Текст книги "Уроки ирокезского (СИ)"

Автор книги: Луиза Франсуаза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 78 (всего у книги 90 страниц)

Был, правда один "тонкий момент" – машина стоила девятьсот долларов "новыми" золотыми монетами, а серебряные и бумажные доллары в автомагазинах приравнивались к одному рублю. Поэтому семьдесят тысяч продаваемых автомобилей давали Машке почти девяносто тонн золота в год (народ, покупая машину, сразу же запасался и дополнительными шинами, и различным полезным инструментом). Еще "южные соседи" неплохо покупали выпускаемые в Виктории трактора (колесные, дизельные, вариант Владимирского трактора): шестьдесят сил против максимум сорока у конкурентов, дешевое топливо и скорость до сорока километров с прицепом по шоссе с лихвой оправдывали цену в тысячу двести пятьдесят долларов. Правда тракторов этих в Виктории собиралось всего тысяч тридцать, а "на американский рынок" отправлялось меньше двадцати тысяч – но лишняя копеечка никогда не лишняя. Особенно – золотая, а целиком изготавливаемый в Виктории тракторный прицеп тоже продавался почти полностью "за золото".

Феликс Юсупов там же в год продавал по семь тысяч своих автомобилей: "лучшая в мире" легковушка, продаваемая американцам под названием "Шарк", за пять тысяч долларов раскупалась мгновенно. А сам Феликс изо всех сил старался расширять производство, и шансы достичь желаемого были весьма высоки.

Жалко только, что янки прочих товаров там приобретали крайне немного, даже при том, что они вообще за любые доллары продавались, к тому же "по официальному обменному курсу" в полтора доллара за рубль – но пока и этой выручки хватало на индустриализацию "Русской Канады". Не ахти уж какую грандиозную, но как раз в корпусах полностью вывезенного хозяевами в США бывшего механического завода и собирались теперь "Ослики" (там только кузова целиком делали, все прочие детали пока шли из Европейской России), а сталь на этот завод поступала с выстроенного "в чистом поле" металлургического завода в поселке Порт-Алберни на острове Ванкувер. Не самое удобное место, просто там фьорд довольно глубокий и балкеры из Австралии с рудой и углем в этот самый "порт" без проблем проходили. В том числе и потенциальных проблем с Береговой охраной США…

У меня все больше складывалось впечатление, что Рузвельт согласился на "Русскую Канаду" исключительно "временно", имея в виду через несколько лет забрать ее целиком в состав США – хотя бы и учинив для этой цели новую войну. Только мой трюк с "помощью Германии против французов" создавал впечатление, что для России война теперь – это своеобразный спорт, причем заведомо выигрышный в силу определенного технологического превосходства. А вот если это "превосходство" убрать, то…

Американское правительство "внезапно" стало вкладывать огромные средства в развитие военной промышленности. Даже самые, казалось бы, бредовые проекты щедро финансировались из казны, а уж "традиционные" отрасли вроде авиастроения или хотя бы автомобилестроения просто купались в деньгах. На Гленна Кёртисса буквально пролился золотой дождь: после того, как его гоночный самолет показал скорость в четыреста километров, он получил от правительства контракт на миллион долларов не за поставки самолета, а только на разработку проекта истребителя с аналогичными характеристиками. Еще два похожих контракта, правда на чуть меньшие суммы, он получил вообще "на расширение производства" уже сделанных им двухмоторного гидроплана и тяжелого сухопутного бомбардировщика.

