Текст книги "Охота на мух. Вновь распятый"

Автор книги: Лев Златкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 43 страниц)

Проходя мимо парашютной вышки, Никита сразу же вспомнил, как поднимался с отцом самый первый раз по крутой металлической лесенке: дух захватывало, от страха подташнивало и коленки тряслись, голова кружилась и очень хотелось вернуться на родную, твердую и привычную землю, что не дребезжит и не качается под ногами, но с каждым шагом земля все более отдалялась, а отец, поднимавшийся за Никитой, подбадривал сына шлепками по заду. Приободряя: «Не бойся, не развалится!» Так что вернуться на землю можно было, лишь спрыгнув с парашютом. А площадка для прыжков находилась на отметке двадцать пять метров. То ли от безысходности, то ли мальчишеское самолюбие взыграло, но Никита решился на прыжок совершенно хладнокровно, словно и не он прыгнул в ужасную бездну, на дне которой, умело скрывая растущее беспокойство, стояла мама, высматривая на вышке своих бесстрашных мужчин. Отец лично проверил: все ли лямки парашюта застегнуты, не болтается ли что, а то рванет в воздухе и… Затем подтолкнул к краю пропасти и шутливо добавил: «Ни пуха ни пера!» На что Никита серьезно и несколько злобно ответил: «Иди к черту!» И отчаянно сиганул с края площадки вниз. Ветер обрадованно взвыл: «Ага!» Но испугать не успел. Мягкая пружина парашюта задержала стремительное падение Никиты, и дальнейшее скольжение вниз было не только терпимым, но и приятным полетом. Обуяла гордыня: «Я сумел!» У самой земли служитель парашютной вышки подхватил бережно Никиту и поставил его на ноги, движение парашюта сразу остановилось, сработал тормоз, и купол, медленно опуская вздыбившийся шелк, погас. Пошатываясь на «ватных» ногах, все еще слыша нахальное «ага» ветра, Никита подошел к матери, стараясь сохранить независимый вид, но, как только она обняла его, шепнув: «Молодец!» – выдержка и самообладание сразу же покинули мальчика, и он пустил слезу, зарывшись лицом в ее мягкий живот. Мать не стала успокаивать сына, только провела теплой рукой по ежику волос и сказала: «Посмотри, как отец прыгает!» Никита поднял вверх лицо, и набежавший с моря ветерок мигом осушил мокрость глаз. Отец прыгнул красиво, так, как прыгают только спортсмены, и приземлился удачно без помощи служителя…

Волна с шумом хлестанула по валуну у берега, да так сильно, что брызги долетели до Никиты, и он сразу же почувствовал на губах солоноватый привкус, какой бывает у крови и моря, может быть, потому, что жизнь на земле обязана морю, как напоминание о колыбели, в которой была вынянчена земная сущность.

В школу Никита успел на последний урок. Удивительно, но класс встретил Никиту радостными возгласами, этого Никита не ожидал. Один Игорь остался верен себе и съязвил: «Стальной у нас вожак, комсомолия! Любой об него зубы сломает!»

Но его не поддержали. Акиф, на что уж всегда молчаливый, эдакий восточный красавец с огромными черными глазами и с длинными, как струны, ресницами, томный и приторный своей слащавостью, что почему-то так нравилось многим девочкам, и тот не выдержал и оборвал Игоря: «Слушай, тебя даже на похороны опасно приглашать, балаган устроишь».

Как только Никита сел на свою парту, Мешади придвинулся к нему и зашептал: «Пытали или только били?» «На очную ставку водили!» – в рифму ответил Никита и усмехнулся.

«Манкурт, Зомби! – застучало в черепной коробке, там, где согласно учебнику биологии располагался мозг. – Зомби, зомби! Манкурт, манкурт, манкурт!»

И холодно посмотрел на Сарвара. Теперь Никита был способен на все. И получи он приказ «поставить к стенке весь класс» – не дрогнул бы, лишь у Агабековой обязательно проверил, вся ли у нее кожа столь бела и нежна, как то, что она показывает всем.

