Текст книги "Сорок монет "

Автор книги: Курбандурды Курбансахатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)

Зрелость – сестра таланта

Популярность Курбандурды Курбансахатова в читательских кругах широка. Его роман «Тойли Мерген» по своей идейно-художественной значимости относится к лучшим образцам туркменской советской литературы. Имя К. Курбансахатова соседствует с именами крупных мастеров поэзии, прозы и драматургии – Б. Кербабаева, А. Каушутова, Б. Сейтакова, X. Дерьяева, К. Курбаннепесова, А. Атаджанова, К. Кулиева, с чьим творчеством хорошо знакомы Миллионы советских читателей.

Нравится мне в творчестве Курбандурды его жизненная позиция, его фундаментальность. Свет красных звёзд Октября озарил с юности писательский путь К. Курбансахатова. Родился Курбандурды в грозном 1919 году, когда красноармейские полки гнали из Туркестана интервентов – англичан и белогвардейцев. За школьную парту он сел в год, когда на мургабской земле зарокотали первые тракторы и в домах загорелись лампочки Ильича.

Помнится, в начале пятидесятых годов я прочитал его рассказ «Подвиг поэта». Рассказ о том, как в гражданскую войну английский офицер, пользуясь славой Заман-шахира, попытался обратить его горячий голос против большевиков. Поэт не дрогнул перед дулом пистолета, отверг предложение англичанина, Рассказ мне показался настолько живым, что я почувствовал автора очевидцем описанных событий, Вера в победу революции, любовь к Родине и народу, гнев и презрение к врагам нашли в рассказе своё яркое отражение.

Примерно через год Курбандурды попросил перевести его стихи. Я прочитал подстрочник и опять подумал, какими глубокими чувствами связан поэт с революцией, с Лениным, о котором написал стихотворение «Открыл дорогу нам».

Как и многие другие прозаики, Курбандурды Курбансахатов пришёл в литературу со стихами. В 1943 году он опубликовал своё первое поэтическое произведение – поэму о Герое Советского Союза Ай-догды Тахирове. Через четыре года в республиканском издательстве вышел сборник его стихотворений «Солдат вернулся». Поэма и стихи молодого поэта были с большим интересом приняты читателями. Хорошо отозвались о них писатели старшего поколения. И, наверное, никто не предполагал, что из юноши-поэта когда-нибудь вырастет маститый прозаик.

Может быть, и сам Курбандурды не думал об этом, но рассказы он писал уже тогда, попутно со стихами. Не очень замеченным прошёл в коллективном сборнике молодых писателей его рассказ «Дес-сегуль». Кто-то сказал о нём несколько хороших слов – и только. Но вот прошло ещё несколько лет, и в издательстве «Туркменистан» вышел сборник повестей и рассказов К. Курбансахатова «Сурай». Это уже была серьёзная заявка.

В беседах с К. Курбансахатовым я не раз интересовался секретами его мастерства и неизменно слышал: «Мои учителя, конечно же, классики. Свои, туркменские: Махтумкули, Кемине, Молланепес, Сеиди… Русская и западноевропейская классическая литература…» Но Км Курбансахатов не просто изучал того или иного поэта или прозаика» его стиль, почерк, особенности, а познавал его как личность. Именно благодаря этому родились повести «Приглашение», «Сорок монет» и «Подвиг поэта», героями которых стали Махтумкули, Кемине, Кермолла. Познание кайсдой из этих личностей – познание жизни целого общества. Не случайно книги о Махтумкули и Кеми-не были переведены и изданы на русском языке, стали достоянием всесоюзного читателя: они ярко освещают страницы истории туркменского народа.

К. Курбарсахатов и сам прекрасный переводчик. Он перевёл около 10 тысяч строк стихов славного азербайджанского поэта Самеда Вургуна. Перу Курбандурды принадлежат переводы пушкинских «Руслана и Людмилы», произведений М. Ю. Лермонтова, И. Франко, Саят-Нова, Николаса Гильена и других иноязычных поэтов.