Вильям Боинг тоже не остался в стороне от столь сладких "осадков", получив заказ на поставку двухсот своих трехмоторных "дальних бомбардировщиков" – но подобные заказы в значительной степени обуславливались тем, что янки получили очень неплохой авиамотор, на основе которого все эти самолеты и строились. Даже два мотора: Либерти водяного охлаждения мощностью слегка за семьсот лошадок и тысячесильный Райт. Как кто-то говорил в моем детстве, аэродинамика нужна тем, у кого нет хороших моторов. А еще, что с хорошим мотором и забор полетит…

Поэтому разного рода "авиаконструкторов" в США появилось очень много, как доморощенных, так и приезжих – настолько это дело стало выгодным. Так что даже переехавший перед войной в США Сикорский какие-то заказы смог получить: ведь "русский авиаконструктор" же! Правда, особых его достижений янки пока не увидели, но сделанный Сикорским "деревянно-тряпочный" самолет с четырьмя моторами "Либерти" все же поднял больше трех тонн груза.

Хорошо, что у меня тоже хорошие моторы были. В Минске автомобильный завод выпускал десятитонные самосвалы, а так же седельные тягачи и полуприцепы к ним для перевозки двадцатитонных контейнеров. Пока их выпускалось немного, производство только налаживалось – но до конца двадцатого года я надеялся получить оттуда минимум три тысячи машин. А может быть и пять тысяч – это как моторное производство работать будет. А мотор там делался очень мне знакомый: все тот же ЯМЗ-238 мощностью в четыреста сил.

Еще один завод – тоже Минский, но тракторный – приступил к выпуску стапятидесятисильных гусеничных тракторов. На них мотор был другим – низкооборотным, причем мотор был разработан "с нуля" молодыми инженерами. То есть даже еще студентами нового минского Автомоторного института, которые, как раз инженерами и став, делать его на новом заводе и начали. Трактор получился хороший, колхозники его быстро оценили. И не только колхозники: на базе трактора в Коврове стал выпускаться новый экскаватор ЭГК-500. То есть Экскаватор Гусеничный Ковровский с ковшом в полкубометра. В довесок к ранее поставленному на конвейер ЭГК-1250 – "лучшему карьерному экскаватору современности". Правда "старичок" был тросовый, из тех, что в Америке именовались "драглайнами", но для карьеров он вполне годился. Карьеров-то много появилось, без такого экскаватора работать там неудобно, а то, что он еле ползает, так для карьера скорость экскаватора некритична. А "новый" был гидравлический и получился уже универсальным, причем на вскрышных работах на тех же карьерах оказался производительнее "старичка".

Благодаря "новой технике" полностью был ликвидирован дефицит угля: теперь его копали в карьерах Кузбасса, Экибастуза, в Калишской губернии, в Забайкалье, Нерюнгри и Приморье… в Русской Канаде тоже два неплохих месторождения заработали, но там все же в шахтах уголь добывали. Да и с медью стало довольно хорошо: Машка для своих нужд медь стала добывать неподалеку от Орши, а с осени – и на острове Ванкувер. А ведь медь – это не только самовары, но и провода – которые дочь наша пихала в разнообразные электромоторы. И разнообразные электрогенераторы. Речек-то в стране много, и если на небольшой речке поставить небольшую плотину, то пятьдесят-сто киловатт мощности любая деревня себе легко обеспечит.

Но главными достижениями уходящего девятнадцатого года я все же считал совсем другие осуществленные проекты. Совсем другой мотор и совсем другие электрические машины.

В декабре на ресурсные испытания был поставлен новый двигатель, разработанный Нольде. Правда получился он настолько дорогим, что Николай Евгеньевич искренне считал, что такой двигатель никогда никому не понадобится – но я-то знал, насколько он ошибался. Запомненная когда-то фраза из ютубовского ролика "интерметаллид титан-алюминий-никель-три должен составлять не менее шестидесяти процентов сплава" позволил создать лопатку, выдерживающую рабочую температуру около тысячи трехсот градусов. Тот же ролик сообщал, что лопатка должна быть пустотелой для охлаждения в процессе работы – и температура в "горячей" области турбинного двигателя поднялась до тысячи шестисот: не зря сам Жуковский рассчитывал расположение и форму охлаждающих каналов.

