Текст книги "Избранные произведения в одном томе"
Автор книги: Лиза Гарднер
Жанр:
Полицейские детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 122 (всего у книги 260 страниц)
– И как это бывает?
Бобби сидел в маленьком тесном офисе в Уэлсли. Он насчитал четыре серых металлических шкафа для документов и штук пять дешевых книжных полок, заваленных бумагами и картонными папками с яркими надписями. На небольшом кусочке стены, в промежутке между кучами документов и потолком с пятнами потеков, криво висели два диплома в рамочках. Массачусетсский университет и бостонский колледж.
Бобби попытался представить себе кабинет адвоката, защищающего интересы Джеймса Гэньона. Наверное, он выглядит совершенно иначе. Дипломы скорее всего будут из Гарварда или Йеля. Плюс секретарша, панели вишневого дерева и роскошный, до самого горизонта, вид из окна на деловой Бостон.
Основное, чего достиг в жизни Харвей Джонс, – это чердак над магазином скобяных изделий. Последние семь лет он занимался юридической практикой. Ни партнеров, ни секретаря. Сегодня он даже обошелся без строгого костюма.
Этого типа Бобби порекомендовал один из его коллег. В ту самую минуту, когда Харвей услышал его имя, он согласился с ним встретиться. Немедленно. В воскресенье. Бобби так и не понял, хорошо это или плохо.
– Итак, – пытался ему объяснить Харвей, – слушания проходят в окружном суде Челси. Истец должен предоставить доказательства и убедить судью в том, что имеются достаточные основания для возбуждения уголовного дела, то есть совершено преступление. Наше дело – опровергнуть этот факт.
– Как?
– Вы, разумеется, дадите показания и объясните, почему ситуация, по вашему мнению, потребовала применения оружия. Мы приведем к присяге других патрульных, находившихся там в ту ночь. Вашего лейтенанта… как, вы сказали, его фамилия?
– Джакримо.
– Лейтенанта Джакримо. Пусть он тоже даст показания. И остальные патрульные, которые могут непредвзято подтвердить: у вас были все основания подумать, будто Джимми Гэньон собирается застрелить жену.
– Никакого подтверждения никто не даст. Я первый снайпер, занявший позицию. Никто не видел того, что я.
Харвей нахмурился и что-то записал.
– А разве снайперы обычно работают не в паре? С корректировщиком или кем-то еще в этом роде.
– У нас было мало людей.
Снова вздох и пометка в блокноте.
– Ну что ж, мы можем опираться на два пункта. Во-первых, на вашу репутацию. Скажем о том, что вы прошли основательную подготовку. Пусть ваш лейтенант подтвердит, какие у вас замечательные навыки, что вы отлично подготовленный, очень опытный снайпер, достаточно квалифицированный для того, чтобы самостоятельно принимать решения.
Бобби кивнул. Именно этого он и ожидал. Каждое упражнение, предлагаемое бойцам отряда специального назначения, снабжалось внушительной документацией – и в любой день, если потребуется, лейтенант докажет, что его люди обладают необходимой квалификацией. Если нет документов – нет ничего, проще говоря. Лейтенант Бруни неизменно проверял, чтобы буквально каждое их действие надлежащим образом протоколировалось.
– Конечно, – сказал Харвей, – у Джеймса Гэньона есть преимущества.
– Он ведь судья.
– И вдобавок в суде первой инстанции, – закончил Харвей и поморщился. – В гражданском суде не тратят много времени на размышления о том, что именно может повлечь за собой уголовное преследование. Это дело суда первой инстанции. Подумайте теперь, какая перспектива открывается для гражданского суда: есть судья, спец по уголовному праву, заявляющий о наличии преступления. Это придаст им вес. Если досточтимый судья Джеймс Гэньон говорит, что было убийство, значит, так оно и есть!
– Потрясающе, – пробормотал Бобби.
– Но и у нас имеются козыри в рукаве, – ободряюще продолжил Харвей. – Надеюсь, окружная прокуратура окажется беспристрастна – расследует этот инцидент и подтвердит оправданность применения оружия. Это будет великолепно. Конечно, – добавил он, – вероятно, именно поэтому Гэньон так рьяно принялся за дело. У прокуратуры уйдет несколько недель на то, чтобы докопаться до сути, в то время как судья Гэньон попытается закончить все это в считанные дни. Тогда вы снова столкнетесь лицом к лицу, и никакая прокуратура вам не поможет.
