Текст книги "Уроки ирокезского (СИ)"

Автор книги: Луиза Франсуаза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 90 страниц)

Алиса Климова
Уроки ирокезского

Глава 1

Григорий Игнатьевич внимательно осмотрел будку. Вроде ничего не забыл? Нет, все верно сделано – и он, вздохнув, достал из-за пазухи приготовленную заранее бутылку. Жалко, конечно, такой продукт переводить – но, во-первых, телеграмма позволила ему с полного согласия Варвары купить таких сразу полдюжины, а во вторых – вдруг в телеграмме верно написано было?

Григорий Игнатьевич отвернул кусок тряпицы, прикрывающей лаз в будке – обычной собачьей будке, со скандалом отнятой у дворового Полкана, и еще раз крякнув, вылил содержимое бутылки в подготовленную дочкой посудину. Обернувшись, несколько оставшихся капель опрокинул уже себе в рот – но что ему будет от крошечного глоточка? Даже приятного тепла не разлилось по телу, только кончик языка чуть-чуть ожгло…

Он вышел из сарая – старого, сложенного из толстенных бревен, еще деду Григория Игнатьевича служившего амбаром – и повернул кран на трубе, идущей из стоящей в небольшой пристройке печки. Сарай раньше почти полвека служил сушильным цехом, и – поскольку дым мог испортить продукт – отопление в нем было сделано паровое, а печь стояла снаружи. Собственно, именно поэтому и для опыта был выбран именно он: ну где еще можно было нагреть посудину без огня? Разве что в новом цехе, но там работа кипела…

К стоящему у печи пожилому мужчине подошел Полкан – вопрошая взглядом, когда же ему вернут будку?

– Ничего, Полкаша, вот опыт сделаем, дочку успокоим – и получишь ты будку обратно взад – ласковым голосом проговорил Григорий Игнатьевич. Сам он – несмотря на бурно переживающую дочь – телеграмме не верил ни на грош. И опыт исполнять не стал бы – но тут уж дочка уперлась как ослица и выделывать товар отказалась напрочь. Ладно, опыт сделать-то недолго, а вот как потом дочь наказать? Вожжами бы ее, да по… ан нет, поздно уже, да и неприлично: девке-то уж двадцать стукнуло. А ну и что?!

Григорий Игнатьевич вспомнил о вылитой в плошку бутылке и твердо решил: вожжей дочь обязательно получит. Не за бутылку, а за то, что скрывает знакомство с этим, как его… Однако, пора опыт и заканчивать: выставленные в окно избы ходики показали, что пятнадцать минут вроде как и прошли. Так что сердитый отец неразумной девицы чиркнул спичкой (еще одна трата, хоть и невелика, но все же), запалил подготовленную дочерью веревку. Огонек с шипеньем скользнул под дверь, и Григорий Игнатьевич решил, несмотря на предупреждение дочери, глянуть хоть в щелку – что же там получится? Но не глянул: Полкан как-то истошно залаял и бросился к забору.

– Тьфу ты, кошку уличную увидал, а я, дурак, туда же… – подумал Григорий Игнатьевич, но обратно к двери подойти не успел.

– И слава Богу! – таковой была мысль незадачливого экспериментатора. Ну а что еще мог он подумать, увидев, как дверь сарая, сорвавшись с петель, легко и как-то даже изящно перелетела через дровяник и грохнулась о стену избы саженях в двадцати. А, зайдя уже в сарай, он с некоторым недоумением поглядел на доску от собачьей будки, наполовину вбитую в дубовое бревно стены – и, представив, что могло случиться, не отвлекись Полкан на приблудную кошку – ощутил такую слабость в ногах, что вынужден был сесть где стоял. И уже из сидячего положения обратил внимание на то, что половины крыши – хоть и из дранки – на сарае уже не было…

Зато уцелела вторая бутылка – предварительно оставленная у печи. Пара глотков "Вина столового номер двадцать один" позволила Григорию Игнатьевичу вернуть душевное равновесие.

– Дочка, еще раз спрошу тебя: кто сей господин, что телеграмму прислал?

