Текст книги "Уроки ирокезского (СИ)"

Автор книги: Луиза Франсуаза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 90 страниц)

– Вам в Финляндии бунта захотелось?

– Ну, если они захотят побунтовать, то все даже проще будет. Но – не захотят.

– И почему же?

– Вячеслав Константинович все же не зря был министром – статс-секретарем. Он реальную ситуацию хорошо знает, мы этот вопрос уже обсудили. К тому же – на всякий случай, конечно – он и возможными недовольствами уже озаботился, подготовил людей – двадцать тысяч человек военизированной полиции. Они при нужде за порядком проследят…

– А что дальше? Я спрашиваю только про Финляндию сейчас…

– Пока ничего, а годика через два, когда народ созреет, все губернии княжества в российскую юрисдикцию переведем. Вы переведете, по горячим просьбам народов, Финляндию населяющих.

– И вы знаете, как заставить их просить об этом?

– Зачем заставлять? Сами попросятся.

Николай помолчал, но довольно быстро сарказм, демонстрированный не только голосом, но и позой, и в выражении лица, развеялся.

– Давайте ваш договор. Я одного понять не могу: власть вы ведь фактически узурпировали и возвращать мне ее точно не собираетесь. Сами же сказали, что я буду последним Императором России… Может вам сразу потребовать от меня отречения?

– Во-первых, я уже объяснил, почему вам предназначено самой судьбой стать именно последним императором: не будет у вас здоровых наследников мужского пола, а братьев-дядей-племянников никто не потерпит. Но во-вторых, рано вам еще отрекаться. Вот лет через десять, когда народы России будут на вас молиться – тогда уже…

– Народы молиться будут? – в голосе Николая прозвучала грустная усмешка.

– Будут-будут. Я позабочусь…

Сменивший Вячеслава Константиновича на посту Министра-статс-секретаря по делам Великого княжества Финляндского Эдуард Андреевич Эрштрем примчался в Москву на следующий день после публикации Договора. Выслушав его возмущенную речь, я вежливо поинтересовался, считает ли он на самом деле что Император или я внезапно передумаем, и если нет, то зачем он вообще приехал. Ну а если да – то не стоит ли ему с врачами поговорить на предмет срочной необходимости поправки душевного здоровья. Ну а в крайнем случае – если он все понимает, но приехал исключительно "по долгу службы", то пусть сначала эту службу исполнит и в следующий раз приедет не один, а с "группой заинтересованных товарищей", состоящей из членов финского Сейма. Желательно – в полном составе.

Наверное, я слишком много и "слишком громко" думал о Финляндии, потому что – совершенно неожиданно для меня – даже Дарья вдруг поинтересовалась:

– Александр Владимирыч, ну что вы об этих чухонцах-то так беспокоитесь? Чай, не помрут они без вашего пригляда-то!

Ну, в общем-то да, не помрут. Однако – чтобы не помер кто-то еще, за отдельными гражданами на территории Герцогства просто необходимо приглядывать очень внимательно…

Дарья тоже в Москву переехала – ну кто же о девочках-то еще позаботится? Настя, Таня, Оля – девочки уже, конечно, большие, но все же еще не взрослые. Оля тоже с нами уехала: я объяснил Евдокии, что дочери ее учиться надо, в институте, и лучше всего в Москве – и там же к институту и готовиться. Потому что хотя в городке институты и имеются, но с профессорами конкретно у Козицына пока не очень. Да и наших маленьких обиходить Дарья все больше помогала, потому что Зоя в Москву не поехала: нашла все-таки нового мужа в Векшине. В этом плане город получился удачным – для одиноких дам: по каким-то таинственным причинам мужское население в городе превалировало. Тайна такая была, покрытая, естественно, мраком: в университетах да институтах избытка студенток не было, а выпускники чаще всего прямо с институтской скамьи в город попадали, в основном холостыми еще. Так что молодым женщинам здесь было легко обратить на себя внимание. Да и не очень молодым – тоже: Ольга Александровна, похоже, тоже скоро фамилию сменит…

