Текст книги "Водоворот"

Автор книги: Ларри Бонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 61 страниц)

МОТОСТРЕЛКОВЫЙ БАТАЛЬОН НАРОДНОЙ ГВАРДИИ

Полковник Хассан Махмуд в полный рост стоял в командирском люке своего бронетранспортера, прикидывая, какое расстояние отделяет его батальон от южноафриканских оборонительных рубежей. Пожалуй, с километр. Пора развертываться.

Он взял в руки рацию.

– Всем машинам развернуться в цепь. Темпа не снижать.

В наушниках раздались радостные возгласы. Махмуд нахмурился. Глупые юнцы. Ведут себя как на прогулке.

К счастью, оказывать им сопротивление было почти некому. Огонь обороняющихся сил противника был очень незначителен. Пожалуй, они справятся со своей задачей, подумал он.

Кажется, газ сработал. На такой жаре его действие будет продолжаться еще минут десять, не больше. После этого вещество начнет распадаться на вполне безобидные компоненты.

Другие газы нервно-паралитического действия, такие, как, к примеру, зоман, или «Джи-Ди»,продолжали бы действовать несколько дней – они относятся к «стойким» отравляющим веществам. Вега потому и выбрал зарин, что он – «нестойкий». Если действовать достаточно осторожно, то батальон Махмуда сможет без ущерба для себя захватить высоту.

Ливийский полковник был настроен оптимистично. Похоже, африканеры были застигнуты врасплох. Даже ветер на руку наступающим – его легкие порывы слева и сзади отнесут остатки газа вперед.

ПОТГИТЕРСРУС

Ветер дул с северо-востока со скоростью десять-пятнадцать километров в час. За те пятнадцать минут, пока продолжалось действие нервно-паралитического газа, он отнес смертоносное облако на три с лишним километра, раздувая его по всему Потгитерсрусу.

Когда над горой раздались первые залпы кубинской артиллерии, большая часть остававшегося в городе белого населения попряталась в импровизированных бомбоубежищах. Однако довольно значительная часть людей не придали очередному артобстрелу большого значения. За три дня жизни практически на передовой они успели привыкнуть к стрельбе и бомбардировкам.

Первыми пострадали те, кто находился на улице, – особенно выполнявшие физическую работу, при которой приходилось тяжело дышать. А обитатели черного тауншипа в своих лачугах без окон, без дверей были все равно что на улице. У них не было бомбоубежищ.

Тем не менее газ начал распадаться, постепенно теряя свою смертоносную силу. Наиболее уязвимыми оказались старики и дети, да еще страдающие легочными заболеваниями, а таких среди шахтеров было немало. Даже в ослабленном виде зарин может вызывать паралич и слепоту. Как известно, разрушенные нервные клетки не восстанавливаются.

Шестилетняя девочка Элис Наксула жила в маленькой хижине со своей мамой, бабушкой и дядей. Обычная девочка из негритянского гетто, она собиралась пойти погулять, поиграть с другими детьми и поискать чего-нибудь поесть. Хаос военного времени начисто истощил их запасы, и им с матерью приходилось поодиночке рыскать по городу в поисках еды, в то время как дядя работал на шахте, а бабушка тихо сидела в единственном в их доме кресле, вспоминая о былом.

Дядя был уже на ногах, торопясь успеть на шестичасовой автобус, чтобы добраться до шахты. Каждый день они все вставали ни свет ни заря, чтобы проводить его на работу, и делились остатками вчерашней овсянки. В темноте никто из них не заметил, как через щелястые стены и занавешенную дырявым одеялом дверь в хибару сочится газ. Его трудно было бы увидеть и днем, но он еще сохранял свою смертоносную силу.

Первые признаки неладного появились, когда бабушка зашлась от кашля. У нее был бронхит – частое явление у стариков, следствие долгих зим, проведенных в неотапливаемой лачуге. Внезапно старушка закричала, упала с кресла и забилась в агонии.

У Элис щипало глаза. Мама стала что-то кричать, показывая на бабушку. Повинуясь инстинкту ребенка, с рождения познавшего полицейские облавы, девочка нырнула под кучу тряпья в углу и замерла. Когда-то давно ее научила этому мама, чтобы на время полицейской облавы взрослые могли убежать. Для Элис куча тряпья была надежным укрытием.

