Текст книги "Сорок монет "

Автор книги: Курбандурды Курбансахатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)

– Да, заезжала ко мне сегодня Шасолтан Назарова и сказала, что у ваших коммунистов есть свои виды на Тойли Мергена и нечего ему, мол, смотреть на сторону. Для него и в родном колхозе дел хватит.

– Это как же понимать?

– А вот так и понимать. Третью бригаду хотят вам предложить.

– Третью бригаду? – удивился Тойли Мерген. – Самую слабую? Ведь из-за неё-то я и опозорился…

– Да, самую слабую. Как я понимаю, она может весь колхоз назад потянуть. Вот почему-то там и нужен опытный руководитель.

– Ну и сметлив же ты, парень! – тряхнул головой Тойли Мерген, обрадованный таким исходом дела. – Мне, по правде сказать, тесно как-то последнее время в мире стало, не мог я себе места среди людей найти. А вот ты, оказывается, меня понял…

– Я-то понял, а вот Каландара Ханова ещё убеждать придётся. Не так-то это просто сломить человеческое упрямство, – улыбнулся хозяин дома. – Тут тонкий психологический расчёт потребуется.

– Это уж твоя забота, – понимающе прищурился Тойли Мерген и стал собираться. – Спасибо тебе, Мухаммед.

Карлыев проводил гостя до машины, и они тепло простились.

После этого разговора ехать домой Тойли Мергену почему-то не хотелось. То ли он представил себе, как опять будет приставать к нему Кособокий со своими назойливыми, сочувствиями, то ли он просто соскучился по сыну, с которым из-за треволнений последних дней давно не говорил по душам, но, так или иначе, Тойли Мерген решил переночевать сегодня в городе, у Амана.

Судя по тёмным окнам, сына не было дома, но это не изменило намерений Тойли Мергена. Он открыл ворота и уже хотел было загнать машину во двор, как вдруг перед ним неизвестно откуда возник силуэт пузатого Тархана Гайипа.

– Рад видеть тебя, Тойли, – заискивающе проговорил он и хлопотливо протянул для пожатия свою влажную пухлую руку, всё настойчивее напирая животом на собеседника. – Сын твой, как всегда, где-то ходит, – заметил он как бы вскользь, – но теперь, наверно, уже скоро придёт… Ну, как дела, как с работой, как самочувствие?..

Тойли Мерген хорошо знал цену этому типу. Тархан Гайип любил выставить себя особенно перед молодёжью, этаким пламенным патриотом и даже старым революционером, но суть его была совсем иной. Недаром очевидцы говорили, что в годы гражданской войны Тархан Гайип целые дни бренчал на дутаре в салон-вагоне Ораз-сердара, услаждая слух этого заклятого врага туркменского народа. Да и вообще, если бы Тойли Мерген заранее узнал, в каком соседстве окажется участок его сына, он бы и близко не подошёл к этой улице.

«Вот так всегда, – вспомнил Тойли Мерген пословицу, – змея не терпит мяты, а мята обязательно вырастет у её норы».

– Как дела, спрашиваешь, – поморщился он. – Что ж, неплохо.

– А мне говорили – совсем плохо, – восторженно хихикнул Тархан Гайип. – В нашем возрасте, Тойли-бек, скрывать правду уже не годится, надо говорить всё, как на духу. Такие старые ишаки, как мы с тобой, уже давным-давно временем мечены. У нас, даже если мы и захотим свои грехи скрыть, всё равно ничего не выйдет.

«Да, тебе скрыть не удалось», – подумал Тойли Мерген, но, вспомнив поговорку: «Если хочешь откупиться от зла, не заглядывайся на него», промолчал.

– Я вот что хочу тебе сказать, – невозмутимо продолжал Тархан Гайип. – Зря ты с властями тягаешься.

– С какими же это властями я тягаюсь? – опешил Тойли Мерген.

– Ах, Тойли-бек! Делаешь вид, будто не понимаешь! Кто у нас в районе власть? Ханов! Ну, куда тебе против него…

– Мне с Хановым делить нечего.

– Тебе-то нечего, а ему – как знать? Ты вспомни, что они со мной сделали, а уж потом начинай. Меня ведь тоже в один прекрасный день от всех дел отстранили.

– Так ведь я – не ты! – не удержался Тойли.

Тархан Гайип не только не обиделся, но даже как-то ещё больше развеселился и, неуклюже тряхнув животом, подхватил реплику:

– Тебе бы сейчас в самую пору не походить на меня. А только ничего у тебя из этого не выйдет. Мой тебе совет – перебирайся-ка ты в город, и будем вместе на рыбалку ездить.

– Рыбалка – дело неплохое, только не по мне, – отрезал Тойли Мерген. – Скучновато…

И, не попрощавшись, сел в машину и въехал во двор.

Отперев своим ключом дверь и войдя в дом, Тойли Мерген первым делом растопил колонку в ванной. Потом он посидел, покурил, постелил себе постель и пошёл мыться. Лишь выйдя из ванной и обретя своё обычное благодушие, Тойли Мерген позвонил домой. Он сказал Акнабат, что заночует у Амана, что с работой у него ещё не всё ясно, но, кажется, налаживается. После чего сразу заснул.

VI

В это самое время Аман подходил к городской больнице с большим свёртком под мышкой. У ворот он несколько замешкался, соображая, что ответить сторожу, если тот его окликнет, как вдруг из темноты заросшего зеленью больничного двора бесшумно выскочила машина и резко затормозила прямо возле него.

– Эй, парень! – насмешливо окликнула его женщина, сидевшая рядом с водителем. – Ты что это делаешь здесь в такую пору?

– Я? – опешил Аман, не сразу узнав собеседницу. – О! Салам-алейкум, тётя Марал! – радостно воскликнул он и с надеждой посмотрел на заднее сиденье, где и в самом деле разглядел профиль Сульгун. – Вот, шёл мимо и остановился, машину пропустить…

– Садись, – предложила Марал. – Подвезём тебя.

– Спасибо, тётя Марал, – чувствуя, что краснеет, промямлил Аман. – Не задерживайтесь из-за меня… Я пешком дойду.

– Ну, ладно, хватит ломаться, залезай побыстрее, – шутливо приказала Марал. – Не пожалеешь…

Аману ничего другого не оставалось, как согласиться. Он с радостью отворил заднюю дверцу, молча кивнул Сульгун, положил рядом с ней свой свёрток, после чего уселся сам, ещё не зная, как вести себя дальше.

– И не сиди, как чурбан, – обернулась к нему Марал, едва машина тронулась. – Познакомься. Это наш хирург Сульгун Салихова.

Сульгун чуть заметно помотала головой, давая понять Аману, что Марал не должна знать об их знакомстве. Парень лёгким кивком успокоил её.

– С удовольствием! – весело отозвался он и представился по всей форме: – Аман Мергенов.

Только после того, как девушка осторожно попыталась высвободить руку, Аман сообразил, что уже давно и очень крепко сжимает её ладонь в своей пятерне.

Вскоре машина остановилась возле дома Сульгун.

Аман вышел первым, помог выйти девушке и решительно забрал с сиденья свёрток.

– Спасибо, тётя Марал. Я, пожалуй, тоже вас покину. Мне ведь тут два шага.

– Как хочешь, Аман-хан, – согласилась Марал, начиная уже обо всём догадываться.

Когда машина умчалась и они остались вдвоём на пустынной в этот час улице, под фонарём, слегка колеблемым слабым дуновением ветра, Аман заглянул девушке в лицо и снова сжал в ладони её руку.

– Почему ты не захотела сказать тёте Марал, что мы знакомы? – ласково спросил он. – Она – женщина славная и вовсе не болтлива.

– Я знаю. Марал Гельдыевна хорошая. И ко мне всей душой… Только… Стоит ли говорить о том, что ещё не решено?

– Это почему же не решено? – возмутился парень.

– Ну, конечно, – с лёгким оттенком грусти произнесла Сульгун и сразу перевела разговор. – Что это у тебя? – указала она на свёрток.

– Так, кое-какое угощение, – загадочно пояснил Аман.

– Зачем?

– Пригодится.

– Кому?

– Нам с тобой.

– Ничего не понимаю, – призналась Сульгун и откинула с лица волосы, потревоженные ветром.

– Идём! – настойчиво потянул он её за руку. – Наконец-то я тебя покатаю по каналу.

– Сейчас? Среди ночи?

– Что же делать, если днём у нас не получается. Когда ты свободна, я занят. Я свободен, ты на работе. И всегда так… А сегодня такой вечер хороший. Посмотри, какая полная луна. И тепло совсем, будто лето ещё не кончилось… Ну, пожалуйста, пойдём на канал, покатаемся, поплаваем, поговорим. У меня последнее время такое настроение отвратительное. Развеяться хочется…

– Почему у тебя плохое настроение? – остановив парня, озабоченно спросила Сульгун. – Опять с директором повздорил?

– Не только повздорил – подал заявление об уходе.

– Ну и правильно сделал! Надо кончать тебе с автопарком. Я бы на твоём месте давно вернулась в колхоз.

– В колхоз?