10

Елена Владимировна, мать Игоря, вызвала к себе в комнату Варвару и сказала ей, без обиняков, в лоб:

– Ты мне все за спиной рожи корчишь, а пора тебе отплатить за мою доброту. Как-никак я тебя спасла от Сибири, кулацкая дочь.

– Я и так делаю все, что могу! – насупилась Варвара.

Начало разговора не сулило ей, как показалось, ничего хорошего. Хотя комиссар после той ночи не появлялся в ее комнате, она не была уверена, что хозяйка не знает о той ночи. Комиссар приезжал теперь лишь утром, когда хозяйка была на ногах, но кто знает, кто знает.

– Скажу тебе прямо: сын меня беспокоит, – глядя прямо в глаза Варваре, продолжала Елена Владимировна, – шляется допоздна, мне донесли, что видели его на «парапете», где шлюхи собираются и гетвараны.

Варвара фыркнула, столь смешным ей показалось это слово в устах хозяйки. Елену Владимировну ее фырканье разозлило:

– Ты мне не фыркай! – разоралась она с ходу. – Не то выставлю на улицу, прямая дорога в их компанию, или по этапу пойдешь. Одним словом, сегодня ночью сама явишься в комнату Игоря.

– Стыдно мне самой, хозяйка! – запротестовала, покраснев, Варвара. – Все-таки я – девушка!

– «Стыдно, у кого видно!» – отпарировала Елена Владимировна. – Делай, что говорю. Ждать она, видите ли, будет, когда мой сын к ней заглянет. Дождешься! Сынуля сифилис подхватит, тогда я тебя за Чукотку отправлю.

– За Чукоткой уже не наша земля! – охотно пояснила Варвара, любившая в отсутствие хозяев порыться в их библиотеке, читая все подряд, что попадется под руку, что ни приглянется. – В прошлом еще веке продали.

– Что продали? – взвилась Елена Владимировна. – Дура безграмотная! Ты понимаешь хотя бы, о чем я с тобой речь веду?

– А чего уж тут понимать? – усмехнулась Варвара. – Под сына подкладываете, чтобы он сифилис не подхватил.

– Я буду тебе платить! – по-доброму обнадежила служанку Елена Владимировна. – Конечно, не так, как платят шлюхам, ты на всем готовом.

– А как порядочным платят? – перебила хозяйку Варвара. – Неужели вы и это знаете?

Елена Владимировна намека не поняла.

– Не бойся, не обижу! – заявила она. – Да у тебя и выбора нет. Иди, помойся!

Варвара ушла к себе в комнату. Выбора у нее действительно не было.

«Даже на панель пойти и то эта стерва не даст! – размышляла она. – На край света загонит!»

Нельзя сказать, что предложение Елены Владимировны возмутило Варвару. Она сама частенько с вожделением посматривала на крепкое и свежее мальчишеское тело Игоря, и тогда нежность переполняла ее душу, распаляя страсть в теле, жаждущем любви и ласки. Игорь ей даже снился по ночам. Его отец, кроме боли, ничего ей не дал, не принес успокоения, оставив лишь страх ожидания критических дней.

Она послушалась совета хозяйки и первым делом сходила в ванную помыться. Ванная ей очень нравилась, и не сравнить с «черной» банькой, никаких тебе хлопот: с раннего утра затопи, каменку раскали, а от пара у нее вообще голова кружилась и сердце щемило, иной раз так прихватит, что голой выскакивала в холодные сени, а то и в сугроб за порогом, только очень редко они бывали, эти сугробы. Одним словом – удобства по высшему разряду. Мало в каких домах они находились, эти удобства: большая кухня, раздельные ванная и туалет. Обычные люди готовили на общей кухне, пользовались общим туалетом и ходили мыться в общую баню: в мужское или женское отделения. Правда, в последнее время в банях открылись отдельные номера, но мужчину с женщиной туда пускали только по предъявлению паспортов, в которых стоял штамп о регистрации брака. Большой доход приносили эти отдельные номера дирекции бань. Часто штамп о регистрации брака заменял кредитный билет, вложенный в паспорт. И бани постепенно превратились в своего рода публичные дома.