Конечно же, работа над переводами произведений братских народов и зарубежных авторов развила в К. Курбансахатове черту интернационалиста. Он не только переводит, но и создаёт свои произведения на интернациональные темы. Тем более, что чувство братства пробудилось в нём давно: в годы учёбы Курбандурды написал повесть «Романс» – о свободолюбивой, борющейся с фашистами Испании. Десятилетия спустя он написал пьесу «Ханг» – о борьбе вьетнамского народа за свою независимость. Эта пьеса была поставлена в ашхабадском и в театрах трёх городов Российской Федерации.

В творчестве каждого писателя есть свои сильные стороны. К, Курбансахатов наиболее преуспевает в крупной прозе. Сначала были уже упомянутые повести, затем – роман «Тойли Мерген», занимающий в творчестве писателя особое место. Это остроконфликтное произведение показывает сегодняшний день туркменского села, раскрывает сущность партийного руководства народным хозяйством. Ярко выписан образ секретаря райкома Мухаммеда Карлыева, человека душевно мягкого и вместе с тем предельно неуступчивого в своей последовательной борьбе со злом.

Дополняет образ Карлыева как руководителя председатель колхоза «Хлопкороб» агроном Шасолтан Назарова, дочь поливальщика, бывший парторг колхоза.

Этому руководителю, порывистому, по-молодому задорному, энергичному, глубоко антипатичны «кавалерийские наскоки» председателя райисполкома. Она – человек дела, поэтому все вызовы в райисполком на «говорильни» – метод руководства Ханова, где он выступает с окриками и начальственными приказами, – для неё, человека деятельного, справедливого, коммуниста, просто неприемлемы.

Впечатляюще рассказано в романе о входящем в жизнь новом свадебном обряде, о встрече невесты в доме Тойли Мергена.

Руководителям нового типа противопоставлен Каландар Ханов – председатель райисполкома.

Непомерная спесь и самодовольство, грубые нарушения социалистической законности и морали – суть карьериста Ханова. Это тип людей, который встречается ещё в нашем быту. В своей работе он использует лишь приказ и окрик. Его повеления должны исполняться с молниеносной быстротой, иначе он без сожаления расстаётся с подчинёнными. Он никем и ничем не дорожит: ни дружбой, ни любовью, ни деловыми качествами сотрудников. Ни к кому у него нет настоящей человеческой привязанности. Он охвачен одним стремлением – обеспечить себе «первое кресло» в районе, стать его «хозяином». Отсюда неприятие им Тойли Мергена, Мухаммеда Карлыева, как, впрочем, любого из принципиальных тружеников, у которых нет разрыва между идейной убеждённостью, знаниями и практическими действиями. Ханов использует в своих эгоистических целях людей слабохарактерных или зависимых от него, вроде чинуши «ревизора» Караджи Агаева, образ которого, как и история его бесславного падения, с большим искусством изображены романистом.

В своём творчестве К. Курбансахатов удачно продолжает и развивает опыт своих предшественников в туркменской и всесоюзной литературе. Его мудрый и деятельный Тойли Мерген – образ, взятый из жизни Туркмении конца шестого десятилетия нашего века, он наследует лучшее, что было у председателей колхозов тридцатых – сороковых годов.

Постигая глубинные процессы действительности, ломку старого и победу нового, мы одновременно видим, как высоко поднимается и сам писатель. Перед нами – умный, наблюдательный художник, активный гражданин, психолог, глубоко проникающий в духовный мир своих героев. Роман «Тойли Мерген» выдержал уже несколько изданий и продолжает пользоваться широким спросом у читателей.

Одна из творческих удач Курбандурды Курбансахатова – яркий и цельный образ великого туркменского мыслителя и поэта Махтумкули Фраги в повести «Приглашение». Герой повести показан в труднейшие минуты своей жизни, когда решается и личная его судьба и судьба всего туркменского народа. Ничто не может поколебать веру Махтумкули в торжество добра, правды и справедливости. В повести показано, как крепнет его мировоззрение, как растёт его самосознание – Гражданина, Поэта, борющегося за свободу и независимость туркменского народа.

Широк диапазон творчества Курбандурды Курбансахатова.

Поэт, рассказчик, романист, драматург К. Курбансахатов регулярно выступает на страницах печати с литературоведческими статьями, рецензиями, обзорами.