Она с ужасом ждала, что сейчас раздадутся удары и крики, но за себя она была спокойна. Тряпье попахивало, и было нечем дышать, зато полицейским ее ни за что не найти.

Крики смолкли, и ей захотелось встать и посмотреть, что же такое произошло. Но Элис хорошо помнила, чему ее учила мама. Мама учила ее, что надо три раза пропеть про себя глупую песенку про мартышку и носорога и только после этого вылезать. Она так и сделала, с особенным удовольствием исполняя про себя тот куплет, в котором мартышка перехитрила носорога.

Закончив песенку, она выбралась из своего укрытия, освобождаясь от тряпок и одеял.

Мама лежала на полу рядом с бабушкой и дядей.

Элис потрясла ее, но от этого мама лишь тихо застонала. Элис хотела принести воды. Однажды во время облавы полицейские избили маму, и она лежала вся в синяках и крови. Тогда дядя велел девочке принести воды. И это помогло.

Элис уже бежала к колонке, когда до нее донеслись слабые мамины крики: «Я ничего не вижу! Я ничего не вижу!»

Элис бегом вернулась назад и попыталась поднять дядю или бабушку, чтобы они ей помогли, но оба были мертвы. Она знала, как это проверить. Мама задавала ей вопросы, а она отвечала. Ни у одного из них не было никаких ран, но по остановившемуся, полному ужаса взгляду можно было догадаться, что они умерли в мучениях.

– Мамочка, что я должна сделать?

Ответа не последовало.

Несколько тысяч местных жителей – черных и белых – были мертвы или, изувеченные, блуждали по Потгитерсрусу.

25 НОЯБРЯ, СТАВКА КУБИНСКИХ ЭКСПЕДИЦИОННЫХ ВОЙСК, ПИТЕРСБУРГ

В обязанности Джонатана Сасоло входило обеспечивать связь генерала Антонио Веги с руководством Африканского национального конгресса. По южноафриканским меркам, он принадлежал к «смешанной расе». Это был широкоплечий мужчина, с большими руками и зычным голосом. В военизированном крыле АНК, «Умконто ве сизве», он имел чин майора, и по идее такой же чин был пожалован ему и в ставке Веги. Однако офицеры штаба обращались с ним без должного уважения. От такой несправедливости его гнев и возмущение только возросли.

– Вот как вы нас освобождаете? Уничтожая половину населения, а остальных обрекая на голод?

Вега пытался вести себя как можно дипломатичнее, для большей убедительности он пригласил присутствовать при разговоре Суареса и Васкеса.

– Товарищ Сасоло, я прошу вас меня понять. Мы не властны над ветром.

– Но вам были известны и направление, и сила ветра. Однако это не помешало вам наплевать на легко прогнозируемые последствия газовой атаки! – Сасоло навис над столом Веги и заорал так, что кубинские офицеры в ужасе отшатнулись. – Более тысячи погибших, Вега, и много тысяч искалеченных. Мертвых так много, что мы не в состоянии их всех сосчитать. И это вы называете победой?

– Не просто победой, а очень важной победой, – парировал Вега. – Наши войска, в которые, осмелюсь вам напомнить, входят и ваши люди, потеряли только четырнадцать человек убитыми и тридцать семь ранеными, а уничтожили целую бригаду противника.

Васкес поддакнул:

– Подумайте, в каком шоке сейчас находится Претория, товарищ майор. Подумайте, насколько это приближает нас к нашей победе.

Лицо Сасоло исказилось от гнева.

– Победе? Говорю вам, если вы будете продолжать в том же духе, эту победу будет некому праздновать. И особенно если ваши войска конфискуют всю еду в городе! Как прикажете людям жить?

– Мы забрали продовольствие только из белых кварталов, майор. – Суарес старался говорить спокойно.

– Да вся еда и находится в белых кварталах, черт бы вас побрал! Больше нигде нет никакой еды!

На этот раз Вега почти потерял терпение.

