Текст книги "Избранные произведения в одном томе"

Автор книги: Лиза Гарднер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 127 (всего у книги 260 страниц)

Глава 29

Полиция заканчивала свою работу в доме Кэтрин. Женщина-детектив уехала, Бобби тоже. Теперь вокруг мелькали патрульные, занятые бог весть чем.

Дом пустел и словно снова пытался обрести прежний вид. Кэтрин подумала: наверное, она должна испытывать благодарность. Но вместо этого, наблюдая, как один за другим уходят криминалисты, Кэтрин чувствовала себя невероятно уязвимой. Это место больше не было ее домом, его осквернили самым ужасным образом. Ей хотелось сбежать.

Кэтрин, словно на часах, стояла у двери в гостиную, чтобы Натан хотя бы немного мог подремать. Сейчас он ворочался среди подушек в беспокойном сне и что-то бормотал. Сторонний наблюдатель подумал бы, что гостиная слишком ярко освещена, но Кэтрин считала иначе. Ей и ее перепуганному сыну не хватало света двух ламп. Если все и дальше пойдет в том же духе, скоро лампочки всего мира не смогут избавить их обоих от теней.

Она не знала, что делать.

Вскоре, разумеется, приехал свекор.

Джеймс Гэньон вошел в коридор в своем тысячедолларовом кашемировом пальто и безукоризненно начищенных ботинках. Три часа ночи, Боже мой, а этот человек выглядит так, словно совсем недавно покинул зал суда.

Молодой полицейский, стоявший в коридоре, взглянул на него и тут же вытянулся по стойке «смирно».

Держись, приказала себе Кэтрин. Господи, как она устала!

– Кэтрин, – прогудел Джеймс, – я приехал, едва услышал об этом.

Кэтрин двинулась в коридор, намеренно сохраняя дистанцию между ним и Натаном. Джеймс положил руки ей на плечи – олицетворение отцовской заботы. Он поцеловал ее в щеку, а его взгляд уже торопливо метнулся дальше в поисках внука.

– Конечно, вы с Натаном немедленно поедете со мной. Мы с Марианной не видим иного выхода.

– С нами все в порядке, спасибо.

– Чушь! Неужели вы хотите провести еще одну ночь в доме, где повесился человек?

Кэтрин прекрасно помнила, что в пятнадцати футах от них стоит полицейский и с любопытством слушает.

– Не помню, чтобы я звонила вам. Забавно.

– В этом нет необходимости. Мне сообщил один из моих коллег. Ужасно, конечно. Я всегда говорил: это не такая уж хорошая идея – нанимать нянь-иностранок. Бедные девочки. Они просто не выдерживают напряжения. Натан, наверное, страшно расстроен. Позволь мне поговорить с ним…

Он попытался сделать шаг вперед, но Кэтрин пресекла эту попытку:

– Натан спит.

– В этом хаосе?

– Он очень устал.

– Тем больше причин ему поехать к нам. У нас огромный номер в «Леруа». У Натана будет отдельная кровать, и он сможет как следует отдохнуть. Марианна придет в восторг.

– Я ценю ваше предложение. Тем не менее Натан уже спит, и мне не хочется его будить.

– Кэтрин… – Голос Джеймса оставался ровным и терпеливым. Он словно разговаривал с маленьким ребенком. – Конечно, ты ведь не оставишь сына на ночь в том самом месте, где совершилось самоубийство?

– Мой сын проведет эту ночь в своей собственной комнате.

– Ради всего святого, здесь повсюду полицейские! Как ты собираешься объяснить это четырехлетнему ребенку? Не говоря уже о запахе.

– Я знаю, что лучше для моего сына.

– Правда? – Джеймс улыбнулся. – Так же как ты знала это насчет Пруденс?

Кэтрин поджала губы.

Ей нечего было ответить, и они оба это понимали.

– Терпеть не могу разъяснять очевидное, – продолжал Джеймс, – но, возможно, ты понятия не имеешь о происходящем в твоем доме, хоть и полагаешь, будто тебе все известно. Пруденс, судя по всему, чувствовала себя сильно подавленной смертью Джимми. И одному Богу известно, как ко всему этому отнесется Натан.

– Убирайтесь.

– Кэтрин…

– Убирайтесь!

Джеймс по-прежнему продолжал отечески улыбаться. Он попытался взять ее за плечо, но она бросилась к полицейскому:

– Пусть этот человек уйдет.

