Текст книги "Сорок монет "

Автор книги: Курбандурды Курбансахатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

– Что же поделаешь, родственники всякие бывают, Аманджан, – вздохнула Акнабат и пустилась философствовать. – Если, скажем, некоторые стараются, из кожи вон лезут, чтобы помочь тебе не уронить твой авторитет, то другие тоже стараются – только в другую сторону, хотят извлечь выгоду из родства, из чужого авторитета. Что же после этого делать твоему отцу? Хочешь – не хочешь, а рассвирепеешь.

– Хорошо, если это поможет, поглядим, каков будет результат.

– Ай, о чём ты говоришь! Сколько хлопка ты сегодня собрал на своей машине?

– Отвык я от физической работы… А то бы…

– А всё-таки?

– Пожалуй, около шести тонн.

– Вот тебе и результат!

– Это верно, мама.

– Если верно, на, покроши чурек. Я залью бульоном.

Аман даже не заметил, как съел миску шурпы. Вот что значит весь день проработать на свежем воздухе и, можно сказать, впервые в жизни вернуться домой с хорошо пропотевшей спиной.

– Посмотреть на тебя, так скажешь, что вкуснее материнской шурпы и нет ничего на свете. А, сынок? – сказала обрадованная мать, глядя, с каким аппетитом ел её привередливый сын, и придвинула поближе к нему чайник. – Вот что я скажу тебе, сынок. Если ты окончательно вернулся в отчий дом, то и комнаты этого дома не должны пустовать.

Акнабат считала, видно, неудобным прямо говорить с Аманом о женитьбе, поэтому она так издалека начала.

– А у нас в ауле, не сглазить бы, теперь много хорошеньких девушек, – набравшись мужества, продолжала она.

– Например? – осведомился Аман, решив обратить серьёзный разговор в шутку.

– Например, Джерен, дочь Ораза Кара. Или Гозель дочь Эсена Сары. Или Язбиби, дочь Илли Неуклюжего.

Мать ещё долго могла бы перечислять сельских девушек, если бы Аман со смехом не спросил:

– И кого-нибудь из них ты уже выбрала?

– Конечно! – охотно отозвалась та. – Лично я, сынок, выбрала бы Язбиби. Ни в Гараяпе, ни в Акъяпе нет красивее девушки. К тому же она обходительная и трудолюбивая. Язбиби будет такой же, как её мать. И отец её Илли, хоть и неуклюж немного, но человек он уважаемый, про него не скажешь, что с ним не считаются. И братья у неё хорошие. Работящие парни.

– Ты, мама, до небес расхвалила девушку. Только скажи мне, выбор-то этот при себе держишь, или уже и словечко замолвила?

– А чего мне таиться, конечно, замолвила.

– Ну, и что тебе сказали? Приходите, будем рады?

– Что же они ещё могут сказать?

– Интересно, а что говорит сама девушка?

– Девушку никто и спрашивать не станет.

– Как же так? По-моему, прежде всего надо узнать, что на душе у девушки.

– Что на душе у девушки, спрашивают… ну, как бы тебе это сказать? Скажу, как есть – ты уже, слава богу, взрослый, давно борода растёт. Девушку спрашивают после того, как она залезет к мужу под одеяло.

– Нет, мама.

– Да, сынок. Так было у наших предков, так будет всегда!

– Нехорошо, мама, что так говорит жена Тойли Мергена.

– Жена Тойли Мергена – тоже женщина, сынок.

– Мне ты высказала свои мысли – и ладно. Но нигде больше не говори ничего подобного. Людей удивишь. Это, во-первых. А во-вторых, спрашивать надо не только у девушки, но и у парня. Придётся узнать и у него, любит ли он девушку, хочет ли он на ней жениться.

– Даже если ты обойдёшь весь Мургаб, не думаю, что найдёшь лучше невесту, чем Язбиби. Поэтому, сынок, я и не стала советоваться с тобой, а решила тебя посватать.

– Плохо сделала, мама.

– Да что ты в самом деле? Что же тут плохого?

– Я сегодня видел Язбиби, она в мою сторону и глядеть не хотела. Может быть, именно потому, что ты ходила к её родителям, она и разобиделась на меня?

– Подумаешь, гордячка какая! – рассердилась Акнабат. – Должна бы радоваться, если её за моего сына сватают! Чего ей ещё надо?

– И опять ты, мама, не права. Откуда ты знаешь, может быть, Язбиби любит кого-нибудь.

Мать возмутилась и выложила всё, что было у неё на сердце:

– Ни один парень не может сравниться с моим сыном!

