Текст книги "Охота на мух. Вновь распятый"

Автор книги: Лев Златкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 43 страниц)

– Вай, какая жизнь настает. Через два года и до нас дойдет, будем жить, как люди…

Сардар Али не рвался в столицу, хотя его друг Ники занимал во дворце почетный пост и звал его к себе, Ники был ему обязан жизнью, во время боя Али прикрыл Ники своей грудью от выстрела в упор, и теперь простреленная кость давала о себе знать в сырую погоду ноющей болью. Сардар Али считал, что он на своем месте, и не было на свете более довольного человека, вот только война с Атабеком отнимала много сил и здоровья: Али не мог спокойно видеть, как Атабек грабит весь край и заменяет старых испытанных бойцов, с которыми сардар Али бок о бок сражался в горах, на своих лизоблюдов и прихлебателей… Наивная душа сардара Али видела в каждом доброту и верность тем идеалам, ради которых они столько лет сражались в тяжелейших условиях в горах Серры, где их вождь, добрый богатырь Кален, своим мужеством поддерживал всех в трудную минуту, когда войска Ренка пытались штурмом взять главную базу возмущенцев. Какие картины светлого будущего рисовал Кален: справедливость и любовь воцарятся в стране, стоит лишь изгнать из нее эксплуататоров (это слово Али учил произносить неделю, но до сих пор произносил по слогам), садами засадим все пустыри, осушим болота, разрушим тюрьмы, построим на их месте дворцы «…с золотыми унитазами. Мальчик рассказал правду. Его в насмешку прислал Атабек с проверкой, чтобы унизить, несомненно, своего врага»…

После смерти Калена от сухотки мозга к власти неожиданно для всех пришел Гаджу-сан. «Борьба продолжается»! – заявил он твердо. Ему необходима была борьба, он еще не всю страну держал в своих маленьких пухлых ладошках… Низенькие человечки заполнили министерства, заполонили партийный и хозяйственный аппарат, чем меньше рост, тем больше честолюбия. Стали выдумывать врагов, а это бочка без дна, сколько ни лей, не наполнишь, одни враги рождают других, а если достаточно лишь объявить: «враг»! – а у тебя и требуют доказательств, какое страшное время настает.

Недавно объявили, что в стране уже победили неграмотность, читать и писать могут все, а бумаги хватает. И уже начинают писать.

Сардар Али только вчера читал такое сочинение на вольную тему: «Арвад – враг, гонял моих кур со своего огорода палкой, одна из них хромает второй день, а все потому, что Арвад служил в войсках Ренка, все говорят, что это он убил главного возмущенца Кармаса, посадите его на северный остров Бибирь, пусть остаток жизни проведет там, может, отучат от жестокости»…

Это письмо сардару Али прислали из города, предлагая срочно принять меры и арестовать убийцу… Али знал Арвада всю жизнь, тот никогда не служил в войсках Ренка и никогда не служил убийцей, он не выезжал ни разу из селенья, так что убить главного возмущенца Кармаса, который жил в другой стране восемьдесят лет тому назад, он не мог… Али знал и того, кто это письмо написал, соседа Арвада: до того как он научился читать и писать, тщеславие в нем спало непробудным сном, грамотность открыла ему мир, но в искаженном свете, словно через какую-то чудовищную призму, почувствовав свою значимость, он теперь любую ссору раздувал до размеров всемирного пожара, а раньше был человек как человек, не очень хороший, не очень плохой, разный…

За чаем у вдовы Мир-Джавад охотно рассказывал разные смешные истории, всякие мелкие слухи, что вечно носятся по городу, затем предложил вдове заварить свой чай из древней страны Инд, так, как он заваривает, никто не умеет заварить. «Такого чая, я уверен, никто еще из вас не пил», – подумал, ухмыляясь про себя, Мир-Джавад. Вдова проводила его на кухню.

– Я вас не обижу, если останусь один «поколдовать»…

Вдова первый раз после смерти мужа улыбнулась, ей еще не приходилось видеть мужчину на кухне, и она ушла, решив, что смущает мальчика. Мир-Джавад достал из потайного кармана плоскую коробочку, открыл и высыпал из нее порошок в чайник, щедро добавил редкостного чая и заварил эту дьявольскую смесь…

…Хасан, сосед Мир-Джавада по дому, хоть и старше на три года, выглядел младшим, так он был худ и мал, и никто бы ему не дал его девятнадцати лет. А Мир-Джавада, два года уже работающего у Исмаил-паши на побегушках, легко принимали за совершеннолетнего, настолько он был крепко сбит и выглядел взрослым.

