Текст книги "Уроки ирокезского (СИ)"

Автор книги: Луиза Франсуаза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 90 страниц)

Но сразу "выдать" особо ничего не получилось. Так, по мелочи: перед тем, как Камилла уехала домой, я успел лишь немного рассказать ей о "пользе" гипохлорида и перкарбоната натрия в деле стирки одежды. Григорий-то Игнатьевич при случае и с такого химиката может лишнюю копеечку срубить. И не думаю, что дочь он при том обделит. Еще договорились о том, что я ей буду письма писать – на предмет, конечно, химии всякой, а она мне по возможности и отвечать на них станет. Общение, конечно, специфическое – но я, по крайней мере, буду немного в курсе ее дел и при возможности может и помогу чем…

Планы, конечно, в моем положении грандиозные. Но внезапно все они пошли прахом.

"Нахимичить" и гипохлорид, и даже перкарбонат для Камиллы – пара пустяков. Что она отцу и продемонстрировала. И действие препаратов тоже показала, а вот всякие "всем известные мелочи" рассказать вероятно забыла. И прожженная хлором скатерка или простынка окончательно направила мысль Григория Игнатьевича по стезе кислородных отбеливателей, но на этом пути лежал почти неподъемный "камень": перекисная соль от влаги воздуха более чем успешно разлагалась буквально за считанные дни. А любимая моя хотя и запомнила слово "ингибитор", о его составе сумела вспомнить лишь то, что там на каком-то промежуточном этапе используется хлоруксусная кислота. А записать тогда нужные слова она просто не успела – я тогда снова вырубился.

Я бы, конечно же, на ее месте… в подобной ситуации… то есть разговариваешь с человеком, как будто с живым и даже умным, и вдруг он брык – и покойником прикидывается, причем весьма натурально – так я бы на ее месте и как меня самого звать забыл бы. А она, поделившись "бедой" с отцом, вместе с ним же в Царицын и приехала: как сказал мне Григорий Игнатьевич, одна она ехать просто отказалась, а он дочь с собой захватил, поскольку "с ней-то я уже знаком"…

Ну я не только с ней был уже знаком, еще мне неплохо было известно и о "тайных сбережениях" самого купца, так что разговор у нас с ним получился весьма продуктивным – если смотреть с точки зрения "развития мыльного бизнеса". Идея изготовления синтетических моющих средств, без использования весьма недешевого жира или масла, воронежского мыловара увлекла, как и мысль об изготовлении "вшивого мыла" – и когда он собрался покинуть Царицын, Камилла собралась остаться у нас в доме – "побольше узнать про секреты изготовления мыла из угля". На самом деле любимой "мыльные секреты" были интересны лишь постольку, поскольку они касались органической химии, и теперь каждый день она проводила час-полтора в моей комнатушке, а я ей рассказывал все то, что успел не забыть из рассказанного когда-то ею мне.

Дина – она была, конечно, в некотором роде чудом. Но – дурой. Всерьез интересующейся лишь способами получения большого количества денег. Ну и… нет, второй ее интерес у меня никакой реакции уже не вызывал, все же были у немощности и свои преимущества. Дурость же ее проявлялась именно в том, что она никогда не думала о том, что делает, а делала лишь то, что ей скажут – точнее, лишь то, что она смогла из сказанного услышать. Когда я ее в первый день знакомства попросил купить две лампы – она их купила. Две купила, с зелеными стеклянными абажурами.

Керосиновые лампы – их каждый видел, если не живьем, то хоть в кино каком-то. Очень простая конструкция: банка с керосином (она же – подставка), в нее воткнут фитиль с регулятором его "высоты", сверху на все это надевается стекло в виде пухлой трубы, а сбоку к подставке приделана ручка с дырками – на стену на гвоздик лампу вешать. А в самых продвинутых вариантах к подставке крепится еще и зеркало – если лампа должна светить в одну сторону, или на небольших опорах вешается абажур с дыркой для "трубы". У меня был как раз последний вариант, именуемый "лампа настольная". И от заказанного "мои" лампы отличались самой малостью: банка для керосина тоже была стеклянной. И ручки с дыркой для гвоздика у них не было – настольная же лампа на столе должна стоять, а не висеть на стене.