– Это в твоих глазах, мама, лучше меня никого на свете нет, – попытался возразить Аман. – А в глазах Язбиби, возможно, я хуже всех.

– Ай, перестань, сынок! – Акнабат со злости выплеснула на пол остатки чая из пиалы.

– Что ты делаешь, мама, при чём тут пол? Он не виноват.

Не слушая сына, Акнабат продолжала:

– Желаешь ты или не желаешь, а я женю тебя нынешней осенью! Так вот болтаться больше не будешь. И решила я взять себе в снохи Язбиби.

– Давай, мама, договоримся, – не сумев сдержать улыбки, вставил Аман. – Если ты мне дашь немного времени, я избавлю тебя от всех хлопот.

– Свадьба – не хлопоты, сынок. Свадьба – радость.

– Я о теперешних твоих хлопотах говорю.

– А? – Мать только сейчас поняла, что имеет в виду Аман. – Ты о чём толкуешь, ты что же это, и невесту уже себе подыскал? Что за девушка? Чья дочь?

– Папа тебе ничего не говорил?

– Твой папа скажет! Разве ему до разговоров со мной? Воевать с Артыком и Гайли Кособоким он время найдёт, а подумать о собственном сыне – некогда. Ну-ка, выкладывай всё как есть. Чья дочь? Откуда родом?

Аман ответил не сразу. Он хотел дать матери свыкнуться с мыслью о том, что у него уже есть невеста.

– Она, мама, в городе живёт.

– Бог ты мой! У кого же это в городе есть дочь, достойная моего сына? – спросила Акнабат и нервно затеребила концы платка.

– Ты, её родителей знаешь. Отец её был когда-то в нашем районе секретарём райкома. Дурды Салих. Он родом из Сакар-Чага.

– Погоди, погоди. В тот год, когда налетело к нам комаров видимо-невидимо, умер совсем молодой секретарь. Звали его Дурды Салихом. Да ведь это давно было. Так ли уж молода его дочь? Не засиделась ли она в девушках? Как её зовут?

– Сульгун.

– Сульгун?.. По-моему, я видела её маленькой… Не знаю, какой она выросла, но мать у неё была хорошая женщина. Сколько же ей лет?

– Кажется, она на два года моложе меня.

– Кажется или моложе?

– Моложе.

– Раз так, съезжу, погляжу на неё! – сказала Акнабат и, поднявшись, принялась убирать со стола чайники и пиалы. – Если она мне понравится, справлю свадьбу. Если нет…

– Значит, мне ты не доверяешь? Только себе? – и опять Аман не смог сдержать улыбки..

– Да, верю только своим глазам! – решительно заявила мать. – Где они живут в городе?

– А как же данное тобою слово?

– Какое слово?

– Ты забыла про Язбиби?

– А… Она… Если нам понравится Сульгун, то найдём повод, чтобы взять своё слово назад!

– Легко у тебя, мама, всё получается.

– С парнями всегда легко, с дочками потруднее. Ты не уводи разговор в сторону, говори, где они живут.

– Может быть, не стоит тебе беспокоиться. Я привезу Сульгун сюда.

– Перестань, Аман! – сказала Акнабат и, поставив чайники и пиалы на прежнее место, замахала руками. – Нечего здесь делать девушке, пока ничего ещё не решено. Что люди подумают? Не болтай попусту, скажи лучше, где они живут.

– Как бы мне объяснить тебе, мама? – Аман прищурился. – Может быть, съездим вместе?

– Молчи, бессовестный! Парня не возят в дом, где сватают девушку. А телефона у них нет?

– Есть.

– Раз есть телефон, я без тебя обойдусь!

XV

Как в каждом ущелье дуют свои ветры, так и в каждом доме бытуют свои заботы, свои печали.

Если тётушке Акнабат думы о женитьбе сына не давали заснуть, то старой Боссан кусок в горло не шёл из-за того, что её молодая сноха – и здоровая, и статная, что твоя породистая верблюдица, – не дарила ей внуков. Правда, Акы любил свою жену, жалел её, старался ничем не обидеть, но старой Боссан было от этого не легче. Она пилила сноху с утра до вечера, отпуская порой такие обидные словечки, что молодая женщина, хотя и знала себе цену, заливалась горючими слезами. Словом, дело дошло до того, что старая заставила сноху пойти к Артык-шиху. А если, мол, не пойдёшь, отпущу тебя на все четыре стороны и снова женю своего сына.

Что было дальше, мы уже знаем. Зато Акы не знал.

