросил Майкл, будто они могли говорить о ком-то другом.
Винсент усмехнулся с какой-то сдержанной завистью.
– Он прожил со мной много лет, – сказал он. – Но все, что он писал – всегда было о тебе. В той или иной степени. Ты его муза. Рядом с тобой он начинает сиять. Я не могу ему дать этого, я не творческий человек. Я могу дать ему дом, семью, заботу. Но огонь в него вдыхаешь именно ты.
Майкл внезапно перестал понимать, о чем они сейчас разговаривают. Он молчал, только смотрел на Винсента, прихлебывая вино, чтобы запить шок. Оно шло, как виноградный сок, и кончилось совершенно внезапно. Майкл посмотрел на предательски пустой бокал – и Винсент потянулся к бутылке, чтобы налить ему еще. Майкл бы с удовольствием выпил чего-нибудь крепче, а то вино забирало его слишком медленно. Но решил не выкобениваться. Тем более что сам Винсент пил мало, и хер его знает, что он задумал с такими разговорами.
– То, что сейчас происходит, приносит всем только страдания. Ему, тебе, мне. И дело не в ревности, – Винсент плеснул и себе, вернул бутылку на столик возле дивана. – Я взрослый человек, я давно вышел из подросткового возраста и не считаю, что люди являются собственностью друг друга. Даже в паре, и даже в браке. Мы с Джеймсом договорились ничего друг от друга не скрывать, и он никогда меня не обманывал. До твоего появления.
Майкл молча пил вино и смотрел. Так, если взглянуть отстраненно – Винсент был вполне красивый мужик. Породистое лицо, темные волосы с едва заметной рыжиной, голубые глаза. У них с Майклом даже было что-то неуловимо общее в чертах лица. Он весь был какой-то мягкий и обтекаемый, но это была не воздушная пухлость облачка, а, как Майкл начал догадываться, обманчивая маскировка. Мягкий-то мягкий, а под этой мягкостью – танк. Мягкий, просто чтобы не зашибить при столкновении.
– Я был очень огорчен, что он скрывал от меня правду, – сказал Винсент. – Но когда я подумал над этим как следует, я понял, почему он так делал. Связь с тобой для него была значима. Он не хотел ранить меня, признаваясь в этом. Он пытался пощадить мои чувства. И когда я это понял… – Винсент щелкнул себя по губам, бегло глянул на Майкла, – я понял, к чему все движется.
– К чему?.. – непонимающе спросил Майкл.
– Мы взрослые люди, – убежденно сказал Винсент. Майклу хотелось перебить и сказать, чтобы тот говорил только за себя – но сдержался, набрал в рот вина. – У нас есть возможность решить все максимально мирным путем. Для меня нет никакого смысла, никакого удовольствия в том, чтобы заставлять тебя мучаться. Поверь, Майкл, я меньше всего хочу, чтобы кто-то вообще мучался.
– Кому-то придется, – сказал Майкл. – Я как раз вот это хотел поднять…
Винсент согласно покивал, головой, глядя в пол, потом посмотрел на Майкла.
– Нет.
– Нет?.. – переспросил Майкл.
– Мы оба любим его, – прямо сказал Винсент. – И он любит нас обоих.
– И что?.. – спросил Майкл. Дикая мысль крутилась у него в голове, но он не верил, что это в самом деле сейчас происходит, то, на что Винсент так уклончиво намекает. Быть такого не мог просто.
– Ему больно вдали от тебя, – сказал Винсент. – Он страдал, встречаясь с тобой, но сейчас ему еще хуже. И это бессмысленно. Зачем нам устраивать трагедию там, где можно найти выход?..
– Какой выход?.. – спросил Майкл, чувствуя себя попугаем, который задает вопросы невпопад и не получает на них ответа.
– Он не может выбрать одного из нас, – сказал Винсент, глядя прямо на него. – Может, и не надо его заставлять?.. Я могу быть для него опорой. Ты – вдохновением. Он нуждается в нас обоих. Заставлять его отказываться от одного из нас – жестоко. Весь этот год – это пытка. И чем дальше, тем больнее становится нам всем. Зачем это тянуть? Если для счастья ему не хватает тебя, мы должны дать ему то, что он хочет. Сделать его, наконец, счастливым. Ты же хочешь, чтобы он был счастлив?
– Мы?.. – переспросил Майкл.
– Да, – сказал Винсент. – Мы. Я и ты. Мы поступим, как взрослые люди, возьмем ситуацию в свои руки. Ради него.