– Кэтрин…

– Вы меня слышали? – Она указала пальцем на полицейского, который, оказавшись втянутым в скандал, удивленно хлопал глазами. – Я не желаю видеть его в своем доме. Выпроводите его отсюда.

Джеймс не сдавался:

– Кэтрин, ты расстроена и не в состоянии мыслить здраво…

– Офицер, мне что, звонить вашему начальству? Выведите этого человека из моего дома!

Молодой полицейский отошел от стены и неохотно вмешался. Когда он шагнул вперед, Джеймс понизил голос – так, чтобы слышала только она.

– Я начинаю терять терпение, Кэтрин.

– Вон!

– Запомни, твои дела только начинают становиться все хуже. У меня много сил, Кэтрин. Ты и понятия не имеешь…

– Я сказала, убирайтесь! – Она уже вопила. От шума проснулся Натан и начал плакать.

Полицейский наконец приблизился к ним. Он взял Джеймса за локоть, и у судьи не осталось иного выбора, кроме как подчиниться.

Он громко произнес, чтобы слышал полицейский:

– Мне очень жаль, если я расстроил тебя, дорогая. Конечно, мы с Марианной желаем нашему внуку лишь добра. Возможно, утром, когда ты будешь в состоянии рассуждать здраво…

Кэтрин неумолимо показала на дверь. Джеймс холодно кивнул в знак согласия. И вскоре она уже стояла в одиночестве, прислушиваясь к истеричным рыданиям своего сына.

Еще одна битва, еще одна битва…

Кэтрин вошла в гостиную и взяла Натана на руки. Он обхватил ее за шею своими худенькими руками, крепко-крепко.

– Свет, свет, свет! – всхлипывал он. – Включи свет!

– Ш-ш-ш…

Выходить в коридор было нельзя. Слишком темно и страшно. Ее сын должен заснуть спокойным, безмятежным сном в комнате, залитой ярким светом, который отгонит прочь всех демонов. Там, где он наконец сможет отдохнуть. И она тоже.

Полицейский вернулся. Наверняка Джеймс сказал ему, что нет нужды его выпроваживать, он и так уйдет, без шума. Он просто пытался помочь своей семье. Его невестка не в себе, вы же понимаете…

Кэтрин сделала глубокий вдох. Крепко прижимая к себе Натана, она взглянула на молодого человека и объявила:

– Я отнесу мальчика в его комнату и запру дверь. Он хочет спать, и я хочу спать. Что бы ни случилось, это может подождать до утра.

– Да, мэм, – сказал полицейский, и в его голосе прозвучал легкий сарказм.

Кэтрин отвернулась и быстро, чтобы не утратить присутствия духа, пошла наверх.

Запах уже ослабел – наверное, потому, что труп убрали. Кэтрин видела, как тело девушки выносили из дома. Ее сознание все еще не могло с этим смириться – образ Пруденс, которая, сидя на полу, читает Натану книжку, никак не вязался с тем, кого упаковывали в черный мешок. Мысль о смерти няни оставалась для нее чем-то абстрактным. Ей казалось, девушка куда-то ушла и просто решила не возвращаться.

Так было проще для Кэтрин. Не из-за того, что она так уж сильно привязалась к девушке, – если честно, она любила Пруденс не больше и не меньше, чем остальных. Но сам способ убийства – сломанная шея, тело, повешенное на балке в спальне, – внушал ей неописуемый ужас. В ее дом кто-то забрался. Какой-то человек охотится за ней и за теми, кто ее окружает. И если Кэтрин не отдаст Натана, как требует свекор, то станет следующей жертвой.

Она вспомнила спокойную угрозу Джеймса: он сделает ее жизнь кошмаром. Он обладает огромной властью, а она бессильна.

Кэтрин с горечью подумала: ему следовало бы кое-что ей рассказать.

Незадолго до того, как Кэтрин познакомилась с Джимми, она буквально дошла до предела. Ее мать умерла, жизнь лишилась смысла. День за днем она проводила, стоя за прилавком в магазине, продавая духи и стараясь не вздрагивать, когда мужчины рассматривали ее. Кэтрин разглядывала лица покупателей, пытаясь угадать, кто из них плохо обращается со своими детьми или бьет жен. Потом она возвращалась домой, в свою кишащую тараканами квартиру, и мечтала о небытии.

