Текст книги "Амулет богини Бэнтен (СИ)"
Автор книги: Ли Льеж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)
Глава 15 ВОЙНА НАЧИНАЕТСЯ
Очень хороший жених
Чтобы Торио не вздумал в последний момент отказаться от женитьбы на Маюри, заботливый отец решил ускорить помолвку. За три дня до выступления на Мино Торио был официально зван на смотрины.
Торио согласился без возражений – побоялся портить отношения с будущим тестем. Мысли о предстоящем мероприятии не внушали ему ни малейшей радости, особенно если учесть, что свидетельницей его помолвки будет прекраснейшая и, увы, недоступнейшая из женщин, – госпожа Акэбоно, мачеха невесты.
Иное дело Маюри. Когда ей сообщили о предстоящей помолвке, девушка от потрясения несколько минут и слова не могла вымолвить. Она уже почти смирилась с предстоящим ей одиночеством, выплакала все свои несчастные мечты, приготовилась доживать век в монастыре, – и вдруг такая неожиданность! Подумать только, её просватали замуж!
Чтобы поспеть с приготовлениями к полудню, весь дом Сайто проснулся с рассветом: две приглашённые парикмахерши делали Маюри сложную причёску, пока Цуё, рассеянно наблюдая за их священнодействиями, умывала лицо своей молодой госпожи цветочной водой. Затем появилась хозяйка дома, недовольная и насмешливая, и принесла Маюри одно из своих фурисодэ[1], которое носила в девичестве: элегантный ярко-розовый наряд с вышитыми по шёлку длинноногими цаплями, склонившимися к плавающим по воде нежно-белым кувшинкам. Наряд был чудо как хорош, жаль только, что сама просватанная не сумела оценить его достоинств: парчовый оби затянули так туго, что девушка не могла нагнуться и рассмотреть рисунок на подоле и широких длинных рукавах.
Прикрыв кимоно простой тканью, чтобы не запачкать, кудесницы-парикмахерши взялись довести до совершенства внешность Маюри: умытое лицо набелили, губы и глаза подвели розовой краской. Цуё сбегала к пруду и принесла полураспустившийся цветок лотоса: им была украшена причёска. Нежная красота Маюри превратилась в роспись по фарфору, но в ином виде девушку было немыслимо выпустить к гостям. Все условности должны быть соблюдены.
Потом все ушли и оставили взволнованную Маюри наедине с Цуё. Закованная в своё одеяние, как в доспехи, бедная девушка не находила себе места.
– Цуё, Цуё, что же делать? Мне кажется, у меня белила потекли. Представляю, каким страшилищем я выгляжу. А вдруг я ему не понравлюсь?
– Не о том думаете! – Проворчала Цуё, вытирая платком белый потёк на шее госпожи. – Скорее он вам не понравится.
– Почему? Ты разве знаешь этого человека?
– Асакура Торио? Нет, не знаю, но очень хотелось бы поглядеть. – Цуё замолчала, осенённая внезапной идеей. – Маюри-сан, не могли бы вы попросить, чтоб мне разрешили прислуживать гостям? От меня, конечно, толку мало, но всё же я вас поддержу, если что-то пойдёт не так.
Испуганная Маюри откликнулась с радостью:
– И как я сама об этом не подумала! Конечно, я попрошу Хотару-сан. Я думаю, в такой день она мне не откажет. Ах, мне будет гораздо легче выдержать это, если ты находишься рядом!
Пришлось Цуё переодеваться в новенькое, ещё ни разу не надёванное кимоно, и тоже причёсываться и белиться. Получилось у неё это кое-как, зато на её фоне аккуратная красота Маюри стала казаться выразительнее. Цуё подумала, что от такой пригожей невесты не отказался бы ни один нормальный жених, но про Торио ничего нельзя знать наверняка.
Разведчица догадывалась, что договор о браке, при котором один Асакура женится на Маюри вместо другого Асакура, вряд ли является простым совпадением. Это сделка, и чувства Маюри здесь никого не интересуют. Цуё было искренне жаль подругу, но вначале надо было выяснить, что за птица этот Торио.
К полудню обе девушки успели устать, переволноваться и вспотеть в неудобной и непривычной одежде, и тут слуга возвестил о приходе жениха. В комнатку Маюри снова зашла госпожа Акэбоно и, милостиво разрешив Цуё разливать гостям чай и саке, повела падчерицу в парадную гостиную на мужской половине.
Эта гостиная, все стены в которой были обшиты панелями из орехового дерева, расписанными лучшими художниками столицы, сегодня казалась особенно солнечной и уютной. Она предназначалась для приёма самых важных гостей, поэтому почти всегда пустовала. Однако к приходу Торио её подготовили: стены блестят, на чистом пружинящем полу ни пылинки, ни соринки. Усаживаясь на колени перед низким столиком, Торио с удовольствием подумал, что жить в роскоши поистине замечательно.
Он был не один – с женихом пришёл сам дайнагон Ямада. Его поклон хозяину дома был небрежен на грани неприличия: хоть ранг левого министра и был формально выше, чем ранг дайнагона, но все знали, что Ямада – друг и фаворит Императора. Сайто, однако, никак не отреагировал на невежливость, предпочтя её не заметить. Ему было вполне достаточно того, что Торио не пришло в голову привести с собой генерала своего войска, – но Торио был не так глуп, чтобы приглашать Кано на встречу с красавицами.
Мужчины неспеша беседовали друг с другом на темы, принятые к обсуждению в самом благородном обществе, пока женщины томились за дверью, пережидая положенный этикетом срок. Заслышав условленную фразу мужа: «Однако, где же невеста?», госпожа Акэбоно выждала с минуту, потом раздвинула фусума, вошла и грациозно опустилась на колени. Вслед за ней впорхнула Маюри, чьи щёки сейчас выглядели бледными даже под слоем белил, а из-за её спины виднелось чопорное личико Цуё.
Маюри поклонилась так низко, что пояс больно врезался ей в грудь. «Сейчас потеряю сознание!» – с ужасом подумала она и постаралась поскорее разогнуться, чтобы не измять наряд. Она едва решилась поднять глаза, чтобы взглянуть на гостей.
Рядом с её отцом сидели двое мужчин, пожилой и помоложе. Но даже того, что помоложе, нельзя было назвать юношей: это был человек средних лет, изрядно поживший. Сальный взгляд Торио скользнул по фигуре девушки и тут же метнулся в сторону, на госпожу Акэбоно.
Маюри вспыхнула, румянец разлился под слоем белил, и её лицо стало казаться ещё красивее, чем раньше. Левый министр Сайто с удовольствием смотрел на дочь, не удостоив внимания жену.
– Торио-сан, позвольте вам представить мою супругу, Хотару-сан. А это моя дочь, Маюри-тян. Маюри, пожалуйста, подойди поближе.
Маюри поспешно сделала несколько мелких шагов и снова опустилась на колени. В проёме двери вновь показалась Цуё с подносом в руках; она пыталась казаться скромной и незаметной, но исподволь разглядывала Торио.
Н-да, бедняге Маюри не позавидуешь. Уж на что Йомэй несимпатичный, но он хотя бы не успел постареть и обрюзгнуть, как его сводный братец. Да у этого Торио на лице написано, что он завсегдатай весёлых заведений и петушиных боёв, а до семьи ему и дела нет! Такого ли возлюбленного рисовала Маюри в своих грёзах? Эх-эх!
Разочарование Маюри было огромным. Она и подумать не могла, что отец, в любви которого она не сомневалась, решит отдать её в жёны такому напыщенному индюку! У неё чуть слёзы на глазах не выступили. «Не паникуй! – Приказала она себе. – Ты его совсем не знаешь. Может быть, это хороший, достойный человек. Мало ли, что некрасив. Ты тоже не принцесса».
– У вас очаровательная дочка! – Похвалил Торио, сально косясь на разряженную в пух и прах госпожу Акэбоно. – Речная жемчужина. Ками полевых цветов.
Маюри неловко улыбнулась, не зная, как реагировать. Отец добродушно погладил её по руке.
– Маюри-тян – очень скромная девушка, Торио-сан, и молчит она не потому, что глупа. Поверьте, она знает всё, что необходимо добродетельной жене.
– Уж прямо-таки всё? – С едва заметной иронией спросил дайнагон Ямада, кивая Цуё, чтоб подносила саке. – Многим вещам приличные девушки учатся только после замужества, Сайто-сан.
Даже Торио неловко заёрзал, удивляясь такой наглости. Министру был глубоко противен высокопоставленный грубиян, распоряжающийся в чужом в доме, как в своём личном, но чувство собственного достоинства не позволило Сайто опуститься до уровня дайнагона Ямада. Он снова сделал вид, что не расслышал, и успокоил опешившую дочь нежным пожатием руки.
Цуё принесла саке, искренне жалея, что лишена возможности незаметно плюнуть в чашки гостей. Она была куда менее терпелива, чем левый министр Сайто, и первые же реплики жениха с дружкой до крайности её разозлили.
Однако смотрины шли своим чередом. Коварная госпожа Акэбоно была неожиданно молчалива, только показывала белые нежные запястья, изящно поднося к губам чашку с чаем. У неё от природы были алые губы, и она могла сколько угодно пить и угощаться в присутствии гостей, не боясь, что размажется помада. Маюри не смела сделать ни глотка.
Торио задал невесте несколько ничего не значащих вопросов, на которые она отвечала односложно, потупив глаза. Отчаявшись втянуть её в беседу, Торио снова принялся рассыпаться в похвалах «прекрасным дамам», то и дело бросая пылкие взгляды на Акэбоно. Но та притворялась холодной и безучастной.
– Маюри, ты, кажется, что-то хотела подарить Торио-сану? – Напомнил отец.
– Да. – Покраснев, девушка вынула из-за пояса своё изделие – шёлковую салфетку с вышитыми на ней лиловыми ирисами. Маюри мало что умела делать, но вышивка ей удавалась: этой работой вполне могла бы гордиться любая опытная мастерица.
– О. Благодарю вас. – Торио небрежно взял салфетку и повертел её в руках, явно не зная, что с ней делать. – Это носовой платок, не так ли?
У Маюри вытянулось лицо.
– Нет, это вышивка для токонома. Конечно, если вы считаете, что она недостаточно хороша…
– Да нет, отчего, просто я мало в этом понимаю. А у меня для вас нет подарка, – сообщил Торио, – пока мы неженаты, подарки дарить не след. А то отдашь девушке хорошенькую вещицу, а невеста возьмёт и откажется от замужества. И что тогда? Вещица останется у неё, а ты в дураках! – Очень довольный своей остротой, жених весело рассмеялся.
– Хороша ваша дочка, чего скрывать. – Дайнагон Ямада рассматривал Маюри, как породистую лошадь на ярмарке. – Вот только жизни совсем не видывала. Поди, воспитывалась на сказочках да стишочках? А жизнь-то не такова.
– Что вы хотите этим сказать, Ямада-сан? – Без интонации спросил Сайто.
– Знает ли она, что её будущий муж через три дня выступает в военный поход?
– Знаю, – прошептала Маюри.
– А знает ли она, что должна сделать порядочная девушка, если её жениха убьют на войне?
– Отслужить заупокойную в каком-нибудь монастыре?
– Это пусть другие родственники служат, кто в живых остался. А девушка должна умереть.
Маюри вздрогнула:
– Умереть?
– Так по старинным правилам полагается. Тут много способов, – начал перечислять дайнагон Ямада, – самое красивое – проткнуть горло коротким мечом, на это мало кто способен. Ещё можно отравиться, но такая смерть гораздо менее хороша. Многие женщины предпочитают утопление, но опять же есть риск, что не поверят: скажут, что сбежала. Повешение тоже хороший способ, а эффектнее всего падение со скалы…
– По-моему достаточно, Ямада-сан! – Прервал его хозяин дома.
Но дайнагон будто не слышал:
– Ну так что, Маюри-сан? Докажите серьёзность своих намерений, раз уж собираетесь замуж. Если господина Торио убьют, что вы сделаете?
«Я бы сплясала на радостях!» – Подумала Цуё.
Но Маюри неожиданно собралась с силами.
– Я бы сделала так, как велит мне долг, Ямада-сама. Мы, Сайто, всегда выполняем свой долг – например, сейчас вы можете наблюдать, как свято чтит долг гостеприимства мой отец.
Дайнагон осёкся на полуслове, а Торио впервые проявил заинтересованность, с удивлением посмотрев на свою коленопреклонённую невесту.
– Что ж, Торио-сан, – после паузы молвил друг Императора, – вам можно только позавидовать. В такие лета – и такое отменное воспитание.
– Благодарю вас, Ямада-сама, но вы переоцениваете меня. – Кротко ответила девушка. – Отец учил, что истинно воспитанный человек никогда не обратит внимания на невоспитанность собеседника, а я не всегда следую этому правилу.
– Маюри, что с тобой? – Нахмурился Сайто. – Я не узнаю тебя!
– Простите, отец, – еле слышно прошелестела Маюри.
«Умница! Умница!» – мысленно ликовала Цуё.
– Ну полно, полно! – Поспешил вмешаться Торио. – Мы ничего не заметили. В конце концов, чего мы можем требовать от неоперившегося птенца в доме, где царствует огненная птица! – И он метнул пламенный взгляд в госпожу Акэбоно, которая – сама учтивость! – сделала вид, что не поняла, кому предназначается комплимент.
«Как всё это противно!» – подумала Маюри. Смелость, рождённая уязвлённой гордостью, уже отступила от неё, и девушка почувствовала мучительный стыд. Ещё никогда она не вела себя настолько вызывающе при гостях.
Но Сайто на то и был императорским министром, чтоб уметь сглаживать любые конфликты. На его спокойном лице не отражалось никаких сильных эмоций. Он продолжал беседовать с гостями в том безукоризненно вежливом тоне, сквозь который не может пробиться никакая язвительность, а дамы до конца встречи не произнесли более ни слова. Когда гости откланялись и ушли, по всем правилам поблагодарив хозяина дома, его прелестную хозяйку и очаровательную дочь, Маюри побрела в свою комнату, едва сдерживая слёзы. Задвинув фусума, она упала на татами и горько разрыдалась. Подоспевшая Цуё крепко обняла подругу и тоже принялась всхлипывать.
– Это ужасно, Цуё! – Рыдала Маюри. – Ты его видела? Какой он… скользкий, мерзкий… и это мой будущий муж!
Цуё высморкалась в рукав и принялась утешать госпожу.
– Перестаньте плакать, Маюри-сама, ещё не всё потеряно! Сейчас же идите к отцу, скажите ему всё, что думаете об этой затее с супружеством. Он ведь делает это ради вас, он должен понять!
Ободрённая её заверениями, Маюри наскоро привела себя в порядок и поспешила в покои отца.
…Сайто грозно вышагивал среди своих бумаг и даже не заметил, как в комнату проскользнула дочь.
– Отец! – Едва могла вымолвить Маюри, чьи губы опять тряслись от слёз.
Левый министр поманил её к себе и тяжко вздохнул.
– Что ж, понимаю, Маюри. Не самый приятный человек этот Торио.
– Ужасный! – Вырвалось у Маюри.
Она с надеждой смотрела в строгое лицо отца, сжимая его руку в своих ладонях.
– Не ужасный, но… ничего хорошего я в нём не вижу, хоть он и сын Меча, Способного Разрубить Луну. Неужели родной сын?..
– Отец, неужто ты хочешь, чтоб я была несчастна? Пожалуйста, если ты любишь меня, не заставляй выходить за него замуж!
– Что? – Сайто удивлённо моргнул. Ему и в голову не приходило, что дочь может попытаться оспорить его решение. – Но, Маюри, ведь я дал слово…
– Всё равно! Я не могу стать женой этого человека!
Поняв, что Маюри не шутит, Сайто выдернул кисть и сжал хрупкие плечи дочери в своих сильных руках.
– Маюри, посмотри на меня. Отказать невозможно.
– Почему?!
– По двум причинам. Достойные люди никогда не отказываются от своих слов, а мы, Сайто, превыше всего ставим долг. Ты ведь сама это сказала, малютка! Кроме того, наша семья стала посмешищем, когда сделалось известно, что Райдон надул нас с договором о женитьбе. Он поступил подло, но расплачиваться пришлось нам. А я никому не позволю оскорблять имя Сайто! Поэтому всё свершится так, как и задумывалось с самого начала: ты выйдешь замуж за наследника Асакура. Но не за Йомэя, а за Торио. Ничего не поделаешь, дочка, долг есть долг.
– Но… – Маюри в отчаянии не находила слов. – Как же я буду жить с ним?..
– Мино – огромная и очень благополучная провинция. Жить будешь в роскоши. Такой человек как Торио наверняка заведёт себе нескольких жён, а ты будешь старшая над ними. Не думаю, что он будет очень тебе надоедать.
– А когда я подурнею, он выгонит меня вон!
– Не посмеет, – заявил Сайто, – он знает, чья ты дочь.
От ужаса у Маюри голова пошла кругом. Отец, родной отец, не жалеет её! Хочет принести в жертву чести фамилии!
– Ты женщина рода Сайто, – тихо сказал левый министр Императора, сочувственно обнимая дочь, – тебе выбирать не приходится. Да и мне тоже.
По глазам Маюри Цуё поняла, что из разговора ничего не вышло. Маюри молча присела на корточки у чаши с водой и принялась смывать с лица белила, не глядя на подругу.
– Не бойся, Маюри-тян, – сказала Цуё, – ты не будешь женой Торио.
– Что толку в твоих утешениях? – Сухо возразила Маюри. – Отец отказался меня слушать. Я не знаю, что ещё придумать.
Цуё достала из-за пазухи большой гребень и принялась расчёсывать волосы госпожи, выбирая из них шпильки и заколки.
– Я уже придумала, – успокаивающе шепнула она.
Хироши
Месяц назад Цуё разыскала Хироши в грязной закусочной на границе Мино, где он уныло пьянствовал, проигравшись в кости. Приходу подружки он ужасно обрадовался:
– А, Цуё-тян! Нашла своего жениха?
– Нашла, но сейчас речь не об этом, – Цуё, сознавая важность своего поручения, была сдержанна и сосредоточенна.
На нежданную посетительницу завсегдатаи идзакая смотрели с недоумением: женщины сюда не заглядывали, тем более одинокие и прилично одетые. Если б Цуё была менее смелой особой, она ни за что не решилась бы сунуться в это заведение, полное нетрезвых мужчин разбойничьего вида. Однако девушка даже не обратила на них внимания.
– Ты чего – пьёшь тут саке? С тех пор, как мы расстались? – Возмутилась она, выдирая из руки Хироши глиняную плошку.
Человек виновато улыбнулся:
– Да понимаешь… когда ты ушла искать своего этого, а я остался здесь на постоялом дворе… какая-то тоска меня одолела!
– Тоска его одолела! – Цуё грозно нахмурила брови. – Тоже мне, а ещё мужчина! Я ведь тебе предлагала – пойдём со мной, Юки нас обоих примет. Вы же знакомы!
– Знакомы-то знакомы, да вряд ли он обрадовался бы, появись я вместе с тобой на его пороге. Кстати, если ты теперь замужем, то где же твой муж? Почему ты одна?
– Вот в том-то и дело, – вздохнула Цуё, усаживаясь на пыльный пол, – разговор есть. Важный.
Через несколько минут торопливого шёпота Хироши в общих чертах был посвящён в курс дела.
– Ого! Значит, разведка? – Тихо спросил он, светлея лицом. – Наконец-то настоящая работа!
– Ты только пойми, в этом нет ничего недостойного! – Цуё нагнулась как можно ниже, чтобы ни одно её слово не улетело куда не следует. – Господин Райдон сам выбрал Йомэя преемником, так что правда на его стороне.
– Да мне-то какое дело? – Хироши пожал плечами. – Я этого твоего Йомэя даже не видел, с чего я буду печься о его интересах? Лучше расскажи, сколько он готов мне за это заплатить.
Цуё стукнула кулаком по столу, так, что покатились чашки.
– Ну ты даёшь! А если Торио вдруг предложит тебе больше, ты преспокойно переметнёшься?
– Нет. Хоть я и не синоби, но в работе руководствуюсь их законами: любое дело должно быть доведено до конца. У синоби нет любимчиков, и от заданий они отказываются в самых крайних случаях. То есть если этот новый Асакура просит меня раздобыть для него какую-то информацию – я её раздобуду. И если Торио попросит меня убить Йомэя – я его убью. Если смогу. Во всяком случае, попытаюсь.
– Так чего ж в прошлый раз не убил? – Огрызнулась Цуё. – Помнится, сам хвастался, что он тебе уже предлагал нечто подобное!
– Так силёнок у меня маловато. Говорю же – не синоби я… кое-что, конечно, умею, но…
– Вот и хорошо, что ты не синоби. Потому что выполнять приказы Торио я тебе запрещаю, чего б он тебе ни сулил. Понятно?
– Она! Мне! Запрещает! – Расхохотался Хироши. – Знаешь, что я тебе скажу, Цуё-тян? Стоящая ты девчонка! Таких – одна на тысячу!
– Перестань глупости болтать! Возьмёшься или нет?
Хироши согласился.
Он действительно кое-что умел. Но сложные техники, доступные синоби высокого класса, Хироши изучить не довелось, так как из клана его выгнали раньше, чем однокашники перешли на новый этап.
В деревне синоби все дети считались общими: Хироши не знал, кто из этих ловких, неразличимых на фоне друг друга мужчин и женщин были его матерью и отцом. Дети жили в одном доме, ели одну пищу, изучали одни и те же науки до восьми лет, а потом учителя выясняли, кто к какому искусству наиболее пригоден, и начинали заниматься с каждым в отдельности. Так что жизнь Хироши до восьми лет была вполне безмятежной и счастливой.
Обучение начиналось с года: малышей, едва научившихся ходить, «ставили на бревно»: толстое гладкое бревно лежало на ровной площадке, присыпанной белым песком, и нужно было научиться бегать и прыгать по его поверхности, не шатаясь. Дети, которым исполнилось два года, тоже бегали по брёвнам, но уже не лежачим, а приподнятым над землёй на уровне их пояса и не таким толстым. Впоследствии бревно заменялось простой деревянной жердью, а затем и тонким шестом. После нескольких лет ежедневных тренировок мальчики и девочки могли легко перебраться с крыши на крышу при помощи натянутой между домами верёвки.
Полагалось также уметь правильно падать. Сначала были прыжки с крыши двухэтажного дома в большую кучу сена, потом – прыжки на твёрдую землю, затем начинались падения без предупреждения, когда ученика неожиданно сталкивали с крыши, и нужно было не переломать кости, не разбиться, не ушибиться. Те, кто хорошо научился падать, тренировали прыжки уже не с крыш, а с настоящего обрыва на каменистый речной берег. Но падать Хироши не нравилось.
Зато нравилось прыгать по деревьям: с ветки на ветку, с ветки на ветку. У него хорошо получалось долго висеть на руках: расслабь всё тело, перенеси силу в пальцы рук и виси себе, не такая уж премудрость. Плавать он, как и все дети клана, научился раньше, чем ходить, пробегал ри без остановки и даже не задыхался. В общем, детство у него было ничем не примечательное.
Неприятности начались потом. Старейшины клана раз за разом заставляли его проходить испытания на выносливость, ловкость, смекалку, – словом, обычные испытания, которым подвергались все восьмилетние дети, – и покачивали головами, не принимая никакого решения. Хироши не понимал, в чём, собственно, дело: ему казалось, что бегает он быстро, стреляет метко, да и соображает не хуже других. Очевидно, старейшины считали иначе.
Так и не приняв никакого решения, главы клана дали Хироши первое задание, сообразное его возрасту: всего-то перехватить почтового голубя с письмом. Направление полёта птицы было мальчику известно, оставалось только заманить её в ловушку.
Хироши прикинул время вылета крылатого посланца, учёл время суток, поговорил о голубях с Арата-сэнсеем, великим знатоком всяких животных и птиц, и придумал план – как ему казалось, вполне действенный.
Арата-сэнсей утверждал, что почтовые голуби могут пролетать двадцать ри без остановки, однако после этого им нужно подкрепиться и восстановить силы. Зная, откуда должен вылететь голубь, Хироши организовал для него роскошное место отдыха: в верхних ветвях высокого дерева, как раз на уровне полёта, был устроен настоящий птичий домик с пшеном и семенами подсолнечника. Прочная невесомая сетка должна была накрыть птицу в тот самый момент, когда её лапки коснутся ветки. Сам Хироши устроился в нижних ветвях – на всякий случай с луком, если вдруг голубь решит изменить курс или проигнорирует приготовленное для него угощение. Лесок Хироши выбрал негустой, с хорошим обзором; оставалось только ждать.
Прошло именно столько времени, сколько предполагалось по его расчётам, и в небе появился силуэт голубя. Летел он тяжело, часто взмахивая крыльями, капсула с письмом блестела на солнце. Хироши напрягся, прицелился: чтобы выполнить задание, птицу требовалось взять живой, но сгодится и мёртвая.
Сделав круг над гостеприимной ловушкой, голубь осторожно опустился и пристроился на ветке. Клюнул зерно, другое. Сеть не упала, ловушка не сработала.
Оттуда, где находился затаивший дыхание Хироши, птицу было пристрелить легко. Но сетка, что там случилось с сеткой? Мальчик навострил зоркие глаза и увидел, что одна из нитей зацепилась за трещину на коре: такая малость, а из-за неё всё пропало!
Мальчик неслышно полез вверх, намереваясь отцепить нить. Босыми ладонями и ступнями он чувствовал каждый выступ на коре и двигался не заметнее куницы. Однако голубь почуял неладное и беспокойно завертелся на месте, похлопывая крыльями.
Арата-сэнсей успел научить мальчика языку лошадей и собак, но с птицами объясняться было сложнее: они более глупы и при этом недоверчивы. Учитель, конечно, сумел бы разговорить и этого голубя, но для Хироши задача оказалась слишком трудной. На его осторожный, тихий горловой свист голубь отреагировал лишь большей нервозностью.
«Не улетай!» – Мысленно взмолился Хироши.
Как назло, удобной ветки для опоры не было, а натянуть тетиву, цепляясь только ногами за гладкий ствол, мальчик не смог бы без лишних движений и шума. Жалея, что не пристрелил птицу, когда у него была такая возможность, Хироши в два обезьяньих скачка преодолел отделяющее его от голубя расстояние и схватил птицу голыми руками.
Ничего хорошего из этого не вышло: ловушка сломалась, зерно высыпалось Хироши на голову, а голубь, бешено колотя крыльями, сумел вырваться. Не удержавшись, мальчик полетел вниз сквозь листья и паутину. От удара на твёрдую землю у него перехватило дыхание. Учителя, увидев такое падение, были бы сильно возмущены.
А в пальцах у юного синоби осталась капсула с письмом.
Свой трофей Хироши с поклоном передал старейшинам и, волнуясь, рассказал, как было дело. Арата-сэнсей, присутствовавший тут же, уже при первых словах мальчика печально опустил голову.
– Другими словами, голубь улетел без письма. – Сурово проговорил Воку-сэнсей, великий мастер синоби ста двух лет от роду. – Теперь адресат знает, что птицу схватили, и что это был не зверь, а человек. По следам на перьях он сразу поймёт, что птицу поймали чьи-то руки. Хироши-кун, что заставило тебя избрать именно этот… способ?
Мальчику не хотелось признаваться, что он недостаточно тщательно установил силок.
– Я думаю, даже если адресат письма и догадается, что птицу перехватили, он не поймёт, что это сделал синоби. Ведь синоби никогда не действуют слишком напрямик.
Побледневшие от старости глаза глав клана не мигая смотрели на мальчика.
– То есть ты считаешь, что выполнил своё задание?
– Я не знаю, – поёживаясь, ответил мальчик, – но я ведь достал письмо!
Установилась недолгая пауза.
– А ты знаешь, кто был отправитель письма? Кто адресат? – Спросил Воку-сэнсей.
– Нет, мне этого не сообщили.
– И ты не узнал?
– Нет.
– Очень жаль, потому что в этом и была суть твоего задания.
От возмущения Хироши разинул рот, забыв о приличиях:
– Нет, моим заданием было поймать птицу!
Воку-сэнсей сердито нахмурился.
– Ты открывал капсулу?
– Нет.
– И тебе совсем не интересно, что в ней?
– Не очень. Это ведь не моё дело.
Старейшины переглянулись. Хироши вдруг почувствовал себя очень неуютно, по спине побежали мурашки.
Воку-сэнсей отделил верхнюю часть капсулы от нижней, и Хироши увидел, что внутри она пустая. Но как же так?!
– Я не брал письмо! – Закричал мальчик. – Клянусь! Я не знаю, куда оно делось!
– Разумеется. – Сердито проговорил второй старейшина, Коичиро-сэнсей. – Потому что никакого письма там не было. Голубя послал Арата-сан, а встретить его должна была Маи-сан. Вот что ты должен был сообщить нам сейчас, а не рассказывать глупости про свои обманные манёвры. Это была проверка для тебя, Хироши-кун. Ты её не прошёл.
– Но меня же всегда учили, что любопытство – недостаток синоби! Что слова наставника следует понимать буквально! Что самодеятельность при выполнении задания не поощряется! – Хироши не понимал, в чём он виноват, и почему взрослые столь раздражены.
– Стрела, летящая по прямой, не достигает цели. – Устало проговорил Воку-сэнсей, отворачиваясь.
– Но ведь я всего лишь сказал правду!
– А должен был солгать.
И вечером того же дня Хироши отправили на обучение в другую деревню, за много ри от места, где он родился и прожил первые восемь лет своей жизни. Родной клан позаботился о нём, пристроив в мастерскую изготовителя бумаги, но надежда стать настоящим синоби была утрачена навсегда: однажды покинувшим клан возврата туда не было.
С тех пор прошло двадцать лет, которые Хироши провёл в бесплодных попытках понять, в чём же он всё-таки оплошал в тот раз. Память начинала подводить его: оглядываясь на своё прошлое с высоты прожитых лет, Хироши не видел никакого различия между собой и другими детьми, которым разрешено было остаться в клане и стать настоящими синоби. До сих пор в его душе не угасла обида на старейшин, не пожелавших даже объяснить, почему они сочли его недостойным. Из-за неутолённой злости он никогда не скрывал своего прошлого и охотно рассказывал всем желающим, что мастера тайного искусства синоби изгнали его из своего закрытого общества по какой-то несущественной причине. В голове он так и этак прокручивал последний разговор со старейшинами, надолго задумываясь над каждой фразой.
Ремесло изготовителя бумаги он так и не освоил, и едва ему исполнилось 15 лет – возраст совершеннолетия – Хироши ушёл из приютившей его семьи и посвятил себя полуразбойничьему существованию. Некоторые особенные навыки, полученные в первые восемь лет жизни, дали ему возможность неплохо зарекомендовать себя на рынке соглядатаев и воров. За серьёзные и сложные дела Хироши никогда не брался, оберегая свою репутацию, но в мелких и немудреных поручениях весьма преуспевал. Но теперь, когда юность осталась позади, он не без горечи обнаружил, что не обзавёлся ни семьёй, ни собственным домом, и что, по всей видимости, остаток жизни ему предстоит провести в таких же бесплодных странствиях, зарабатывая себе на рис не слишком благородным промыслом.
Хироши никогда надолго не задерживался на одном месте. Дольше всего – полгода – он провёл на постоялом дворе «Аист и Хризантема», по собственной воле оставшись охранять от болотных бандитов эту гостиницу и её маленькую мужественную хозяйку Цуё. По истечении этого срока Хироши начал понимать, почему учителя в деревне синоби сурово предостерегали юных учеников от оседлого образа жизни и длительных отношений с кем бы то ни было.
Ответ на загадку, мучившую его всю жизнь, неожиданно пришёл к нему тёплым весенним вечером, за два дня до выступления армии на Мино.
Устроившись к Торио конюшим, Хироши прежде всего оборудовал себе место слежки. Торио, боящийся разбойников, устроил личные покои на втором, верхнем, этаже своего дома, чтобы злоумышленникам было сложнее до него добраться. Возможность, что на него нападут сверху, сын Райдона не предусмотрел.
В Киото земля стоила дорого и планировка жилых домов не предполагала размаха. Конюшня, где трудился Хироши, примыкала к южной стене дома Торио, и для лазутчика не составляло никакого труда перебраться с крыши конюшни на крышу господского дома. Вычислив расположение спальни Торио, Хироши под покровом ночи разобрал черепицу на крыше, так что в самом тёмном и отдалённом углу комнаты, прямо под потолком, образовалось отверстие, не слишком большое, чтобы Торио обратил на него внимание, но и не настолько маленькое, чтобы Хироши не мог при необходимости протиснуться в него. Разумеется, в дневное время суток отверстие тщательно маскировалось подкрашенной соломой и бумагой в цвет бамбуковой древесины, но ночью оно легко превращалось в наблюдательный пункт. Именно в этой комнате Торио имел обыкновение беседовать с Кано и другими своими вассалами, так что за несколько дней Хироши собрал достаточно важной и полезной информации.
