Текст книги "Сорок монет "

Автор книги: Курбандурды Курбансахатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

– Вообще-то, краем уха я слышал, будто Аман устроился буфетчиком в новый ресторан, ну, в тот, что открылся на берегу реки.

У Тойли Мергена волосы на голове зашевелились.

– Что? Буфетчиком в ресторан? Не может этого быть!

– Сам-то я, правда, не ходил туда и не видел. Может вовсе не туда он устроился. Точно не знаю, Тойли-ага.

Но Тойли Мерген уже не слышал его последних слов. Он даже не заметил, что вышел из кабинета, не попрощавшись с директором.

Да, от несимпатичного тебе человека убежать можно, но от истины не убежишь…

Увидеть своего сына-инженера, которым в душе гордишься, за буфетной стойкой, среди бутылок с разноцветными этикетками не так-то приятно. Тойли Мерген почувствовал, что ноги ему не подчиняются и он спотыкается на ровном полу.

Аман, не подозревая, что отец давно наблюдает за ним, весьма проворно разливал по стаканам напитки. Он ловко доставал из-под прилавка бутылки с пивом и выстраивал их на подносах. Официанты с заплывшими лицами и официантки с застывшими на губах улыбками, но с утомлённо равнодушным взглядом поторапливали его: «Давай, Аманджан, давай!» А один парень в пёстром костюме, с бледным бескровным лицом и с длинными, падающими на плечи волосами тёрся грудью о буфетную стойку и бормотал:

– Она отвернулась от меня… Говорит, найдёт получше, чем я… Пусть найдёт, посмотрим… Сын переводчика Хайдара не останется на этом свете холостым…

Аман спросил у него:

– Ты мне что-то хочешь сказать?

– Хочу и говорю: «Налей!» – Парень отшатнулся от стойки и сразу же снова припал к ней грудью. – Аманджан, приятель, умоляю тебя, налей ещё сто. Не жадничай. Я сегодня должен напиться, должен, понимаешь?

– По-моему, тебе уже хватит! Право же, достаточно, – пытался уговорить его Аман.

– Вот ещё, стал бы я умолять тебя, если бы было достаточно. Да налей ты, ей-богу! Не на твои пью, а на свои…

Тойли Мерген не мог больше смотреть на своего вспотевшего от суеты сына. Он подошёл к стойке, взял бутылку водки, которую Аман ещё не откупорил, и сунул её волосатому парню.

– На, держи, раз не можешь обойтись без этой отравы, пей! А что останется – вылей себе за шиворот!

– Слава аллаху! Не вывелись ещё щедрые люди… – Волосатый прижал бутылку к груди и, покачиваясь, пошёл к столику.

Тут только Аман увидел отца.

– Папа! ты?..

– Что всё это значит? – Тойли Мерген обвёл рукой зал. – Для этого ты столько лет учился? Почему ты ушёл из автопарка?

– Захотелось и ушёл, – неуверенно заговорил Аман. – Надоело возиться в мазуте…

– Что, что? – Тойли Мерген свирепо сверкнул глазами на сына. – В селе – песок, пыль, в автопарке – мазут. Наконец-то нашёл чистенькое местечко! Как ж прикажешь тебя теперь называть, ведь не инженером же? Так, может, попросту дармоедом?

– Папа! – Аман тоже повысил голос. – Давай отложим этот разговор!

– Нет, не отложим! – процедил сквозь зубы Тойли Мерген. – И заблуждениям есть предел. Уму непостижимо, как ты мог такое натворить?!

– А что я такое сделал?

– Хватит, Аман! Не обманывай хоть самого себя. Ступай, к кому надо, и сейчас же сдай свой буфет. Я буду тебя ждать у дверей.

– Вчера начал работать, а сегодня сдавать…

– Можно сегодня начать и сегодня же отказаться! Я тороплюсь! – сказал Тойли Мерген и повернул к выходу. Но тут сбоку шевельнулась бархатная штора, и из-за неё выплыл солидный мужчина в сером костюме, золотозубый и седовласый.

Ашота Григорьевича Саркисяна – директора ресторана – многие называли «дядя Ашот», но Тойли Мерген неизменно величал его – своего старого знакомого и сверстника «братом Ашотом».

Наверно, Ашот Григорьевич и вышел потому, что услышал голос Тойли Мергена.

Раскинув руки, он подошёл к дорогому гостю и пожал ему руку.

– Рады видеть! Рады видеть! Проходи, Тойли. Я угощаю тебя сегодня таким люля-кебабом, что всю жизнь помнить будешь его вкус! Есть и чудное винишко!

