355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лев Златкин » Охота на мух. Вновь распятый » Текст книги (страница 8)
Охота на мух. Вновь распятый
  • Текст добавлен: 11 мая 2017, 11:30

Текст книги "Охота на мух. Вновь распятый"


Автор книги: Лев Златкин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 43 страниц)

…Исмаил-паша тоже принял живое участие в судьбе сына своей любовницы, особенно, когда юноша взял его за горло, намекнув на совсем иное родство. Дильбер родила дочь, и Мир-Джавад, утверждая, что это дочь Исмаил-паши, отчаянно льстил ему, запугивая заодно гневом жены. Теперь Исмаил-паша угодливо кланялся при встречах, преданным взглядом напоминая, что это он первый помог встать Мир-Джаваду на правильный путь созидания и прогресса…

…После эйфории наступал спад, и Мир-Джавад зверел. Вот и сейчас он подошел к Нигяр и отхлестал ее по щекам.

– Это тебе, шлюха, за твое желание убить меня…

Затем искусал ее тело, понаставил на нем кровоподтеков и синяков, а возбудив себя и овладев ею, хлестал Нигяр по плечам металлической линейкой. Издевался над нею долго, старательно, изощренно. Изойдя, рухнул обессиленно рядом, прижался головой к ее теплому животу и нежно целовал его, ласково шепча:

– Любимая моя, ласковая.

Отдохнув, выпил глоток спирта и сразу злобно закричал на нее:

– А хочешь, еще десять человек на тебя напущу? На всю жизнь насытишься, все равно жить-то осталось мало…

Нигяр молчала, закрыв глаза, и только слезы лились из уголков глаз, смачивая волосы и подушку.

– И не мечтай, и не рассчитывай, я не такой дурак, из-под них ты живой не выберешься… Звери, э! Не поверишь, я сам иногда боюсь их. Как я понимаю дрессировщика: сегодня лижут руки, а завтра могут разорвать. Видишь, с кем приходится работать, а ты говоришь… Конец света, клянусь отца!

Мир-Джавад подошел опять к столу, достал две ампулы морфия. Поискал новый шприц, не найдя, взял старый.

– Так, увеличим дозу… Видишь, для тебя ничего не жалею, я за один день тебе волью свой месячный запас. Морфий лучше спиртного, дольше действует, мягче, а какой кайф ловишь, как только «ширнешься», не правда?

Нигяр молчала. Мир-Джавад тщательно протер спиртом другую руку Нигяр, вонзил в вену шприц и медленно ввел двойную дозу морфия…

Мгновенно исчезли страх, ненависть, боль, обида. Одно блаженство. Весь ужас растаял, куда-то отступил, рассосался, чтобы вернуться с удвоенной силой, как только перестанет действовать наркотик…

А где-то далеко шел поезд к столице, и в нем недолго пустовало одно купе. Сообразительный проводник уже через две станции пустил в вагон двух спекулянтов, едущих в столицу за товаром. Проводник, сверх платы за отдельное купе, взял с них натурой две бутылки коньяка и заперся в служебном купе, с удовольствием подтверждая старую истину, что счастье одного строится на несчастии другого, мир уж так устроен: не могут быть одновременно все счастливы, или все несчастливы одновременно. Может, если планета счастливо избежит столкновения с кометой, все будут счастливы, или мир погрузится в пучину войн и кровопролитий, тогда все будут несчастливы. Так ведь и война: кому – война, а кому – мать родна! Да и мазохистов, и мизантропов тоже хватает, а они все будут несчастливы тем счастливым избавлением от столкновения с кометой…

А в укромной комнате, затерявшейся в бесчисленных закоулках станции, откуда отправился в столицу поезд, над распятой несостоявшейся пассажиркой продолжал издеваться обожавший ее влюбленный Мир-Джавад. Через равные промежутки времени, согласно только ему понятным расчетам, Мир-Джавад вводил Нигяр толику морфия, так что Нигяр не выходила из прострации. Время от времени Мир-Джавад насиловал ее, время от времени поил горьким чаем с лимоном, когда у Нигяр пересыхали губы, и она отчаянно начинала их облизывать таким же почти пересохшим языком.

