Текст книги "Сорок монет "

Автор книги: Курбандурды Курбансахатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)

Положив трубку, Ханов вызвал секретаршу:

– Чары здесь?

– Сидит, ждёт.

– Пусть заходит!

У Ханова было две персональные машины – «Волга» и «газик». На «Волге» он ездил только по городу, а на «газике» – в колхозы. Обе эти машины обслуживал один водитель. Это был высокий смуглый парень, недавно вернувшийся из армии. Звали его Чары. Ему только что пошёл двадцать второй год.

Нелегко быть шофёром у такого капризного начальника. До Чары у Ханова за год сменилось четыре водителя, потому что он совершенно не терпел от подчинённых слова «нет». Приказывал ли он в полночь – «поехали», говорил ли на рассвете – «гони!», надо было отвечать «есть, хозяин!» и нажимать на газ. В этом отношении Чары ему понравился. Когда бы ни собрался Ханов в дорогу, Чары, как осёдланный конь, всегда был наготове.

Принимая его на работу, Ханов обошёлся без обычных в таких случаях наставлений: мол, не гоняй налево, заботливо ухаживай за машиной и т. д. Окинув беглым взглядом парня с ног до головы, он ограничился тем, что сказал:

– Будешь держать язык за зубами – не обижу!

И без того молчаливый парень не понял, куда клонит Ханов. По правде говоря, он и вообще-то не утруждал себя подобными вопросами, а потому лишь согласно кивнул.

Вошедшего Чары Ханов встретил приветливо.

– Сегодня, Чары-хан, я ещё не успел осведомиться о твоём самочувствии. Ну, как настроение?

Когда председатель райисполкома к концу дня спрашивал у водителя о настроении, это означало, что он намерен ночью отправиться в пустыню на охоту.

Чары только улыбнулся и ответил:

– А что, настроение неплохое, Каландар-ага.

– Молодец! – сказал Ханов и похлопал парня по плечу. – Когда я стану президентом республики, ты будешь водить мою «Чайку». Именно «Чайку»! – Хоть это и была шутка, но шутка человека честолюбивого, в душе мечтавшего о высокой должности. – А пока обойдёмся тем, что имеем. Итак, на рассвете выедем. Надеюсь, нам не придётся посреди пустыни заводить разговор о горючем. Бери побольше. А то войдём во вкус, и дорога окажется длиннее обычной. Да, а как у нас с патронами? От того раза что-нибудь осталось?

– Можно считать, ничего не осталось.

– Тогда отправляйся сейчас же в охотничий магазин и возьми десятка два коробок.

– Если только дадут… Говорят, в городе с патронами туго.

– Кому же дадут, если не тебе? В случае чего на меня сошлёшься. И возьми побольше дроби – нулевой и первого номера. Вдруг попадутся джейраны! Понял?

– Понял, – ответил Чары и собрался уходить.

– Ну-ка, постой. Думаешь, те дружки дадут тебе патроны бесплатно? – Ханов достал из кармана деньги и протянул Чары три десятки. – Бери на все. Лишние не помешают.

– Когда за вами заехать?

– Как всегда.

– Ровно в два буду у ваших дверей, – сказал водитель и ушёл.

До конца рабочего дня оставалось не менее двух часов. Но председатель исполкома покинул свой кабинет.

– Если меня спросят, – бросил он на ходу секретарше, – скажи, что я теперь буду только в понедельник.

Хотя Ханов жил неподалёку от исполкома, он обычно проделывал этот путь на машине, развалясь на заднем сиденье «Волги», скрытом от посторонних глаз голубой шёлковой занавеской.

Но сегодня, отправив Чары в магазин, он вынужден был пойти пешком. Неторопливо шагая по тенистому тротуару, Ханов машинально кивал знакомым, думая о самых разных вещах – о Тойли Мергене, о предстоящей охоте, о джейранах, наконец, о ревизии в «Хлопкоробе» – и не заметил, как добрался до дома.

Ханов рывком отворил калитку, и мгновенно где-то в глубине двора, заросшего фруктовыми деревьями, залаял огромный пёс.

– Ты что же, хозяина не узнаёшь, дурак! – прикрикнул он на смущённо притихшую собаку и вошёл в дом. – Шекер! Ау, Шекер! – кликнул он жену.

Шекер, которая обычно выбегала ему навстречу, едва только начинала лаять собака, сегодня почему-то не подавала голоса.

– Где ты, моя Шекер? – звал он её и, поскрипывая сапогами, шагал из комнаты в комнату.