Я сказал бы не всё о К. Курбансахатове, если бы не отметил его успехов в педагогике. Ведь это им составлены учебники хрестоматии по туркменской литературе для 5–6—7 и 10 классов. А разве не педагогична его стихотворная сказка «Глупый падишах», которая только на русском языке издана несколько раз и общий тираж которой исчисляется миллионами экземпляров.

Прекрасно сказал о писателе известный советский учёный, литературовед Л. Климович: «Художественная проза К. Курбансахатова содержательна и граждански смела. Исследуя характеры в сложных конфликтных ситуациях, писатель даёт правдивый анализ современной туркменской действительности, заражает жаждой преодоления трудностей, пониманием важности сознательного отношения к общественному долгу, активной жизненной позиции. Роман и повести К. Курбансахатова – произведения творческого поиска, и, нет сомнения, что они будут тепло приняты читателем».

Целиком разделяю это мнение.

Валентин РЫБИН,

лауреат Государственной премии ТССР имени Махтумкули.

Тойли Мерген
(роман)
Авторизованный перевод Б. РУНИНА

1

Раскалённое лето сменилось, наконец, погожей осенью.

В Мургабской долине торопились убрать хлопок. В такую пору счёт времени ведётся здесь не на дни, и даже не на часы, а, пожалуй, что на секунды, и любые прочие дела откладываются до окончания уборочной. Вот почему так удивили всех события в колхозе «Хлопкороб», где люди вдруг прервали работу ради общего собрания. Правда, собрания необычного – таких затяжных и ожесточённых споров тут, кажется, не вели с тревожных времён коллективизации.

Страсти до того разгорелись, что в один день уложиться не удалось. А на завтра, когда молва о собрании в «Хлопкоробе» распространилась по всей округе, в колхоз с утра пожаловали первый секретарь райкома Мухаммед Карлыез и председатель райисполкома Каландар Ханов. Но несмотря на их участие, собрание закончилось лишь на третьи сутки поздним вечером.

В былые времена Тойли Мерген не торопился домой после заседаний. Обычно он уходил из клуба едва ли не последним, снова и снова наказывая старенькому сторожу:

– Надо бы растворить все окна и хорошенько проветрить помещение. Да посмотреть как следует по углам – не тлеет ли где окурок. Ещё, чего доброго, пожар случится…

Но сегодня ему уже было не до свежего воздуха, не до коварных окурков. Едва закрыли собрание, как он втиснулся в толпу, разом образовавшуюся в проходе, и его быстро вынесло наружу.

Выйдя из клуба, Тойли Мерген всё же придержал шаг, словно спрашивая самого себя: «Куда это я так спешу?» Он глубоко вздохнул, горько покачал головой и задумчиво откинул ладонью свесившиеся на лоб седые волосы.

В лицо пахнуло ночной свежестью. Со стороны арыков, подведённых сюда от Мургаба, дул влажный осенний ветер, и молоденькие вётлы, посаженные вдоль их берегов, оживлённо шелестели листвой. И хотя после клубной духоты и табачного дыма эти ночные запахи и звуки могли только порадовать человека, Тойли Мерген не почувствовал облегчения. Всё так же задумчиво он вытер носовым платком со лба пот и зашагал сквозь медленно редеющую толпу в сторону дома.

Колхозники расходились группами, по нескольку человек, но как-то неохотно. Несмотря на поздний час и усталость, никто не спешил уйти. Видно даже трёхдневные прения не исчерпали всего, что накопилось у людей на душе. Каждому хотелось обсудить с соседом результаты собрания, а то и поспорить.

– Разве это справедливо? – басил кто-то в темноте. – Разве так поступают?

– А если несправедливо, чего же ты только теперь спохватился? – энергично возражал другой голос. – Взял бы да выступил! А то сидел, словно воды набрал в рот, а теперь разоряешься!

– Ай, ты же сказал, ну и ладно!

– А что ж, по-твоему, я сказал неправду?

– Отчего ж неправду?.. Только правда правде рознь. Если человек затаил обиду, он уж подходящего случая не упустит… Ты что думаешь, люди не поняли, почему ты так выступил?

– Ну, скажи, почему, если ты такой умный. В чём я неправ?

– Ну зачем я тебе буду объяснять, будто ты сам не знаешь!

– Говори, говори! Не стесняйся!

– Да иди ты к чёрту!.. Одно хорошо – теперь-то уж я знаю, кто ты такой.