Вот они и стояли. Света из окна было немного, так что для целей написания букв на бумаге лампы горели почти весь день тоже – тем более что "парта" из-за малости места в комнате вообще в угол была удвинута. Лампы же обе стояли на узкой ненаклонной "полочке" на дальнем краю этой парты.

Дине за партой места хватало, а Камилла там помещалась с некоторым трудом. Но помещалась – другого-то места для письма просто не было. А она за мной записывала чуть ли не больше, чем секретарша моя. Конечно, если "по буквам" считать, то меньше, но для грамотного химика и краткие тезисы дают больше, чем километровый словесный… мусор. Чтобы Григорию Игнатьевичу было чем заняться по возвращении домой, я быстренько излагал Камилле основы производства ДДТ, и как раз закончил рассказ о способах разделения его изомеров путем нагревания и охлаждения спиртовых растворов, и у меня с ней возник столь привычный (для меня) диспут о проблемах имплементации процесса:

– Если реторты использовать металлические, то их минимум серебрить придется, а то и золотить, а кристаллы этого ДДТ покрытие быстро сдерут, так что все это выйдет очень дорого.

– Можно в стеклянных ретортах разделять.

– Стекло лопнет если его постоянно нагревать и охлаждать!

– Не лопнет, если делать их из кварца.

– Лопнет! Потому что сделать реторту из кварца невозможно!

– Я сейчас позову Машу, и она расскажет, как просто ее из кварца сделать. И сделает!

– Не сделает! – Камилла порывисто взмахнула рукой.

Я тоже иногда позволяю себе разные жесты, но махать рукой рядом со стоящей на узкой полочке керосиновой лампой наверное воздержался бы. Может и не воздержался – но это мне было уже совершенно неинтересно. Потому что ближняя ко мне лампа покачнулась, накренилась… Нет, она не упала. У нее просто лопнул стеклянный сосуд для керосина, и струя жидкости щедро оросила Камиллино платье. Да, неприятно и вонюче получилось, но мне и запах показался мелочью. Потому что колба лампы развалилась окончательно и горящий фитиль упал в керосиновую лужу.

Должен честно признаться: мысль о том, что деревянный дом, политый керосином, довольно быстро сгорает – и сгорать он сейчас будет вместе со мной, мне даже в голову не пришла. Там для нее места не было: единственное, о чем я думал – это о том, что на Камилле горит платье и ей сейчас будет очень больно. А в комнатушке даже воды нет… да и не поможет вода против горящего керосина. Совсем не поможет…

Но и эту мысль я не додумал: спиной мозг иногда срабатывает быстрее головного. И этот спинной мозг сначала аккуратно накрыл горящую поверхность парты моей здоровенной пуховой подушкой, а затем – через доли секунды – тщательно укутал Камиллу моим довольно плотным одеялом. Не знаю, инстинкт тут сработал или тщательный расчет, но пламя погасло…

И только теперь включился мозг уже головной. Я стоял перед любимой девушкой в одних бабмуковых трусах – по понятиям нынешней морали все равно что голый. И не просто стоял, а крепко ее обнимал. Через одеяло, но все же…

Одежды в комнате не было, одеяло продолжало укутывать Камиллу. Так что я неуклюже забрался обратно на кровать, обмотался в простыню – жалкое подобие тоги…

– Камилла, после того, что вы сделали…

– Извините, Александр Владимирович, ради бога…

– Нет. После того, что вы со мной сделали, вы просто обязаны выйти за меня замуж.

– Александр Владимирович… что?!

– Замуж выйти, вот что.

