Текст книги "Охота на мух. Вновь распятый"

Автор книги: Лев Златкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 43 страниц)

– Эй, мент! Что за пташку вы поймали? Кого привел, козел?

Амбал Ариф, нагло сверкая выпученными глазами, открыл «кормушку» и, не забыв слов дежурного, крикнул в ответ своим противникам, пронзительным и скрипучим голосом, напоминавшим скрежет ножа по сковородке:

– Это тебе подарок от полковника!

Насрулла радостно засмеялся.

– Крестника самого полковника надо уважать! – ехидно проговорил он. – Он стоит того. Смотри, какой красавец. Не иначе, полковник за него свою дочь прочит!

И оба бандита захохотали во весь голос.

Ариф охотно поддержал их и закрыл «кормушку». Он не торопился бежать звонить отцу Акифа по двум соображениям: во-первых, отец так и так заплатит, когда бы ему ни позвонили, во-вторых, Ариф не хотел пропустить представление, в котором Акиф будет главным героем. А на это стоило посмотреть.

Акиф ничего не понял из сказанного. Разноцветные круги плыли у него перед глазами, но держала в сознании одна надежда, что наглец-милиционер не устоит перед возможностью заработать, какие у них оклады, смехота одна. А потому ждал, что вот-вот распахнется дверь, появится отец и лично заберет его из этой грязной дыры, и кошмар кончится.

Насрулла спросил заботливо:

– Болит? Это менты тебя «умыли»?

– Почему умыли? – не понял Акиф. – Нет, не умывали. Руку сломали.

– Фраер он! – раскипятился «шестерка». – Чего ты, «пахан», с ним возишься?

Насрулла с той же заботливой улыбкой врезал «шестерке» такую пощечину, что тот слетел с нар в прокатился почти до двери.

– Забыл у тебя, ишак, спросить! – презрительно сказал он подручному. – Ты куришь? – вновь улыбнулся он Акифу, и голос его опять зазвучал нежно и ласково.

– Курю! – с вызовом, как ему показалось, ответил Акиф.

– Молодец! Мужчина! Клянусь моей крайней плотью, кольцом обручившей меня с аллахом, – похвалил мальчика Насрулла. – Давай, закурим!

Насрулла достал пачку «Беломорканала», только недавно появилась эта марка в продаже, а успела уже получить необычайную популярность, ловко выудил папироску, почти как в цирке, стукнув пальцем по донышку пачки, отчего папироса выскочила ровно наполовину из строя, и протянул ее Акифу.

– Лови кайф!

Акиф сунул сигарету в зубы. Насрулла лишь взглянул на «шестерку», и тот мгновенно подскочил к Акифу и услужливо чиркнул спичкой. Акиф затянулся, сладковатый до приторности дым наполнил его легкие и гортань.

«Да ведь это – анаша!» – испугался Акиф, вспомнив категорический запрет отца на курение «травки».

Но ему стало настолько хорошо, легко и приятно, что возмущение, если оно и пыталось выйти из глубины сознания, то быстро нырнуло обратно в глубину и зарылось, закопалось поглубже. Боль сразу исчезла, словно ее и не было никогда, голова, правда, слегка закружилась с непривычки, возможно, подействовал еще и спирт, который врач, сочувствуя очередной искалеченной судьбе, влил в воду, чтобы поддержать юношу, хоть немного уменьшить страдания его, причиняемые сломанной рукой.

Насрулла тоже закурил папиросу, и сладковатого дыма в камере стало на порядок больше.

– Ты, наверное, есть хочешь? – сказал Насрулла. – По какой статье идешь? За что замели?

– Не знаю, по какой статье! – простодушно ответил Акиф. – Девчонку-одноклассницу в подъезде прижал, люблю я ее, а друг посоветовал не трусить, она рванулась от меня, а в эту секунду я схватил ее за платье, оно разорвалось до пояса, ну я и потерял голову…

– Девичье тело кого хочешь с ума сведет! – прервал Акифа Насрулла. – И поопытнее тебя попадались на женском теле. Сломал или не успел?

– Не успел! – смутился Акиф. – Да я и не хотел насиловать.