– Еще раз отвечаю: не знаю. То есть может и знаю – подумав немного, добавила она, – но не по фамилии. В лицо может и признала бы…

– Я вот что думаю… – Григорий Игнатьевич прокашлял внезапно запершившее горло, но голос все еще оставался каким-то сиплым. – Человек этот, почитай, всех нас от смерти спас. И негоже его за сие не отблагодарить. Адрес ты знаешь… Денег на благодарность не жалей, ему они всяко нынче нужны – он ткнул пальцем в пришедшее третьего дня письмо – тысячу я тебе с собой дам, а нужно будет – еще пришлю. Собирайся, нынче же в гости к нему поедешь!

– А почему я? Вы, батюшка, может сами? – неуверенно поинтересовалась девица.

– Нет уж! Телеграмму он тебе слал, да и сама говоришь, что в личность может и узнаешь его. Так что собирайся, и чтоб духу твоего после вечернего поезда тут не было! Мать, собери ей поснедать на дорогу…

Вернувшись домой с вокзала, где он и Варвара Степановна помахали увозящему единственную дочь поезду, Григорий Игнатьевич достал из-за иконы ту самую телеграмму и с тем же недоумением, что и в первый раз, прочел:

"ПАРЫ СПИРТА КОНЦЕНТРАЦИИ СИЛЬНЕЕ ТРИНИТРОФЕНОЛА КАМИЛЛА СТАВЬ ВЫТЯЖКУ СРОЧНО ВОЛКОВ".

Первым моим осознанным ощущением была боль во всем теле. Болела каждая его мышца, и я с досадой подумал, что проводок, вероятно, оказался слишком тонким. Испариться – испарился, но основной поток электричества до меня не добрался. Обидно… а ведь была надежда еще пожить.

Однако очень быстро я сообразил, что боль была "не такая": даже до временного улучшения состояния боль была… рваной, что ли? – а теперь все болело… ровно? Но, главное, не очень сильно. Хорошо бы еще увидеть, где я нахожусь… по ощущениям – явно не в мартовской степи.

Успокоенный этим соображением, я почему-то быстро "выключился" – по крайней мере следующим моим ощущением стало разливающееся по ногам тепло. И слишком поздно до меня дошло, что разливалось-то вовсе не тепло, а нечто другое… А затем сильные теплые руки меня приподняли, и я почувствовал, как подо мной меняется… простыня? Изо всех сил я постарался открыть глаза… Наверное, это было для меня еще "сверхусилием".

– Очнулся – услышал я знакомый женский голос. – Вон, веки дергаются…

– Не очнулся, а только в себя приходить начал – отозвался мужской – тоже знакомый. И до меня дошло, что адский аппарат Федорова снова проделал тот же трюк. Снова перенес меня – и теперь я могу попытаться хоть что-то повернуть в лучшую сторону. Только бы не опоздать!

– Доктор, срочно пошлите телеграмму в Воронеж! Улица Малая Садовая, дом купца Синицына, Камилле…

– Господин Волков? – неуверенно спросила Наталья.

– Да, я Волков, нужно срочно отправить телеграмму…

– Успокойтесь, Александр Владимирович, мы уже послали. И в Воронеж, и в Петербург. Даже ответы получили – отозвался спокойный голос Якова Валериановича. Более того, дедушка ваш уже приехать изволили, так что Нюша тотчас же за ним и отправится. Очень он переживал, что внук его в столь изрядной неприятности оказался, но, слава богу, вы на поправку пошли.

– Уже приехал? – удивился я.

– Да, третьего дня уже как. Вы же, извините, почитай две недели в забытьи пробыли. И, откровенно говоря, я и не чаял, что на поправку пойдете, но организм ваш оказался крепок. Не иначе как спортом каким занимались вы изрядно, я, по чести, такую мускулатуру разве что у грузчиков с пристаней видал. Ну это мышцы…

– Я знаю, спасибо. Яков Валерианович, а что у меня с глазами? Я почему-то стараюсь, но открыть их не могу…

– Видать, не в полном забытьи вы и были, вон имя мое запомнили, это хорошо. А глаза я сейчас посмотрю, вроде ничего особо раньше не увидел – моего лица коснулись прохладные пальцы. – Да и сейчас не вижу, разве что… сейчас, мы вам веки немного промоем, похоже они слиплись… вот теперь попробуйте.