Но это – когда еще будет, а апрель уже много чем порадовал – я о промышленных достижениях. И не очень промышленных – тоже. Когда я "предложил" Зинаиде Николаевне Чеховский полиграфический комбинат, я почему-то забыл, что это только полиэтилен с капроном в девятнадцатом веке придумали, а город Чехов – еще нет, не говоря уже об этом комбинате. Вот сколько лет живу, можно сказать, в прошлом – но иногда память так и норовит подсунуть на язык что-то "не от мира сего". С другой стороны, это же память мне услужливо подсунула перед мысленным взором расписание электричек Курского вокзала и висевшую в вагоне этой электрички схему пригородной зоны. Сопоставление которых с нынешней картой подсказало, что невыстроенный город наверняка находится у современной станции Лопасня – как раз между Столбовой и – запомнившейся мне своим удивительным названием – станцией "Шарапова охота".

Правда, дальше стало хуже: я-то думал, что там писатель Чехов жил, или хотя бы в гости приезжал – а сейчас он как раз помер и в честь него можно будет назвать всё… Так нет, Антон Павлович разве что мимо проезжал – на поезде, конечно, когда у него слетела шляпа. Однако с другой стороны – все же помер, типографию в честь него назвать будет вполне прилично – а по типографии и городок будет потом назвать не стыдно. Ну а разобраться, где эту типографию взять, мне очень быстро и доступно помог Чёрт Бариссон. На прямой вопрос, у кого бы он посоветовал купить в Америке типографское оборудование для огромного комбината, он сначала спросил о предполагаемых объемах продукции, а затем ответил очень кратко:

– Не ваше это дело, просто скажите, куда машины отправлять!

Телефон через океан – удобная штука! Правда, потом я уже узнал, что кроме собственно типографии Борис Титыч отправил и оборудование завода по производству типографских машин, но… Ладно, тоже лишним не будет, тем более что Бариссон этот завод отправил сразу и со всем персоналом: набрал русскоязычных американцев.

Одной заботой меньше, но существенно меньше этих забот не стало. И не только у меня.

Федя Чернов очень плотно занялся исследованиями по повышению прочности бетона: почему-то он решил, что ее маловато будет для постройки "Дома правительства". То есть поначалу он так решил, но пока не получил точные расчеты от инженеров, успел добиться довольно интересных результатов своих исследований. Например, оказалось, что при добавлении в раствор кварцевой пыли бетон упрочняется процентов на двадцать (поскольку пористость его снижается сильно) и при этом цемента требуется даже меньше. То есть треть цемента можно заменять этой самой пылью, правда ее сначала намолоть нужно. Он-то одну шаровую мельницу на помол песка успел себе поставить и гордо мне результат продемонстрировал. Ладно, пусть "Дом правительства" будет попрочнее (там, по расчетам, запас прочности и так минимум пятикратный получался, пусть семикратный окажется), но вот кварцевая пыль мне кое-что напомнила – и я поставил Иоссе еще одну задачку. Ну да, финансирование Горного департамента опять увеличить пришлось, но ведь на дело!

Впрочем, денежки "на будущее" не только Иосса потреблял. Камилла – в очередной раз "вынужденно отлученная" от лабораторий, "усилием воли" и силами химиков из Московского университета решила проблему быстрого получения материи. Которая вовсе не то, что можно было бы подумать любому человеку из двадцать первого века, а всего лишь ткань из матёрки. Которая, в свою очередь – волокна конопли, которая не cannabis, а hemp, то есть конопля посевная, а не индийская. Ну а матёрка – это женские растения этой самой конопли, которые в отличие от мужских (именуемых посконью) дают в принципе очень нежные и мягкие волокна, так что материя – она куда как лучше даже льняных тканей.