Мысли у Нигяр уже начинали путаться: потолок неожиданно исчезал, превращаясь в бесконечную синь неба, вырастали крылья, и Нигяр летела навстречу солнцу, долго и упорно, пока крылья не начинали дымиться, тогда Нигяр стрелой падала с высоты в теплые воды самого синего в мире моря и носилась наперегонки с дельфинами, а на берегу, среди пальм, стоял Касым в белом чесучовом костюме и смеялся, глядя на ее шалости. Он всегда смеялся, когда она шалила, даже переходя, сама того не желая, границы дозволенного, или, вернее, принятого, и никогда не злился и не кричал, он ни разу за все время их знакомства, встреч, семейной жизни не повысил голоса на нее. Как он ее любил, она на расстоянии чувствовала волны нежности, идущие от него, его любовь была для нее жизнью, ее любовь была его верой, а надежда сохранить такую огромную любовь никогда не покидала их…

Возвращаться на Голгофу, даже на секунду, с каждым разом становилось все тяжелее, и Нигяр с ужасом думала, что она уже ждет очередного укола, очередной дозы морфия, чтобы улететь в прошедшие года, единственные года, где она чувствовала, что живет, захлебываясь от счастья…

Поезд подходил к перрону центрального вокзала столицы. На перроне, как всегда, толпились встречающие, лихорадочно гадающие: какая нумерация будет у вагонов, с начала или с конца. В середине перрона стояли пожилая женщина с юной дочерью. Они встречали Нигяр, и их радостно возбужденные лица говорили о том, что они встречают любимого и близкого человека…

А Нигяр, одурманенная наркотиками, лежала на грязном топчане прокуренного насквозь опиумом и анашой притона. Ее привезли сюда тайком под утро, хозяин притона платил половину своих доходов Мир-Джаваду и исполнял отдельные «деликатные» поручения.

Мир-Джавад вызвал к себе хозяина притона, дал ему все необходимые инструкции, затем зашел к начальнику инквизиции.

– Шеф, мои люди вышли на след банды Гуляма, он должен быть сегодня в притоне на улице Свободы… Меня вызывают в столицу, вы слышали: готовится новая кампания…

– Слышал, слышал, ты уже руку набил, нетрудно будет.

– Как сказать, контингент опасный.

– Чего опасный?

– Контингент!..

– А!

– Шеф, притон надо брать немедленно, но тихо и незаметно, устроить там засаду, а вечером туда явится Гулям со своими убийцами, будет жарко.

Юсуф, шеф инквизиции, давно уже тяжело болел, операция его спасла бы, но он упорно отказывался ложиться на операцию, пока Гулям на свободе и не ликвидирован, у Юсуфа были личные счеты с этим бандитом: когда-то тот зарезал в драке его младшего брата.

Шеф инквизиции обнял Мир-Джавада.

– Лучшей новости для моего сердца ты не мог бы принести.

– Даже то, что вас переводят в столицу? – пошутил Мир-Джавад, втайне мечтавший об этом, чтобы занять побыстрее его место.

– Я не согласился на перевод, ты это знаешь, хочу умереть здесь, на родине.

– Шеф, ваша жизнь нужна грядущему поколению, вы обязаны ее сохранить, чтобы как можно дольше передавать свой бесценный опыт нам, вашим ученикам и последователям. Каждый мечтает иметь такого наставника.

Мир-Джавад низко, в пояс, поклонился шефу и ушел. Через полчаса он уже летел в столицу…

А к притону подъехали два черных автомобиля. Остановившись за квартал от дома, в огромном подвале которого, там когда-то хранили вино, и был устроен притон-опиемокурильня, инквизиторы вышли из машин и профессионально окружили дом…

Как пловец лежит на берегу, без сил, чудом выплыв из затягивающей глубины моря, темной и беспощадной, так и Нигяр лежала неподвижно, очнувшись от забытья на грязной обшарпанной койке. Она долго не могла понять: где она и что с ней. «Неужели все, что было, это – только страшный сон?» Разламывалась от боли голова, ныло тело, было так плохо и противно, что не хотелось жить. Нигяр приподнялась и осмотрелась, увидев с трудом в полумраке ряды коек, решила, что она попала в больницу.

«Я потеряла сознание на вокзале, меня отвезли в больницу. Какая радость, что все это – бред. Больница – это жизнь или смерть, но не те невыносимые муки, что виделись мне в бреду. Ад на земле, ужас ужасов», – думала она, и умиротворение сошло на ее душу.

– Доктор! – слабым голосом позвала Нигяр, чтобы удостовериться и до конца успокоиться.

К Нигяр подошел хозяин притона, «князь», как его все здесь почтительно называли, и он действительно был в прошлом князем и бежал из своей страны от гнева восставшего народа.

– А, очнулась! – сумрачно бросил он, задыхаясь от тоски и непонятных предчувствий. – На, возьми, потяни.

И князь сунул костяной мундштук кальяна Нигяр в рот. Нигяр послушно потянула в себя дурманящий дым: и сразу поняла, чем пропах спертый воздух, – опиумом. Голова вновь закружилась, огненные круги побежали перед глазами. И опять стало легко и спокойно. И опять Нигяр вернулась в тот ужас, о котором было подумала, что это – сон или бред. Явь, от которой нет спасенья.

Нигяр решительно встала с койки, бросила кальян и, шатаясь, пошла к выходу. Князь с усмешкой посмотрел на ее ватную походку и схватил Нигяр за руку.

– Куда ты, девочка? А кто мне заплатит за двадцать доз и шесть кальянов?..

Нигяр быстро и умоляюще зашептала:

– Ты получишь в десять раз больше, если выведешь меня отсюда или позвонишь Атабеку.

– Я маленький человек, девочка, – усмехнулся хозяин притона. – Мне нельзя звонить Атабеку. Ложись и жди, как наверху решат о твоей участи.

И князь швырнул Нигяр на койку, дал ей кальян, убедившись, что она обреченно курит, ушел, но через несколько секунд вбежал испуганный и разъяренный.

– Облава! – закричал он неожиданно писклявым петушиным голоском. – Линяй, братва!

Большинство лежащих проигнорировало истошный призыв, ввиду полной неподвижности и прострации, но несколько человек, только что явившихся, мучимые страстным желанием кольнуться или покурить, подобострастно бросились к князю. «Спаси, князь!», «Выведи!», «Придумай что-нибудь!», «Нас предали!» – слышались хриплые, обезвоженные голоса. Князь исчез на несколько секунд, а появившись, выкрикнул истерично, дрожа, словно от предчувствия гибели.

– Это конец, ребята! Подземный ход занят, дом окружен!

Испуганным наркоманам нужна была жертва. Один из них заметил сидящую на койке с кальяном в руке Нигяр.

– Новенькая! Это она их навела, бей ее!

Для взрыва достаточно искры. Жаждущему наркотика любой бред начинает казаться правдой. Толпа бросилась к Нигяр, сшибла ее с койки и стала топтать яростно и ожесточенно.

– Помогите! – закричала Нигяр от боли и ужаса.

Князь, незаметно раскрыв нож, всадил его ей в живот, воспользовавшись суматохой и тем, что нападавшие мешали друг другу. Второй раз князю ударить не удалось.

В подвал первым вбежал помощник начальника инквизиции, Арам. Он хорошо знал Нигяр, был ее страстным поклонником. Увидев на полу Нигяр и князя с ножом в руке, он дважды выстрелил князю в спину. Тот удивленно выпрямился, выронил нож, пробормотал «так не договаривались!» – и упал, как бревно, с тем же деревянным стуком и грохотом. Наркоманы в страхе отпрянули от лежащей Нигяр. Вбежавшие инквизиторы надели на них наручники и увели, а те и не думали сопротивляться, безучастно уже глядя на распростертые тела Нигяр и князя…

«Какая боль! Кипяток влили как будто… Мать, помню, рассказывала: женщины иногда так кричат от боли при родах, словно ножом низ живота режут. Вот и я, не рожая, испытала муки родов, не подарив новой жизни, увижу скоро старую смерть. На мне закончится мой род, не хотела рожать, боялась красоту испорчу и Касым меня разлюбит. А Касым молча страдал, но ни разу не сделал даже попытки уговорить меня родить ему ребенка. Касым тоже один в семье… Где он сейчас, любимый: в тюрьме мучается, или уже отправили на этот страшный и холодный остров… Но мы были счастливы. Мы были, и за то спасибо, аллах. Сделай так, чтобы муки нашего поколения не узнали те, кто придут в мир за нами»…

Помощник начальника инквизиции, майор Арам, влил Нигяр, с трудом разжав сцепленные от боли зубы, несколько капель коньяка. Легкий ожог, как ни странно, привел Нигяр на минуту в чувство. Она, как только обрела способность видеть, сразу узнала Арама, своего верного поклонника, и торопливо зашептала, боясь, что не успеет сказать главного:

– Меня убил… Мир-Джавад!.. Верьте мне, Арам, верьте, я в твердом рассудке и ясной памяти!.. И я знаю, что говорю… Это – чудовище!.. Он…

Нигяр умерла, даже не осознавая, что умирает, борясь до последней минуты со злом, как умела…

Засада сорвалась. Выстрелы всполошили не только собак в округе. Верные люди дали знать Гуляму, и он до конца дней своих молился за Нигяр, она спасла ему жизнь.

Юсуф, начальник инквизиции края, узнав о срыве операции, не слушая никаких подробностей, стал бесноваться, кричать, угрожать ослушникам. Резкая боль скрутила его живот, и «скорая помощь» увезла Юсуфа в больницу специального назначения, предназначенную только для самого высокого начальственного состава.

Помощник, вернувшись в инквизицию, понял, что опоздал. Мир-Джавад, как первый заместитель, получил на время болезни начальника инквизиции все бразды правления, и обращаться к нему с заявлением на него самого самоубийственно смешно, глупо и бесполезно. Майор решил обратиться через голову начальства и позвонил прямо к Атабеку, капо ди капо…

– Извините, экселенц, срочное дело, я звоню по просьбе вашей родственницы Нигяр.

– Кто вы такой? – удивился незнакомому голосу Атабек, майор звонил прямо по секретному телефону, связывавшему начальника инквизиции с капо ди капо.

– Помощник начальника инквизиции, майор Арам.

– А какое право ты, майор, имеешь звонить по секретному телефону?

– Исключительные события, экселенц!

– Плевать я хотел на твои исключительные события. Наглец, без разрешения использовать секретную связь. Нигяр просила? Жена государственного преступника? Знать ее не желаю. А тебе я накручу хвост. Все, что хотел мне сказать, доложишь первому заместителю, а уж он мне доложит. И больше мне не звони, а то вылетишь с работы, негодяй.

И Атабек бросил трубку, твердо решив наказать Мир-Джаваду на будущее: ни один посторонний не имеет права даже прикасаться к секретному телефону.

Поистине, если боги хотят наказать человека, они в первую очередь лишают его разума.

Майор Арам был неглупым человеком, и он сразу, как только положил трубку, понял, что погиб: вернется завтра-послезавтра Мир-Джавад, Атабек станет его ругать, что плохо берегут тайну секретного телефона, что всякие майоры звонят, передают глупые просьбы жен государственных преступников, Мир-Джавад отправит ненормального майора в подвал, где он через час от пыток превратится в седого старика, во всем признается и ночью будет расстрелян.

Арам плюнул на секретный телефон, подошел к сейфу, набрал комбинацию цифр, которую он запомнил, что значит тренированная память, когда помогал срочно открывать Юсуфу сейф, потребовались секретные данные, а они лежали в сейфе, а начальник инквизиции был совершенно пьян, как говорится: «не вязал лыка». Майор достал всю валюту и документы, в том числе небольшой список тайных агентов в соседней стране, положил все в небольшой кожаный саквояж, взятый здесь же, в сейфе, пробормотал сквозь зубы: «режьте друг друга, я в ваши игры не играю», спустился в гараж, взял самый мощный «линкольн» и помчался, не заезжая домой, к границе. Через несколько часов майор, воспользовавшись известным ему «окном» на границе, покинул пределы эмирата, а еще через сутки уже плыл на океанском лайнере, направляясь в далекую страну свободы и демократии. Крупная сумма в валюте и драгоценности, которые он неожиданно для себя нашел во втором дне чемодана-саквояжа, гарантировали ему безбедную жизнь, а документы и списки агентов давали слабую надежду на спасение, когда его все же найдут…

Только Атабек бросил трубку телефона и отошел к двери, как раздался опять звонок. Думая, что опять звонит нахальный майор, Атабек вернулся с твердым намерением задать ему головомойку. Но у стола Атабек замер навытяжку. Звонил правительственный белый телефон. Атабек почтительно снял трубку.