Хасан подошел к Мир-Джаваду, когда тот отдыхал в свой выходной день после успешной охоты на мух.

– Слушай, я хочу жениться на Дильбер.

– Женись! – равнодушно бросил Мир-Джавад.

– Но она меня не любит, – отчаянно воскликнул Хасан.

– Плюнь и найди другую, – по-взрослому повторил чужие слова Мир-Джавад. – Мало, что ли, их бегает…

– Но я ее люблю, – захныкал Хасан.

– Тогда женись! – милостиво разрешил Мир-Джавад.

– А как? – спросил Хасан. – Дай совет.

– Пожалуйста, везде одни советы, если хочешь, как другу, я помогу тебе делом.

– Спрашиваешь, конечно хочу.

– Деньги есть?..

– Нет! – вздохнул Хасан.

Мир-Джавад задумался.

– Ладно, другое придумал, – загорелся он, – твоя мать дохтур?

– Врач.

– Все равно, дохтур. Доставай у нее сонный порошок, много доставай, потом я тебя позову.

– Когда?

– Можешь теперь, Дильбер одна, занимается, у нее какой-то сес… язык поломаешь, мать с отцом на работе, придут поздно вечером… А что, порошок есть?

– Есть и очень сильный, пять пачек мама приготовила для своей подруги, к ней по ночам какие-то кошмары приходят, а она их не желает видеть…

– Гони две пачки.

– Зачем две?

– Надо!

– Ну, если надо…

Хасан побежал за порошком, а Мир-Джавад постучал в комнату к Дильбер.

– Тюфяк, выйди, дело есть.

Разгневанная толстушка вылетела из комнаты.

– Опять обзываешься, хулиган?

– Закрой пасть, дело есть…

– Какие у нас с тобой могут быть дела?..

– А ты вспомни, что я тебе обещал?.. Порошок для худения!

– Ой, Мир-Джавадик! Хороший мой, пригожий мой, дай я тебя в носик поцелую.

– В носик не хочу, целуй в губы.

– В губы еще не дорос, вырасти сначала! Сколько денег надо?

– Пять монет!

– Ай, как дорого!

– А бесплатно только кошки занимаются любовью.

– Тьфу, хулиган!

– Принцесса!

– Ладно, неси порошок.

– Иди, готовь деньги, принесу к тебе…

Дильбер ушла к себе, а тут и Хасан, белый как мел от волнения, прибежал с двумя коробками порошка.

– Вот… Принес.

– Спрячься, я тебя позову…

Мир-Джавад постучал в комнату Дильбер и вошел. Дильбер делала вид, что читает, но, как только Мир-Джавад вошел в комнату, книга была отброшена на тахту. Приготовленные деньги лежали на столе.

– Как действует порошок?.. Как принимать его?

– Коробка на неделю. Два порошка в день, килограмм долой…

– А сразу попробовать можно?

– Можно, только после лечь надо… Попробуй, я тоже хочу посмотреть, как ты потеряешь килограмм, заметно будет… А может, на тебя не действует, тогда деньги верну сразу, э!

Дильбер торопливо, с жадностью выпила два порошка и прилегла на тахту. Порошки мгновенно подействовали, и она крепко уснула. Мир-Джавад приоткрыл дверь и свистнул. Вбежал Хасан, увидев лежащую Дильбер, застыл у двери.

– Чего стоишь как вкопанный? – насмешливо шепнул ему Мир-Джавад.

– Я не знаю, что делают, – смутился Хасан.

– Я тоже не знаю, давай думать, – сознался в своей неподготовленности Мир-Джавад, – сначала давай мы ее разденем…

Он стал неуклюже раздевать Дильбер. Хасан дрожал как осиновый лист. Мир-Джавад раздел догола Дильбер и с интересом рассматривал ее тело.

– Что стоишь, истукан? – обратился он к Хасану.

– Мне стыдно…

– Хорошо, я на тебя смотреть не буду, раздевайся.

Мир-Джавад отвернулся от Хасана и стал жадно, с желанием смотреть на ее тело, так что брюки надулись парусом. Хасан стыдливо разделся, оставив только длинные, до колен, трусы, подошел к тахте и остановился в нерешительности.

