Текст книги "52 Гц (СИ)"
Автор книги: Макс Фальк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 49 страниц)
Глава 39
На берегу залива Святого Лаврентия стояла конечная цель их путешествия – коттедж, который Майкл снял на все лето. Дом выглядел скромно: два этажа, мансарда, серый сайдинг, белые окна. У крыльца висели горшки с цветами, через двор от дома до гаража тянулись бельевые веревки, привязанные к столбам. Под стеной, задавив сорняки, лежали толстые бревна: заготовки на дрова. Сквозь сосны проглядывало море, тянуло костром.
Они остановились перед домом. Места хватило всем, влез даже трейлер: двор был широкий. Захлопали дверцы машин, выпуская людей. Бран, с наслаждением потянувшись, зевнул и встряхнулся всем телом. Дакота смешливо фыркнула на него, уперла руки в бока, огляделась.
Майкл поднял голову к соснам.
Здесь было тихо. Он не сразу услышал, за три недели привыкнув к ровному гулу мотора, что в соснах кто-то свистит и чирикает. Дробно стучит. Щебечет. Каркает. Воздух был сладкий, ветер пах солью и холодом. Майкл глубоко вздохнул, чувствуя, как от кислорода кружится голова. Воздух был таким чистым, что казался ненастоящим. Майкл оглянулся на Питера, который разминался после долгой дороги: приседал, прыгал, тряс головой. Подозвал к себе, повесил локоть ему на плечо, приобняв.
– Нравится?..
Питер с энтузиазмом кивнул. Бобби, принюхавшись к незнакомой траве, бахнулся на нее спиной и начал валяться.
Из дверей выглянул Томми с ножом в руках. Радостно вскрикнув, скрылся в доме, появился снова – уже без ножа. Бран лениво пошел в его сторону, вразвалочку, не торопясь. Томми сбежал с высокого крыльца, двинулся навстречу Брану. Они сближались, как два вражеских корабля перед боем: аккуратно, без суеты. Но на последних шагах не выдержали – рванулись. Столкнувшись, обхватили друг друга руками, спрятали головы в чужие плечи. И так и остались. Стояли, слегка покачиваясь, не шевелились.
На крыльцо вышла Сара с дочерью на руках, махнула Майклу. Она сейчас была неотличима от типичной канадской жены рыбака-лесоруба: джинсы, клетчатая рубаха, небрежный узел волос.
– И ты здесь? – широко улыбаясь, спросил Майкл, приблизившись.
– И мы здесь, – Сара развернула к нему малышку, та изумленно уставилась на неожиданно возникшего перед ней Майкла. – Знакомься, это Мэри Агата.
– Га, – внятно сказала Мэри Агата, явно не в силах решить, любить его или бояться. Когда Майкл потянулся пожать ей ручку двумя пальцами, она сжала кулачок и с плаксивым подозрением скривила губы.
– Надо было назвать ее Гагатой, – сказала Сара, успокаивающе целуя дочь в щеку. – Прогадали на одну букву.
– Ладно-ладно, я не настаиваю, – Майкл улыбнулся малышке, показал обе руки, демонстрируя добрые намерения. – Мы потом познакомимся. У нас еще куча времени впереди.
Он обнял Сару. Обернувшись, перечислил по именам команду. Питер уже залез на штабель бревен и развалился на них, глядя в небо. Бобби исследовал клумбы перед крыльцом, сунув в них нос. Бран и Томми, застывшие посреди двора, начали подавать признаки жизни, похлопывая друг друга по спине – это был верный знак, что они уже понимают, что пора перестать обниматься, но ни один не может отступить первым.
– Эй, ты! Мужик!.. Ты, бритый!.. – с крыльца крикнула Сара. – А ну отцепись от моего мужа!.. Я сюда прилетела девок с него снимать – для тебя исключения не будет!..
Томми, смущенно фыркнув, разжал руки и отступил. Бран торопливо оглянулся на Дакоту, но та, сидя на капоте Мустанга, заинтригованно наблюдала за сценой, не проявляя никакого недовольства. Даже наоборот.
– Не поверю, что с Томми надо снимать девок, – сказал Майкл.