Вернувшись с хлопка, он придвинул к себе чай и спросил у жены:

– Сона, почему ты не была на хармане? Что с тобой, может, нездоровится? Что у тебя болит? Я хотел спросить у мамы, но она до полудня, управилась с обедом для сборщиков, а потом ушла.

– Пей чай и помалкивай! – обрушилась на сына раздражённая старуха. – Не мужское это дело спрашивать у жены, где болит да что болит!

– А кто же, мама, как не муж, должен интересоваться здоровьем жены? – И Акы снова обратился к жене: – Сона, ну, скажи мне, что случилось? Ты очень бледная сегодня. Если что-нибудь болит, позову врача.

Не только вымолвить слово, поднять глаза на мужа Сона была не в состоянии. Измученная и безучастная, она, потупившись, сидела на кошме и царапала ногтем пол.

– Ничего с ней не случится! – вскинулась опять старуха и придвинула к сыну чайник. – Ты пей, сынок, чай, ешь чурек и отдыхай!

Почувствовав что-то неладное, Акы поставил пиалу и, уставившись в поблекшее лицо жены, сказал:

– Мама, не заговаривай мне зубы, скажи прямо, что произошло?

– Ой, провалиться бы мне сквозь землю! – завизжала старуха и стала виниться перед сыном: – И с чего мне такое на ум взбрело, что я заставила её пойти к нему? Ну и пусть бы жила, не рожая! Будь он проклят, этот Артык-ших.

Акы слышать не мог это имя. Оно всегда было связано для него с бесстыдством и гнусностью. Едва мать произнесла «Артык-ших», как усы у парня ощетинились и глаза полезли из орбит.

– Жаль, что ты моя мать! – сквозь зубы проговорил Акы. Он залез всей пятернёй в волосы, не зная, что делать. Но вот он тряхнул головой и заговорил. – Не знаю, как я вынесу этот позор. Но твёрдо знаю, что никогда не смогу простить тебе этого, мама, никогда! Я буду всю жизнь кормить тебя, но видеть тебя не хочу… А ты? – Он повернулся к жене. – Ну, она – старая, выжила из ума! А где твоя голова? Ведь ты в школу ходила, в книги заглядывала. Откуда такое невежество? Когда исчезнет эта слепота? Когда?

Сона понимала, что совершила непростительную ошибку. Но понимала также, что теперь не в её силах что-либо изменить. Поэтому она молча плакала, не утирая слёз.

Акы решительно поднялся, и от его резкого движения чайник покатился по цветастой кошме. Но он выбежал из дома, не оглянувшись.

Старая Боссан рухнула на колени и начала бить кулаками об пол:

– Вай, счастье моё закатилось! Бай, счастье моё закатилось! Помогите мне, помогите!

Тут не выдержала Сона. Ласковая и терпеливая, она ни разу за все годы не сказала свекрови ни одного грубого или обидного слова, но сейчас её будто подменили. Сона потянула старуху за рукав и прикрикнула на неё:

– Хватит! Перестаньте кричать! Какую ещё пакость вы затеяли?

Старая вцепилась себе в волосы и завыла:

– Вай, что мне делать, ведь Акы убьёт его!

– Убьёт так убьёт.

– Тогда всё пойдёт прахом.

– Хуже, чем сейчас, не будет. Да перестаньте кричать!

– Как же мне не кричать?

– Если не перестанете, я сейчас же уйду. И больше вы меня здесь не увидите. Акы прав. Была бы я человеком, не послушалась бы вас. Меня надо убить, меня!

И Сона разрыдалась, упав на кошму.

В дверь Артык-шиха стучать Акы не пришлось. После недавнего посещения Тойли Мергена она уже не закрывалась, да и не могла закрыться – ведь бригадир сорвал её с петель.

В первой комнате было темно. Но Акы не успел пожалеть, что упустил хозяина, так как услышал храп, доносившийся из второй комнаты. Парень ворвался туда и нашарил рукой на стене выключатель. Вдребезги пьяный Артык-ших даже не почувствовал, что стало светло. Он лежал, развалившись, посреди комнаты и почёсывал живот. Белые штаны его спустились, и мотня оказалась чуть ли не у колен. Серое лицо с задранным кверху подбородком походило на гузку ощипанной курицы. Не успел Акы и подумать, что же случилось с его бородой, как «святой» зачмокал губами и забормотал…

– Тойли, не трогай меня, Тойли… Сона сама пришла, Тойли…

Акы обезумел, услышав имя жены. Оттолкнув ногой пустую бутылку так, что она разбилась вдребезги, он пнул пьяного носком сапога в бок.