– Знаю, что и вина у тебя сладкие, и яства отменные. Только не сейчас, брат Ашот. Угостишь в следующий раз, – извинился Тойли Мерген и кивнул в сторону сына. – Я приехал за этим молодцом. И к тому же очень тороплюсь.

– Догадываюсь, зачем ты приехал, – сказал Ашот Григорьевич и отвёл Тойли Мергена в сторону, чтобы не мешать официантам. – Знаю и то, что ты недолюбливаешь торговых работников, особенно таких, как я, которые всю жизнь мололи мясо на котлеты.

– Если, брат Ашот, я кое-кого и недолюбливаю, к тебе это никак не относится, ты всегда был мне по душе. Я съел у тебя много хлеба-соли. Но этот… – Он кивнул в сторону сына. – У него молоко ещё на губах не обсохло, да и не сможет он стать таким, как ты! Не сможет!

– Почему? – возразил Ашот Григорьевич. – Твой сын получил высшее образование. Голова у него вроде бы на плечах. А опыт не сразу приходит, с ним не рождаются. Научим. Нам нужны умные, воспитанные люди, с образованием. Теперь и наш ресторан постепенно, как в Москве, Риге, Тбилиси, становится заведением культурного досуга, местом приятных бесед. Вот посмотришь, скоро и в наших ресторанах не то что шуметь или кричать будет неприлично, но погромче вилкой или ложкой стукнуть и то постесняются. Миновали времена жужжащих от мух харчевен, какие были в пору нашего детства.

– Знаю, что миновали. Знаю.

– Если знаешь, почему прибежал за сыном?

– Человек – не универсальный трактор, чтобы один день на нём пахать, другой день прицеплять к нему сеялку, а на третий косить траву. Человек учится, выбирает профессию, потом работает. И работу свою он должен любить. Если не ошибаюсь, это твои слова?

– Возможно. Какая же работа без любви. Это само собой разумеется.

– Хотя мой сын и стоит сейчас с бутылкой в руке, а сердце его – у руля хлопкоуборочной машины. И потому, брат Ашот…

– Ну, коли так, ты прав, Тойли! Я говорил или ты говорил, а профессию свою любить надо. Спецодежду сменить легко, а специальность?.. Тоже можно, но тяжело тому придётся, кто на это пойдёт… Так что, освобождать?

– Освобождай!

– А если не согласится?

– Освобождай, даже если не согласится.

Попрощавшись с Ашотом Григорьевичем, Тойли Мерген задержался на минутку возле сына.

– Буду ждать у тебя дома. Постарайся быть не позже пяти. У меня много дел.

XI

Отцу не пришлось шарить по карманам в поисках ключа, чтобы попасть в дом сына. Открытыми были и двери и окна.

«Что бы это значило?» – подумал Тойли Мерген и на цыпочках вошёл внутрь.

Тихонько пройдя по коридору, он заглянул в кухню, потом в комнату и застыл на месте, разинув рот от удивления. Высокая стройная девушка с густыми чёрными волосами, уложенными на затылке в большущий пучок, напевая какую-то песенку, ставила в вазу цветы. «Может, я ошибся и попал в чужой дом?» – заволновался Тойли Мерген. Он уже подался было назад, ко девушка обернулась и приветливо, разве что чуть-чуть удивившись, сказала:

– Ах, Тойли-ага, куда же вы?.. Здравствуйте…

Она улыбнулась и, словно почувствовав себя виноватой за эту улыбку, покраснела.

Вместо того, чтобы поздороваться, Тойли Мерген нахмурился, огляделся по сторонам и сердито спросил:

– Откуда вы меня знаете? И вообще, куда я попал? Чей это дом?

Хотя Тойли Мерген вёл себя по меньшей мере недружелюбно, девушка не растерялась:

– Как же я могла вас не узнать, когда помню вас с самого детства. И попали вы туда, куда хотели. И дом этот ваш, вашего сына Амана…

– Ничего не понимаю, – проговорил Тойли Мерген, не зная, что делать – то ли уйти, то ли остаться.

– А что же тут непонятного, Тойли-ага. Проходите, пожалуйста, садитесь. – Она отодвинула стул от стола и жестом пригласила Тойли Мергена. Ненадолго выбежав из комнаты, вернулась с чайником и пиалой. Всё поставила перед гостем и сама села напротив него.