Правда поначалу лопатка работала хорошо если десять часов – но я помнил, что ее нужно покрыть окисью циркония. Чтобы придумать, как это сделать, инженеры и химики потратили два года. А затем год еще придумывали, как сделать чтобы это покрытие не рассыпалось при охлаждении после выключения мотора. Оказалось, что цирконий нужно ниобием легировать – и срок работы лопатки достиг аж тридцати часов!

Еще полтора года понадобилось, чтобы кто-то догадался, что алюминий из материала самой лопатки при высокой температуре просто восстанавливает цирконий из окиси, сам, естественно, окисляясь – после чего покрытие просто отламывалось от довольно непрочной окиси алюминия, и сообразил, что перед покрытием окислами на лопатку стоит сначала нанести тонкий слой платины. Ну, платины-то там нужны были крохи, только чтобы алюминий "не просачивался" – однако нанесение этих "крох" стоило гораздо больше, чем сам драгметалл. Поскольку же "нутрь" лопатки формировали из нитрида бора, не разваливающегося при температуре плавления материала самой лопатки, а эта штука тоже дешевой не получалась, то цена изделия все росла и росла. А так как нитрид бора потом из готовой отливки вымывался щелочью (превращаясь при этом в аммиак и еще какую-то растворимую дрянь) и его приходилось синтезировать заново, сократить затраты не выходило никак. И одна двухсотграммовая лопатка горячего контура турбины стоила в районе полутора тысяч рублей – как полтора килограмма золота. А в турбине таких лопаток ставилось по семьдесят восемь на каждой из четырех ступеней. Полмиллиона стоили только лопатки горячего контура!

Впрочем, и все остальное обходилось не в копейки, так что двигатель в результате обходился чуть дороже полутора миллионов рублей. Турбовинтовой. Весом в триста пятьдесят килограммов. И мощностью в две с половиной тысячи лошадей…

Новейший бензиновый двигатель Райта мощностью в тысячу лошадей весил чуть больше полутонны и стоил около десяти тысяч долларов, а ресурс (до капитального ремонта) составлял пятьсот часов. Забелинская "двойная звезда" обходилась мне вдвое дешевле, но она до капремонта работала чуть больше ста часов, так что ее можно было пока не считать… Но выходило, что вместо одного турбовинтового можно было купить сто высококлассных бензиновых моторов, или сорок "эквивалентных мощностей", так что новый двигатель Нольде казался проигрышным. До начала испытаний – абсолютно проигрышным.

Но уже в марте двадцатого начали "закрадываться смутные сомнения": через сто суток с начала испытаний двигатель отработал две тысячи часов и инженеры не нашли ни малейших признаков износа. Ни на одном из четырех, поставленных на испытания. Ни на том, который просто отработал две тысячи без перерывов, ни на том, который каждый час выключался и за пять минут проходил цикл "принудительного ускоренного охлаждения".

То есть на турбинах признаков износа не нашли, а ряд вспомогательных агрегатов вроде топливного насоса, центробежного регулятора подачи воздуха и топливных форсунок пришлось все же просто поменять, но ремонт занял всего пару дней и обошелся (вместе с запчастями) тысяч в пятнадцать, так что можно сказать, что гигантский ресурс требует всего лишь "мелкого поддерживающего ремонта".

Слегка ошарашенные первоначальными результатами испытаний инженеры потихоньку стали склоняться к выводу, что двигатель с двумя-тремя именно мелкими ремонтами действительно сможет проработать пять, а то и семь тысяч часов – а Дима Григорович поручил своему новому заместителю Володе Петлякову начать разработку нового самолета под этот двигатель. Сам-то самолет я на бумажке нарисовал – получилось очень похоже на еще в детстве заинтересовавший меня Бе-30… чешский LET-410, Бомбардье сотой серии или вообще на большинство небольших двухмоторных пассажирских самолетов. Однако рисунок – ни разу не проект, так что работы молодому конструктору хватало. Я же в требованиях много чего "умного" понаписал, одна гермокабина для пассажиров чего стоит…

Хотя – по сравнению с импортными авиаконструкторами – у Володи было одно существенное преимущество. Учрежденный мною восемь лет назад ВИАМ (расположенный, "конспирации" ради, в Уральске), за прошедшее время не только разработал фигову тучу разнообразных авиаматериалов, но и подготовил "методики расчетов" разнообразных конструкций из них.