Артык-ших очнулся, приподнял голову и от страха тоненько заскулил:

– Тойли, Тойли…

– Я не Тойли. Вставай, грязный ишак!

Артык-ших, не поднимая глаз, по голосу узнал нависшего над ним огромного мужчину.

– Акыджан! Что я тебе сделал? За что ты меня! – захныкал он, хватаясь оа бок.

– Тебе говорят, встань!

– Откуда у меня силы, чтобы встать?

– Если сам не встанешь, заставлю!

Поняв, что спорить бесполезно, Артык-ших, извиваясь, встал на колени:

– Акыджан, что ты собираешься со мной делать? Объясни мне, браток.

– Идём! Шагай впереди меня! Когда выйдем на Сакар-Чагинскую дорогу, я скажу, что собираюсь делать.

Почувствовав, в каком состоянии Акы, Артык-ших украдкой огляделся по сторонам.

– Мог бы и здесь сказать, – жалобно проговорил он, продолжая так же украдкой обшаривать глазами комнату.

В одном из углов холодно поблёскивал стальной туркменский нож с белой ручкой. Изловчившись, Артык-ших схватил его и поднялся во весь рост.

– А ну, убирайся отсюда! – заорал он.

– Брось нож! – спокойно произнёс Акы.

– Не брошу! Я знаю, зачем ты пришёл!

– Заткнись, негодяй!

– Кто негодяй? Я? О аллах, придай мне силы! – взмолился Артык-ших и бросился на парня.

Акы ловко ухватил запястье озверевшего Артыка, вырвал нож, а самого его приподнял и швырнул на пол.

– Одевайся! – приказал он.

Артык-ших стал податлив, словно нитка, натёртая воском. Беспрекословно он выполнял все приказания.

– Повяжи чалму и надень пёстрый халат! И ещё – не говори, что не слышал – если по дороге издашь хоть звук, воткну твой нож тебе же в спину.

Так и шли они – Артык-ших впереди, Акы позади него. Святоша иногда сбавлял шаг и в темноте краем глаза поглядывал, не идёт ли кто. Нет, никого вокруг не было.

Парень всё чаще покрикивал:

– Не оглядывайся, иди быстрей!

– Куда ты меня ведёшь?

– Молчать!

Они дошли до шоссе, уходящего куда-то в пески, и остановились. По обеим сторонам темнели стога верблюжьей колючки.

Акы спихнул Артык-шиха с асфальта, подвёл его к одному из стогов, отбросил в сторону охапку колючки, поджёг её и сказал:

– Ну-ка, давай сюда чалму!

– Зачем тебе моя чалма?

– Давай, говорю!

Артык-ших снял чалму и протянул её Акы.

– Брось на землю!

Не прикасаясь руками, парень носком сапога метнул чалму в костёр.

– Снимай халат!

– Акы, смилуйся!

– Хочешь, чтобы я из тебя кишки выпустил?

Халат бросил в костёр сам Артык-ших.

– Теперь всё?

Переложив нож из одной руки в другую, Акы усмехнулся:

– Нет, пока не всё! Снимай рубашку и туфли!

Тот покорно бросил в костёр рубашку и туфли.

– Уж теперь-то, наверно, всё?

– Нет, ещё не всё, святой отец! – Акы с презрением глянул в освещённое пламенем ненавистное лицо Артык-шиха. – Снимай штаны!

– Акы!

– Снимай! – парень подошёл вплотную к Артыку и схватил его за шнурок, на котором у того держались штаны.

Артык-ших отпрянул, но Акы успел перерезать шнурок острым, как бритва, ножом. Штаны свалились и помешали Артыку бежать. Он запутался в них и упал.

Акы содрал с него злосчастные штаны, швырнул их в костёр и приказал:

– Вставай?

Стыдливо прикрываясь руками, Артык-ших встал и, всхлипывая, проговорил:

– Теперь кожу с меня сдерёшь?

– Пусть кожу сдирают с тебя собаки! – сказал Акы и вывел его на середину шоссе.

– Иди! – не удержался он и пнул святого. – Если попадёшься когда-нибудь мне на глаза, набью твою шкуру соломой!

Сам Акы двинулся в обратную сторону – домой. Через какое-то время до него донёсся сзади пронзительный женский голос:

– Помогите, люди! Привидение идёт, привидение!..

XVI

Караджа Агаев с большой папкой под мышкой с утра отправился в путь. Как раз прошло два дня после того, как он побывал в гостях у Каландара Ханова и получил соответствующие указания. «Волга» начальника быстро домчала его до правления колхоза «Хлопкороб».

– Шасолтан ещё не пришла? – спросил ревизор, приоткрыв дверь в бухгалтерию.

– Наш председатель с утра на полях, а в контору приходит попозже… – объяснил главный бухгалтер Дурды Кепбан. – Караджа! Откуда ты взялся? – тут же воскликнул он, пожимая руку ревизору. – Проходи, садись! Тебе, оказывается, нужна была высокая должность, чтобы пожаловать к нам. Совсем тебя не видим. Ну, рассказывай, как дела, жена как? Дети, не сглазить бы, наверно выросли?

Хоть Дурды Кепбан и старался, как умел, говорить приветливо и задушевно с бывшим односельчанином, разговора не получилось, потому что Агаев с самого начала принял официальный тон.

– Дети растут, а мы стареем, товарищ Кепбанов, – сухо и даже надменно ответил он. – Забот и хлопот – по горло.

Человек бывалый и чуткий, Дурды Кепбан понимал не только слова, но и тон, каким эти слова произносятся.

– Забот и хлопот, конечно, хватает, – проговорил он и, незаметно окинув ревизора взглядом, обратился к парню, который потихоньку щёлкал на счётах у противоположной стены. – Аннагельды, голубчик, не сочти за труд, включи чайник. Угости товарища Агаева крепким чаем. То ли с утра сегодня припекло; то ли ещё почему – у нас у всех пересохло в горле.

– Лично я чаю не хочу, товарищ Кепбанов. Вы лучше найдите мне председателя, – сказал ревизор и заходил по комнате, не расставаясь со своей папкой. Безразличным взглядом окинув стены, увешанные лозунгами и плакатами, он прохаживался ни на кого не глядя.

– Найти Шасолтан нелегко. Сами знаете, посевные площади теперь не те, что были раньше. Прежде весь колхоз – пять кибиток – и всё. Сейчас добраться из бригады в бригаду нужно порядочно времени. Возможно, Шасолтан сегодня поехала подальше, за канал, на бахчу.

– Интересно, что бы вы делали, если бы приехал кто-нибудь вроде Каландара Ханова или секретаря райкома?

– Ничего бы не делали. Ответили бы им так же, как и вам.

– Как же быть? – размышлял вслух ревизор, положив, наконец, папку на подоконник и прислонившись к стене.

– А очень просто, товарищ Агаев, – улыбнулся Дурды Кепбан. – Давайте я повожу вас по селу. Вы, наверно, не видели наших новых построек. Или у вас очень срочное дело?

– Ещё какое срочное!

– Может быть, я смогу вам помочь? Хоть я и не председатель, но всё-таки член правления.

– Нет, ваши права и ваши возможности так далеко не распространяются, – важно сказал Агаев. – Прежде всего нужно разрешение председателя.

– А… Так, значит, вы приехали по ревизорским делам?

– Да, можно сказать и так.

– Разрешите узнать, что именно вас интересует?

– Узнаете, когда приедет председатель.

– Что ж, ладно, – задумчиво произнёс Дурды Кепбан. – И ревизия – дело нужное. Однако следует не только ревизовать, но порой и помогать. Сами знаете, чем обширнее становится хозяйство, тем сложнее работа по учёту и отчётности. Теперь колхозу нужен не простой бухгалтер, а, если хотите, академик. Вернее, счётная машина!

– Я приехал по одному конкретному вопросу! – заявил ревизор. – Если вы нуждаетесь в помощи, придётся нам ещё как-нибудь заехать.

– Мы и на это согласны. Приезжайте ещё раз, – сказал бухгалтер и обратился к счетоводу, который собирался заваривать чай. – Аннагельды, голубчик, оставь чайник, лучше садись в машину. Что бы товарищ Агаев ни говорил, а повозить его по посёлку надо. Чай потом попьём, дома.

Как ни сопротивлялся Караджа Агаев, Дурды Кепбан всё-таки вывел его из помещения. Не дожидаясь приглашения, ревизор сел рядом с водителем в новенький «Москвич». А Дурды Кепбан устроился на заднем сиденье.

– Сначала давай по главной улице. Потом мимо летнего кинотеатра. Завернёшь возле водокачки. Пожалуй покажем ещё и сад, – говорил Дурды, сразу наметив маршрут.

Аннагельды любил возить гостей и рассказывать, о каждом новом доме, о каждой улице.

– Вот это дом такого-то, а этот – такого-то! Как вам нравится виноградная беседка? Вы только посмотрите на грозди! – Он не спеша вёл машину по асфальтированной улице и, глядя то влево, то вправо, давал объяснения. – А как вам нравится это здание из бетона и свёкла? Детский сад. Двести пятьдесят ребятишек! Кажется, до вашего переезда в город здесь были ещё развалины старой маслобойни?

Хоть Аннагельды не догадывался, но Дурды Кепбан понял, что ревизора всё это решительно не интересует. Поэтому, похлопав парня по плечу, он вежливо сказал:

– Аннагельды, голубчик, а что, если ты повернёшь к саду?

– Какой ещё сад? – обернувшись, спросил Караджа Агаев.

– У нас на Мургабе замечательные яблоки.

– Далеко это?

– Нет. Два шага. В тех местах, где вы когда-то были подпаском. Помните старого чабана Сахаткули-ага?

– А… Вон где… Так ведь яблоки ещё не созрели?

– Рановато… Но растут хорошо, и завязей много.

– Пусть себе растут! Приедем, когда поспеет урожай, – заметил ревизор и, закурив сигарету, снова оглянулся. – Может быть, вы покажете мне новый дом Тойли Мергена?

– Вы разве не были на новоселье? – вмешался в разговор Аннагельды. – Ох и здорово тогда пел Аман!

– Ни о новоселье, ни о том, кто там пел, мы ничего не знаем, – с безразличным видом произнёс ревизор.

– Очень красивый дом! И новоселье удалось на славу! – сказал Аннагельды и развернул машину. – Все новые дома надо строить именно так. Правда, Дурды-ага?

Не успел Дурды Кепбан раскрыть рот, как Агаев, и сам не заметив того, выложил всё, что было у него на уме:

– Чтобы построить такой дом, нужны тысячи и ещё раз тысячи.

– Для тех, кто не бегает от труда, колхоз теперь, нге сглазить бы, щедрым стал. Подумаешь, дом! У нас в этом году восемьдесят два человека дали заявки на машины, – с юношеским азартом продолжал Аннагельды, но ироническая усмешка Агаева насторожила его.

– Каким бы зажиточным ни был колхозник, а с председателем равняться не может. Председатель – это председатель, а колхозник – это колхозник! – изрёк Агаев.

– Почему это? – возразил Аннагельды. – У нас простой тракторист получает не меньше председателя, Дурды-ага! Сколько в прошлом году получил Велле?

– Ладно, хватит подсчитывать, кто сколько получил. Лучше повнимательнее смотри на дорогу! – произнёс Агаев и щелчком через открытое окно машины отшвырнул недокуренную сигарету.

Аннагельды не понравился тон ревизора. Парень нахмурился.

– Товарищ Агаев! У нас на улицах мусор не бросают! – не скрывая раздражения, заметил он. – Вон те железные урны не зря поставлены, не для детских игр.

– Простите! Я не знал, что вы так окультурились! – И Агаев снова достал сигарету.

– И в машине, пожалуйста, не курите. Мне вреден дым.

– Перестань, Аннагельды! – Дурды Кепбан хлопнул парня по плечу. – Хватит тебе препираться с гостем, тем более, что он старше тебя. Останови машину. Мы приехали.

Караджа Агаев внимательно разглядывал дом Тойли Мергена. Он осмотрел его со всех сторон. Он вставал на цыпочки, приседал, закидывал голову, словом, бедняга, извертелся весь.

– Может быть, мы и в дом зайдём? – предложил бухгалтер. – Правда, Тойли Мерген на хлопке, но хозяйка будет рада. Наверно, и вам не раз случалось отведать чурека тётушки Акнабат? Зайдём, выпьем по пиалушке чая.

– Нет, нет! – сказал Агаев и, замахав руками, пошёл к машине. – Сколько у них комнат?

– Ей-богу, не знаю, хоть и живу по соседству… – И Дурды Кепбан остановился, задумавшись.

– Не так уж много комнат, – пришёл ему на помощь Аннагельды. – Зато большие. Ванная, кухня…

– Оказывается, есть вещи, о которых не знает даже главный бухгалтер? – заметил Агаев и впервые с момента приезда в колхоз улыбнулся. – Поехали. Может быть, уже и председатель на месте.

– Если бы приехала Шасолтан, мы бы увидели её машину, – проговорил Дурды Кепбан, садясь на своё прежнее место. – Вроде бы и поесть пора. Гони ко мне, голубчик. Пока попьём чаю, и председатель появится.

– А что, если отложить чаепитие? – ревизор вдруг заволновался, обшаривая взглядом машину. – Бог ты мой, где же моя папка? Неужели там осталась? Никто не возьмёт?

Аннагельды прыснул в кулак.

– Да вы что, товарищ Агаев, будто с неба свалились, – не удержался от улыбки и Дурды Кепбан. – Мы забыли, что такое замки, скоро будем выдавать деньги без кассира. Если в вашей папке миллион, со тоже никто с места не сдвинет.

– Всё-таки, знаете…

– Я-то знаю, что вы не успокоитесь, пока не сунете под мышку свою папку. Аннагельды, голубчик, съезди за ней, а если появилась Шасолтан, позвони нам! – сказал Дурды-ага и, отправив парня, повёл ревизора к себе. – Смотрите, товарищ Агаев! У Дурды Кепбана дом тоже не хуже, чем у Тойли Мергена. Хватит, пожили мы в прокопчённых мазанках и в дряхлых войлочных юртах. Теперь иные времена.

– Конечно, конечно! – буркнул ревизор, но хозяин дома не уловил – с одобрением тот говорил или с осуждением.

Тут навстречу им вприпрыжку выбежал пятилетний сын Дурды Кепбана. Ребёнок прыгнул отцу на руки, обнял его за шею, подёргал за нос, схватил за ухо и засыпал вопросами:

– Папа! Ты уже проголодался?

– Да, сынок, уже проголодался.

– А кто этот дядя?

– Этот дядя ревизор.

– Что, что?

– Ре-ви-зор.

– А что он делает? Он собирает хлопок? Или на бахчевых?

– Тебе пока ещё не понять, кто такой ревизор, сынок.

– А ты объясни, тогда пойму! Он хороший или плохой?

– Ах ты, шалун! Ступай, играй! – сказал Дурды Кепбан и, поставив сына на землю, тихонько шлёпнул его по мягкому месту.

– Мама, мама! – закричал мальчонка, ворвавшись в комнату. – Папа пришёл. А с ним дядя – губастый и с золотыми зубами. Ре-ви-зор! Мама, ты не знаешь, кто такой ре-ви-зор?

– Некрасиво так говорить про дядю. Ревизор такой же человек, как твой папа. Ступай поиграй!

– Не буду играть! Не буду играть!.. Мой папа не ре-ви-зор! Мой папа бух… бух-гал-тёр!

– Ладно, пусть бухгалтер. Не хочешь играть, посиди вон там.

– Не буду сидеть! Не буду сидеть! – уже в дверях прокричал мальчик и выбежал из дома. – Ата! Ата! – загорланил он на улице, увидев соседского мальчишку. – К нам ре-ви-зор приехал!

Карадже Агаеву было явно неприятно, что этот бесёнок на всю улицу кричит: «ревизор», но он сделал вид, что ничего не слышит, и вместе с хозяином вошёл в дом. За столом он больше молчал, уплетал за обе щеки и пил хорошо заваренный зелёный чай. Когда гость отведал всё, что подавала хозяйка, зазвонил телефон.

– Председатель на месте. Пошли, – сказал Дурды Кепбан, положив трубку.

Едва переступив порог бухгалтерии, Караджа Агаев кинулся к папке, лежащей там, где он её оставил.

– Почему же ты не привёз её, как тебе было велено? – спросил он Аннагельды.

Не поднимая головы, парень произнёс:

– Посчитал, что ни к чему.

– А ты, оказывается, себе на уме.

Не вымолвив больше ни слова, Аннагельды продолжал щёлкать на счётах.

Дурды Кепбан отвёл ревизора к председателю.

Уже в общем-то понимая, зачем пожаловал в колхоз районный ревизор, Шасолтан сразу приняла официальный тон:

– Говорите, товарищ Агаев, чем могу служить.

– Вот, товарищ Назарова, – сказал Агаев и, достав из папки листок, протянул его председателю.

Едва, взглянув на бумагу, Шасолтан положила её перед собой. Минуты две она молчала.

– О чём вы задумались? – забеспокоился Агаев.

– Тут нельзя не задуматься, – серьёзно ответила девушка и взялась за телефонную трубку. – Милая, соедини меня с секретарём райкома, с товарищем Карлыевым!

– Может быть, поговорите с товарищем Хановым, – посоветовал Агаев.

– Я сама знаю, с кем мне разговаривать, товарищ Агаев.

– Простите.

Не успела она положить трубку, как зазвонил телефон.