– Он способен так быстро все провернуть?
– Если у него есть деньги, чтобы заплатить всем адвокатам за сверхурочную работу, то, конечно, он сделает все, что пожелает. А я, в свою очередь, постараюсь задержать его. Но учтите… – Харвей осмотрел свой захламленный кабинет. Бобби проследил за направлением его взгляда. Один человек против целой армии самых высокооплачиваемых адвокатов, Каморка на чердаке против панелей из красного дерева. Они оба представили себе эту картину.
– Значит, он попытается ускорить процесс, а мы – замедлить его, – тихо сказал Бобби. – Он пустит в ход свой опыт специалиста по уголовным делам. А мы надеемся, что окружная прокуратура выскажет прямо противоположное мнение. И что тогда?
– Тогда они перейдут на личности.
Бобби уставился на адвоката, тот пожал плечами.
– Вы утверждаете: имелась непосредственная угроза. Противная сторона говорит, что вы ошиблись. Чтобы это доказать, они станут искать подоплеку. Вспомнят о вашей семье. В детстве вы были склонны к жестокости? Любили оружие? Они начнут копаться в вашей личной жизни. Молодой одинокий полицейский. Вы часто бываете в барах, ведете беспорядочную половую жизнь, затеваете скандалы? Плохо, что вы без жены и детей, всегда складывается приятное впечатление, когда у человека есть семья. Как насчет собаки? У вас нет славной собачки – черного лабрадора или золотистого ретривера?
– Никаких собачек, – отозвался Бобби. – Я домовладелец. Но у моей жилицы есть кошки.
– Ваша жилица молодая и красивая? – подозрительно спросил Харвей.
– Пожилая женщина, она живет на пенсию.
Харвей просиял:
– Отлично. Значит, вы вроде как человек, который помогает старикам. Потом, конечно, вам зададут вопрос о ваших бывших подружках.
Бобби вытаращился на него.
– У меня их несколько, – признал он.
– Вы с ними расстались по обоюдному согласию?
– Да.
– Уверены?
Он подумал о Сьюзен. Честное слово, он не знал, что она чувствует теперь.
– Нет, – сказал он. – Не уверен.
– Вас будут расспрашивать о соседях. О давнем-давнем прошлом. О ваших предубеждениях – быть может, вы не любите чернокожих, или латиноамериканцев, или людей, которые ездят на «БМВ».
– У меня нет предубеждений, – сказал Бобби, потом замолчал, нахмурился и ощутил что-то вроде дурного предчувствия. – Я арестовал пьяного за рулем.
– Пьяного?
– В тот самый день. Парень вел джип в состоянии алкогольного опьянения, побил несколько машин и начал буянить, когда мы пытались запереть его в камере. Все показывал, какой он крутой. Я сказал ему пару слов.
– Каких?
– Назвал его сукиным сыном, – равнодушно отозвался Бобби.
Харвей моргнул.
– Да, это важно. Есть что-нибудь еще, о чем мне следует знать?
Бобби долго смотрел на адвоката. Он немного подумал и наконец решился:
– Я не хочу, чтобы в качестве свидетеля вызывали моего отца.
Харвей с любопытством взглянул на него.
– Мы не станем допрашивать его, если вы не захотите.
– А если его вызовет противная сторона?
– Это же ваш отец. Он наверняка будет свидетельствовать в вашу пользу, и они не захотят его вызывать.
– А вдруг? – настаивал Бобби.
Теперь Харвей уловил его сомнение.
– Я чего-то не понимаю?
– Я не хочу, чтобы он присутствовал в качестве свидетеля. Точка.
– Если они о чем-то знают, Бобби, – то, чего вы мне не сказали, у нас не окажется выбора.
– Может, ему… уехать из штата?
– Ему пришлют повестку. Если он не ответит на требование суда, то они возбудят против него дело.
Бобби это не понравилось.
– А если я не стану давать показания?
– Тогда вы проиграете, – откровенно ответил Харвей. – Суд будет располагать только версией противной стороны, а Гэньоны утверждают, что вы совершили предумышленное убийство.