Однажды наступило утро, когда она не выдержала. Мысль о том, что придется провести еще один день в атмосфере постоянного страха, была невыносима.

Кэтрин залезла в ванну, взяла бритву, начала рассекать тонкую, как бумага, кожу. И тут зазвонил телефон. Даже не успев задуматься, она взяла трубку. По иронии судьбы это оказался рекламный агент. Он спросил ее, не хочет ли она приобрести страховку. Кэтрин расхохоталась, потом начала плакать, и когда она стояла, истерически всхлипывая в трубку, к огромному смущению человека на том конце провода, то заметила строку, мелькнувшую на экране телевизора.

«Тебе одиноко? Ты думаешь, выхода нет? Думаешь, никто тебе не поможет?»

На экране появился телефон «горячей линии». Инстинкт выживания, о существовании которого Кэтрин даже не подозревала, заставил ее нажать на рычаг, а потом набрать нужный номер.

Через полминуты она услышала нежный мужской голос. Низкий, успокаивающий, бодрый. Она свернулась клубочком на полу и целый час слушала его.

Вот так Кэтрин познакомилась с Джимми, хотя тогда и не знала этого. Но люди, работавшие на «горячей линии», вели записи. Они не имели права требовать от звонивших личной информации, зато могли задавать вопросы, вызывая собеседника на разговор. Он спрашивал, она отвечала – рассказывала о своей бессмысленной работе, о квартире, о матери.

Встреча произошла не на следующий день – это было бы слишком очевидно – и даже не через два дня.

Джимми пришел в магазин, где она работала. Он нашел ее, начал флиртовать, потом ухаживать. Она обнаружила, что этот обаятельный молодой человек с невероятно нежным голосом тронул ее. Он пригласил ее на свидание. К своему собственному удивлению, Кэтрин согласилась.

Лишь несколько месяцев спустя Джимми признался ей во всем. Ее звонок так растрогал его, что он счел себя обязанным разыскать Кэтрин лично. «Пожалуйста, только никому не рассказывай», – умолял он. О, она могла бы причинить ему столько неприятностей…

Но тогда это показалось ей таким романтичным. Мужчина, который перевернул небо и землю, чтобы найти ее. Конечно, это знак свыше. Разумеется, он ее любит. Жизнь наконец наладилась.

Гораздо позже, после женитьбы – наверное, в тот самый понедельник, когда она неодобрительно отозвалась о его пьянстве и Джимми ударил ее по лицу, – у Кэтрин появились вопросы. Какой человек станет использовать «горячую линию», чтобы познакомиться с девушкой? Не говорит ли это о том, что он ожидал найти в будущей супруге особые качества?

Как и его отец, Джимми любил власть и часто напоминал ей: она без него ничто. Твердил, что вытащил Кэтрин из канавы и с той же легкостью может отправить ее обратно.

Иногда, когда Джимми разглагольствовал, она представляла себе Ричарда Умбрио, стоявшего высоко над ней, окруженного солнечным ореолом и одной рукой приподнимавшего деревянную крышку, снова и снова прятавшую от нее дневной свет. «Постарайся в следующий раз встретить меня поласковее, – бодро говорил он. – Иначе я ведь могу и не вернуться. Я дал тебе так много, Кэт. И ты не знаешь, когда я решу лишить тебя всего».

Джимми не хотел спасать Кэтрин, он просто желал манипулировать ею как можно дольше.

«Что ж, – равнодушно подумала она, – я его проучила».

В комнате Натана Кэтрин зажгла верхний свет. На потолке загорелись две лампочки. Но этого тем не менее оказалось недостаточно. Для нее и для Натана света не хватало.

– Ковбой, – сонно пробормотал Натан, уткнувшийся ей в плечо.

Она послушно подошла к ночнику. Щелк.

Ничего.

Она нахмурилась, повернула выключатель еще раз. Бодрое лицо ковбоя должен был как по волшебству, озарить свет. Наверное, лампочка перегорела. Она направилась к другому ночнику – обыкновенному бра. Щелк.

Ничего.

Вероятно, перегорел предохранитель. Здесь крутились полицейские со своими фонарями и прочей техникой – возможно, они перегрузили систему. Кэтрин пошла к комоду, Натан в ее руках становился все тяжелее. Две лампы на столе. Одна на подставке в форме кактуса, другая на подставке в виде гарцующей лошадки. Она повернула оба выключателя – руки у нее слегка дрожали, дыхание участилось.