– На посту! – торжественно доложил он столице.

– Здравствуй, гном, чем дышишь? – услышал Атабек знакомый акцент.

Звонил Сосун.

– Ваше величество, счастлив и рад вас слышать! – почтительно залепетал Атабек, мгновенно вспотев так, что пот заструился по спине.

О мечте Сосуна воссоздать царство и короноваться знали только самые близкие и преданные помощники.

– Слушай, гном, начинаем кампанию!

– Всегда готов, ваше величество, войска распределены по квадратам, ждут только моего сигнала.

– Труби, гном!.. Да, твой вассал – стоящий человек, помнишь его отца?.. Ну, того, которого шлепнули из-за нас, а потом отрубили голову.

– Его сын – мой зять, ваше величество, как мне его не помнить.

– Тут на тебя кое-что поступило, так твой вассал за тебя горой, он, представляешь, доказал, что ты – святой человек. Я так понял, ты скоро летать будешь, крылья уже растут, или пока только под лопатками чешется?

– Чешется, конечно чешется, ваша правда! – умилялся Атабек.

– А чешется, в баню сходи, девочка пусть спинку потрет, – и Гаджу-сан тихо засмеялся, очень довольный своим остроумием.

– Обязательно последую вашему замечательному совету, мой вождь! – радостно засмеялся Атабек.

Гаджу-сан имел над ним почти сверхъестественную власть, и Атабек боялся его до одури и судорог.

– Может, забрать его у тебя? – прощупывал Атабека Сосун.

– Как велите, ваша милость!

– Ну, ладно, пусть пока лет десять у тебя послужит, опыта наберется, – милостиво разрешил Гаджу-сан, хотя Атабек даже в мыслях не держал перечить ему.

– Спасибо, учитель! – с душевным трепетом пропел Атабек.

Сосун положил трубку, а Атабек еще некоторое время вслушивался в короткие гудки, боясь ошибиться. Наконец, убедившись, что разговор окончен, бережно положил трубку на рычаг, как хрупкую драгоценность, и обессиленно рухнул в кресло, вытирая с лица пот.

– Какой я умный, какой предусмотрительный, – думал он о себе, – как я хорошо разбираюсь в людях: вовремя выдвинул Мир-Джавада, вовремя женил его на дочери… Теперь можно и дальше двигать, а старого бандита, начальника инквизиции Юсуфа убрать… Но этот вопрос только на согласование с Гаджу-саном.

Атабек прошелся по кабинету в лезгинке, аккомпанируя себе голосом: «ах, какой я молодец, как соленый огурец»…

Его дочь, войдя в кабинет, она одна могла войти без доклада, застыла удивленно у двери, настолько неожиданная картина предстала перед ней. Никогда за всю свою жизнь она не видела отца в таком состоянии возбуждения.

– Тебя, случайно, не назначили преемником Гаджу-сана? – спросила она насмешливо, сияя красотой, беременность, как ни странно, совершенно ее не портила.

– Лейла! Думай, что говоришь, – испугался Атабек, устало рухнув в кресло. – Не произноси имя господа всуе.

– О, прости, мой повелитель! Я и забыла: «алла иль алла, и Гаджу-сан пророк его»!

– Между прочим, ты тоже нашего роду-племени, в одной лодке с нами сидишь. Гнезда не пачкай! Что хочешь попроси, все дам. Твой муж – мне – сын!

– А я, стало быть, твоя невестка, а ты мне – свекор?

– Не остри, ты же знаешь, кто ты мне. Говори лучше, что хочешь?

Лейла подошла к отцу вплотную и, глядя неотрывно в глаза, словно гипнотизируя его, тихо, но твердо сказала:

– Хочу, чтобы ты вернул Мирзу из района.

– Ты с ума сошла! Хватит, что я скрыл все твои шашни от мужа, так ты теперь хочешь, чтобы я твоего любовника…

– Он – мой муж, – перебила отца Лейла, – я жду от него ребенка и хочу, чтобы Мирза был близко от меня, если нельзя нам быть с ним вместе.