А вот для расчетов можно было использовать новое творение института, возглавляемого Степаном. После того, как я ему подробно (насколько сам запомнил из пройденного в институте) рассказал о принципах работы вычислительных машин, он такую машину сделал. Не суперкомпьютер, конечно: машина выполняла около пяти тысяч простых арифметических операций в секунду, но тот же расчет несущей балки (например, лонжерона самолета) на ней можно сделать за пару часов, а не за пару месяцев. Конечно, для этого нужно было еще и программы соответствующие написать…

Напишут. И самолет сделают – не Петляков, так Архангельский, Туполев или даже Поликарпов (Николай уже два года как закончил Технилище, причем "авиастроительное отделение" Жуковского и теперь в маленьком КБ имени себя в Новониколаевске разрабатывал "грузовые самолеты для Сибири"). Жалко, что больше я фамилий первых отечественных авиаконструкторов не вспомнил – то есть вспомнил некоторых, но просто их не нашел: наверное родиться им довелось сильно позднее.

А я займусь, наконец, той работой, которую делать умею. Умел, и хотя не очень хорошо, но всяко лучше всех ныне живущих: писать программы для компьютера. И даже сделал первый шаг к восстановлению "забытых знаний": написал довольно простенькую программу, переводящую код, написанный буквами (на придуманном мною ассемблере) в машинный код. Интересная была работенка: в новеньком компьютере использовалось всего тридцать две команды, восемь процессорных регистров, отдельная "память программ" была размером в шестнадцать тридцатидвухразрядных килослов, такая же была "память данных" – а в качестве устройств ввода и вывода использовались перфоленты (обрабатываемые на Степановском же телетайпе).

Но с задачей я все же справился, и это меня больше всего порадовало тем, что удалось, наконец, сделать самому что-то полезное. Но больше порадовался тому, что мне, похоже, все же удалось стать хорошим руководителем…

Где-то когда-то я прочитал, что хороший руководитель – это не тот, кто вкалывает с утра до ночи и все идет хорошо, а тот, кто запил, заболел, помер наконец – но все равно все идет хорошо и никто даже не замечает, что руководителя нет на работе. Я за весь девятнадцатый год один раз провел переговоры с толпой иностранных руководителей, съездил на открытие ВДНХ, несколько раз поругался с Петрашкевичем и Антоневичем, но страна продолжала уверенно наращивать индустриальную мощь и "улучшать благосостояние народа". Ладно, благосостоянием Машка занималась, индустриализацией – Слава Петрашкевич и Саша Антоневич… еще многие тысячи человек… многие уже миллионы. Я перед Новым годом с удивлением узнал, что в стране выпускается по два миллиона велосипедов в год… ладно, по сравнению с полумиллионом бытовых холодильников это как бы и мелочь, но ведь приятно узнать, что запущенная мною "система" вытащила Колумбова с его обгонной муфтой двойного действия на роль главного инженера крупнейшего в мире "Треста по производству велосипедов". Я про этого парня давно и прочно забыл – но здесь и сейчас, в моей новой России, сама динамика развития его вытащила и поставила во главе нужного стране производства.

Стране, где каждый, умеющий и желающий делать что-то полезное, был востребован. Ну а неумеющий или нежелающий…

Глава 72

Хейкки Йокинен с удовольствием посмотрел на только что выстроенный им дом. То есть дом-то он не в одиночку выстроил, дюжина человек этот дом строила… точнее, дюжина его только отделывала: клали полы, прибивали потолки, ставили стропила и настилали крышу – но все же в доме была и его, Хейкки, немалая доля труда. И, весьма довольный увиденным, Хейкки в очередной раз подумал, а для кого же этот дом предназначен? Ведь рядом стояло уже с полсотни таких же домов, каждый о двенадцати больших комнатах – а вот жителей пока ни в одном не было.