У Варвары все валилось из рук, работа не шла совершенно. Елена Владимировна зашла на кухню, увидела ее растерянность, но ничего не сказала, даже не обругала «дурой» или «коровой», лишь сухо сказала:

– Я к портнихе! Буду нескоро!

И, резко развернувшись, быстро ушла, хлопнув входной дверью.

– Знаем, к какой ты «портнихе» ходишь, лярва! – взъярилась Варвара.

Необычайное волнение, ни разу в жизни не испытанное ею, теперь ощущала она. А время тянулось, как назло, медленно, словно кто приклеил стрелки к циферблату. Варвара была дома совершенно одна. Комиссар не появился сегодня, верхушка устроила «загул» на государственной даче: обильные возлияния, девочки. В семьях, естественно, было объявлено, что «секретное совещание» продлится долго.

Когда Игорь явился из школы, Варвара стала кормить его, все время стараясь задеть бедром или грудью. Халатик она одела прямо на голое тело, бесстыдно подумав: «все одно снимать». Поэтому, когда она ставила перед Игорем очередную тарелку, ухаживая за объектом своего желания и хозяйкиного задания, она так изгибалась и наклонялась, открывая все, что открывалось, что соблазнительные картины, внезапно открывшиеся перед мальчишкой, находящимся в самом расцвете полового созревания, не могли оставить его равнодушным. Святой бы соблазнился, глядя на столь молодое и свежее тело. Игорь уже с трудом жевал сразу ставшую пресной пищу, и скулы сводило, брюки вздулись парусом между ног, до боли, не давая дороги восставшему мужскому естеству, а желание плоти стало до того непереносимым, что Игорь против своей воли простонал и незаметно поправил брюки, освобождая из плена мертвой материи живую плоть.

– Косточка на зубик попала? – лукаво осведомилась соблазнительница, услышав стон, прекрасно осознававшая и видевшая, что творится с мальчишкой.

– Так! – неопределенно промямлил Игорь. – Есть не хочется.

– Устал от занятий, бедненький? – пожалела притворщица, от которой не ускользнуло движение его руки. – Иди в постельку, отдохни. А хочешь, я тебе постелю?

– Хочу! – сквозь зубы, скулы свело, пожелал Игорь.

– Иди за мной! – скомандовала Варвара и пошла из кухни, не оглядываясь, и так знала, что пойдет за ней, как привязанный.

В комнате Игоря Варвара бесцеремонно сбросила со спартанской постели Игоря одеяло, которым была застлана постель вместо покрывала, и так же мгновенно скинула халатик со своего голого тела.

– Раздевайся! – приказала она остолбеневшему от вида женской наготы Игорю. – Что застыл столбом?

Игорь дрожащими руками стал расстегивать рубашку, путаясь в пуговицах онемевшими пальцами. Варвара подошла к нему и, ни слова не говоря, быстро и ловко, словно всю жизнь только этим и занималась, раздела юношу и покраснела от смущения. Она тоже увидела впервые в своей жизни голого мужчину. Быстро преодолев смущение, она нежно взяла Игоря за руку и увлекла за собой в постель.

11

Восточному красавцу Акифу очень нравилась Деля Агабекова, но Агабековой очень нравился славянский красавец Никита Черняков. Вечная неразбериха. Еще Пушкин, со свойственной ему гениальностью, тонко подметил: «Что нам дано, то не влечет, нас беспрестанно змий зовет к плодам, к таинственному древу. Запретный плод нам подавай, а без него и рай – не рай…»

Никита уже не раз думал, как бы попользоваться ее чувством, однако понимал, что опасность слишком велика: дело в том, что отец Агабековой был полковником милиции, а следовательно, как шепнул однажды Мешади, «большая шишка». Ссориться с ним было себе дороже, и Никита, умело подогревая чувство влюбленной девчонки, не требовал от нее доказательств.

Акиф был плохим психологом и наблюдательностью не отличался. По правде говоря, аполлоноподобные мужчины никого, кроме себя, не замечают, а уж подумать о возможном сопернике им и в голову не придет. Разве может что-либо сравниться с их божественной красотой? Смешно, но такие юноши подобны токующим глухарям. Подкрадись и бери голыми руками.

Уверенность красавца подкреплялась солидным положением его отца, директора крупного гастронома, предприимчивого дельца, спокойно выдерживающего любую дань, а не только педагогов, в результате которой Акиф получал «круглые четверки». Остатки совести не давали педагогам ставить «пятерки» тупице, не знающему даже на тройку, рука не поднималась. Но Акиф заранее знал, когда его вызовут к доске, зубрил самую несложную тему и… все обходилось. Директор гастронома по своему общественному положению стоял на одной ступеньке с полковником милиции, поэтому Акиф не видел никаких причин для отказа, препятствий для того, чтобы нельзя было ему жениться на Агабековой. Ее чувства им в расчет не принимались.

Никита дружил с Акифом, с Игорем и с Арсеном, но за последнее время он подружился по заданию НКВД и с Сарваром и с Сергеем, чей отец первым сгинул в неизвестном направлении. Жили они все близко друг от друга, в пределах десяти минут пешего хода, что для пары здоровых, крепких ног не составляет большого препятствия.

Как ни странно, Игорь не обращал никакого внимания на то, что родители Никиты и Сарвара были арестованы, по сути дела, его отцом, а один из родителей его ближайшего друга Сергея сгинул в направлении Воркуты. Попытался Игорь как-то раз попросить разузнать о нем хоть что-нибудь, но комиссар так рявкнул на него: «рехнулся?» – что Игорь и заикаться больше не стал, не смел больше вмешивать отца в свои дела. Да и были ли это дела? Он и сам себе не сумел бы ответить, почему его с такой легкостью заносит то в одну, то в другую сторону. Частью из-за легкомыслия, частично попыткой узнать степень своего влияния на отца, испробовать свои силы, но в основном желание узнать все стороны жизни, прочувствовать как хорошие, так и плохие ее грани.

В один злосчастный для себя день Акиф сказал Никите:

– Я хочу жениться на Агабековой!

Никите с трудом удалось не выдать себя и не показать мгновенно вспыхнувшую ненависть к другу.

– На большой перемене? – ехидно поинтересовался он.

– Для меня это – вопрос жизни или смерти! – распетушился Акиф. – Ты мне друг или портянка?

Никита усмехнулся, злобная мысль мелькнула в голове, в тот же миг превращаясь в не менее злобный план.

– Друг, друг! – поспешил он успокоить влюбленного. – Единственное, чем я могу помочь, могу посоветовать, у нас страна Советов: попробуй взять ее нахрапом…

– Это как? – удивился Акиф.

– Проводи ее после уроков домой и прижми в парадном, потиская ее, – посоветовал Никита. – Если промолчит, значит – твоя. Только не забывай старой поговорки: «Взялся за грудь, говори что-нибудь!»

– А что говорить? – не понял Акиф.

– Что чувствуешь, балда! – разозлился Никита. – Люблю, там, хочу, там. Придумай заранее, конспект составь, напиши…

– Кого написать? – опять не понял Акиф.

– Шпаргалку! – пояснил Никита. – Понятно?

– Понятно-то понятно, – согласился Акиф, – а вдруг она меня по лицу ударит?

– Кто не рискует, тот не пьет шампанского! – насмешливо заявил Никита, презирая в душе своего закадычного друга. – Тебе надо страшиться ее отца, а он девчонки испугался. Ну, шлепнет она тебя разок. Силы-то у нее девичьи, будь доволен, что шлепнет, они, дуры, имеют еще моду царапаться.

– Это нехорошо! – занервничал Акиф, заботящийся о своем лице больше всего на свете, подобно Нарциссу. – Мне так не нравится!

– Испугался? – стал заводить друга Никита.

– Кто, я? – вскинулся Акиф. – Я никого не боюсь! И отца ее тоже не боюсь. Подумаешь, полковник! Мой отец с ихним комиссаром «вась-вась». Каждый день к нему домой лично отвозит большой пакет со жратвой. Чего там только нет.

– Да? – заинтересовался Никита сообщением. – Это интересно!

И сразу же стал обдумывать: заинтересуется ли НКВД такой новостью, следует ли о ней упоминать в первом донесении, ведь его нацелили только о настроении одноклассников докладывать, да и то не всех, а некоторых.