– А что дальше?

– Трусы снимай.

– Ни за что!..

– Дурак, трусы мешать будут… Ладно, ложись рядом.

– Я люблю у стенки.

– Ты что, со стенкой собираешься заниматься любовью?

– Я не могу при тебе…

– Хорошо, я выйду, если нужно будет, на помощь позовешь…

Мир-Джавад вышел из комнаты на веранду. Из своей квартиры он услышал, доносился до веранды, голос Исмаил-паши, который, как обычно, пришел навестить мать. А матери еще не было, она ушла мыться в баню и пока не вернулась, очереди огромные всюду. Мир-Джавад, услышав голос Исмаил-паши, заглянул в комнату Дильбер. Услышав плач Хасана, зашел в комнату и плотно закрыл дверь. Хасан лежал рядом с Дильбер и рыдал навзрыд.

– Не целка? – с любопытством спросил Мир-Джавад.

– Не получается у меня, – простонал, всхлипывая, Хасан.

– Дурачок, слезами ребенка не сделаешь, – Мир-Джавад сел на тахту, – слушай, выпей два порошка, поспи час, силы прибавятся, сон освежает, успокаивает, мама мне всегда так говорит…

Хасан жадно выпил два порошка и моментально уснул. А Мир-Джавад быстро разделся и овладел Дильбер.

– Целка! – довольно ухмыльнулся он.

Когда Мир-Джавад слез с тахты, то увидел стоящего в дверях Исмаил-пашу.

– Вдвоем одну? – Исмаил-паша не мог глаз оторвать от тела Дильбер.

– Нет, я один, этот не может.

– Давно любовью занимаешься?

– Первый раз, клянусь, э!

– Она спит?

– Порошок дал… Если хочешь, можешь стать вторым.

– Иди, покарауль! – Исмаил-паша задрожал от желания.

– Двадцать монет!

– Ты что?.. Дорого!

– Такая молодая на панели стоит пятьдесят, здесь ты будешь вторым, клянусь отца.

– Держи, вымогатель.

– Обижаешь, тридцать монет осталось у тебя в кармане…

Мир-Джавад, довольно позванивая монетами в кармане, вышел на веранду покараулить… На каплю варенья, неизвестно как попавшую на подоконник, налетели маленькие мухи. Подрастающее поколение густо облепило сладкое лакомство. Мир-Джавад достал нитку резинки и тремя хлопками устроил на месте пиршества кровавое месиво.

Затем стал тренироваться, стреляя мух на лету… Услышав голос матери, пришедшей из бани, Мир-Джавад постучал в комнату Дильбер и осторожно заглянул вовнутрь. Исмаил-паша быстро одевался. Мир-Джавад проскользнул в комнату и закрыл за собой дверь. Когда он обернулся, то увидел, что Исмаил-паша что-то делает с Хасаном. Мир-Джавад подошел поближе. Исмаил-паша пачкал кровью Дильбер Хасана.

– Ты чего делаешь?

– И с этим он жениться решил? Пусть женится, мы ему помогать будем, человек должен помогать человеку, ты как считаешь, сынок?

– Я еще хочу, а ты уходи, мать пришла, ты ее сегодня оставишь с носом.

– Плохо ты свою мать знаешь, джигит!

Исмаил-паша шкодливо шагнул за дверь, а Мир-Джавад остался с Дильбер…

Вечером родители Дильбер застали свою бесстыжую дочь в объятиях Хасана, они спали. Пришлось назначать свадьбу. Хасан был так рад этому, так счастлив, что бросался на шею Мир-Джаваду и клялся в вечной дружбе ему…

Мир-Джавад разлил по стаканам чай и задумался, как бы ему самому избавиться от чаепития.

– Пойди, принеси, – приказал он шоферу, – франкский коньяк. За встречу мужчины должны пить коньяк. Это пусть женщины пьют чай, а мы сначала согреемся другим.

Шофер рад был стараться. Рассчитывая, что и ему нальют, он опрометью бросился выполнять поручение. Но сардар Али от коньяка отказался.

– Я вина не пью!

– Вай, какой правоверный мусульманин! Отнесешь мулле пару монет, он тебе все грехи отпустит на неделю вперед.

– К мулле не хожу.

– Али, совсем плохо, с другом не хочешь выпить.

– Я лучше чаю, ты же сам говоришь, такого мы никогда не пили…

Мир-Джавад налил все же ему, несмотря ни на какие возражения, коньяк.

– Пусть стоит, захочешь, выпьешь.

Но сардар Али к коньяку не притронулся, а стал пить чай.

– Высший сорт! – похвалил он, отпив глоток.

– Пей, у меня много, если хочешь, оставлю тебе пачку.

Мир-Джавад выпили с шофером «за здоровье присутствующих». А сардар Али, вдова с дочерью пили чай… Но недолго. Скоро снотворное подействовало. Мир-Джавад с удовлетворением смотрел на распростертые тела. Шофер застыл от ужаса.

– Ты отравил их? – сиплым голосом спросил он Мир-Джавада.

– Ерунду говоришь, клянусь отца! Ты что, не слышишь, как вдова храпит?

– Вижу! – спокойно вздохнул шофер.

– Я тоже вижу, что она тебе понравилась, бери ее, унеси в другую комнату, что хочешь с нею делай полчаса, потом одень, как было, и ко мне с фотоаппаратом…

Шофер взял на руки вдову и унес в соседнюю комнату. А Мир-Джавад медленно, смакуя каждую деталь, раздел Гюли и грубо изнасиловал податливое бесчувственное тело, затем быстро раздел сардара Али, положил рядом с дочерью вдовы и вымазал кровью: «теперь скажи, что это не ты обидел маленькую девочку»… Сардар Али простонал во сне. «Стони, стони, утром плакать будешь»… Мир-Джавад застыл, впившись взглядом в обнаженную красоту Гюли. «Захватить с собой в город?.. Нельзя, опасна, что-нибудь не так скажет и все испортит, уберут сардара Али, тогда попробую». Но глаза его жадно ласкали обнаженное, опозоренное им тело несовершеннолетней девочки.

В комнату с одетой вдовой на руках вошел шофер. Мир-Джавад тихо зашипел:

– Осел, я тебе велел с фотоаппаратом, а не со вдовой вернуться. Брось ее в соседней комнате, осторожно бросай, без шума, и быстро приходи с фотоаппаратом, моим уже холодно, ночи не летние, сам понимаешь.

Шофер заторопился. Осторожно положив вдову в соседней комнате, он побежал к машине за фотоаппаратом. Когда вернулся, Мир-Джавад также зашипел на него:

– Осел, как в темноте снимать будешь? Ты что, вредитель?

Шофер посмотрел на три горевшие свечи в старинном, невесть как попавшем в такое захолустье подсвечнике и понял, что света действительно мало. Принести вспышку и приладить ее к фотоаппарату было минутным делом…

Мир-Джавад прикладывал в разных позах, каким он только научился в своей жизни, голые малоподвижные тела Гюли и сардара Али, а шофер аккуратно их фотографировал. Он с детства был послушным, а послушные, как он усвоил, неплохо живут, ему приказали выполнять любое поручение этого юноши, он выполняет, ему приказали следить за ним в оба глаза, он следит.

Шофер заснял всю пленку, но Мир-Джавад заставил его зарядить вторую кассету.

– Снимай, не ленись. А вдруг испорченная пленка, все дело загубим, мало что зарубежная, за границей опасные сицилисты и вредители, только и мечтают, как бы нашей горной державе ущерб причинить.

Шофер послушно зарядил и отщелкал вторую кассету. Глаза его разгорелись на Гюли, он направился было к ней, но Мир-Джавад отправил его к вдове.

– Не пристраивайся! Вдова – тоже человек, ласку заслужила, как нас принимает, как принимает, послушай.

Шофер, злобно сверкнув глазами, что в темноте не было заметно, покорно ушел к вдове, а Мир-Джавад задул огонь свечей и целый час согревал озябшее тело Гюли.

– Какая красота, – радовался Мир-Джавад, – разве достоин этот жалкий виллайят иметь у себя такую красавицу? Ни за что не оставлю здесь!

Звериным чутьем угадывая, что пора уходить, он последний раз поцеловал, жадно и продолжительно, ее нежные губы и вдруг ощутил ответный поцелуй. Мир-Джавад, затаив дыхание, на ощупь оделся в темноте и, тихо свистнув шоферу, вышел из дома во двор. Крупные южные звезды шаловливо подмигивали ему, луны поначалу не было видно, но вот и она важно выползла из-за туч, освещая дорогу к машине. Шофер, одеваясь на ходу, выбежал из дома, а затем нырнул обратно, чтобы вынырнуть уже с фотоаппаратом и вспышкой в руках, молча спрятал все в машину, избегая смотреть на Мир-Джавада, зол был на него несказанно, сел за руль машины и, включив первую скорость, почти беззвучно укатили из села.