– Нет, к чёрту я не пойду! А вот тебя сказать доставлю!..

– Да прекратите вы!.. – внушительно произнёс третий голос и сокрушённо добавил: – Конечно, выговора вполне хватило бы. Тойли Мерген человек неглупый, намотал бы на ус… Нет, как ни верти, перебрали малость.

– Ей-богу, отец, нельзя быть таким добреньким! Где уж там – перебрали? Недобор получился! И коммунисты либерализм проявили. Если уж на то пошло, ему выговорок следовало бы влепить поувесистее! С занесением в учётную карточку! Нет, будь моя воля, Тойли Мерген так легко не отделался бы…

– Будь твоя воля, ты бы с Каландаром Ханевым ещё и не такое натворил!

– А что, разве Ханов плохо сказал?

– Плохо сказал!.. Да если бы товарищ Карлыев потом не выступил, вы бы таких дров наломали!..

Однако все эти толки и пересуды уже не имели для Тойли Мергена никакого значения. Произошло то, что должно было произойти. И, чтобы не смущать спорщиков своим присутствием, он, не раздумывая, свернул с дороги, намереваясь пройти через молодой колхозный сад.

Но у самого входа в аллею его вдруг нагнал запыхавшийся водитель.

– Тойли-ага! – окликнул председателя парнишка. – Почему вы пешком? Я ведь вас в машине ждал. Как вернулся из города, так у клуба стою…

Тойли Мерген обернулся и ласково взглянул не своего шофёра.

– Отправляйся домой, Бегенч. Отдыхай. А мне надо немножко размять ноги. Засиделся очень.

– Завтра во сколько машину подать?

– Завтра? – задумчиво переспросил Тойли Мерген. – Насчёт завтра… тебе в правлении скажут…

– Как же так?.. – не понял водитель. – Давайте же я вас подвезу! – настаивал он.

– Больше двух лет мы с тобой ездили, – продолжал своё Тойли Мерген, положив парнишке руку на плечо. – Хлеб-соль делили. Что ж, спасибо тебе, сынок, за всё. Если когда чем и обидел, прости…

Он повернулся и пошёл дальше.

«О чём это он? – озадаченно выпятил губы Бегенч. – Ну, пропесочили на собрании… Неужели Тойли-ага больше не председатель?!»

Несмотря на поздний час, жена Мергена ещё не спала. Нахохлившись, она сидела в углу, глядя в пол, и веки у неё казались припухшими.

– Ты почему не легла, Акнабат? – как можно спокойнее произнёс муж. – Не нужно было меня ждать, выспалась бы, по крайней мере.

– Какой тут сок! – печальным и укоризненным тоном, на который ей давали право тридцать лет совместной жизни, произнесла женщина. – Что они с тобой сделали?

– И не стыдно тебе? – с досадой воскликнул Тойли, заметив предательский блеск в её глазах. – Ну-ка, вытри слёзы! У тебя такой вид, будто я опять на войну ухожу, где каждую минуту могут убить. Нечего сказать, умеешь ты себя держать в руках!

– Я спрашиваю, что они с тобой сделали? – повторила Акнабат, словно не слыша укоров мужа.

Вместо ответа Мерген неторопливо разделся, вы мыл руки, потом накинул на плечи свой домашний вельветовый халат хивинского покроя и прошёл к столу.

– Сняли меня, мать, – глухо произнёс он, наконец, после продолжительного молчания.

– Вах! То-то я смотрю, Артык-ших со вчерашнего дня словно на крыльях летает, – прикусив уголок платка, сказала Акнабат. – Я сразу почувствовала, что не к добру это.

– А с чего ему радоваться?

– Можно подумать, что ты не знаешь своего лукавого родственничка. Да он перестанет быть Артык-шихом, если чужое несчастье не доставит ему удовольствия.

– Может, у него в этом деле свой интерес есть? – заметил Тойли. – Одной радостью ведь сыт не будешь.

– А то ты не понимаешь, какой у него интерес! – рассердилась даже Акнабат. – Он же надеется, что новый председатель не помешает ему торговать амулетами и знахарством заниматься.