– И что я такого сделала, что должна…

Я на несколько секунд задумался. Пошевелил руками, поджал ноги…

– Вы всего лишь вернули меня к жизни. С риском для жизни собственной. И сейчас, будучи наконец живым, я со спокойной совестью говорю вам: Камилла, я люблю тебя больше всего на свете. И всегда любил. И всегда любить буду. Больше того, я почти уверен, что и вы меня полюбите…. ну, скорее всего. Ну а поскольку иного случая просить вас выйти за меня замуж мне может и не представиться, я был бы последним дураком, если бы не попросил у вас это сейчас. Вот я и прошу… только сначала попрошу пригласить сюда Наталью… и Дарью. Я бы сам, но… я несколько не одет. Вам, впрочем, тоже нужно переодеться…

Звать никого не пришлось, видимо грохот в комнате был нехилый, а в доме с дощатыми стенами про звукоизоляцию и говорить не приходится. Так что следующая моя фраза предназначалась уже для Дарьи:

– Дарья Федоровна, тут случилась мелкая неприятность, платье Камиллы Григорьевны несколько попортилось… Вы не могли бы ей сегодня пошить новое, такое, знаете, белое, шелковое, красивое… а на голову – фату. Мне-то особо это не к спеху, а Камилла Григорьевна завтра замуж выходит…

– За кого? – Дарья даже оторвалась от созерцания разгрома.

– Как я понимаю, за меня. Кстати, принеси, пожалуйста, и мне что-нибудь одеться…

Правда, оптимизм мой оказался несколько преждевременным: все же полтора месяца лёжки на мышцах отражаются самым отвратительным образом. Пришлось Григория Игнатьевича сначала просить подняться ко мне – ага, чтобы попросить руки его дочери.

Ну да ничего, мышцы – это дело наживное, главное – руки-ноги меня теперь слушаться стали. Еще неделька максимум – и не то что самостоятельно ходить – бегать начну. И Камиллу счастливой сделаю… и еще много кого.

Очень много кого. Все же времени у меня подумать было более чем достаточно. И что я делал неправильно, я понял еще до посещения электростанции Усть-Карони. Конечно, можно, как в старом фильме говорилось, забрать этот брак и выдать жителям России другой. Что я, собственно, и проделал уже несколько раз. Главное – я понял, какое направление будет правильным. Да, и на новом пути могут встретиться разные неприятности, и ошибок я наверняка понаделаю. Но не ошибается лишь тот, кто не делает вообще ничего. А мои будущие ошибки – они будут поправимы. Потому что за три предыдущие жизни я многому научился. И самый качественный урок мне преподал Владимир Ильич – который Ленин. Простой и каждому доступный: когда ты занят любой проблемой, для успешного ее решения главное – не стать "верным ленинцем".

А я – я уж точно им не стану.

Глава 3

Кузька Мохов задумчиво поглядел на лошадь. А немного ошалевшая от известия Евдокия, проводив взглядом уносившую городскую девицу повозку, робко спросила:

– Сосед, огород мой завтра пахать будем?

– Давай уж завтра – согласился Кузька, все еще не до конца поверивший своему счастью.

Странному, удивительному счастью. Утром в слободу на повозке с большими колесами приехала барышня, вызвала Евдокию и, посулив три рубля, увезла ту в соседнюю станицу. А там, по словам Евдокии, сразу направилась в очевидно известную ей хату и с порога стала торговать у хозяина какую-то "старую кобылу". Причем торговалась так изрядно, что кобылу казак отдал всего-то за четвертной билет. Дуня говорила, что ее-то позвали кобылу сию посмотреть и недостатки отметить, но девица та как будто кобылу сама не один год обихаживала – столько о ней знала. И уж наверное поболее бывшего хозяина: когда все они вернулись в слободу, девица позвала уже Кузьку, сказала, что лошадь ему отдается – за что он должен будет огороды Димке и Евдокии вспахать только, и добавила, что кобыла жеребая, так что следить за ней нужно будет усердно. И что жеребенка заберет потом писатель из Царицына, при котором девица в секретаршах состоит.