– Я ведь часто видела вас, Тойли-ага, когда была маленькой, – продолжала девушка прерванный разговор. – Если я вам скажу, кто мой отец, вы сразу вспомните меня. Я – Сульгун, дочь Дурды Салиха.

– А… Теперь узнал… – сказал Тойли Мерген и внимательно посмотрел на девушку. Да, он помнил её покойного отца. Он был секретарём райкома. – Так ты, значит, та самая шалунишка Сульгун с чёрными кудряшками.

– Та самая, – улыбнулась девушка, – которой вы всегда приносили конфеты и ещё дразнили: «Сульгушка, Сульгушка, проглотила смешинку!»

– Да, да, давно это было. А мама здорова?

– Спасибо, здорова.

Тойли Мерген не прикоснулся к чайнику, закурил и посмотрел на часы.

– Вы торопитесь, Тойли-ага? – глядя на озабоченное лицо гостя и чуть смущаясь, Спросила Сульгун. – Я хотела поставить обед. У Амана должно быть и мясо, и сало.

– Спасибо. Я сыт! – неласково ответил Тойли Мерген. – Я ему сказал, чтобы он в пять был дома. А уже шестой час. Неужели Аман заставит меня ждать?

– Раз вы сказали в пять, значит, он сейчас придёт. – Сульгун делала вид, что не замечает состояния Тойли Мергена, и изо всех сил старалась смягчить его.

А он всё хмурился и прикуривал одну сигарету от другой. Девушка смотрела на него, окутанного дымом, и понимала, что он вот-вот спросит её, почему, собственно, она хозяйничает в доме его неженатого сына.

Словно подслушав её мысли, Тойли Мерген разогнал рукой дым, поднял голову и заговорил:

– Ну, мы с вами оказались старыми знакомыми… А давно ли вы знаете моего Амана?

– Давно, Тойли-ага, – спокойно сказала Сульгун. – От медицинского до сельскохозяйственного института – два шага. Все студенты, конечно, перезнакомились. Ну, а потом, когда кончили учиться, Аман отправился домой, а я приехала сюда, к маме. Остальное вы сами знаете.

– Я ничего не знаю! – возразил Тойли Мерген, раздавив сигарету в пепельнице. – Пусть только придёт этот сукин сын! Я ему… Нет, я не потерплю такого своеволия.

– Тойли-ага, о чём вы? – Сульгун покраснела, но говорила по-прежнему спокойно. – Аман хороший, умный парень, правда, немного вспыльчивый…

– Я вижу, какой он хороший!.. – произнёс Тойли Мерген и отвернулся.

– Я ничего не хочу скрывать от вас, Тойли-ага, – с прежней мягкостью продолжала Сульгун. – Мы очень, очень дружны с Аманом. Мы любим друг друга. Наверно, вы и сами догадались об этом по тому, как я говорю о нём, и по тому, что не испугалась, когда вы пришли сюда. Но мы ведь не завтра собираемся пожениться, поэтому у нас есть время посоветоваться с родными. Я с мамой пока не говорила, хотя никогда ничего не делаю без её согласия. Правда, мама давно догадывается о наших чувствах, но ни о чём меня не спрашивает, потому что верит мне…

– И я верил своему сыну, – опустив голову, проворчал Тойли Мерген. – А теперь вот понял – не справиться нам с вами, молодыми.

– Почему же не справиться? – чуть улыбнувшись, возразила гостю Сульгун. – Просто не надо рубить сплеча, надо постараться понять друг друга. Ваша молодость была гораздо труднее нашей. Но, простите меня, ведь это не значит, что мы должны слепо подчиняться воле родителей. Считаться с мнением старших, уважать их опыт мы, несомненно, должны, даже обязаны…

Тойли Мерген привык правду называть правдой, и если поначалу он пришёл в ярость, когда увидел, что в доме его сына хозяйничает незнакомая девушка, то позже, наблюдая за Сульгун и слушая её, он стал ловить себя на том, что перестаёт гневаться и начинает испытывать к ней чувство приязни. Вежливая, почтительная, но умеет постоять за себя.

– Ну что ж, Сульгун… – вздохнул Тойли Мерген и уже более ласково посмотрел на девушку. – Я был бы рад, чтобы мой сын рассуждал так же, как вы.

– Если так, то у меня к вам, Тойли-ага, есть просьба, – торопливо проговорила Сульгун. – Надо успеть, пока не вернулся Аман.

– Слушаю…

– Я пришла сюда сегодня, чтобы поговорить с Аманом. Но очень рада, что встретила вас. То, что Аман сначала уехал из колхоза, а теперь бросил работу и перешёл в ресторан… всё это… вы понимаете, что я хочу сказать. Ну, ошибся человек, запутался… И надо ему помочь… Словом, у меня к вам просьба: вы ведь так любите сына, не оставляйте его здесь, увезите сегодня же, не откладывая, домой.

– Поедет ли он?

– Если он уважает отца, то должен.

– Вообще говоря, я для этого и приехал.

– Вот и отлично. Пусть едет и не задерживается здесь ни на минуту! Нечего ему тут делать! – твёрдо заключила Сульгун и встала.

Её последние слова особенно понравились Тойли Мергену. Поэтому, увидев, что девушка взялась за сумку, он спросил:

– Ну, а куда же вы сейчас? Помнится, вы что-то говорили про обед?

– Вы же сказали, что сыты, Тойли-ага. А теперь я не успею ничего приготовить. Через полчаса я, должна быть в больнице. Сегодня у нас операционный день. Всего хорошего, до свидания, Тойли-ага. Простите, если чем-нибудь обидела вас… Я этого не хотела… – Сульгун глянула на часы и убежала.

Оставшись один, Тойли Мерген погрузился в размышления. Он думал о сыне, о Сульгун, о том, как посмотрит на всё это жена, думал о себе. Но так ничего и не решив, впервые за долгий день улыбнулся.

Тут в дверях появился Аман. По тому, как он взмок, было видно, что парень бежал всю дорогу. Однако, не дав вытереть пот со лба, Тойли Мерген спросил:

– Ну что, освободился? Ты чего молчишь? Или выпил?

– Ах, настроение у меня было поганое, я и тяпнул перед уходом стопку.

– Ну, и как, поправилось настроение?

Аман промолчал.

– Сегодня перед уходом стопку, завтра перед приходом, а послезавтра в арыке тебя искать придётся, Если из-за плохого настроения надо пить, то мне, пожалуй, следовало бы искупаться б водке. Сейчас меня одно интересует – освободился ты или нет?

Аман не спешил с ответом. Он ослабил узенький чёрный галстук, расстегнул пуговицу воротничка и только тогда хмуро проговорил:

– Сначала посмотрим, как сложатся твои дела.

– Пусть мои дела тебя не беспокоят. Ты лучше скажи, почему ты ушёл из автопарка? И не крути, говори честно!

– Не поладил с директором.

– А он другое говорит.

– Значит, ты и у него побывал?

– Пришлось. Ты же не счёл нужным посоветоваться с отцом! Чего ты с ним не поделил?

– Ненавижу лживых людей. Я не знаю, что он тебе наболтал, но уверен, что ни одного слова правды. Я всё-таки довольно долго терпел. А ты бы и дня не выдержал. Да и вообще надоело мотаться днём и ночью. А в результате что?. Всё равно спасибо не скажут.

– Что, что? Спасибо не скажут? Ты думаешь, что говоришь?

– Да, думаю!

– А, по-моему, нет.

– Ну, ладно, папа, не делай вид, будто не понимаешь, о чём речь.

– Я никогда таких вещей не понимал и теперь не желаю понимать! Моими неприятностями ты пытаешься оправдать свой неразумный поступок. Это мальчишество! Мало того, что ушёл с работы, так ведь ещё куда ушёл. Будь, мол, что будет! Ну, на кого ты теперь сердишься? На самого себя! Сын Тойли Мергена… Инженер… Ресторан… Буфетная стойка… Уму непостижимо! Верно в пословице говорится: «Рассердился на вошь, сжигай одеяло». А все эти разговорчики насчёт того, что спасибо не скажут, ты оставь. Молодой парень, инженер. Стыдись, Аман!

– Передо мной пример. Я вижу, как тебя хорошо отблагодарили.

– Я уже сказал тебе, что запрещаю об этом рассуждать!

Опустив голову, Аман взъерошил волосы.

– И не распускайся, а вставай и иди! – добавил отец.

Аман поднял голову:

– Предположим, ты отвезёшь меня в колхоз. А дальше что? Место инженера-механика давно занято.

– Так, что же, по-твоему, и работы для тебя не найдётся?

– Например?

– Увидишь, когда приедем..

Аман окинул взглядом комнату и снова спросил:

– А что будет с домом, если я уеду?

Тойли Мерген давно решил судьбу дома, поэтому ответил не задумываясь:

– Это не твоя забота. Позвоним в городской Совет и скажем, что пусть распоряжаются домом по своему усмотрению.

Аман знал, что отец – человек твёрдого нрава, но добрый. Однако такая щедрость его просто огорошила.

– Это серьёзно, папа? – растерянно спросил он. – Может, шутишь?

– Мне сейчас не до шуток! – рявкнул. Тойли Мерген. – Вставай, поехали!

– Папа, дай мне подумать.

– Аман! Имей в виду: второй раз я говорить с тобой по этому поводу не буду, – непривычно тихо произнёс Тойли Мерген и, не оборачиваясь, вышел.

XII

– Шекер! Моя Шекер!

Услышав властный голос мужа, Шекер торопливо вышла из кухни.

– Это ты, Каландар?

Ханов устало улыбнулся:

– А кто ж ещё может быть?

– Да я просто так спросила… Давай шапку.

– Караджа пришёл? – осведомился он и небрежно бросил жене шапку.

– Караджа? Племянник?

– Какой ещё племянник, что ему здесь делать? Караджа Агаев! Ревизор!

– Ну, так бы и сказал, – тот смешной человек… – Шекер улыбнулась, вспомнив Агаева. – Нет, не приходил. А ты что, просил его зайти?

– Да, условились, что он зайдёт сразу после работы. Обед готов?

– Конечно.

– Привяжи своего пса. Как бы он не вскочил на плечи ревизору, как тогда, помнишь…

– Давай ремень.

– Постой, раньше сниму сапоги. – Ханов почему-то не заставил жену, как обычно, стягивать сапоги, а снял их сам и бросил возле кушетки. – Ты отнесла маме деньги?

– Отнести-то я отнесла, но… – женщина виновато опустила голову.

– Ну, что ещё за «но»? Опять не повидала её? Сунула деньги внуку и ушла?

– Так ведь твоей матери не было дома.

– Вот, ей-богу, Шекер, вечная твоя доверчивость. Сколько раз я тебя предупреждал: если матери нет, не оставляй мальчишке и ломаного гроша. Когда придёт Агаев, поставь обед на стол, а сама не поленись, сходи ещё раз. А то пожалуется кому-нибудь, вроде Карлыева, дескать, сын меня голодом морит. А что я смогу возразить?

– Если ты мне скажешь, чтобы я всю ночь напролёт землю копала, я буду копать, Каландар, только не посылай меня больше туда! Каждый раз, когда я прихожу к этой несчастной женщине, я не знаю, куда глаза девать от стыда. Если ты и в самом деле хочешь помогать своей матери…

Но Ханов не дал жене договорить:

– Не ругай меня, моя Шекер! У меня и без того хватает забот. Не считаю себя ни в чём перед ней виноватым. Я ей говорил, чтобы сама приходила за деньгами, и ты это знаешь, а она не приходит. Как будто её зять – какой-то счетовод – лучше меня. По правде говоря, я вообще ей не должен платить ни копейки. Так уж, по доброте душевной посылаю ей деньжат, только за то, что вскормила меня.

– Как нищенке подаяние даёшь. И ещё заставляешь бедную прикладывать палец к бумаге, чтобы было у тебя в случае чего доказательство… Лично я, Каландар…

– Ах, моя Шекер, тебе всё равно этого не понять! Ты не знаешь, что это за люди. Ты думаешь, все такие доверчивые и честные, как ты? Нет, милая, от таких, как они, нужна расписка. Если не сама старуха, то её обожаемый зятёк пойдёт жаловаться. Прошу тебя, Шекер, сходи ещё разок. Чтобы потом не было…

Не успел Ханов договорить, как хлопнула калитка и послышался лай пятнистого пса.

– Шекер, милая, ну привяжи хотя бы свою собаку.

Каландар зашёл в ванную, ополоснул лицо и руки и встретил улыбающегося Агаева.

– Заходи, Караджа, заходи! Есть разговор. – И Ханов повёл гостя в столовую.

– Рад услужить, рад услужить, товарищ Ханов! – понимающе произнёс Агаев.

– Пока что садись и выслушай меня. А потом скажешь, рад или не рад! – И хозяин, махнув ручищей, указал гостю на место за столом.

Оба сели. Помолчали. Агаев оглядел комнату. Да, ничего не скажешь, гарнитур у председателя исполкома не то что у него. Правда, и должности их не сравнишь, так что и удивляться нечему. В прошлый раз, когда Караджа приходил сюда, примерно месяц назад, этой мебели не было. Может, спросить, где он приобрёл гарнитур? Нет, неудобно задавать такие вопросы начальству.

– Красивая мебель, – только и сказал Агаев.

– А ты чего же не приобрёл? Ишь какой беспомощный! – засмеялся Ханов. И вдруг совсем другим тоном добавил: – Меньше надо пить, тогда будет на что гарнитуры покупать!

– Святые слова! – растянув толстые губы, согласился Агаев. – Жена меня прямо замучала, купи, говорит, новую мебель, и всё тут. А где её взять, спрашивается? Постараемся, конечно, поищем пути. Может, и вы поможете…

– Чем же я могу тебе помочь? – удивился хозяин дома, уставившись в лицо собеседника. – Намного ли ты меньше меня получаешь?

– Разве дело в деньгах? Советом тоже помочь можно, товарищ Ханов!

– Это похвально, когда человек признаёт, что нуждается в совете! – важно изрёк Каландар и поднялся. – Шекер! Моя Шекер! Поторопись с обедом!

Жена высунулась из дверей кухни и крикнула:

– Заварю чай и всё принесу.

– Неси обед. Потом чай. Ты не возражаешь, Караджа?

– Я – как хозяин скажет.

Безмолвно и ловко Шекер уставила за пять минут разной снедью большой стол. Вился парок над миской с бульоном, аппетитно пофыркивал жир на сковороде с жареным мясом, прямо просились в рот жареные джейраньи рёбрышки. Зелёными и алыми горками возвышались на тарелках помидоры и огурцы, готовый брызнуть соком искрился мургабский виноград. Занял своё место на столе армянский коньяк и рядом с ним – пузатенькая бутылка с коротким горлышком – кубинский ром.

Ханов с явным удовольствием оглядывал стол. Он любил хорошо поесть. А Караджа Агаев, как заворожённый, уставился на бутылку с коротеньким горлышком. Он видел такую впервые.

– Из какой наливать? – спросил хозяин.

Агаев не сумел прочитать этикетку, но увидел градусы и молча ткнул пальцем в сторону кубинского рома.

Ханов наполнил рюмки, поднял свою и спросил:

– Ты знаешь, зачем я тебя пригласил?

– Знаю, – не отводя взгляда от рюмки, ответил Агаев и растянув губы.

Про Караджу нельзя было сказать, что он улыбается. У него именно растягивались губы, по в этом подобии улыбки глаза не участвовали. Возможно, так улыбаются хитрецы, а может быть, трусы и подхалимы.

Занятый своими мыслями, Ханов не стал раздумывать над этим.

– Откуда знаешь? – спросил он.

– Ну, знаю… – сказал Агаев и поставил на стол рюмку, боясь пролить драгоценную коричневую влагу. – Последнее время у нас только и разговоров, что про Тойли Мергена. На улицу выйдешь – про него. В чайхану зайдёшь – снова про него. Если где-нибудь столкнутся два человека, и у них на языке Тойли Мерген. Может, вы его решили проверить, я так полагаю?

– Угадал!. Всё-таки ты парень, с головой, Караджа!.. Ну, зачем поставил? Давай выпьем.

Раскрыв рот, напоминавший луку верблюжьего седла, Агаев опрокинул в глотку ром и, пошлёпав губами, облизнулся.

– Если будет позволено, я выпью ещё одну, – торопливо произнёс он.

– Почему одну, можно и две, и три!

– Плохо, когда у человека большой рот. Никогда не знаешь, сколько пропустил – пятьдесят или сто, – совершенно серьёзно заметил Агаев.

– Так, может, выпьешь из пиалы? – тоже без улыбки предложил хозяин. – Рома много.

– Ай, не беспокойтесь. Я и маленькой обойдусь.

И, опрокинув вторую рюмку, гость накинулся на еду. Он ел. Пил. Снова ел. Снова пил. И вскоре на его белёсом лице, на морщинистой шее, даже у корней густых, с проседью волос, заблестели капельки пота.

Обычно от обильной еды и крепких напитков Агаев становился добрее, мягче и настроение у него поднималось. Но сегодня было не так. Он сидел, уставившись в одну точку. Наконец пошевелил губами и, ничего не сказав, потянулся за сигаретами.

– Потом покуришь. Ещё будет плов.

– Курево аппетита не испортит. Без плова я из-за стола не уйду… Только вот, товарищ Ханов, у меня к вам есть большая просьба… – опустив веки, сказал Агаев.

– Говори.

Караджа, пуская клубы дыма, шлёпал губами, то ли подбирая слова, то ли решаясь высказать свою просьбу.

– Не посылайте меня ревизовать Тойли Мергена, – заговорил он наконец.

– Это почему же?

– Во-первых, потому, что он мой знакомый. Близкий знакомый. Он сделал для меня много добра. Вы ведь знаете, что я был нелюдимым парнем. – Теперь уже трудно было остановить Агаева. – Если бы тогда Тойли Мерген чуть ли не силком не отправил меня на бухгалтерские курсы, я бы не стал ревизором и вообще бы ничего путного из меня не вышло. Короче говоря, и учиться меня заставил он, и он же первым предложил мне работу. По правде говоря, он сделал меня человеком. А теперь вдруг я поеду его ревизовать… Нет, нехорошо.

– Давай, Караджа, думать не о том, что было вчера, а о том, что будет завтра, – спокойно возразил Ханов. Было видно, что он готовился к тому разговору. – Ты лучше подумай-ка о своей нынешней должности!

– Ну, о чём говорить, за это я благодарен вам, – немного в нос, сразу потухшим голосом проговорил Агаев. – Всю жизнь буду помнить вашу доброту. Однако…

– Я не желаю знать твоих «однако»! – Ханов протянул руку за сигаретой. – Ты, может быть, думаешь, что я выдвинул тебя на эту должность за красивые глаза? Один скажет: «Не могу, это мой друг», другой скажет: «Мой родственник». Нет, так дело не пойдёт. И воровство никогда не прекратится. Ты меня просто удивляешь, где твоя партийная совесть?

– Вообще-то, конечно…

– Ах, конечно!.. Значит, ревизовать Тойли Мергена поедешь именно ты. Он всего лишь твой знакомый, а коммунист обязан выполнять свой долг, если дело касается даже его родного брата.

– Всё это верно, но я не допускаю, чтобы этот человек мог оказаться нечист на руку.

– Что? Вы только посмотрите на него! – Ханов выпучил глаза и откинулся на спинку стула. – Ты знаешь, за что был снят Тойли Мерген?

– Знаю. Слышал.

– Ну, раз слышал – запомни. – Ханов поднялся, навис над ревизором и повторил слова, которые говорил Карлыеву. – Среди почитателей семейственности честных людей не бывает. Ват съездишь и увидишь, что раскроется тысяча махинаций. На дом, который он купил для сына в городе, наплевать. Ты видел, в каком доме он теперь сам живёт? Разрушил старый, построил новый.

– Не видел.

– Ах, не видел, так вот поезжай и посмотри! Не дом, а дворец! Пожалуй, дворцы древних падишахов были хуже: Начнёшь именно с дома!.. Ты знаешь Дурды Кепбана?

– Знаю.

– Так ли, Караджа?

– Я работал с ним.

– Хоть и работал, а не знаешь! Ты сейчас скажешь, что Дурды Кепбан хороший человек, толковый работник. А ты не смотри на то, что он аккуратно одевается и строит из себя этакого законника. Речи у него и правда сладкие. Но помни, что человек по имени Дурды Кепбак – скрытен и хитёр. Если не появится такой, как ты или я, и не схватит его покрепче за шиворот, он не даст каким-нибудь захудалым ревизоришкам поймать себя за хвост. Такой любому заткнёт рот и сдунет со своего пути, как шерстинку. А он, между прочим, не просто друг или приятель Тойли Мергена, а единокровный родственник. Это благодаря ему Тойли Мерген стал Тойли Мергеном. Поэтому, Караджа, ехать придётся тебе. Только тебе!

– Товарищ Ханов! – взмолился Агаев и опустил голову. – Мы сейчас сидим с вами за столом, едим, пьём, а ведь в таких случаях, как говорят туркмены, и клятвы и просьбы считаются священными. Поэтому…

– Не упрашивай! Не люблю слюнтяев! – грубо оборвал его Ханов. – Может быть, тебе надоело работать? Так и скажи. Завтра же освободим!

Агаев, словно рыба на суше, только разинул рот. Слово «освободим» разом заставило его забыть о съеденном и выпитом.

От простого счетовода до нынешнего поста, как от неба до земли. Дом его стал теперь полной чашей. А кто ему помог? Каландар Ханов! Если бы не произнёс тогда длинную речь, если бы не назвал первым в районе бухгалтером, решительным и правдивым человеком, то кто бы вспомнил про него, про Агаева? И вдруг такое ужасное слово: «освободим»…

Агаев вытер со лба пот и протянул руку к бутылке.

– Пей, пей! – покровительственно сказал Ханов. Он неторопливо поднялся, и, посмотрев сбоку на сжавшегося, словно ёжик, ревизора, направился к кухне. – Шекер, моя Шекер! Можешь убирать со стола.

– Ладно, товарищ Ханов! – Агаев встал и виновато улыбнулся. – Пусть будет по-вашему! Когда ехать?

– Чем раньше, тем лучше. Давай завтра.

– Завтра, пожалуй, не получится. Надо закончить кое-какие дела.

– Дела бывают более важные и менее важные!

– Это верно, конечно, только ведь и подготовиться надо.

– Словом, даю тебе два дня! Ясно?

– Ясно.

Хозяин дома, сделав дело, поленился даже проводить гостя.

– Собака привязана, иди спокойно. И вообще заходи!

Ханов прилёг на диван и, довольный собою, мысленно обратился к секретарю райкома:

«Давай, поддерживай преступника! Посмотрим, как долго ты ещё будешь злорадствовать, товарищ Карлыев. Кто прав, кто неправ – покажут результаты ревизии!»

Шекер никогда не вмешивалась в дела мужа, но уж слишком часто сегодня повторялось имя Тойли Мергена, поэтому она спросила:

– Каландар, Тойли Мерген – это тот самый председатель, который в городе купил дом для сына?

Ханов не стал объяснять, что Тойли Мерген уже не председатель, и вообще никто.

– Тойли Мерген много чего купил! – нехотя проговорил он.

– Откуда ты знаешь, что он покупает?

– Если бы не знал, не говорил бы, моя милая! – сказал Ханов, и неожиданно мысли его перенеслись к Алтынджемал. – Чай готов?

– Стоит заваренный.

– Принеси. Выпью чайку, и пойду пройдусь немного. Целый день просидел на работе, потом здесь с этим дураком, совсем разламывается поясница.

– Опять ты уходишь, опять я останусь одна…

– Ты, моя милая, уже должна была бы к этому привыкнуть. Муж у тебя человек ответственный. Немного поскучаешь, я скоро вернусь и развеселю тебя! – Он сделал какое-то игривое движение рукой и поцеловал жену в шею. – Да, кстати, ты так и не сходила к моей матери.

– Ах, Каландар, ну что ты за человек! Я ведь не могла уйти, пока сидел гость. Ты же каждую минуту мог что-нибудь попросить.

– Это верно, моя Шекер! – бросил Ханов и, отхлебнув из налитой Шекер пиалы, потянулся и встал. – Тогда ты сейчас сходи к ней. А я немного пройдусь.

«Прогулка» затянулась у Ханова на много часов. Он вернулся среди ночи. Шекер, даже не постелив постели, лежала, свернувшись клубочком и подложив под щеку ладонь.

– Шекер! Моя Шекер! – ласково окликнул жену Ханов.

Шекер не спала, но не отозвалась.

XIII

Тойли Мерген вернулся из города, когда уже стемнело. Акнабат по походке мужа поняла, в каком он настроении.

– Что ты такой хмурый? – чуть помешкав, спросила она. – Или напрасно съездил? Гайли не послушался тебя?

– Не послушался.

– А что он сказал?

– Что может сказать человек, проглотивший собственную совесть? Если хочешь, говорит, заставить людей собирать хлопок, начинай со своего сына.

– Но ведь и ты ему что-нибудь сказал? Хорошо ещё, что прямо на базаре не схватил его за шиворот.

– Твоего братца не так-то легко схватить за шиворот. Как бы он меня самого не схватил. Ох, и горластый же он!

– Что же ты ему всё-таки сказал?

– Ладно, ответил я, раз, говоришь, надо начинать с сына, с него и начнём.

– Значит, ты и Аманджана видел? – осторожно спросила жена.

– Да, и твоего Аманджана видел… – Тойли Мерген вздохнул и закурил.

– Почему же он с тобой не приехал? Или он тоже тебя не послушался? Ну говори же! – заторопила Акнабат мужа. – Чуть что, так ты сразу хватаешься за табак.

– Может, и есть у кого-нибудь сыновья, которые слушаются своих отцов, – покачав головой и пуская из ноздрей дым, проговорил Тойли. – Будь добра, принеси что-нибудь попить. Целый день болтался по городу, горло совсем пересохло.

Акнабат принесла чай.

– Послушай, Тойли, – пригорюнившись, скапала она и опустилась на ковёр. – Ведь когда ты уезжал, я тебе говорила: помощи от нашего Гайли не жди. Так что тут удивляться нечему. Но что случилось с Аманджаном? Как это он не послушался отца? Или он берёт пример со своего разгильдяя-дяди?