– Ох, этот святоша! Прямо не знаю, что бы я с ним сделал! Ну, да ладно!.. А что касается колхозников, – после некоторого размышления продолжал Мерген, – то, как всегда в таких случаях, – одни будут рады-радёшеньки, другие недовольны. Но и мы из-за этого горевать не станем… Ну-ка неси, что у тебя там есть, хоть перекусим немного, а там видно будет.

Не успела Акнабат подать мужу еду, как на пороге появился её старший брат Гайли, по прозвищу Кособокий.

– Заходи, заходи, – приветливо встретил его Тойли. – Садись-ка со мной.

Гайли сиял свою неизменную островерхую шапку на меху, пристроил её на вешалке и, ступая бочком, прошёл к столу.

Его неуклюжая походка имела свою историю. Когда Мерген был ещё совсем несмышлёнышем, Гайли успел вытянуться в длинного юношу. Но уже тогда у него проявился легкомысленный характер, что приводило родителей в отчаяние. Упрямец и бездельник, Гайли целые дни предавался детским играм или купался, а когда и это надоедало, собирал ватагу совсем ещё не оперившихся подростков и устраивал посреди аула скачки на ишаках, вздымая вдоль улицы тучи пыли и заставляя бесноваться окрестных собак. Да, в этом деле Гайли слыл мастером. Не было для него большего удовольствия, чем укротить какого-нибудь норовистого молоденького ишака.

– Осторожнее, он же тебя лягнёт! – не раз кричали ему в таких случаях, но он не обращал внимания.

В конце концов необъезженный ишак сбросил его однажды на твёрдую, как камень, землю.

Гайли провалялся почти месяц, воя от боли и держась за бедро. А когда поднялся, стал ходить не то что прихрамывая, а как-то бочком. С тех пор и закрепилась за ним кличка Кособокий.

Гайли, ещё не успев сесть, вытянул длинную шею, окидывая стол ищущим взглядом.

– Есть-то я, пожалуй, не хочу, – сказал он и облизал сморщенные губы, – а вот если у тебя молочко от бешеной коровы найдётся, я бы не отказался горло промочить.

Акнабат, ни слова не говоря, достала из холодильника запотевшую бутылку водки и вместе с рюмкой поставила перед братом. Не найдя на столе второй рюмки, Гайли обнажил в улыбке щербатые зубы и уставился на Тойли Мергена.

– А ты что же? Или, дожив до седых волос, решил праведником стать?

Мерген промолчал. Но Кособокого это не обескуражило. Он наполнил рюмку, мигом её опрокинул, зацепил с тарелки зелёный лук, понюхал его, положил обратно и закурил.

– Если уж пьёшь, то закусывай! – проворчала Акнабат и, налив в большую цветастую пиалу шурпы, поставила её перед братом.

– Ты меня не торопи! – отмахнулся он. – Захочу – поем. – И, дымя папиросой, наклонился к Тойли. – Так чем же кончилось? Освободили?

– Выходит, так.

– М-да… Значит, всё-таки своего добились, – сердито нахмурился родственник. Он снова наполнил рюмку и, покосившись на Тойли Мергена, спросил: – В чём обвинили?

– А ты что, разве не был на собрании? – в свою очередь спросил Тойли.

– Не был.

– Это почему же?

– Некогда было. Понимаешь, тут такое важное дело… Ай, да какое это имеет значение – был я ка собрании или не был? Ты лучше не уводи в сторону, расскажи, какие грехи на тебя навьючили?

– Как раз главный грех тебя и касается.

– Не понял! – помотал головой Гайли. – Какое я имею отношение к твоему председательству?

– Ты ведь мне родственник?

– Ну и что ж с того? Если я тебе шурин, а ты мне зять, то, конечно, родня. Тут никуда не денешься…

– Вот это-то и скверно, что родственник…

– Бог ты мой, но почему же?

– Признали, что семейственность развёл.

– Се-мей-ствен-ность! – от души расхохотался Кособокий. – Ну и молодцы! Нашли же что навьючить!.. Конечно, если захотели снять, то уж причину придумать нетрудно… Сей-мей-ствен-ность! Ну и ну!..

– Ты, Гайли, зря на собрание не явился. Тебе бы следовало прийти. Тогда бы ты сейчас не смеялся, – со всей серьёзностью проговорил Мерген. – Если хочешь знать, в нашем колхозе моих родственников – братьев и сестёр, родных и двоюродных, дядюшек, тётушек, да их потомства, как оказалось, – больше семидесяти душ.