– Ну, конечно, такому красавчику любая девка даст, не только бесплатно, да еще, может быть, и сама заплатит, чтобы тебя поиметь, – Заметил ехидно Насрулла.

И он противно и гнусно захохотал. «Шестерка» к этому времени разостлал на нарах салфетку, вышитую национальным орнаментом, и заставил ее всевозможной снедью, разложенной на обычных, общепитовских тарелках, взятых работниками милиции из ближайшей столовки. Акиф не удивился изобилию снеди: зелень, помидоры и огурцы, бастурма и сырокопченая конская колбаса, сыры трех сортов и свежий чурек. Он каждый день так питался, а потому довольно равнодушно смотрел на еду. Шок лишил его аппетита.

– Ты руки вымыл? – строго спросил у «шестерки» Насрулла.

– Вымыл, с мылом! – тихо и покорно ответил «шестерка».

– Молодец, я тебя прощаю! – одобрил Насрулла и вновь повернулся к Акифу. – Душа моя, поешь, умоляю тебя, подкрепи силы, может, ты так поешь в последний раз в своей жизни.

– Почему? – глупо спросил Акиф, ожидавший с минуты на минуту приезда отца и окончания этой нелепой истории.

– Потому, мой любимый, – ласково улыбнулся Насрулла, – что впаяют тебе на полную катушку за попытку изнасилования, и пошло-поехало. В лагере раскрутят, я тебе обещаю. А новый срок – новая жизнь. Ешь давай, не рассуждай. Не бери в голову, тащи в рот.

Акиф безо всякого аппетита взял ломтик сырокопченой колбасы с зеленью и ломтиком помидора и стал жевать. Но, проглотив, почувствовал вдруг такой зверский аппетит, такой голод, что без всякого рассуждения и напоминания набросился на еду. Ел он один.

Насрулла лишь смотрел на него жадно и курил, глубоко затягиваясь, опытному глазу сразу было видно, что это наркоман со стажем. А его «шестерка» стоял на ногах, все еще не решаясь даже присесть без приглашения хозяина, и глотал голодную слюну, глядя, как уминает припасы новый «фаворит». Смотрел жадно, как смотрят голодные собаки. Да он и растерзать мог и был всегда готов, повинуясь лишь приказу хозяина.

Акиф поел, и его сразу разморило. Усталость, боль, шок, переживания сделали свое дело. Его так потянуло ко сну, что он чуть было не упал с деревянных нар.

Насрулла только этого и ждал и сразу же приказал «шестерке» почему-то осипшим голосом, полным звериной страсти:

– Застели постель и раздень ребенка!

«Шестерка» засуетился. И не прошло и минуты, как Акиф уже лежал на чистой простыне, раздетый до трусов, но прикрытый другой белоснежной простынкой. Акифу стало так хорошо, что он сразу стал погружаться в благодатный сон.

Но заснуть он не успел, потому что почувствовал, как по его голой ноге прошлась волосатая нога Насруллы, его такие же волосатые руки снимают с него остатки одежды, а его губы целуют Акифа в грудь.

Сон мгновенно улетучился. Акиф отчаянно закричал:

– Не трогай меня! Отстань!

И начал отчаянно сопротивляться, но вырваться из железных лап Насруллы ему не удалось. Прошептав ему нежно: «За все платить надо!» – Насрулла свирепо рванул Акифа за сломанную руку, и Акиф провалился в небытие, закричав, как ему послышалось, очень громко: «Отец сейчас приедет и за все заплатит. Он за все заплатит. Любую сумму!»

Но этот крик прозвучал лишь в его подсознании.

А за дверью камеры, в коридоре, прильнув к глазку, врезанному в железную дверь для наблюдения за поведением заключенных, вернее, временно задержанных, стоял амбал Ариф с нагло выпученными глазами и, выпростав из форменных штанов свой огромный уд, зажав его в кулак, повторял все те же движения Насруллы, в том же темпе, и стонал от наслаждения: «Вай, какой мальчик! Клянусь мамой, никогда не видал такого нежного тела. Ой, умираю!» И испачкал дверь камеры раньше, чем Насрулла довел свое грязное дело до конца.

А «шестерка» ждал своей очереди, горя желанием отомстить фавориту за свое унижение.

12

Когда на следующее утро дежурный по классу объявил: сколько человек отсутствует в классе и кто именно, пофамильно, Никита впервые за много дней ощутил огромную радость в душе. И такая довольная улыбка осветила его лицо, что сидевший рядом Мешади не утерпел и спросил тихо:

– О чем таком, сладком, думаешь? Ночь с женщиной провел? Расскажи, поделись с другом опытом.

Бедный Мешади. Его «макакой» звали не случайно и не только за то, что он раз взобрался на балкон физкультурного зала, куда был заброшен мяч, а ключи были лишь у завхоза, которого еще надо было отыскать. Забрался он по свинцовой оболочке электропроводов, проходящих по стене зала в школу. Самый маленький ростом не только в десятых классах, а, наверное, даже в шестых трудно было встретить такого недомерка, лицом он натурально напоминал обезьяну, с таким же навечно застывшим выражением испуга на мордочке. Да и мозг у него был навряд ли больше обезьяньего, учение давалось с огромным трудом. Все над ним потешались, кроме Никиты и Илюши. Илюша даже предлагал ему свою помощь в учебе, обещая подтянуть Мешади по всем предметам, но Мешади гордо отверг помощь гяура.

Дело в том, что Мешади был единственным из обрезанных мусульман в классе, который считал себя истинно правоверным, ходил в мечеть и жил по законам адата, чтя при этом и шариат. Единственной его мечтой, единственным желанием было встать под зеленое знамя десятого имама и повергнуть в пыль шайтанские племена.

А Никита, относясь покровительственно к Мешади, не поучал его, не лез в душу, не предлагал помощи. Два или три раза он защищал Мешади от побоев более сильного обидчика, и истерзанное религиозным изуверством сердце больного мальчика, а то, что он был психически болен, не вызывало сомнения ни у педагогов, ни у учеников, раскрылось для единственного гяура, которого стоило обратить в истинную веру.

– Ты – провидец! – Никита внимательно всмотрелся в маленькое обезьянье личико Мешади. – В самую точку попал.

Дело было в том, что Никита, найдя обещанные следователем деньги, не удержался и потратил часть денег на продажную красотку Надю, которая в деньгах не нуждалась и могла сама приплатить понравившемуся ей юноше, но она отметила для себя одну черту в мужчинах: заплатив деньги, они стараются побольше и взять, доставляя ей тоже больше удовольствия. А с Никиты Надя брала чисто символическую сумму, да и ту собиралась вскоре отменить.

Подружки Агабековой уже успели всем растрепаться, что Акиф вчера их сопровождал после уроков до самого дома и прилип к Деле. Говорили с завистью. Поэтому отсутствие вновь объявленной пары вызвало мелкие смешки, перешептывания и перемигивания.

Игорь не упустил случая громогласно объявить:

– Новая пара голубков свила себе гнездышко! Им там тепло и уютно, настолько, что в школу они не торопятся. Что им земная материя, когда они вкушают нектар, паря на небесах.

– Не юродствуй! – строго оборвал его зашедший в эту минуту в класс учитель географии и английского языка Аркадий Маркович.

– «Обидели Ваню, отняли копеечку!» – заверещал Игорь, но юродствовать сразу прекратил.

С того дня, как Варвара стала учить его и сама учиться вместе с ним любовной премудрости, Игорь находился на вершине блаженства. И еще больше примирился с миром, предоставившим ему столько благ. Хорошо быть любимцем, а быть любимцем фортуны вдвойне хорошо.

Если себя чувствуешь счастливым, – будь им!

А Игорь словно чувствовал, что счастье его еще больше увеличится, если он им поделится с другими, и на перемене подошел к Никите.

– Что это девочки болтают? – посочувствовал он ему. – Я-то был полностью уверен, друже, что Деля твоя, потому и отводил из-за дружеских чувств глаза от белокожей обманщицы…

– Женщина – низшее, грязное существо, шайтан в юбке! – прервал его Мешади, видевший в Игоре потомка колонизаторов, оккупировавших и терзающих его родину. – Вы отменили законы адата, паранджу, гарем…

– Заткнись! – бесцеремонно оборвал его Игорь, брезгливо не любивший этого заморыша-придурка. – Ты-то спишь и видишь себя владельцем большого гарема. Просыпаешься, ортодокс, а сон в руку.