– Гроздьями!.. – сурово сказала Сара, внимательно глядя, как муж возвращается к ней. – Да сейчас бы я отпустила его одного. За ним глаз да глаз нужен! На такого каждый позарится, – и она с подозрением глянула на Брана, который почему-то смутился и решил немедленно отряхнуть что-то с брюк.
Томми встал рядом с Сарой, сияя от смущения, приобнял за талию.
– Вот так и держи, – велела Сара. – Чтоб я всегда знала, где твои руки.
– Ладно, а можно, я тоже его обниму?.. – спросил Майкл, улыбаясь во весь рот. – Я тоже соскучился.
За домом послышались звонкие голоса и смех.
– Га! – встрепенулась Мэри Агата и завертела головой.
– О, ты же еще не знаешь!.. – Сара озорно переглянулась с Томми.
– Чего я не знаю?.. – слегка насторожился Майкл.
Вместо ответа Сара кивнула ему на дорожку, ведущую за угол дома. Майкл сбежал с крыльца, торопливо пошел по ней.
Тропинка тянулась вдоль дома, спускаясь к заливу. По ней, длинноногий и легкий, поднимался Эван, держа за руки двух длинноволосых девчонок в одинаковых джинсовых комбинезонах. Перед ним скакала такая же третья с прутом в руке, стегая траву по метелкам. Майкл смутно успел удивиться, откуда у Эвана третья дочь, откуда здесь Эван – как одна из девчонок – самая рыжеволосая, с прутом – издала триумфальный взвизг и стрелой метнулась к нему. Он едва успел поймать – Фредди, изрядно подросшая и потяжелевшая, напрыгнула на него с разбега.
– Как вы… откуда ты здесь взялась?.. – изумился Майкл, разглядывая сестру. – А ты – ты собирался в Японию!.. Она в другом полушарии!..
– Япония нас подождет, – с улыбкой объявил Эван, подходя ближе.
За одну его руку держалась Джейн, за вторую – Диана. – Мы решили, что в Японию можно съездить в любое время, а свой первый фильм ты будешь снимать только один раз. И я обещал показать им китов.
– Майкл!.. – Фредди забарабанила ему по плечу. – Возьми нас к себе в фильм! Мы будем принцессами русалок! Мы будем плавать с дельфинами! Прятать сокровища! Драться с пиратами!
У Майкла, видимо, на лице образовалось очень сложное выражение, потому что Эван вдруг рассмеялся.
– Так, давай мы это обсудим, – дипломатично сказал Майкл, спустив Фредди на землю и за руку с ней возвращаясь во двор. – Русалки – это здорово, но в сценарии их нет.
– А у нас и сценария больше нет, – объявил Бран, расслышав часть разговора. – А что? Я за. Русалки – это круто, – сказал он и подставил ладонь, чтобы Фредди звонко врезала по ней пятерней в знак солидарности.
– Так, у тебя уже есть одна, – ворчливо сказал Майкл. – Одной с тебя хватит. Не морочь моей сестре голову.
В доме было шумно, тесно и весело. Спален на всех не хватило, пришлось снимать еще один коттедж по соседству для Иберо, Хлои и Кеннета. Дакота, к удивлению Майкла, согласилась разделить одну комнату с Браном. Наверное, у них что-то происходило. Что-то сдвигалось с мертвой точки, что-то менялось. Майкл не спрашивал и не удивлялся.
Здесь словно поселилась одна семья, незнакомые прежде люди передружились так тесно, что даже Майклу казалось – так и было всегда, они всю жизнь были вместе.
Питер пропадал на кухне с Томми, в свободное время помогая ему рубить салаты и смешивать соусы. Бран из гвоздей и пакли собирал для Фредди и ее подруг железных единорогов. Эван деликатно отчитывал Бобби за украденный сыр и поломанные кусты. Дакота и Сара гуляли в сосновых рощах, по очереди таская на руках и развлекая малышку Гагату. Они сдружились быстро и тесно, найдя множество общих тем. Иногда они казались похожими, словно сестры-близняшки, различаясь лишь цветом волос.