Атабек вскочил с кресла и забегал по кабинету.

– Сумасшедшая, э! Ты представляешь, что будет, если, о, аллах, не допусти, твой муж узнает?

– А ему все равно. У него есть Гюли.

– «Гюли»! Любовница есть у каждого уважающего себя мужчины, но это не значит, что жена должна позволять себе то же.

– У них, между прочим, сын!

– Ну, и что? У меня, слава богу, ты тоже не одна.

– Свой ребенок на стороне, а чужой – свой законный?

– Не дерзи отцу! – побелел от ярости Атабек, он знал, что Лейла – дочь Арчила, но не знал, что и она знает об этом.

– Я тебя умоляю, – захныкала Лейла, – я не могу без него жить, мне надо хотя бы видеться с ним… Или я во всем признаюсь Мир-Джаваду! – закончила она неожиданно с угрозой.

– Хорошо, хорошо! Только никто не должен об этом знать, даже твоя самая близкая подруга, кстати, она завербована Мир-Джавадом, и каждое твое слово ему известно.

– Не может быть! – побелела Лейла. – А впрочем, может! Спасибо, что предупредил… Да, ты, наверное, еще не знаешь: Нигяр убили в притоне.

– Что? – удивился Атабек. – Сегодня мне был один звонок, сказали, от нее, а я не стал разговаривать. Жалко, хорошая певица была. Честное слово, искренне жаль. Мир-Джавад приедет, поручу ему во всем разобраться.

– Ты лучше волку овечку поручи.

– Не надо, не надо, э! Я тебя прошу! Нельзя так отзываться о своем муже, у вас скоро ребенок будет.

– Это не его ребенок.

– Я тебя умоляю, такой покорный муж тебе достался…

– Мне нужен не покорный, а любимый, – перебила Лейла отца, – впрочем, тебе этого не понять со своим гаремом… Ухожу, ухожу, больше не буду тебя злить, но завтра Мирза должен быть в городе, а я буду молчать, как индийская гробница.

И Лейла, поцеловав Атабека, выбежала, ликуя, из кабинета. Она не знала, что ее отец – Арчил.

– Что это ее понесло в притон? – думал о Нигяр Атабек. – Час от часу не легче: племянник – государственный преступник, его жена – наркоманка… Не на это ли намекал Сосун?..

И Атабек погрузился в раздумья, перебирая всех своих детей и родственников: кто на что способен и от кого какой ожидать выходки.

Нигяр похоронили, и на следующий день прилетел Мир-Джавад. Атабек в первый же день, после теплой торжественной встречи, пожурил зятя, рассказав ему о звонке майора, и велел ему разобраться заодно и с убийством Нигяр в притоне.

Через час уже Мир-Джавад был в инквизиции, и ему подробно доложили о происшествии в притоне. Мир-Джавад мысленно пожалел своего одного из лучших агентов и велел привести к нему майора… Когда ему через полчаса доложили, что майора Арама нигде не могут отыскать: его дома нет, а на службе он второй день не появляется, Мир-Джавад назначил комиссию для расследования преступлений и злоупотреблений по службе майора Арама.

Открыв сейф начальника инквизиции, для чего Мир-Джаваду пришлось срочно ехать в больницу к шефу, нашли его опустошенным. Звонок на границу все расставил по своим местам. Мир-Джавад срочно послал донесение в столицу, что помощник Юсуфа, начальника инквизиции края, оказался предателем, шпионом островов Океании, человеком главаря банды Гуляма: убил ценного агента, спас Гуляма, ограбил кассу инквизиции и сбежал за границу. О чрезвычайном событии доложили самому Гаджу-сану.

– Слушай, гном! – позвонил Гаджу-сан Атабеку. – Старый гангстер потерял нюх, пора списывать его в тираж. Я думаю, тебе это доставит удовольствие.

Под грабеж списали валюты в три раза больше, чем успел прихватить Арам, разницу Мир-Джавад честно поделил между членами комиссии по расследованию, не забыв выделить себе две доли.

Мир-Джавад, не зная об отношениях майора со своей женой, приказал арестовать ее и отправить в казарму охранки. Если бы он знал, какую радость доставил этим своим поступком сбежавшему, то отправил бы ее за границу, искать мужа, и она, несомненно, нашла бы. Ненависть чувствительней любви…

– Что делать с Бабур-Гани? – помощник Мир-Джавада беспомощно смотрел на шефа.