Вот только чтобы из матёрки это волокно получить, стебли конопли вымачивают в проточной речной воде целых три года! Впрочем, из поскони – столько же: пока костра разложится под воздействием каких-то грибков или микробов, пока вода ее вымоет – годы пролетают. А если взять эту самую костру и положить ее под зоркий глаз химика, то окажется, что вся эта костра – ни что иное, как смесь каких-то полисахаров и лигнина. Которые очень даже известно как разлагать, растворять и удалять, причем волокна лубяные при этом не повреждая. За неделю вместо трех лет, а если учесть что волокна с гектара конопля дает хоть и вдвое-втрое меньше, чем хлопок, но растет она где угодно…

Причем Камилла занялась материей исключительно из "шкурного интереса": оказывается, у Вовки пеленки были из нее сделаны и они оказались очень хорошими – но запас "по наследству" ушел к кому-то из знакомых, а новые купить почему-то не вышло. Жена выяснила почему – "сезон", оказывается, еще не наступил, вот и придумала метод "ускорения наступления" этого самого сезона. Да, мы как-то уже привыкли жить по принципу "если тебе нужно что-то хорошее, сделай это сам". Автомобиль, трактор, трамвай, пеленки… город… страну.

И мне осталось лишь порадоваться, что Камилла научилась, наконец, передавать воплощение этих дел другим людям: новенький "Завод конопляного волокна" строиться-то начал аж в Чердыни, где население поколениями эту коноплю выращивало. Урожаи там правда были невысокие – все же северная часть Пермской губернии, зато качество материи оттуда было высочайшим. А порадовавшись, попытался внести в пелёнкостроение и я свою мелкую долю: наслушавшись жалоб жены на низкие урожаи в Чердыни, вдруг вспомнил очень странную (и потому осевшую в памяти) фишку: если до цветения конопляные поля "удобрять" карбидом кальция, то и волокна в матёрке становится на треть больше, и урожай чуть не вдвое вырастает. Конечно, при озвучивании "лайфхака" Камилле назвать меня "дебилом" помешала лишь природная вежливость… но сотню тонн карбида она все же в Чердынь послала.

А меня послал Генрих Осипович. После нашего разговора с Императором Николай все же решил заняться делом. Самым благородным: раздачей "пряников" заслуженным товарищам. И первым под раздачу попал как раз инженер Графтио: все же за год он выстроил и запустил "самую мощную в Европе" электростанцию. Я ему за это орден "Трудового Красного Знамени" вручил, так что с орденами самодержец опоздал. Но своеобразного чувства юмора не потерял, и Генрих Осипович получил титул барона. Очень смешно, да… просто Николай попросил меня вручить Графтио грамоту о присвоении титула, а с ней прислал еще одну, которую вручить предстояло после запуска первого агрегата уже на Нижней Свирской ГЭС. Гидростроитель наш первую станцию на Свири собрался пустить уже осенью – и вот репортеры изойдут на мыло, пытаясь передать в газеты новость об "очередной великом достижении графа Графтио"!

По мне – так заслужил, но уж не зазнался ли? Когда я попросил – всего лишь очень вежливо попросил – быстренько спроектировать еще три-четыре станции, Генрих Осипович меня послал в известном каждому соотечественнику направлении. И добро бы один послал! Африканыч, к нему примкнувший, не поленился в Москву приехать, чтобы не по телефону, а в лицо высказать то, что он подумал:

– Саш, вот смотрю я на тебя и думаю: на вид совершенно нормальный человек, умный даже, арифметику наверное в школе учил. За год железных дорог вон сколько проложил, заводов очень нужных понастроил. Урожаи, говорят, у тебя тоже в колхозах отменные… Так почему же, когда ты мне задания выдумываешь, у тебя голова отключается? Или головы у тебя только на дороги и новые заводы хватает, а про те, что уже работают, мозгов думать не остается? Я могу выстроить в год шесть больших генераторов для гидравлических станций. Шесть! К следующей весне я закончу делать четыре для Волхова и восемь для Свири, как ты и просил. Если очень рабочие постараются, они сделают еще один, ну два… А ты просишь еще сразу пятнадцать штук!

– Заметь, прошу, а не требую. Но прошу очень настойчиво…

– А если я на просьбу не отзовусь, то поеду рубать уголек куда-нибудь на Сахалин?

– Я же тебе уже говорил: Оля попросит – и подальше сошлю. Она, кстати, как?

– Как и Камилла… зачем тебе еще пятнадцать генераторов?

– Мне больше нужно, но эти пятнадцать исключительно важны для политики. Ну и для добычи электричества тоже, конечно. Тебе чего не хватает для выполнения такого заказа? Металл есть?

– Есть. И инженеры – тоже есть, а вот рабочих, сам знаешь, нет. И места для выделки машин нет.

– Понятно. В июне выпуск в училищах Векшина и первого городка, набери ребят сколько нужно. Там больше десяти тысяч выпускается, тебе хватит только лучших выбрать. Еще… знаешь, я бы отдельно фиников набирать начал…

– Кого? Каких фиников?

– Финнов, они народ в общем грамотный. А жизнь у них… как и везде в деревнях, так что молодых сотню-другую ты бы взял на обучение – много они, конечно, не наработают, но всяко помощь в таскании тяжелого металла, а у нас будет народ, кто потом на электростанциях работать сможет. Деньги на это я выделю… что еще? Ах да, цеха тебе новые нужны. Значит так… Я попрошу Федю Чернова тебе помочь, но требования к цехам ты сам подготовь. Исходя из того, что через пару лет в этих новых цехах будешь делать генераторы мегаватт на семьдесят-девяносто.

– На сколько?!

– Это пока, а лет через пять… нет, лет через десять в серию пойдут генераторы по сто двадцать мегаватт, а там, глядишь, и до двухсотпятидесятимегаваттных дойдем. Но, сам понимаешь, для них мы новые цеха выстроим. А сейчас вот так. И… как ты смотришь на то, чтобы постройку генераторов для угольных станций потихоньку на новый завод переводить?

– На какой такой завод? – с подозрением в голосе поинтересовался Африканыч.

– На который ты построишь для этого. Ты-то сейчас любой генератор построишь, я и не сомневаюсь, но опять же и места нет, и рабочих дергать приходится.

– И где строить предлагаешь? У тебя, я знаю, идефикс заводы ставить в каких-нибудь заштатных городишках, что и на карте не найти…

– Ну раз тебе заштатный городок по нраву, предлагаю… Котельнич предлагаю.

– Это где еще?

– Не доплывая до Вятки. Там хорошо, дорога железная уже есть, депо паровозное строится…

– Издеваешься?

– Нил, нам нужен еще один завод, как минимум еще один. Не сию секунду, но ты уже не справляешься, а дальше только хуже будет. Так что пока ищи людей, кто начнет дома для рабочих строить, водопровод, канализацию, сам знаешь – а осенью ты подготовь требования к проекту нового завода. За зиму проект составят, ты уточнишь что потребуется – и вперед. Не спеша, но без перерывов.

– Понятно… Симбирский завод увеличивать уже не нужно?

– Как это не нужно? Я от пятнадцати новых генераторов не отказывался! А заодно и институт там построй, проектный, чтобы любые генераторы побыстрее придумывать. Ты у меня все равно самым главным по генераторам останешься, так что без института будет просто несолидно.

– Тьфу на тебя! Ладно, уговорил – попробую сделать. Но не обещаю, учти!

– А ты и не обещай, ты сделай. Оле привет передавай, скажи – пусть пироги печет, я к вам в гости в первых числах июня нагряну. Нет, просто в гости, к тебе и Оле…

Да уж, сколько сил и нервов приходится тратить на постройку электростанций на Вуоксе! А строить их надо – да и не только их…

Но в конце апреля случилась еще одна немного нервная работенка. Валь раскопал кое-что по поводу покушения на Сергея Александровича, и я попросил пригласить ко мне одного человека – не непосредственного виновника, но пособника, хотя и косвенного, этого и нескольких других (по счастью не состоявшихся) убийств. Батенков все же и на самом деле врачом был более чем неплохим, но – в отличие от Ястребцева – отличал пациентов от подследственных. Поэтому приехавший в Москву – нечувственно для себя благодаря странной смеси опиатов и скополамина – доктор Парвус смог проникнуться достижениями российской медицины и согласился с моими доводами о том, что иногда контрреволюция выгоднее революции. Как в России, так и у османов. Турция-то, доведись ей возникнуть, может и аннулировать концессии по добыче хромовой руды…

Глава 42

Владимир Петрович от визита ничего хорошего не ждал. Плохого тоже не ждал, ему было в общем-то все равно, просто не хотелось терять день на никому не нужное свидание с канцлером. Даже не так: просто чувствовал он себя не лучшим образом, а потому ни малейшего приятствия во встрече с этим странным человеком он не видел. А канцлер действительно человеком был очень странным: про него говорили… многое говорили. Но – императору виднее, кого на такую должность ставить.

Именно по этой причине князь Урусов, войдя в кабинет, даже не постарался сделать вид, что ему встреча приятна, а напротив, постарался продемонстрировать, что ему – все же князю – приходится снисходить к простому дворянину, пусть и поставленному на важный пост. Это было нетрудно, ещё в бытность вице-губернатором ему легко удавалось одним движением бровей ввергать в уныние многочисленных просителей – но канцлер, похоже, его усилий не оценил:

– Добрый день, Владимир Петрович, рад, что вы откликнулись на мою просьбу и сочли возможным придти. Но и я, со своей стороны, постараюсь нашу встречу сделать максимально приятной и не утомительной. Хочу вам предложить занять пост администратора Правительственного квартала.

– Извините?

– Ну вы же видели, что тут строится. Куча зданий, для проживания и для работы, вскоре тут разместится множество министерств, других правительственных учреждений. Соответственно появятся и всякие организации, все это обслуживающие, и нужен человек, который всем этим будет управлять. Мне кажется, что с вашим опытом это будет не очень трудно…

– И чем обязан такой честью? – В вопрос Владимир Петрович постарался вложить максимум сакразма – но, похоже, опять не преуспел.

– А мне ваша дочь, младшая, очень нравится…

Сказано это было таким тоном… оскорбительным, наверное: так обычно обсуждают покупки в лавке – мол, вот этот твид мне по нраву. Вдобавок все знали, что канцлер в общем-то женат, но окружают его почему-то в большинстве молодые девицы… так что князь Урусов уже приготовился дать гневную отповедь наглецу, однако последующие слова сразу напомнили еще об одной черте канцлера, причем черте, часто высмеиваемой в обществе: выросший чуть ли не на каторге… то есть в каторжной Австралии канцлер часто в слова свои вкладывал смысл иной, нежели большинство из произносящих то же самое:

– Девушка умная, наблюдательная, талантливая в науках. И, что немаловажно, не боится принимать решения и отвечать за них. Я думаю, что если позволить ей обучение… скажем, в Технилище, то из нее получится инженер. Неважный, правда, инженер, но инженерные знания уже позволят ей стать уже очень хорошим директором какого-нибудь высокотехнологичного завода или, скорее всего, занять пост ректора технического университета. Управлять людьми она уже умеет, осталось только знаний поднабрать.

– Технилища?

– Да… в смысле, Императорского технического училища – улыбнулся канцлер. – Ваша дочь весьма талантлива, и было бы глупо таким талантом пренебрегать.

– Спасибо… но при чем тут моя дочь? Я о вашем предложении…

– При том, что… Видите ли, у вас, уважаемый Владимир Петрович, здоровье-то не сказать чтобы богатырское. И в отставку вы подали, поскольку с сердцем у вас неважно, болит часто. Так что если вы мое предложение не примете, то года через два, если не раньше, Екатерина Владимировна – как и Варвара Васильевна, кстати, тоже – переживет тяжелую утрату, что может сильно помешать ей занять достойное место в отечественной науке. Ну а предлагаемая вам должность предполагает, кроме всего прочего, и медицинское обслуживание в Правительственной медслужбе. Лучшей, смею заверить, в мире. Гарантирующей – мне, не вам гарантирующей – что обслуживаемые ей люди в пятьдесят лет из-за приступа сердечного не помрут. Вдобавок, вы же Урусов. Кроме вас и Юсуповых кто еще одним именем своим отметает даже тень сомнения в благородстве и честности? И кого еще мне ставить во главе одной из самых секретных служб империи? Так что, Ваше сиятельство, еще раз прошу вас занять предложенный пост. Вы нужны России, причем живой и здоровый. И таковой же нужны своей семье.

– Я… благодарю за доверие. И вы… вы правы, сердце у меня иногда побаливает, да… Когда мне нужно будет приступать к работе?

– Скоро. Вот пройдете медицинское обследование – и сразу. А пока – вот вам приказ о вашем зачислении в штат, обратитесь к дежурному секретарю, вас проводят. И – спасибо!

Девятого мая тысяча девятьсот пятого года были опубликованы давно готовившиеся указы. Как же – годовщина «спасения царя от заговорщиков», праздник – ну как тут без указов-то? Однако указы пришлось в этот раз мне подписывать самостоятельно: Император опять «ушел в отпуск».

К концу апреля Зимний дворец подняли на пару метров (как и здание Главного штаба) – но Дворцовая площадь все еще представляла собой "классическую стройку" и жить во дворце было бы крайне неудобно. А в Гатчину император ехать не пожелал, поскольку "можно корабельной пушкой достать" и на зиму переехал с семьей в Ливадию. Ну а после покушения на Сергея Александровича быстренько вернулся в Векшин – и делами государства заниматься не стал, сказав, что "раз у меня все получается, то пусть я и дальше сам всем занимаюсь". Испугался – в особенности узнав, что наш генерал-адмирал "таинственно исчез" в Париже. То есть "исчез"-то он не очень таинственно: прихватив около двадцати миллионов рублей, выделенных на заказы во Франции кораблей, он – на купленном на эти же деньги пароходе – перебрался аж в Аргентину, где, вероятно, решил отсидеться в период "охоты на цареву родню" в приобретенном поместье. Но об это знало весьма небольшое количество людей, в число которых Император пока не входил…

Но так как дата для указов оказалась самой что ни на есть подходящей, я просто лишний раз царя напрягать не стал. Мне же проще – спорить об указах ни с кем не нужно.

Вячеслав Константинович за день ввел в своем комитете "режим чрезвычайного положения", Иванов отдал приказ об отмене всех отпусков в частях Красной Армии – в общем, все приготовились… к чему? Оба "силовых" ведомства приготовились бунты пресекать, но вот против чего народ бунтовать будет – тут мнения разделились. Больше того, с "природой грядущего бунта" даже Штюрмер и Валь не достигли взаимопонимания – а все потому, что указов было сразу три.

Первый указ был о "равенстве всех подданных Империи в правах и обязанностях", гласящий, что отныне запрещена любая форма дискриминации по национальному, языковому или религиозному принципу. И одним из мелких подпунктов указа была отмена пресловутой "черты оседлости" – в связи с чем Борис Владимирович Штюрмер ожидал многочисленных выступлений "притесняемого еврейского народа". Обоснованно ожидал – уж больно много привилегий "притесняемый народ" терял. Понятно, что не весь "народ", а наиболее "уважаемые" его представители, но в деньгах это были очень немаленькие миллионы: по подсчетам Бориса Владимировича только цеховики – и только на цеховых "членских взносах" – пролетали миллионов на пятьдесят в год. А гильдейские купцы могли приступать к подсчетам убытков в размере уже сотен миллионов.

Валь же, раскопавший заговор, ставивший целью отторжение от России Новороссии и части Малороссии и создания на этих территориях еврейского государства, видел в отмене "черты" утрату заговорщиками поддержки в еврейских ширнармассах – а потому опасался массовых бунтов среди упомянутых элементов, тем более что вооруженные отряды "отторженцев" были уже сформированы и даже довольно неплохо вооружены. Сам "заговор" был, конечно, относительно несерьезный, но вот запасы оружия для его воплощения впечатляли.

Второй указ был "о земле", и Николай Иудович был убежден, что без армии поднявшиеся крестьянские волнения успокоить точно не получится. Указ, конечно, полностью отменял все выкупные платежи – но взамен вводился налог на пользование этой землей, причем "натуральный" – то есть нынешний владелец земли был обязан с каждой десятины сдавать государству заранее определенное количестве зерна или сена. Скажу честно: размеры налога высчитывали лучшие – ну из тех, кого найти в России получилось – специалисты по сельскому хозяйству, и прямо в тексте указа определялись не только размеры налога, но и качество взимаемого продукта, а так же "штрафные санкции" к неплательщикам. И если "в денежном выражении" новый налог был вдвое меньше прежнего, то в качестве штрафа предусматривалась всего одна мера – полная и окончательная конфискация земли в случае, если неполный расчет по налогу повторяется хотя бы трижды в течение пяти лет – ну, или если налог просто не платится два года подряд. А в прежние годы больше половины крестьян поземельный налог вообще не платили – по принципу "потом больше должен буду, все равно не отдам никогда" – и очень, очень многим новое положение точно придется не по нраву.

Довеском к натуральному налогу шел запрет – абсолютный запрет – на свободную продажу земли и сдачу ее в аренду в любой форме, что очень сильно било по "городским помещикам". А добивал эту шатию пункт, по которому земли, заложенные в банках, надлежало выкупить в течение года – иначе земля эта просто переходила в собственность государства. Конечно, при этом многие банки просто теряли залог – но это было уже проблемой самих банков: по законам Российской Империи частные банки вообще не имели права выдавать кредиты под залог земли! То есть явно нигде таких слов не было, однако запрещалось принимать в залог "имущества, обремененные иными обязательствами" – а земля (кроме "неделимых и непередаваемых" майоратов) была именно "отягощена" поземельным налогом. Нет, я и раньше знал, что юрист – это трактователь закона в пользу работодателя, но что нынешние вообще законов не знают… Нет, все же, скорее, знают – просто банкиры пребывали в убеждении, что на них никто не наедет. Ну, попребывали – и будя, Виктор Вильгельмович неплохо подготовил свои кадры к воспитательной работе среди "состоятельных горожан".

То есть двумя указами я наступил на горло националистам всех мастей и землевладельцам, попутно зацепив и некоторую часть банкиров. Промышленников и купцов я пока решил оставить – хотя и не из человеколюбия, мне было просто интересно уконтрапупить их "по Лопесу", так что пусть пока поживут… поэтому третий указ был в некотором роде "нейтральным" – то есть касался вообще всех. Указ "О всеобщей воинской обязанности" гласил, что все подданные мужского пола, не достигшие на девятое мая тысяча девятьсот пятого года возраста двадцати пяти лет, обязаны пройти "военное обучение". Дворяне, крестьяне, мещане, даже священники – все. Ну а выбор формы этого "обучения", равно как и сроков оного, эти подданные могли выбирать сами – из небольшого предложенного списка.

Вячеслав Константинович наибольших волнений ожидал именно из-за этого указа, хотя и являлся самым горячим его сторонником. Ведь для неграмотных в "списке альтернатив" имелся лишь один пункт: двухгодичный "курс молодого бойца", включающий главным образом начальное обучение грамоте…

Все волновались – кроме меня. Не то, чтобы я думал, что "все обойдется" – просто не до того было. Ведь делать-то нужно было столько! И радовало, что работа моя уже начала приносить плоды. И хотя до "полной победы разума над силами природы" было далеко, но все же…

Вообще-то "всеобщая воинская" пока только декларировалась, а "обязательной" ее предполагалось ввести через шесть лет. Просто потому, что будущих "вояк" нужно было хотя бы одеть – а пока просто не во что. То есть пока что намечался "некоторый прогресс" в зимней одежде – поскольку Васяткин, получив изрядное финансирование, приступил к строительству сразу нескольких довольно крупных фабрик по выделке искусственного меха, и по крайней мере шапок скоро будет из чего нашить. Еще вырисовывались перспективы обеспечения новой армии бельем: по инициативе мастера трикотажного цеха Эдуарда Толстова инженеры обратили внимание на язычковые иглы для вязальных машин, рассыпающихся через сотню тысяч петель и разработали машины для их выделки. Приглашенный через Иванова из Линца инженер Мартин Немец (фамилия у него была такая… чешская) в основном разработал – и он же возглавил завод по их изготовлению, причем завод почему-то был выстроен в Цареве (ну не захотел я явного иностранца в городки свои пускать). А затем он же занялся придумыванием швейных машин, которые могут нормально получающийся трикотаж шить: обычные "зингеровские" с этим делом справлялись очень плохо. Хороший инженер оказался, теперь и иглы ресурс получили даже больше миллиона циклов, и шить майки и трусы стало гораздо проще. А теперь завод и игл выпускал десятками тысяч в день, и машин швейных просто по десятку, так что через пару-тройку лет армия без белья не окажется. Ну а если чего не хватит… за границей закуплю, деньги найдутся. Вот только почему-то все это ожидалось в будущем, причем не самом близком. Тем не менее все чаще это "далекое будущее" оказывалось уже в прошлом, и это радовало.

Еще в прошлом году я – довольно честно обрисовав перспективы предприятия акционерам – выкупил целиком "Московское акционерное общество вагоностроительного завода". Долгов у завода было без малого шесть миллионов – перед самими акционерами главным образом, и я предложил им либо денежки выручить, либо распроститься с самой надеждой на их возврат. Мне буржуи немедленно поверили – и вовсе не потому, что я канцлером работал. А просто потому, что после оплаты российских долгов в прошлом году две трети казенных железных дорог в европейской части страны стали снова частными, и на этот раз – моими. К тому же я выкупил соседнее с заводом имение Перлова, где всяко собирался развивать вагоностроение, ну а в виде "расширения" имеющегося завода или "независимо от" – предложил решать кредиторам.

Насчет персонала завода… сначала я попросил Васю Никанорова посмотреть кто там кто. И рассказ его меня не удивил: в том, что нынешнего директора рабочие, мягко говоря, недолюбливают, я и не сомневался, рабочие всегда и почти везде такие. Вася, правда, сказал что "поляк суров, но и сам работает, и всех заставляет", а вот рабочих в большинстве охарактеризовал как бездельников и… в общем, применил термин из знаменитого киножурнала. Я затем поговорил с этим директором – Станиславом Лабунским, обсудил пути развития производства… в общем, зря я на питерских "фабричных" бочку катил, необразованный гегемон везде одинаков. Ну а то, что Лабунский и о жилье для рабочих заботился, и о обслуживании медицинском, и детишек их старался обучить… ладно, нынешних гегемонов быстро сделаем "меньшинством" на заводе, а за порядком – ну и за выполнением программы вагоностроения – проследит новый директор завода. Он же – старый, четыре года назад ушедший как раз с Путиловского…