– Ау, я здесь… – тихонько отозвалась она, наконец, из ванной.

– Что ты там делаешь среди дня? – удивился он. – Ну-ка, иди помоги мне сапоги стянуть!

– Ой, я сейчас не могу, голову мою.

– Не нашла другого времени?

– А я не думала, что ты придёшь так рано.

Убедившись, что от жены помощи не будет, он сел в коридоре на кушетку и, отчаянно кряхтя, с трудом стащил с себя сапоги. Затем переоделся в домашнее и снова принялся за своё:

– Что-то тебя долго нет, моя Шекер!

– Сейчас иду, сейчас…

– Могла бы и побыстрее, моя Шекер!

– Ты куда-нибудь торопишься?

– Куда мне торопиться, когда рядом ты?

Она кое-как привела в порядок свои длинные волосы, наскоро обмотала их полотенцем и поспешила к мужу.

– Ты вроде бы собирался сегодня в колхоз поехать? – оправдываясь, мягко улыбнулась она.

– Ну и вид у тебя, – усмехнулся Ханов. – Всё лицо в мыле. И полотенцем зачем-то повязалась. Мало у тебя платков, что ли?

– Это не страшно, что в мыле, – сказала Шекер, утираясь краем полотенца, и снова улыбнулась. – А ест ты почему сегодня такой бледный? Если болит голова, я мигом заварю чай.

– Нет, в чае пока нужды нет. Ты лучше поторопись с обедом.

– Тогда немножко потерпи.

Шекер опять исчезла и вскоре появилась с большим блюдом пельменей. Кроме того, она успела заплести косы, переодеться и вообще привести себя в порядок.

– Вот теперь – совсем другое дело, – восхищённый видом жены, воскликнул он.

– Ты о чём, о пельменях? – кокетливо поинтересовалась она.

– Сама знаешь о чём, моя Шекер! – засмеялся Ханов. – Только почему-то я не вижу коньяка. Мне ведь тогда много принесли. Разве уже кончился?

– Ещё надолго хватит.

– Давай, если так. Выпью сто граммов за твоё здоровье!

Но выпил он раза в три больше и умял миску жирных пельменей. Покончив с едой, развалился на мягком диване.

– Ночью разбудишь меня в час, моя Шекер! Слышишь, ровно в час!

Шекер, сидевшая в сторонке, словно гостья, улыбнулась и робко заметила:

– Куда ты собрался на ночь глядя? Завтра выходной. Мог бы как все люди отдохнуть с божьей помощью, полежать спокойно.

– Я ко всем людям не имею отношения. Пора бы уже тебе понять, моя Шекер, за кем ты замужем. У меня дел по горло, соображаешь – дел! Надо съездить в пустыню, посмотреть, в каком состоянии скот.

– А как же другие? Разве Мухаммед Карлыев ниже тебя? Он тоже много работает, но и для семьи находит время, А ты всегда в дороге. Я-то понимаю – скот для тебя только повод. А на уме – охота.

– Ты что, хочешь, чтобы я не ездил?

Вместо ответа она понурила голову.

– Та-ак! – укоризненно протянул Ханов. – Просто не хочется видеть тебя, когда ты вот так сидишь с опущенным лицом. Ну, не надо, Шекер. Я ведь не Карлыев, чтобы невылазно торчать дома. Каждый человек устроен по-своему. Я – охотник. Без хлеба, без соли я бы ещё мог прожить, а вот без охоты меня тоска сгрызёт… Ты не должна, моя Шекер, делать вид, будто тебя не любят. Даже противно смотреть.

Сколько бы ни повторял Ханов слово «люблю», Шекер с недавних пор явственно ощущала какой-то холодок со стороны мужа. А ведь она-то любила его больше всех на свете.

Ханов женился поздно. Шекер была на пятнадцать лет моложе. Образованием она не блистала, но миловидностью и рассудительностью выгодно выделялась среди своих сверстниц. И ростом удалась, и лицом. Да и ковровщицей слыла искусной. Правда, с тех пор, как встретилась с Каландаром, она уже не брала в руки дарак, но на Ашхабадской ковровой фабрике её помнили и поныне.

По справедливости Ханову следовало бы носить её на руках, Но, прожив холостяком до тридцати пяти, он уже не ценил ни молодости, ни чистоты, ни женского обаяния Шекер.

Услышав от мужа слова «противно смотреть», сказанные, правда, в шутку, Шекер встала.

– Ты куда, Шекер?

С трудом проглотив комок в горле, она ответила:

– Раз ты едешь на охоту, приготовлю тебе всё.

– Разумно, моя Шекер, но раньше принеси-ка мне ещё одну подушку.

Когда она протянула мужу вторую подушку, тот шаловливо схватил её за руку и потянул к себе.

– Оставь! – горько произнесла Шекер и, тихонько толкнув его в грудь, подалась назад. – Язык твой говорит одно, а сердце другое.

– Моё сердце никогда не лжёт! – засмеялся Ханов.

Он по-юношески легко вскочил на ноги, сжал жену в своих объятиях и, целуя её в щёки, в подбородок, в шею, закружился с ней по комнате.

– Оставь! У меня голова кружится.

– Ну и пусть!

IX

В предрассветных сумерках из города выехали две, машины. Впереди ехал «газик» Чары, следом грузовик Лысого Ширли.

Когда миновали железнодорожный переезд и повернули на юг, Ханов откинулся на сиденье и, держа перед собой в одной руке двустволку «три кольца», другой похлопал водителя по плечу:

– Ну, Чары! Как настроение?

– Неплохо, Каландар-ага.

– Если не плохо, жми, голубчик!

Чары всегда был рад угодить своему начальнику.: Без лишних слов он стал постепенно нанимать на акселератор. Машина, мерно урча, мчалась по широкому асфальтированному шоссе, накручивая на колёса километр за километром. Когда стрелка спидометра приблизилась к восьмидесяти, Ханов закурил.

– Теперь не снижай! – сказал он. И, сделав пару затяжек, не оборачиваясь, протянул сигареты назад. – Бери, – предложил он спутнику, притихшему на заднем сиденье.

Караджа Агаев, как влез в машину, так не произнёс ни слова и сидел неподвижно, привалившись грудью к передней спинке.

– А? – словно очнулся он ото сна.

Всё также не оборачиваясь, Ханов спросил:

– Ты что, с вечера не спал? Смотри, если шлялся по бабам, всю охоту мне загубишь.

Агаев улыбнулся в темноте и, взяв сигарету, сказал:

– Ну, что вы, товарищ Ханов…

– Не молчи, расскажи что-нибудь!

– Ай, что может рассказать ревизор?

– Как раз ревизору всегда есть что рассказать, – засмеялся Ханов. – Все тайны мира в ваших руках.

– Возможно, тайны мира и в наших руках, только… только воля наша в чужих руках.

– Это почему же?

– Да вы и сами знаете!

– Не темни, говори пояснее!

– Вы помните Айдогды?

– Какого Айдогды?

– Айдогды Батыра.

– Этого жулика с носом, как лопата? Заведующего фермой в том южном колхозе?

– Вот, вот! После того, как вы подписали акт, мы передали его дело прокурору. А вчера, когда я уже собирался домой, позвонил вдруг Карлыев и попросил копию этого дела. Он вроде бы и вас искал, да не нашёл.

– Ты отнёс?

– Отнёс.

– Ну, отнёс и ладно. А с какой стати ты приплёл сюда нашу волю? А?.. Ты почему замолк? Чары можешь не стесняться, он свой парень.

– Я знаю, что Чары свой, – после долгого размышления ответил Агаев. – Мне кажется, Карлыев не очень-то доволен моей ревизией. Когда я положил перед ним дело, он вроде бы нахмурился. И тон его мне не понравился.

В сердце Ханова закралась безотчётная тревога, но он попытался отмахнуться от неё.

– Тон ещё ни о чём не говорит, – стараясь придать вес своим словам, спокойно возразил он. – Даже если ты пророк, в наше время без доказательств никто тебя и слушать не станет.

– Это-то верно.

– Если верно, скажи, как у тебя с последним делом? Покончил с ним?

– Можно сказать да, но можно и нет.

– Не понимаю.

– Да поскольку ничего особенного не обнаружено, мы решили пока ревизию прекратить.

– Какая оказалась недостача?

– Да ничего стоящего…

– Сколько? – повысил голос председатель райисполкома.

– Всего-навсего триста рублей.

– Странный ты человек, Караджа! Разве триста рублей это мало? – Поскрипев сиденьем, Ханов обернулся к собеседнику. – Подумай, сколько овец можно купить за триста рублей на базаре? Да за триста рублей, самое малое, можно взять трёх отличных суягных овец, А если пустишь их в отару, через год станет шесть, через два года – двенадцать, через три года – двадцать четыре овцы. И так далее. Даже если недостача будет в три копейки, ревизию надо продолжать! А тут, товарищ ревизор, целых триста рублей. Понятно?