Попробовал. Левый глаз открылся, правый – частично. Действительно, склеились веки. Я попытался протереть глаз – и вдруг осознал, что рука мне не подчиняется. То есть поднять я ее не могу…

К приходу деда – а он вошел в комнатушку, где я валялся, где-то через полчаса – я уже закончил "эксперименты" со своим телом. Печальные эксперименты: шевелить я мог лишь левой рукой, а правая, как и ноги, существовали исключительно для комплекта. Головой я немного еще мог вертеть – но лишь немного поворачивая шею вправо-влево, поднять же голову – то есть наклонить шею – тоже не получалось. В глубине сознания даже промелькнула мысль, что напрасно я так с электричеством вольно обращался: глядишь, сейчас бы меня уже ничто и не волновало.

Однако вид деда – здорового, шумного – меня откровенно порадовал:

– Дед, отлично выглядишь!

– Александр… – как-то не очень уверенно обратился ко мне старик, – вы не могли бы уточнить, каким манером мне надлежит достать упомянутые вами гинеи?

Понятно, придется снова врать. Ну что, не впервой:

– Сам я никогда не видел, но, насколько я знаю, нужно потянуть на себя планку с левой стороны под подоконником в синей комнате, и ящик тайника сам выскочит. Там отец хранил детские "сокровища" свои, и две монеты по пять гиней, что выиграл в Английском клубе. Сами видите, Николай Владимирович, мне эти деньги сейчас очень бы пригодились: мои-то богатства, что не покрадены были, сгорели…

– Извини, внучек, уж больно ты неожиданно объявился. Да и телеграмма твоя…

– Какая?

– А… любезный Яков Валерианович послать распорядился. Я было решил, что из соседей кто шутковать затеял… вот: – он достал листок с телеграммой из кармана – "Дед пусть Терентий крыльцо песком посыпет не ходи гулять до часу пополудни Александр сын Владимиров". Я посмотрел – крыльцо с утра и взаправду ледком покрывается, а к часу как раз солнышко лед съедало. Кому как не соседям о том прознать-то? Но за телеграмму спасибо, мог и поскользнуться, твоя правда. А затем письмо от доктора пришло, в коем он просьбу твою про гинеи написал. Тут я и догадался, что может и взаправду Володя жив остался и сыном обзавелся: про гинеи-то эти даже дома только я один и знал.

– Но я же в забытьи был, доктор сказал…

– Доктор сказал, что ты и в забытьи все просил мне да какой-то девице телеграммы послать. Сулил, что иначе помрут те, кому телеграммы назначены. А что еще говорил, то Яков Валерианович уж письмом отписал. С письмом уж я и решил приехать, на внука нежданного глянуть. Но догадку-то проверить надо, ты уж не серчай… Поскольку по всему выходит, что наследство-то Володино теперь тебе передать следует. Имение я, правда, продал, но деньги сохранил. Не все – годов-то сколько прошло, никто же и не чаял…

– Сдается, что наследство это мне уж ни к чему будет: я же шевельнуться не могу.

– Безделица это, внучек, право слово. Меня, помнится, тоже о мачту приложило, что месяц членами шевельнуть не мог, а всяко поправился. Мы, Волковы, крепки телом, и ты на поправку пойдешь. Я тогда тебя нынешнего даже старше был, а у тебя дело и вовсе молодое…

Хотелось бы. Потому что в положении лежа можно если и наделать чего, то только под себя. Хорошо что говорить могу: при нужде Наталью-то позвать без голоса и не вышло бы. А так получалось себя даже в чистоте сохранять. И отдельное спасибо трудолюбивым китайцам: оказалось, что купленные мною перед отъездом бамбуковые трусы и стираются легко даже простым мылом, и сохнут быстро. С футболками оказалось несколько хуже: без кипячения с щелоком выглядели они уже несвежими даже после стирки. Хотя оно и понятно: пожмакать в мыльной воде – это еще не выстирать…

Все же жизнь в богатстве и роскоши развращает: привычка ежедневно менять белье и принимать по крайней мере душ при невозможности это сделать резко отрицательно влияет на характер – ну и на мыслительные способности в целом. Всего через четыре дня я, увидев входящую в двери новую посетительницу, не нашел ничего лучшего, как поприветствовать ее простыми словами "о наболевшем":

– Солнце мое, сделай доброе дело, синтезируй перкарбонат натрия, хоть полфунта для начала…

– Извините… это вы господин Александр Волков?

– Да, это я…

– Перкарбонат натрия… а вам зачем? Это же очень неустойчивая соль.

– Мне гипохлорид не нравится, он него дух тяжелый, да и портит он ткань…

– Гипохлорид? А он зачем? И причем тут ткань?

– Белье отбеливать… Камилла, ты же живая!

– Я… мы получили вашу телеграмму, она на самом деле помогла не совершить опасную ошибку и я приехала вас отблагодарить… только я вас не знаю. Если это возможно… почему вы прислали эту телеграмму? И как вы вообще узнали…? Доктор! Яков Валерианович!

Очень вовремя я вырубился: врать не пришлось. Потом, конечно, придется… может быть, а пока все всё забыли.

Ну то есть почти все и почти всё: Камилла кое-что забыть не могла по определению. Поэтому я не очень даже и удивился, когда уже через час она снова появилась в моей комнатушке:

– Извините, Александр Владимирович, я хотела только спросить: а вам в каком виде перкарбонат желательно получить? И как скоро? Если в растворе, то он очень быстро разла… испортится, а как его без лаборатории просушить, я не знаю. Дома, думаю, я смогу его выделать… фунт, говорите вам нужен?

– Камилла, ты не представляешь, как я счастлив, что… Извините, Камилла Григорьевна, забудьте вы про эту химию… то есть про перкарбонат. Это вовсе не срочно… вдобавок можно стабильность кристаллической формы резко повысить с помощью ингибиторов. Если я правильно помню, лучше всего натриевой солью этилендиаминтетрауксусной кислоты… или динатриевой? Забывать уже стал.

– Как вы говорите? – я даже не понял, откуда в руках Камиллы появилась небольшая записная книжка и карандаш. – Этиленамид…

– Этилендиаминтетрауксусная кислота. Получается если этилендиамин обработать хлоруксусной кис…

– Александр Владимирович!

Почему-то когда любимая женщина рассказывает всякие непонятные вещи, вещи эти понятнее не становятся. Но запоминаются крепко. А одной из последних разработок Камиллы "во втором пришествии" был завод этой самой хлоруксусной кислоты. Нужной, вообще-то, в первую очередь для изготовления основы для пасты к гелевым ручкам – но химику только дай чего-нибудь в изобилии – тут же придумает еще сто пятьсот "очень нужных" применений полученному. Вот я и запомнил, что пользы от разных карбоновых кислот – которые с помощью хлоруксусной можно получить "сколько хочешь" – гораздо больше чем вреда.

И вообще – запоминать, что говорит тебе жена – очень полезно. И вообще, и в частности: теперь Камилла проводила с неподвижным инвалидом минимум пару часов в день, выслушивая (и тщательно конспектируя) то, что она рассказывала мне много лет тому назад и вперед. По возможности, конечно – но я теперь сознание терять при разговорах с ней вроде бы перестал.

Но долгие разговоры все же начались не сразу: узнав, что отец велел ей любым способом "отблагодарить" меня минимум тысячью рублей, я попросил Камиллу потратить эти деньги с большей пользой для мировой науки. И не только науки – но просить оказалось больше некого. Дед, меня очень внимательно выслушав, согласился заняться решением лишь одной части "поставленной задачи", а Камилла – Камилла отправилась в Нижний с задачей привезти в Царицын Векшиных.

Вопрос "куда" не ставился: дед, выяснив, что из Царицына никуда я уезжать не собираюсь (да и Яков Валерианович сказал, что в Петербург я живым просто не доеду), решил "сделать все возможное для любимого беспомощного внука" – и купил дом. Оказывается, дома в уездном городе – это даже и не роскошь непозволительная: вполне приличный и даже двухэтажный (хотя и деревянный) домик на Тульской улице обошелся ему меньше чем в тысячу рублей. Причем "вместе с мебелью" – которую я, впрочем, тут же решил выкинуть. Но – позже, когда денег заработаю.

Зарабатывать, не имея возможности двигаться, довольно трудно. Но если вспомнить Стива Джоббса[1]1
  Работать нужно не 12 часов, а головой! – Стив Джобс


[Закрыть]…

– Дед, извини за неприличный вопрос – обратился я к нему на следующий день после переселения – ты не мог бы мне выделить сто двадцать рублей?

– Скажи, что купить, я Терентия пошлю…

– Мне нужно купить одну девицу, сейчас она работает в книжном магазине Абалаковой. Мне срочно нужен секретарь, а она подходит для этого дела лучше всего.

– Ну раз уж тебе девица потребовалась, то дело точно к поправке идет…

– Дед, мне нужен секретарь чтобы заработать деньги. И девица пойдет ко мне работать, если ей жалование поставить в пятьдесят рублей за месяц.

– Да я тебе и за тридцать найду…

– Мне нужна именно она, и ты сам сразу поймешь почему. То есть сразу, как она работать начнет.

Пятьдесят рублей – это деньги по местным понятиям очень немаленькие, поэтому Дина на приглашение, переданное Терентием, откликнулась довольно быстро. Ну как быстро: единственное, что помешало ей прибежать впереди дедова денщика было то, что она адреса не знала. В отведенную мне комнату ее проводил Николай Владимирович, и, как мне кажется, был более чем удивлен данными девице инструкциями. Честно говоря, и я бы на его месте удивился безмерно – но не сообразил, а потому "говорил что думал":

– Дина, за пятьдесят рублей в месяц вы будете каждый день кроме воскресенья с девяти утра до шести вечера писать то, что я буду вам диктовать. Может быть и до семи, но в день вы будете этим заняты примерно шесть часов. Вы принимаете мое предложение?

– Да, я только хотела спросить…

– Вопросы потом. Если принимаете, то сейчас возвращаетесь в магазин, покупаете шесть толстых тетрадей, ну те, в синей пестрой обложке, нелинованные, с подкладкой линованной которые, сто листов писчей бумаги по полкопейки, самописную ручку – у Анны Ивановны таких три, черного цвета с золоченными колпачками, которые по девять рублей с полтиною… лучше две ручки сразу купите – деньги я вам сейчас на это дам. И четыре кубика чернил, фиолетовых, разведете их уже здесь, я скажу как. Ничего не забыл?

– Я не знаю…

– А я не вас и спрашиваю… да, зайдете еще в магазин Свешникова, две лампы керосиновых купите, которые с зелеными абажурами, стеклянные, оплатите их, скажите, пусть сами принесут. И керосину… нет, это Терентия я попрошу. На покупки вам два часа, к полудню все принесите и начнете работу, сегодня вам полный день будет уже оплачен.

– Саша, откуда такие познания в царицынской торговле? – поинтересовался дед, когда Дина ушла.

– Про самописки я у Козицына слышал вроде – Наталья по-моему удивлялась, какие ручки дорогие и зачем их Анна Ивановна вообще брала, ведь не купит никто… А тетради – ну и где их еще искать, как не в книжном магазине? А по России они всюду одинаковые…

– А про Свешникова?

– Так не ты ли говорил, что кроме как у него, в городе и ламп приличных не найти?

– Не помню… может и говорил. Ну и память у тебя, однако!

– Дед, когда делать больше вообще нечего, только и думаю о том, кто что сказал. Поэтому и запоминаю…

– Оно и видно, что запоминаешь. А думать забываешь: если девица эта писать должна, то сюда нужно и стол какой-никакой принести. Думаю, разве что из кухни…

– Да, забыл… дед, а еще три сотни выдать можешь сейчас? Я верну, через месяц уже…

– Молчи уж! Три сотни, говоришь?

– Да. И Терентия позови?

Глава 2

Валерия Ромуальдовна в контору вернулась в состоянии весьма задумчивом. Конечно, все что ей предложил этот калека, звучало весьма заманчиво, но… Деньги – это такая странная субстанция, которая исчезает совершенно незаметно, а для того, чтобы ее вернуть, требуется приложить очень много усилий. И тех же денег…

Конечно, деньги у нее были. Небольшие, но все же были, и она уже почти согласилась их потратить. Если бы не одно "но": наличных денег хватит на выплату заработка рабочим и на закупку картона для обложек. Бумага – и для печати, и обложечная – в запасе имелась, как и коленкор для корешков. На все намеченные тиражи не хватит, но половину тиража первой книжки напечатать можно, а с продаж и докупить недолго. Однако новый шрифт для литейки стоил больше, чем она могла себе позволить.

Так что соглашение с этим молодым калекой с самого начала можно считать недействительным. И хотя, подумала Валерия Роумальдовна, придется об этом потом пожалеть – есть обстоятельство силы воистину непреодолимой. А ту сказку, которую этот молодой человек ей рассказал… нет, все же проверить ее нужно обязательно: обманывать вообще грех, а обманывать бездвижного калеку…

И поэтому, даже будучи уверенной в том, что уж у себя в хозяйстве она знает обо всем, она позвала помощника:

– Федосей, а не завалялся ли у тебя в литейке миттель?

– Валерия Ромуальдовна, обижаете! Откуда у нас – и миттель? Цицеро, гроб-цицеро… терция есть, потом парангон… – мастеровой прикрыл глаза, поводил руками, как бы открывая ящички шкафа со шрифтовыми формами. – А ведь должен быть и миттель, как пить дать, в шестом ящичке небось миттель и лежит! Просто никогда мы его не трогали еще…

– Проверь. И – сколько у нас гарта сейчас набралось?

– Да уж немало, пудов уж с дюжину, больше даже. Тут как Савватей новых чушек привез, так гарт ни разу его и не трогали, с них шрифты лили.

– Миттель проверь. И если найдешь – весь гарт пустить на выработку миттеля. Сразу начинайте, завтра с утра… нет, как первую кассу выделаете, так сразу в набор отправляй.

– А что набирать будем?

– Книгу… да, "е оборотное" заглавную литеру в четверном числе сделай. И Харитона сюда, живо!

– Опять с рамками?

– С картинками. Предупреди его: если хоть раз выпьет, пока все не закончит – выгоню. А за две недели все сделает – жалование на трояк подниму. Ну беги, что стоишь! И всем скажи: за месяц управимся – каждый прибавку получит. Полтора рубля – обещаю. Беги!

Домовладелец – это звучит гордо. Правда это только звук гордый такой, а суровая реальность всю гордость куда-то смывает. Я бы даже сказал, куда – но до унитазов пока еще Царицынская цивилизация не дошла. У меня была теперь своя совершенно отдельная комната – площадью метров в шесть, если печку не считать. Если же считать, то даже меньше, потому что перед печкой с метр площади приходилось держать свободным.

Еще в комнате было окно – в которое можно было даже глядеть, но в качестве источника освещения его было явно недостаточно. То есть оно позволяло не спотыкаться о плотно расставленную мебель – но не более того. Стекло-то нынче недешевое, а если его еще и в два слоя ставить – совсем разорение выйдет…

Хорошо помня Динины привычки, я попросил Терентия купить даже не столик, а обычную для этого времени "домашнюю парту" на одно лицо. Ее как в гимназии учили писать сидя за партой, так она и научилась писать строго на наклонной поверхности. Я еще тогда удивлялся: на парте пишет – просто загляденье, а если ее посадить за стол, то почерк любого врача двадцать первого века по сравнению с тем, что у нее получается, каллиграфическим покажется. Ну а мне почерк нужен не просто разборчивый, а эталонный, как в прописях – и за это не жалко и пяти с половиной рублей, сколько эта "парта" и стоила.

А на остальные деньги Терентий купил Диану вместе с тильбери. Мне пока они не нужны, но для деда лошадка будет очень кстати, да и если просто привезти чего, своя лошадь очень удобна. Домов-то без конюшни сейчас практически не бывает, так что есть куда скотинку поставить. Да и "каретный сарай" во дворе простаивать не будет…

Дед на лошадку отреагировал с некоторым сомнением: похоже, решил, что у меня не только тело, но и голова "сознанию не подчиняется". Хотя если смотреть в перспективе… Вероятно, эти соображения и подвигли его на присутствие при "начале работы" новоявленной "секретарши". И, сдается мне, мои инструкции поначалу лишь утвердили его во мнении о некоторой "неисправности" у меня в башке:

– Дина, вы сейчас будете записывать почти все, что я буду говорить. Писать будете дословно ровно до тех пор, пока я не скажу слово "стоп". Само это слово тоже писать не надо, а просто после него вы перестаете записывать и начинаете просто слушать меня. Понятно?

– Да…

– Отлично. Еще будет одно такое слово: "абзац". Его тоже писать не надо, просто следующее слово вы начинаете писать с красной строки. Другое такое слово, то есть даже фраза, будет "по буквам" – после нее я буду слово, одно слово диктовать именно по буквам – просто будет немало слов, вам незнакомых, иностранных…. имен в основном. А сейчас вы заправьте ручку, на отдельном листе бумаги напишите ей пять раз подряд "Отче наш". Я знаю, что вы молитву знаете, и диктовать ее вам не буду – сами напишите, но к этой ручке немного привыкнуть надо. Пишите… Написали? Почувствовали, чем эта ручка отличается от обычной?

– Ее макать не надо…

– Ну, если у вас только это оказалось непривычным, то хорошо. Сейчас вы открываете тетрадь и начинаете записывать, причем сразу с третьей страницы, первые две оставьте пустыми. Да, вот еще: когда у вас на странице останется места всего на пару строк, вы мне кивните: я же не вижу, где вы пишите, а на перелистывание и подкладку линованного листа какое-то время надо. Я ваш кивок увижу и буду диктовать помедленнее, договорились?

– Да.

– Вот и хорошо. С начала третьей страницы в середине строки пишите: "Ураган", абзац. Среди обширной по буквам канзасской степи жила девочка по буквам Элли…

Конечно, я смотрел именно на Дину – точнее, на ее склонившуюся голову. Мне же не видно, сколько места на странице занимает уже продиктованный текст. Но краем глаза я смотрел и на деда, и это было очень интересное зрелище. Дед порывался встрять еще тогда, когда я Дину инструктировал, но он удержался. А теперь, когда я "диктовал" – а по сути дела очень быстро зачитывал на память текст прекрасной сказки, он поначалу дернулся – видимо хотел сказать, что "надо бы помедленнее", и даже привстал со стула – но увидел, как эта девица пишет, и сел обратно. С глазами, в которых явно читалось, что обладатель оных увидел чудо…

Ну да, вообще-то чудо, просто я к нему уже привык. А для деда такое оказалось в новинку. Так что он, посидев еще минут пять, тихонько встал и ушел. А я продолжал диктовать. И занимался этим почти без перерывов часа четыре – за которые эта девица записала больше четверти книжки.

Честно говоря, для меня это было все же непросто, я уже через полчаса я произнес заветное слово "стоп", а затем немного изменил задание:

– Дина, мне просто трудно все время на вас смотреть, так что я глаза закрою, а вы, когда страница будет к концу подходить, просто скажите вслух слово "страница"… Договорились?

– Да.

– Тогда продолжим…

Когда я окончательно выдохся и открыл глаза, то увидел примостившуюся на "дедовом" стуле Наталью, сидевшую тихонько и почти не дыша слушавшую "мою" сказку. Ее дед нанял на роль сиделки (за огромную сумму в семьдесят пять рублей за месяц). Еще он собирался нанять кухарку, прислугу "по дому" – но у меня уже были несколько иные планы. И я, закончив "творческий порыв", их не преминул озвучить:

– Так, Дина, на сегодня всё. Завтра с утра вы, как секретарь, сначала отправитесь в Нобелевский городок, там найдете и приведете мне сюда Старостину Дарью Федоровну. Деньги на извозчика я вам дам, но вы ее привезете именно на извозчике – в противном случае я деньги мало что обратно отберу, но и из оклада столько же вычту: я не хочу, чтобы госпожа Старостина подумала, что у меня даже на извозчика денег нет. А затем…

Припугнуть Дину в моем случае было просто необходимо, я же знал, что к деньгам она настолько неравнодушна, что за лишний пятак весь город готова пешком обойти. А мне время было дорого: если хочет, путь пешком и ходит, но не в рабочее время…

С Дарьей удалось договориться даже быстрее, чем я предполагал. Не сказать, что ее особо заинтересовала перспектива "утирать сопельки" четверым Векшиным (не считая сумасшедшего Петра), но когда я сообщил, что хотел бы еще и горничную нанять, причем хорошо бы из ее, Дарьиной, родни, то переговоры тут же и завершились ко взаимному удовлетворения сторон.

Валерия Ромуальдовна, с которой Дина тоже заранее обговорила визит (ее ко мне, конечно же), появилась в начале следующей недели – когда Дина уже закончила первую часть жизнеописания девочки Элли и приступила ко второй. Поэтому и эффект от "новой сказки" оказался совсем не таким, как "в прошлый раз" – не зря же "про книжки" Лера знала практически всё и была самым успешным книгоиздателем города.

"В гости" Лера пришла с некоторым опозданием, что меня нисколько не удивило: в среде русского купечества было просто принято, что "главный партнер" в любом деле опаздывает на встречи, демонстрируя тем самым свою значимость: прочие и подождать могут. Но я-то ее "партнером" не был, и не "подождал", так что пришла она ровно в тот момент, когда я диктовал продолжение "Урфина". Но раз пришла, да еще по моей просьбе – я прервался:

– Весьма рад, Валерия Ромуальдовна, что вы нашли время посетить меня. Вам, вероятно, уже известно, что я хотел бы предложить вам издать книгу, сказку, для детей. Но, скорее всего, моя секретарша вам не сообщила, что я предполагаю трилогию, вторую книгу которой сейчас и сочиняю. Дабы не тратить время на пустопорожние разговоры, я хочу попросить вас ознакомиться с первой частью, она вот в этих двух тетрадях записана. Если вам будет удобно, то вы можете расположиться в гостиной…

– Спасибо, но если вы не против, я тут же и прочитаю: мне будет удобнее задавать вопросы, если они возникнут. Я читаю довольно быстро… вы не возражаете?

– Нисколько, даже буду рад. Ну а я, с вашего позволения, тем временем продолжу – если вам это не помешает читать.

– Не помешает…

Ага, как же! Спустя уже пару минут Лера оторвалась от тетрадки и с изумлением посмотрела на Дину. Да, такое кого угодно не оставит равнодушным… даже крутого книгоиздателя. Хотя быстро пишущий человек – это все же не совсем чудо: насколько я помнил, Лера и сама писала разве что немного медленнее (правда, все же "докторским" почерком). Но когда до нее дошло, что я просто начитываю уже "окончательный вариант" книги, изумлению ее, казалось, не было предела. Она минут пятнадцать так и просидела, глядя на меня широко распахнутыми глазами и даже немного приоткрыв рот, а затем как-то робко прервала диктовку:

– Извините, Александр Владимирович, наверное вы правы и мне будет удобнее пройти в гостиную…

Результат прорисовался уже через полтора часа, после того как Лера прочла не только "Волшебника", но и первую половину "Урфина". Я легко выторговал у "акулы книгоиздания" не только четверть от продажной цены каждого экземпляра, но и издание книги в двух вариантах – причем уже к началу Макарьевской (как по старой привычке часто еще называли Нижегородскую) ярмарки, и к тому же суммарным тиражом не менее десяти тысяч каждого тома "трилогии". Это было не очень просто, все же цветную печать российские типографии освоили более в "лубочном" варианте. Но если к делу привлечь еще и типолитографию главного Лериного "конкурента" в Царицыне Гольцева, то вполне может и получиться.

Да, воровать (даже еще не сотворенную "интеллектуальную собственность") нехорошо. Но лежа наподобие бревна в койке "спасти Россию" вряд ли получится. А сделать жизнь дорогих мне людей по крайней мере сытой – вполне возможно, и было бы идиотизмом не воспользоваться хоть такой возможностью. Поэтому когда Камилла привезла Векшиных (четверых, с Петром "снова" произошел несчастный случай. Какой-то другой, но я вникать не стал), фундамент этой самой "счастливой жизни" был уже заложен. Не для меня, но я-то уже пожил, и "счастья" этого успел похлебать полной ложкой. Только Камилле я пока что-то так ничего и не выдал…