«Я и в темноте поняла, что это он. Это могли быть только его тонкие, но такие жаркие губы, только он мог так впиться, словно хотел высосать душу. Он и высосал ее, вон как болит низ живота, никогда я уже не узнаю самого первого ощущения близости. Что будет дальше, не знаю, может, ничего, может, новая жизнь, не только во мне, но и для меня. Опоил, проклятый, „чай из страны Инд“, из страны дэвов, скорей… Что я матери скажу?.. А ничего, бранью дела не поправишь, нет той Гюли и не будет уже никогда… Но он вернется! Его глаза посажены на такую прочную цепь, что долго и далеко от меня он не сможет жить… Так что матери ничего не скажу, буду ждать, что еще остается, не вешаться же, не я первая, не я последняя, был бы жив отец, а без защитника… Да, а куда девался сардар Али?.. А… он тоже пил этот проклятый чай, где-нибудь без памяти валяется… Спать надо. Утром решу: как быть, с матерью посоветоваться не мешало бы, но… Спать!.. Спа…»

«Когда я проснулся, долго лежал и не мог понять: где я?.. Думал, что сплю и вижу сон. Дети, когда им снится сон, что они уже проснулись, писают в постель. Но я давно не мальчик, отец семейства… Сказал вчера жене, что буду с гостями, это чтобы не ждала, она всегда волнуется, когда я задерживаюсь… Так, что было вечером?.. Пили чай… да, чай, а потом сразу сон… Атабек! Его работа: прислал мальчишку, чтобы у меня не возникли подозрения. Мальчик далеко пойдет, какой мерзавец, вай, какой мерзавец… Тогда я сразу понял, что случилось что-то очень страшное. С трудом приподнялся, так спать тянуло, голова тяжелая, словно котел с водой, и увидел голую Гюли, голую, хоть ее и прикрыли покрывалом… А когда увидел на себе кровь, сразу понял, чья это кровь и кто виновник… Бедная девочка. Видит аллах, не хотел я этого, но из-за меня тебе испортили жизнь. Зашатался Атабек, если применяет такие подлые приемы. Неужели он думает меня этим сломать?.. Сегодня же поеду в столицу, во дворец, пусть Ники, первый раз обращусь к нему с какой-либо просьбой, представит меня Гаджу-сану. Я ему открою глаза, я ему расскажу, какую жабу он пригрел на своей груди и что эта жаба вытворяет… Ай, какой позор!.. Как я буду смотреть людям в глаза?.. Что будут думать обо мне мои дети?.. Как я оправдаюсь перед этой девочкой и перед ее матерью, женой моего погибшего друга… Враги?.. Эти люди хуже врагов, от врага всегда ждешь удара, а не ждешь, так не обижаешься, когда тебя бьют за каждую твою промашку, а когда человек, которого ты принимал за друга, всаживает тебе в спину кинжал… Что, так и видеть в каждом врага?.. В каждом глотке вина или чая яд или снотворное?.. Какая жизнь наступает, какая жизнь… Разве за такую жизнь мы боролись в горах Серры? Разве для этого я получил опасную рану в грудь, а пулю в легкое?.. Нельзя сдаваться»… – Сардар Али оделся и тихо вышел из дома вдовы. В тот же день он уехал поездом в столицу, во дворец эмира.

Атабек любовался представленными «доказательствами».

– Какие снимки, нет, ты посмотри, какие снимки, – предлагал он Мир-Джаваду, словно постороннему. – Тициан, Ренуар… Слушай, а ты их не подделал?..

– Как это, шеф?

– Снимают проститутку с сутенером, а потом к их телам подклеивают лица тех, кого надо, и снимают второй экспозицией?

– Я в этом еще не разбираюсь, босс, извините, молодой, исправлюсь, но снимки свежие и настоящие, как те персики, которые вы получили, как те гранаты, инжир и виноград…

– Я верю, что ты честно расплатился.

– Не беспокойтесь, вождь, официально все по закону, а так, конечно, подарок от ваших почитателей, больше – от почитателей вашего таланта, от тех, кто идет за вами вашим путем и счастливы, что именно вы их ведете.

– Себе что-нибудь захватил?

– Совсем немного: маленький ящичек персик, еще меньше ящичек винограда, совсем маленький ящичек гранат, а инжир, говорить стыдно, маленький, с горсточку ящичек, шофер немножко тоже взял, из-за широких плеч почти не видно…

Ну, не говорить же, что не было видно машины. Но Атабек и так все знал. Ему приносили информацию о всех его сторонниках, которые занимали важные посты, тоже… Вот и сейчас зашел его помощник и положил перед Атабеком сводку донесений. Атабек мельком просмотрел ее, делая попутно отметки, и вдруг побледнел.

– Джигит, все пропало, сардар Али поехал во дворец эмира. Если Ники на месте, он обязательно, из вредности, устроит встречу с Гаджу-саном. Ты, кажется, хотел стать главным инквизитором края?

Мир-Джавад все понял.

– Поездом поехал?

– Поездом.

– Не волнуйтесь, шеф, дайте мне свой личный самолет, и я буду в столице раньше сардара Али… Клянусь отца, он живым не вернется: два амбала, сто монет, головка сахара и делу конец. Не переживайте, босс, от переживаний морщинки выскакивают на лбу.

Каждую ночь Атабеку снился один и тот же сон: он гонялся по залитой ярким солнцем какой-то пустынной строительной площадке за соседской девчонкой, им обоим было уже по четырнадцати лет, и Атабек, нагоняя Ику, хватал ее за грудь, за тугую, как неспелый персик, грудь, а Ика вырывалась, увертывалась, и все начиналось сначала… Одно и то же. Сладостный и мучительный сон… Никогда Атабек в жизни не хватал Ику за грудь, соседская девчонка умерла в восемь лет от дифтерита, в жизни ей никогда не исполнялось четырнадцать лет, а во сне ей никогда не было больше четырнадцати лет, один и тот же счастливый возраст. И этот сон, один и тот же, не расставался с Атабеком в течение всех лет, он приходил к Атабеку и там, в горах Серры, и здесь, на вершине славы и почета, власти и богатства. Скольких жен ни имел Атабек, ни одна из самых красивых, страстных, любвеобильных женщин не появлялась во сне, ни разу Атабек не видел во сне своих детей, родителей, которых, правда, и наяву смутно помнил. Атабек уже свыкся с этим сном и полюбил его, и был бы удивлен и огорчен, если не напуган, не увидев ожидаемого сна.

Мир-Джавад никогда не был в столице. Она удивила его своей бестолковой суетой, но, приглядевшись, он убедился, что бегает в основном приезжий люд, который стремится попасть сразу в десять мест.

Вместе с Мир-Джавадом приехали два амбала, у Мир-Джавада в сейфе на них лежали улики: оба мальчика участвовали в ограблении и убийстве торговца коврами Джумшида. Мальчики охотно согласились вместо тюрьмы поступить на государственную службу и выполнять беспрекословно все распоряжения Мир-Джавада.

Все трое поехали на железнодорожный вокзал встречать прибывающий поезд, которым ехал сардар Али, чтобы в столице с помощью друга Ники искать защиты и справедливости у Гаджу-сана.

Поезд удивительно точно прибыл на станцию, в пути его не обстреляли и не ограбили, он не свалился в пропасть, ни один мост под ним не рухнул, не помешали ни сель, ни оползни, ни обвал, на что втайне так надеялся Мир-Джавад.

Сардар Али прямо с поезда поехал к Ники, а Мир-Джавад с амбалами следом за ним. К счастью Мир-Джавада. Ники был в поездке и должен был вернуться на следующий день, один из мальчиков «сшустрил» и ловко подслушал разговор сардара Али с супругой Ники. Она приглашала друга мужа остановиться в ее доме и подождать приезда Ники, но сардар Али решительно отказался, сказал, что у него есть где переночевать, и, оставив жене друга корзину персиков в подарок, ушел. Когда он проходил мимо уголовника, тот услышал, как сардар Али ясно пробормотал:

– Ночевать под одной крышей с женой друга, когда его нет дома, нельзя. Законы гор пока еще есть на земле…

И сардар Али поехал в старинную гостиницу «Интер», а Мир-Джавад с подручными за ним.

Сулеймен был философом: «когда столько лет стоишь за конторкой, выдавая ключи приезжим, а перед тобой проходят в день десятки людей, невольно от скуки начинаешь их изучать, – думал он, – часто я оказываюсь прав. Изучение становится второй профессией, интересным, захватывает, как все, что любишь, да и ищейкам из главного управления инквизиции есть что рассказать… Когда вошел этот горец, упрямый и гордый, я его сразу узнал, люблю читать воспоминания сильных мира сего, пока читаешь, живешь его жизнью, и „великое стояние“ за конторкой не кажется таким уж тягостным. Это о нем писал Ники, в книжке его портрет, один к одному, наверное, и снимали его в этой одежде, другой-то нет, все они нищие, – честные, такой только и может подставить свою грудь под пулю, закрывая собой другого. Я бы ему в благодарность хоть бы пиджак купил, да он меня закрывать от пули не будет, а вот своего начальника за милую душу. Я бы ни за какие коврижки не стал закрывать своего начальника, да и он чужого начальника не станет закрывать… Взял самый дешевый номер, чулан, а не номер, под самой крышей, бывший чердак, одно узенькое окошко и то во двор выходит, склеп, а не номер, и сам отнес наверх фибровый дешевенький чемоданчик, очень легкий, наверняка полупустой… За этим горцем вошли еще трое похожих, явно земляков, причем один тут же сел в кресло, закрылся газетой, как неопытный шпик, что еще так недавно ходили в гороховых пальто, и стал из-под газеты разглядывать ножки у проходящих мимо него женщин. Такой маленький, а с таким большим носом… Двое других, больше похожих на борцов из цирка, чем на государственных служащих, как значится у них в документах, потребовали номера рядом с героем. Странно, эти уж на нищих никак не похожи, особенно тот, кто закрылся газетой, чего закрываться, я тебя узнаю с первого предъявления хоть через сто лет, если нос не провалится. Я им пытался объяснить, что в таких клетушках у нас и преступников не содержат, на что один из амбалов, хмыкнув, сказал: „много ты понимаешь, в каких клетушках у нас преступники содержатся“, – и я растерялся. А они упрямо стояли на своем. Доморощенный шпик дочитал до конца газету и подошел к нам, посмотрел на меня взглядом убийцы, выслушал внимательно, а затем велел дать требуемые номера. Было только два свободных, но они их забрали, а когда я хотел их зарегистрировать, носатый грозно посмотрел на меня и сказал: „утром рассчитаемся, тогда и запишешь“… Багажа у них не было никакого, один небольшой портфель и только… Когда я им намекнул, что хочется чая, носатый отсчитал мне по одному три гроша и сказал: „это тебе на стакан чая с сахаром, сахар ты не просил, это, чтобы ты помнил мою щедрость“… Либо прямолинейный идиот, либо наглец, каких свет еще не видывал…»

До глубокой ночи сардар Али переносил на бумагу все прегрешения Атабека, подробно описывая каждый случай, приведя даты, факты и фамилии свидетелей. Только один раз он прервал свой утешительный труд: поел черствого чурека с брынзой и выпил воды из-под крана. А затем опять писал, стараясь ничего не упустить и облегчить последующую работу инквизиции Гаджу-сана. Ни одной детали не упустил сардар Али, рука устала, ныла, столько он написал, за всю жизнь столько не было. Но, как только написал, то с чувством исполненного долга лег спать и мгновенно крепко уснул, тяжелым сном очень уставшего человека…

Все время, пока сардар Али писал у себя в номере, в соседнем номере находились Мир-Джавад со своими амбалами, скучая, грызли плитки шоколада с орехами, прекрасный продукт с берегов Колумбуса, запивая лакомство сырой водой из-под крана, издающей противный запах хлорки… Один из амбалов сидел на тумбочке, приложив пустой стакан к тонкой перегородке, служившей стеной и разделявшей два номера, слушал, чем занимается сардар Али, другой сидел на стуле у двери и через маленькую щелочку следил, чтобы сосед не ушел куда-нибудь незамеченным… Мир-Джавад лежал на единственной узкой койке одетый, в ботинках и думал, как ему убрать незаметно и бесшумно сардара Али.

Под утро один из амбалов открыл отмычкой дверь номера сардара Али, и все трое бесшумно вошли в номер. Сардар Али крепко спал, измученный дорогой и переживаниями. Мир-Джавад вылил на платок из флакона хлороформ и, кивнув головой амбалам, приложил платок к лицу сардара Али, а в это время амбалы держали сардара Али за руки, за ноги. Взбрыкнувшись несколько раз, сардар Али затих. Мир-Джавад оглядел номер и, увидев бумаги на столе, подошел к столу и стал читать.

– Как много успел написать! – удивился неслышно подошедший к столу амбал.

Мир-Джавад быстро спрятал бумаги в портфель, достал из него фотографии, те, где не было видно лица Гюли, а только ее голое тело, зато каждый без труда узнал бы в голом мужчине сардара Али, бросил их на стол, вытащил из портфеля чистый лист белой бумаги и велел амбалу:

– Напиши на фарси: «гони монету, а не то фотографии будут у Великого Гаджу-сана. День на размышление».

Амбал хотел взять ручку, которой писал сардар Али, но Мир-Джавад хлопнул его по лбу.

– Про отпечатки пальцев своих забыл, болван? – напомнил он амбалу. – А они во многих картотеках числятся.

И вручил ему карандаш… Как только бумага была написана, Мир-Джавад тихо открыл окно, дал знак, два амбала подняли с кровати сардара Али и выбросили его во двор. Глухой стук удара им был даже неслышен. Оставив открытым окно, Мир-Джавад быстро вышел из номера, предварительно убедившись, что он пуст и никаких следов не оставлено. Амбалы последовали за ним…

У конторки Мир-Джавад задержался, вынул из портфеля бутылку франкского коньяка и демонстративно налил себе в стаканчик, которым завинчивалась бутылка. Консьерж и амбалы завистливо смотрели на коньяк.

– Что, тоже хотите? – ласково спросил Мир-Джавад.

– Конечно, ага! – глотая слюну, пробормотали амбалы, а консьерж с готовностью достал из-под конторки три стаканчика.

Мир-Джавад налил им стаканчики до края.

– Пейте, заслужили!

Те торопливо, а вдруг отнимут, залпом выпили коньяк и… дружно рухнули на пол мертвыми. Мир-Джавад аккуратно перелил в бутылку из своего стаканчика коньяк, крепко завинтил, спрятал в портфель бутылку и вышел из гостиницы. Его уже ждала машина, а на аэродроме личный самолет Атабека… Газеты, кратко сообщив о загадочном отравлении в холле гостиницы, ни словом не обмолвились о гибели сардара Али. Ники постарался уберечь имя друга от клеветы. Хула не коснулась наивного человека, верящего в лучшие качества людей, в то время как от них требовали проявления худших.

«Куда, интересно, он дел своих спутников?.. В столицу летели втроем, а обратно летит один. Не иначе подставил своих амбалов под пули, а сам целехонек. Ишь, нос отрастил, персюк поганый, вся сила роста в нос ушла… У инквизиторов тоже сладкая работа, смотри, какой коньяк пьет, франкский, а угощать и не собирается. Ничего, наш горный „Навес“ не хуже будет, один мне говорил: сакский вождь пьет только его, каждый месяц два ящика отправляют самолетом, все сам выпивает… А этот крутой начальник пользуется полным доверием Атабека, иначе самолет не дал бы гонять… А куда все-таки он дел своих спутников?.. Может, следить за кем-нибудь оставил? Ха! Следить! Этих амбалов ребенок разгадает, за километр видно таких дылд. Да и зачем гонять самолет, чтобы следить? Что, в столице следить некому? Больше чем достаточно. А если не следить, то зачем?.. Ащи, не думай ты о посторонних делах. За штурвалом лучше гляди, как болтает, в яму бы не попасть. Ащи, вообще, чем меньше знаешь, тем дольше живешь… Гург болтал о приписках, куда он исчез, кто знает? Даже жена не знает… „Без права переписки“… Для всех умер человек. Где-то, может, и живет, да разве это жизнь? Вина нет, шашлыков нет, хачапури нет, курицы по-судански нет, женщин нет… Ара, а что есть?.. Никто не знает, что есть и есть ли что. Как загробный мир: все знают, что он есть, но никто не знает, что там. Пока туда не попадешь, не узнаешь. А кто стремится туда раньше времени попасть? Клянусь, никто!.. Носатый улыбается, довольный… Такой коньяк пьет, каждый будет доволен… И не предложить земляку… Не по-товарищески, э!»