И было непонятно, откуда они, жители эти, вообще тут возьмутся: в соседнем городке, где сейчас жил и сам Хейкки, все дома стояли кирпичные, с кучей удобств, и новые тоже из кирпича ставились, к тому же высокие, в три-четыре, а то и в пять этажей – и довольно много квартир в них все же были еще пустыми. А здесь все дома были одноэтажные, и из "удобств" разве что теплый туалет…

Впрочем, особо об этом Йокиненн не задумывался: он просто радовался, что и переезд в Россию оказался несложным, и тому, что работа сразу нашлась (хотя и не совсем та, о которой мечталось). А главное – что теперь Анна-Мария скорее всего поправится.

Из России Хейкки уехал еще практически мальчишкой, едва лишь ему стукнуло восемнадцать: повезло устроиться на один рейс помощником кочегара на шведский пароход, шедший в Америку. И в Америке он, получив хоть и очень небольшой, но опыт работы с машиной, довольно быстро нашел работу на заводе. Поначалу – тоже помощником кочегара, но уже через два года он работал на автомобильном заводе, причем на самом сложном – зуборезном – станке.

Хорошая работа, приличные заработки… неудивительно, что Анна-Мария быстро согласилась стать его женой. Финну-то было неважно, что девушка была из "латинос", а то, что они между собой говорили на "чужом" для обоих языке, даже помогало им лучше понимать друг друга: ведь если в сердцах и скажешь что-то… резкое, всегда можно оправдаться "плохим знанием языка" и, извинившись, обойтись без обид. Понятно, что в такой дружной семье два сына и дочь были окружены заботой и любовью.

Одна дочь: старшая, подцепив где-то проклятый "файсис" (так американцы называли kulutus), сгорела за полгода, не достигнув и восьми лет. А когда младшему сыну стукнуло восемь, врачи сказали, что и Анна-Мария подцепила тот же "файсис"…

Файсис можно было и вылечить, вот только коробка с таблетками, нужными только для начала этого лечения, стоила – если очень повезет – шесть сотен полновесных долларов. Да ее еще и поискать нужно было… Йокиненам повезло, но не так что у них деньги нашлись. В первый раз повезло тогда, когда отчаявшийся Хейкки написал о беде матери: таблетки-то вроде русские были. А та, получив письмо, телеграмму сыну послала: в России-то чахотку лечат бесплатно! Правда, только своим гражданам… А потом, в письме уже, добавила, что любой финн, в Америку уехавший до того, как император канцлера назначил, может легко вернуться обратно и русское гражданство получить. Но об этом Хейкки уже и сам узнал, потому что сразу по получении телеграммы помчался в русское консульство.

И там он поверил, что дни Анны-Марии не сочтены. Причем не слова вице-консула (оказавшимся… оказавшейся молодой дамой) его в этом убедили. А то, что консул, узнав, что перед ним финн, эту вице– и пригласил, а дама сама была финкой. Специально на пост назначенной, чтобы с финнами-эмигрантами все вопросы и решать.

Конечно, раз Анна-Мария болеет, то ее сначала нужно вылечить. Для чего семье Йокинен нужно было сначала пожить в Русской Канаде, где жена с полгода побудет в специальной больнице, а остальные… пока просто поживут. Дети – поживут и поучатся в школе, потихоньку русский язык осваивая, а Хейкки – поживет и поработает: в России теперь все работают. Пока не все "по специальности", но позже, вернувшись в финские губернии (или в любое другое место "Старой России" – репатриантов почему-то в Русской Канаде не оставляли), можно будет легко найти и более подходящую работу.

Так что Хейкки вот уже четвертый месяц строил дома. В Русской Канаде, в десятке километров от американской границы. А жена жила в больнице… в поселке, очень напоминавшем тот, что строил сам Хейкки, только всего на десяток домов, и тоже в десяти километрах от городка – но еще дальше от границы. Сегодня у него, похоже, новой работы не будет: бригада "стеноукладчиков" явно не успевала с набиванием землей дощатой опалубки следующего дома. Из-за них завтра придется поработать сверхурочно, но Хейкки на смежников не сердился: благодаря их опозданию ему после обеда можно будет взять велосипед у бригадира и съездить в больницу к жене, ведь даже двадцать километров для велосипеда по неплохой дороге – это немного. А Анна-Мария будет счастлива, да и сам Хейкки каждый раз радовался тому, что жена выглядит все лучше. Врачи говорили, что еще пара месяцев – и можно будет собираться в Россию. А кто будет жить в новых деревянных домах… да какая разница!

По большому счету весь девятнадцатый год прошел «под знаком Машки», по крайней мере в своей (уже «традиционной») новогодней речи по радио Иосиф Виссарионович дочь нашу упомянул раз пятнадцать. А того же Пузыревского, например, всего один раз, хотя Нестор Платонович осенью девятнадцатого отрапортовал о завершении строительства каскада ГЭС на Иртыше общей мощностью в полтора гигаватта. Конечно, не сам он это все построил, и заслуженные Звезды Героев за строительство получили Африканыч – который спроектировал генераторы на сто двадцать мегаватт для одной из станций, Гаврилов, под чьим научным руководством были спроектированы и изготовлены довольно разные турбины, и руководитель всей стройки князь Туманов Константин Александрович. Последний к тому же из генерал-майоров вырос до генерал-полковника, но это произошло еще в процессе строительства, так что наградой звания можно было и не считать.

А звания он получил потому, что "очень хорошо понял поставленную задачу". Ведь строительство четырех очень немаленьких плотин – это доставка на место стройки очень немаленького количества разных стройматериалов. А так возить предстояло много и довольно долго, то генерал Туманов решил сначала построил железную дорогу. Ну это-то "все умеют", однако генерал поступил вовсе не "как все": осмотрев окрестности грядущих строек "орлиным взглядом" своих подчиненных, он – когда подчиненные "увидели" залежи глины и очень хорошей извести рядом с одной из запланированных плотин – построил там цементный завод. Но опять "не так, как все": шесть цементных печей (вертикальных, конструкции Мюллера) выстроили солдаты и офицеры подчиненной Туманову дивизии, "временно направленной на строительные работы". А все механизмы для них сделали солдаты из ремонтного батальона этой дивизии.

У меня вообще сложилось впечатление, что Туманов искренне считал, будто кроме солдат и провианта для них стройке ничего давать не будут и все придется обеспечивать "своими силами": в кулундинской степи он основал рудник, откуда железная руда пошла на выстроенный (правда, все же с двумя "машкиными" домнами) сталеплавильный завод в Семипалатинске, снабжающий стройки арматурой для железобетона, скобяными изделиями, даже инструментом – начиная с ломов и лопат и заканчивая бетономешалками.

Правда, бетономешалкам требуются моторы, а моторам – электричество, но генерал и эти проблемы решил. С Машкиной, правда, помощью: госпожа министр как раз запустила в Семипалатинске завод по выпуску электромоторов, и моторов теперь стало в достатке, хотя "достаток" оказался несколько специфический…

Медь – это материал стратегический. Потому что "провода", но алюминий – это тоже провода, а когда алюминия много, то он становится материалом уже тактическим. Дочь наша сообразила, что в плановом хозяйстве вся дефицитная медь заранее и на многие годы вперед распланирована, так что ее избытка всегда будет сильный недостаток. Но если взять недефицитный алюминий…

Завод на Волхове энергию брал не только с Волховской ГЭС, на него работали и обе Свирские целиком, и две станции с Вуоксы, так что сейчас завод из почти пятисот мегаватт энергии добывал ежечасно тридцать пять тонн "крылатого металла". Восемьсот тонн в сутки, или триста тысяч тонн в год. Две трети мирового производства, и – хотя для тех же высоковольтных линий и этого было недостаточно – толику малую от такого куска отъесть Машке оказалось несложно. Конечно, "алюминиевый" мотор хуже "медного". "Крылатый металл" мягче, сопротивление его выше – но если взять провод потолще…

Если взять провод толщиной достаточной по прочности, то сопротивление такого провода становится уже меньше, чем у медного. Да, мотор получается по размерам больше, и железа ему требуется тоже немало – но как раз с железом-то Туманов и помог. А на бетономешалку можно и погабаритнее мотор ставить.

По поводу же необходимого этому мотору электричества Константин Александрович думал очень недолго. Чего там думать: ему же предстояло строить как раз электростанцию, причем "гидро", то есть на реке. Ну да, Иртыш – река серьезная, строить придется долго… Зато неподалеку в горах протекает речка Уба. Тоже не ручей, но не Иртыш ни разу, на ней даже в низовьях (то есть перед выходом реки на равнину) двадцатиметровой высоты плотину можно выстроить в пределах пятисот саженей длиной!

Может, все бы и обошлось – но дивизия-то, хоть и временно, назвалась "военно-строительной", и к ней было прикомандировано изрядно именно "военных строителей". В смысле – военных инженеров, и один из них, капитан Илья Викторович Платов, за неделю подготовил проект электростанции. Мария Петровна (после "убедительной просьбы" генерала) заказала у Сименса четыре генератора (тогда она еще не была "председателем госкомитета", но с Германией торговала больше всех: немцам после войны потребовалось очень много стекла) и солдатики дивизии дружно схватились за кайла и лопаты. А так же за вожжи (дивизия формировалась на базе кавалерийской, так что поначалу гужевой транспорт был в ней основным), баранки грузовиков (далеко не все нужное телега поднимала), за все прочее, на стройке обязательное…

Подготовительные работы на Верхне-Иртышском каскаде электростанций были начаты еще осенью пятнадцатого года, а летом шестнадцатого первый генератор Нижнеубинской ГЭС выдал свои первые четыре с половиной мегаватта разворачивающимся стройкам. Илья Платов получил звание майора и Орден трудового Красного Знамени: Туманов по принципу "инициатива наказуема" его и поставил возводить "вспомогательную электростанцию". Сам Константин Александрович тоже тогда без награды не остался (тоже обзавелся орденом и получил по дополнительной звезде на погоны), а Платов "совсем распоясался" и приступил к строительству станций выше по реке. Туманов не возражал – скорее всего потому, что стоимость станций на Убе оказалась совсем уж копеечной: плотины Платов строил… я даже не знаю, как их называть правильно. В общем, из тесаного (слегка) камня строились толстые стены, пространство между стенами (эдакие "комнатки" без окон и дверей) набивалось глиной вперемешку с теми же камнями, и только снаружи все это прикрывалось железобетоном. Вся плотина первой станции длиной в шестьсот шестьдесят шесть метров и высотой до двадцати четырех метров обошлась в сумму около ста сорока тысяч рублей. Ну да, солдаты-то "работали бесплатно", но тем не менее…

К началу собственно строительства ГЭС на Иртыше с двух станций на Убе поступало электричества больше двадцати мегаватт, и на второй стояли уже генераторы, изготовленные в Семипалатинске на Машкином "электромоторном", расширенном Тумановым и укомплектованным его офицерами в качестве инженеров и солдатами в качестве рабочих. И даже турбины там были "свои", с нового завода в Усть-Каменогорске. Причем и дефицитную медь для обмоток генераторов Туманов "сам" добывал, резко расширив рудники вокруг Зыряновского рудника (так поселок назывался) и Риддера – так что пришлось его назначить губернатором вновьобразованной Усть-Каменогорской губернии…

Но это все произошло еще в восемнадцатом, а в девятнадцатом именно Мария Петровна "дала стране угля". Ну, собственно угля тоже дала, но больше дала очень много всякого разного другого. У народа-то "потребности растут", а раз ее назначили "ответственной за удовлетворение потребностей", то она и "ответила". Для того, чтобы ответить хорошо, Машка даже практически переселилась в выстроенный по ее просьбе Ильей Архангельским "министерский поезд" и дома, что сильно не радовало Андрея, появлялась хорошо если на неделю в месяц. Ну а то, что поезд этот был пороскошнее даже бывшего царского… к моему удивлению, народ "относился с пониманием": да, у Марии Петровны в поезде имелся и "детский садик", и "школа" (причем с пятью учителями для одного ребенка), и больница – "но если у нее этого не будет, то как же Марии Петровне всем управлять успеть?"

А управлять Машка уже научилась очень грамотно. Конечно же, она не указывала, что и как делать каждому из многих тысяч "местпромовских" заводов – думаю, она даже не знала, где большинство из них находится и что они вообще изготавливают. Ее роль заключалась в том, чтобы каждый из этих заводов всегда имел то, из чего они делают… то, что они делают. Я случайно узнал (Слава поделился), что у Марии Петровны работало около пятидесяти заводов, делающих всего лишь разные люстры и прочие светильники из "молочного стекла". Товар, без сомнения, нужный, причем нужный в количествах немалых – но наверняка дочь наша даже не подозревала, сколько и каких люстр каждый из этих заводов делает. Зато она опять-таки наверняка знала, сколько для производства всех этих люстр нужно патронов для лампочек, проводов, трубок там металлических, нитрида титана для золочения этих трубок – и твердо знала, кто, когда и сколько все это нужное произведет. Вот выяснила, что для туалетов и ванных комнат стране требуется четыре миллиона светильников с керамическими патронами в год – и в Кыштыме появился "местпромовский" завод, который эти четыре миллиона патронов обеспечил. Это был уже четвертый "керамический" завод в городе, а сманивать рабочих с "госплановских" заводов было нехорошо – и в городе появились новенькое ПТУ и техникум. Правда, столько "керамистов" Кыштыму девать некуда, но как учебная база город очень даже подходит, а те, кто в городе работы уже не найдет, найдет ее где-нибудь еще. В Маньчжурии, например, сейчас уже несколько заводов строится по выпуску труб, посуды, кафеля, тех же раковин с унитазами…

Но заводам нужны не одни лишь рабочие или даже техники, инженеров тоже требуется немало – и вот уже два десятка городов "обзавелись" различными "инженерными" институтами (именно "местпромовскими"). Причем крупнейший из основанных Госпожой Председателем Госкомитета появился в Новосибирске. Ну это я, чтобы не путаться и не ляпнуть случайно языком… Новониколаевск располагался на западном берегу Оби, так что я на восточном начал строить новый город с новым же названием. Так вот, Новосибирск рос очень быстро, так что и новый Политехнический институт оказался тут очень кстати: места свободного сколько хочешь, строй как удобно…

В Новосибирском Политехе было сразу открыто двенадцать факультетов. Машке-то в своем "царстве" нужно буквально всё, так что и автомоторный, и турбомоторный факультеты оказались кстати, и факультеты черной и цветной металлургии стали нелишними, энергетический (под названием "факультет электромашин"), второй энергетический (носящий имя "факультет гидростроения"), а так же судостроительный, просто строительный, дорожностроительный и мостостроительный так же пришлись к месту. Я понимал и причины появления станкостроительного факультета, но осознать глубины замысла дочери при формировании факультета авиастроительного я все же не смог. Впрочем, тут наверняка Коля Поликарпов "посодействовал": я краем уха слышал, что "сибирский самолет" он вроде как и спроектировал, но вот построить пока не смог из-за отсутствия приличного производства. Пока что Новосибирский авиазавод строил спроектированный Поликарповым шестиместный "деревянный" биплан с мотором на двести двадцать сил: набор изготавливался клееный из шпона, фюзеляж делался фанерный, а крылья были, конечно же, стеклопластиковые. Но он вроде придумал что-то "грандиозное", а людей, способных придуманное воплотить в металл, у него не было…