Затем выдала ему, Дуне и Димке по цельному червонцу, добавила, что к осени им еще изрядно денег добавят – но за то всем троим нужно будет книжки прочитать. Разные – девица каждому книжки эти и выдала. Причем самому Кузьке – сразу две.

Делить лошадь на три огорода Кузьке не хотелось, но девица предупредила, что и сама проверять будет, и хозяин ее – который писатель стало быть – заглянуть не поленится. И еще сказала, что всё это счастье "только в этот год таким маленьким будет", а после писатель этот желает всех троих в работу взять, и платить будет… Димка после сказал, что столько в заводе французском только мастера получали.

Врать-то все горазды – только Евдокия, лошадку получше посмотрев, сказала что кобыла-то – из чистокровных битюгов будет, и честная цена ей точно за полста рублев. Да и то потому как необихоженная, худая: кормлена плохо – но ежели подкормить да вычистить, то и сотню на ярмарке за нее запрашивать не стыдно будет.

Ну да подкормить чем – найдется: от павшей лошадки сена осталось – на все лето хватит даже и без выпаса. А пахать – вон, Димка-то рукастый, походит за плугом: огород всяко невелик, за день справится. Упряжь – да чего ее жалеть-то! Зато на зиму прокорму хватит…

Отправив соседа обустроить лошадку в стойле, Кузька взял в руки первую из двух выданных ему книг и по слогам прочитал вслух название: "Наставление офицеру-квартирмейстеру по обустройству пехотного полка в заштатном городе по месту дислокации".

Насчет «свадьба – завтра» я конечно немного погорячился. Пока Григорий Иванович съездил домой за супругой, пока я научился ходить все же без посторонней помощи – прошло почти две недели. А потом – «в мае жениться нельзя – всю жизнь маяться придется», так что пришлось еще три недели ждать. Сама же свадьба, которую мы провели первого июня в Спасо-Преображенской церкви, была весьма скромной: дед провел среди местного батюшки воспитательную работу по поводу «немочи брачующегося», так что официальная часть заняла минут пятнадцать, а праздничный «пир» был устроен очень «семейный» – из «посторонних» на нее была приглашена только Лера Федорова. И даже не столько приглашена, сколько напросилась – но подарок она преподнесла воистину царский. Даже два подарка, если отдельным считать пахнущий свежей краской томик «Волшебника» с цветными иллюстрациями. Но главным подарком был «УндервудЪ» с латиницей: Дина английского языка не знала (а греческий или даже латынь – плохая ему замена при записи сказок – ну не по буквам же диктовать!), и я как-то пожаловался Лере на отсутствие машинки с импортными буквами. О машинке с кириллицей я знал (по прошлому разу) и даже имел в виду ее купить – но вот где взять «неадаптированный вариант», даже не догадывался.

За прошедший месяц с лишним я, кроме подготовки к свадьбе, занимался и другими делами – главным образом одним, если так можно выразиться, делом. В свое время Великий Пролетарский Вождь выдвинул основной тезис, которому беспрекословно следовали все поклонники марксизма, причем не только в России. Величайшей ошибкой, говорил Ильич, было бы думать… Правда, он потом еще какие-то слова добавил, но соратникам Ильича и этого было вполне достаточно. Они и не думали – но я-то верным ленинцем не был! Поэтому только и делал, что нарушал предписание Ильича – то есть думал. Думал о будущем.

Вариантов этого будущего вырисовывалась масса. Самым простым в имплементации был вариант зарабатывания нескольких миллиардов денег, покупки какой-нибудь банановой республики и построения в ней окончательной победы коммунизма для меня лично и всей моей семьи. Как и где поднять пару-другую миллиардов, я знал – но чувствовал, что это будет неправильно. Не потому, что этот "персональный коммунизм" у меня не получится – как раз наоборот, его-то выстроить проще простого. А затем в очередной раз тяжко переживать, наблюдая как Россия превращается в забитую колонию – нет уж, увольте!