Бобби снова кивнул и опустил голову. Он пытался заглянуть в будущее, представить, чем отзовется тот вечер, когда он, видит Бог, выполнял свой долг. Ничего светлого. Ничего приятного.
– Я могу выиграть? – негромко спросил он. – У меня есть хоть один шанс?
– Шанс есть всегда.
– У меня нет таких денег, как у Гэньона.
– Да.
Бобби пошел на откровенность:
– И у меня нет таких адвокатов.
Харвей ответил:
– Да.
– Как думаете, вы справитесь?
– Если мы сумеем добиться отсрочки дела и дождаться решения прокуратуры и если прокуратура решит, что применение силы было оправдано, тогда – да, я думаю, мы можем выиграть.
– Слишком много «если».
– И не говорите.
– А потом?
Харвей поколебался.
– Он ведь имеет право подать на апелляцию? – намекнул Бобби. – Если это всего лишь гражданский суд, значит, Джеймс Гэньон может обратиться в суд округа, затем в суд первой инстанции, потом в Высший апелляционный суд. И дело продолжат рассматривать, ведь так?
– Да, – отозвался Харвей. – Он будет предпринимать все новые и новые попытки, делать откровенно ложные выпады, а вам неизменно придется тратить время и деньги, чтобы их отразить. Но есть и свои плюсы. Я знаю нескольких молодых адвокатов, они охотно возьмутся за это дело ради практики, и еще нескольких, которые примут участие в нем ради славы. Но вы правы – это противостояние Давида и Голиафа. И учтите, Голиаф – не вы.
– Все, что нужно, – время и деньги, – пробормотал Бобби.
– Он стар, – напомнил Гэньон.
– Вы хотите сказать, однажды его не станет? – напрямик уточнил Бобби. – Да уж, оптимальный вариант – еще один труп.
Харвей не стал лгать.
– В такой ситуации, как ваша, именно так оно и есть.
Бобби поднялся и достал чековую книжку. У него всегда имелась небольшая сумма про запас. Он надеялся однажды куда-нибудь вложить ее – например, если дела у него со Сьюзен наладятся, деньги пойдут на свадьбу. Теперь он выписал чек на пять тысяч долларов и положил на стол Харвея Джонса.
Если верить адвокату, это затянется на неделю. Конечно, Бобби знал то, о чем неизвестно Харвею: если его отца вызовут в качестве свидетеля, он проиграет процесс.
– Этого достаточно?
Харвей кивнул.
– Я позвоню вам завтра в пять, – сказал Бобби, – чтобы узнать, как идут дела.
Они пожали друг другу руки, и Бобби отправился домой.
В уобурнском стрелковом тире в воскресенье днем было пусто. Бобби покатал между пальцами оранжевые губчатые затычки, сунул их в уши, потом надел защитные очки. Он принес сюда свой «Смит и Вессон» и непонятно зачем – «кольт».
Когда Бобби каждый месяц сдавал на квалификацию, он никогда не делал больше одного выстрела. Ты как следует готовишься, а потом один раз стреляешь. Так называемый холодный выстрел. Самая первая пуля идет по холодному стволу. Она накаляет его, и у каждого последующего выстрела получается своя, слегка отличная траектория.
Предполагается, что снайперу не нужен второй выстрел. Одна пуля – один труп, вот и все – и так каждый день, тренировка за тренировкой. Один «холодный» выстрел.
Теперь Бобби выложил шесть коробок с патронами, латунные оболочки позвякивали внутри. Он открыл первую коробку и принялся заряжать.
Он начал со «смит-и-вессона», с десяти футов, чтобы размяться, потом отодвинул мишень на двадцать один. Исследования говорят, что обычно полицейским приходится стрелять именно на этой дистанции, и потому ее так любят те, кто делает разметки в тирах. Бобби всегда удивляло: кто проводит подобные исследования и почему эти люди никогда не задумываются над тем, каков может быть итог злополучной перестрелки?
Сначала дело не клеилось. Худший результат в его жизни – и крайне непривычный для человека, заслужившего репутацию профи в национальной стрелковой ассоциации. Интересно, не притаился ли где-нибудь здесь частный сыщик, который на суде предъявит эту мишень в качестве улики. Он поднимет ее и покажет всем ужасающий разброс отверстий: «Взгляните, ваша честь. И этого парня полицейский департамент называет профессионалом».
Наверное, Бобби больше никогда не сумеет стрелять по бумажной мишени. После того как ты убил человека, все остальное – просто игрушки.
Эта мысль его расстроила. Глаза слезились, и было тоскливо. Он злился и не знал, что с ним творилось.
Он опустил «Смит и Вессон», взял «кольт», потом положил и его. И впервые за долгое время просто постоял, одолеваемый непонятными чувствами, пощипывая себя за переносицу и пытаясь обрести спокойствие.
В другом конце тира еще один профессионал, Дж. Диллон, заканчивал стрельбу. Бобби сошел со своего места и, укрывшись в тени, принялся наблюдать за тем, как работает старший.
Сегодня Диллон стрелял из пистолета двадцать второго калибра, который, в общем, весьма отдаленно смахивал на настоящее оружие. Огромная деревянная рукоятка, мало походившая на рукоятку, а скорее на кое-как обтесанный сук. Ствол, отливающий серебром, ярко-красный оптический прицел. Все, вместе взятое, выглядело точь-в-точь как бластер из «Звездных войн».
На самом деле этот пистолет, сверхлегкий, выполненный по индивидуальному заказу в Италии, стоил больше полутора тысяч долларов. Только очень крутые ребята пользовались такими штуками, а в мире профессиональных стрелков Диллон по праву считался крутым.
Диллон был своего рода конкурентом – он входил в международную стрелковую ассоциацию. Тамошние парни – первые специалисты по боевой стрельбе. Они поражали скоростью и точностью, отработанными в замысловатых тренировочных ситуациях: например, их учили стрелять с седла, или пробираясь по сильно пересеченной местности с тяжелым саквояжем, прикованным наручниками к правой руке, или прокладывая дорогу через джунгли, с ногой в лубке. Чем труднее оказывалась ситуация, тем больше она нравилась.
Стрелки из международной ассоциации всегда говорили, что стрелять по мишени – к чему привык Бобби – это как наблюдать за растущей травой. Боевая стрельба – там, где жарко.
Теперь Бобби следил, как Дж. Диллон заряжает свой уникальный пистолет, берет его в левую руку и быстро стреляет шесть раз подряд. Спокойно. Собранно. Не моргнув глазом.
Бобби не нужно было смотреть на мишень, чтобы убедиться: все шесть выстрелов легли в яблочко. Диллон тоже в этом не нуждался. Он уже перезаряжал пистолет.
По слухам, Диллон – бывший морской пехотинец, уволенный с лишением всех прав и привилегий. Некогда он жил в Аризоне, где, как поговаривали, убил человека. Может, сплетни начались из-за неровного рубца у него на груди. Или из-за силы, которую не умалили годы. Или из-за того, что Диллон в свои пятьдесят лет по-прежнему мог заткнуть любого лишь одним мрачным, угрожающим взглядом.
Бобби не слышал всего, но ему как полицейскому штата Массачусетс было известно о Дж. Диллоне нечто такое, что знали далеко не все: десять лет назад некто Джим Беккет, бывший коп, серийный убийца, вырвался из тюрьмы строгого режима – из «Уолпола». За краткий срок, проведенный на свободе, Беккет оставил позади себя длинный кровавый след и недобрую память в силовых структурах, уничтожив нескольких патрульных, одного снайпера и агента ФБР.
Бобби не знал подробностей, но, судя по слухам, в конце концов Джима Беккета поймала не полиция. Это сделал Диллон, когда Беккет убил его сестру.
Диллон поднял глаза и встретил взгляд Бобби.
– Самая дрянная стрельба из того, что я видел, – сказал он.
– Я сожгу свою мишень.
– Правильно.
Бобби ухмыльнулся.
Диллон снова прильнул к прицелу, и Бобби отошел. Они никогда не разговаривали подолгу, хотя оба уважали друг друга за профессионализм.
Диллон отодвинул мишень на пятьдесят футов. По-прежнему левой рукой прицелился, вдохнул, выдохнул, снова вдохнул – и Бобби физически почувствовал, насколько сосредоточен этот человек. Палец Диллона шесть раз нажал на курок – амплитуда движений была не больше, чем у крыльев летящей бабочки. За три секунды стрелок разрядил обойму.
Когда Диллон снял мишень, Бобби покачал головой. В этот раз Диллон не просто всадил все пули в яблочко: отверстия выстроились в форме звезды.
– Хвастаешься? – спросил Бобби.
– Надо же хоть что-то отнести домой девочкам.
– Дочкам?
– Да. Одной шестнадцать, второй шесть.
– И обе стреляют?
– У старшей, Саманты, здорово получается.
Бобби понял намек. Если, как говорит Диллон, у его дочери здорово получается, это, вероятно, означает, что она может заткнуть Бобби за пояс. А учитывая вещи, которые иногда творят мальчишки-подростки, этот навык ей весьма пригодится.
– А младшая?
– Лэнни? Вся в мать. Терпеть не может звука стрельбы, зато умеет кое-что еще. Ты бы видел, как она ездит верхом.
– Мило.
Диллон собирал пустые гильзы, Бобби принялся помогать. Латунь – самая дорогая часть патрона. Настоящие стрелки любят отдавать гильзы в переплавку и самостоятельно готовят себе боезапас.
– Ты женат? – спросил Бобби.
– Уже десять лет, – ответил Диллон.
А старшей дочери шестнадцать. Бобби мысленно посчитал в уме.
– Чем занимается жена?
– Тесс? Работает воспитательницей в садике, растит девочек и заодно не позволяет мне влезать в переделки.
– Похоже, ты неплохо живешь.
– Точно.
– Что ж, а я, пожалуй, пойду еще постреляю.
Но Бобби не двинулся с места. Диллон наблюдал за ним, и взгляд у него был выжидающий. Между стрелками существуют узы, неведомые другим. Они ценят искусство и уважают технику. И понимают, снайперам не нужны всякие штучки, они заняты тем, что отбивают охоту затевать перестрелки. Бобби сделал то, что следовало, и вовсе не из-за желания кому-либо навредить.
– Это было трудно? – негромко спросил Бобби. – Потом, я имею в виду.
– Когда – потом? Когда я застрелил парня в Аризоне или когда убил Джима Беккета?
– И то и другое.
– Прости, сынок, но я никогда и никого не убивал.
– Даже Беккета?
– Да. – Диллон грустно улыбнулся, потом расправил плечи. – Хотя и нельзя сказать, что не пытался.
– Вот как? – отозвался Бобби, и в его голосе невольно прозвучало явное разочарование.
Диллон задумчиво смотрел на него несколько секунд, а потом обвел рукой пустое пространство.
– Десять лет назад, – объявил он, – я даже и не думал оказаться здесь. И что у меня будет жена, дочери. Я даже и представить не мог, что найду… счастье.
– Из-за Беккета? – спросил Бобби.
– Из-за многого. Я никогда никого не убивал, но много раз был очень близок к этому. – Диллон пожал плечами. – Я знаю, каково это – сидеть и ждать, наводя перекрестие прицела на чью-то голову. И что такое – заставить себя спустить курок.
– Тогда я об этом не задумывался.
– Нет, конечно. Ты был слишком занят – делал свою работу. Зато теперь, когда у тебя много времени и жизнь пошла своим чередом, ты начинаешь вспоминать все снова и снова и в тысячный раз гадать, что ты еще мог сделать. И можно ли было вообще что-нибудь изменить.
– Я твержу себе, что это не важно. Прошлого не воротишь, нет смысла мучить себя.
– Хороший совет.
– Так почему я не могу ему последовать?
– У тебя не получится. Тебе жаль, Додж? Я тоже о многом сожалею. Я могу написать тебе целый список людей, которых я бы хотел спасти или убить. Дай мне пять минут и бутылку текилы – и вся моя жизнь пойдет к чертям.
– Но ты ведь этого не сделаешь.
– Тебе придется утешиться, Додж. Найди то, что даст тебе сил и внушит надежду – даже в скверные дни, когда так хочется обернуться назад.
– Семья, – подсказал Бобби.
– Семья, – согласился Диллон.
Бобби пристально взглянул на него:
– Так кто все-таки убил Джима Беккета?
– Моя жена.
– Тесс?
– Да, эта женщина вполне способна взять в руки пушку.
– И как она после того, как убила человека?
– Если честно – до сих пор ни разу еще не притронулась к оружию.
Глава 20Кэтрин приехала в больницу как раз вовремя, чтобы увидеть Гэньонов, стоявших у столика сиделки.
– Я дедушка Натана, – говорил Джеймс, демонстрируя свою самую обаятельную улыбку. – Конечно, нет ничего странного в том, что я хочу забрать его домой.
– Сэр, при госпитализации все бумаги подписывала мать Натана. Я не могу сделать ничего, не посоветовавшись с ней.
– Ваша исполнительность похвальна. Я вполне вас понимаю. К сожалению, наша невестка слишком занята организацией похорон. И потому она послала нас забрать Натана. Это самое меньшее, что мы можем сделать для нее в такое нелегкое время.
Джеймс едва заметно напряг руку, обвивавшую Марианну. Та поняла намек и вместе с ним принялась улыбаться сиделке. Бледная, с синяками под глазами, Марианна по-прежнему была идеально причесана. Вдвоем они составляли неотразимую пару. Могучий судья и его нежная, очаровательная супруга.
Сиделка, видимо, начала сдавать позиции.
Джеймс подался вперед, чтобы не упустить свой шанс.
– Пойдемте к Натану. Он будет очень рад поехать с нами. Вы сами увидите, что все в порядке.
– По крайней мере мне следует поговорить с его лечащим врачом, – пробормотала сиделка, а потом взглянула в документы и тут же нахмурилась. – О Боже…
– Что?
– Врач Натана, доктор Рокко… Боюсь, что… Боже мой, Боже мой… – Ее голос оборвался. Она явно была подавлена случившимся с доктором Рокко, а теперь откровенно испугалась.
Кэтрин поняла: момент настал. Она подошла к столику и взглянула на табличку с именем сиделки.
– Брэнди, я очень рада вас видеть. Как себя чувствует Натан?
– Лучше, – бодро отозвалась та, нервно взглянула на Джеймса и Марианну, потом снова на Кэтрин.
Кэтрин решила избавить женщину от сомнений. Она положила руку на локоть свекра. Первоклассный артист, тот не стал уклоняться.
– Спасибо за то, что выручили меня, – сказала она с теплой улыбкой, потом точно так же улыбнулась Марианне. – К счастью, я закончила все приготовления раньше, чем ожидала, и потому приехала за Натаном сама.
– Честное слово, не стоило, – ответил Джеймс. – Мы с Марианной будем в восторге, если мальчик немного погостит у нас. Тебе нужно отдохнуть.
– Да, милая, – отозвалась Марианна. – Ты, наверное, совсем измучилась. Позволь нам присмотреть за Натаном. У нас великолепный номер в отеле «Леруа». Он получит огромное удовольствие, особенно после всего этого времени, проведенного в больнице.
– Нет-нет. Я уверена, Натану лучше отправиться домой.
– Туда, где убили его отца? – сухо спросил Джеймс.
– Нет, в его собственную спальню.
Джеймс закусил губу. Гэньоны обменялись взглядами. Кэтрин быстро обернулась к сиделке Брэнди:
– Я бы хотела увидеть Натана немедленно.
– Конечно.
– Полагаю, кто-то должен замещать доктора Рокко. Пожалуйста, найдите его, и пусть он подпишет все бумаги, чтобы я могла забрать Натана домой. – Кэтрин показала ей сумку. – А я пока переодену мальчика.
– Давай мы поможем ему переодеться, милая, пока ты будешь возиться с бумагами? – живо спросила Марианна. – Так для всех получится быстрее.
– Конечно, – с энтузиазмом подхватил Джеймс. – Отличная идея!
У Кэтрин начала мучительно болеть голова, и все-таки она улыбнулась:
– Вы оба так добры, честное слово. Но я страшно скучаю по Натану и хочу увидеть его немедленно.
– Нам тоже не терпится повидать внука! – воскликнула Марианна с наигранной, почти истеричной бодростью.
– Право, вы очень добры. Но состояние Натана все еще слишком нестабильно. После всего, что ему пришлось пережить за эти три дня, мне кажется, лучше, если сегодня он увидится только со мной и не будет сильно волноваться. А завтра, разумеется, я охотно приму вас у себя дома. – Кэтрин коснулась плеча сиделки Брэнди, на этот раз чуть более властно. – Я хочу видеть Натана, – повторила она.
