Текст книги "Амулет богини Бэнтен (СИ)"

Автор книги: Ли Льеж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)

Юноша оказался в крошечной клетушке с одним-единственным узким окном под самым потолком. Почти всё место в комнате занимал старый-престарый, покрытый какими-то мерзкими пятнами соломенный тюфяк, а на нём, скрестив тощие кривые ноги, сидела остроглазая старуха в сером кимоно с широкими рукавами.

В другом состоянии Широ, наверное, испугался бы, но сейчас все реакции в нём были заторможены.

– Бабушка? – Удивлённо пробормотал он. – Вы откуда здесь?

Старуха смотрела на него без малейшего удивления, с одним недовольством.

– Припёрся, – прошамкала она, – ишь, какой волосатик с зелёной рожей.

От такого с собой обращения Широ впал в ступор. Может, ему всё это мерещится?

– Вы мне не мерещитесь? – На всякий случай уточнил он.

– А ты пьяный или головой ударялся?

– Головой ударялся, – честно сказал Широ, – когда шёл сюда.

– Как хочешь, так и думай, – сказала старуха, – уходи, я тебя не звала.

– Но кто вы?

– Одно на уме: кто да кто… тебе-то какое дело? Если ты не знаешь, кто ты сам такой, чего пристаёшь к старым людям?

– Я знаю, кто я сам такой, – медленно проговорил Широ, стараясь собраться с мыслями. Отчего-то у него это плохо получалось.

– Да ну? Все говорят, что знают, и никто не может ответить. Сам сначала подумай, своей головой. А то садись, посиди, – старуха неожиданно сменила гнев на милость и даже подвинулась, освободив краешек футона. – Гости ко мне нечасто заходят.

Садиться Широ, разумеется, не стал. Он вдруг догадался, кто перед ним:

– Са-Сачико-химэ?!

– Давненько меня так не называли, ох, давненько! – Хозяйка комнаты улыбнулась беззубым ртом. – А ты посмотри получше: ну какая я Сачико-химэ? Сачико-химэ была молодая да красавица, а я уж почти птица небесная!

Ясно, подумал Широ. Никакого колдовства: эта старуха – сумасшедшая. Вот почему Асакура-сама скрывает свою жену: она безумна. Не выгонять же её! И держать на всеобщем обозрении тоже нельзя. Что ж, одной тайной меньше.

– И давно вы здесь живёте? – Спросил Широ.

– А я здесь не живу. Так, бываю иногда. Что, не хочешь садиться?

– Нет, – отказался Широ, – мне нужно идти. Извините, что потревожил вас.

– А, ну конечно, не хочешь говорить со старухой. У тебя другое на уме, да? Мечи там всякие, сраженья… Да?

– Ага, – ответил Широ, поворачиваясь.

– Ну и дурак. Сам же знаешь: твой меч тебя не любит.

– Что? Откуда вы знаете?

– А я хожу вдоль стеночки, хожу да поглядываю!

Широ содрогнулся, представив, что вся его личная жизнь была на обозрении у этой противной старухи. Он там раздевался догола, плакал, резал пальцы мечом, а она на всё это пялилась?! Не мог Асакура-сама запереть её попрочнее?!

– Я пойду. – Буркнул он, прикасаясь к фусума.

– Ай-ай, сейчас уйдёшь, а самого интересного и не узнаешь! – Проворковала неприятная собеседница.

– Чего это?

– Того, как раздобыть настоящую силу.

– Что? – У Широ перехватило дыхание.

– Ага! Интересно?

– Да.

– Тогда слушай, – старуха устроилась поудобнее и поманила его к себе костлявым пальцем. – Штуку одну найти надо.

– Какую ш-штуку? – Прошептал Широ.

– Амулет богини Бэнтен.

– Амулет?.. И где же мне его найти?

– Ну, мальчик мой, как будто я всё знаю! – Старуха шутовски развела руками. – Раньше он находился в одном монастыре, а где сейчас, понятия не имею. И не спрашивай, не знаю. Сам ищи.

– Ну хотя бы скажите, в каком монастыре!

– В обыкновенном монастыре. Всё, надоел. Убирайся.

