Текст книги "Уроки ирокезского (СИ)"

Автор книги: Луиза Франсуаза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 90 страниц)

Чтобы уж совсем печальную картину как-то скрасить, платежи зарубежным держателям облигаций русских железных дорог (которые в сумме составили сто тридцать миллионов) включались не в убытки, а в "капитальные затраты", что как бы "увеличивало" стоимость этих дорог. Уже интересно… однако суммы привлекаемых займов включались уже в "доходы" дорог, однако не включались в "прибыли". Понятно, что постоянно выпускающие облигации частные дороги на бумаге имели "доходы, превышающие расходы", но – как и государственные – оказывались в результате убыточными и требовали выплат из казны.

Указ Николая вроде бы позволил расходы снизить, ведь заграничные паровозы, вагоны, рельсы даже со старыми пошлинами оказывались дешевле "отечественных". А раз уж Россия "гарантировала прибыль", то нужно было всего лишь дождаться конца года, когда из казны польется мощный поток "недополученной прибыли"…

Я давно уже был в курсе того, что почти все заводы "с зарубежным капиталом" вообще строились в расчете на казенные заказы, причем с учетом получения таковых с использованием "неформальных договоренностей". И большая часть таких "договоренностей" была именно неформальной, то есть аннулировать эти заказы юридически проблем не представляло. Правда, с некоторыми "зарубежными совладельцами" были заключены договора с очень серьезными "государственными гарантиями", но мы же живем не в какой-нибудь "демократической республике", а в совершенно самодержавной стране…

В которой появился Департамент по борьбе с хищениями государственной собственности. Ну я его для начала и натравил на "самый большой механический завод России"…

Сергей Игнатьевич по моей просьбе "снова" провел аудит завода – благо предлог был самый что ни на есть веский: как раз "казенный заказ". Причем заказ сорванный: из-за очередной забастовки завод задержал поставку сразу десяти паровозов. Ну и пары дюжин вагонов, но изготавливаемых по "спецзаказу канцелярии" – для перевозки арестантов. Конечно, это еще "не повод", но такая задержка дала возможность проверить все прочие казенные заказы – а так как завод после смерти Николая Ивановича Путилова вообще ни один заказ вовремя не исполнил…

Отчет Водянинова подоспел как раз к Рождеству. Очень интересный отчет.

На заводе работало чуть меньше двенадцати тысяч человек. Это только "кадровый состав", ежедневно там трудилось еще около пяти тысяч поденщиков. А по моим расчетам, основанных как на данных Сергея Игнатьевича, так и нынешнем опыте (и моем, и зарубежном) даже семи тысяч человек там хватит с избытком. Ну это если правильно работу организовать, конечно.

Правда, семь тысяч потребуется если делать ровно столько, сколько завод выпускает сейчас – но ведь хотя завод и "самый большой в стране", делает он всякого разного куда как меньше, чем Державе потребно. И, опять же, делает он это слишком дорого. И не только потому, что воруют…

Хотя да, воровали везде. Сергей Игнатьевич ревизию проделал исключительно дотошно, затем доложил мне о ее результатах, и мне особенно запомнилась одна часть его доклада:

– Вот, по вагонной мастерской: на один нормальный вагон идет до шести сотен вагонных болтов. Каждый болт по сметам поступает из механических мастерских, по цене в шесть с четвертью копеек, или в восемь с половиной копеек с шайбой и гайкой. По бумагам же болты с гайками закупаются по той же цене с заводов Шнейдера, под предлогом перегруженности механических мастерских, однако при работах используются болты германского производства, кои Шнейдером закупаются для нужд Путиловского завода по цене в четыреста восемьдесят шесть рублей за метрическую тонну, что показывает цену болта с шайбой и гайкой менее чем в копейку. Таким образом, сумма покраж для одного вагона составляет сорок пять рублей и семнадцать копеек. То есть лишь на вагонных болтах последние три года казна переплатила свыше четырехсот восьмидесяти тысяч.

– А кроме болтов еще что-то есть?

– Всего по вагонному лишь производству украдено за три года наверное шесть с половиной миллионов и, пока без твердых доказательств, еще чуть менее полутора миллионов.

– А последнее – это как?

– Для примера если, лес для постройки закупался по цене, заметно превышающей предложения прочих поставщиков. Причем у компании, лесных дач не имеющей. Нынче офицеры департамента ее как раз и проверяют, но есть подозрение, что там была простая перепродажа леса от промышленника, предложившего цену как раз наименьшую. Опять же, имеются свидетельства, что через свою пристань завод ввозил германское железо беспошлинно, и бандажную сталь, показанную как собственной выделки. Да вы не волнуйтесь, месяца не пройдет как все доказательства изыщем.

– Я-то не волнуюсь, но как с покражами этими бороться, пока не представляю.

– Весьма просто. Вот смотрите, общий итог выходит весьма интересным: всего за три года правление завода украло – по предварительным расчетам, конечно – сорок пять миллионов рублей.

– И кому до этого есть дело?

– Покраденное можно было бы и в прибыли Общества записать…

– И?

– Считая участие Императора в акционерном капитале, он лишь по дивидендам недополучил за каждый год из трех последних лет почти по миллиону рублей…

К Рождеству Император почтил своим визитом Петербург. Ну, в принципе я ему что-то такое пообещал – насчет "Рождества в обновленном Зимнем", однако удалось Николая уговорить сначала самому посмотреть что в столице творится, и он приехал двадцатого. Один – имея ввиду все же праздник провести в кругу семьи вне зависимости от результатов "инспекции". Которая, по сути, свелась к быстрому осмотру "великой стройки" и недолгому, но весьма эмоциональному разговору со мной:

– Вы же говорили, что к Рождеству все будет закончено!

– Говорил. Точнее, говорил, что постараюсь закончить, однако я еще, оказывается, не совсем привык к особенностям российского климата. Точнее, не учел того, что намывать грунт зимой в Петербурге совершенно невозможно. Чикаго-то подобных морозов не знает, да и Императорский дворец все же не какой-нибудь доходный дом.

– Вы не ожидали, что зимой в России случаются морозы? – вопрос Николая был буквально пропитан сарказмом.

– Опорная плита под дворцом уже отлита, грунт намывать можно будет уже, думаю, с середины апреля… в мае работу с дворцом закончим. Тогда же и Дворцовую площадь, Сенат и все остальное завершим… а в июне, думаю, и коммуникации все новые проведем. Я говорю о водопроводе, канализации, водяном отоплении, опять же электрическое освещение по-человечески сделаем. А не привык я к особенностям климата торгового: потребную для работ арматуру, заказанную на Путиловском с поставкой в две недели я ждал почти два месяца. А трубы, которые должны были поступить еще в сентябре, хорошо если к весне будут поставлены.

– И что вы собираетесь предпринять?

– Я – ничего. В смысле, с Путиловским заводом ничего: все потребное для завершения стройки я уже заказал на собственных заводах. А вот Сенатская комиссия, по представлению Департамента по борьбе с хищениями государственной собственности уже аннулировала все казенные заказы заводу и намерено передать дело в суд: согласно результатам проверки за три года только с казенных контрактов украдено столько же, сколько сам завод и стоит. Иными словами, только из положенных вам лично дивидендов украдено было три миллиона. И это, мне кажется, далеко не окончательная сумма. Кстати, Вячеслав Константинович написал представление о присвоении звания полковника начальнику сего Департамента, и я полностью его в этом поддерживаю. Полковнику куда как проще проверять иные товарищества, в том числе где и ваше участие имеется – а по прикидкам там украдено как бы не в разы больше.

– Этот начальник департамента далеко? Я думаю завтра обратно в… в ваш город выехать.

Сергею Игнатьевичу звание подполковника присвоил фон Плеве, снова призвав того на службу – своей властью присвоил, уточнив стоящие перед департаментом задачи. Но далее продвинуть его по карьерной лестнице права не имел. В России разница между подполковником и полковником даже больше, чем разница между полковником и генерал-полковником – просто потому что звание полковника присваивает лично Император и исключительно при личной аудиенции, то есть любой полковник в стране был "лично знаком с Императором". Обычно, конечно, аудиенция назначается сразу для группы товарищей, но для Водянинова Николай сделал исключение. И не потому, что Сергей Игнатьевич был человеком уникальным, а потому, что он раскрыл систему хищения (причем весьма в изрядных объемах) фактически из царского личного кармана. И когда Николай узнал, что из этого кармана ушлые людишки тащили почти по миллиону в год – и на эти же деньги организовывали смещение Николая с трона… Ну а на то, что они же тащили из казны многие десятки миллионов, так это мелочи, царского внимание не достойные.

Все же Водянинов был исключительно профессиональным ревизором: он прекрасно знал не только, как вскрывать хищения, но и как и кому отчеты "правильно" подать. И – почему. Просто потому, что если лично царь решает кого-то наказать, то это одно – а если это хочет сделать какой-то там канцлер…

Ну и, вдобавок ко всему, если решает "лично Император", то все делается быстро. Императорский указ о том, что все предприятия, исполняющие казенные заказы, лишаются всех государственных гарантий до завершения "полной инспекции их денежных дел Департаментом…" был опубликован на следующий день – и даже Водянинов не смог сказать, сколько таковых предприятий вылетит в трубу. А вот сколько при этом денег сэкономит Держава – Коковцев подсчитал уже через пару дней.

Да, в случае, если что-то касалось императора лично (точнее, его личного кармана), он решения мог принимать очень быстро. Быстро, но бестолково – однако я уже к таким поворотам событий в России успел привыкнуть и даже успел заранее прикинуть, как и из получившегося бардака извлечь определенную пользу. Не для себя, конечно, я же "для Державы" стараюсь. Однако одно дело прикинуть, и совсем другое – сделать. Однако вариант "не делать ничего" я отметал: уже три раза видел, чем это оборачивается. И увидеть такое же в четвертый раз не желал…

Глава 38

Федька Тетёркин, ученик с инструментального производства Путиловского завода, сюда попал, можно сказать, случайно. То есть и на двор случайно, да и вообще на завод.

Отец Федьки был человеком, можно сказать, вполне зажиточным: лесником Новгородского лесничества. Но именно что "был": когда прежнего лесничего перевели в Валдай, отец очень некстати сломал ногу – и новый лесничий на участок взял лесника нового. Что было понятно: отец теперь даже ходил едва, по лесу скакать ему стало точно невмоготу – но кормиться стало семье сильно труднее. Отец, правда, как и встарь, делал ложки деревянные, которые на рынке хорошо продавались – и семье с голоду пропасть не грозило, но и прежний достаток закончился. А потому отправили родители Федьку в отцовой сестре, тетке Анне, что вышла замуж за мастера с Путиловского завода. А тот и пристроил племянника на завод учеником.

Конечно, платили мальчишке копейки, но выходило и их не все тратить: тетка жила в Волынкиной деревне, что на дороге их Петербурга к заводу, и Федька почти все свободное время трудился на огороде – так что прокорм выходил почти бесплатным и почти половину получки выходило родителям оставлять. Но это пока выходило отцу копейки отправлять, а вот выучится Федька, станет токарем – тогда уж заживем!

Но это – если уж очень сильно повезет. Перед Рождеством прошел слух, что казна у завода ничего более покупать не собирается и денег, чтобы рабочим платить, уж не будет. Правда Юрген – мастер инструментального цеха – сказал, что инструмент-то всяко много кому нужен будет и это производство не закроют – но немцу-то хорошо, его даже если и выгонят, то всяко оклад за полгода выплатят, по контракту. А вот русских рабочих…

В понедельник рабочим объявили, что канцлер все заказы с завода снял и теперь рабочих поувольняют, завтра скажут кого. То есть уже сказали: с вагонного производства, с паровозного. Опять же литейных цех вроде закрывать собирались и рельсопрокатный. Про инструментальный не говорили, но инструмент-то там для закрываемых цехов делали – так что Федька переживал сильно. И немцы, видя, что у русских рабочих дело всяко из рук валится, отпустили их на двор, где будут объявлять об увольнениях.

Вот ученик Тетеркин и оказался на дворе у вагонного цеха. Только с краю толпы, у самых ворот: во дворе-то мужики все здоровые, не приведи Господь затопчут. Пока что, правда, стояли спокойно: из правления еще никто не пришел, так что люди просто ждали. И – дождались.

Федька даже порадовался, что у самых ворот примостился. Потому как ворота эти открылись и на двор въехала машина о шести колесах, а за ней – два больших автобуса. Автобусы Федька уже видел, но издали, а машину, вроде на которой полицейские канцлеровские ездили, раньше видал только на картинке в газете. А теперь ее даже рукой пощупать можно!

Из машины вылезло полдюжины девиц в красных полушубках, про них Федька уже знал, что из военной полиции. Но всего шесть, точно значит не разгонять рабочих: их-то на дворе уже тысяч семь собралось. И затем из той же машины вылез молодой господин в пальто с воротником меховым, оглядел собравшихся – и зачем-то полез на верх этой машины. Из автобусов тоже народу повылазило немало, какие-то ящики достали и стали их веревками как-то связывать, а одна девица протянула господину в пальто железное яйцо на веревке.

Господин этот начал прямо в яйцо говорить, и так громко, что, поди, на всем дворе слышно было. Потом какая-то уж совсем мелкая девочка из военной полиции "уронила" мордой в снег здоровенного грузчика со столярного производства – его Федька и раньше знал: тот из Старой Руссы на ярмарки в Новгород завсегда приезжал, стенка на стенку драться. Но это тоже оказалось не интересно: господин это снова говорить стал, и тут-то Федька и сообразил, что господин этот не иначе как сам канцлер, а потом…

Спустя два часа Федька, вернувшись в цех, робко подошел к мастеру и спросил:

– Герр Юрген, а чтобы как вы работу делать, сколько учиться нужно?

Указ Николая от снятии госгарантий доходов был очень даже своевременным… в определенной степени. В очень определенной…

Заплатив полмиллиарда, я сумел уменьшить госдолг на двести миллионов. На два с половиной процента. Правда, Владимир Николаевич с Лионским кредитом очень качественно сработал, еще по мелочи Бах в Британии и Бельгии поскупал русских облигаций, так что пять процентов долгов удалось закрыть. Вывернувшись наизнанку и выплатив уже восемьсот миллионов закрыть пять процентов – так что дополнительная экономия почти ста двадцати миллионов по новому указу Николая была хоть и небольшой, но все же отдушиной в напряженном бюджете Державы.

Результат не заставил себя ждать, и результат получился в полном соответствии с предсказанием Славы: частные дороги полностью отменили все заказы на подвижной состав, рельсы… вообще на все. Точнее, в России все заказы были отменены: даже простой товарный вагон, и даже с учетом уже отмененных пошлин на их импорт, был минимум на двадцать процентов дешевле самого дешевого отечественного. А рельсы оказались вдвое дороже даже германских – тоже не самых дешевых в Европе, не говоря уже об американских. Вот только у зарубежных промышленников резкого роста заказов тоже не произошло, потому что все – то есть абсолютно все – отечественные железные дороги были глубоко убыточными.

Вообще-то в России железные дороги давно уже работали по принципу финансовой пирамиды: дивиденды держателям акций выплачивались с выручки от новых облигационных займов, которые, в свою очередь, брались для расширения этих самых дорог. Понятно, что постройка этих новых дорог обходилась в разы больше, чем где-либо еще в мире, причем этот принцип распространялся и на дороги казенные, причем как бы даже не в большей степени: на свежевыстроенной дороге Бологое-Полоцк сметная цена километра получилась в районе ста двадцати тысяч – и это на однопутной дороге…

И если считать "бумажную капитализацию" казенных дорог, то за полмиллиарда я "купил" дорог на три с четвертью миллиарда рублей. Если считать по тому, сколько бы я сам потратил при постройке этих дорог, то выходило в районе полутора миллиардов, ну чуть больше полутора. Но Николай, во время нашего разговора "о финансах" эту "покупку" с энтузиазмом поддержал, поскольку был в курсе, на чем казна несла самые большие расходы, ведь на них ежегодно уходило из казны больше четверти миллиарда, которые отныне предстоит тратить мне. Коковцев – он вообще разве что не плясать бросился от счастья, но, похоже, на этом список осчастливленных заканчивался. А вот список пострадавших…

Уже с начала декабря в стране начали гаситься домны и мартены, ведь в России почти половина всей выплавляемой стали (и процентов шестьдесят пять чугуна) шли на обслуживание старых и постройку новых железных дорог. Ну а я принципиально это добро для своей новой собственности не закупал: рельсы мне Истомин поставит или я сам в Хинганске наделаю, а все прочее – его тоже из-за кордона привозить вдвое дешевле. Если, конечно, не считать еще более дешевую продукцию заводов уже моих собственных – но ее-то пока маловато было.

А с конца декабря стали останавливаться и паровозные заводы, и вагоностроительные… правда, нашлись в России люди сообразительные. Правление акционерного общества Брянского рельсопрокатного, железоделательного, сталелитейного и механического заводов запросило личной встречи, на которой предложили выкупить акции общества по номиналу. Не все, а принадлежащие отечественным держателям, то есть примерно на девять миллионов из двенадцати. Оно и понятно: Азовско-Донской банк владел акциями примерно на пять миллионов, а Русско-Китайский – чуть меньше чем на четыре.

Ну, я же не зверь какой, снимать последние штаны с уважаемых акционеров – ведь заставлять уважаемых господ шастать по улицам с голым задом просто неприлично. Поэтому предложил им продать акции казне за половину номинала при условии, что Азовско-Донской банк вернет Госбанку ссуду, выданную в качестве гарантии по облигациям Брянских заводов. Почему-то Поляков – основной владелец банка – отказался от моего щедрого предложения… ну, сам виноват.

Однако меня все же не финансовые игрища волновали, ведь только в Петербурге без работы могли оказаться больше двухсот тысяч человек… В Бежице работало чуть больше семи тысяч человек, но с ними лично я ни малейших проблем не видел: неподалеку, в Карачеве, за осень был полностью укомплектован оборудованием новенький "станкостроительный" завод. Очень большой, и там почти всех рабочих из Бежицы можно трудоустроить. Правда завод на самом деле никаких станков не делал, а выстроен был для перевода станков американских на электрическую тягу – но если на складах в Монтевидео этих станков запасено на полтора миллиарда долларов… Собственно, на Карачевском заводе "всерьез" были выстроены только четыре цеха, на которых сами электромоторы делались и коробки смены передач. А прочие цеха были практически кое-как приспособленными землебитными сараями – но и в них работать вполне можно, за деньги работать. А в аналогичных трехэтажных домах, выстроенных по аналогии с моими самыми первыми домами для голодных детишек – и жить. С удобствами, кстати, каких в Бежицких домах у рабочих точно не было. Да и у тамошних инженеров – тоже…

Однако в таких, относительно небольших, городах и проблемы выходили небольшими, относительно легко решаемыми. А вот в Петербурге…

Четвертого января тысяча девятьсот пятого года руководство сообщило рабочим Путиловского, что канцлер "отверг их вполне разумные предложения" срочно заказать для казенных нужд паровозы, вагоны, рельсы, фигову тучу прочего всякого разного кой-чего, а потому большая часть рабочих будет немедленно уволена. И предложило с претензиями рабочим обращаться непосредственно к канцлеру…

Пятого с утра, в сопровождении шести девушек из "личной охраны" и двух автобусов с разнообразными "техническими специалистами" я приехал на завод. Народ – очевидно помня "мои" методы работы с забастовщиками, на улицы не попер и собрался на большом дворе возле механического цеха. Меня там, в общем-то, никто не ждал – ждали "оглашения списка счастливчиков". А, учитывая, что рабочие-иностранцы практически все имели контракты на несколько лет, осчастливиться предстояло большинству русских рабочих…

Пока "технические специалисты" разбирались со своей аппаратурой, я вылез из броневика и осмотрелся. Толпа тихо гудела, явной агрессии вроде бы не проявляя. Хотя в лицо-то меня ширнармассы и не знали, а так – мало ли что за барин какой приехал…

Ну и хорошо. Зима, легкий морозец, снежок… грязный. Броневик. Я не удержался, залез наверх. И подумал, что либо это сказки, либо старик Крупский был экстремалом: стоять-то на броневике в пальто еще можно, а вот толкать речуги – крайне неудобно и опасно. Но раз уж забрался…

Взяв в руки микрофон ("техники" уже закончили с аппаратурой), я обратился к рабочим. Меня, судя по всему, сначала приняли за очередного "агитатора": несмотря на довольно жесткую опеку, разные "социалисты" народ в столице мутили довольно часто и рабочие даже успели к ним слегка привыкнуть. То есть не бросались им сразу морды быть – поскольку результаты того, к чему эти агитаторы призывали, многие весной почувствовали на своей шкуре. Но и внимания особо не обращали: собака лает – ветер носит. Однако уже через несколько секунд гул толпы стих и рабочие стали прислушиваться. Просто потому, что произносимое мною мало смахивало на привычную "агитацию":

– Доброго всем утра, хотя причина, по которой все вы здесь собрались, особой радости и не доставляет. С другой стороны, собрались вы все тут из-за того, что большей частью вы неграмотные и газет не читали, да к тому же и работать толком не умеете…

Вот как раз после этих слов народ замолчал и стал подтягиваться поближе к броневику. Но все же держа дистанцию, ближе метров пятнадцати не подходя: пока город чистили от хулиганов и нищих, очень многие успели увидеть (а еще больше народу услышало), что "девичья полиция" сначала стреляет, а потом смотрит в кого – и что "пулеметы у них по дюжине человек одной пулей прошивают". Не пробивают, конечно – но результаты плотных очередей из десятка стволов, продемонстрированных при зачистке парочки "малин", породил весьма интересные легенды.

– … и из-за этого вы все и остаетесь без работы. Но я пришел не для того, чтобы ругать рукожопых дармоедов, а для того, чтобы рассказать почему вы вдруг попали в такую задницу и посоветовать, как из нее выбраться.

Напор толпы на впередистоящих несколько ослаб, люди стали все же слушать, что я говорю, и я продолжил:

– Казна отменила все заказы заводу на паровозы, вагоны, рельсы… вообще на все, что вы делаете. И отменила по простой причине: поскольку хорошо вы работать не умеете, все, что вы делаете, получается слишком дорогим. Вот взять к примеру паровоз, ту же "овечку": путиловский паровоз завод хочет продавать за сорок восемь тысяч рублей. И какой идиот будет такой паровоз покупать, если тот же паровоз с Сормовского завода предлагается за сорок одну тысячу, а с Брянского завода – вообще по тридцать девять? На тех заводах паровоз делает меньше рабочих, и делают они его быстрее – потому что работать умеют. Нормальный вагон с Брянского завода идет по две с небольшим тысячи, а с Путиловского – просят уже почти три. Путиловский рельс идет по два рубля за пуд, а брянский – по полтора. С вашего завода все выходит слишком дорого, и выходит так потому что вы хорошо работать так и не научились!

– Это мы работать хорошо не умеем? – раздался возмущенный голос из толпы.

– Не умеете. Вы вообще ничего нормально делать не умеете. Работать не умеете, даже за свои права бороться – и то не умеете! Стоите тут как бараны и ждете, пока придет мясник и отведет вас на бойню…

– Это мы и драться не умеем?

Даница, стоящая сбоку от броневика, достала пистолеты, Лиза просто напряглась, а шестерка "официальных охранниц" положила руки на приклады автоматов. Даже если толпа на меня попрет, девочкам хватит времени, чтобы ее задержать… ну, хотя бы на те секунд пятнадцать, которые требуются для приведения пушек броневика в "рабочее положение". Но мне "кровавое месиво" устраивать не хотелось: рабочих в стране и так не хватает.

– Кто там драчун такой? Выйди, я посмотрю на тебя. Бить не буду, просто посмотрю…

Из толпы вышел гориллообразный мужик:

– Ну смотри, господин хороший, нам не жалко. И бить меня ты точно не будешь, меня еще никто побить не смог.

– А если кто сможет?

– Да я и не против буду, пусть кто попробует…

Я отодвинул микрофон подальше и прикрыл щели в его корпусе рукой:

– Аленушка! Сможешь мужичонку мордой в снег положить? Только не калечь его, а то придется его за мой счет лечить…

Алена Никитина – "третий раз" уже работающая у меня телохранителем – просто кинула сильного, но неповоротливого бойца мордой в снег и скрутила ему руку болевым приемом. Даже не кинула, он и сам упал. Девочке было уже семнадцать, но маленькая Алёнушка ростом и на четырнадцать с трудом тянула, а рядом с человеком-гориллой казалась и вовсе крошкой…

Ну я же с раннего детства знал карате, дзю-до и дзю-после, ушу и много других страшных слов – поэтому для тренировок в первой школе постарался найти и тренеров соответствующих. Пару китайцев удалось найти, несколько монголов – но именно девочек особенно тщательно тренировала пожилая кореянка, в детстве изучившая в Японии "великое женское искусство" под названием "таи сабаки". Это искусство не боя, а уверток и финтов всяких, позволяющее избегать ударов и захватов, ну а как врага скрутить – это "искусство" было позаимствовано у марсельской полиции, натренированной на портовые драки – и именно Алёна по этой части добилась самых заметных успехов, очень быстро и точно лупя противника в болевые точки. От таких ударов, наносимых кованым носком ботинка, человек не то что драться – дышать забывает, поэтому у кулачного бойца против нее шансов просто не было.

– Драться вы тоже не умеете, но я-то про иное говорил. Не умеете вы отстаивать свои права, но – поскольку работать вы тоже не умеете, вам и прав-то особо не положено. Вот когда работать толком научитесь…

– Ошибаешься, господин хороший, уж в работе-то путиловец любого за пояс заткнет!

– И вы сможете мне это показать? Давайте посмотрим: выбирайте лучшего токаря и пусть он против меня работу сделает, десять вагонных болтов. Он быстрее – закуплю у завода паровозы. Моя победа будет… я вам расскажу, что вам дальше делать.

Честно говоря, я ничем особым не рисковал: в механическом цехе вагонного производства станки стояли довольно новые, шнейдеровские. Очень дорогие (Шнейдер их просто никому другому и продать не мог из-за этого). С одной "приятной новинкой" – реверсивным ходом – который, насколько я знал, никто и никогда не применял. Документация-то к станку была на французском, и ее даже немецкие рабочие прочитать не могли. Да если бы и могли – везде (кроме России) болты-то делались на патентованных болторезных станках, так что даже во Франции реверсивный ход, специально для выделки болтов и задуманный, не применялся. И на Путиловском не применялся: тут болты точили только если привезенных из Германии не хватало…

А еще я просто знал, как сделать сразу пять обычных болтов не меняя и не переставляя прут заготовки: на этом станке задняя бабка легко передвигалась по станине. Вообще-то именно этот станок "в прошлой жизни" Чаев взял в качестве прототипа нашего уже массового токарного станка, и довольно долго убеждал меня, что его фрикционная передача лучше "моей" зубчатой. Не убедил, но на станке я уже поработать немного успел.

В принципе, я и так знал, что рабочий – он в массе своей неграмотен. Но даже представить себе не мог, насколько неграмотен. Да, выбранный из числа рабочих мастер работать умел. Точить первый болт он начал даже раньше меня – но я сразу поставил в суппорт четыре резца, накернил центр в длинном пруте заготовки, упер его в конус бабки – и за два прохода двумя резцами выточил заготовки всех десяти болтов: оказывается, вагонные – они всего-то два дюйма длиной. А затем по очереди, на прямой и обратной подаче прошелся черновой и чистовой плашками, поснимал фаски третьим резцом, готовый болт отделял четвертым – отрезным, и уложился меньше чем в десять минут на всё. Когда последний, десятый болт упал в поддон, заводской мастер приступил к нарезке резьбы на третьем болте: он их делал строго по одному и даже резьбу нарезал специально заточенным резцом…

Пока я "трудился", в цех успели перетащить и динамики с усилителем, а автобус с аппаратурой на крыше сюда еще раньше меня заехал. Так что я по лесенке забрался на ту же крышу и снова взялся за микрофон: обещал же "рассказать, что дальше делать". Но работяга, с которым я соревновался, с моей победой "не согласился" и, подойдя, прокричал снизу:

– А ты, барин, нечестно победил, у тебя-то ведь и инструмент особый припасен был…

– Залезай сюда, чтобы всем слышно было что ты говоришь. Вот, теперь просто повторяй что мне снизу кричал, да не кричи – и так все услышат…

Похоже, народу слова опытного рабочего легли на душу: как же, какой-то "барин" – и в работе обошел лучшего токаря завода, ну а если сделано это нечестно, то вроде и ущерба рабочим понтам нет. Ну что же…

– Ты сколько болтов сделал? Давай их все сюда. Вот тебе гайки, накручивай до упора на каждый болт…

Когда на станке просто нет автоматического хода и резьбу приходится резать "на глаз", многое зависит от опыта. Опыт все же у мужика был, но глаз оказался не совсем уж "алмазом": на одном болте гайка едва довинтилась до половины, а еще на два вообще "не пошла". То есть ключом их довернуть было бы и возможно, а вот руками – фигу. Ну кто бы сомневался… Затем он навинтил гайки на все десять моих болтов, и опять недовольно пробурчал:

– Дык у меня-то струмента специалошного не было…

– А у меня был. Потому что мастерство заключается не в том, чтобы негодным инструментов сделать плохо, а в том, чтобы без годного инструмента вообще не делать. Но для этого нужно знать, какой инструмент для какой работы нужен, а для этого учиться надо. Скажу просто: сейчас на казенных заводах огромная потребность в рабочих. Огромная, то есть прямо сегодня заводам требуется рабочих тысяч двести пятьдесят. Но нету столько, и полстолька нету. Поэтому при заводах всех нынче открыты десятки заводских училищ, где из неумех вроде вас на несколько месяцев делают рабочих уже умелых. Обучение – за счет казны, на три месяца предоставляется бесплатное жилье. Еще раз повторю: рабочих потребуется много, очень много. Ну а все остальное зависит только от вас самих. Так что совет я вам дам простой: получите сегодня-завтра расчет здесь – идите в государственную контору по найму, от вас ближайшая у Нарвских ворот. Работа, конечно, не в столице будет, но с переездом казна тоже поможет, и жилье будет приличное, и на хлеб заработаете. Если, повторю, работать научитесь. Подумайте над этим.