– Вообще-то вы говорите верно… Только здесь, кажется, положение несколько иное, – попытался объяснить Агаев. – Ничего не похищено, просто допущена ошибка в подсчётах.

– Если даже не похищено, всё равно ошибка – вещь недопустимая, – прервал его Ханов. – Очень уж бы жалостливый народ. Именно жалость мешает вам защищать интересы государства. Понятно?

– Понятно, товарищ Ханов!

– Если понятно, ревизию доведёшь до конца. Шутка сказать – триста рублей! Пусть положат на место.

– Сделаем, как вы говорите, товарищ Ханов.

– Если будете делать по-моему, никогда не ошибётесь!

После этого председатель и ревизор замолчали.

Вспарывая фарами мрак, машина неслась вперёд. Давно уже остались позади темнеющие, по обеим сторонам дороги поля хлопчатника. Теперь по бокам чернели песчаные барханы, поросшие кустами чети и черкеза. Изредка то слева, то справа возникали развалины древних караван-сараев.

Ханов вдруг подался вперёд, отшвырнув сигарету.

– Это что там, возле того кургана, Чары? – торопливо спросил он.

– И мои глаза давно уже там, – невозмутимо отозвался шофёр. – Только не разберу… То ли лисица, то ли корсак.

– Если так, езжай мимо! Слава богу, нам не приходится заботиться о головных уборах, – заметил Ханов и самодовольно надвинул на лоб шапку из высокосортного золотистого каракуля. – Или, может, ты, Караджа, не прочь прихлопнуть хоть бы лисицу, если не шакала?

– Ай, нет. Какой толк от животного, которое не пойдёт в казан?

– Это ты верно сказал, товарищ ревизор! – одобрительно рассмеялся Ханов и обратился к Чары: – Как, приближаемся к Дашрабаду?

– Дашрабад уже позади, Каландар-ага.

– Тогда, значит, подъезжаем к каналу?

– Точно.

– Как только минуем канал, съезжай с дороги.

– Будет сделано.

Когда они достигли Серахской степи, которая во все времена года может считаться охотничьим раем, на востоке уже настолько посветлело, что стали различимы следы на земле. Впереди простиралась бескрайняя равнина, поросшая сухим арпаганом. Чары остановил машину, опустил ветровое стекло и свернул тент, чтобы удобно было стрелять. Как наездник перед скачками осматривает коня, так и он придирчиво оглядел запылённый «газик», постукал по скатам носком своего солдатского сапога и даже зачем-то подтянул на себе ремень. Потом обратился к Ханову:

– Куда ехать, влево или вправо?

Ханов поднялся, окинул округу взглядом и кивком головы указал на едва видневшихся вдали овец.

– Вон ту отару видишь?

– Это, наверно, «Хлопкороба».

– Тебя не касается, чья она. Чабана видишь?

– Вижу.

– Вот и запомни, Чары-хан. Теперь для тебя нет ни левой, ни правой руки. Как только заприметишь вдали человека, объезжай его стороной. Понятно?

– Понятно, Каландар-ага.

Охотники загнали патроны в стволы, и машина двинулась дальше. Вскоре Ханов обернулся к Агаеву.

– Как, по-твоему, товарищ ревизор, – не без хвастовства заговорил он, – сколько джейранов числится на счету у этого ружьишка с тех пор, как оно оказалось в Мургабском оазисе?

В этот момент прямо из-под колёс с шумом взлетели две огромные птицы, не отличимые по цвету от земли.

– Дрофы!

Услышав возглас Чары, ревизор завертелся на месте.

– Где?

– Стреляйте, Каландар-ага, стреляйте! – шофёр быстро переключил рычаг на вторую скорость и погнался за добычей. – Вах, да стреляйте же!

Но Ханов не проявил к птицам никакого интереса.

– Да не порть ты себе сердце из-за того, что поднял двух паршивых дроф. Если уж очень они тебе приглянулись, так мы ими попозже займёмся, когда пригреет солнышко. А сейчас ты нам джейранов найди, слышишь, джейранов!

– Тогда я возьму прямо на Булакли, Каландар-ага.

– Гони в Булакли, гони в Гулакли, только найди нам джейранов!

– Булакли – это то самое место, где состоялась первая битва между Гоувшут-ханом и Мадемином?[1]1
  Битва состоялась в 1855 г.


[Закрыть] – подал голос Агаев, вспомнив рассказы стариков.

Ханов смутно представлял себе, кто такой Гоувшут-хан, а имя хивинского хана Мадемина вообще слышал едва ли не впервые.

– Возможно… – ответил Он неопределённо.

Не успел он, произнести это, как впереди показались бегущие джейраны. Видно, они ночью паслись здесь и только перед рассветом прилегли отдохнуть в укромном местечке, но машина их вспугнула.

Увидев не одного и не двух, а целое стадо джейранов, Ханов весь подобрался и приготовился стрелять Им овладел охотничий азарт.

– Вот это годится, Чары-хан! – поощрял он водителя. – Теперь призови на помощь аллаха и жми на полную катушку.

– Ишь, как удирают! – прицеливаясь, проворчал Агаев. – Хорошо бы настигнуть их, пока они не рванули в пески.

– Настигнем! – уверенно произнёс Ханов, не отрывая глаз от стада. – Да будет жив и здоров наш Чары-хан!

– А рога-то, рога! – приговаривал Агаев. – Видите, впереди два жирных самца! Так и просятся, чтобы их хлопнули первыми!

– Ты пока позабудь про этих самцов, – предостерёг его Ханов. – Убьёшь вожака, всё стадо рассыпется. Старайся бить по тем, что в хвосте.

– Потише говорите, потише! – Чары согнулся над баранкой, плавно наращивая скорость. – Джейран пугливее становится, когда слышит человеческий голос!

Два самца бежали впереди, возглавляя стадо. В серебристом предутреннем свете казалось, что тонкие ноги джейранов не касаются земли и что серенькие клубочки пыли, папиросным дымком вырывавшиеся из-под копыт, с каждой секундой становятся всё дальше.

– Жми, Чары-хан, жми вовсю!

– Не торопитесь, Каландар-ага!

– Когда же торопиться, если не сейчас? Ты что, хочешь упустить их?

– Не уйдут!..

– Не успеешь оглянуться, как они окажутся в песках.

– Не уйдут!..

– Ох, кажется, придётся завтра же уволить тебя!

– Завтра делайте что хотите… А сейчас не мешайте, не то опрокинемся, чего доброго. Видите, термиты сколько кочек наделали. И лисьи норы на каждом шагу…

– Гони так, чтобы колёса не касались земли! – закричал Ханов, у которого перехватило дыхание от азарта. – Вот где нужен вертолёт! В следующий раз так и сделаю…

Чары и в самом деле старался. Его безотказный «газик» буквально пожирал пространство, несмотря на кочки и выбоины. И вот, наконец, прогремели один за другим два выстрела. Каждая пуля Каландара Ханова сбила по джейрану.

Он поспешно перезарядил ружьё и закричал:

– Бей, Караджа, бей!

Тот выстрелил.

– Бей и вторым патроном. Бей, не медли!

Но пули Агаева не попали в цель. Одна из них пролетела справа от матки, бегущей немного в сторонке от стада, вторая подняла пыль левее от неё.

– Что, у тебя глаза на затылке? – рассердился Ханов. – Прицелься хорошенько! Смотри, как стреляю я!

Однако напрасно бахвалился Ханов, упоённый первой удачей. На сей раз его пуля была потрачена зря. Правда, как раз в этот момент машину сильно тряхнуло. Но, как бы то ни было, обрадованный Агаев не только сразу избавился от насмешек, но и сам разрешил себе хохотнуть, увидев, что. Ханов лишь срезал ветку у кустика.

– Не смейся, а учись лучше!

Снова раздался выстрел. Вторая пуля Ханова не пролетела мимо. Они всё-таки достала джейраниху, ту самую, что не смог подбить ревизор.

– Вот так их достают, Караджа-хан, вот так! – снова начал раздуваться от самодовольства председатель райисполкома. – Ты чего медлишь? Стреляй, коли зарядил, стреляй! Целься в заднего, в детёныша!

Агеев прицелился. На этот раз его пуля повалила маленького джейранчика, на которого указывал ему начальник.

А Ханов всё больше распалялся.

– Слева – пески! Не пускай их в пески, Чары-хан! Обходи сбоку, сбоку обходи!

Снова прогремели выстрелы.

Теперь Ханов ударил из обоих стволов разом. Один из самцов покачнулся и заметно сбавил бег, потом было выпрямился, но в конце концов поник головой и закрутился на месте. Ханов торопливо перезарядил ружьё и собирался снова ударить по нему дуплетом, но в этот момент джейран вдруг весь залился кровью и рухнул на землю, как подкошенный.

«Газик» быстро сократил расстояние до оставших-ся пяти джейранов. Теперь их можно было перебить поодиночке.

– Караджа! Ну, стреляй же, ей-богу! Целься в самца!

– Я не могу зарядить! Ружьё не переламывается.

– Стреляйте вы сами, Каландар-ага! Вернее будет, – не удержался водитель.

– Чёрт! И у меня ружьё не переламывается…

– А вы не волнуйтесь, переломится.

Но, как ни старался Ханов, у него ничего не получалось.

– Вот тебе, проклятое!.. – в ярости воскликнул он и, крепко ухватившись за ствол, изо всей силы хватил ружьём о железный борт машины. От удара приклад разлетелся в щепки. Но этого оказалось мало. Он размахнулся и швырнул изуродованную двустволку далеко в сторону. Потом, резко повернувшись назад, ухватился за ружьё ревизора.

– Ну-ка, давай посмотрим твоё! – крикнул он.

– Только не надо его ломать!

– Если не утешусь, и твоё обращу в прах!

На счастье Агаева, его ружьё в опытных руках тут же покорно сломилось.

– Скорее, Каландар-ага! – подбадривал его Чары.

– Чего подгоняешь! Давай ты скорее!

– Я-то жму вовсю. Это у вас не клеится… А что, если я возьму прямо на них?

– Валяй! Только не упусти!

Мчащаяся с воем машина, выбрасывая из-под колёс комья земли и сухие стебли растений, стала наседать на уже выбившихся из сил джейранов. И вот Ханов снова ударил дуплетом. Однако в этот же миг машину тряхнуло с такой силой, что она взмыла в воздух, потом грохнулась о землю и зловеще замерла на месте. Всех троих вышвырнуло из кузова столь стремительно, что они даже и крикнуть не успели.

Тишина длилась несколько минут.

Прежде других поднялся с земли Каландар Ханов. Оглушённый падением, он нетвёрдо стоял ка ногах, однако машинально стряхнул с себя пыль и стал оглядываться по сторонам.

– Чары! Где ты? – закричал он.

– Я здесь, Каландар-ага! – донеслось из-за машины.

– Жив?

– Кажется, да.

– А как Агаев? Караджа, ты как?

Ревизор не подавал голоса.

Обеспокоенный его молчанием, Ханов обогнул машину. В этот момент непривычно бледный Агаев, опираясь на руку Чары, начал подниматься.

– Ты чего скрючился? – поморщился Ханов. – Совсем сдрейфил?

– Вы-то сами как? – участливо спросил ревизор и, зажмурившись, добавил: – Кажется, я зашиб поясницу.

– Лишь бы шею не сломал! – хмуро заметил Ханов и, отойдя от них, принялся осматривать машину.

Вид у «газика» был жалкий. Левым колесом он налетел на окаменевший купол большого термитника и снёс с него глыбу засохшей глины. От этого-то машину и подбросило вверх, а упав на землю, она, в довершение беды, влетела передними колёсами прямо в лисью нору. Носом «газик» зарылся в песок, а зад его был задран вверх. Из-под капота подозрительно выбивалась струйка дыма.

Увидев это, Ханов испугался, как бы машина не загорелась.

– Ты чего стоишь с разинутым ртом, – прикрикнул он на всё ещё ошарашенного шофёра. – Кто должен заняться машиной? Я, что ли?

Но сколько ни старался Чары поднять раздавленный капот, без лома нечего было и думать об этом. К счастью, мотор вскоре перестал дымиться.

Немного погодя подоспел на своём грузовике и Лысый Ширли. Он, оказывается, уже подобрал по дороге всех подбитых джейранов и побросал их в кузов.

– Всё ли благополучно, люди? – закричал он, едва успев подъехать, и, смешно тряхнув бородой, выпрыгнул из кабины.

– Чего шумишь? – налетел на него Ханов.

– Лишь бы всё было благополучно… – Лысый Ширли смущённо погладил бороду. – Джейранье мясо вещь вкусная, конечно, только…

Но Ханов не пожелал слушать его рассуждения.

– Чем языком молоть, лучше помог бы привести в порядок машину.

Лысый подошёл к «газику» и нажал на стартёр. Мотор не завёлся. Нажал ещё раз. Никакого результата.

Но, как ни странно, председателя райисполкома это не очень огорчило. Он с тоской посмотрел в ту сторону, куда скрылись джейраны, и сказал, ни к кому не обращаясь:

– Неужели так и уйдут?

Лысый Ширли не отозвался, опасаясь гнева начальника. Чары тоже молчал, опустив голову и царапая землю носком сапога. Что же касается Агаева, то он стоял в стороне, и, словно совершая утреннюю зарядку, деловито сгибался и разгибался, проверяя состояние своей поясницы.

– Кажется, закусить есть чем! – рассудительно произнёс он, не прерывая своего занятия. – Что, если мы этим ограничимся, товарищ Ханов?

– Ну и народ! – с презрением поглядел на него Ханов. – Нет, уж я теперь не упущу тех джейранов. – Он решительно подошёл к грузовику, легко вскочил в кабину и лихо хлопнул дверцей. – Садись, Лысый!

У робкого Ширли задрожала борода.

– Раз велите, я сяду, – промямлил ок. – Только… Только не умею я гоняться за джейранами.

– Сумеешь!

– Видит бог, не сумею. Хоть половина моей жизни и прошла в пустыне, я до сих пор ни разу не гонялся за джейранами на грузовике.

– Садись, говорят!

– И потом, товарищ Ханов, вы же сами знаете, если Овадан услышит, что я на машине гонялся за джейранами…

– Тьфу, недотёпа. Проваливай отсюда! Садись, Чары!

После того, как доверенный ему «газик», его гордость и слава, уткнулся радиатором в песок, у Чары тоже пропал всякий интерес к охоте.

– Не хватит ли, Каландар-ага? – лениво проговорил он, глядя куда-то в сторону.

– Ах, и ты хочешь отказаться? – Ханов повысил голос. – Садись, иначе я отправлюсь сам?

Чары покорно сел за руль.

– Не вешай нос и жми! – приказал начальник.

Исправная, хорошо отлаженная машина рванула с места и скрылась в клубах поднятой ею пыли.

Едва Караджа и Лысый Ширли выкурили по сигарете, как грузовик возвратился. Стоя на подножке, председатель райисполкома самодовольно улыбнулся и указал на кузов, где прибавилось ещё два убитых джейрана.

– Вот как надо охотиться, Караджа-хан! Чары, взгляни!

Но Чары был печален. Его не радовали ни джейраны, ни яркие лучи только что взошедшего солнца. Подступаясь то с одной стороны, то с другой к своему разбитому «газику», он, казалось, вот-вот пустит слезу.

– Что же нам теперь с ним делать, Каландар-ага? – спросил он дрожащим голосом.

– Ты не печалься о нём, Чары-хан. Не было бы у нас других бед! – проявил широту натуры Ханов. – Вернёмся на машине Лысого. А пока продолжим охоту. Эх, если бы нам попалось ещё одно такое стадо!..

Чары и Лысый Ширли промолчали, Агаев же ухватился за поясницу и попробовал истолковать слова Ханова в виде шутки:

– Надо же, товарищ Ханов! Да, если бы мы согласились, вы бы и сами не поехали дальше.

– Почему не поехать. Ну-ка, садитесь! Садитесь, если вы не трусы!

– Давайте лучше отдохнём… – предложил ревизор и, не дожидаясь ответа, опустился на землю.

– Что и говорить, народ вы ненадёжный, – засмеялся Ханов. – Ну да ладно! Пусть будет по-вашему… Залезайте в кузов, доедем до канала, устроим привал в укромном местечке, шашлык сделаем, искупаемся. А к концу дня махнём в город. «Газик» останется здесь. Когда развезёшь нас по домам, – обратился он к Ширли, – вернёшься сюда вместе с Чары и заберёшь его. И чтобы за ночь отремонтировать!

Лысый Ширли, который не признавал никаких яств в мире, кроме варёной бараньей головы и ножек, с безразличием отнёсся к словам Ханова, но у Агаева от одного слова «шашлык» потекли слюнки.

– Люди! – оживился он. – Приготовить шашлык – моё дело!

Чары совсем приуныл. И не только потому, что ему предстояла бессонная ночь, но ещё больше потому, что никто из этих людей сейчас и думать не хотел об изуродованном «газике». Каждый заботился прежде всего о своей утробе. Особенно ревизор, который в предвкушении шашлыка сразу позабыл о боли в пояснице и лишь плотоядно облизывал губы. Парню стало так обидно, что он даже отвернулся.

Агаев этого, конечно, не заметил, но Ханов тотчас почувствовал, что его водитель недоволен.

– Чары! Ты чего молчишь? – прищурился он. – Разве тебе не хочется шашлыка?

– Своей доли шашлыка и я не упущу. Только…

– Никаких «только», – начальственно приказал Ханов и кивнул головой в сторону «газика». – Может, хочешь, чтобы мы его сейчас поволокли за собой на тросе?

– Было бы неплохо, Каландар-ага… – с надеждой проговорил Чары. – Чем нам потом болтаться среди ночи…

– Не выйдет! – категорически отрезал Ханов. – Доставите в гараж, когда стемнеет, чтоб и люди не видели, и собаки не лаяли! Понятно?

– На худой конец подтащить бы его поближе к каналу. А то ночью и не найдёшь.

– Захочешь, так найдёшь! – вместо Ханова ответил Агаев. – И потом, как ты разговариваешь, Чары? Вздумал поучать старших! Товарищ Ханов лучше нас с тобой знает, что делать. Такой парень, как ты, должен отвечать на приказания: «будет исполнено!», а не пятиться назад, словно пугливая лошадь.

– Да брось ты, Чары! – не устоял перед соблазном и Ширли Лысый. Он нервно потеребил бороду и сам принялся уговаривать парня: – Не бойся, мы твой «газик» и отыщем, и доставим, и починим. Теперь-то уж нечего о нём беспокоиться!

На этом разговор о машине закончился.

Когда Агаев и Чары залезли в кузов грузовика, Ханов расположился в кабине с Ширли Лысым и приказал:

– Гони к каналу!

– Может, поедем на Хауз-Хан? Ближе…

– Тебе что, некуда деньги девать? Если уплатишь по сто рублей штрафа за каждого джейрана, я не против.

– Давайте на канал, – согласился Ширли.

– Помнишь то место, в Маябатане, где мы весной грибки ели? Гони туда! – сказал Ханов и закурил. – Там и пустынно, и красиво!

– Как бы там нас комары не заели…

– Днём комаров не бывает. А вечером мы вернёмся домой.

– Это верно… – Лысый Ширли вдруг умолк и замер, глядя налево. Машину тряхнуло на кочке, но он как будто и не заметил этого.

– Ты что бороду растопырил! – разозлился. Ханов.

– Да посмотрите вы туда! – закричал Ширли. – Дрофы! И не одна, не две. Десять… Пятнадцать… Больше – тридцать!

– Ты на дорогу смотри, на дорогу!

– Ой, да стреляйте же, товарищ Ханов!

– Посмотрите на этого глупца! – Невозмутимый Ханов левой рукой властно повернул баранку и вывел машину на прежнее направление. – Недотёпа, который не решился погнаться за джейранами, намерен догнать птиц!

Лысый Ширли только молча помотал бородой и нажал на газ.

Вероятно, Агаев, сидевший на дне кузова, возле залитых кровью джейраньих туш, тоже заметил, как, часто хлопая короткими крыльями, неподалёку взлетела стая жирных дроф. Схватившись за поясницу, он вскочил с места и стал колотить по крыше кабины.

– Товарищ Ханов, – вытянул он шею и перекинулся через борт. – Почему вы их упустили?

– Ну их! – не глядя на Агаева, ответил Ханов. – И вообще, возьми своё ружьё!

После этого ревизор даже не пошевелился, когда машина вспугнула ещё одну стаю дроф.

Ханов знал, где можно попировать в своё удовольствие. Переехав по мосту на северный берег, Ширли Лысый сразу свернул вправо. Дамба тут была широкой – по ней свободно могли ехать четыре машины в ряд. Внизу протянулся канал. Отделившись от падишаха всех здешних рек – Джейхуна и смело прорезав просторы бескрайней пустыни, где люди прежде не видели и капли влаги, он величаво нёс свои воды среди холмов и песчаных барханов, щедро одаряя зеленью оба берега. Правда, тутовые деревья и вётлы, посаженные года два назад возле моста, были ещё низкорослыми. К тому же здесь кое-где виднелись одинокие фигуры рыбаков. Но чем дальше продвигалась машина, тем гуще становились прибрежные заросли. И когда мост скрылся из виду, Ханов уверенно объявил;

– Приехали!

Это была полянка, с одной стороны окаймлённая плотной стеной камыша, а с другой – зарослями гребенчука, толстые ветви которого способны выдержать вес двухгодовалого козла. Ханов по-хозяйски походил среди кустов, остановился возле самого большого из них, поближе к дамбе, обломил на стволе веточку и повесил на сучок свою каракулевую шапку.