– Что ты мне предлагаешь? – недоверчиво спросил Майкл. – Встречаться с ним с твоего ведома?.. По твоему разрешению?
Винсент покачал головой.
– Ему этого будет мало.
– Так, стоп, – сказал Майкл. – Стоп. Что происходит? Скажи прямо, чтобы потом не было разговоров, мол, я тебя неправильно понял.
– Я приглашаю тебя в нашу семью, – сказал Винсент, дружелюбно глядя на него. – Ты и так всегда был ее частью: память о тебе, разговоры о тебе. Давай уже превратим многоточие в точку.
– Ты что, предлагаешь нам жить втроем?.. – с недоверчивым ужасом спросил Майкл.
Винсент все ходил вокруг да около, не выражясь прямо, так что слово «втроем» пришлось сказать Майклу, и это слово ему не понравилось. Он не мог представить себя частью этой жизни, этой тихой квартиры. Среди книг? С геранью на окнах? За завтраком – с ними?.. Он не вписывался сюда. Он не мог даже представить, что будет здесь частым гостем, не то что – будет здесь жить. Это был чужой мир, он не мог уместиться в него, как не смог бы жить в кукольном домике Фредди.
– «Жить» – не вполне верное слово, – сказал Винсент, наблюдая за ним. – У твоей профессии есть свои сложности – репутация, частые разъезды. Ты не сможешь жить здесь, потому что твоя карьера – не здесь. Но ты можешь стать частью этого дома. А наш с Джеймсом брак будет служить защитой твоей репутации, и объяснить твои визиты к нам или наши – к тебе, обыкновенной дружеской связью – очень легко. У тебя же есть друзья, с которыми ты часто делишь дом. Кто скажет, что мы от них чем-то отличаемся лишь потому, что мы – гей-пара?
– Тебе не кажется это абсурдным? – спросил Майкл.
– В рамках патриархального института брака это действительно может выглядеть странно, – уклончиво согласился Винсент.
– Но так уж сложилось, – он развел руками. – Так бывает. Очень редко, но так бывает. Пойми, Майкл, – он чуть наклонился вперед, поставил локоть на колено. – Больше всего я хочу, чтобы он был счастлив. И если бы я видел, что он будет счастлив с тобой – я бы его отпустил. Он не уходит к тебе не потому, что я держу его. Я не держу. Я был готов отпустить его еще тогда, когда мы начали этот проект. Но для него нет места в твоей жизни. И Джеймс пытается поступить правильно – так, как было бы правильно для большинства. Отказаться от любовника, вернуться к мужу. Но что, если мы все – не «большинство»? У нас сложилась уникальная ситуация, ему нужны мы оба. Так почему мы не можем договориться о том, что устроит нас всех?
– А тебя-то что в этом устраивает? – с подозрением спросил Майкл.
– Меня, – резко начал Винсент, сжав кулак, но тут же заставил себя расслабиться и продолжил прежним родительским тоном: – Меня устраивает то, что он перестанет разрываться между нами. Он по-прежнему будет со мной, но он перестанет стыдиться своих чувств к тебе. Я хочу перестать жить в неизвестности, что будет дальше, кого он выберет.
Майкл взялся за голову, прочесал пальцами волосы. Ситуация была настолько дикой, что ему казалось – он перебрал с веществами, что в последний раз, еще перед отлетом, это был не кокаин, а ЛСД, грибы, какая-то настолько мощная хрень, что сейчас он валяется в бэдтрипе на полу у себя дома, а не ведет светский разговор с мужем Джеймса.
– Почему ты меня не ненавидишь? – спросил он, снизу вверх глядя на Винсента.
– А кому будет легче, если я начну тебя ненавидеть? – спокойно спросил тот. – Джеймс будет меньше любить тебя, если я буду тебя ненавидеть? Майкл, ненависть – это варварство. Я видел твои фильмы. Я вижу, что он нашел в тебе. Я знаю его – полного мудака он бы не полюбил. Пойми… – он вздохнул. – Я посвятил всю свою жизнь тому, чтобы отыскивать таланты. Отыскивать в людях эти божественные искры, помогать им раскрыть себя. В тебе это есть. Ты талантлив. И я не могу ненавидеть это. Я сам не обладаю тем, что есть у тебя или Джеймса. Ты несешь на экран все, что в тебе есть – неприятное, уродливое, жуткое. Но еще и прекрасное, чистое, тонкое. И я слишком ценю это, чтобы ненавидеть тебя.
Майкл проморгался, протер глаза. Винсент разлил им остатки вина, давая ему время переварить все эти признания.