Ничего.

Вариантов много, уйма. Как можно сходить с ума от того, что тебе не удалось включить лампочку? В комнате Натана шесть ночников, три настольные лампы и две напольные. Верхний свет работает – значит, в комнате по крайней мере есть электричество. Надо всего лишь найти неисправность.

Она начала двигаться быстрее. Натан приподнял голову, как бы ощутив ее волнение.

– Мама, све-е-ет!

– Да, милый. Да.

Лампа в форме медвежонка не работала. Она купила ее в Денвере за двести баксов и отправила домой в качестве подарка. Антикварный латунный светильник на столе (пятьсот долларов, крошечный магазинчик на Чарльз-стрит) тоже вышел из строя. Она подошла к напольным галогеновым лампам, которые могли осветить весь потолок.

Ничего.

Еще ночники. Маленькие пучки света, украшенные фигурками из цветного стекла, красными пластмассовыми гномиками и Винни-Пухами. Они должны работать. Хотя бы один, два или три. Господи, в этой ужасной комнате хоть что-нибудь может рассеять мрак?

Кэтрин тяжело дышала, почти задыхалась. Натан начал ее толкать, выгибаясь дугой от растущего ужаса.

– Включи свет, включи свет!!!

– Сейчас, сейчас.

К черту эту комнату! Она слишком большая, чересчур обширная. Зачем им двоим такое огромное пространство? Она прижала сына к себе и бросилась в прилегающую к спальне ванную. Быстрый щелчок – Кэтрин повернула выключатель, ожидая, что сейчас выложенное белым кафелем помещение зальет свет.

Ничего.

Она щелкнула еще раз. И еще. Приближалась истерика. Кэтрин чувствовала, как рыдания клокочут в горле.

Натан бился в ее объятиях.

– Мама, мама, включи свет, я хочу свет!

– Сейчас. Ш-ш-ш…

До нее дошло. Платяной шкаф. Небольшая ниша с двумя яркими лампами. Они усядутся на полу, найдя убежище в потоках света. Это поможет им пережить ночь.

– Натан, детка, сейчас у нас будет приключение.

Она погладила его по спине, пытаясь успокоить, выскочила из ванной и метнулась к шкафу. Отодвинула зеркальную дверь, сунула руку внутрь и нашла выключатель. Щелк.

Свет! Яркий, изумительный, щедрый свет. Он заливал всю комнату, достигая самых дальних углов и отгоняя тени. Милый, милый свет.

Кэтрин заглянула в шкаф и зажала ладонью рот, пытаясь подавить вопль.

Буквы были повсюду, именно там, где она непременно их заметила бы, – на полу, на каждой лампе… Они расплывались, а потом соединялись в одно простое короткое слово: «СМЕРТЬ!»

Кэтрин прижала Натана лицом к себе и, спотыкаясь, отошла от шкафа. Она выскочила в коридор, спустилась по лестнице, схватила пальто, сумочку, ключи от машины. Не глядя на полицейского, не произнеся ни слова.

Кэтрин выбежала за дверь.

– Включи свет, включи свет! – всхлипывал Натан.

Но здесь света не оказалось. Кэтрин понимала это лучше, чем все остальные. Только она и Натан – одни в темноте.

Глава 30

– Вы же говорили мне, будто заключили с отцом договор, – сказала Элизабет. – Вы, кажется, упомянули, что он попал в аварию, когда вел машину в нетрезвом виде, и потому он решил завязать.

– Я соврал.

– И часто вы врете?

Бобби пожал плечами:

– Иногда вам нужно готовое объяснение, а мне не хотелось рассказывать о том, как мой отец бросился с ножом на брата. Кроме того, инцидент с вождением в нетрезвом виде тоже имел место. Это был один из отцовских рецидивов, трезвый образ жизни не так-то просто достается. Скорее шаг вперед, два назад. Примерно в то же время у меня начались свои проблемы. Так что – да, мы заключили договор.

– Понятно. Значит, вы мне солгали, но в вашем представлении это ложь с частицей правды.

– Что-то вроде того.

– Ага. Наверное, когда вы были ребенком и получали синяки, то придумывали для них «объяснение». И когда ваш отец не приходил на родительское собрание или ставил вас в неловкое положение перед друзьями, вы снова придумывали «объяснение», которое могло содержать крупицу истины?

– Да, да, я вас понял.

– Вы говорите, будто у вашего отца дела наладились, но мне кажется, тридцать лет назад вы шли по тому же самому пути – и снова лгали.

Он не ответил. Элизабет подумала, что он мысленно выстраивает речь в свою защиту, но вдруг Бобби удивил ее, признавшись:

– Мой отец с вами бы согласился.

– Да?

– Он вступил в Общество анонимных алкоголиков восемь лет назад. Для него это оказалось все равно как увидеть Бога. Он буквально помешан на искуплении, хочет покаяться во всем совершенном, поговорить о прошлом, попросить прощения. Мой брат Джордж не отвечает на его звонки, а что касается меня… Я просто хочу забыть. Что было, то было, не понимаю, зачем на этом зацикливаться?

– Бобби, разве вы никогда не злились? Сильнее, чем следовало бы?

– Наверное.

– Вы не заглядывали в будущее и не чувствовали абсолютную безнадежность?

– Возможно.

– А иногда вам казалось, будто все вышло из-под контроля?

Он взглянул на нее, явно очарованный.

– Да.

– Вот почему вам с отцом нужно поговорить. Ваша семья изменилась, но не исцелилась. Отчасти, простив отца, вы словно дали самому себе позволение ненавидеть его за сделанное. Пока вы это не признаете, вы не сдвинетесь с места и не сможете полюбить его таким, каков он есть сейчас.

Бобби улыбнулся, его измученное лицо слегка оживилось.

– Я ненавижу свою мать, разве этого мало?

– Ваша мать – слишком легкая мишень, Бобби. Она ушла, и вам пришлось любить отца – он оказался единственным, кто о вас заботился. Но одновременно вы боялись и ненавидели его за то, как он с вами обращался. Если то, что случилось с вами, вина матери, значит, надо любить отца. Это называется «перенесенный гнев». Тридцать шесть лет назад вы получили серьезный удар.

– И поэтому я целился из пистолета в человека, которого никогда не видел? – сухо спросил он.

– Не знаю, Бобби. Только вы можете ответить на этот вопрос.

Бобби крепко сцепил пальцы и кратко заметил:

– Сьюзен сказала, я злой.

– Сьюзен?

– Моя девушка, бывшая. Когда мы разговаривали… она сказала, что я добровольно порчу себе жизнь, я лелею свой гнев, поскольку нуждаюсь в нем.

– И что вы думаете?

– Я был вынужден. – Он повысил голос и возбужденно заговорил: – Разве это плохо? Людям нужны полицейские, парни вроде меня, которые сидят на крышах с винтовками. Если бы не я, Кэтрин Гэньон и ее сын погибли бы. Или это не считается?

Элизабет промолчала.

– Люди ждут от нас всеведения. Но я ведь всего лишь человек, так? Я делаю все, что в моих силах. Меня вызвали. Я не помнил, кто такие Гэньоны, а даже если бы и помнил, то откуда мне знать о них и их семье? Я отреагировал на увиденное. А передо мной находился человек, который наводил пушку на жену и ребенка. Я не убийца, черт возьми. Мне пришлось его застрелить!

Элизабет по-прежнему молчала.

– А если бы я промешкал? Просто наблюдал и ничего не делал? Он убил бы свою жену. И сына. И это была бы моя вина. Ты стреляешь – и все хреново, не стреляешь – и опять-таки все не так. Как угадать? Черт подери, откуда мне было знать, что делать? Он целился в них из пистолета – в упор. А потом у него на лице появилось это выражение, я такое уже видел. Господи, я столько раз наблюдал нечто подобное, я устал от того, что другим людям причиняют боль! Вы не поверите…

Его голос оборвался, плечи вздрогнули, послышались глухие всхлипывания. Бобби отвернулся от нее, смущенный этой вспышкой, и крепко схватился за спинку стула в поисках опоры.

Элизабет не шевелилась. Она не подошла к нему, просто сидела на месте, позволяя Бобби выплакаться – зло и бурно. Он в этом нуждался. Маленький эмоциональный всплеск, запоздавший на тридцать шесть лет.

Он вытер лицо, торопливо провел по щекам тыльной стороной ладони.

– Я просто устал, – неловко сказал он, не то оправдываясь, не то извиняясь.