– Здравствуйте, товарищ Карлыев! – не спеша заговорила Шасолтан. – К нам в колхоз приехал ревизор, и вы, конечно, об этом знаете? Что? Как, кто? Старший специалист организационного отдела по делам колхозов сельхозуправления райисполкома. Да, товарищ Караджа Агаев. Хочет, видите ли, проверять Тойли Мергена. Его денежные и хозяйственные дела… Да, привёз и официальное отношение… Сейчас посмотрю, кто подписал… Председатель райисполкома Каландар Ханов… Слушаю… Да, помню… Я только не понимаю, зачем проверять Тойли Мергена? Мы ведь знакомы со всеми его финансовыми делами. Знаем все его расходы, буквально до копейки! Зачем изводить пожилого человека напрасными подозрениями? Зачем заниматься такими никчёмными делами, лучше бы… Слушаю, да… Ладно, сделаем, как вы говорите. Это-то верно… Очень хорошо, приезжайте к нам… Тойли-ага… Конечно, видела, полчаса назад… Перемены большие… Есть у меня кое-какие опасения, но об этом в другой раз… Да, вот что, мы слышали, вроде бы пришли новые хлопкоуборочные машины. Когда будете распределять, не забывайте нас… – Шасолтан засмеялась. – Нет, не хотим, как прежде, по жребию… Да я шучу, товарищ Карлыев… Да, есть у меня и другое дельце. Выберу денёк и заеду к вам… Хорошо, поняла. До свидания.

Едва дождавшись, когда Шасолтан положит трубку, Агаев подался вперёд и спросил:

– Ведь товарищ Карлыев тоже не возражает?

– Как вам сказать? – не торопясь, ответила она. – И да, и нет.

– Как это так?.. Я…

– Не спешите… Говорит, раз приехал, пусть проверяет… Словом, начинайте, товарищ Агаев! Ревизи-руйте! Дурды-ага вам поможет.

– Пожалуй, Дурды-ага ему не помощник! – Главный бухгалтер встал. – Пусть берёт документы и проверяет! У меня и своих дел хватит. И вообще, зачем главному ревизору нянька?

То, что секретарь райкома не возразил против ревизии, подняло дух ревизора. Откашлявшись, Агаев проговорил с угрозой:

– До окончания ревизии вам придётся оставить другие дела, товарищ Кепбанов!

Главный бухгалтер разволновался и заходил по комнате.

– Кому же верить, если не Тойли Мергену? – говорил он, жестикулируя. – Каландару Ханову, что ли? Или вам, товарищ ревизор?..

– Было бы неплохо, товарищ Кепбанов, – перебил его Агаев, – если бы вы раньше думали, а уж потом говорили.

– Я ничего необдуманного не говорю. Умру, а буду стоять на своём! – твёрдо произнёс Дурды Кепбан. – Жаль, что я не секретарь райкома. Будь я на месте Мухаммеда Карлыева, я бы сказал: «Если кто-нибудь приехал проверять Тойли Мергена, дайте ему коленом под зад, а вслед натравите собак!». Карлыев, конечно, очень хороший парень, да больно молод. В каждом деле можно ошибиться. Очень грубо ошибиться. Но ведь не обязательно же, если человек ошибся, значит, он вор! Не ошибается тот, кто не работает…

– Мы ещё пока не считаем Тойли Мергена вором, – подлил масла в огонь Агаев.

– Считаешь! – заорал, забыв обо всём на свете Дурды Кепбан. – Если бы не считал, не приехал бы сюда с разинутой, как у дракона, пастью!

– Дурды-ага! Не горячитесь! Успокойтесь! – замахала рукой Шасолтан. – Может быть, это даже неплохо. Зачем вы сердитесь, раз уверены, что никаких злоупотреблений не было? Пусть проверяют.

– Да поймите вы, Шасолтан! – всё больше распалялся главный бухгалтер. – Нам с вами ясно, что ревизия ничего не даст, но самый факт мажет человека сажей! Я же не против ревизии. Пожалуйста, проверяйте. Но сегодня устраивать ревизию Тойли-ага… Нет, не могу с этим примириться.

– Понимаю, Дурды-ага. Вы сами слышали, что я сейчас сказала товарищу Карлыеву.

– Нет, вы не понимаете! Если бы вы понимали, то не позволили бы проверять Тойли Мергена! Так и надо было сказать товарищу Карлыеву.

– Дурды-ага!

– Не мешайте, дайте мне кончить! Если они не дураки, должны же понимать – так вот проверять можно базарного воришку, он действует в одиночку. Получается, что председатель колхоза может залезть в колхозную кассу и взять из неё, сколько вздумается. Кассир и тот не может на пол-литра взять. Он должен отчитываться по ведомости. А положение председателя ещё труднее. Чего же они именно ему проверку устраивают? Если Тойли Мерген вор, то и я, и вы, и он – всё правление воры! Пусть всех и проверяют!