– Ну и что с того? А даже если не семьдесят, а сто семьдесят!

– Дело, конечно, не в числе, дорогой мой. Дело в должностях. Если хочешь знать, то, как оказалось, ровно половина из них – либо служащие, что пером по бумаге водят, либо заняты такой работой, что можно и не потея есть досыта. Да и среди другой половины тоже немало таких, что только называются колхозниками, а на самом деле… За примером далеко ходить не надо. Вот, возьмём хотя бы тебя…

– Меня? – притворно удивился Кособокий.

– Да, тебя! – с грустью в голосе произнёс Тойли и посмотрел шурину прямо в глаза. – Ну, вот, скажи по совести, принёс ли ты за последние годы колхозу хоть крупинку пользы? Вспомни, когда ты последний раз в поле выходил?

– Зря ты с меня начал! Я не в счёт.

– Почему так? – искренне удивился Мерген.

– Сам ведь знаешь, какое у меня здоровье.

– Ах, ты, значит, больной! Да-да-да… – насмешливо согласился Тойли. – Я-то хорошо знаю твою хворобу. Когда война – ты увечный, когда хлопок – ты калека, а когда…

– Давай лучше не ворошить старую солому!

– Ладно, давай ворошить новую. Кто твой приусадебный участок обрабатывает? Кто полсотни твоих овец пасёт?.. Ах, да, овец ты в общее стадо отправил, о них речи нет. Ну, а кто за твоими верблюдами и коровами ходит? Тут ты здоровый!

– А кто может мне запретить заниматься своим хозяйством?

– Вот в этом всё дело, дорогой мой, – вздохнул Мерген. – Из-за того, что ты мой родственник, никто тебя пока не приструнил. Ни тебя, ни таких, как ты. И я тоже хорош! Закрывал глаза на подобные вещи. Делал вид, что ничего не замечаю… Поделом мне! – Он немного передохнул и снова обратился к шурину: – Ты мне вот что лучше скажи, почему бы это третья бригада, та самая, на чьей земле мы с тобой живём, почему это она уже который год не выполняет плана по хлопку? А? Можешь ты мне это объяснить?

– Откуда мне знать! – пожал плечами Кособокий и, сморщив нос, опять потянулся к рюмке.

– Погоди! – взял его за локоть Тойли. – Водка от тебя не убежит. Ты мне ответь сначала.

– Да не знаю я!

– Знаешь, да увиливаешь.

– Разрази меня бог, не знаю.

– Лучше меня знаешь.

– Колхоз-то план выполняет, ну, и ладно…

– Нет, не ладно. Надо, чтобы все бригады выполняли.

Гайли, которому этот разговор стал уже надоедать, вдруг засопел носом и без всякой хитрости произнёс:

– Если всей бригадой навалиться, то и план будет.

– В самую точку! – удовлетворённо сказал Тойли Мерген и отпустил локоть шурина. – Вот она где – семейственность!

Вместо ответа Кособокий осторожно покосился на сестру и ловким манером опрокинул вторую рюмку.

– А кроме семейственности, сказали, что я перестал в поле бывать, земли совсем не вижу, – горько закончил Тойли.

– Вот это они правильно сказали! – согласился Кособокий и, достав из миски баранье рёбрышко, принялся обгладывать его, выбирая кусочки помягче да пожирнее. – Это они вернр подметили, что глаза твои земли не видят, – смакуя мясо, приговаривал он.

– Если верно, зачем же прежде сказал, будто на меня поклёп возвели? – смерил шурина презрительным взглядом Тойли Мерген. – Правда, кое-что и лишнего наговорили, – задумчиво продолжал он. – Нашлись такие горячие головы, что всегда норовят через край хватить. Но всё же народ правильно решил, дорогой мой. Главная вина на мне самом.

– На тебе? – хихикнул Гайли. – И ты прямо так перед всем народом повинился? – искренне недоумс Бал он.

– Как же не повиниться, если люди правы?

– Значит, на тебя всё свалили, а ты и обрадовался?

– Ты не крути, Кособокий. Ничего липшего я на себя не принял, а свои промашки признал.