Варианты с сохранением каким-либо образом монархии я не рассматривал: Коля номер два свое каждый раз получал совершенно заслуженно (причем дважды – и, к сожалению, с моей подачи – вообще умудрялся отделаться легким испугом). Строить "прогрессивный капитализм" – вот уж нафиг! Построить-то я его построю, но плодами строительства пользоваться будут совсем посторонние мне люди, а мне оно надо? Коммунизм же имени товарища Ленина – это вообще полная задница…

Правда, оставался еще один вариант. Причем, кстати, вариант, уже проверенный на практике и доказавший свою жизнеспособность. Как там было-то? Этот кусок я наизусть помнил:

"Господь одарил нас благословенными землями, богатыми водами и сильным, смелым, трудолюбивым народом, но тяжкое бремя творения счастья народу он возложил на нас. Иные нас проклянут, иные опорочат наше имя. Но во имя счастья, бремя которого возлагается на наши плечи, мы с гордостью понесем сей крест. И донесем его, ибо кому же еще его Господь может его доверить? А обмануть доверие Господа – суть грех страшнейший" – так было написано на семидесятой странице личного дневника Карлоса Антонио Лопеса. Жестокого парагвайского диктатора и, понятное дело, вора и коррупционера. Человека, личной собственностью которого за годы правления стало больше половины страны, человека, просто не желающего различать личное и государственное имущество. Человека, за двадцать лет правления которого население этой беднейшей страны выросло втрое, а уровень жизни населения превзошел американский. Жесточайшего диктатора, объявившего о всеобщей амнистии и выпустившего из тюрем всех своих политических противников. Тирана, которого буквально боготворило все население страны…

Через пару лет после его смерти финансируемая британцами и американцами война с Бразилией и Аргентиной (и англосаксы платили вовсе не парагвайцам) привела к тому, что этого населения с явно рабской психологией просто не стало: его убили. Всё население убили: противники не оставили в живых ни одного мужчину старше десяти лет, а из полутора миллионов парагвайцев в живых осталось около двухсот тысяч. Из которых мужского пола – только двадцать восемь тысяч малых детей. Все остальные погибли – в боях погибли, потому что с бразильцами и аргентинцами воевать шли и женщины, и даже дети.

Самым интересным – для обдумывания – был тот факт, что и Бразилия, и Аргентина вели войну с крошечным (тогда еще только по населению) Парагваем вообще не за свой счет. Они, конечно, по результатам войны отъели от Парагвая половину территории – но это был для них просто "бесплатный бонус". Войну же оплатили Англия – давшая Бразилии денег впятеро больше годового бюджета этой страны, и США – отвалившая бразильцам и аргентинцам не меньше (а по ряду свидетельств и гораздо больше). И никогда потом эти "союзники" не попросили вернуть ни копейки… Почему, интересно?

В дневниках Лопеса-старшего имелся ответ – просто я его не сразу там нашел. А когда нашел, то понял, почему ведущим капиталистическим странам было столь важно уничтожить всех, кто хоть немного успел прожить в Парагвае Карлоса Антонио.

Парагвай в конечном итоге проиграл, несмотря на то, что Лопес буквально "принял страну с сохой, а оставил…" Нет, не с ядерной бомбой, но в стране возникла мощная промышленность, Парагвай самостоятельно (единственный из стран Латинской Америки) изготавливал пушки, порох и все виды боеприпасов. Корабли строил, включая военные. Парагвай при Лопесе стал сильной страной. Сильной, но "легкой" и проиграл после того, как практически всё ее население было просто убито многократно превосходящими силами врагов.

Однако Россия – отнюдь не "легкая", и у нее есть шанс. Правда, пока она все еще именно "с сохой" – ну а я-то на что? Я, между прочим, умею делать трактора. Автомобили умею делать, те же пушки, корабли… ну, не совсем сам, но если у меня найдутся лишние деньги…

Некоторое количество этих самых денег. Некоторое очень большое количество… Сколько там Слава насчитал? Тридцать пять миллиардов рублей? Да, быстро столько не заработать… В особенности если и не работать вовсе, поэтому главное – начать. Вот прямо сейчас и начать. Тем более что и "стартовый капитал" у меня уже есть – Лера выдала целых пятьсот рублей аванса за "Волшебника". Правда половину я уже потратил, а на "наследство" от деда можно больше не рассчитывать: пока он со мной тут возился, шустрый его сынуля (вероятно узнав о "претенденте на наследство") успел приехать из своей Венеции и забрать из банка почти все оставшиеся деньги.

Ну да ничего: "первый раз" я начинал вообще без копейки за душой. А вот пройдет ярмарка, Лера книжки распродаст… Впрочем, можно этого славного мгновения и не ждать. Ярмарка-то открывается только пятнадцатого июля, а за это время можно столько сделать!

Второй урок, полученный мною от Ильича, заключался в том, что "нужна партия нового типа". В смысле "одному всё не сделать", и даже если делать нужно и не совсем всё, требуются преданные соратники. Кто персонально – это я представлял. Соратников я имел в виду заполучить много, но ведь сразу всех-то не получится. Во-первых, потому что пока у меня нет денег…

Второго Григорий Игнатьевич с супругой уехали домой в Воронеж, да и дед что-то засобирался в Петербург. Пока я был "немощен и слаб", он изо всех сил старался мне помочь – и ощущение "нужности" наполняло его энергией. А сейчас, когда я уже встал на ноги, причем не только в физическом смысле, он как-то сразу "потускнел"… Мне это не понравилось:

– Дед, ты что это задумал? Что ты дома-то забыл? Внук твой, если я не путаю, сейчас в походе… давно с невесткой не ссорился? Или соскучился по петербургской вони? Скажу честно, я этого понять не могу – там же во всем городе воняет хуже, чем у нас в ретираднике…

– Здесь тоже далеко не розами благоухает. Да и зачем я тебе здесь нужен? У тебя жена молодая, дом свой – а я кто?

– Ты, между прочим, самый родной для меня человек во всем мире. И, кроме жены, единственный, на кого я вообще могу полагаться. К тому же, если уж начистоту, твоя помощь мне все еще нужна. Небольшая, но без тебя у меня многое или вообще не получится, или выйдет плохо.

– Уж ты-то без помощи старика, да не справишься! Опять же, дом-то, как ни крути, не очень и велик, я вас всяко стесняю. Ты же меня в самой хорошей спальне поселил, а сам с женой в каморке ютишься – а это, как ни крути, неправильно. Стесняю я вас…

– Да, не дворец… но если ты мне не откажешь в небольшой помощи, то обещаю: этой же осенью мы переедем уже в новый дом. Не во дворец, конечно, Меньшиковский – но нам такой и не нужен. А нужен нам простой такой особнячок, этажа на три. С зимним садом, бассейном под крышей, чтобы и зимой поплавать всласть. Со светом электрическим, водопроводом, чтобы из кранов лилась вода и холодная, и горячая… простой такой домик, чтобы даже царю завидно было.

– И где же ты особняк сей выстроить задумал? – усмехнулся дед.

Я мысленно окинул свои "грандиозные планы". В принципе выполнимые, но поначалу осетра все же слегка урезать нужно – чтобы потом не разочаровываться.

– Тут недалеко, я чуть позже покажу. Только прошу тебя – останься. Ну хоть до осени, хорошо?

Дед видимо что-то в моем голосе услышал такое… Он как-то враз посерьезнел и ответил:

– Раз покажешь, то так и быть останусь. До осени – и сам расцвел, увидев не скрываемую мной радость. – Но обещанного – стребую!

Ну что же, одной проблемой меньше. Я все же сильно подозревал, что царицынский климат просто деду гораздо полезнее петербургского, и больше радовался тому, что он остается, а вовсе не возможной его помощи. Правда, оставался открытым один вопрос: как, имея второго июня двести рублей наличными, четырех детишек, молодую жену, домоправительницу и секретаршу с полусотенными окладами и горничную за тридцать рублей (не считая Дианы, жрущей овес с мощностью в пару "гостовских" лошадиных сил), до осени выстроить небольшой дворец со всеми удобствами? Нет, я не забыл о гонорарах за книжки, которых, по прикидками, выйдет тысяч под двадцать – но они хорошо если придут к концу августа…

Можно, конечно, и у тестя взаймы что-то попросить – но несолидно и, что главнее, все равно недостаточно будет. Ну нету у него столько, сколько мне нужно! Надо очень быстро заработать ну хотя бы тысяч… сто – для начала. По возможности – до декабря, потом денежку можно будет лопатой грести. Правда, лопату эту тоже надо будет изготовить – ну это-то совсем просто. Только – дорого, и две сотни делу особо не помогут. Вот если бы у меня было хотя бы тысячи три…

Сколько времени бы я раздумывал о прелестях обладания тремя тысячами, я не знаю – вариантов их заработать было немало, но гонорары за книги при всех пришедших мне в голову обещались прибыть гораздо раньше. Однако уже за обедом моя драгоценная супруга поставила вопрос ребром:

– Саша, а что мы будем теперь делать? Я имею в виду, заниматься чем? Конечно хорошо, что на мыльный заводик мне теперь ходить не надо…

За столом, как всегда в последние несколько недель, собрались все обитатели дома. Если считать Дарью, которая все же суетилась у стола, подавая обед. Я окинул всех взглядом…

Векшины, по-моему, так до конца и не поняли, почему их сюда привезли. Наверное все же радовались: и кормят от пуза, и одевают-обувают. Но у старших – то есть у Маши и Степана – оставалась какая-то настороженность, ожидание какого-то подвоха. Сказочка про "фамильный долг" перед братом Петра Векшина как-то проканала, но я – зная современный менталитет дворянского сословия – и сам бы в нее особо не поверил. Ну да, можно сделать скидку на "заграничное воспитание", но тем не менее…

– Мы, я думаю, сейчас займемся зарабатыванием денег для всей семьи. А для начала мы эту семью правильно оформим, чтобы потом не спорить кто кому должен и кто больше заработал. Поэтому сегодня мы удочерим и усыновим вот эту компанию – я показал рукой в сторону Векшиных, – а потом наметим фронт работ. Думаю, что лучше всего – да и доходнее всего – сейчас начать продавать туземцам бусы и зеркальца…

– Мы поедем в дикие страны? – с затаенным восторгом в голосе спросил Степан.

– Мы поедем к господину Мельникову, чтобы документы об удочерении и усыновлении сделать. А затем… А затем твоя сестра займется изготовлением как раз бус и зеркал, в чем ваша будущая мать – я указал на Камиллу – будет ей очень сильно помогать. Тебе тоже найдется чем заняться, часов по десять ежедневно, так что ты не унывай. Дарья, сделай доброе дело, перестань суетиться и сядь за стол. Дарью Федоровну мы тоже попросим нам в этом занятии помочь: чтобы туземцы захотели бусы с зеркальцами покупать у нас задорого, нужно из Камиллы и Маши сделать писаных красавиц – и этим займусь уже я вместе с Дарьей. Заодно и ее красавицей сделаем, ну и Таню с Настей – тоже.

– А дикари? – жалобно поинтересовался Степа.

– Слово "туземец" означает вовсе не "дикарь", а просто "местный житель". Вот жители Царицына и будут у нас бусы с зеркальцами покупать. Увидят, какие у нас в семье красавицы – и захотят, чтобы и у них все красивыми стали. Понятно?

– Нет… – это уже дед вмешался. – Девушки-то у нас стройные да ладные, а… туземки… – дед, покатав понравившееся слово на губах, как-то плотоядно усмехнулся и продолжил: – Непонятно, как из коровы сделать красавицу таким манером: ее, корову, как бусами не увешивай, она коровой и останется. Только коровой в бусах – дед откровенно веселился.

– Жалко даже что среди нас коров нет… – с деланной грустью ответил я, – а то бы я показал… впрочем, коров мы найдем. Машка, ты не забыла еще как стекло варить?

– А в чем? печи-то нету, да и газу в доме тоже нет…

– Обещаю, я придумаю что-нибудь. А сейчас – все принаряжаемся и едем к Мельникову.

– Удочерим? – в голосе Камиллы прозвучало что-то мне незнакомое.

– И усыновим. Заодно получишь опыт в воспитании маленьких девочек – потом со своими тебе проще управляться будет. Но это так, заодно уж. Однако я обещаю тебе, что жалеть ты об этом не будешь никогда в жизни!

– Ну ладно… пойду переодеваться для визита.

– Доешь сначала, и давиться не надо, мы же никуда не опаздываем… Хотя нет, мы поедем не к Мельникову, и поедем не все. Камилла, ты все же подготовься к визиту, но первым делом мы навестим Леру Федоровой.

– Кого?

– Валерию Ромуальдовну. А к Мельникову мы завтра отправимся…

Камилла слегка нахмурилась: все же Валерия Ромуальдовна – молодая вдова, к тому же по местным понятиям еще и весьма красивая – а я "Лера"… Но лишь на секунду: вероятно вспомнила, как я это подал самой Лере.

Я же, чтобы "ничего не перепутать случайно", Федоровой "объяснил", что в британских владениях отчества нет вообще, и принято со знакомыми просто по имени обращаться. Причем – в "краткой форме", так как в подобных случаях использование полного имени означает, что с человеком и разговаривают-то, едва скрывая отвращение… Лера это приняла – и я потом узнал, что даже "распространила почин дальше": вот оно, пресловутое "преклонение перед Западом". Но мне так действительно было проще.

И ей – тоже: все же обращение по "краткому" имени для русского человека – это знак особой доверительности, сейчас – вообще "почти родственной" – и поэтому моя идея Лерой была воспринята "по родственному" весьма позитивно. И на следующий день к Мельникову "тараном нового предприятия" отправилась именно она – ну а мы с Камиллой "ее сопровождали" в качестве почетного эскорта.

Получилось даже лучше, чем я ожидал: когда крупный городской издатель говорит "всемирно известный писатель, гений русской словесности" – то это звучит весомо. И на этом фоне очень легко и даже не особо заметно проскочили переговоры об усыновлении Векшиных. Ну все же знают, что писатели – люди не совсем от мира сего…

Ну а затем наступили "суровые трудовые будни". Которые дед охарактеризовал очень просто: "бедлам с доставкой на дом". А затем, поглядев не недоуменные лица Камиллы и "детей", пояснил:

– Это в Англии такой известный сумасшедший дом для самых буйных помешанных.

Слово я знал, и даже понимал, что оно означает, а откуда оно возникло – узнал только сейчас. Но сделал вид, что всегда знал: я же как-никак "австралиец". А спорить с определением деда не стал: по-моему он еще очень "политкорректно" сказанул. А начиналось все так хорошо…

С утра я с Дарьей отправился на Диане по магазинам и уже через два часа привез кучу тряпья – если под этим словом понимать отрезы белого, черного, голубого и розового шелка. Впрочем, и материала попроще было немало – поскольку в составлении выкроек Дарья была мастером невеликим, то сначала я из дешевого ситчика прямо на "манекенах" – в роли которых выступили сперва Камилла, Таня и Настя, а затем Машка – сметал желаемое. А потом просто лишнее отрезал…

Но у обтягивающего платья, которое я "придумал" для Камиллы, был один недостаток: на современное белье его надевать было нельзя. Хорошо, что в магазинах я обнаружил очень неплохой английский белый трикотаж – для задуманного как нельзя более подходящий. Но когда "задуманное" было предъявлено Дарье, она сообщила, что "похабень эту шить не будет". Вот просто не будет – и всё!

Хорошо, что я ее все же успел узнать сильно заранее и слабые ее места помнил – так что легко получилось взять ее на "слабо":

– Я понимаю, ты просто не сумеешь такое пошить… ладно, придется поискать портниху в городе.