Мешади побледнел и бросился из класса под издевательский смех присутствующих. А Игорь еще решил добить его, прокричав вслед:

– Беги, беги в сортир, закончи начатое ночью!

– Что ты к нему привязался? – стал успокаивать Игоря Никита. – Жалко обезьянку!

– Жалко у пчелки в жопке! – парировал Игорь. – Ненавижу фанатиков!

– Ты поосторожнее в выражениях! – предостерег Никита, радуясь в душе, что копится отличный материал для донесений.

– А что? – осекся Игорь, но сразу же нашелся, что сказать, как вывернуться: – Я имею в виду религиозный фанатизм. Религия – опиум для народа, и я решительный сторонник бескомпромиссной борьбы с ней. И тебе как комсомольскому вожаку не пристало якшаться с ревностным посетителем мечети, к тому же не комсомольцем.

Никита ясно услышал в словах Игоря угрозу и решил, что пока он не будет упоминать в донесении о сыне комиссара НКВД. Рано еще.

– Мое общение ограничивается партой! – стал оправдываться он, а тот, кто оправдывается, тот уже наполовину виновен. – Это – не тема для размолвки между друзьями…

– Конечно, нет! – широко улыбнулся Игорь. – Так, что у вас с Делей произошло? Поссорились?

Никита усмехнулся.

– Ты же знаешь, кто ее отец! Неужели ты думаешь, что он согласится на наш брак, а кроме брака, как ты понимаешь, других отношений быть не может.

Игорь с Никитой остались одни в классе, кроме дежурных, все остальные ученики покинули класс на перемену. Дежурные, две девочки, обе по уши влюбленные в Игоря, не решались подойти к ним и вытурить из класса, открывая окна, чтобы проветрить класс, они так косили глазами в сторону Игоря, что если их можно было сильно напугать в этот момент, то они наверняка, остались бы косыми на всю жизнь.

– Если вы преподнесете полковнику крепкого симпатичного бутуза, – понизил голос Игорь, – то сердце деда, будь оно хоть каменным, растаяло бы, как кусок обычного льда на горячей плите.

– Раньше это каменное сердце упрячет меня под каким-нибудь невинным предлогом в тюрьму, а там в совершенно случайно возникшей драке я получу удар финкой под пятое ребро, а может, он и без тюрьмы обойдется тем же.

Дежурные девочки заинтересованно стали прислушиваться к их разговору и незаметно, вытирая несуществующую пыль с чистых парт, стали приближаться к беседующим друзьям.

– Кыш! – грозно нишкнул на поклонниц Игорь.

Девочки побледнели, затем покраснели, одна от смущения даже тряпку уронила, но обе послушно ретировались, не решаясь ослушаться своего кумира, к двери, где гордо застыли на страже, решительно пресекая любые попытки учеников войти в класс раньше звонка, и никакие просьбы об оставленном яблоке или бутерброде ими не принимались во внимание.

– Ты сгущаешь краски! – стал успокаивать Никиту Игорь. – Я кое-что слышал о полковнике. Не такой он собак! Скорее белая ворона. Того гляди и заклюют. Черные.

– Вот видишь! – обрадовался Никита. – Зачем человеку жизнь портить?

– Деля – хорошая девочка! – стал убеждать друга Игорь. – Не отдавай ее этому Нарциссу! Он же двух слов связать не умеет.

– Будет как сыр в масле кататься! – ехидно заметил Никита.

– Да у нее и сейчас не туго с продуктами, – заметил Игорь. – С голоду не умрете. Вот мне одна девочка рассказывала о голоде… – начал было рассказывать Игорь о Варваре, пережившей лютый голод, что все остальные беды она считала пустяком, но осекся.

– Так что тебе рассказывала одна девочка? – опять напрягся Никита, подобно охотничьей собаке, взявшей стойку.

Но Игорь уже вспомнил, как заклинала его Варвара всеми святыми, чтобы он никому не рассказывал вырвавшейся из ее груди исповеди ночью в его постели, и решил смолчать.

– Так, проехали! – неопределенно ответил он.

– Едем дальше! – охотно согласился Никита, сразу все поняв.

Он и раньше слышал от отца о страшном голоде, когда трупами были усеяны все дороги и полустанки. На крупные станции голодные пробивались с большим трудом через заградительные отряды, но и пробившимся было предоставлено только одно право – право подыхать с голода, никто не обращал на них никакого внимания.

Прозвенел звонок на урок. В класс, отталкивая дежурных девчонок, а заодно хватая их за мягкие места, ворвались мальчишки, за ними степенно вплыли девочки.

Игорь хлопнул по плечу Никиту.

– Подумай над моим предложением! – и пошел к своей парте.

В груди Никиты появилась совсем крошечная надежда, он почувствовал, что еще не все потеряно.

13

Акиф совершил большую ошибку, продиктовав амбалу Арифу рабочий телефон отца, а не свой домашний, где всегда можно кого-нибудь застать. Амбал Ариф, хоть и имел нагло выпученные глаза и как ни хотел подработать на звонке, все же не рискнул звонить из помещения милиции. Время было такое: все следили друг за другом, каждый боялся каждого. И выйти нельзя было хоть на пять минут.

Лишь отработав смену, бывший крестьянин, житель селения Мардакяны, сумел добраться до телефона, но в столь позднее время директор гастронома уже ужинал в кругу своей семьи, решительно пресекая взволнованные причитания жены.

– Пойми, – успокаивал он жену, – Акифу уже почти семнадцать. Ну, познакомился он с девушкой, ну, погуляли, ну, на худой конец, она пригласила его к себе. Ну, что тут такого?

– Сердце ноет! – всхлипывала жена. – С мальчиком беда! Позвони комиссару!

И так она выла и причитала, словно по покойнику, что директор гастронома сам тоже разволновался и позвонил своему другу, комиссару милиции, которого усиленно подкармливал за счет усушки-утруски, пересортицы и прочих почти узаконенных «шалостей» и доходных статей советской торговли.

Комиссар был настоящим другом.

«Может, с девочкой балуется, а может, что-нибудь серьезное, – решил он. – Хотя и сифилис достаточно серьезная штука. Не беспокойся! Я тебе скоро перезвоню!»

Директор гастронома повеселел и пошутил, обращаясь к жене:

– Комиссар тоже считает, что самое серьезное, что может быть в нашем светлом настоящем – это подцепить сифилис.

– Вай! – возмутилась жена. – Что ты желаешь своему родному сыну? Это твой подарок к Новому году?

– Не паникуй, э! – попытался остановить ее возмущение муж. – Доктор Броверман на что? Сейчас это лечится!

– Что ты болтаешь? – кипятилась жена. – Как у тебя язык поворачивается?

Муж промолчал, не стал ввязываться в словесную потасовку, здесь сила была на стороне жены.

– Давай подождем звонка комиссара? – предложил он примирительно.

Ему было невдомек, что его сына арестовали как беспаспортного бродягу, а именно так распорядился записать Акифа лейтенант, естественно, что комиссар не мог получить нужные сведения.

«Отсутствие новостей – лучшая новость!» И комиссар поспешил успокоить своего друга и кормильца.

– Одно могу тебе сказать, – сказал он директору гастронома по телефону, – в списках не значится: в тюрьме не сидит, в морге или в больнице не лежит. А уж с кем он лежит, тебе, как отцу, надо бы знать в первую очередь.

Комиссар, очень довольный своей шуткой, весело загоготал, словно большая курица закудахтала. Директор гастронома поддержал его и успокоился. Одна мать не могла успокоиться и продолжала волноваться. Материнское сердце – вещее!..

Мать Диляры Агабековой тоже места себе не находила от горя, с той самой минуты, когда она открыла дверь квартиры, и ее ненаглядная девочка, с которой все домашние буквально «пылинки сдували», влетела в квартиру с обезумевшим видом, с застывшими, остекленевшими глазами, полными слез. Едва сдерживая рукой у ворота разорванное до пояса платье, она вихрем промчалась в свою комнату, заперлась там, и все это молча, без единого крика или возгласа, не плача и без истерики. Опытный взгляд матери, конечно, успел заметить разорванное платье дочери, поэтому она и бросилась сразу звонить мужу. Но полковника на сутки услали в район с инспекцией, слишком много жалоб стало поступать на бесчинства милиции из этого района. А про полковника все говорили, что он «взяток не берет даже в преферанс». Полковник не только не играл в карты, он и не пил спиртного. Единственной страстью его была трубка хорошего табаку. Чтобы еще больше походить на усатого вождя, полковник тоже отпустил густые усы, а потому вместе с трубкой выглядел очень эффектно. Будь он на месте, может, все бы и обошлось: набил бы он физиономию Акифу, а отец еще бы добавил ремнем. Но… его на месте не было. А лейтенант ждал, когда приедет полковник, чтобы именно ему, лично, доложить о своих заслугах.

Тогда жена полковника обратилась за помощью к своей подруге, Анне Абрамовне Воловик, благо она жила в том же доме, этажом выше. Анна Абрамовна слыла лучшим специалистом среди врачей-психиатров. Особенно ее ценили в НКВД и в милиции, потому что она по первому требованию выдавала им любые справки и подписывала любые, самые нелепые врачебные диагнозы, состряпанные работниками госбезопасности и милиции.

Анна Абрамовна немедленно спустилась к своей лучшей подруге. С полуслова поняв мать Дели, она требовательно и громко постучала в комнату дочери подруги и насмешливо произнесла:

– Надеюсь, дорогая моя девочка, ты не будешь вешаться из-за разорванного платья? Я уверена, что дело закончилось лишь разрывом платья, иначе ты бы себя так не вела.

– Как? – разрыдалась Деля.

– Как маленькая! – засмеялась Анна Абрамовна. – Ты уже в том возрасте, когда кое-что необходимо знать, хотя бы теоретически. Открой дверь, я хочу с тобой поговорить.

В ответ послышались бурные рыдания, но щеколда двери звякнула, дверь распахнулась, и Деля, с зареванным лицом, с распухшим носом, бросилась на шею врача, перемежая слова с рыданиями:

– Тетя Аня, клянусь, я ему не давала ни малейшего повода!

– Дурочка! – забасила Анна Абрамовна. – Твое тело – самый весомый аргумент, лучшего повода найти трудно. Ты его знаешь?

Деля кивнула головой и неожиданно покраснела.

– Он из нашего класса… Акиф… Я в школу больше не пойду, со стыда сгорю, когда его увижу.

– Он убежал? – поинтересовалась Анна Абрамовна.

– Не успел! – нахмурилась Деля. – Какой-то лейтенант милиции сбежал по лестнице и ударил Акифа по голове кулаком.

– Молодец лейтенант! – одобрила Анна Абрамовна. – Красивый?

– Акиф? – возмутилась Деля. – Слащавый Аполлончик.

– Я тебя спрашиваю о лейтенанте! – настаивала Анна Абрамовна.

– Откуда я знаю? – удивилась Деля, впервые задумавшись об облике своего спасителя. – Я так испугалась, что удрала домой.

– Жаль, что ты не догадалась этого сделать раньше! – печально сказала Анна Абрамовна. – Видела же, что он за тобой идет?

– Чтоб я умерла! – возмутилась Деля. – Откуда я могла знать, как могла догадаться, что этот шакал накинется на меня?

– Идиот! – вздохнула Анна Абрамовна. – Сломал свою жизнь! Надеюсь, ты дала ему надлежащий отпор?

– Тетя Аня! – заверила друга семьи Деля. – Я сражалась, как львица! Тетя Аня, уговори отца, чтобы он заступился за Акифа.

– Никак, тебе понравилось? – удивилась Анна Абрамовна.

Деля покраснела и попыталась удрать опять в свою комнату, но Анна Абрамовна ее удержала.

– Шуток не понимаешь? – прижала она нежно к себе дочь подруги. – Славная ты моя, добрая девочка! – поцеловала она девочку в голову…

Амбал Ариф дозвонился до отца Акифа, директора гастронома, лишь на следующий день. Он долго и обстоятельно выяснял и уточнял: точно ли он говорит с самим товарищем директором, а затем без обиняков сказал:

– Я знаю, где находится ваш сын! Но вы должны мне заплатить за сведения, – потребовал он. – Хорошо заплатить.