Трудно было сказать, кому первому пришла в голову идея снять их в качестве семейной пары – последней из тех, что помогла Питеру добраться до океана. Но пара из них вышла огненная. Они даже ни разу не поцеловались на камеру – но они так держались за руки, пока Сара вела машину, так переглядывались, сплетая пальцы, что даже Питер однажды обрел дар речи и попросился выйти на свежий воздух. Пришлось делать перерыв, пока он, алый от смущения, ходил взад-вперед и обмахивался плакатом. Майкл понимающе сочувствовал – ему самому становилось жарко от их химии, которую они обе выдавали по команде так легко, будто уже лет двадцать снимались в кино.
– Тебе же нужна мужская аудитория, – подмигнула Дакота, высунувшись в окно машины и наблюдая, как Питер мотыляется вдоль обочины. – Получай.
Бран задумчиво смотрел в ее сторону, когда она сидела на качелях перед домом, вполголоса напевая колыбельную малышке Гагате. Дакота задумчиво следила, как три девчонки, восторженно разинув рты, слушают практическую лекцию по механике. Семейные связи прорастали сквозь людей странным образом, причудливо и непредсказуемо.
Не хватало лишь Джеймса.
По вечерам, сидя под стеной гаража (курить возле дома запрещали все сразу, так что приходилось уходить подальше, чтобы дым не летел в окна), Майкл думал, что был бы счастлив, будь с ними Джеймс. Пусть даже не с ним. С ними. Как друг.
Вместе с Томми он выходил бы на крыльцо, звать всех к столу. Вместе с Браном и девочками валялся бы под сосной, глядя в небо. Вместе с Эваном играл с ними в прятки. Вместе с Бобби купался в прохладной воде залива.
Его отсутствие ощущалось так остро, что Майкл едва удерживал себя от звонка. Он не хотел навязываться. Джеймс связался бы с ним, если бы захотел. И Майкл уважал молчание. Не писал, что скучает. Не спрашивал, как он там, чем занят, что думает, когда они снова увидятся, увидятся ли вообще. Не звал. Просто скидывал фотографии. Каждый день.
Режиссерская ноша была тяжела. Майкл чувствовал, что не справляется. Нужно было учесть столько деталей, что голова шла кругом. Ему определенно нужен был совет профессионала – и он вспомнил про Арджуна. Тот, насколько Майкл помнил, говорил, что хотел бы поработать с ним вместе. Наверняка Арджун имел в виду – как режиссер с актером, но Майкл все же решил позвонить и попросить пару советов. Как оказалось, не зря – узнав, что Майкл делает свой проект, Арджун сказал, что немедленно бросит все и прилетит, почти умолял дождаться его, не заканчивать съемки. Майклу пришлось уверять его, что до конца съемок еще далеко, что впереди самая ответственная часть, из-за которой он и волнуется.
Заранее готовя титры, он поставил три имени на одном экране. Майкл Винтерхальтер, Арджун Сандип, по мотивам произведений Джеймса Сазерленда.
Круг замкнулся. В очередной раз. Майкл подозревал, что и этот еще не последний. Их еще будет много, как кругов по воде. Они будут множиться, расходиться волной все дальше. Ударившись в берег, отразятся обратно, побегут в точку своего создания. И так будет всегда.
– А так и есть, – говорил Арджун. – Так и должно быть. Все, что мы создаем, отражается в тех, кто рядом. Ты никогда не предскажешь – как. Да и не надо, ты не должен об этом думать. Всегда думай о том, что вдохновляет тебя – а не о том, как ты хочешь вдохновлять других. Держи глаза и уши раскрытыми. Вдохновение – это искра. Но чтобы искра разожгла костер, нужны дрова для костра. Нужен труд и терпение.
Они теперь говорили на одном языке, Майклу больше не требовался перевод. Он понимал. Смотрел на профиль Арджуна, слушал его мелодичные рассуждения.
– Я помню один твой фильм, – сказал Майкл. – «Поиск солнца». Я был на одном из показов.
Арджун поморщился. Они гуляли по светлым сосновым рощам, по тропинкам сквозь черничные поляны и прогалины, заросшие белым мхом. Бобби трусил впереди с шишкой в зубах. Бегать за крупными сосновыми шишками ему нравилось куда больше, чем за привычным мячиком.
– Я хотел поблагодарить за него. Этот фильм многое изменил в моей…
Арджун вдруг обогнал Майкла, преградил дорогу. Взял за плечи, встряхнул, глядя в лицо.
– Это я должен благодарить тебя. Я счастлив!.. Я горд! Я не любил эту работу. Она была пустой, я набил в нее столько смыслов, аллюзий, метафор, что ни одна там не удержалась. Она была моим худшим опытом. А что теперь? Я стою с тобой рядом, и ты говоришь, что она изменила твою жизнь. Это ты меняешь мою жизнь своей благодарностью! Это ты, сейчас, возвращаешь смысл моему фильму! Что бы ты ни увидел там, – Арджун приложил к его груди коричневую ладонь, – оно твое. Если то, что я сделал, изменило жизнь хотя бы одного человека – я сделал этот глупый и пустой фильм не напрасно.
В нем было что-то сказочное – в его многословности, в его любви к цветистым метафорам. В свою плавную речь он постоянно вставлял красивые обороты. Поначалу это казалось странным, но Майкл быстро привык – и часами мог слушать, как Арджун рассказывает о своем опыте в кино.
– Я всегда стеснялся своих корней, – говорил Арджун. – Стремился уйти от них как можно дальше, чтобы никто не сказал: «О, это же Болливуд! А как зовут режиссера?.. Ах, конечно, все ясно». Я вытравлял из себя все стремление к красочности, к фигуративности. Я дошел до того, что начал снимать черно-белые фильмы без слов. Я пытался быть европейцем, снимать, как европеец. И я пришел к тому, что мои фильмы стали избыточны с другой стороны. Они стали избыточны пустотой.
– Я боюсь, у меня получится что-то наивное, слишком простое, – признался Майкл. – Как детский рисунок. Знаешь, такое, в чем находят очарование только родители, когда ребенок приносит им нарисованного кота.
– Майкл, ты представить себе не можешь, как долго люди учатся простоте, – сказал Арджун. – Специально учатся – и мало кому удается. Если это твое, твой язык – говори на нем. Это куда труднее, чем заталкивать в каждый кадр по цитате.
Было естественно, что Майкл предложил Арджуну стать вторым режиссером. Было естественно, что тот согласился.
Солнце приходило в дом на несколько часов, ложась яркими пятнами на старый деревянный пол. Самую светлую комнату превратили в «дом» Питера, где тот жил до встречи с китом, и снимали его бытовую жизнь – как он ходит из угла в угол, рисует, спит, готовит себе бутерброды. Как по ночам, чтобы ни с кем не встретиться, он ходит в круглосуточный магазин в миле от дома или на заправку, чтобы выпить там кофе и съесть хот-дог с жареным луком. Возвращается по обочине, смотрит, как мимо проносятся машины и фуры. Ходит в ночную аптеку, забирает свои оранжевые стаканчики с таблетками, расставляет их по всему дому.
Он украшал «свою» комнату, будто таскал листья в ежиное гнездо. Выстраивал на подоконнике спичечных человечков, горевал, если кто-то из них ломался. Просыпался по ночам, прислушиваясь к голубой тишине. Смотрел мультики, клеил на стену картинки. Пока они ехали, Питер набрал себе бесплатных открыток и флаеров, занял ими целую стену – и так они выяснили, что он поддерживал связь с миром не только в сети. У него были друзья по переписке, посткроссеры. Они обменивались открытками. Отправляясь в путешествие за китом, Питер написал каждому из них, что собирается сделать. И вот поэтому о нем заговорили в разных уголках страны. Вот поэтому, когда открытки дошли, возник резонанс. Не просто видеоролик, не просто один из сотни проектов на Кикстартере. Это было личное участие тех, кто знал его раньше.
– А что, если он рассылал открытки по всему миру? – спросил Питер, болтая ложечкой в чае. Они с Майклом сидели на бревнах под стеной дома, разговаривали полушепотом. Утро было раннее, все еще спали.
– Это вряд ли, – сказал Майкл. – Во-первых, он же у нас живет на пособие. Послать открытку в другую страну дороже, чем в другой штат.
– Логично, – согласился Питер.
– Потом, нам нужно будет пять-шесть человек, получивших его сообщение. Мы не поедем в Европу, чтобы снять двадцать секунд. Но мы сможем снять коротенькую сцену на улице, в офисе, у кого-то дома. Понимаешь?
– Ага.
Питер вынул ложечку из кружки, положил на бревно рядом с собой. Подул на чай, прежде чем отхлебнуть.
– Все равно жалко, – сказал он. – Мировая известность была бы круче.
– Да, – согласился Майкл. – Но мировая известность нам не по зубам, поэтому будем работать с тем, что есть.
Он шутливо взъерошил Питеру волосы на затылке, убрал руку.
– Ты молодец. Это была отличная идея.
– Жалко, что она не пришла мне в голову тогда, когда мы еще были в пути, – пожаловался тот. – Сэкономили бы время.
– Хорошо, что она вообще к тебе пришла, – поправил Майкл. – Сегодня снимем, как ты их пишешь и отправляешь. Потом, смотри, – Майкл раскрыл ладони, будто обозначал границы кадра, – одну положат кому-то на крыльцо. Одну – на офисный стол вместе с другими конвертами. Одну бросят в почтовый ящик. Потом нам нужно будет всего несколько человек, которые эту открытку читают. Наймем в Квебеке актеров, не будем мучаться. Отснимем за один день – нам же нужны эпизоды секунд по десять.
Питер кивнул, держа кружку в ладонях.
Если день выдавался ненастным и для съемок было мало естественного света, Майкл вместе с Арджуном запирался в трейлере и отсматривал снятый материал. Они часами обсуждали, какие куски должны войти в финальный монтаж. Майкл заполнял блокнот заметками, выстраивая и перекраивая компоновку сцен. Иногда что-то приходилось переснимать, и Майкл начинал чувствовать себя одним из тех эксцентрично-творческих режиссеров, которые точно знают, как все должно быть, но не могут это объяснить.
Он с волнением ждал начала подводных съемок. Он боялся их, кажется, больше всех. Много где он мог пойти на уступки и позволить импровизацию, много где он не настаивал на том, чтобы все было сыграно в точности по его представлению. Но встреча с китом должна была быть идеальной, никак иначе. Она была кульминацией, смыслом всего.
Арендовав подводную камеру и снаряжение, они снимали уроки дайвинга – самые настоящие, потому что Питер никогда не плавал с аквалангом. Вышло совершенно естественно, что Дакота и Сара были последними на его пути к океану, так что Дакота и учила его плавать. Питер бесподобно боялся воды: паниковал, убегал от волн, сидел на мокром песке, подтянув колени к груди – а потом вставал и возвращался, чтобы попробовать снова. Это была очередная идея Питера, последнее испытание, казавшееся непреодолимым. Как оказалось, его герой безумно боялся воды. Он задыхался, стоило ему надеть гидрокостюм. Стоило ему войти в волны, те сбивали его с ног, оттаскивали от берега, и он вырывался из них, будто спасал свою жизнь. А потом снова лез в воду – и опять убегал.
Глядя на него, Майкл иногда чувствовал, как у самого становится тесно в груди.
Это внезапно открывшееся обстоятельство заставило пересмотреть несколько прошлых сцен. Почему он никогда не пил из-под крана и даже в чайник наливал воду из пластиковых бутылок. Почему он никогда не умывался под текущей водой, а обтирался влажной губкой, используя почти антикварные таз и кувшин. Почему он так трясся, попав под дождь.
История разрасталась, рассказывала саму себя. Майкл завороженно следил за ней, понимая, что его роль – это лишь роль наблюдателя.
Помимо Питера, Дакоте пришлось отдельно натаскивать Майкла и Кеннета, поскольку кто-то должен был снимать встречу с китом. Сколько времени займет этот этап съемок – не знал никто. Они сделали все, что могли, дальше дело было лишь за удачей. Майклу были нужны идеальные кадры. Идеальные, не больше и не меньше. Что угодно можно было доснять и переснять, найти людей, вернуться к нужной точке маршрута, даже если это означало потерю времени. Но с китом так бы не получилось. Майкл полагался лишь на то, что если им везло всю дорогу – повезет и сейчас. И предвкушал долгие дни и бесконечные запоротые дубли.
Дакота встряхнула свои волотнерские связи, нашла в Квебеке знакомую, свела ее с Майклом. У Саманты была яхта – маленький круизный кораблик, на котором в теплый сезон по заливу катали туристов, а когда те иссякали, сдавали его экологам, океанологам и прочим ученым.