– Слышишь, Акнабат, что он тут говорит! – обратился Гайли за поддержкой к сестре. – Да я бы на твоём месте лучше умер, чем покаялся! – убеждённо воскликнул он.

– Это почему же?

– Если не знаешь, я тебе сейчас втолкую, почему! – Шурин со злостью бросил на стол обглоданную кость и так же ожесточённо стал излагать свою точку зрения. – Кто сделал колхоз «Хлопкороб» образцовым? Тойли Мерген или они? Когда двадцать лет назад тебя выбрали председателем…

– Не двадцать, а восемнадцать, – поправила его сестра.

– Какая разница! – свирепо посмотрел на неё Кособокий и встал из-за стола. – Сколько я тебе твердил – не ввязывайся в спор, когда я говорю! И вообще, если меня перебивает женщина, во мне бес просыпается…

– Ладно, ладно, – постарался утихомирить его Тойли. – Как говорится, не мсти Ахмеду вместо Али. Скажи лучше, что я такого особенного сделал, пока был председателем?

– Ого, сколько сделал! – воскликнул Гайли, меряя шагами комнату и возбуждённо размахивая руками. – Вспомни, сколько гектаров засевали у нас хлопчатником, когда тебя выбрали? От силы двести, а то и меньше, А теперь сколько? Две тысячи! Разве легко шагнуть от двух сотен к двум тысячам? – Он всё больше входил в раж. – А кто это сделал? Кто, я вас спрашиваю? Тойли Мерген, кому же ещё! Кто одним из первых во всём Мургабском оазисе стал носить на груди Золотую Звезду? Тоже он, Тойли Мерген! Не будем брать в расчёт птицу там разную: кур» гусей. Лошади и верблюды здесь тоже не в счёт. А вот знают ли те, кто бесстыдно лил тебе на голову помои, сколько у нас в колхозе стало овец? Да ведь наши отары уже Каракумы не вмещают! А кто их вырастил? Я, что ли?.. А кто построил этот утопающий в садах посёлок с прямыми улицами, с электростанцией, с гаражом на сотни машин, со школой, больницей… А клуб, словно дворец падишаха!.. А детские сады… Ай, разве всё перечислишь? Кто всё это сделал? Кто, я спрашиваю?

Едва дождавшись паузы в речи Кособокого, Тойли Мерген коротко, но твёрдо сказал:

– Люди.

– Кто, кто? – делая вид, что не расслышал, подскочил к столу и упёрся в него своими длинными руками Гайли.

– Народ! – глядя ему прямо в глаза, ответил Тойли. – Да, да, народ!

– Нет, мне с тобой не столковаться, – вдруг присмирел Кособокий и опять уселся за стол. – Народ, говоришь? – Он неожиданно умолк и долго сидел, погружённый в свои думы. – Ну, а теперь, – встрепенулся Гайли через некоторое время, – раз тебя сняли, придётся кого-то выбирать на твоё место?

– Уже выбрали.

– Кого же это?

– А тебе-то что? – с ехидцей ответил Тойли Мерген. – Ты ведь всё равно работать не станешь.

– Судьба – она изменчива, – многозначительно заметил Гайли. Теперь он сидел развалившись, хитро щурил глаза и нарочито беспечно ковырял в зубах. – Что ни говори, а всё-таки каждому хочется, чтобы председатель оказался человеком солидным, степенным, с пониманием…

– Не знаю, угодили тебе или нет, а только председателем у нас теперь Шасолтан.

– Кто? – изумился Кособокий. – Шасолтан? Дочь поливальщика Назара?..

– Что, не по душе?

– Не очень-то по душе, – откровенно признался Гайли. – Да и справится лиг она?

– Ещё как справится! – убеждённо ответил Тойли. – Девушка умная, агроном с высшим образованием. Понимает и землю, и воду. И народ понимает – уже год как парторг. Не беспокойся, знает она людям цену, и тебе, и мне, кому хочешь.

– Так ведь женщина! Женщина! – закричал Кособокий. – Если скажешь, что женщина может быть министром, я поверю. А вот председателем колхоза…

– Шасолтан хоть и молодая, а поумнее тысячи таких мужчин, как ты, – вмешалась Акнабат, убирая со стола.

– Слыхал! – улыбнулся Тойли Мерген, кивнув в сторону жены.

– Вы как хотите, а моё дело маленькое, – устранился от спора Гайли. Он решительно встал, нахлобучил на лоб свою островерхую шапку и шагнул к выходу. Но в дверях обернулся и с недоброй усмешкой произнёс: – Если тебе, дорогой Тойли, станет скучно дома сидеть, приходи, поможешь мне собирать с приусадебного участка капусту и морковь…

Только после его ухода Тойли Мерген почувствовал, как он устал. В голове звенело, словно в огромном глиняном сосуде, даже скулы ныли от напряжения. Он молча курил, не в силах встать с места.

Акнабат перемыла и убрала посуду, потом присела на корточки возле мужа и, с печалью глядя куда-то в пространство, смущённо спросила:

– Как теперь будешь жить, Тойли, после всего этого шума? Захотят ли подыскать для тебя достойную работу?

Тойли Мерген решительно раздавил в пепельнице только что начатую сигарету и поднялся.

– Там видно будет, мать. А пока надо лечь да выспаться.

Близких и дальних родственников Тойли Мергену хватало, но в доме у него было малолюдно. Обе его дочери после замужества жили отдельно – у них уже были свои семьи. Сын Аман пока ещё не женился, но стал убеждённым горожанином. В прошлом году он окончил сельскохозяйственный институт и вернулся в родной колхоз инженером-механизатором. Однако проработал здесь недолго. После пяти лет учёбы в Ашхабаде его неудержимо тянуло в город. В конце концов он уехал из колхоза и поступил на работу в автопарк, обслуживающий Каракумский канал.

Тойли Мергену эта затея не понравилась, но перечить сыну он не стал. Как ни старалась Акнабат удержать Амана в родительском доме, сколько ни убеждала мужа вмешаться, Тойли остался верен себе.

– Будет ли тебе хорошо, – говорил он жене, – если ты сама причинишь боль единственному сыну? Пусть идёт туда, куда влечёт его душа. Слава богу, мы пока не нуждаемся в его помощи. Пусть живёт, где хочет, был бы только здоров и высоко держал голову.

А когда выяснилось, что горсовет предоставит Аману квартиру не скоро, Тойли Мерген купил ему в городе дом с участком.

Весть об экстренном собрании в родном колхозе, где решается вопрос об его отце, дошла до Амана в тот же день. Дурные вести вообще обладают той особенностью, что распространяются мгновенно, едва ли не быстрее, чем по радио. Так и тут получилось.

Аман бросился к телефону.

– Мама, что там у нас? Что это про отца болтают?

Узнав голос сына, Акнабат, которая и без того не находила себе места с той минуты, как началось собрание, даже всхлипнула.

– Пока, сынок, ещё всё неясно.

– Мама, ты плачешь?

– Нет, сынок.

– Мама, возьми себя в руки. Не подобает тебе так расстраиваться.

– Ай, сынок, какой бы женщина ни была, она всё-таки женщина.

– Мама, ты не только женщина, ты – жена Тойли Мергена. Не забывай об этом.

– Постараюсь, сынок.

– Я вечером ещё позвоню.

– Позвони, сынок…

Но Аман не выдержал до вечера. Он позвонил, как только кончился рабочий день.

– Папа ещё не вернулся с собрания?

– Кет, пока не пришёл.

– А что всё-таки слышно? Что отец говорит?

– Ты что, сынок, не знаешь своего отца? Ничего он не говорит.

– Ну, а какое у него настроение?

– Откуда же мне знать. Придёт, попьёт чаю, поест и снова уйдёт.

– А ты бы спросила.

– Ай, сынок, спрашивай, не спрашивай – и без того всё выяснится.

– Когда?

– Ведь не месяц же собранию тянуться. Не сегодня-завтра кончат.

– Да, это верно. Только ты, мама, зря не мучай себя. А я попозже позвоню…

В полночь трубку снял уже сам Тойли Мерген.

– Салам, папа!

– А, это ты, Аман! Ну, как дела, как настроение?

– Ничего, папа. А как у тебя?

– Ай, и у нас не так чтобы совсем скверно.

– Собрание кончилось?

– В своё время и ему конец придёт.

– А как ты думаешь, что решат?