– Вы издеваетесь надо мной, что ли? – Разозлился Широ. – Вы просто сумасшедшая!

– Ну да, зато ты здоровый. Умишко с кулачок, душа как тряпка.

– Я ухожу!

– Так уходи уже! А не найдёшь амулет богини Бэнтен, – старуха понизила голос до шипения, – так и сдохнешь дураком, ничего не добившись. Ищи, Широ, ищи амулет, он тебя от огня защитит и сделает сильным. Настолько сильным, насколько захочешь.

– А огонь тут при чём?

– Там узнаешь. Только хвост не подпали! – Взвизгнув, расхохоталась старуха.

Не в силах больше выносить этот бред, Широ решительно сдвинул в сторону фусума, шагнул в коридор и, не сумев вспомнить направление, в котором шёл раньше, пошёл наугад. Буквально через несколько шагов он упёрся лбом в дерево, но не ударился: деревянная панель качнулась, пропуская его вперёд, и Широ неожиданно оказался при входе в южное крыло.

Он был счастлив, что выбрался; а от главных ворот уже доносились голоса господина Райдона и его приближённых. Выбежав им навстречу, Широ наткнулся на красного, возбуждённого Юки.

– Ох, Широ, как ты? Жалко, что ты не досмотрел до конца, этот Кано, он… я никогда ничего подобного… и Мицуёри-сэнсей сказал, что он тоже никогда, но он ещё сказал, что Кано – не воин, а просто убийца. А ты как думаешь? Ведь убийца подкрадывается из-за угла, а Кано сражался…

Широ молчал: теперь его захватили другие мысли.

– Да что с тобой? – Заметил наконец Юки.

Широ схватил его за руку:

– Я знаю, где вход внутрь стены! И ещё я нашёл, где Асакура-сама прячет свою жену!

[1] Цуба – гарда

[2] Токонома – ниша в стене, своеобразный «красный угол», смысловой центр помещения, где принято выставлять для всеобщего обозрения особенно красивые или памятные вещи.

[3] Дайсё – комплект самурайских мечей, состоящий из катаны и вакидзаси, оформленных в едином стиле.

[4] Ронин – самурай без господина

[5] Асигару-тайсё – генерал пеших войск в эпоху воюющих провинций

Глава 5 ПУТЬ НА КИОТО

Бог Воды

Покинув монастырь Ханакаяма, Кано недолго оставался без дела: он был не из тех людей, которым просто затеряться в толпе. Выросший среди монахов и не знавший иной жизни, он сразу привлёк к себе внимание, как своей редкостной внешностью, так и редкостной неотёсанностью. Не прошло и получаса, как Кано спустился с горы в деревню, а его репутация уже сложилась. Какой-то пьяный ронин, увидев юношу в монашеском одеянии и с мечом, воскликнул, не подумав:

– Взгляните, этот монашек собирается кого-то зарезать!

И Кано тут же его зарезал, не изменив выражения лица и скорости движения.

Все, кто это увидел, не издав ни звука, поспешили по своим делам. Молчание казалось абсолютным, однако когда Кано зашёл на постоялый двор и потребовал себе комнату, хозяин, каким-то способом уже осведомлённый о бесславной гибели догадливого ронина, не решился ему перечить и даже не потребовал денег.

Следующие несколько дней Кано только и делал, что убивал кого-нибудь: он с утра до вечера бродил по деревне и пытался спровоцировать мужчин на агрессию в отношении себя: то притворялся пьяным, то толкал кого-нибудь будто невзначай и, услышав окрик, тут же хватался за меч. Очень скоро улицы при появлении Кано стали пустеть, а из гостиницы, где он жил, съехали все постояльцы. Девчонка-служанка, которой приходилось носить ему в комнату обед, однажды сбежала, не забрав своё жалование, но оставив записку, что скорее проткнёт себе горло спицей, чем ещё раз зайдёт в комнату к этому демону.

Монах Досан, знаток человеческих душ, не смог бы объяснить, каким образом всегда закрытый, но в целом благоразумный юноша за один день превратился в отъявленного злодея. К счастью, он не знал, что сделалось с его воспитанником: боль в пояснице не позволяла старику спускаться в деревню за новостями.

Одиночество не страшило Кано, но внезапное исчезновение всех людей отнюдь не обрадовало его. Он припоминал, что в первый день его пребывания в деревне народу на улицах было как будто больше, и не мог себе объяснить, куда они все подевались. Его меч требовал тренировки, отсутствие подходящих жертв раздосадовало Кано. Когда из гостиницы исчез даже её хозяин, Кано решил подыскать себе другое место для жизни и, не взяв с собой почти никакой провизии, вышел из деревни и зашагал куда глаза глядят. Но чёрная слава демона уже шла впереди него: жители следующей деревни встретили его с ужасом. Деревенский староста предложил Кано горсть серебра с условием, что он покинет деревню, никого не убив: Кано отрубил старику голову, серебро не взял и ушёл из деревни. Что творилось в его душе? Там была одна тьма.

Неизвестно, сколько ещё бессмысленных и жестоких убийств совершил бы Кано, но вскоре нашёлся человек, понявший, каким сокровищем может стать этот не ведающий жалости полумонах в руках расчётливого дельца. Человек по имени Хисанори называл себя самураем, но был, по сути, простым разбойником, которому с появлением в его маленькой армии такого бойца, как Кано, предстояло стать грозой всей страны. Для этого требовалось пойти на риск, но подлец Хисанори не был трусом Хисанори. Однажды, зайдя в очередное почти пустое селение, Кано с удивлением увидел, что его встречают: маленький человечек с любезной улыбкой и въедливым взглядом красноватых глаз предложил ему чаю и сладостей. Кано ощутил острое желание убить этого сморчка тут же на месте, но любопытство на этот раз пересилило в нём жажду убийства, и он сел за один стол с Хисанори и позволил тому говорить.

– Кано – бог воды. Тебя ведь так зовут? Красивое имя.

Кано отставил чашку и поправил меч, висящий у пояса.

– Ты действуешь неразумно. – Сказал Хисанори. – Ты только зря растрачиваешь дар, данный тебе богами.

– Какой дар?

– Убивать людей.

– Я и так убиваю.

– Но ты делаешь это без всякого смысла.

Кано нахмурился:

– Я тренируюсь. Я не стану воином, если не буду тренироваться.

– Так ты хочешь стать воином?

– Ну да.

– И на чьей стороне собираешься воевать?

– А что это значит?

И Хисанори объяснил, что люди никогда не сражаются друг с другом просто так, каждый делает это ради собственной выгоды. Убивать людей само по себе приятно, но гораздо лучше делать это с пользой.

– Размахивая мечом направо и налево, воином ты не станешь. Это особое искусство, ему надо научиться.

Так Кано узнал, что, оказывается, существуют специальные школы, где мужчины учатся сражаться и совершенствуются в этом мастерстве. Оказывается, чтобы стать великим мечником, не обязательно убивать всех подряд.

– Если хочешь, я могу устроить тебя в додзё, где ты пройдёшь курс обучения, – предложил Хисанори.

Кано согласился.

Эта додзё была совсем не похожа на те, где занимались юные самураи; здесь не было ни гладких дощатых полов, ни тренировочных деревянных мечей, ни защитных доспехов. Занятия проводились чаще всего на свежем воздухе, ни один из учеников не имел благородного происхождения, а учителя старательно скрывали причины, подвигшие их обучать кен-дзюцу разбойников и убийц. Тем не менее, все они были мастерами своего дела и старались если не за совесть, то за большие деньги.

Впрочем, сразу выяснилось, что у Кано здесь нет соперников: никакие приёмы и тактики боя не действовали против его сверхъестественной ловкости и быстроты. Глядя на это, Хисанори, будучи человеком сугубо практичным, начал задуматься, а не является ли Кано и в самом деле демоном в человеческом обличье.