– Если я не ошибаюсь, а я никогда не ошибаюсь, ты получил четкие и точные указания… Я ждал, что ее не сегодня-завтра найдут, вернее, выловят из залива, все знают, что она любит купаться по ночам голой… Ребята могли бы поиграться с ней перед последним заплывом… Ты что, устал работать?

– Она заявила, что обладает сведениями, исключительно важными для вас, шеф, – не моргнув глазом, выслушал страшное обвинение помощник. – Вам решать, какие интересы для вас выше… Вы же сами меня учили, что ваши интересы для всех нас вопрос жизни и смерти.

Мир-Джавад внимательно всмотрелся в помощника.

«Кажется, я в нем не ошибся», – подумал и сказал:

– Молодец! Если сведения важные, получишь премию. Давай сюда красавицу…

Бабур-Гани вошла в кабинет Мир-Джавада медленно, важно, не выказывая ни малейшего волнения, хотя она сразу поняла, что может проиграть и умереть.

– Говори быстро, что ты хотела мне сообщить, мне некогда.

– Я тебя упрекать не буду в том, что ты приказал меня убить. Ты действуешь примитивно, а мог бы далеко пойти с моей помощью. Зачем тебе моя смерть? Я раскинула на картах, и вышло: наши линии переплетаются настолько, что мы оба возвысимся и оба упадем одновременно. Ты проживешь недолго после моей смерти.

Мир-Джавад рассмеялся, но что-то так сильно защемило сердце, что стало не до смеха.

«Ведьма! – подумал он злобно. – Раньше тебя сожгли бы на костре. Убить ее?.. Ха! А после ждать: сбудется или не сбудется предсказание?.. Действительно, зачем мне ее смерть? Болтать она не будет, баба верткая, все может…»

Бабур-Гани была одного возраста с Мир-Джавадом, молодая красивая женщина. У нее были такие добрые глаза. Но как они преображались при виде денег, золота и драгоценностей, какими жадными, жестокими и беспощадными они могли стать. Бабур-Гани верила в свою звезду и смело смотрела в лицо Мир-Джавада, ожидая его решения.

– Хорошо! – согласился Мир-Джавад после долгого молчания. – Будешь у меня работать. Дам тебе большой особняк в тихом переулке, поработаешь педагогом.

Бабур-Гани расхохоталась.

– Я могу научить только воровать.

– Переквалифицируешься, будешь учить маленьких девочек любви.

– Тяжелая и опасная профессия! – нахмурилась Бабур-Гани.

– У меня тоже тяжелая и опасная профессия. «Наши линии переплетаются» – твои слова. Не бойся, ты будешь хорошим педагогом.

– И у меня нет другого выбора… Прощай, свобода!

– «Свобода – осознанная необходимость»!.. В столице прослушал краткосрочные курсы ответственных работников инквизиции. Так что у тебя неосознанное влечение к свободе. Какая свобода в тюрьме? И ты правильно понимаешь, что у тебя нет другого выбора. Начнешь с сиротских приютов, а скоро я обещаю тебе товар бесчисленный: и девочек, и мальчиков.

– И мальчиков тоже?

– Не строй из себя целомудренную святошу.

– Цену набить надо!

– Смотря какой товар предложишь, можешь в золоте купаться.

– Что за клиентура?

– Не ниже замминистра, начальника управления, директора синдикатов.

– Другое дело. Честно говоря, я подумала, что агентурная сеть.

– Одно другому не мешает. Девчонки будут не только спать, но и микрофоны устанавливать, а если надо, то и яд в вино подбрасывать.

– Я работаю с половины.

– Договорились. Только помни, что ты работаешь только на меня. Ясно?

– Яснее ясного!

Особняк был выше всяких похвал. Дворец! Снабжение по высшему классу: еда и вино отменные. Бабур-Гани поняла, что наконец-то вытащила в жизненной лотерее выигрышный билет.