– Где он? – упавшим голосом, чуя беду, неотвратимую и страшную, спросил отец Акифа. – Я заплачу, заплачу. Сколько скажете, столько и заплачу.

– Приготовьте деньги и давайте адрес! – потребовал амбал Ариф. – Только без фокусов. За фокусы пострадает ваш сын.

Директор гастронома назвал адрес, уверил вымогателя, что никаких фокусов не будет, и стал ждать.

«Похитили сына! – стенал он. – Чует мое сердце!»

Вспомнив, что он не предупредил о неожиданном визите своих людей, он вызвал заместителя и отдал необходимые распоряжения.

«А то могут и соврать: мол, нет директора, на базу уехал или в министерство. А мой Акиф ответит за глупость отца».

И стал ждать «похитителя». Впрочем, ждал он совсем недолго: минут через пятнадцать явился тот, кто звонил, амбал Ариф с нагло выпученными глазами.

«Какая бандитская рожа!» – подумал сразу директор гастронома.

– Деньги приготовил? – решительно спросил вошедший.

– Вы не сказали, сколько! – еще больше разволновался несчастный отец, предчувствуя большой урон для своего кармана.

– А сколько не жаль за жизнь сына! – нахально и с вызовом бросил Ариф, но, увидя гнев в глазах директора гастронома, сразу перестал ерничать: – Пять тысяч!

«Нет, этот не из банды! – еще печальнее подумал несчастный отец. – Те свой прейскурант знают, с меня содрали бы не меньше ста тысяч. Но рожа все равно бандитская!»

– Что, много? – заволновался амбал Ариф, заметив усугубившуюся печаль на челе отца жертвы. – Можно сбавить: три тысячи на стол, и я скажу вам все!

Директор молча достал из ящика стола деньги, отсчитал пять тысяч, протянул их Арифу и устало и обреченно спросил:

– Где он?

– В милиции! – радостно улыбнулся вымогатель, пряча поглубже в карман огромные для него деньги. – В третьем участке.

Отец Акифа с неожиданной силой, удивившей даже его самого, внезапно вцепился в амбала, схватив его за грудки.

– Врешь, негодяй! – зашипел он, словно рассерженный гусак. – Вчера комиссар лично проверил все участки, нет его там.

Амбал Ариф легко отцепил руки директора гастронома от своей новой курточки мышиного цвета и толканул его на место. Упоминание о комиссаре испугало его, но он все еще хорохорился.

– Спокойно, ата! – обиженным тоном произнес Ариф. – Его записали как бесфамильного бродягу.

– Как так? – опешил отец Акифа.

– Не знаю сам почему, – растерялся Ариф, – лейтенант, который его привез, так распорядился: записать как бродягу. Какая-то у него выгода есть!

– Подожди! – велел директор. – Я позвоню комиссару. – Мой телефон тебе сын дал?

– А кто же еще? Он же мне и обещал, что вы заплатите. – Ариф заторопился. – Я ухожу, у меня дела…

– Подождешь! – приказал директор, вторично набирая номер телефона комиссара. – Вместе поедем. Не бойся, я тебя не выдам комиссару. Но деньги отработаешь!

– Нет! – воспротивился амбал Ариф, нагло сверкая выпученными глазами. – Так мы не договаривались. До свиданья!

И он направился к двери кабинета директора гастронома.

Отец Акифа торопливо нажал кнопку звонка, скрытого под столешницей, и в кабинет тут же вошел чернобородый великан, одетый в рабочий костюм с клеенчатым фартуком мясника. Он молча и небрежно поигрывал остро отточенным топором, который выглядел просто игрушкой в его могучих, огромных ручищах, густо заросших черным жестким волосом. Он всегда охранял директора, когда к нему приходили посетители.

Больше никто не произнес ни слова. Все было и так всем понятно. Амбал сел на место. Деньги стали жечь тело, но он уже понял, что отдать деньги и уйти не получится.

Комиссар с охотой откликнулся на зов друга, и через несколько минут его машина подъехала к ожидавшему на тротуаре перед гастрономом отцу Акифа. Амбал стоял чуть в стороне, охраняемый мясником, спрятавшим под фартук, ради приезда комиссара милиции, тускло блестевший отточенный топор.

Но у амбала Арифа сил бежать уже не было. Он решил честно отработать полученную сумму, равную почти что годовому его окладу рядового милиционера.

На третьем участке приезд столь высокого гостя вызвал серьезную панику. Но комиссар не стал терять времени на пустые формальности.

– Открыть камеры! – рявкнул он сердито.

Ему почему-то было очень стыдно за подчиненных.

Когда открыли дверь камеры, где находился Акиф, обрадованный отец бросился к сыну. Но тот его не узнал. Пустые его глаза равнодушно переводили взгляд с одного вошедшего на другого.

– Он у вас всегда такой молчаливый? – нагло поинтересовался Насрулла, бросив заговорщический взгляд на амбала Арифа. – Не поверишь, слова не вымолвил с тех пор, как переступил порог камеры. Как уж мы ни старались ублажить его: кормили развлекали…

– Заткнись! – грубо оборвал его комиссар.

– Слушаюсь, ваше превосходительство! – вытянулся по стойке «смирно» Насрулла, но глаза его кроме насмешки ничего не излучали.

Директор забрал своего несчастного сына, покорно подчинившегося «чужим» людям, и увез его в клинику, где главврач был многим ему обязан, в частности своим назначением.

Сколько комиссар ни бился, все, как один, словно сговорились, оправдывались тем, что сам Акиф не хотел давать никаких показаний, все время молчал.

Нашли дежурного старшину, пославшего «царский» подарок Насрулле, нашли лейтенанта, который не преминул красочно описать свой героический поступок, но и они, откуда только берется такая интуиция, бодро солгали: «Да, преступник отказался давать показания, был замкнут и вроде не в себе!»

Только полковник, которого комиссар вызвал, едва тот успел вернуться из командировки, и поручил разобраться, тем более что его дочь была замешана в этом деле, сразу же все понял, как только узнал, что мальчика поместили в одну камеру с Насруллой. Полковник велел доставить Насруллу к себе в кабинет, прежде чем отвезти того в тюрьму, где освободилась одиночная камера, и спросил его, глядя прямо ему в глаза:

– Насрулла, за что ты уничтожил юношу?

– Что вы, полковник? – обиделся Насрулла. – Я исполнял все его желания слепо, как раб. Мне передали, что это – подарок от вас.

Полковник побледнел от ненависти.

– Негодяй! Я не могу воздействовать на суд, но обещаю включить тебя в список для отправки на Чукотку.

– Не пугай, начальник! – усмехнулся Насрулла. – Насруллу везде знают. Везде живут люди. И везде они бегут. До Чукотки еще надо доехать!

И, покидая под охраной кабинет, язвительно добавил:

– Хороший подарок, полковник! Я не забуду.

И гордо вышел, насвистывая опереточный мотив…

Насрулла произнес вещие слова, когда упомянул, что «до Чукотки еще надо доехать».

Этой же ночью в камере ему перерезали горло. А кто мог в одиночной камере перерезать горло заключенному?

Врач, обязанный своей карьерой отцу Акифа, не стал от него скрывать страшных подробностей, в результате которых, по его мнению, мальчик и сошел с ума.

Директор гастронома решил провести собственное расследование.

Когда к амбалу Арифу подошел дряхлый старик и предложил получить еще пять тысяч рублей, Ариф не колебался ни секунды. То, что директор гастронома сдержал слово и не выдал его комиссару, убедило его в своей значимости, а желание подзаработать, после получения первой «шальной» суммы, не только не умерло, а, наоборот, понравилось до того, что расцвело пышным цветом.

И амбал Ариф послушно, как голодный пес за куском мяса, пошел за стариком, который привел его опять в тот же гастроном, где «царил» отец Акифа. Только на этот раз его повели не в кабинет, а в подвал, где, совершенно неожиданно для милиционера, его схватили два мясника, в одном из которых он узнал своего утреннего знакомца, и, залепив рот куском пластыря, связали ему руки ремешком и подвесили на стальной крюк, на котором обычно разделывают туши коров и баранов.

Как только похолодевший от ужаса амбал Ариф повис на крюке, в разделочной появился отец Акифа и предложил ему не кричать, а рассказать как на духу, что произошло в КПЗ на самом деле.