Но Кано не был ни демоном, ни глупцом. Все его эмоции, мысли и мнения были вполне человеческими, он отличался лишь одним: в нём совершенно отсутствовало чутьё той грани, которая не позволяет одному человеку без серьёзных причин убивать другого. Это нравственное уродство, впоследствии скрывшееся за хорошо усвоенными манерами и «приличной» линией поведения в обществе, пока ещё проявлялось в нём очень ярко. Сам Кано осознал в себе это свойство в момент своего первого убийства: он почувствовал, что ничего не почувствовал, и его это удивило. В книгах, которые ему доводилось читать в монастыре, говорилось о моральных терзаниях убийцы, но Кано не довелось испытать ничего подобного. Возможно, он не смог бы с такой же лёгкостью убить человека, которого полюбил бы, – но если убивать людей, к которым не испытываешь никаких чувств, то с чего тут мучиться? Кано это было непонятно.

Он быстро учился. То, что Хисанори принимал за простодушие и лёгкую степень слабоумия, было лишь отсутствием необходимых знаний о жизни. Кано сразу понял, что Хисанори хочет использовать его в каких-то своих целях и при этом недооценивает его сообразительность, но пока что это было ему на руку. И он стал послушным орудием в руках негодяя, прекрасно зная, что уйдёт он него в тот самый момент, как ему захочется идти дальше.

Шайка Хисанори занималась налётами и вымогательством: они облагали налогами небольшие селения, грабили путников, требовали выкупа у родственников высокопоставленных особ, захваченных в плен. Все участники шайки были нищими ронинами, продавшими честь и достоинство за мечту однажды разбогатеть. Пока что они промышляли лишь мелкими делами, но с появлением Кано Хисанори почувствовал себя всесильным и начал нападать на вооружённые процессии и большие, тщательно охраняемые деревни. Наслышанные о невероятной силе бойца по прозвищу Бог Воды, люди бросались к мешочкам с деньгами, едва завидев в свите Хисанори стройного юношу с прекрасным и холодным лицом.

Однажды жители какой-то деревушки отказались платить вымогателям причитающуюся дань: это был странный народец, они мнили себя потомками белых волков и не желали унижаться перед ворами. Хисанори сделал вид, что уступил. В тот памятный день Кано вошёл в деревню, прикрывая лицо платком: на чистых, просторных улицах играли дети, женщины развешивали на верёвках бельё для просушки, старики, сидя на верандах, сладко жмурились на солнце. В этот раз его никто не ждал. Первой погибла девочка, игравшая с котёнком: Кано не выбирал, она просто стояла ближе всех. Её мать даже не успела узнать, что сталось с дочерью. Стремительный, как молния, Кано уничтожал людей прежде, чем они успевали понять, что происходит. Когда навстречу ему кинулись, подбадривая друг друга криками, крестьяне, вооружённые кто граблями, кто ухватом, Кано впервые за долгое время стало смешно: если уж им так хотелось защитить своих жён, детей и престарелых родителей, неужели они не могли хотя бы раздобыть себе настоящее оружие? Странный гонор у этих белых волков.

Вырезав всё население деревни, Кано собирался уходить, как вдруг услышал детский плач, доносившийся из опустевшего дома. Он вошёл внутрь и увидел малыша лет пяти, рыдающего на трупе убитого отца. Кано смотрел на эту сцену, старательно прислушиваясь к себе: не шевельнётся ли что-нибудь. В одно мгновение ему показалось, будто в душе рождается какое-то новое, неизведанное ранее чувство, но он не успел его запечатлеть: заметив присутствие Кано, малыш вскочил и с рёвом бросился на него, сжав кулачки. Убирая меч обратно в ножны, Кано наметил сам себе вперёд быть аккуратнее.

В дележе награбленного Кано никогда не участвовал, и это лишь подкрепляло Хисанори в мнении, что его подопечный – дикий, но совершенно неразумный зверь. Тем больше он удивился, когда, спустя год после их первой встречи, Кано подошёл к нему и потребовал денег.

– Зачем это тебе?

– У моего меча разболталась рукоять и требуются новые ножны.

– Это всё потому, что твой меч – просто старьё…

Хисанори не окончил фразы. И сам он, и вся его шайка были убиты в тот же день, а Кано, вскрыв личный ларец Хисанори, взял оттуда немного серебра, решив, что этого хватит, чтобы привести меч в порядок.

Денег хватило едва-едва; на оставшиеся гроши Кано купил гвоздичного масла для полировки, ему нравился этот запах. Впредь он решил вести себя по-другому: не рубить всех подряд, а искать людей, у которых можно чему-нибудь научиться. Кано не сомневался, что такие люди есть: он не мог забыть, что единственным противником, которому он до сих пор проиграл, была загадочная старуха, которую он видел в свой последний день в монастыре. Страна большая; где-нибудь в ней живут воины, которые сильнее его; нужно лишь их найти. И он пустился в путь, представляясь странствующим ронином и живя на доходы от поединков.

Люди меряют время днями и месяцами, Кано мерил время отнятыми жизнями. Он понял, что большинство людей не разделяет его мнение по поводу права на убийство, и дал себе слово держать инстинкты в узде. Восемьдесят восемь жизней – и ни одной жизнью больше. Если до тех пор он не найдёт человека, который был бы сильнее его, значит, боги не приняли его обет.

В ближних селениях все слышали о Кано, и желающих драться с ним или не находилось вовсе, или находились один-два человека, которые ничему не могли его научить. Оставалась надежда на обширные, тщательно охраняемые провинции, куда слухи долетают не так быстро, а жители не избалованы зрелищами. Так он однажды оказался в Мино, где правил сам Асакура, легендарный воин прежних времён. В глубине души Кано желал сразиться с ним, но, увидев, что даймё уже стар, отказался от этой мысли.

В странствиях его начала одолевать скука: приближался предел восьмидесяти восьми жизням, а желанный противник по силам так и не был найден. Окружённый всеобщим почтением и страхом, Кано, сам себе в том не признаваясь, начал тосковать по другим чувствам. Жизнь стала надоедать ему. Теперь он остро ощущал свою инаковость, но это больше не радовало его, а скорее досаждало.

Покидая Мино на исходе своей двадцатой весны, Кано не знал, куда идёт: то ли искать соперника в больших городах, то ли позволить убить себя первому встречному, чтобы, наконец, увидеть, как выглядит радость победы в чьих-то чужих глазах.

Тяжёлое лето

– Ничего не понимаю… – Широ внимательно ощупывал плотную, без единой щели, деревянную панель. – Я совершенно уверен, что выходил отсюда. Где этот проклятый вход?

Юки участливо наблюдал за его стараниями.

– Может, всё-таки в другом месте?

– Нет, точно здесь! – Широ в раздражении ударил по стене кулаком. – Да что за день сегодня!

– Тогда, наверное, завтра поищем? – Робко предложил Юки.

Широ злобно уставился на него:

– Ты мне не веришь!

– Разумеется, верю.

– Нет, не веришь! Конечно, кто же поверит в дурацкую историю про старуху, запертую между замковых стен! Давай, скажи, что я всё это выдумал!

Юки только вздохнул. Разговаривать с Широ, когда у того что-то не ладилось, было трудно.

– Широ, я тебе верю, просто ты, возможно, ошибаешься…

– Ошибаюсь?!

– Я имею в виду, что ход твоих рассуждений может быть ошибочен. Выход – это ведь не обязательно вход…

– Что? – Широ перестал колотить по стене и повернулся к нему. – То есть?

– То есть дверь, через которую ты вышел, служит только для этой цели. А зайти через неё нельзя. Понимаешь? Вход расположен где-то в другом месте.

 – Но в каком?

– Откуда я знаю. Это же ты через него заходил.

– Ну да, а раз я не помню, где он, то, значит, всё это мне пригрезилось! И коридор померещился, и разговор со старухой, и вообще всё. И ты, наверное, мне сейчас тоже мерещишься, а на самом деле я сплю, да?!

– Широ, пожалуйста, успокойся…

– Да не могу я успокоиться, Юки, как ты не понимаешь! – Широ зашагал взад-вперёд, размахивая руками. – Пойми ты, мы с тобой не ошиблись насчёт двойных стен! Там действительно кто-то живёт внутри и наблюдает за нами! Она – эта старуха – подсматривает! Раньше я только догадывался, а теперь точно знаю!

– Всё это, конечно, ужасно, но ведь от того, что мы отправимся на её поиски завтра, ничего не изменится, правда? – Настойчиво взывал к его разуму Юки. – Широ, я верю тебе, я верю, что там, в скрытой комнате, живёт Сачико-химэ, но сейчас ты слишком устал и переволновался, ты, наконец, нездоров…

– Вот-вот, ещё про это скажи! Скажи, что я не гожусь в самураи, потому что от вида крови меня начинает тошнить! Давай, не молчи, Юки, я уже привык, что ты говоришь мне одни гадости!

Широ повезло с другом: никакой другой человек не смог бы долго его выносить. Юки пропустил несусветное обвинение мимо ушей.

– Пойдём в комнату, Широ, я заварю тебе чай, а потом, если ты почувствуешь себя лучше, мы ещё раз осмотрим эту стену, хорошо?

На этот раз Широ позволил себя уговорить. Через час, напоенный валерианой и чабрецом, он задремал, а Юки тихо-тихо распустил ему пояс и накрыл Широ одеялом. Сам он в этот вечер долго не мог заснуть: тридцать смертельных поединков Кано, которым он стал свидетелем, были слишком жутким зрелищем, чтобы о них не думать. Хладнокровная жестокость ронина поразила его в самое сердце, но, в отличие от Широ, он не находил в ней ничего завораживающего и притягательного. Искренне восхищённый мастерством пришельца, Юки совершенно не заинтересовался им как личностью. Ему не захотелось прикоснуться к этой гибельной силе и урвать от неё кусочек, присвоив себе, наоборот, больше всего он хотел никогда больше не видеть ни этого человека, ни ему подобных. Широ, разметавшийся в тревожном сне, грезил совсем об ином.

Проснувшись перед рассветом от особенно яркого кошмара, он тут же начал будить Юки:

– Юки, проснись немедленно!

– Что случилось? – Пробормотал Юки, с усилием отрывая голову от подушки. – Вам плохо?

– Нет, но я хочу поговорить.

– Поговорить?.. Сейчас?

– Да. Ты сказал, что Мицуёри-сэнсей назвал Кано убийцей. Он объяснил, почему?

Юки протёр кулаками глаза, собираясь с мыслями.

– Вроде бы потому, что он не дрался, а просто убивал…

– Но разве не это делает воин – убивает?

– Нет… воин сражается… во имя справедливости… важнее моральная победа… и…

– Юки, Юки, не спи! Подумай, но ведь и нам придётся убивать! Мы тоже будем считаться убийцами?

– В определённом смысле – да, но мы ведь не будем бросаться на первого встречного без всякой причины. Наверное, Мицуёри-сэнсей имел в виду, что человек становится убийцей тогда, когда начинает совершать убийства ради убийства и получать от этого удовольствие. Самурай не может наслаждаться, убивая, это отвратительно. Если затронута честь, то он скорее сам умрёт, чем убьёт другого. – Юки мучительно пытался расстаться со сном.

– Ого! И ты в это веришь? А какое, по-твоему, чувство должен испытывать воин, отнимая жизнь? Отвращение? Жалость к поверженному? Сожаление о своей жестокости?

– Не знаю, Йомэй-сама. Я ведь никогда ещё не убивал.

– Вот и я тоже. – Пальцы Широ нервно комкали одеяло. – Но самое забавное, что я даже и не задумывался о том, каково это – убивать. Или, может, о таких вещах не нужно задумываться? Однажды это происходит само собой, да? Ты сражаешься с кем-нибудь, думаешь только о технике боя, и вдруг твой противник ошибается, да, внезапно совершает ошибку, и ты видишь, что можешь нанести последний удар, и у тебя доля секунды, чтобы на это решиться… и ты делаешь выпад, и лезвие твоего меча рассекает ему грудную клетку…

– Йомэй-сама! – Взмолился Юки, не расположенный с утра пораньше вести такие кровожадные разговоры.

– А что такого, Юки? Однажды нам придётся узнать всё это на собственном опыте. Ах, Юки, я не хочу никого убивать! – Широ вдруг всхлипнул и быстро вытер глаза рукавом.

Юки сел на футоне и обхватил колени руками.

– Вы боитесь, что в решающий момент не сможете нанести удар?

– Нет. – Ставшие совсем прозрачными, глаза Широ смотрели в пустое пространство. – Я боюсь, что однажды я убью человека – и мне это понравится.

Такого ответа Юки не ожидал. Придумать возражение было не так-то просто.

– … Вы всё думаете об этом ронине? О Кано?

– Да, о нём. – Широ устало прикрыл веки. – И мне почему-то жутко. Странное чувство, будто мы с ним отныне как-то повязаны.

Ещё один неожиданный ответ.

– Ну, это вряд ли. Он ведь уже ушёл из деревни, через пару дней покинет пределы Мино, и на этом всё. Где вы ещё можете встретиться?

– Не знаю. – Подумав, как-то очень вяло ответил Широ и опустил голову на подушку. – Не обращай на меня внимания, Юки. Просто кошмар снился. Будто Кано и та старуха идут ко мне и что-то кричат, а я ни убежать не могу, ни расслышать, чего им от меня надо.

– Давайте я снова заварю вам чаю, Йомэй-сама, – предложил Юки. – Вам бы поспать ещё немножко.

Широ ничего не ответил. Он сомневался, что чай как-то поможет ему заглушить странную боль в душе, которой он не мог дать объяснения.

Лето в этом году выдалось холодным и дождливым. С середины пятого месяца зарядили ежедневные ливни, от которых отсырели даже стены во внутренних комнатах. Все одежды казались Широ влажными, а просушить их было негде. Под стать погоде было и его настроение: он быстро перестал вспоминать в разговорах поединки Кано и встречу со старухой (тайный проход к которой, кстати, они с Юки так и не нашли), но мрачное выражение не сходило с его лица ни во время тренировок, ни во время короткого отдыха.

А между тем привычный распорядок его жизни потихоньку менялся. Началось с того, что господин Райдон под разными предлогами начал просить Широ проводить больше времени с Имагавой-саном – так звали одного из генералов его войска, который, по сути, выполнял обязанности главнокомандующего во время отсутствия войны. Это был высокий, добродушный человек с лицом, по самые глаза заросшим бородой и усами, – первые два года жизни в замке Широ с ним разве что здоровался. Имагава-сан в замке появлялся редко: он нёс свою службу далеко на границах Мино, а к господину Асакура являлся только с отчётами о положении дел. Раньше Широ никогда не доводилось присутствовать на этих встречах, теперь он вынужден был посещать каждую из них.

Мино уже десять лет как ни с кем не воевала, так что обширное войско даймё Асакура сильно сократилось. Наемники, не представляющие жизни без постоянных сражений, ушли отстаивать интересы других даймё, многие самураи женились и, получив от господина Райдона наделы земли внутри провинции, спокойно вели хозяйство и воспитывали детишек. От всей могучей армии осталось лишь несколько тысяч человек, которые отвечали за охрану границ Мино от внешних посягательств. Однако слава даймё Асакура в стране была так велика, а страх перед ним настолько высок, что за последние годы не произошло не только ни одного вражеского нападения, но даже и случайного конфликта. В отчётах Имагава-сана всегда говорилось об одном и том же: всё спокойно, происшествий нет…

Когда в конце шестого месяца дожди пошли на убыль, а затем сменились жарой, господин Асакура стал приказывать Широ сопровождать Имагава-сана в его поездках. Территория Мино была обширна, путь от замка до ближайшей границы занимал целый световой день верхом, если не загонять лошадь, но приказ есть приказ. Широ и Юки отправлялись в длительные двух– и трёхдневные поездки, смысла в которых Широ поначалу не видел: он просто объезжал посты, разговаривал с офицерами, наблюдал за тем, как воины несут службу. Он проезжал через большие деревни и маленькие селения Мино, побывал в домах у многих уважаемых самураев, знакомился с их семьями, ел и спал под их крышей. Всё это казалось ему довольно скучным, настоящим удовольствием были лишь долгие беседы с Имагава-саном, который участвовал во многих битвах под предводительством господина Асакура. Старый воин часами мог рассказывать заинтересованным юношам о великих сражениях, в которых он был участником и свидетелем, о героях, о непревзойдённых бойцах и о любви прекрасных женщин.

– А мы, – с завистью повторял Широ, – ничего этого не видим!

На что Имагава-сан легкомысленно отвечал, что у юнцов ещё все впереди.

По прошествии седьмого и восьмого месяцев господин Райдон вызвал Широ и спросил, что тот думает о положении дел в его войске.

Широ, по своему обыкновению, был категоричен:

– Всё плохо, отец. Они совершенно разленились. Если завтра вдруг начнётся война, нас сметут за одни сутки.

– Почему ты так думаешь? – Даймё был серьёзен.

– С виду всё нормально: караульные сменяют друг друга как положено, без задержек, офицеры не пьют, не куролесят, все производят впечатление надёжных и сильных людей. Но их движения, их разговоры… Эти люди расслаблены, они полностью уверены в своём будущем. Как может воин быть уверен в будущем? Когда я разговаривал с начальником смены Хирота, который служит вам уже десять лет, прямо у него за спиной пролетела птица, едва не задев его крылом. А он даже не дрогнул! А если б это была не птица, а стрела?..

Господин Райдон важно кивнул.

– Что ж, Йомэй, я вполне разделяю твои опасения. Мы с тобой мыслим одинаково, это меня радует. Однако скоро командовать этим войском придётся не мне, а тебе, и все эти заботы лягут на твои плечи. Поэтому вот тебе задача: придумай, как встряхнуть моих воинов.

Широ, смутившись, сжал руки в кулаки.

– Я не знаю…  может, отправить их пока завоевать кого-нибудь?

– Нет, это не годится. – Сходу отмёл его предложение Асакура. – Я годами выстраивал для своих владений репутацию спокойной и самодостаточной провинции, которая не нападает без повода. Всё, что я хочу – это сохранить Мино в тех границах, которые она занимает сейчас. Мои самураи и так состоятельны и всем довольны – ну какой мне смысл заставлять их проливать кровь, свою и чужую?

– В том-то и беда, что они всем довольны… – Пробормотал Широ и, испросив разрешения подумать, удалился.

…Через неделю он вернулся с таким предложением:

– Реорганизация войска!

И объяснил:

– Теперь я знаю всех старших и младших офицеров! Специально спрашивал у каждого, как он стал воином, давно ли служит, в скольких сражениях участвовал и с каким успехом, часто ли тренируется… Я обратил внимание, что большинство офицеров занимают высокие посты не благодаря своей воинской доблести, а из-за происхождения. По-моему, это неразумно. Можно было бы устроить нечто вроде экзамена, чтобы выяснить способности воинов к тому или иному виду службы. Высокие посты должны занять достойнейшие, а не те, кто пробился наверх на одной только фамильной гордости…

– Да уж, войско это встряхнёт, – согласился господин Райдон, – да так встряхнёт, что, пожалуй, случится бунт. Йомэй, я понимаю, что в идеальной армии, описанной почтенным учителем Сунем, каждый занимает точно причитающееся ему место, и тот, кто лучше всего подходит на должность тайсэя[1], обязательно становится именно тайсэем и ни кем другим. Но, к сожалению или к счастью, мы живём не в идеальном мире, а в таком, где общественная иерархия решает многое, если не всё. Хорошо, ты говоришь – экзамен. А кто его будет проводить? Кто должен отделять достойных от недостойных? Ты? А на каком основании?.. Я усыновил тебя и сделал своим наследником не в последнюю очередь потому, что ты – отпрыск знатного рода. И когда-нибудь ты поведёшь это войско в военный поход, опять же не потому, что ты самый опытный, талантливый и достойный. Возможно, командир какой-нибудь го[2] во много раз талантливее и умнее тебя, но офицером он никогда не станет, так же как ты никогда не станешь командиром го. Что толку мериться с другими способностями и талантами? Рассчитывай на то, что у тебя уже есть, учись быть полезным на своём месте. Командир го пусть командует своей го, а ты будешь командовать армией. Это твоя судьба, а не твой выбор. Усердно трудись сам и не мешай трудиться другим.

– Я никому не мешаю трудиться, – слабо запротестовал Широ, – но взять хоть тайки[3] Цугитэки-сана… Ему уже шестой десяток, он почти ослеп… а у него под началом полторы тысячи человек! Как он будет ими руководить, спрашивается, если дальше своего носа не видит? Я ничуть не принижаю его опыт, но…