Отрабатывать она умела. В первую очередь Бабур-Гани объездила все сиротские приюты города и районов, отобрала в них всех красивых девочек и мальчиков. Как развращать, ее учить не надо было. Полное безделье, одни развлечения и удовольствия, деликатесы и немного вина. А за удовольствия дети расплачивались своим телом. Причем в развращенном сознании укреплялось убеждение, что это их ублажают… Ну, а потом… «Коготок увяз, всей птичке пропасть»… Потом приходилось и выполнять все, что требовали. Недовольных сажали в карцер, двоих мальчиков, попытавшихся сбежать, казнили на глазах у потрясенных товарищей по несчастью. Побеги прекратились; царило полное повиновение.

Бабур-Гани нашла себя, нашла свое дело и творила вдохновенно. Она разработала целую систему, согласно которой каждая из ее подопечных проходила три круга обучения: в первом круге невинные создания обслуживали крепких мужчин, во втором круге требовался уже немалый опыт, а к третьему кругу обслуживающий персонал подходил, будучи искусницами или искусниками в любви.

Через год Бабур-Гани установила полную монополию на обслуживание верхов. Тех метресс, кто пытался с ней конкурировать, она убирала с помощью Мир-Джавада, или так запугивала, что те отказывались от борьбы с ней и переходили на обслуживание второразрядных чиновников и других представителей власти, купцов, что снижало, естественно, существенно их доходы…

Атабек вызвал к себе Мир-Джавада. После горячей встречи, которую устроил своему зятю тесть, когда тот вернулся из столицы, Мир-Джавад перестал трястись от ожидания встречи с капо ди капо.

– Ты уже знаешь, что готовится выселение крепких хозяев в северные джунгли. Готовь списки.

Мир-Джавад почтительно поклонился и улыбнулся.

– У меня уже все готово, ваше высочество!.. За кого ты меня принимаешь, отец? Как только я услышал краем уха, что затевается, дал команду, и через год все списки были заполнены.

– Проверил?.. Нет ли там невинных? Может, счеты сводят?

– «Лес рубят – щепки летят»!.. Всех не проверишь, отец.

– Там могут быть наши, – поморщился Атабек.

– Аллах отберет наших от не наших!

– Хорошо! Действуй!

И Мир-Джавад стал действовать: все зажиточные хозяева были лишены всех прав, у них отняли землю, дома, хозяйства, а их, вместе с семьями, арестовывали и высылали в пустынные северные джунгли, где непривычные к суровому климату и ослабленные душевной тоской, почти все они поумирали от разных болезней, которые объединяла одна общая беда и несправедливость.

Озлобленные хозяева стали мстить. Полилась кровь. Потоки крови. Кровь рождала кровь.

Это устраивало правительство и развязывало ему руки: репрессии ужесточились, а страдали большей частью невинные, как с той, так и с другой стороны. И железнодорожные составы продолжали выбрасывать из своих теплушек сотни людей на маленьких затерянных в глухих джунглях полустанках. И не было им числа.

Гюли кормила Иосифа, он капризничал, не хотел есть, требовал, чтобы ему рассказали сказку или сплясали перед ним, на худой конец, чтобы спели песенку, а Гюли, сюсюкая, уговаривала своего самого лучшего мальчика на белом свете съесть хоть маленький кусочек.

В дверь позвонили. Служанка ушла на базар, поэтому Гюли пришлось самой открыть дверь. Открыв дверь, она от испуга закричала; перед ней стояла ее мать, но в каком виде: избитая, седая, измученная, в старом драном платье, грязная и уставшая до потери разума. Безумные глаза ее смотрели куда-то мимо, не узнавая собственной дочери.

Гюли охватил ужас, когда она увидела мать.

– Что случилось? Что с тобой сделали? – беспрестанно повторяла Гюли, любовь и жалость к матери разрывали ей сердце.

Теперь никто не дал бы ее матери сорок с небольшим лет, она выглядела на все шестьдесят. Гюли отвела мать в ванную, сама вымыла ее и плакала, глядя на ее тело, все в кровоподтеках и синяках. Мать безучастно смотрела на ее слезы.

Чистая, в новой одежде, которую ей принесла дочь, она села за стол и так жадно, давясь, как будто ее неделю морили голодом, стала есть, что Гюли забеспокоилась, не будет ли ей вредно, после голода, столько много. Но остановить мать у Гюли не хватило духа. Насытившись, мать приобрела способность речи.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю