Текст книги "Легенды о доне Хуане (Жуане). Дон Жуан на сцене"

Автор книги: Леся Украинка

Соавторы: Карло Гольдони,Тирсо Молина,Василий Федоров,Владимир Корвин-Пиотровский,Алексей Бежецкий,Лев Корсунский,Николаус Ленау
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 34 страниц)

Карло Гольдони (1707 —1793 гг.)
Дон Джованни Тенорио, или Распутник
Комедия в трёх действиях
Перевод А. В. Амфитеатрова (1912 г.)

Действующие лица:

Дон Джованни ди Тенорио, неаполитанский кавалер.

Лепорелло, под именем дона Эджидио Ратацци.

Габриела, его жена.

Кривая Марианна, её служанка.

Дон Ринальдо.

Джузеппе, нищий.

Франц, немец, денщик.

Тетушка Джиованна.

Нищие и разный народ, они же в прологе – голоса из публики.

Место действия: Неаполь.

Пролог, произносимый перед занавесом кривою Марианною

 Кривая Марианна. Почтеннейшие зрители! Если, вопреки старым обычаям, выхожу Прологом я, женщина, тому две причины. Первая, чтобы вы не приняли пролог за помощника режиссера, вышедшего извиняться в болезни одного из артистов. Вторая, чтобы вы ни секунды не думали, что будет представлена опера «Дидона». Сверх того, автор пьесы отчаянный женолюб. Если бы была его воля, он заполнил бы женщинами Государственный Совет, Сенат и все министерские посты. За невозможностью лучшего, он жертвует на алтарь женолюбия хоть это малое – выпускает женщину Прологом в своей комедии. Правду говоря, мы могли бы обойтись вовсе без пролога. Но автор старомодный человек, привыкший к старомодным средствам. Напрасно я уверяла его, что в наши образованные дни успех пьесы тем вернее, чем она для публики непонятнее. Он отвечал мне, что предпочитает быть освистанным за то, что публика поймёт до последнего слова, чем увенчаться лаврами за многозначительность, непостижимую для смертных. Мы не задаемся большими и новыми планами. Пред вами пройдёт, в условиях трёх единств, несложная комедия о безобразном муже, обманутом хорошенькою женою, о красавице, ищущей свободной любви сквозь ревнивые решётки, о любовниках и воздыхателях, плутоватых служанках, пронырливых посредниках. Ради всего этого встанет из гроба и выйдет на сцену знаменитый развратник, который побеждал женщин тем, что открывал им веселье любви в то время, как другие предлагали только посеребренное рабство.

Голос из публики. Старо, как мир!

Марианна. Как?

Голос из публики. Я говорю: старо, как мир. Скажите что-нибудь поновее!

      Марианна. Вы совершенно правы, милостивый государь мой. Старо, как мир, и пора бы старику-миру обновить это, да, вот, к сожалению, не обновляется. А замечено, что новых слов не бывает слышно там, где не творится новых дел.

      Другой голос из публики. Если бы и обновилось, цензура не допустит к представлению.

      Марианна. Я боюсь, что наши женщины не покажутся вам ни очень умными, ни очень честными, ни очень кроткими, ни очень добродетельными. Ах, господа! Их ли вина? Женщина в мире не натура, но продукт, а продукт зависит не столько от материала, сколько от добросовестности производителей.

      Третий голос из публики. Скажите еще, что во всем виновато адамово ребро!

      Марианна. И сказала бы, если бы не видела вонь там рта, разинутого, чтобы опять гаркнуть: «старо, как мир».

      Полицейский пристав из публики. Позвольте, сударыня. Вы вышли говорить пролог, а между тем устраиваете диффамацию!

      Марианна. Лишь два слова!.. Быть может, вашим чувствам, приученным к сюжетам мрачным, словам высокопарным, жестам таинственным, наша пьеса покажется несколько легкомысленною. Однако, уверяю вас: несмотря на нашу улыбчивость, мы серьезны, как картезианский философ, глубоки, как артезианский колодезь, и вооружены самыми благими намерениями, которые непременно оправдаем в конце, жестоко наказав порок и наградив торжеством добродетель. Если вы опять крикнете, что это старо, я не стану спорить, но горестно вздохну о веке, настолько развращённом, что уже не хочет даже и слышать о торжеств добродетели… Итак – мы начинаем! (Уходит).

Занавес раздвигается.

Действие первое

Театр представляет небольшую площадку близ улицы Санта-Лючия в Неаполе.

Направо от зрителей – дом дона Эджидио Ратацци (Лепорелло): два этажа, в каждом по фасаду два окна с балконом. Внизу окна закрыты ставнями с болтами. Вверху опущены жалюзи. В глубине сцены, сквозь два переулка, под развешанным бельём, видна улица Санта Лючия, с постоянным и разнообразным движением по ней и шумом, за нею – море. Налево, против дома Лепорелло, стенной фонтан, с Мадонною над водоёмом, пред которою горит лампада. У входов в переулки висячие уличные фонари. Сцена не меняется для всех трёх действий.

Габриэлла быстро выходит из переулка, поспешно направляясь к своему дому. Дон Джованни следует за нею переодетый унтер-офицером испанского гарнизона.

      Габриэлла. Оставьте меня, синьор. Ваше поведение слишком дерзко. Вот уже третий день вы преследуете меня. Я не могу выйти на улицу без того, чтобы сейчас же не встретить вашего влюблённого взгляда.

      Дон Джованни. А вы заметили, что он влюбленный? Это хорошо.

      Габриэлла. Я не девочка, замужняя женщина. Прежде, чем выйти замуж, я отказала семнадцати женихам, а признаний в любви имела больше, чем звёзд на небе. Мне пора научиться языку взглядов.

      Дон Джованни. Браво, синьора. Понятливость – после податливости – драгоценнейшее качество в женщине. Действительно, я, вот уже третий день, – как превосходно вы запомнили, – ищу возможности высказать вам мои чувства. Встретив вас на Толедо, я сказал себе: чёрт возьми, Альвар, – меня зовут Альваром, синьора, я унтер-офицер гвардии его высочества вице-короля.

      Габриэлла. Довольно же вы засиделись в нижних чинах.

      Дон Джованни. Вы находите меня старым?

      Габриэлла. Для мужчины – нет, для унтер-офицера – да.

      Дон Джованни. Тугое производство, синьора. Если бы я прикомандировался к штабу, то давно был бы полковником. Но я имел глупость заслуживать чины мечом на полях сражений.

      Габриэлла. Вы были на войне? Это интересно.

      Дон Джованни. Как же. Я участвовал в африканском походе генерала Делла Перниче и очень отличился при его знаменитом отступлении.

      Габриэлла. Я предпочла бы, чтобы вы отличились при наступлении.

      Дон Джованни. Что делать, синьора? Мы следовали плану нашего полководца. У него был превосходный план – отступать, покуда мы не очутимся в тылу у неприятеля.

      Габриэлла. Как бы это могло быть?

      Дон Джованни. Очень просто, синьора. Стоило только промаршировать вокруг земного шара. Тогда наступающий неприятель оказывается – впереди, а мы, отступающие, позади. Отступление становится наступлением, и мы дуем врага напропалѵю.

      Габриэлла. Однако войну-то вы проиграли.

      Дон Джованни. Исключительно потому, что слишком рано наткнулись на Атлантический океан, а неприятель был так невежлив, что разбил нас, не дав генералу придумать, каким способом переправить нас в Новую Индию… До третьего дня, я, как солдат, был оскорблён и горевал, что мы слишком поспешили заключить мир. Но, увидав вас, синьора, – чёрт возьми, Альвар! – сказал я себе. – Если ты не хочешь впасть в чахотку от вздохов, ты последуешь за этой таинственной красавицею, узнаешь, кто она такая, где она живёт, заговоришь с нею и объяснишь, что ты не в силах жить без неё, а умирать не имеешь ни малейшего желанья. Ты скажешь ей: синьора, пожалейте своё отечество, не лишайте его храброго солдата, а гвардию вице-короля лучшего её украшения. Полюбите храброго Альвара, потому что иначе храбрый Альвар дал честное слово…

      Габриэлла. Убить себя, не правда ли?

      Дон Джованни. Это почему?

      Габриэлла. Да несчастные влюбленные обыкновенно себя убивают.

      Дон Джованни. Терпеть не могу ничего обыкновенного. Мне ничуть не страшно умереть за вас, но я останусь жить именно затем, чтобы сохранить оригинальность.

      Габриэлла. Но если вы не можете жить без меня?

      Дон Джованни. Из этого следует лишь, что я должен жить с вами.

      Габриэлла. Вы злоупотребляете моим терпением, а я слишком неосторожна, что вас слушаю.

      Дон Джованни. Я не нравлюсь вам? Я не довольно красив, чтобы завоевать ваше сердце?

      Габриэлла. Что красота? Говорят, что всякий мужчина, который немножко лучше чёрта, уже красавец, а вы, синьор, конечно, очень и очень получше чёрта.

      Дон Джованни. Тогда – за чем остановка?

      Габриэлла. Только за тем, синьор, что я добродетельная женщина.

      Дон Джованни. Это ничего. Все женщины, которых я любил, до меня были добродетельны. Но я довольно успешно исправлял их от этого порока…

      Габриэлла. Вы такой шут, что на вас нельзя даже сердиться…

      Дон Джованни. Сказала она, падая в его объятия…

      Габриэлла. Нет, нет, подальше руки. Мой веселый нрав позволяет мне слушать ваши шутки, но я не из тех, за кого вы меня принимаете.

      Дон Джованни. Я принимаю вас за самую очаровательную женщину в Неаполе.

      Габриэлла. Примите ещё за самую честную – и вы совсем мне угодите.

      Дон Джованни. Вы замужем?

      Габриэлла. О, да.

      Дон Джованни. Это ваш дом?

      Габриэлла. Положим.

      Дон Джованни. Ваш муж стар, ревнив, глуп, плешив, у него красный нос и повреждённые подагрою ноги? Вы его терпеть не можете, вас тошнит от его нежностей?..

      Габриэлла. Синьор Альвар!

      Дон Джованни. Признайтесь, что я рассказал вам вашу жизнь, как по-писаному.

      Габриэлла. Вы знаете моего мужа?

      Дон Джованни. Как я могу знать его, когда мне неизвестно даже ваше имя?

      Габриэлла. Откуда же, в таком случае…

      Дон Джованни. Опытность, синьора. Что он ревнив, мне подсказали эти ставни и болты, это вооружение дома, точно крепости, – в мирное время, на самой веселой и людной улице. Что вы его не любите, доказывает мне то обстоятельство, что, несмотря на болты и ставни, вы одна на улице, без провожатого и служанки, и не очень сердитесь на болтовню вашего покорного слуги. Этот квартал – простонародный. А в ваших манерах есть что-то, говорящее о среде высшей. Хотите, я расскажу вам вашу биографию?

      Габриэлла. Попробуйте, всеведущий оракул.

      Дон Джованни. Вы – бедная дворянка, обломок старинной, но захудалой и разоренной фамилии. Семья ваша осталась без хлеба, а вы без надежды на достойных вас женихов. В это время подвернулся разбогатевший выскочка-мещанин, охочий взять жену с гербом и приличным воспитанием. Вашим родным, да и вам самой, надоело изо дня в день есть макароны без масла… Остальное я сказал уж раньше. Если в чём ошибся, исправьте.

      Габриэлла. Послушайте, вы или притворяетесь, что не знаете меня…

      Дон Джованни. Или?

      Габриэлла. Или вы – чёрт.

      Дон Джованни. А вам как больше нравится?

      Габриэлла. Ну, а если ваша проницательность обманула вас и мой муж совсем не урод, а молодой, красивый, храбрый…

      Дон Джованни. Это при запертых-то ставнях?

      Габриэлла. Если мы любим друг друга?

      Дон Джованни. Это скитаясь-то без провожатого по Санта-Лючии? Полно вам. А впрочем, в таком случае, ему же хуже.

      Габриэлла. Почему?

      Дон Джованни. Потому что я его убью. У меня уж такая система, синьора. Старым мужьям хорошеньких жен я ставлю рога, а молодых убиваю. Вам к лицу траур, синьора… Изабелла, кажется?

      Габриэлла. Меня зовут Габриэлла.

      Дон Джованни. Вот и прекрасно. Теперь нам будет гораздо удобнее разговаривать.

      Габриэлла. Ах, я назвала себя…

      Дон Джованни. Итак, мадонна Габриэлла, мы представлены друг другу, знаем, что мы друг друга любим…

      Габриэлла. Говорите за себя, синьор Альвар, – я совсем этого не знаю.

      Дон Джованни. … И ничто в мире не помешает нам быть счастливыми. Где я вас встречу в следующий раз?

      Габриэлла. Надеюсь, что лишь на том свете.

      Дон Джованни. Там трудно будет найти друг друга: слишком многолюдное общество, притом, мы с вами люди простые, а сейчас у смерти в моде кардиналы, министры – люди государственные… Бог с ними. Я не лезу в знать и предпочитаю быть живым демократом, чем аристократическим покойником. Не предпочтём ли мы тому свету грот Позилиппо?

      Габриэлла. Свидание? Синьор, вы оскорбляете женщину, не подавшую вам повода сомневаться в порядочности.

      Дон Джованни. Нет, это вы оскорбляете меня, предполагая, будто я способен любить женщину, сомневаясь в её порядочности. Я всю жизнь любил только порядочных женщин, синьора, – и уже тот факт, что я вас люблю, есть аттестат вашей порядочности. Вы можете получить его сегодня в гроте Позилиппо – час назначьте сами.

      Габриэлла. Можно с ума сойти, слушая этого человека. Довольно, синьор, прощайте.

      Дон Джованни. А ответ?

      Габриэлла. Какой ответ? Что вы? Пошутили и довольно. Прощайте, веселый синьор Альвар, прощайте! И если вы сделаете мне честь не узнавать меня при встречах, вы доставите мне истинное удовольствие. (Смеясь, входит в дом).

      Дон Джованни (вслед ей). О, разумеется, синьора, не сомневайтесь в моей скромности. Я не из тех хвастунов, что прибивают вывески к дверям своей любви. Мы с вами будем счастливы про себя, молча. (Один). Хороша, дьявольски хороша, эта Габриэлла. Она похожа на стрелу, только что сорвавшуюся с тетивы: прямая, гибкая, быстрая, трепещущая и язвительная. Эта мещаночка сильно зацепила моё сердце, и мне не хотелось бы от неё отказаться. Что она добродетельна – это вздор. Добродетель так же плохо защищает женщину от любви, как гранит крепость от бомбардировки. Ядра – нипочём мягким земляным валам, но гранитная обшивка летит от них вдребезги. А вот что она и добродетельна, и шутлива – это очень скверно. Нет хуже этих смелых женщин, которые не боятся речей любви, которых не удивишь страстным признанием, и, в то же время, они всегда настороже, не коснулась бы твоя рука её руки, твое дыхание не смешалось бы с её дыханием.

Дон Джованни и нищий.

      Нищий. Во имя Санъ-Дженнаро и всех святых Неаполя, синьор, пожертвуйте что-нибудь бедному глухонемому.

      Дон Джованни. Чёрт возьми, твоё нахальство стоит награды. На, лови, о, самый красноречивый из всех глухонемых на свете!

      Нищий. Благодарю, синьор, храни вас Мадонна. А, проклятая память! Вечно перепутаю, какое у меня сегодня увечье…

      Дон Джованни. А у тебя их много?

      Нищий. Шесть, синьор, по числу будних дней недели.

      Дон Джованни. А в воскресенье?

      Нищий. В воскресенье я надеваю шелковый камзол и бархатный плащ и, как все порядочные люди, гуляю по Спакке и Толедской дороге.

      Дон Джованни. Сегодня вторник.

      Нищий. И слеп, синьор. Слеп, как крот, как сова при свете солнца. Подайте бедному слепорожденному, не умеющему даже отличить мужчины от женщины.

      Дон Джованни. Вот тебе золотой – с условием, чтобы ты на сегодня исцелился от всех своих недугов.

      Нищий. О, синьор, если бы доктора лечили такими лекарствами, я был бы здоровее мраморного Геркулеса. Я прозрел, синьор, и весь к услугам вашей милости.

      Дон Джованни. Ты постоянно нищенствуешь в этом околотке?

      Нищий. Сорок лет, синьор. Кроме праздничных дней, вы всегда можете встретить меня на Санта Лючии. Все знают горемычного Джузеппе, которого Мадонна карает в понедельник параличом, во вторник слепотой; в среду я глух и нем, синьор; в четверг одержим злейшею падучею; по пятницам, синьор, я вспоминаю, что, при осаде Рима Бурбоном, мне оторвало руку и ногу, а в субботу на меня находит непостижимое слабоумие.

      Дон Джованни. Ты знаешь, следовательно, кто хозяин этого дома?

      Нищий. Не советую вам водиться с этим господином, синьор.

      Дон Джованни. Я хочу знать.

      Нищий. Желал бы услужить вам чем-нибудь более приятным, но раз вы приказываете… Это дом кума Ратацци… Ого-го? Впрочем, по вашему мундиру судя, вы должны знать кума Ратацци; он тоже на службе у вице-короля.

      Дон Джованни. Слыхал ли ты, что клобук не делает человека монахом? Не обращай внимания на мой мундир.

      Нищий. Слушаю, синьор. Кум Ратацци один из вице-королевских сбиров. Но это секрет, синьор. Для всех он – не сбир, но купец, торгующий москательным товаром. Дрянь человек. С тех пор, как он переселился в этот переулок, я не видал от него ни единого квартино (четвертака).

      Дон Джованни. А, так он недавно здесь поселился?

      Нищий. Да он и в Неаполе-то недавно. Он испанец, синьор. Говорят, на родине он был лакеем у какого-то знаменитого барина, был вместе с ним компрометирован в политике и бежал сюда под крылышко вице-короля, который имеет странную страстишку – собирать к себе на службу коллекцию всякой дряни.

      Дон Джованни. Ты слишком взыскателен. Нельзя же требовать, чтобы в полиции служили благородные рыцари, ученые профессора и принцы крови. В некоторых странах, говорят, и это бывает, но до Неаполя, слава Богу, еще не дошло.

      Нищий. Насчёт политики – это он врёт, синьор, – не с его рожею заниматься политикою: самая пасквильная рожа. Но что он был лакеем, это несомненно: лакейство сквозит из каждой поры его тела. Я полагаю – вся его испанская политика состояла в том, что он стибрил малую толику деньжишек из кассы своего барина. И подумать, что эта образина жената на самой красивой женщине Неаполя.

      Дон Джованни. Итак, его жена – эта дама…

      Нищий. Которую вы преследовали.

      Дон Джованни. Ты видел?

      Нищий. Не видел, синьор: сегодня вторник, – я слеп и не имею права видеть, но слух и чутье заменяет мне зрение. Пошли вам, Мадонна, успеха.

      Дон Джованни. Можешь ли ты снести вот эту записку в Портичи?

      Нищий. Сколько угодно, синьор. Если бы в четверг – другое дело: в четверг я буду разбит параличом.

Дон Джованни. Там, во дворце Эспартеро, ты спросишь дона Фернандо ди-Кустоцца.

   Нищий. Слушаю, синьор.

   Дон Джованни. Это я.

   Нищий. Эччеленца!

   Дон Джованни. Ты найдешь моего денщика Франца, немца, передашь ему записку и скажешь на словах, чтобы он немедленно шёл сюда и ждал меня вон на том перекрёстке. Вот ещё золотой, – надеюсь, он придаст остроту твоему зрению и возвратит быстроту твоим параличным ногам. (Уходит).

   Нищий. Синьор, вы творите чудес больше, чем Санъ-Дженнаро. Лечу быстрее ветра. (Бежит и натыкается на входящих в переулок Лепорелло и дона Ринальдо, к ним). Чёрт бы вас брал! Что вы, слепые, что ли? Чуть не сбили с ног бедного слепорожденного!

Лепорелло и дон Ринальдо.

   Лепорелло. Итак, брат мой, вы предполагаете...

   Дон Ринальдо. Не предполагаю, почтеннейшей дон Эджидио, но положительно утверждаю, что честь ваша в опасности исчезнуть.

   Лепорелло. А этой опасности она у меня не испытывала даже, когда – царство небесное – покойный мой господин стегал меня хлыстом по спине. Вообще, честь странная штука, дон Ринальдо. Что она смеётся у тебя, только и узнаешь, когда она в опасности исчезнуть. В обычное время она самая потаённая из всех невидимок.

   Дон Ринальдо. Жена ваша...

   Лепорелло. Добродетельная женщина, дон Ринальдо, клянусь вам моею честью, которая въ опасности. Чрезвычайно добродетельная женщина. Когда я гляжу в зеркало, то всегда думаю: будь я Габриэлла, я – чёрт возьми – не сумел бы остаться добродетельным. Будь я собственною моею женою, я поставил бы рога самому себе, дон Ринальдо.

   Дон Ринальдо. Её добродетели никто у неё не отнимает. Но знаете ли вы, что капля долбит камень? Упорное преследование побеждает самую благонадежную добродетель. Нет женщины, дон Эджидио, которая устояла бы против хорошо влюблённого мужчины, разумеется, если он не похож на всех зверей сразу.

   Лепорелло. Не говорите об этом с такою докторальностью, брат мой. Учёного учить – только портить... Вы ещё бегали по Санта Лючии маленьким амурчиком, не подозревая, что на свете есть не только черная сутана, но даже просто штанишки, а я уже был, по меньшей мере, бакалавром нежной науки. И при чьей кафедре! О, мой покойный барин! Вот был профессор любви!

   Дон Ринальдо. По назначению?

   Лепорелло. За кого вы нас принимаете? Всегда по избранию... Мир его праху. Я сомневаюсь, что его грешная душа попала не то что в рай, а хотя бы в чистилище. Но, если он в аду, и если у сатаны есть жена... не поздравляю я бедного чёрта: у него режутся теперь новые рога.

   Дон Ринальдо. Ваш бывший господин...

   Лепорелло. Был единственным человеком, дон Ринальдо, опасным моему супружескому счастью. Против всех остальных я застрахован.

   Дон Ринальдо. Вот как! Любопытно знать, чем именно?

   Лепорелло. Во-первых, тем, что, как я уже имел честь вам заметить, жена моя добродетельная женщина.

   Дон Ринальдо. А я уже имел честь заметить вам в ответ, что добродетель жены вашей, как и всякая другая, граничить с пороком. Учредите на границе зоркую таможню, чтобы амур не провёз к вам контрабанду.

   Лепорелло. Во-вторых, тем, что, благодаря покойному барину, – нет в Европе человека, более меня постигшего тайны любви. Я знаю все штуки, все хитрости и подвохи господ ухаживателей за хорошенькими женами пожилых мужей... Нет любовной мины, на которую я не мог бы ответить контр-миною, нет засады, которую я обратил бы на голову моего же врага. Э! Да что здесь толковать! Рога – для меня анахронизм. Они умерли в ту ночь, когда черти взяли моего покойного господина.

   Дон Ринальдо. Однако, мужская красота...

   Лепорелло. Она умерла в ту же печальную ночь, дон Ринальдо.

   Дон Ринальдо. Печальную?

   Лепорелло. Ну, да, для моего господина. После него я уже не видел истинно красивого мужчины.

   Дон Ринальдо. Сказать правду, дон Эджидио, я думаю, что соперничать с вами может и не истинно красивый мужчина.

   Лепорелло. Попробуйте!

   Дон Ринальдо. Женщины любят молодость, а вы таки порядком стареньки.

   Лепорелло. Стар, да петух, говорит пословица.

   Дон Ринальдо. Лысина ваша тоже мало служит вам к украшению.

   Лепорелло. Бог прибавляет людям лба за мудрость.

   Дон Ринальдо. Вы несколько рябоваты.

   Лепорелло. И, тем не менее, миловиден.

   Дон Ринальдо. Не нахожу.

   Лепорелло. А я нахожу. Милый друг, вы не знаете моей Габриэллы. Эта женщина не из тех вертушек, что продают свою супружескую верность за пару чёрных усов и песенку под аккомпанемент мандолины. Она ценит в мужчине только внутренние достоинства.

   Дон Ринальдо. А они у вас есть?

   Лепорелло. Есть – вот, ей Богу, есть!

   Дон Ринальдо. Отчего же их никто не видит?

   Лепорелло. Оттого, что, если бы все видели мои внутренние достоинства, они были бы уже не внутренними, а внешними. Я скромен, дон Ринальдо, и держу свои достоинства про домашний обиход. Кто угощает своими достоинствами постороннюю публику, у того они скоро расходуются. Габриэлла знает меня слишком хорошо и никогда не променяет на какого-нибудь щеголя с пером.

   Дон Ринальдо. Однако, клянусь, что этого унтер-офицера она слушала с удовольствием. Он напевал ей свои песенки от самой Виа Толедо до нашего переулка.

   Лепорелло. И вы все время следили за ними?

   Дон Ринальдо. Да.

   Лепорелло. По такой-то жаре?

   Дон Ринальдо. Чего не сделаешь для приятеля?

   Лепорелло. Особенно, если у приятеля есть хорошенькая жена, за которою безуспешно ухаживаешь.

   Дон Ринальдо. О, дон Эджидио!

   Лепорелло. И которую ревнуешь ко всякому встречному.

   Дон Ринальдо. Как дурно вы толкуете мои добрые намерения.

   Лепорелло. В том числе и к её собственному супругу.

   Дон Ринальдо. Если вы так понимаете моё участие к вам, то отчего вы не закроете для меня дверей своего дома?

   Лепорелло. Оттого, что нет лучшей страховки для мужа, как держать при жене такого влюблённого, которого она терпеть не может.

   Дон Ринальдо. Гм! Гм!

   Лепорелло. Несчастный влюбленный, дон Ринальдо, подобен собаке на сене: сам не съест и другим не даст.

   Дон Ринальдо. Не слишком ли вы самонадеянны?

   Лепорелло. Разве вы не выследили унтер-офицера?

   Дон Ринальдо. Положим.

   Лепорелло. И следите, почтенный дон Ринальдо, как можно пристальнее следите! Не знаю, делает ли это вам честь, но мне, во всяком случае, доставляет удовольствие,

   Дон Ринальдо. Чёрт бы вас брал!

   Лепорелло. Какое благочестивое пожелание!

   Дон Ринальдо. Мое дело было предупредить вас, ваше дело воспользоваться моим предостережением. Признаюсь, я был бы почти рад, если бы ваша глупая самоуверенность увенчалась достойным вас головным убором. (Уходит).

   Лепорелло (один). Этот сластолюбивый попёнок перегрызёт горло всякому, кто вздумает смотреть на мою Габриэллу сладкими глазами. Если издохнет моя дворовая собака, он охотно сядет в конуру, чтобы по ночам лаять на распевателей серенад. Однако, этот унтер-офицер что-то сильно тревожит его. Пойду и сделаю Габриэлле осторожный допрос... Я верю ей, как этому солнцу, ходящему в небе, но ведь и солнце затмевается.

   Дон Джованни (входит). Простите, почтеннейший... Лепорелло! Ты ли это, старый мошенник?

   Лепорелло. Ба... ба... барин?.. Господи, что же это? Среди белого дня?.. Отойди от меня, Сатана!

   Дон Джованни. Ты, кажется, принимаешь меня за привидение?

   Лепорелло. И за очень приличное привидение, не в обиду будь сказано вашей милости...

   Дон Джованни. Ну, нет, брат. Я жив, я живее тебя. Поздороваемся, как порядочные люди.

   Лепорелло. О, синьор, моё сердце хочет выскочить от радости. Барин! Мой добрый барин жив, и в Неаполе!.. Но, позвольте, синьор, по какому случаю вы живы?

   Дон Джованни. Вероятно, потому что не умер.

   Лепорелло. Но вас взяли черти, синьор, – это известно всему миру.

   Дон Джованни. Глупая сказка, которую я сам распустил в народе, чтобы не слишком гналась за мною инквизиция. Нет, Лепорелло, не черти, а долги выжили меня из Испании.

   Лепорелло. Но, синьор, я сам был при том, как вы ужинали с мраморным Командором и потом вместе провалились в театральный трап.

   Дон Джованни. Маленькая комедия, чтобы замести следы, разыгранная по соглашению с доном Оттавио – в благодарность за то, что я великодушно уступил ему донну Анну и благословил их на законный брак... Ну, Лепорелло, я всегда был бы рад тебя встретить, но сейчас ты особенно кстати. Я влюблён, милый Лепорелло.

   Лепорелло. Ха-ха-ха! Ещё бы! Само собою разумеется. Вот если бы вы не были влюблены, это было бы чудо.

   Дон Джованни. Моя красавица живёт здесь.

   Лепорелло. Зде-есь?

   Дон Джованни. Да, вот в этом доме. Её зовут Габриэлла.

   Лепорелло. К несчастью, я знаю это слишком хорошо.

   Дон Джованни. Муж её – какой-то полицейский крючок... Ратацци... Ратаффи... дрянь, одним словом! Нам не в первый раз дурачить таких уродов, Лепорелло, не правда ли?

   Лепорелло. А вы, стало быть, хотите...

   Дон Джованни. Разумеется. Я жить без неё не могу.

   Лепорелло (про себя). Пропал! (Вслух). Синьор, я знаю этого человека.

   Дон Джованни. В самом деле?

   Лепорелло. Это прекраснейший человек, синьор, благочестивый, мудрый, образованный, примерный семьянин.

   Дон Джованни. Для меня из его добродетелей интересна только одна: его жена – самая хорошенькая женщина в Неаполе.

   Лепорелло. Синьор, небо карает тех, кто отнимает жён у добродетельных мужей. Вспомните историю Урии.

   Дон Джованни. Моральные наставления идут к тебе, как тонзура балерине. Готовься исполнять мои поручения.

   Лепорелло. Ваши поручения?

   Дон Джованни. Ну, да. Само собою разумеется, что с тех пор, как мы встретились, ты снова состоишь у меня на службе.

   Лепорелло. Покорнейше благодарю!

   Дон Джованни. А мне-таки было трудно без тебя в эти годы. Я привык к твоим услугам.

   Лепорелло. Да я-то отвык услуживать.

   Дон Джованни. Итак, вот тебе первая задача: познакомься с служанкою Габриэллы и, если надо, заведи с нею интрижку..

   Лепорелло. С кривой Марианною?.. Час от часу не легче.

   Дон Джованни. Расположи её в нашу пользу.

   Лепорелло. Ну, как бы не так!

   Дон Джованни. Уговори её открыть нам доступ в эту проклятую лачугу, где томится в неволе госпожа её...

   Лепорелло. Волосы мои встали дыбом!

   Дон Джованни. Словом, работай по старому рецепту, – не мне учить тебя. И, победив, мы, как в старину, разделим плоды победы. Мне достанется госпожа, тебе служанка.

   Лепорелло. Если наоборот, я не стану спорить.

   Дон Джованни. За дело, любезный Лепорелло. В эту ночь они должны быть наши.

   Лепорелло. Ах, типун ему на язык!

   Дон Джованни. Что?

   Лепорелло. Синьор, я боюсь, не слишком ли вы спешите?

   Дон Джованни. Вот ещё. Разве я не тот же дон Джованни Тенорио ди Маранья, что десять лет тому назад?

   Лепорелло. Увы! Кажется, всё тот же.

   Дон Джованни. Поверь, в эти десять лет я не утратил ни прежней практики, ни прежних качеств.

   Лепорелло. Ах, синьор, сейчас вы в глазах моих утратили одно прекрасное качество.

   Дон Джованни. Ты заметил? Какое?

   Лепорелло. Вы перестали быть покойником!

   Дон Джованни. Шут! Итак, Лепорелло, в атаку. И помни – добыча пополам. Мне госпожа, тебе служанка.

   Лепорелло. Кривая Марианна? Бр-р-р...

   Дон Джованни. Через час ты должен мне доложить о своих успехах. До свидания. (Уходит).

    Лепорелло (один). Вот когда я пропал, так пропал. Сам ад против тебя, бедный Лепорелло: чтобы сделать тебя рогатым, как Вельзевул, он выбросил на свет единственное чудовище, которое на то способно. Дон Ринальдо, дон Ринальдо, где вы? Дон Ринальдо!

Лепорелло и дон Ринальдо.

   Дон Ринальдо. В чём дело? Вы кричите, будто вам режут горло.

   Лепорелло. Хуже. Без ножа режут мою честь.

   Дон Ринальдо. Я предсказывал вам.

   Лепорелло. О, да, да. Вы были правы. Извиняюсь пред вами. Со времён Валаамовой ослицы никто не прорицал дельнее, чем вы. Габриэлла погибла, дон Ринальдо!

   Дон Ринальдо. О, что вы говорите?

   Лепорелло. Дон Ринальдо, знаете ли вы, кто этот унтер-офицер?

   Дон Ринальдо. Ну?

   Лепорелло. Мой бывший барин.

   Дон Ринальдо. Ах!

   Лепорелло. Маркиз дон Джованни Тенорио ди Маранья!

   Дон Ринальдо. Но он умер?

   Лепорелло. Ожил!

   Дон Ринальдо. Его черти съели!

   Лепорелло. Их стошнило, и он возвратился на свет.

   Дон Ринальдо. Вы убили меня!

   Лепорелло. Что сделали бы вы, дон Ринальдо, на моём месте?

   Дон Ринальдо. Не спрашивайте меня, – я никогда не имел дела с выходцами из ада.

   Лепорелло. Я тоже не имел.

   Дон Ринальдо. Ума не могу приложить.

   Лепорелло. И я тоже не могу... Вы только вообразите: он имеет ещё наглость требовать, чтобы я же ему помогал!

   Дон Ринальдо. Каков!

   Лепорелло. И в награду обещает мне любовь кривой Марианны.

   Дон Ринальдо. Ха-ха-ха! Ваш господин негодяй, но не лишён остроумия. Вы и кривая Марианна – чудесная пара.

   Лепорелло. Мне некогда обижаться на вас, иначе...

   Дон Ринальдо. Какая мысль! Слушайте, дон Эджидио. Что если вы примете предложение дона Джованни и притворитесь, будто готовы ему помогать?

   Лепорелло. Ну-с?

   Дон Ринальдо. Вы введёте его в свой дом...

   Лепорелло. Волка-то в овчарню? Умно придумано!

   Дон Ринальдо. Нет, на псарню. Разве, вы не служите в полиции? Разве у вас нет в распоряжении сбиров?