– Конечно.
Сиделка неуверенно взглянула напоследок на Джеймса и Марианну, а потом быстро повела Кэтрин по коридору. Кэтрин заметила: Гэньоны не собираются уходить. Она вспомнила, что в тот момент, когда речь зашла о заместителе доктора Рокко, в глазах Джеймса блеснул огонек.
Джеймс и Марианна никогда не сдавались без боя. Судя по всему, у Кэтрин осталось совсем мало времени.
Натан сидел на больничной кровати, за занавесками. Цвет лица у него улучшился, боль в животе прошла. Он по-прежнему казался таким крошечным, затерянным среди белых простыней и черных проводов. Трудно придумать что-то более несуразное, чем больничный халат на ребенке.
– Малыш, – прошептала Кэтрин.
Натан взглянул на нее своими серьезными синими глазами и спросил:
– А где Пруденс?
– Сегодня у нее выходной, – твердо ответила Кэтрин. – Я отвезу тебя домой. Хочешь?
Натан огляделся, взглянул на капельницу, на датчики.
– Мне лучше? – неуверенно спросил он.
– Да.
Он кивнул, на этот раз более решительно:
– Тогда поедем домой.
– Давай я тебя переодену.
Сиделка Брэнди извлекла иглу, отодвинула монитор.
– Где бумаги на выписку? – спросила Кэтрин, ее взгляд беспокойно блуждал по палате.
– Да, конечно.
Брэнди вышла в коридор. Кэтрин вымученно улыбнулась и снова обернулась к сыну:
– Я принесла твой любимый костюм, джинсы, сапоги и ковбойскую рубашку.
Она торопливо открыла сумку и выложила одежду на постель. Натан казался подавленным, но все-таки сбросил с себя больничный халатик.
– Мне приснилось? – спросил он.
Кэтрин поняла, что он имеет в виду.
– Нет, – сказала она.
– У папы был пистолет.
– Да.
– Его убили?
– Да.
Натан кивнул и начал одеваться. Едва он застегнул на себе рубашку, как в сопровождении человека в белом халате вошли Джеймс и Марианна.
– Натан! – воскликнул Джеймс. – Мой маленький ковбой! Уже не терпится в седло, а? Мы с бабушкой будем рады, если ты погостишь у нас в отеле «Леруа». Еду будут приносить прямо в номер, Натан. Сколько хочешь мороженого.
Натан взглянул на дедушку так, словно у Гэньона две головы. Джеймс редко уделял Натану столько внимания, и вдобавок от мороженого мальчику сразу становилось плохо.
Джеймс невозмутимо обернулся к Кэтрин, на его лице играла торжествующая улыбка.
– Кэтрин, это доктор Герритсен, глава педиатрического отделения. Полагаю, вам следует побеседовать. А мы пока побудем с Натаном.
Марианна уже шагнула вперед, протягивая руки к ребенку. На ее лице явственно проступила тоска. Она смотрела на внука и видела в нем то единственное, что осталось от Джимми. Или же, напротив, нечто вроде оружия, живого инструмента, с помощью которого можно причинить боль Кэтрин.
Доктор Герритсен жестом предложил Кэтрин выйти в коридор. Она отказалась. Оставь Джеймса и Марианну даже на полминуты, и Натан исчезнет. Обладание – девять десятых победы.
Доктор Герритсен наконец сдался, вошел в палату и занялся Натаном. В правой руке он держал температурный график.
– Ну и как мы себя чувствуем, молодой человек?
– Хорошо.
Натан нервно поглядывал на четверых взрослых.
– Судя по графику, все в порядке.
– Где доктор Тони? – спросил Натан.
– Сегодня доктор Рокко не смог приехать, я вместо него. Ты не против?
Мальчик пристально взглянул на доктора Герритсена. Он не любил врачей, особенно незнакомых, и в его глазах возникло подозрение.
– Ты хочешь домой? – спросил доктор Герритсен.
Сдержанный кивок.
– Мне тоже кажется, что это отличная мысль. Можешь подождать всего одну минутку, пока я поговорю с твоими родными? Брэнди, покажите Натану, как работает стетоскоп.
Натан прекрасно это знал. Он быстро перевел взгляд на Кэтрин; та поняла, что мальчик боится. Она собрала всю волю в кулак, чтобы ободряюще улыбнуться ему, хотя в ее душе уже начиналась точно такая же паника.
Сестра Брэнди присела на кровать. Доктор Герритсен, Джеймс, Марианна и Кэтрин вышли за занавески.
Доктор Герритсен не тратил времени даром.
– Судья Гэньон сказал, по вопросу об опеке над Натаном возбужден судебный процесс, – сказал он, пристально глядя на Кэтрин.
– Судья Гэньон и его жена изъявили желание заботиться о мальчике, – спокойно ответила Кэтрин. Она внимательно рассматривала главного врача, пытаясь наспех составить мнение об этом человеке. Немолодой. Обручальное кольцо на пальце. Состоит в счастливом браке? Или скучает и ищет развлечений – иными словами, может стать объектом внимания со стороны молодой красивой вдовы?
– Он беспокоится о безопасности мальчика, – сказал доктор Герритсен твердо и серьезно. Очень серьезно.
Кэтрин откинула все мысли о флирте. Вместо этого она предстала перед ним почтительной, заботливой и любящей невесткой. Она слегка склонилась к нему и сказала вполголоса, словно не желая расстраивать родню:
– Судья Гэньон и его жена недавно потеряли сына. Они очень любят внука, но… сейчас они вне себя от горя, доктор Герритсен. Конечно, вы понимаете, как им трудно.
– Мы все прекрасно понимаем, и ты это знаешь, – резко вмешался Джеймс. – И не держи нас за беспомощных идиотов!
Доктор Герритсен быстро взглянул на Джеймса и Марианну, потом снова на Кэтрин. Он явно был взволнован.
– Знаете ли, я не хочу оказаться втянутым в историю…
– Я и не думала об этом… – уверила его Кэтрин.
– Судя по записям доктора Рокко, Натан постоянно болел, – многозначительно заметил доктор Герритсен. – И без всякого на то повода.
– Доктор Рокко отлично о нем заботился.
Доктор Герритсен с сомнением посмотрел на нее. Он, судя по всему, знал о ее романе с Тони и не попался на удочку.
– Не думаю, что вам следует забирать мальчика, – сказал он, обращаясь к Джеймсу. – К сожалению, больше я ничего не могу вам сказать.
– Что? – Джеймс ясно был поражен.
– На данный момент она по-прежнему официальный опекун Натана. – Педиатр пожал плечами. – Мне жаль, судья, но у меня связаны руки.
Марианна энергично затрясла головой, как человек, который внезапно проснулся и обнаружил, что кошмар продолжается.
– Но есть неоспоримые обстоятельства, – возразил Джеймс. – Вы сами поняли: ребенок находится в опасности. Будет только справедливо отправить его к дедушке и бабушке.
– Но я не вижу никакой непосредственной угрозы.
– Посмотрите его историю болезни. Вы сами сказали, будто все это очень подозрительно!
– Ребенок нуждается в нас, – жалобно сказала Марианна. – Мы его единственные родственники.
Доктор Герритсен с сочувствием посмотрел на нее, а потом снова обернулся к Джеймсу:
– Да, подозрительно. Но ничего определенного.
Джеймс пришел в бешенство.
– Кэтрин представляет собой угрозу для ребенка!
– Если бы я хотела погубить Натана, – спокойно перебила его Кэтрин, – то зачем бы мне вообще раз за разом привозить его в больницу и просить помощи у врачей?
– Это все твои штучки! – рявкнул Джеймс. – Ты используешь ребенка, чтобы привлечь внимание к себе самой и разыграть роль несчастной матери! Я пытался предупредить Джимми, я хотел открыть ему глаза. Ты вредишь своему собственному сыну! Это отвратительно!
– Больше мне не нужно играть роль несчастной матери, чтобы привлечь к себе внимание, ведь так, Джеймс? Теперь я безутешная вдова.
Джеймс, разочарованный и взбешенный, издал негромкий рык. Кэтрин испугалась: этот человек вполне способен броситься вперед и сомкнуть руки у нее на горле. Но судья вдруг изменил тактику. Джимми в гневе всегда был ужасен. А его отец, наоборот, выглядел спокойным.
– Джеймс, милый, – шепнула Марианна, – она получит Натана? Ты сказал, этого не произойдет. Как такое случилось?