– И ты думаешь, мы сможем нормально общаться?.. – с сомнение спросил Майкл. – Ты и я?..
– Мы уже общаемся, – усмехнулся Винсент. – Я всегда жил с твоей тенью где-то поблизости, так что, поверь, я привык к тебе за эти годы. Кроме того, у нас достаточно общего – помимо любви к Джеймсу. Нам ведь не нужно пылать страстью друг к другу. Будет достаточно, если мы станем друзьями. Мы же взрослые люди, – повторил он, как мантру. – Все можно решить. Я готов оказывать поддержку тебе, если потребуется. Ты, как творческий человек, тоже наверняка знаком с эмоциональными спадами, а я работаю среди талантов всю жизнь и точно знаю, как с ними обращаться, – он улыбнулся.
– Спасибо, я с этим справляюсь, – резко отозвался Майкл. Потом подумал, что прозвучало грубее, чем он хотел. Винсент, в конце концов, не предлагал ему ничего, что заслуживало бы грубости. Спросил спокойнее: – Джеймс в курсе этого разговора?..
– Нет, – сказал Винсент. – Пока нет. Мы с ним это еще не обсуждали. Это моя идея. Сначала я хотел поговорить с тобой.
– И как ты себе представляешь такую жизнь?.. – спросил Майкл. – Быт… секс?..
– Мы попробуем и узнаем, – сказал Винсент. – Что касается секса, то я не ханжа. Но обсуждать такие детали без Джеймса я считаю неправильным. Решающий голос должен быть за ним. Мы окажемся в одной постели, только если он этого захочет, я не собираюсь ни на чем настаивать.
– А если не захочет – мы составим расписание?.. – язвительно спросил Майкл.
– Мы живем в двадцать первом веке, – сказал Винсент. – Семья как союз двух человек умирает. Мы найдем решение, которое устроит всех нас.
«Нас».
Майкл молчал, кружил вино по бокалу. Предложение все еще казалось ему диким. Неправильным. Он вообще ехал сюда не за тем, чтобы влезать в чужую семью! Но в голове все отчетливее звучала мысль, что, может быть, Винсент прав?..
Может, он прав, может, это выход. Для всех. Можно оставить все, как есть. И это… удобно? И можно не прятаться хотя бы от Винсента, раз уж он такой понимающий. Можно в любой момент прилететь в гостеприимный дом – или позвать Джеймса к себе. Может, так будет лучше для всех?..
Он не знал, что решить, и тянул время. Ответа не было. Он спрашивал у себя, что делать, но правда была в том, что он не знал. Он давно перестал оценивать свою жизнь – что в ней было правильно, что – нет. В его профессии слишком многое, значимое для обычных людей, теряло смысл. Правильным ли было врать на публику об отношениях, которых нет? Прикрывать собой Ларри, который пользовался зависимым положением Виктории?.. Правильно ли было служить его алиби, чтобы он мог спокойно трахать ее, не опасаясь скандала?.. Правильно ли было закрывать глаза на то, что Виктория ложилась под Ларри только ради своих ролей?.. То, что она делала, что он делал, было точно такой же проституцией, как та, которой занималась Дакота. Только Дакота была честнее. Она не называла это другими словами. Она прямо говорила, кто она есть и чем зарабатывает.
Так ему ли было теперь сомневаться, правильно ли, что они попробуют устроить отношения на троих?.. Если задуматься, такой вариант был куда здоровее, чем все, что он имел раньше.
И что ему терять, кроме своих мучений?..
Он потер лицо ладонями, посмотрел на Винсента сквозь пальцы.
– Ладно. Хорошо. Давай попробуем. И как мы ему это предложим? Не по телефону же?
– Давай съездим к нему, – сказал Винсент. – Поговорим там. Последнее слово будет за ним.
Он качнул своим бокалом и потянулся к Майклу, предлагая закрепить договоренность. Майкл дернулся вперед, бокалы, соприкоснувшись, истерически взвизгнули.
Винсент водил скромный, далеко не новый Пежо ярко-голубого цвета. Он сам предложил поехать на нем, не на поезде. Он, как оказалось, вообще любил быть за рулем. Майкл сидел на переднем сиденье, смотрел, как мимо плывут зеленые и желтые поля. Пытался свыкнуться с новыми обстоятельствами. Кто будет здесь третьим?.. Он прилепится к Джеймсу и Винсенту?.. Или Винсент был для них вроде камеры хранения, из которой Майкл заберет Джеймса?.. Или их треугольник как-то сам организуется со временем, у каждого будет своя роль в нем, свое место.