Они встретились на причале. Вдоль залива их были тысячи. В городах – бетонные пирсы с кафетериями для туристов, где рядом качались тонкие белые мачты со сложенными парусами. В уединенных местах – просмоленные деревянные мостки, куда привязывали рыбацкие лодки. С воды дул холодный ветер, щелкал по кораблику углом рекламной растяжки, закрепленной вдоль борта.
– Кого вам искать? – по-деловому спросила Саманта, пригласив подняться на борт Дакоту и Майкла. – Летом здесь все собираются, даже касатки иногда заплывают. А так – синие киты, горбатые, полосатики. Дельфины, конечно.
– Мне нужен синий или горбатый кит, – сказал Майкл. – Но один. Можно будет как-нибудь привлечь одного?
Саманта скептически покачала головой.
– Нет.
– Они часто кормятся поодиночке, – добавила Дакота. – Подманить их нельзя, но особь вне группы найти можно.
Саманта кивнула.
– Можно. Теоретически. Но даже если вы такого найдете – учтите, они не будут стоять на месте и позировать. Они заняты делом, им нужно отъесться перед зимней миграцией.
– Они обычно не агрессивные? – уточнил Майкл. – Нет случаев, что кит нападал на человека, если подплыть к нему слишком близко?
– Я бы не рекомендовала к ним приближаться, – сказала Саманта. – Нет, они не нападают на людей, особенно если не беспокоить молодняк. Но они могут просто не заметить тебя. Мы для них размером с котенка, а они плохо видят.
– Мне нужны конкретные кадры, как кит подплывает к человеку.
– Это никак нельзя поменять, это сценарий, – пояснила Дакота.
– Вы не объясните киту, что у вас есть сценарий, – ответила Саманта. – Простите. Если вы хотите гарантий – я не смогу их дать.
– Я не прошу гарантий, – Майкл помотал головой. – Я все понимаю.
– Тогда не будет проблем, если вы подпишете отказ от претензий в случае чего?..
– Мы подпишем, – согласился Майкл, переглянувшись с Дакотой. – Главное – доставьте нас в нужное место. Мы будем очень осторожны.
– Я присмотрю за ними, – пообещала Дакота. – Никто не будет лезть к группам или самкам с детенышами.
– Хорошо, – Саманта кивнула. – Тогда можем начать через два дня.
Каждый день, когда начинало светать, они уходили от берега и искали китов. Рыскали по заливу в поисках характерных фонтанов и круглых спин, осторожно преследовали одиночек. Подобравшись поближе, Саманта заглушала мотор, и они вчетвером переваливались через борт: Майкл, Питер, Кеннет, Дакота.
Поначалу эти огромные смутные тени впереди, в холодной воде, казались пугающими. Громадные, грациозные, они играючи скользили в толще воды, пронизанной игрой солнечных лучей. Они парили, одновременно тяжеловесные и изящные, неторопливо взмахивая длинными плавниками. Майкла завораживало их величие. Иногда они кружили у лодки, будто принимали ее за сородича. Иногда мимо с отрывистым щебетом проносились дельфины, догоняя друг друга, лезли в кадр, как назойливые дети. Для них четыре человека с камерой были чем-то любопытным и интригующим. А киты жили своей жизнью, не обращая внимания на людей. И если подплывали поближе, то только по двое и трое. А Майклу нужен был один. Всего один кит. Без чужой морды, без чужого хвоста и спины. Без морды дельфина, лезущей в объектив, без чужих длинных теней на заднем плане.
Иногда ему начинало казаться, что задача просто невыполнима. Кита нельзя было подозвать, приманить вкусной рыбкой, помотав ее за хвост. Их не интересовали ни игрушки, ни лакомства. Они занимались своими делами, то поднимаясь к поверхности, то уходя в глубину. Кувыркались, общались друг с другом. Их песни были слышны отчетливо – протяжные, высокие ноты. Это было красиво, это было волнующе – но Майклу нужен был всего один кит. А кита не было.
Дни проходили за днями. Все было напрасно. Иногда Майкл сам брал камеру и преследовал китов, но все было без толку. Они ускользали, взмахивая хвостами, будто издевались над ним. А если ему и удавалось снять одиночку, обычно тот позировал на таком расстоянии, что превращался в плохо различимую тень.