Но, хорошенько подумав, решил все же включить, для солидности. Не понравится – вычеркнут.

– Я сделаю все, что ты мне посоветовал! – решил Акиф. – И докажу тебе, что я – не трус.

– Ты – настоящий мужчина! – одобрил друга Никита настолько серьезно, что Акиф не заметил скрытой иронии.

Его друг был готов предать и продать всех и каждого.

Деля Агабекова в эту минуту таращила глаза на объект своей первой любви, но ей в голову не могло прийти, что человек, ради которого она, не раздумывая, пожертвует жизнью, способен на такую подлость. К ее счастью, она так и не узнала об этом.

И после уроков Акиф увязался за Делей. Она шла с подругами, поэтому Акифу пришлось плестись сзади, усиленно делая вид, что он сам по себе и девчонки его совершенно, ну ни капельки не интересуют. «Бабье лето» затянулось, жара исчезла лишь к вечеру, чтобы часам к десяти утра вернуться вновь. Зеленые листья в своей лучшей части нахально не желали желтеть, наслаждаясь затянувшимся летом и возможностью продлить свой срок, всему живому, очевидно, хочется подольше пожить на белом свете, дело, стало быть, за тем, чтобы создать соответствующие условия.

Девчонки щебетали, искоса поглядывая на шедшего за ними воздыхателя. В своем азарте охотника Акиф был неописуемо красив, и девчонки в основном его и обсуждали, пытаясь уточнить для начала: за кем он идет. Но они так и не пришли к единому мнению, из четырех точек зрения ни одна не совпадала с другой. Тогда они перешли на обсуждение всевозможных кандидатур, подходящих, по их мнению, для Акифа, заодно «перемыв» косточки всем потенциальным ухажерам и воздыхателям.

Дорогу домой быстрей проходят не только лошади. Подруги одна за другой исчезли в улочках и переулках, где стояли их дома, и Агабекова осталась в гордом одиночестве. Убедившись, что Акиф не только продолжает следовать за ней, но и прибавил заметно шаг, пытаясь ее догнать, Агабекова удивилась и обрадовалась одновременно: удивилась потому, что считала этого Нарцисса способным обращать внимание только на себя, а обрадовалась потому, что представила себе, как завтра в школе ей будут завидовать подружки, влюбленные все как одна в этого Аполлона Бельведерского. Правда, на какую-то секунду коснулось сознания Агабековой, как только она вспомнила Никиту, любила она его и не боялась себе в этом признаться, только после ареста родителей и поспешного отречения Никиты, о котором отец Дели сказал, что оно было «шкурным», это Деле так не понравилось, что она тогда поссорилась с отцом, Никита сильно изменился и к ней больше не подходил, не провожал ее, не говорил ей нежные, ласковые слова, от которых у нее сердце готово было выпрыгнуть из груди ему на ладони. Деля умом понимала, что надо дать время прийти в себя человеку, на которого свалилось такое несчастье. Но в ней сидела и маленькая женщина, а это женское существо готово было и пококетничать с восточным красавцем Акифом.

И она резко сбавила шаг.

Естественно, что при таком раскладе Акиф ее быстро догнал и молча пошел рядом. Деля посмеивалась, но из принципа не начинала разговора первой, а Акиф так напрягся, что слова вымолвить не мог из всех заготовок, что он постарался написать заранее.

Деля, чье полное имя было – Диляра, но все ее звали Деля, наконец-то смилостивилась и спросила:

– Язык проглотил?

Акиф согласно промычал, словно действительно умудрился откусить и проглотить язык, или мастер заплечных дел во мгновение ока выдернул раскаленными щипцами.

– А я слышала, что ты хочешь после окончания школы работать инструктором в обкоме партии, – ехидно проговорила Деля. – Ты будешь представлять обком в виде молчаливого памятника? Так памятник при жизни надо себе еще заработать! Бедный Акиф-джан! Я памятник себе воздвиг нерукотворный…

Акиф молча злился, думая: «Смейся, смейся! До парадного уже мало шагов осталось, а там я тебя так прижму, что не до смеха будет».

Но Деля не умела читать мысли даже у восточных красавцев, она частенько и в собственных разобраться не могла, поэтому, глядя на еще более помрачневшее лицо Акифа, она расхохоталась от души.

Дойдя до своего подъезда, Деля открыла дверь и величественно кивнула своему провожатому:

– Благодарю вас, мессир рыцарь, за приятную беседу!

И собралась нырнуть в подъезд.

– Я провожу тебя до двери! – заявил решительно Акиф.

– О, аллах! – притворно удивилась Деля. – Оно заговорило.

Предложение, честно говоря, ее насторожило и немного испугало, но она из гордости прогнала страх прочь и, неопределенно пожав плечами, не сказав ни «да», ни «нет», открыла еще шире дверь подъезда и вошла в парадное.

Акиф вошел в широко раскрытую дверь вместе с Делей, и жар его тела смутил ее, а его дыхание она даже сумела ощутить своей стройной шеей.

Только закрылась за ними дверь и Деле удалось сделать всего один шаг, как Акиф схватил ее сзади за грудь и стал жадно целовать в шею.

Первые ощущения ошеломили Делю, и она оцепенела, испуганно застыв статуей. Но уже через пару секунд она вывернулась из объятий Акифа и с размаху ударила его портфелем по лицу, после чего рванулась от него в сторону лестницы. Акиф, скорее машинально, чем осознанно, стремясь ее удержать, вцепился в форменное платье и рванул на себя в ту же самую секунду, когда Деля рванулась в сторону лестницы. Оба эти движения совпали, результат был плачевен: платье от ворота до пояса лопнуло, обнажив легкую комбинашку, в которой проглядывало юное и нежное девичье тело, маленькая еще мягкая грудь. Деля так испугалась, что потеряла всякое самообладание и гордость, завизжала и заверещала, словно молоденький кабанчик, почувствовавший нож у затылка.

Акиф тоже потерял самообладание, а заодно и голову. Он впервые увидел женское тело и, как зверь, бросился на Делю, облапав ее, он, целуя нежное девичье тело, стал валить ее на грязный пол, выложенный мраморными плитами. Деля, естественно, стала решительно ему противиться, не переставая ни на секунду верещать и визжать, пытаясь ногтями добраться до красивой физиономии насильника. Но Акиф держал ее мертвой хваткой, сам удивляясь своей силе.

На крики и визги Дели по лестнице, перепрыгивая через ступеньку, быстро сбежал молодой кряжистый и усатый лейтенант в милицейской форме с двумя кубами в петлицах. Он, не останавливая своего стремительного движения, ударил Акифа кулаком по голове, затем, ухватив его за руку, вывернул ее себе на спину и резко рванул мальчишкой через себя. Акиф завопил от боли и потерял сознание, рухнув на мраморный пол.

Деля, запахнув на груди разорванное платье, мгновенно удрала по лестнице домой. Добежав до заветной двери, она, позабыв и о ключе, и о звонке, яростно забарабанила в дверь кулаками, бросив портфель на месте схватки. Мать ее так испугалась, что на цыпочках подошла к двери и посмотрела осторожно в узкую щель для газет, ей показалось, что это, должно быть, либо грабители, либо из НКВД. Узнав дочь, она поспешила открыть дверь и, увидев родную дочь в столь растерзанном состоянии, заохала, запрыгала, запричитала и бросилась звонить своему мужу-полковнику.

Молодой лейтенант милиции Гусейн Мамедов сразу узнал дочь полковника милиции, почему столь сурово и расправился с насильником. Лейтенант был в этом доме по амурным делам, обслуживал жену другого старого полковника. Но и на Делю он поглядывал страстным взглядом.

Гусейн выволок бесчувственное тело Акифа на улицу, достал свисток и подал условный сигнал. Он вызвал милицейский патруль, но подъехала милицейская машина, возвращавшаяся с задания как раз в этом районе. Акифа, все еще не пришедшего в сознание от страшной боли, рука-то была сломана, а не только вывихнута, быстренько забросили в машину, прямо на пол, и повезли в ближайший участок, где имелись камеры предварительного заключения.

В автобусе находился рвач. Он осмотрел Акифа, сердито буркнув что-то себе под нос, бросил странный взгляд на лейтенанта. Сильно дернув за руку Акифа, врач ликвидировал вывих плеча, но перелом необходимо было лечить другими средствами. Врач подозревал, что в области перелома образовалась гематома, а потому немедленно приступил к транспортной иммобилизации – обездвиживанию поврежденного участка тела, что всегда применяется для оказания первой помощи. Обработав кожу руки пятипроцентным раствором йодовой настойки, он положил на рану стерильную повязку, на костные выступы подкладку из ваты под шину, затем он достал фанерную шину и обездвижил не только травмированный участок, но и два соседних с травмой сустава. Наложив шину и крепко перебинтовав ее, врач нашатырем привел Акифа в чувство, когда же тот открыл глаза, глядя ничего не соображающим взглядом на врача, дал ему выпить воды, налив туда двадцать грамм чистого спирта.

Акиф сразу вспомнил, что он натворил, потеряв голову, и неожиданно заплакал, совсем по-детски, жалобно и безутешно. Но его некому было успокоить. Оказав врачебную помощь, выполнив свой долг, врач сел к окну и стал смотреть на идущих по тротуару девушек, стараясь не думать о попавшем в беду юноше.

Ближайший участок с крепкими камерами находился в пяти минутах езды. Подъехав к участку, сотрудники уголовного розыска быстренько вытащили Акифа из машины и внесли в дежурную часть. Лейтенант бодро командовал, ног под собой не чуя от неожиданной удачи.

«Теперь можно рассчитывать на внеочередное звание, – мечтал лейтенант, – полковник постарается отблагодарить за дочь… Ах, какое тело у его Дели! Может, она из чувства признательности влюбится в меня и выйдет замуж за своего избавителя»…

И тепло от столь приятных дум разливалось по телу, обжигая лучше, чем водка, которую Коран забыл упомянуть в числе изобретений шайтана, в отличие от виноградного вина. Впрочем, сладкий шербет пили и шииты и сунниты.

«Можно прокалывать в петлицах дырку для очередного кубаря!» – думал Гусейн.

Оставив Акифа в дежурке, нежданно-негаданные помощники лейтенанта уехали, им еще нужно было добраться до своего родного уголовного розыска.

Дежурный зарегистрировал вновь прибывшего, но недовольно спросил у лейтенанта:

– Надолго его к нам? Без документов! Непорядок!

– Не выступай! – отмахнулся лейтенант. – Посади его куда-нибудь. На довольствие не ставь. Самое позднее – к ночи заберут его.

– Украл что-нибудь? – поинтересовался дежурный.

– Девчонку в парадном хотел изнасиловать! – пояснил Гусейн.

– Вот сволочь! – возмутился дежурный, имевший троих подрастающих дочерей. – Сатана! Такой красавчик, а туда же! Может, он – больной? Ему же любая шлюха бесплатно даст.

– В тюрьме выяснят: больной он или здоровый! – засмеялся лейтенант. – Не упусти, смотри! Полковник Агабеков шкуру за него спустит. Я поехал докладывать.

И лейтенант покинул дежурку, бросив насмешливый взгляд на Акифа. Гусейн испытывал к нему благодарность и душевную признательность.

«Еще бы! – подумал Гусейн. – Так легко заработать внеочередное звание! Хорошо звучит: „капитан“»!

И всю дорогу до управления лейтенант напевал ставшую популярной песенку из кинофильма «Дети капитана Гранта»: «Капитан, капитан, улыбнитесь, ведь улыбка – это флаг корабля. Капитан, капитан, подтянитесь, только смелым покоряются моря…» Фильм только недавно прокатился по экранам страны с огромным успехом. И ничего странного не было в том, что даже лейтенанты милиции распевали песенки из ставшего любимым фильма.

Дежурный пристально посмотрел на неподвижного Акифа и задумался.

«Не упусти! Важный, стало быть, преступник. А камера с решетками на окне всего одна, и там уже сидят двое не менее важных преступников. Ну, ничего, не баре! Где двое, там и трое поместятся».

И дежурный позвонил по внутреннему телефону, вызвал охрану: не самому же на себе тащить нелегкий груз. Да и отлучаться с поста от телефона он не имел права.

На вызов откликнулись два молодых амбала, на тупых лицах которых было яснее ясного написано, что сельский труд, да и любой физический или умственный, им был просто противопоказан, а родная милиция – одно из самых сладких мест, где можно без риска для жизни и для свободы заниматься мелким вымогательством, брать бакшиш и хорошо себя чувствовать.

– Посадите этого в камеру! – приказал дежурный старшина.

– В какую, начальник? – спросил один из амбалов с наглыми глазами навыкат.

– У нас только одна камера с решетками? – засомневался дежурный.

– Да! – ответил амбал. – И там Насрулла с «шестеркой»!

– Потеснятся! – нахмурился дежурный. – Не баре!

– Начальник, – испугался амбал. – Насруллу нехорошо обижать. Мы его поймали, это – законно, по правилам. Но раздражать опасно: его шайка на воле. Отомстят.

Дежурный задумался. Месть ему была совершенно ни к чему. Не зная, кто такой Акиф, он решил проучить его так, чтобы на всю жизнь запомнил: как насиловать девочек.

– А ты скажи Насрулле, что полковник посылает ему подарок! – и гнусно посмотрел на Акифа.

Амбал с наглыми глазами, которого звали Ариф, почти так же, как и несчастного юношу, подхватил вместе с напарником Акифа под руки столь грубо, что он застонал от непереносимой боли и чуть было вновь не потерял сознание.

Дежурный вовремя заметил, как смертельная бледность покрыла лицо Акифа, и быстро налил в стакан воды, после чего лично поднес его к губам юноши.

– Пей, мальчик!

Акиф с жадностью выпил воду, и ему действительно стало легче. Он пришел в себя, и все стало ему казаться каким-то страшным сном, словно это не с ним происходит, а он смотрит со стороны кинофильм какой-то. И не боли так сильно рука, впечатление было бы еще сильнее. Акиф все ждал, что вот-вот его муки закончатся, и жизнь потечет по старому благополучному руслу.

Внезапно спасительная мысль пришла ему на ум:

– Разрешите мне позвонить отцу. Он будет волноваться, не зная, где я и что со мной…

В его просьбе не было ничего противозаконного. Напротив, именно дежурный обязан был сообщить родителям несовершеннолетнего задержанного, чтобы те знали, куда попал их ребенок.

Но беззаконие правило каждым человеком так же, как и всей страной.

Дежурный лишь расхохотался, услышав просьбу юноши.

– Сообщат отцу, сообщат! – пообещал он улыбаясь. – Только не уверен, что такое сообщение ему понравится. Ах, дети, дети! Холишь вас, лелеешь, а вы вон какие «подарки» подкидываете!

Он махнул подручным рукой, и те повели Акифа в камеру, вернее, поволокли, так как он едва передвигал ноги, тело все ломило от удара, руку выворачивало от боли, аж холодный пот выступал на лбу. У двери камеры амбал с глазами навыкате, которого звали почти так же, как школьника, Ариф, немного отстал с ним от своего напарника, который направился открывать дверь камеры и тихо ему шепнул: «Твой отец заплатит, если я ему позвоню?»

– Хорошо заплатит! – обрадованно зашептал Акиф.

– Давай номер телефона! – решился на «подвиг» во имя корысти амбал Ариф.

И тут Акиф допустил смертельную ошибку. Решив, что амбал с ходу кинется звонить отцу, чтобы заработать деньжат, Акиф дал ему рабочий номер телефона отца и сообщил ему только имя-отчество.

Заупрямившийся было замок двери камеры наконец-то открылся, дверь распахнулась, и Акифа втолкнули в камеру, оставив безо всякой поддержки. Услышав, как за ним захлопнулась железная дверь камеры и лязгнул огромный замок, Акиф покачнулся и упал бы, если бы сидевшие на деревянных нарах двое мужчин не подскочили к нему и не подхватили бы под руки. Они осторожно усадили его на нары, а один из них, заросший до глаз густой черной и кудрявой бородой, лет тридцати на вид, зычно крикнул охранникам: