Текст книги "Избранные произведения в одном томе"
Автор книги: Лиза Гарднер
Жанр:
Полицейские детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 139 (всего у книги 260 страниц)
В первый раз я изменила Джейсону, когда Ри было одиннадцать месяцев. Не могла больше. Бессонные ночи, однообразный, выматывающий ритуал: покормить, присмотреть, сменить подгузники, покормить, присмотреть, сменить подгузники. Я уже записалась на онлайн-курсы колледжа, и если не кормила и не меняла подгузники, то что-то писала, читала и решала, пытаясь вспомнить курс математики за среднюю школу.
Что еще хуже, в голове у меня как будто разрасталась тьма. Дошло до того, что в каждом углу моего собственного дома мне мерещился приторно-сладкий запах гниющих роз. Я боялась уснуть, потому что знала – среди ночи проснусь от трескучего, разносящегося по коридору голоса матери: «Я знаю кое-что, чего не знаешь ты. Я знаю кое-что, чего не знаешь ты…»
Однажды я поймала себя на том, что стою у раковины на кухне и тру руки колючей проволочной щеткой. Я пыталась стереть собственные отпечатки пальцев, содрать вместе с кожей ДНК. И вот тогда я поняла, что та тьма – это моя мать, пускающая корни у меня в голове.
Есть люди, которых недостаточно просто убить.
Я сказала Джейсону, что должна уехать. На двадцать четыре часа. Может быть, завалиться в какой-нибудь мотель, заказать обслуживание, перевести дух. Я показала ему брошюру с рекламой спа-центра от «Фор сизонс» и списком предлагаемых услуг. Все было до нелепости дорого, но я знала, что Джейсон не откажет, – и он не отказал.
Чтобы побыть с Клариссой, мой муж взял выходной на пятницу и субботу.
– Не спеши возвращаться, – сказал он мне. – Отдохни. Расслабься. Я понимаю, Сэнди. Правда.
И я отправилась в отель, номер в котором стоил четыреста долларов за ночь. Деньгам, предназначенным на спа-процедуры, нашлось другое применение. Я прошлась по Ньюбери-стрит, купила мини-юбку из микрозамши, черные туфельки на шпильках от Кейт Спейд и серебристый с блестками топ с бретелькой через шею – с таким не требуется носить бюстгальтер. Потом завернула в «Армани-бар» и начала поход оттуда.
Не забывайте, мне было только девятнадцать. Я помнила все трюки, которых, поверьте, знаю немало. Девушка в топе с блестками и туфельках на шпильках пользовалась популярностью. До двух часов ночи я отплясывала на коленях у грязных старикашек и румяных мальчиков из Бостонского университета, а в перерывах заправлялась вискарем «Грей гуз».
Кожа зудела. Чем больше я пила, чем больше танцевала, чем больше виляла бедрами в руках какого-нибудь незнакомца, лапавшего мою задницу и прижимавшегося пахом к моим разведенным ногам, тем сильнее становился жар. Я хотела пить всю ночь. Хотела танцевать всю ночь.
А еще я хотела трахаться – до потери памяти, пока не завою от ярости и похоти. Я хотела трахаться – пока не лопнет голова и тьма наконец развеется.
Я не стала спешить с последним выбором. Отбраковала старичков. Они хороши, когда надо купить выпивку, но могут не удержаться в седле, стараясь угнаться за девушкой вроде меня. В конце концов я ушла с одним из университетских жеребчиков. Стальные мышцы, тестостерон бушует в жилах и туповатая ухмылка «ух-ты-она-уходит-со-мной».
Он отвел меня в свое общежитие, где я показала ему кое-какие штучки, которые можно делать, свесившись с двухъярусной кровати. Потом, закончив с ним, оттрахала заодно его соседа по комнате. Бакалавр номер один отключился и ничего не имел против, а второй, чокнутый ботаник с атрофированными мышцами, был не только крайне признателен, но и оказался в своем роде полезен.
Я ушла сразу после рассвета, оставив в качестве сувенира трусики на дверной ручке, спустилась в метро и вернулась в отель. Швейцара, когда он меня увидел, чуть не хватил удар. Наверное, принял за проститутку – или, извините, высококлассную девушку по вызову, что, если подумать, было для меня существенным повышением. Но я показала ключи от номера, так что не впустить меня он просто не мог.
Я поднялась в номер, почистила зубы, приняла душ, еще раз почистила зубы и свалилась на кровать. Проспала, как мертвая, пять часов, а когда проснулась, поняла, что впервые за несколько месяцев чувствую себя вменяемой.
А потом, как вменяемый человек, собрала в кучку юбку, туфельки, топ и все выбросила. Еще раз приняла душ, выскоблила щеткой руки, пропахшие спермой, по́том и водкой с лаймом, смазала цитрусовым лосьоном синяки на груди и ребрах, стертые в кровь бедра и искусанные плечи. Переоделась в серые брюки и сиреневую водолазку. И отправилась домой, к мужу.
Буду хорошей, твердила я себе всю дорогу. Отныне я буду хорошей.
Но в глубине души я знала, что сделаю это снова.
В том-то и дело, что жить во лжи не так уж и трудно.
Я поцеловала мужа в щеку. Джейсон чмокнул меня в ответ и вежливо осведомился, как прошел уик-энд.
– Чувствую себя намного лучше, – ничуть не кривя душой, ответила я.
– Рад за тебя, – сказал он.
Я посмотрела в его темные глаза и поняла – он прекрасно знает, где я была и что делала. Поняла, но не сказала ни слова. И он ничего не сказал. Жить во лжи означает, помимо всего прочего, не признавать этого. Ты просто оставляешь все как есть, и ложь громоздится, как слон посредине комнаты, которого вроде как не замечают.
Я поднялась наверх. Разобрала сумку. Взяла на руки дочь, прижала к груди и в какой-то момент сделала для себя открытие: шлюха я или не шлюха, прелюбодейка или нет, но она пахнет, а также воспринимает и любит меня так же, как если бы я сидела с ней, читала «Сбежавшего Кролика» и целовала нежно в макушку.
Всю следующую неделю я раздевалась и одевалась только тогда, когда оставалась одна. Наверное, это была своего рода любезность. Джейсон всю неделю просиживал допоздна перед компьютером, явно меня избегая.
Где-то на седьмую или восьмую ночь, когда отметины от укусов зажили, а утро по-прежнему заставало меня в пустой постели, я решила, что дело зашло слишком далеко. Я любила Джейсона. Правда. И верила, что он тоже меня любит. Он и вправду меня любил. Просто не собирался со мной спать. Вот уж ирония. Единственный мужчина, отнесшийся ко мне с уважением, сочувствием и пониманием, оказался также единственным, кто совсем меня не хотел. Но любовь все равно остается любовью, так ведь? А если верить «Битлз», она – это все, что нам нужно[163]163
«Любовь – это все, что вам нужно» – строчка из песни группы «Битлз» All You Need is Love.
[Закрыть].
Я надела банный халат и тихонько спустилась вниз – попросить мужа вернуться в постель. Он, как обычно, сидел за домашним компьютером. Я заметила, как горят его щеки, как блестят глаза. Перед ним лежали какие-то бумаги, финансовые документы, в том числе и заявка на кредитную карту.
– Убирайся отсюда, – сказал он резко, и я, приняв во внимание тон, именно так и поступила.
Четыре часа спустя мы сидели в кухне за стойкой и ели хлопья, Ри ворковала в автоматической качалке.
Ложку за ложкой. Молча. Без слов. Потом он потянулся и взял меня за руку. Что-то вроде того, что у нас снова все хорошо. До следующего раза, когда я опять исчезну в номере отеля. До следующего раза, когда он исчезнет в компьютере.
Может, у него в голове тоже выросла тьма? Ощущал ли он когда-нибудь запах гниющих роз? Проклинал ли цвет своих глаз? Или ощущение собственной кожи? Я так и не спросила его. И никогда не спрошу.
Первое правило лжи, помните? Никогда ее не признавать. А потом, за чашкой разбухших хлопьев, мне пришло в голову, что я могу так жить. Так, но отдельно. Вместе, но одна. Любить, но изолированно. В конце концов, я именно так жила едва ли не всю жизнь. В доме, где мать могла появиться посреди ночи и вытворять жуткие вещи с зубной щеткой. В доме, где потом, через несколько часов, мы могли сидеть все вместе за столом и передавать друг другу поднос с печеньем на кефире.
Мама хорошо подготовила меня к такой жизни.
Я посмотрела на мужа, молча жевавшего «Чириос». Интересно, а кто подготовил его?
Пресс-конференция Управления полиции Бостона началось в 9.03. О том, что она закончилась, Джейсон узнал по звонку на сотовый.
Он не смотрел ее по телевизору. Успокоив дочь и накормив изголодавшегося Мистера Смита, Джейсон тут же погрузил Ри и кота в «Вольво». Мистер Смит растянулся на согретом солнцем сиденье и незамедлительно уснул. Ри устроилась в своем креслице и, прижав к груди Крошку Банни, уставилась на Мистера Смита так, словно хотела пригвоздить его к месту.
Оставаться дома Джейсон просто не мог. Он чувствовал себя путешественником, оказавшимся на открытой равнине Канзаса и с тревогой наблюдавшим за движущимся навстречу смерчем. Свернуть, спрятаться нельзя, можно только смотреть на темнеющее небо, ощущая на лице первые хлесткие порывы ураганного ветра.
Копы провели пресс-конференцию, и теперь медийная машина медленно, но верно приходила в движение. Он уже ничего не мог с этим поделать. И не только он.
Снова зазвонил телефон. Джейсон взглянул на экран – ощущение обреченности сгущалось.
Он еще раз посмотрел в зеркало на дочь – Ри с серьезным выражением на лице пыталась отыскать радость, наблюдая за котом, хотя больше всего на свете ей хотелось обнять мать.
Джейсон раскрыл телефон и поднес к уху.
– Привет, Грег.
– Черт возьми, – ворвался ему в ухо голос старшего редактора отдела новостей «Бостон дейли». – Ты почему ничего нам не сказал? Мы же одна семья. Мы бы поняли.
– У нас нелегкое время, – машинально ответил Джейсон и поймал себя на том, что слова выскакивают так же легко и заученно, как и когда-то давно. Хочешь попасть на первую страницу? Цена – твоя собственная жизнь. Или жизнь твоего ребенка. Или, быть может, твоей жены.
– Что за дела, Джейсон? Я говорю не как редактор с репортером. Ты же знаешь, я бы не поступил так с тобой. – Еще одна ложь. Чего-чего, а этого в ближайшие дни будет немало. – Я говорю как член журналистского сообщества, как человек, который видел фотографии твоей семьи и знает, как ты их любишь. У тебя всё в порядке?
– Справляюсь.
– Что-нибудь добавишь? Должен сказать, полиция напустила туману.
– Мы рассчитываем получить информацию от горожан, – заученно ответил Джейсон.
– А дочка? Кларисса, да? Как она держится? Может, требуется помощь?
– Спасибо за предложение. Мы справляемся.
– Джейсон, Джейсон…
– Грег, я не смогу выйти сегодня.
– Да конечно, конечно! Черт возьми, мы же понимаем. Возьми недельку отпуска. Ты только скажи, что надо, старик, мы всегда с тобой. Только не забудь про нас, хорошо, старик? Собери материальчик на первую страницу – сокровенная история из уст мужа, ладно?
– Спасибо за понимание.
– Можешь рассчитывать на нас, Джейсон. Только скажи. Мы верим в тебя, старина. Черт, сама мысль о том, что ты можешь сделать что-то плохое Сандре…
– Спасибо за понимание, – повторил Джейсон и дал отбой.
– Это кто? – подала голос Ри.
– Папин бывший босс, – ответил он со всей серьезностью.
Управление полиции Бостона располагалось посередине жилых кварталов Роксбери в уродливом, словно свалившемся с неба здании из стекла и гранита. Помещая его здесь, власти надеялись, что впечатляющее присутствие полиции положит начало процессу джентрификации в этом районе города. Пока же гораздо лучше у него получалось внушать работникам и посетителям страх за их собственную жизнь.
Джейсон с беспокойством оглядел парковку. Он всерьез полагал, что, вернувшись, найдет «Вольво» нетронутым. На самом деле больше всего он опасался за кота. Последние тридцать шесть часов определенно стоили Мистеру Смиту по меньшей мере одной из его девяти жизней. И кто знает, сколько их у него еще осталось?
– Не надо нам было сюда приезжать, – сказала Ри, выбираясь из машины вместе с игрушкой.
Автомобильная стоянка представляла собой площадки из битого асфальта, разделенные бетонными барьерчиками. Интерьер, оформленный в стиле Бейрута.
Подумав, Джейсон взял из машины свой блокнот и красный маркер Ри. Вырвав из блокнота две страницы, он написал на них большими печатными буквами:
ПОД КАРАНТИНОМ. БЕШЕНЫЙ КОТ. ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ. НЕ ПРИКАСАТЬСЯ.
Один листок он поместил на ветровое стекло, другой – на заднее. Мистер Смит лениво открыл один желтый глаз, зевнул и снова уснул.
– Будь хорошим бешеным котом, – шепнул Джейсон и, решительно взяв Ри за руку, направился к пешеходному переходу.
Подходя к громадному стеклянному зданию, он невольно замедлил шаг, посмотрел на дочку и подумал, что последние пять лет прошли как слишком быстро, так и слишком медленно. Вернуть бы их сейчас, собрать все вместе, каждый день, каждый миг, и прижать к себе, защитить от торнадо. Смерч приближался, и он не мог свернуть с его пути.
Джейсон помнил, как дочь в первый раз схватила его за руку. Ей был тогда один час, но ее невозможно крохотные пальчики решительно обхватили его указательный, показавшийся вдруг невероятно, абсурдно большим. Он помнил те же самые пальчики годом позже, когда Ри схватилась за формочку кекса, прежде чем Сэнди успела предупредить, что это горячо. И еще он помнил, как однажды, думая, что она спит, вышел в онлайн и, прочитав несколько слишком печальных историй о детях, расплакался за кухонным столом. Внезапно Ри оказалась рядом и принялась вытирать его слезы, приговаривая: «Не печалься, папочка. Не печалься».
Вид собственных слез на маленьких детских пальчиках так его растрогал, что он расплакался еще сильнее.
Джейсон хотел поговорить. Сказать, как сильно ее любит. Сказать, чтобы она верила ему, что он не даст ее в обиду. Что со всем разберется. Как-нибудь все исправит.
Он хотел поблагодарить ее за четыре прекрасных года, за то, что она была лучшей девочкой на свете. Солнцем на его лице, светом его улыбки и любовью всей его жизни.
Они подошли к стеклянным дверям, и ее пальчики дрогнули в его руке.
Джейсон посмотрел на дочь.
И не сказал ничего из того, что хотел. Вместо этого он дал ей лучший из возможных советов.
– Смелее, – сказал Джейсон и открыл дверь.
Глава 14Проконсультировавшись с судебным психологом Марианной Джексон, Ди-Ди на время экспроприировала комнату у отдела «беловоротничковой» преступности. Ничего более подходящего в отделе убийств не смогли предложить, и сержант надеялась, что помещение по крайней мере не напугает ребенка. Марианна принесла с собой два складных детских стула, яркий коврик в форме цветка и корзинку с игрушечными машинками, куклами и принадлежностями для рисования. Буквально через десять минут помещение стало выглядеть как уютный детский уголок и мало чем напоминало комнату для допросов отдела по борьбе с мошенниками. На Ди-Ди перемена произвела сильное впечатление.
Утренняя пресс-конференция прошла успешно. Она нарочно ограничила ее по времени. На данной стадии принцип «чем меньше, тем лучше» был вполне оправдан. Чем меньше бросишь намеков, тем меньше их вернется бумерангом позднее, если вдруг получится, что сексуальный преступник более подходит на роль главного подозреваемого, чем муж или – не дай бог! – не установленный пока еще неизвестный. Другая цель пресс-конференции заключалась в том, чтобы привлечь к активному поиску Сандры Джонс как можно больше глаз и ушей. Найти пропавшую живой означало уберечь всех от больших неприятностей. С начала расследования прошло тридцать семь часов, но Ди-Ди все еще не утратила надежду. Надежды этой оставалось меньше и меньше, но все же…
Расположившись в комнате для наблюдения, Ди-Ди положила на стол перед собой блокнот и две ручки. Миллер уже сидел на стуле, поближе к двери, с задумчивым видом поглаживая усы. Ди-Ди решила, что усы ему следовало бы сбрить, поскольку они чуть ли не в голос требовали наличия выходного костюма цвета морской волны, а видеть детектива в таком костюме она никак не хотела. Однако эти выводы сержант оставила при себе. Мужчины бывают болезненно чувствительны по отношению к тому, что касается лицевой растительности.
Она снова поиграла ручками. Динамики уже включили, и они слышали все, о чем говорилось в комнате для допросов. В свою очередь, Марианна вставила в ухо миниатюрный наушник, посредством которого могла принимать вопросы и комментарии тех, кто находился в комнате для наблюдения детективов. Она уже попросила их сосредоточиться. Согласно установившейся практике, продолжительность беседы определялась возрастом ребенка, на каждый год которого отводилось пять минут. Таким образом, у них имелось примерно двадцать минут для того, чтобы попытаться получить информацию от потенциального свидетеля в лице четырехлетней Клариссы Джонс.
Стратегию они сформулировали заранее: сначала – ключевые вопросы для определения степени надежности и возможностей Клариссы как свидетеля, потом – более специфические вопросы, касающиеся последних событий вечера среды. Охватить все за отведенное время представлялось практически невозможным, но Марианна особо подчеркнула, что работать нужно тщательно, так как последующие беседы с ребенком на одну и ту же тему – дело рискованное. Не успеете вы и глазом моргнуть, как адвокат объявит, что полиция оказывает психологическое давление на впечатлительного, ранимого ребенка. По мнению Марианны, у них было не более двух попыток, причем одну из этих попыток Ди-Ди уже использовала, когда расспрашивала Клариссу в доме Джонсов утром в четверг.
Дежурный сержант сообщил, что Джейсон с дочерью прибыли в Управление, и Марианна тут же спустилась на первый этаж, чтобы как можно быстрее, пока Ри не успела в полной мере ознакомиться с ассортиментом предлагаемых здесь впечатлений, сопроводить их наверх. Некоторых детей вид одетых в форму мужчин и женщин буквально завораживал, но большинство просто-напросто пугались. Общение с незнакомым человеком – само по себе нелегкое испытание для ребенка, даже если он и не проглотил язык от страха.
Услышав шаги в коридоре, Ди-Ди и Миллер повернулись к двери, и сержант поймала себя на том, что так и не смогла избавиться от беспокойства. Допрашивать ребенка в двадцать раз хуже, чем отбиваться от репортеров или стоять навытяжку перед новым замом начальника отдела. На репортеров, да и на нового зама – в большинстве случаев – ей было, в общем-то, наплевать, но дети – это совсем другое.
Когда она впервые допрашивала ребенка, двенадцатилетнюю девочку, та спросила, не хотят ли они посмотреть ее меню, а потом достала из заднего кармашка сложенный в малюсенький квадратик обрывок бумаги. Отчим составил для нее своеобразный прейскурант сексуальных услуг: подрочить – двадцать пять центов, отсосать – пятьдесят, трахнуться – один доллар. Когда-то девочка взяла из его бумажника двадцать долларов, и он заставил ее «возвращать заем» таким вот образом. Вот только в последний раз отчим, получив услугу, отказался платить, и двенадцатилетняя девочка разозлилась до такой степени, что пришла в полицию. Да, эта комната слышала немало печальных историй…
Шаги прозвучали уже за дверью. Ди-Ди услышала голос Марианны.
– Кларисса, ты бывала когда-нибудь в волшебной комнате?
Ответа не прозвучало, и Ди-Ди решила, что девочка, скорее всего, просто покачала головой.
– Тогда сейчас я отведу тебя в особенную комнату. Там есть красивый коврик, два стула, может быть, какие-то игрушки. Но особенная эта комната потому, что в ней особенные правила. Я все тебе о ней расскажу, но сначала давай скажем «пока-пока» твоему папе. Он подождет тебя здесь и, если понадобится, будет рядом, но волшебная комната только для нас двоих, для тебя и меня.
И снова никакого ответа.
– Послушай, а этого паренька как зовут?.. Ох, извини, это же девочка. Крошка Банни, да? И как я сразу не догадалась по розовому платью… А что, Крошка Банни, тебе ведь нравятся большие розовые цветы? По-моему, должны нравиться… Ох, что-то я разболталась. Пойдем, сама и увидишь. Я все тебе покажу и расскажу немного про магию.
Дверь открылась, и в комнату вошел Джейсон Джонс. Двигался отец Клариссы как-то скованно, словно на автопилоте. На лицо его вернулось замкнутое выражение, столкнувшись с которым впервые, Ди-Ди долго не могла решить, скрывается за ним полный психопат или настоящий стоик. Закрыв за собой тяжелую дверь, он чуть настороженно посмотрел сначала на Ди-Ди, потом на Миллера. Сержант пододвинула в его направлении распечатанный бланк и черную чернильную ручку.
– Вам надо подписать. Здесь сказано, что вы даете согласие на допрос вашей дочери уполномоченным судебным психологом, действующим от имени Управления полиции Бостона.
Джейсон посмотрел на нее удивленно, словно спрашивая, неужели это еще имеет какое-то значение? Тем не менее он без лишних слов поставил свою подпись, вернул Ди-Ди бумагу и сел на самый дальний от наблюдательного окна стул, откинувшись на спинку и сложив руки на груди. Между тем Марианна и Ри вошли в комнату для допросов. Девочка отчаянно вцепилась в потрепанного бурого зайца с длинными болтающимися ушами.
Марианна закрыла дверь, прошла на середину комнаты, но вместо того, чтобы опуститься на один из красных складных стульчиков, села, скрестив ноги, на розовый коврик и провела по нему ладонью, словно приглашая Ри сделать то же самое.
Ди-Ди взяла стоявший на столе беспроводной микрофон.
– Разрешение подписано. Можете начинать.
Марианна едва заметно кивнула и на мгновение коснулась пальцами уха, в котором был спрятан приемник.
– Что ты о нем думаешь? – спросила она, обращаясь к Клариссе и указывая на розовый коврик. – Красивый цветок, правда? Он похож на подсолнух, вот только розовых подсолнухов, по-моему, не бывает.
– Это ромашка, – пискнула Ри. – Они растут у моей мамы.
– Ромашка? Ну конечно! А ты разбираешься в цветах.
Девочка все еще стояла, сжимая своего потрепанного зайчика и теребя пальцами его длинное ухо. Этот безотчетно повторяющийся жест отзывался у Ди-Ди приливом жалости. В детстве она и сама делала точно так же. У нее тоже была мягкая игрушка. И ее длинные уши свисали с лысой головы.
– Я уже говорила тебе, что меня зовут Марианна. Марианна Джексон, – бодро продолжала психолог. – Моя работа – разговаривать с детьми. Этим я и занимаюсь. Разговариваю с маленькими мальчиками и девочками. А это, чтобы ты знала, не так просто, как кажется.
На лбу у Ри появилась тоненькая морщинка.
– Почему? – впервые за все время спросила она.
– Во-первых, потому, что для разговоров с маленькими мальчиками и девочками есть особые правила. Ты знала об этом?
Ри придвинулась поближе к розовому коврику и покачала головой.
– Как я уже говорила, это волшебная комната, и здесь действуют четыре правила, – Марианна подняла четыре пальца и стала загибать их по одному. – Первое. Мы говорим только о том, что случилось на самом деле. Не о том, что могло случиться, а о том, что случилось по-настоящему.
Ри снова нахмурилась и сделала еще шажок.
– Ты ведь знаешь, чем отличается правда от лжи? – Марианна опустила руку в корзинку с игрушками и достала плюшевую собачку. – Если я скажу, что это котик, это будет правдой или ложью?
– Ложью, – не задумываясь ответила девочка. – Это собачка.
– Очень хорошо. Итак, это правило номер один. Говорим только правду, о’кей?
Ри кивнула и, как будто устав стоять, опустилась на пол, на самый краешек розового коврика.
– Второе правило, – продолжала Марианна. – Если я задаю вопрос, а ты не знаешь ответ, то так и говоришь. Понятно, да?
Ри кивнула.
– Сколько мне лет, Кларисса?
– Девяносто пять.
Марианна улыбнулась немножко грустно.
– А откуда ты знаешь, сколько мне лет? Ты уже спрашивала меня или тебе кто-то сказал?
Ри покачала головой.
– Значит, на самом деле ты не знаешь, сколько мне лет. И что тебе нужно сказать, если ты чего-то не знаешь?
– Не знаю, – послушно сказала девочка.
– Вот молодец. Где я живу?
Ри открыла рот, но сдержалась, помолчала и наконец воскликнула с ноткой триумфа:
– Я не знаю!
Марианна усмехнулась.
– Ты очень смышленая. Наверное, и в садике хорошо занимаешься?
– Я очень соб… разительная, – с гордостью заявила Ри. – Все так говорят.
– Сообразительная? Полностью с этим согласна и очень за тебя рада. Итак, правило номер три. Если ты чего-то не помнишь, то надо так и говорить. Сколько тебе было, когда ты начала ходить?
– Я начала ходить с самого рождения, – привычно пропела Ри, но тут же спохватилась, вспомнив правило номер три, выпустила своего зайца и радостно захлопала в ладоши. – Я НЕ ПОМНЮ! – крикнула она, чрезвычайно собой довольная. – Я. Не. Помню.
– Ты самая лучшая из всех моих учениц, – похвалила ее Марианна и разогнула четвертый палец. – Ладно, отличница, – последнее правило. Ты знаешь четвертое правило?
– Я НЕ ЗНАЮ! – прокричала Ри.
– Вот и молодец. Итак, правило номер четыре. Если ты не понимаешь, что я говорю или о чем спрашиваю, нужно так и сказать. Capisce?
– Capisce! – крикнула в ответ Ри. – Это значит «понимаю» по-итальянски! Я знаю итальянский. Миссис Сьюзи учит нас итальянскому.
Марианна моргнула. Вероятно, сообразительность ценилась даже в мире судебных психологов. Ди-Ди стоило немалых усилий сохранить бесстрастное выражение лица. Взглянув искоса на Джейсона, она увидела, что он сидит с тем же каменным лицом. Вроде бы и в одной с ними комнате, но отдельно.
Мысль эта навела ее на другие, и она торопливо сделала запись в блокноте.
Между тем в комнате для допросов Марианна Джексон, похоже, пришла в себя.
– Ну что ж, теперь ты знаешь правила. Итак, скажи мне, Кларисса…
– Ри. Меня все так зовут.
– А почему тебя зовут Ри?
– Маленькой я не могла произнести «Кларисса» и говорила «Ри». Мамочке и папочке это понравилось, и теперь они тоже называют меня Ри. Если я только не натворю чего-нибудь. Тогда мамочка говорит «Кларисса Джейн Джонс», и у меня есть время исправиться до счета три. Или я отправлюсь на штрафную ступеньку.
– На штрафную ступеньку?
– Да. Я тогда должна отсидеть четыре минуты на нижней ступеньке. Не люблю штрафную ступеньку.
– А что твоя Крошка Банни? Она ведет себя плохо?
Кларисса посмотрела на Марианну.
– Крошка Банни – игрушка. Игрушки не могут вести себя плохо. Такое только с людьми случается.
– Очень хорошо, Кларисса. Ты – большая умница.
Девочка расцвела улыбкой.
– Мне нравится Крошка Банни, – доверительно поведала Марианна. – В детстве у меня тоже была игрушка, Винни-Пух. У него внутри была музыкальная шкатулка, которая, если ее завести, играла «Гори, звездочка, гори».
– Я тоже Пуха люблю, – призналась Ри, придвигаясь ближе к Марианне и заглядывая в плетеную корзинку. – А где ваш медвежонок Пух? В корзине?
– Вообще-то он дома, на книжной полке. Пух был моей любимой игрушкой, а любимые игрушки люди не перерастают.
Говоря это, Марианна подвинула корзинку к девочке, которая с любопытством оглядывала волшебную комнату.
Ди-Ди еще раз скосила глаза на Джейсона Джонса. По-прежнему никакой реакции. Ни радости, ни печали, ни тревоги, ни беспокойства. Ничего. Она сделала еще одну пометку в блокноте.
– Ри, ты знаешь, почему ты здесь?
Девочка сразу же сжалась, нахохлилась, подалась чуточку назад и снова принялась теребить игрушку.
– Папочка сказал, что вы – хорошая. Он сказал, что если я поговорю с вами, то все будет хорошо.
Даже не поворачиваясь, Ди-Ди ощутила, как напрягся Джейсон. Он не двигался, ничего не говорил, но на шее ясно проступили набухшие вены.
– Что будет хорошо, милая?
– Вы вернете мою мамочку? – глухо спросила Ри. – Мистер Смит вернулся. Сегодня утром. Поскребся в дверь, и мы его впустили. Я люблю Мистера Смита, но… Вы вернете мою мамочку? Я скучаю по мамочке.
Марианна не спешила с ответом. Некоторое время она сочувственно смотрела на девочку. Молчание затягивалось. Сидя по другую сторону окна, Ди-Ди переводила взгляд с розового ковра на складные стулья, со стульев на корзину с игрушками, но избегала смотреть на девочку. Рядом заворочался Миллер. Но Джейсон Джонс не шевельнул пальцем, не произнес ни звука.
– Расскажи мне о своей семье, – попросила Марианна. Ди-Ди знала этот прием – отступить от чувствительной темы, очертить более широкий мир ребенка и только потом вернуться к ране. – Кто твоя семья?
– Я, мамочка и папочка, – начала Ри, снова теребя ухо Крошки Банни. – И Мистер Смит, конечно. Две девочки и два мальчика.
Ди-Ди сделала еще несколько пометок в блокноте, изобразив генеалогию семьи в представлении четырехлетнего ребенка.
– А другие родственники? – спросила Марианна. – Тети, дяди, двоюродные братики и сестрички?
Ри покачала головой.
Девочка определенно не знала о своем дедушке, подтверждая либо утверждение Джейсона о том, что Сандра не поддерживает отношения с отцом, либо предположение, что Джейсон Джонс сам постарался изолировать свою молодую жену.
– А няни? Кто-то же еще заботится о тебе?
Ри безучастно посмотрела на Марианну.
– Обо мне заботятся папочка и мамочка.
– Конечно. Но они ведь еще и работают или ездят куда-то?
– Когда папочка работает, за мной смотрит мамочка. Потом папочка возвращается домой, а мамочка идет на работу. Но папочке надо поспать, и я иду в школу. Потом папочка забирает меня.
– Понятно. А в какую школу ты ходишь?
– Я хожу в подготовительную школу. Это в кирпичном доме, где большие дети. Я – в комнате для маленьких. В следующем году мне будет пять, и тогда я буду ходить в большой класс.
– Кто твои учителя?
– Мисс Эмили и миссис Сьюзи.
– Лучшие подружки?
– Я играю с Мими и Оливией. Мы любим играть в фей. Я – садовая фея.
– Итак, у тебя есть лучшие подружки. А у мамы и папы есть лучшие друзья?
Еще один стандартный вопрос, используемый обычно в случаях с сексуальными преступлениями против детей, когда подозреваемым может оказаться не родственник, но сосед или друг семьи. Определить мир ребенка важно для того, чтобы потом, когда допрашивающий называет какое-то имя, это не выглядело так, будто он направляет свидетеля.
Но Ри покачала головой.
– Папочка говорит, что его лучший друг – я. А еще он много работает, и ему некогда заводить друзей. Папочки очень занятые.
Теперь уже Миллер посмотрел на Джейсона. Отец девочки по-прежнему сидел неподвижно у стены, глядя в окно с таким видом, словно смотрел телешоу, а не беседу судебного психолога со своим единственным ребенком.
– Мне нравится миссис Лизбет, – призналась Ри. – Но они с мамочкой вместе не играют. Они – учителя.
– Что ты имеешь в виду?
– Миссис Лизбет учит в седьмом классе. В прошлом году она помогала мамочке. А теперь мамочка учит в шестом классе. Но мы видим миссис Лизбет на баскетболе.
– Вот как?
– Да. Я люблю баскетбол. Мамочка водит меня на игры. Папочка не может, потому что работает. Поэтому вечером с дочкой мамочка. Да, вот! – на мгновение Ри словно забыла, где находится, но уже в следующую секунду Ди-Ди увидела, как глаза ее расширились, плечи опустились, и она снова съежилась над игрушечным зайчонком, теребя его длинные ушки.
Впервые за все время Джейсон пошевелился на своем месте у стены.
– Когда ты в последний раз видела маму? – мягко спросила Марианна.
– Она уложила меня спать, – чуть слышно ответила Ри.