– Скоро сюда прибудет эшелон с продовольствием, товарищ. Наши тыловые части сами сильно пострадали от авианалетов и рейдов ваших бурских отрядов. И уж, конечно, нам в первую очередь доставляют горючее и боеприпасы. Вот почему нам пришлось добывать продовольствие здесь.

– Ага, оставляя мой народ умирать голодной смертью.

Голос Веги зазвучал жестче.

– Майор, меня волнует лишь стремительное и эффективное продвижение вперед моих войск. Мои солдаты сражаются и умирают за освобождение вашего народа от фашистского режима. Я сожалею, что погибли мирные жители. Без сомнения, к тому времени, как мы победим, погибнут еще многие. Но их гибель будет ненапрасной.

Сасоло продолжал стоять на своем.

– Красивыми словами не изменишь настроения масс, Вега. Они видели буров, а теперь они видят вас. И они говорят: «В чем же разница?» – Майор АНК отступил на шаг от стола. – Я уже обсудил этот вопрос с нашим исполнительным комитетом.

Вега кивнул. Васкес докладывал ему, что Сасоло несколько раз связывался по секретной связи со штабом АНК в Лусаке, причем шифр кубинцы раскрыть не смогли.

Майор продолжал:

– Я полагаю, теперь мы должны разорвать наш союз. Во имя освобождения Южной Африки мы пойдем другим путем. Вы просто используете нас… как когда-то Советы использовали вас.

Васкес направился к двери.

– Ну, хватит, майор.

Сасоло обернулся и увидел, что на него наставлены винтовки двоих кубинских солдат. Вега указал на майора:

– Арестуйте его.

Ошеломленный Сасоло попытался было возражать, но быстро смолк под железной хваткой конвоиров, которые выволокли его из комнаты.

Васкес покачал головой.

– К сожалению, он не одинок, товарищ генерал. В частях АНК многие ропщут. Боюсь, нам придется с ними повозиться.

– Я знаю, Васкес, я тоже читал отчет. – Вега вздохнул. – Слабаки. Они не понимают, что жертвы необходимы. – Он помотал головой. – Подлинный социализм не дается легко. Его завоевывают кровью и тяжелым трудом.

Поднявшись, генерал посмотрел на Суареса.

– Отлично, товарищ полковник. Разоружите и возьмите под стражу все подразделения АНК, которые вам кажутся неблагонадежными. – Его лицо потемнело. – Я не потерплю бунта в своих войсках. Особенно теперь, когда мы стоим на пороге победы. Вы свободны.

Офицеры по одному вышли из кабинета, а Вега еще долго стоял в раздумье у окна. Предательство и трусость Сасоло оставили у него горький привкус во рту.

БОРТ АМЕРИКАНСКОГО ВОЕННОГО КОРАБЛЯ «МАУНТ УИТНИ», МЕЖДУ ОСТРОВОМ ВОЗНЕСЕНИЯ И КЕЙПТАУНОМ, АТЛАНТИКА

Длинный конвой выкрашенных серой краской американских военных кораблей полным ходом следовал своим курсом, и в ночной темноте струя, расходящаяся от винтов, и высокие валы казались бледно-голубыми. На борту каждого корабля ели, спали и играли в карты в общей сложности тысячи американских и британских морских пехотинцев. И, конечно, шел нескончаемый разговор. Разговор о спорте, о женщинах – обо всем на свете, кроме ЮАР.

Их командирам повезло меньше.

– Генерал Крейг? – тихонько позвал его ординарец. Крейг стоял в гуще офицеров, собравшихся в командной рубке. Привлечь его внимание в этом шуме было нелегко, но и кричать, обращаясь к генерал-лейтенанту, не полагалось.

Наконец Крейг обернулся и кивнул капралу, который быстро подошел и протянул какой-то листок. Отдав честь, он вышел, а Крейг машинально ответил на приветствие, уже углубившись в чтение бумаги. Весь штаб замер в ожидании.

Крейг немного ссутулился, но быстро взял себя в руки. Он повернулся к бригадному генералу Клейтону Мауэру, который отвечал за операции сил вторжения.

– Клей, пересмотри учебный график. Один полный день отведи под отработку действий в условиях применения отравляющих веществ – спецприемов, использования защитных костюмов, химразведку.

Мауэр присвистнул.

– Значит…

– Да. Кубинцы применили газ, чтобы сломить сопротивление защитников города севернее Претории. В сообщении не указано, какой именно это был газ, но общие потери составили несколько тысяч человек. Если верить нашей разведке, сильно пострадало и гражданское население.

– Черт. – Мауэр тяжело опустился на стул, шумно выдохнув. – Сначала отрабатывай действия в зоне ядерного удара, теперь – это. Сэр, у ребят заранее разовьется аллергия на это задание. – Он улыбнулся, чтобы скрыть свою озабоченность, понимая, однако, что в сообщении содержится чистая правда.

Крейг хмуро кивнул. Мысли его были уже за много тысяч миль отсюда.

Мауэр ничего не знал о готовящейся высадке десанта в Пелиндабе. На самом деле, помимо самого батальона «рейнджеров», об этом знали только пятеро офицеров, включая Крейга.

Офицеры штаба узнают об операции «Счастливый жребий» только после ее начала. В списке с грифом «Довести до сведения» значились всего несколько фамилий. К тому же он очень сомневался, что осведомленность офицеров штаба о казавшейся чистым безумием операции поднимет им настроение.

Оставалось надеяться, что рискованное предприятие «рейнджеров» окажется успешным. Ему никогда не доводилось видеть, чтобы десантные корабли разворачивались и обращались в бегство, но, если африканеры вцепятся зубами в свои бомбы, это будет единственным разумным выходом.

Глава 29
ЧАСЫ ПУЩЕНЫ

25 НОЯБРЯ, ШТАБ 1-ГО БАТАЛЬОНА 75-ГО ПОЛКА «РЕЙНДЖЕРОВ», ВОЕННЫЙ АЭРОДРОМ «ХАНТЕР», ДЖОРДЖИЯ

Подполковник Роберт О'Коннел говорил с Вашингтоном по секретной связи. Он был мрачен: его командир полка полковник Пол Геллер, в сущности, зря потратил десять дней, которые можно было использовать для планирования операции. Тот факт, что он ожидал этого звонка с момента нанесения Преторией ядерного удара, не мог служить достаточным утешением.

Случайный отблеск неяркого солнечного света озарил его кабинет, но не улучшил настроения. Как же он хотел хоть раз в жизни получить из Пентагона хорошие новости! Но, похоже, его желание невыполнимо.

– Нет, сэр, я понимаю… Да, сэр. Действительно идиотская затея – передвигаться по железной дороге. Надеюсь увидеть вас завтра здесь. До свидания. – Он подавил желание сказать больше – гораздо больше. Вместо этого положил трубку красного телефонного аппарата и сел, уставившись в окно.

– Неприятности?

О'Коннел слегка обернулся и посмотрел через стол на худощавое загорелое лицо майора Питера Клоцека, батальонного офицера по оперативным вопросам.

– Можно сказать и так, Пит. – Он кивнул в сторону телефона. – Мы потеряли неделю. Так что теперь это – Д минус четыре. Вашингтон требует, чтобы мы выступали двадцать девятого ноября, вместо шестого декабря. Кроме того, они увеличили список объектов. Объединенный комитет начальников штабов хочет, чтобы мы захватили завод по обогащению урана в Пелиндабе. Они хотят, чтобы у ЮАР не осталось ни одного шанса подготовить очередную ядерную бомбу к тому моменту, как наша морская пехота высадится в Кейптауне.

– Господи Боже мой.

Клоцек не мог скрыть тревоги. Выступать на неделю раньше срока означало отказаться от серии полномасштабных учений, необходимых, чтобы проверить сложный план, разработанный пока лишь в компьютерах и на бумаге. Хуже того, в последний момент назначить главной целью завод по обогащению урана означает распылить и без того ограниченные силы 1-го батальона.

– Как, черт возьми, они думают, мы все это сделаем?

О'Коннел пожал плечами.

– Их это не волнует. В любом случае послезавтра мы вылетаем на остров Вознесения.

– Нас раздавят. – Клоцек помрачнел. Разработка воздушно-десантной операции требовала тщательного планирования и доскональной подготовки. Недоработки в чем бы то ни было, чреваты большими потерями и в конечном счете поражением.

– Да-а, пожалуй что так. Но именно за исполнение такого рода заданий налогоплательщики тратят на нас деньги. – О'Коннел постарался, чтобы его голос звучал убедительно.

Клоцек кивнул на телефон секретной связи.

– Полковник все еще собирается прыгать с нами?

– Угу, – без всякого выражения ответил О'Коннел, который еще не определил, как к этому относиться.

Командир 75-го полка «рейнджеров» принял решение высадиться с 1-м батальоном несколько дней назад. Теоретически это делалось для того, чтобы обеспечить общее командование обеими частями, но О'Коннел не обольщался насчет того, как присутствие полковника повлияет на управление вверенным ему батальоном. Геллер просто возьмет весь ход операции на себя, а его оттеснит в сторону. Несмотря на это, он понимал решение полковника. В операции «Счастливый жребий» перед батальоном О'Коннела стояла самая трудная и опасная задача. Каррера же, командир 2-го батальона, был ветераном – с ним Геллер прослужил долгие годы. Поэтому естественно, что полковник хотел быть там, где он нужней. О'Коннел нахмурился, злясь на себя, что впустую тратит драгоценное время и переживает из-за того, чего нельзя изменить. Он поднял глаза.

– Собирай ребят, Пит. Я хочу видеть всех командиров рот здесь в тринадцать ноль-ноль. И скажи профессору Леви, что я хочу поговорить с ним – прямо сейчас.

Профессор Эшер Леви настороженно смотрел на невысокого темноволосого американского офицера. За те два дня, что он провел на базе «Хантер», они встречались с О'Коннелом лишь мельком – за едой и один раз после утомительного занятия с десантниками, которых Леви обучал обращению с ядерным оружием ЮАР. И всякий раз в душе О'Коннела боролись два чувства: благодарность Леви за помощь и глубокое возмущение оттого, что факт сотрудничества Израиля с ЮАР теперь заставляет его людей рисковать жизнью. Это грозило усложнить их служебные отношения.

– Вы хотели видеть меня, подполковник?

– Да. По двум причинам. – О'Коннел через стол подтолкнул к нему увеличенную спутниковую фотографию. Леви внимательно посмотрел на нее. На фотографии было изображено приземистое прямоугольное здание в центре научного комплекса Пелиндабы.

– Узнаете?

Леви кивнул. Он провел два года жизни в этих стенах. Завод по обогащению урана в Пелиндабе был ключевым пунктом сверхсекретной программы создания ядерного оружия в ЮАР.

В необогащенной урановой руде содержится не более 0,7 % урана-235 – уранового изотопа, необходимого для создания бомбы. Остальные девяносто девять и три десятых процента – уран-238, почти идентичный изотоп. Разделение этих двух компонентов для производства обогащенного, пригодного для создания ядерных бомб урана представляло собой сложный, дорогостоящий и длительный процесс, основанный на том, что атомный вес урана-235 немногим меньше веса урана-238.

При обогащении, гексафторид урана – газообразное соединение природного урана и фтора – на огромной скорости прогоняются по кругу внутри высокой и узкой центрифуги. Небольшая часть немного более тяжелого урана-238 выпадает в осадок, оставив газ с несколько большей концентрацией урана-235. Процесс повторяют снова и снова, пока содержание урана-235 не составит более девяноста процентов.

Леви усмехнулся про себя. Во многом обогащение урана напоминает известную шутку, что в результате совместных усилий множества обезьян, долго и бессмысленно колотящих по клавишам пишущих машинок, в конечном счете, можно получить полное собрание сочинений Уильяма Шекспира. Получение нужных для создания бомбы количеств материала требует огромного числа машин, работающих на огромных скоростях в течение длительного времени.

Он снова вгляделся в фотографию обогатительной установки Пелиндабы, восхищаясь техническим совершенством, отраженным на снимке. Несмотря на то, что он был сделан американским спутником с расстояния в несколько сотен миль над поверхностью земли, все выглядело так, будто фотографировали в нескольких футах от объекта. Отчетливо просматривались усиленная охрана у входа и система кондиционирования воздуха на крыше. Однако квадратный контур здания и стены без окон, ничего не говорили о запутанном расположении внутренних помещений.

Подобно айсбергу, большинство обогатительных установок ЮАР было расположено под землей – конструкторский замысел, позволяющий поддерживать внутри постоянную температуру. Центральный каскадный зал вмещал более двадцати тысяч центрифуг – каждая около тридцати сантиметров шириной и семи метров высотой – расположенных и смонтированных порядно, образуя девяносто различных обогатительных ступеней. Установку пронизывали десятки километров узких трубок, обеспечивая снабжение свежим гексафторидом урана, превращающим уран-238 на каждом уровне во все более обогащенный уран.

Леви вернул снимок О'Коннелу.

– У вас вопросы относительно этого сооружения, подполковник?

– Не совсем. – Американец нахмурился. – Мне нужен быстрый, надежный способ разрушить это проклятое место.

Леви не удивился. Это был разумный шаг. Захват ядерного запаса ЮАР без уничтожения обогатительной установки дал бы лишь временную передышку. Зачем столько хлопот, чтоб избавиться от нескольких ядерных бомб, если останется целый комплекс по производству этого оружия?

Леви поиграл длинными, изящными пальцами – такие руки, как говорила его бывшая жена, больше подошли бы хирургу, а не физику-ядерщику. Увлекательная задача. Как лучше полностью уничтожить обогатительную установку Пелиндабы? Если использовать обычное взрывное устройство, то нужно сначала захватить весь комплекс, а потом еще уйдет довольно много времени на то, чтобы соединить их вместе. Чтобы разрушить все это, нужен взрыв огромной мощности.

Мощь. Вот то, что нужно. Леви выпрямился, в его сознании проносилась череда полуоформившихся мыслей и идей. Он взглянул на О'Коннела. – Есть относительно простой способ достичь этой цели, полковник. – Его пальцы выбивали быструю, нервную дробь по крышке стола. – Но мне потребуется некоторое время – немного – для отработки деталей.

О'Коннел утвердительно кивнул.

– Хорошо. Потому что у нас очень мало времени. – Он прищурился. – И вот еще, почему я вас пригласил. Вы сможете подготовить спецгруппу лейтенанта Бона к двадцать девятому?

– Это невозможно. – Леви решительно покачал головой. – Ваши «рейнджеры» – способные ученики, подполковник, но даже они не сумеют выучиться всему, что нужно знать, меньше, чем за неделю.

– Понятно. – В голосе американского офицера послышалось разочарование, но не удивление. Он бросил взгляд на коричневую папку перед собой. Леви рассмотрел небольшой ярлычок со своим именем. – Профессор, насколько я понимаю, вы являетесь резервистом израильских вооруженных сил.

– Именно так. Как и каждый взрослый мужчина в моей стране. – Леви с любопытством поглядел на досье. Неужели Иерусалим передал американцам весь его послужной список?

– Парашютно-десантных войск?

Леви усмехнулся и покачал головой.

– Нет, подполковник, это слишком большая честь для меня. В настоящее время я освобожден от призыва в армию как ученый, но и в молодости я тоже не имел такого счастья, а провел несколько месяцев в качестве скромного пехотинца. Но почему вы спросили?

О'Коннел пустил через стол бланк телекса.

– Потому что ваше правительство снова призывает вас под боевые знамена, профессор. С шести ноль-ноль завтрашнего дня вы считаетесь прикомандированным к моему батальону для прохождения воинской службы.

На несколько секунд Леви задержал взгляд на телексе.

– Но почему? Не понимаю.

Теперь пришел черед усмехнуться О'Коннелу.

– Это довольно просто, рядовой Леви. Вашингтон изменил график. Мы выступаем на Пелиндабу двадцать девятого – на неделю раньше намеченного срока. И мне нужно, чтобы спецгруппу сопровождал эксперт. Сожалею, но вы сами заявили, что не сможете подготовить к этому времени моих ребят. Значит, вы станете моим экспертом.

Леви приоткрыл рот от удивления и застыл. Заметно развеселившись, американский офицер слегка поклонился и потер руки.

– Добро пожаловать в ряды «рейнджеров», профессор. – Тонкая усмешка превратилась в широкую ухмылку. – Вам повезло: научиться прыгать с парашютом гораздо проще, чем разобраться в устройстве атомной бомбы.

26 НОЯБРЯ, ЗАЛ ЗАСЕДАНИЙ ГОСУДАРСТВЕННОГО СОВЕТА БЕЗОПАСНОСТИ, ПРЕТОРИЯ

Карл Форстер пристально вглядывался в мертвенно бледное лицо офицера Военно-воздушных сил ЮАР, стоявшего перед ним по стойке «смирно».

– Я не намерен выслушивать вашу бессмысленную техническую ерунду, генерал! Я хочу знать, когда вы сможете подготовить следующий удар! И ничего больше, понятно?

Офицер судорожно вздохнул и попытался объяснить.

– Самолеты и вооружение можно подготовить за несколько часов, господин президент. Но выбор цели не такое простое дело.

Казалось, глаза Форстера метали молнии; он медленно багровел, впадая в неистовую ярость.

Увидев, что дело принимает опасный оборот, седовласый генерал Адриан де Вет поспешил вмешаться.

– Господин президент, генерал Руфс хочет сказать, что кубинцы приняли меры, которые сильно осложняют использование ядерного оружия против них.

– Какие меры? – Голос Форстера звучал пугающе спокойно.

– Их воинские соединения расположены почти вплотную к нашим собственным оборонительным силам. А их группы прикрытия стоят в непосредственной близости от захваченных городов, где живут, как известно, граждане ЮАР.

– И что же?

Де Вету стоило огромных усилий, чтобы сдержаться. Уже три кресла в комнате совета пустовали, а ведь раньше их занимали люди, которые имели неосторожность попасть Форстеру под горячую руку.

– Господин президент, положение таково, что мы не можем нанести удар по коммунистам, одновременно не уничтожив сотни или даже тысячи наших сограждан. При таких условиях мы не сумеем получить военного преимущества.

Форстер коротким кивком подтвердил, что все понял, и присел у своего края стола. Время от времени он бросал взгляд на оперативную карту, висевшую на дальней стене комнаты. На его лице застыло сумрачное неодобрение.

Пропаганда, хвастливые заверения в скорой победе не имели ничего общего с суровой действительностью.

Форстер презрительно фыркнул.

– И что с того? Пускай коммунисты травят газами города, забитые каффирами, кули и предателями-«красношеими»! Наш народ разбросан по вельду, он выживет благодаря огромным просторам и естественной дисперсии газов. – Он передернул плечами. – А если кому суждено погибнуть, то так тому и быть. Мы сражаемся за выживание целой нации, а не отдельных индивидуумов.

Он поднялся с кресла и встал лицом к лицу к де Вету, безжалостный и неумолимый.

– Я даю вам три дня, генерал, на выбор целей для оставшихся бомб. Если вы не сумеете найти их в ЮАР, то я советовал бы вам поискать где-нибудь еще. Если мы не в силах напрямую поразить противника, то обязаны подставить ему подножку. – Он приблизился к оперативной карте и указал на порт в Мапуту, столице Мозамбика, и аэродромы в окрестностях Булавайо, второго по величине города Зимбабве.

У всех, сидевших вокруг стола, кровь отхлынула от лица. Гавань Мапуту наполнена торговыми судами под флагом СССР, а аэродромы Булавайо до отказа набиты советскими грузовыми самолетами. Сбросить ядерную бомбу на любую из этих целей означало бы уничтожить сотни русских и впридачу тысячи или даже десятки тысяч черных.

Но Форстер яростным взглядом заставил всех молчать.

– Тридцатого мы снова ударим. Две бомбы одновременно. И еще четыре через день. – Он все более распалялся. – Мы будем громить этих коммунистов, пока они все не выметутся за пределы нашей возлюбленной отчизны или пока они не превратятся в прах, в радиоактивную пыль, развеянную по нашей земле!

26 НОЯБРЯ, АЭРОДРОМ «УАЙДЭУЭЙК», ОСТРОВ ВОЗНЕСЕНИЯ

Профессор Эшер Леви, мигая, вышел из полутемного самолета «Си-141-Старлифтера»на ослепительный солнечный свет. Он на минуту задержал взгляд на безжизненных, голых окрестностях. Его первое впечатление было вполне точным – остров Вознесения представлял собой кусочек ада площадью в тридцать четыре квадратных мили, торчащий среди волн Южной Атлантики.

Этот остров был сплошным нагромождением черных и серых вулканических скал и спрессованного пепла. Единственный мазок живого цвета давал небольшой тропический лес на вершине горы возле аэродрома. Повсюду эхом разносился приглушенный рокот – непрерывный шум накатывающих на берег серо-зеленых волн.

Но скоро шум, производимый творением рук человеческих, заглушил гул прибоя. Леви обернулся и проследил взглядом, как еще один самолет «Си-141»с грохотом вынырнул из облаков, приземлился, вздымая клубы черного дыма, и промчался мимо, скрежеща тормозами. Самолет тяжело развернулся на посадочной полосе и замер вплотную к девяти своим предшественникам.

Рабочие экипажи, передвижной трап и автотопливозаправщики уже спешили навстречу самолетам. Единственная собственность военных на острове Вознесения – взлетно-посадочная полоса в одиннадцать тысяч футов длиной – вновь доказала свою необходимость. Остров служил жизненно важным опорным пунктом для англичан в 1982 году, во время войны за возвращение Фолклендских островов. Теперь он сыграет ту же роль при подготовке «рейнджеров» США к нападению на ЮАР.

– Прошу прощения, профессор. Мои ребята идут.

Леви посторонился, и колонна тяжело нагруженных «рейнджеров», грохоча ботинками по рампе, сбежала на бетонку аэродрома, направляясь к ангару, очевидно, предназначенному под временные батальонные казармы. Солдаты в черных форменных беретах больше походили на вьючных животных, нежели на людей – каждый нес личное оружие, дополнительный боезапас, гранаты, пулеметные ленты, мины для минометов, сухой паек, личную аптечку и все необходимое снаряжение, которое, по мнению батальонных снабженцев, могло пригодиться в ходе выполнения операции.

«Рейнджеры», изрядно измотанные изнурительными тренировками и муштрой, были обессилены – сказывался длинный десятичасовой перелет в жуткой тесноте. Глядя на их усталые лица, Леви осознал наконец, почему О'Коннел и Каррера так упорно требовали дать своим подразделениям по крайней мере день, чтобы передохнуть на острове Вознесения, восстановить силы и закончить последние приготовления.

Натруженные мышцы и ноющие синяки постоянно напоминали израильскому ученому о двух последних суматошных днях. Инструктор по прыжкам жестко, можно сказать безжалостно, преподал ему ускоренный курс начинающего парашютиста, заставив его проделать все, что полагается, кроме разве что настоящего прыжка с настоящего самолета. О'Коннел запретил делать этот последний шаг, ибо не хотел рисковать, опасаясь, что Леви покалечится. Даже легкое растяжение помешало бы ему участвовать в операции.

Леви вздрогнул. Прыгать с прекрасно оснащенного самолета среди бела дня было не страшно. Но бросаться с парашютом в полной тьме, без всякого опыта, казалось безумием.

Его наставники нисколько не сочувствовали ему.

– Вам необходимо четко усвоить материал, – упрямо талдычил старый вояка, – потому что эксперт-ядерщик, сломавший при высадке шею, уже не эксперт и вообще ни на что не годен.

Что ж, по крайней мере откровенно. Похоже, американцы готовы оберегать его жизнь до тех пор, пока он помогает обнаружить ядерные бомбы ЮАР и подготовить их к вывозу.

Он проследил взглядом, как О'Коннел устремился к контрольно-диспетчерскому пункту аэродрома, подлаживая шаг к поступи пожилого рослого человека рядом с ним. О'Коннел кивнул, по-видимому соглашаясь с собеседником. Он сохранял на лице непроницаемое выражение, будто все силы направил на то, чтобы держать свои чувства под жестким контролем. Леви внезапно понял, что немолодой офицер-«рейнджер», по всей вероятности, и есть тот самый полковник Геллер, о котором он так много слышал – неистовый командир 75-го полка.