– Я знаю.

– Мне нужно немного поспать.

– Да.

– Завтра у меня трудный день.

Элизабет произнесла:

– Сейчас не самое лучшее время, чтобы принимать серьезные решения.

Он засмеялся:

– Думаете, судью Гэньона это волнует?

– А вы не можете выйти из игры, Бобби? Взять небольшую передышку?

– Только не в том случае, когда окружная прокуратура ведет официальное следствие. И кроме того, вокруг столько всего творится…

– Хорошо, Бобби. Сядьте. Есть еще один вопрос, который мы должны обсудить, прежде чем вы уйдете. Нам нужно поговорить – и начистоту – о Кэтрин Гэньон.

Кэтрин и Натан стояли в вестибюле отеля «Ритц». Они выглядели странно – женщина с маленьким ребенком, без всякого багажа, пытающаяся в такой час получить номер. Ей было наплевать. Натан по-прежнему трясся в ее руках, лицо у него было белым от страха, глаза расширились. Панкреатит, подумала она. Или инфекция, или сердечный приступ, или бог весть что. Натану всегда становилось хуже, когда он волновался.

Она возилась с сумочкой – пыталась положить ее на стол, не спуская Натана с рук. Наконец появился служащий и, судя по всему, удивился, увидев клиента в столь позднее время.

– Мэм?

– Мне нужен номер, пожалуйста. Для некурящих. Любой, какой у вас есть.

Мужчина поднял брови, но ничего не сказал. Да, у них есть свободный номер для некурящих с двуспальной кроватью. Или нужна детская кроватка?

Кэтрин отказалась от кроватки, но попросила зубную щетку, пасту и три дополнительных ночника. В этом нет ничего необычного, они получат все, что захотят.

Кэтрин достала кредитную карточку, и служащий сунул ее в щель аппарата.

– Мм… Можно получить какое-нибудь удостоверение личности?

Кэтрин поглаживала Натана, пытаясь умерить дрожь.

– Простите?

– Удостоверение вашей личности, например водительские права. В целях безопасности.

Кэтрин была озадачена, но тем не менее послушно начала рыться в сумочке. Она вытащила водительское удостоверение, и служащий целую вечность рассматривал фотографию, а потом снова взглянул на нее.

– Мэм, эта кредитная карточка числится как украденная.

– Что?

– Мэм, я не могу ее принять.

Кэтрин уставилась на него так, словно он говорил на иностранном языке. Ей нужен номер. Отличный номер в дорогом отеле, где не случится ничего плохого. Конечно, когда ты окружена шелковыми драпировками и мягкими подушками, чудовища тебя не найдут.

– Возможно, ваш муж… – мягко намекнул служащий.

– Да, да, все в порядке, – пробормотала она. – Он недавно потерял кредитку. Я не подумала, что компания заблокирует обе.

Она, конечно, знала: Джимми тут ни при чем. Такое изящество ему всегда было чуждо. Это дело рук ее свекра. «Твои дела только начинают идти все хуже…»

– У вас есть другая кредитка?

– Сейчас посмотрю. – Она открыла бумажник и принялась изучать коллекцию пластиковых карточек. Можно, конечно, попробовать, но итог, в общем, известен заранее. Джеймс вездесущ. Чем больше карточек окажется заблокированными, тем больше поводов для подозрений возникнет у служащего.

Она проверила наличные. Сто пятьдесят долларов. Маловато для «Ритца».

Кэтрин предприняла последнюю попытку, стараясь, чтобы в голосе не звучало отчаяние:

– Если вы посмотрите на адрес, указанный на водительском удостоверении, то увидите: я живу совсем неподалеку. К сожалению, сегодня вечером произошло ужасное несчастье, и мой сын не может заснуть дома. Нам всего лишь нужно место, где мы можем побыть несколько часов. У меня нет другой кредитки, но завтра, клянусь, я выпишу чек.

– Мэм, чтобы мы могли дать вам номер, нужна кредитная карточка.

– Пожалуйста…

«У меня много сил… Ты себе не представляешь…»

– Мне жаль, мэм.

– Ребенку четыре года!

– Сожалею, мэм. Наверное, у вас есть родственники, которые вам помогут?

Кэтрин отвернулась. Она не хотела, чтобы посторонний человек видел ее слезы.

Пересекая вестибюль, она увидела банкомат. Цепляясь за последний шанс, достала банковскую карту. Сунула в прорезь. Набрала код.

На экране вспыхнула надпись: «Пожалуйста, обратитесь в ближайшее отделение банка».

Аппарат выплюнул карточку. Вот и все. Ни кредиток, ни наличных. Она пыталась держаться на один шаг впереди, но свекор ее все-таки обогнал. Да и что она может сделать со ста пятьюдесятью долларами?

Кэтрин глубоко вздохнула. На мгновение в ее сознании зазвучал тихий голос. «Просто отдай им Натана». Если она сделает верный ход, то сумеет заставить Джеймса выписать ей чек. Нет, заплатить наличными. Или, еще лучше, перевести деньги на счет. Сколько они заплатят за ее сына? Сто тысяч, двести тысяч, миллион?

Она плохая мать. Она не знает, как любить ребенка, что чувствовать. Маленькой невинной девочкой она попала в заточение и поняла: человеческое существование – это пустая скорлупка. Кэтрин была не такой, как все, она просто изо всех сил старалась подражать тому, что видела у других.

В итоге у нее появился муж, а затем и ребенок.

И вот теперь ей тридцать шесть, и она по-прежнему боится темноты.

Кэтрин вытащила мобильник. Набрала номер. Целую вечность раздавались гудки, а потом ей ответил мужской голос.

– Пожалуйста, – прошептала она. – Нам больше некуда пойти.

– Вы думаете, муж плохо обращался с Кэтрин Гэньон? – спросила Элизабет.

– Да.

– Может, она это заслужила?

– Откуда мне знать?!

– Ну же, Бобби. Вы сердитесь на свою мать, на Кэтрин. Отчасти из-за того, что эти две женщины, по-вашему, могли бы вести себя иначе. Им следовало что-нибудь предпринять и перестать быть пассивными жертвами.

– Я наблюдал за ней, – кратко отозвался тот. – Иногда отец приходил уже сильно на взводе, и она принималась его ругать. «Ты снова напился? Господи, неужели хотя бы один день ты не можешь побыть приличным человеком? Вспомни о своей семье!» Все мы знали, что произойдет дальше.

– Он бил ее?

– Да.

– Она давала сдачи?

– В общем, нет.

– Но ведь он ее бил! А потом?

Бобби пожал плечами:

– Не знаю. Он злился, а потом в конце концов остывал.

– Значит, если он начинал злиться на вашу мать, как вы сказали, то срывал зло на ней, а затем успокаивался?

– Наверное.

– Он не бил вас или брата?

– Если мы держались от него подальше – нет.

– Как вы думаете, мать это учитывала?

Бобби помолчал. Казалось, он был обеспокоен.

– Не знаю.

– Любовь женщины к мужчине – очень непростая вещь, Бобби. Так же как и любовь к детям.

– Да уж, она нас так сильно любила, что даже ни разу не позвонила.

– Я ничего не могу на это возразить, Бобби. Я никогда с ней не встречалась. Некоторые женщины чувствуют себя слишком виноватыми.

– Я думал, мы говорим о Кэтрин, – напомнил Бобби.

– Да. Как вы полагаете, Кэтрин провоцировала своего мужа?

– Она на это способна.

– А вечером в четверг?

Он снова зашагал по комнате.

– Вероятно, но это не важно. Однако… – Бобби взглянул на Элизабет. – Меня беспокоит то, что мы виделись и беседовали до случившегося. Конечно, я ее не запомнил, могу поклясться. Но она расспрашивала меня о моей работе, о том, в каких случаях вызывают группу быстрого реагирования. Почему она интересовалась именно этим? О чем она думала?

– Вы же сказали, Кэтрин – манипулятор.

– Вот именно. Но в то же самое время… могла ли она и вправду все подстроить? Я абсолютно уверен: даже не подумал бы стрелять, если бы Джимми не схватился за пушку. Значит, сначала ей пришлось выстроить сценарий таким образом, чтобы заставить его взяться за пистолет, а затем она должна была рисковать собой и сыном, стоя на прицеле у пьяного мужа?

– Опасно, – заметила Элизабет.

– Не то слово. – Бобби покачал головой. – Если бы в комнате находилась только она, я бы не стал исключать такой вариант. Но вряд ли она поставила бы под угрозу жизнь сына.

– Вы не верите, что Кэтрин плохо обращалась с Натаном?

– Нет.

Элизабет изогнула бровь.

– Похоже, вы и в самом деле убеждены.

– Да.

– А я, скажу вам, далеко не так в этом уверена! На самом деле чем больше я узнаю о Кэтрин Гэньон, тем сильнее понимаю характер взаимоотношений между ней и мальчиком.

– Вы думаете, как все остальные.

– Кэтрин эгоистична, вы же говорили так. И она сама жертва жестокого обращения, а такого рода вещи имеют последствия.

– И я жертва жестокого обращения, – сухо сказал Бобби, а потом добавил, даже с вызовом: – И как мы недавно установили, я тоже люблю врать!

– Бобби, посмотрите на меня. Если Кэтрин Гэньон чувствует угрозу своей жизни, неужели вы искренне полагаете, будто есть некая черта, которую она не перейдет? И что она не пожертвует кем-нибудь, чтобы спасти себя?

Бобби дерзко посмотрел на нее.

Но Элизабет не остановилась. Ради его спасения она не имела права так поступать.

– Вы не поверите, Бобби, но существует еще одна причина, из-за чего в четверг вечером вы вмешались в ход событий. В глубине сознания вы понимаете: Кэтрин способна подстроить убийство своего мужа. Вы просто не знаете, как именно она это сделала.

– Он ее унижал!

– Откуда вам это известно?

– Она сказала.

– Она лжет.

– Доктор Рокко видел синяки.

– Кто такой доктор Рокко?

Бобби покраснел.

– Ее бывший любовник.

Элизабет быстро сменила тему:

– Зачем вы вчера встречались со Сьюзен?

Бобби явно удивился.

– Я… вроде как должен был это сделать. Мы ведь два года встречались… Мне следовало по крайней мере попрощаться с ней.

– И что она сказала?

Он пожал плечами:

– Почти ничего. Мы уже расстались, что нам было говорить?

– Это вас расстроило?

– Не знаю.

– Когда вы решили с ней увидеться, то действительно хотели поставить точку в ваших отношениях? Или втайне желали чего-то еще? Вы думали, она станет бороться за вас? Попросит остаться? Или в глубине души полагали, будто она любит вас так сильно, что не позволит уйти?

– Я бы никогда… – Но Бобби не смог продолжить. Захваченный врасплох, сбитый с толку, он оказался не в силах солгать и прошептал: – Как вы узнали?

– Человек, которого вы некогда любили, ушел и не вернулся. Теперь, спустя все эти годы, вы по-прежнему боитесь, что те, кого вы любите, уйдут. Чем дольше женщина остается с вами, тем больше вы тревожитесь. И тогда, Бобби, вы начинаете устраивать ей маленькие испытания. Женщина или начнет бороться за вас, или уйдет. Оба варианта вас успокоят. По крайней мере временно.

– Господи, – тихо сказал он.

– Когда Кэтрин позвонила, вы попросили ее оставить вас в покое, ведь так?

– Да.

– Но она не отступила. Она упорно искала с вами встречи. Говорила, что вы ей нужны, напоминала о своем бедном больном сыне, а когда вы приходили, делала так, чтобы вы видели ее вместе с Натаном. В случае с другими мужчинами, полагаю, она пускает в ход свою сексуальность. Но ваш идеал – это женщина не в кружевном белье, а та, которая никогда не бросит своего ребенка.

Бобби закрыл глаза. Доктор Лейн видела, как на его лице отражалось осознание всего этого. Медленно, но верно он приходил в ужас.

Элизабет наклонилась к нему:

– Я задам свой вопрос еще раз: Бобби, Кэтрин Гэньон могла стать причиной смерти мужа?

Он пробормотал:

– Да.

Элизабет кивнула:

– Значит, вам нужно оставить все как есть, Бобби, прекратить эти встречи, поскольку Кэтрин Гэньон – хищница. А вам теперь и самому ясно, что вы идеальная жертва.

Пробило уже три часа ночи, когда Бобби наконец добрался до дома. В квартире света не было, только красный огонек автоответчика поблескивал во мраке.

Бобби опустился на деревянный табурет на кухне. Он чувствовал себя опустошенным, выжатым, словно его покинули и чувства, и разум. Впервые за долгое время он просто сидел и смотрел на мерцание огонька. А потом медленно потянулся и включил автоответчик.