Они тратили уйму времени, весь световой день проводя под водой. Возвращались унылые, уставшие, мерзлые. Томми встречал их горячим ужином, но Майкла уже не радовали даже шедевры Томми. Он начал думать, что у него не получится. Они не смогут сидеть здесь вечно. Когда у Питера начнутся новые съемки, он уедет. Может, не так уж и важен идеальный кадр. Может, из того, что уже отснято, можно смонтировать что-то похожее. Кусок оттуда, кусок отсюда, сделать, в конце концов, макет этого гребаного кита, люди не зря придумали спецэффекты. И, может, в итоге получится и куда дешевле, и куда быстрее, чем гоняться за ними по заливу, торчать в воде, надеясь неизвестно на что.
Может, стоило сдаться.
«Сегодня – последний раз», – говорил себе Майкл, снова вставая до рассвета.
«Завтра – последний раз, – говорил он себе, засыпая. – Последний – и все».
Он никак не мог перестать надеяться. Просто не мог остановиться, не мог поверить, что – все. Пора отступить. Ничего не выйдет.
Под ногами была темнота, дно уходило вниз на сотни метров. Они висели в холодной пустоте вдвоем: он и Питер. Плавали кругами, чтобы не мерзнуть. Майклу уже казалось, он всю жизнь занимается только этим: преследует, ждет, надеется, разочаровывается и снова ждет. За время съемок он сам выучился обращаться с камерой, так что уже не таскал Кеннета за собой каждый день, чтобы снимать этих упрямых танцующих тварей, которые никак не хотели оторваться от своей кормежки и сделать то, что Майкл хотел от них. Это заняло бы пару минут! Майкл уже начинал их ненавидеть. Ему хотелось, бросив всякую осторожность, подплыть к какой-нибудь флегматичной скотине поближе и врезать ему камерой по носу, чтобы тот наконец обратил на людей внимание.
Злиться хотя бы было не скучно, и Майкл злился. Мысленно упражнялся в заковыристых обзывательствах в адрес сволочных тварей.
Темнело, в воде становилось мрачно и холодно. В отдалении, как обычно, маячила группа китов. Майкл так привык видеть их краем глаза, что даже не обращал внимания на движение длинных теней. Что-то странное он заметил только тогда, когда увидел, как Питер, еще недавно от скуки упражнявшийся в подводном балете, замер на месте, едва шевеля ластами.
От группы отделился один кит. И он плыл к ним.
Майкл заорал бы Питеру, чтобы готовился, если бы мог – но у них не было средств связи, только жесты. И Питер не смотрел в его сторону, махать руками было бесполезно. Майкл трясущимися пальцами включил камеру, направил ее на кита. Тот плыл – прямо к нему, на него, как приближающийся локомотив, беззвучно и устрашающе. Все ближе и ближе. Майкл думал, вцепившись в камеру: если столкнутся, главное – не выпустить ее из рук. Таким кадрам нельзя пропасть. Нельзя, просто нельзя. Он еле держал дыхание, помня, что он под водой, у него загубник во рту, так что никаких панических вдохов и выдохов. Он впился зубами в резину. Надо было убраться с дороги, но мысль пришла в голову слишком поздно – он бы уже не успел.
Но за несколько метров до столкновения кит вильнул в сторону. Майкл повернул за ним камеру. Огромное тело длилось, длилось, длилось и не кончалось. Майкл ощутил на себе турбулентность воды, взмах плавника совсем рядом отбросил его в сторону. Майкл удержался, не выпустив камеру – кит приближался к Питеру.
Майкл, молясь про себя, чтобы сейчас ничего не заело, не вырубился аккумулятор, хватило света – развернулся к ним.
Питер висел в ледяной пустоте, маленький, тощий. Еле перебирал ластами. Кит двинулся мимо по широкой дуге – но Питер, вопреки всем правилам и предупреждениям, снялся с места и мягко скользнул ему наперерез.
Майкл не дышал. Человек и кит оказались рядом. На короткое мгновение, казалось, замерли друг рядом с другом. А потом – грациозно, плавно – кит лег на бок и скользнул в сторону, показав полосатое белое брюхо. Ушел вниз. Питер остался на месте. Он не шевелился, даже не перебирал ластами – и медленно опускался в темноту.
Майкл рванул к нему, одной рукой придерживая камеру. Их разделяло всего метров пятнадцать. Он схватил Питера за плечо, встряхнул – тот не реагировал. Майкл схватил его за запястье и потащил на поверхность.
Когда они вынырнули, Питер очнулся. Вырвался из рук, выплюнул загубник, стащил с лица маску. Он тяжело дышал.
– Ты видел?.. Ты видел?.. – отчаянно повторял он. – Ты видел его?..
– Да, да, я все видел, – ответил Майкл. Его тоже немного трясло, голос срывался. – Я даже снял. Ты в порядке? Испугался?..
– Нет… нет, я…
Он задыхался, хватая ртом воду. Майкл подтянул его к себе, обнял, насколько мог.
– Я его видел, – шептал Питер, держась за его плечи и машинально отплевываясь от горько-соленой волны. – Он был здесь.
– Знаю, знаю, – Майкл придерживал его возле себя, заглядывал в лицо. Взгляд у Питера был диким, растерянным. Он постоянно озирался, будто мог еще раз увидеть того кита. – Все в порядке. Давай, на сегодня хватит. На борт – и к берегу.
Саманта подняла их на палубу, не спросив, как прошло – за долгие дни бесплодных попыток она отучилась спрашивать. Майкл суеверно молчал – боялся сглазить.
– Возвращаемся, – сказал он.
Саманта ушла в рубку, завела мотор. Питер сел на корме, скрючившись. Он трясся под шерстяным пледом, стучал зубами. Майкл сел рядом, начал энергично растирать по спине.
– Друг, да у тебя шок, – сказал он. – Все-таки испугался?
– Я просто… – выдохнул Питер, и его заколотило снова. – Я не знаю, что это было… Я его позвал, – он глянул на Майкла. Свел брови, будто сам не верил в то, о чем говорит. – Я подумал – почему нет?.. Закрыл глаза… я же постоянно их слушал. Наизусть помню. И я вспомнил. Представил… у себя в голове, – он лихорадочно постучал пальцем по виску. – Будто у меня в голове есть только звук. Будто я сам – звук. Это было… такое чувство. Очень холодно, но не мерзнешь. Только кричишь. Но не больно, а просто – это такой звук, его можно только кричать. И не чувствуешь ни рук, ни ног. А потом я открыл глаза, – выдавил Питер. – А он рядом!.. Закрывает собой… все!
– Знаю, – шепотом сказал Майкл, растирая ему плечи. – Я все понимаю. Правда.
– Ты думаешь, он услышал?.. – с отчаянием спросил Питер. – Или я псих?
– Я не знаю, – Майкл прижал его к себе, поцеловал в лоб. – Я не знаю, правда. Все может быть.
– Господи, это было так жутко, – прошептал Питер, закрывая лицо руками. – Такой огромный!.. Я подумал, он съест меня. У меня чуть инфаркт не случился.
– Все хорошо, – сказал Майкл. Взял у него с шеи мокрое полотенце, уголком подсушил ему волосы. – Все нормально.
– Ты снял?.. – неуверенно спросил Питер, когда его перестало трясти.
– Да, – негромко сказал Майкл. – Но я не знаю, что получилось. Посмотрим на берегу.
– Скажи мне потом, – попросил Питер. – Я не буду смотреть.
Они сидели на корме корабля, смотрели на береговые огни. Те становились все ближе и ближе. Лодку качало, ветер холодил мокрые волосы. Они сидели, прижавшись друг к другу, чтобы было теплее. А потом из чернильной темноты неожиданно появился причал.
Отсматривать снятое Майкл позвал только Арждуна. Пока они ловили кита, Арджун сидел в доме и делал первый монтаж. Говорил, ему лестно вспомнить свои первые шаги и вновь повторить их. Майкл отдал ему в помощники Иберо, и тот целыми днями систематизировал дубли, прописывая каждому название: «сцена 15, дубль 6», «сцена 15, дубль 7», «сцена 16, дубль 1». Их них Арджун выбирал лучшие, готовил первую грубую сборку – грязную, с плохим звуком, разностью в контрасте и цвете.