– Что ж тебя так удивляет в моём совете? Да, обратно! Мне непонятно, почему ты так цепляешься за город. Разве у вас там люди хуже живут? Картины идут те же, книги в библиотеке даже легче достать, да и артисты приезжают то и дело. Зато какой воздух! Ни дыма, ни гари бензиновой. А главное – какие возможности для самостоятельной работы! Если хочешь знать, я сама часто подумываю о том, чтобы взять на себя хирургическое отделение где-нибудь в сельской больнице и так поставить там дело, чтобы другим завидно стало… Знаешь что? Давай так – ты уедешь на село, а я поеду за тобой, – лукаво посмотрела Сульгун снизу вверх на Амана. – Хочешь?

– Тебе всё шуточки, а у меня, правда, на душе погано.

– Знай, Аман, настроение всегда зависит от нас самих, – нарочито назидательным тоном заявила девушка. – Надо работать и не поддаваться хандре. – И уже без шутливой важности добавила: – Я тоже с утра искала, кому бы пожаловаться на судьбу, а сейчас, после удачной операции, мне и в самом деле дурачиться хочется. Понимаешь, поступил к нам очень трудный больной. Так вот, ему с утра сказали, что я и есть тот хирург, который его оперировать будет. Не знаю, то ли я ему слишком молоденькой показалась, то ли ещё что, но только он не сказал ни слова, нахмурился и отвернулся. Представляешь, каково мне. Ну вот, Марал Гельдыевна и вызвалась мне ассистировать. У неё вид солидный, ей он сразу доверился… Вообще-то хорошо, что так вышло – уж очень трудный случай, и я бы, наверно, без неё зашилась. Но она потом меня очень хвалила, поэтому я теперь и весёлая. Даже пойду сейчас с тобой купаться. А то, правда, куда это годится – живу почти на берегу, а канала, наверно, с самой весны не видела… Только погоди минутку, – рванулась она к дому, – надо маму предупредить, чтобы не волновалась, И накину на себя что-нибудь.

Вскоре Сульгун снова появилась на улице. Теперь на ней была шерстяная кофта, а на ногах вместо туфель на высоких каблуках – тапочки. На голову ‘она накинула платок: как-никак, а всё-таки осень.

А ещё через десять минут они уже сидели на прохладном кожаном диване прогулочного глиссера и решали, в какую сторону им направиться.

– Как ты хочешь – по ветру или против ветра? – спросил Аман.

– Давай поедем туда, где мы весной были, – предложила Сульгун. – Мне там понравилось.

– Только теперь уже не будет тех цветов, и в которых ты тогда плела венки.

– Зато там берег пологий…

Аман уже взялся за руль, но старик лодочник неторопливо закуривал очередную сигарету и, кажется, не собирался оттолкнуть их от пристани. Видно, ему хотелось поговорить, а на других собеседников в эту пору рассчитывать явно не приходилась.

– Садитесь с нами, Ишим-ага, – догадавшись в чём дело, предложил Аман своему давнему другу, которого знал как заядлого курильщика и неисправимого говоруна. – Места много, проветритесь на воде, на чистом песочке полежите.

– Нет, вы уж как-нибудь без меня, детки, – глубоко затянувшись, отказался старик. – Я своё на песочке отлежал ещё лет пятьдесят назад, когда в Каракумах, в самом пекле, валялся в обнимку со своей пятизарядной. Не подумайте, что жалуюсь, – поспешил заверить он. – Я на свою жизнь не в обиде, по крайней мере, перед смертью есть что вспомнить… Так что уж поезжайте сами, – спохватился он вдруг и слегка оттолкнул глиссер от мостков. – Только скажите, когда примерно вас назад ждать.

Аман выхватил из кармана пачку сигарет и успел протянуть её старику.

– Держите, Ишим-ага, – смеясь, сказал он. – Бог даст, к тому времени вернёмся, когда вы всю выкурите.

Ответа они уже не слышали, потому что Аман тут же включил мотор. На малых оборотах он вырулил из заливчика и, повернув на восток, дал газ. Мотор взревел, по корпусу пробежала дрожь, и глиссер, набирая скорость, понёсся вдоль освещённого луной канала, всё больше и больше задирая нос над водой.

Через несколько минут далеко позади остались не только пристань и будочка Ишим-аги, но и городские строения. Только где-то у горизонта ещё мерцали уличные фонари, напоминая щедрую звёздную россыпь. Рёв мотора постепенно сменился спокойным урчанием, сквозь которое теперь слышался лёгкий плеск воды за кормой.

Напряжённо вглядываясь во тьму и крепко сжимая в руках руль, Аман, не поворачивая головы, спросил:

– Ты о чём задумалась, Сульгун?

Уставшая за день от больничной суеты и волнений в операционной, девушка наслаждалась покоем и скоростью одновременно. Она сидела, свободно раскинув руки, и ни о чём не думала, чувствуя только, как пьянит её влажный, тёплый, совсем не осенний ветер, который сразу же властно стащил у неё с головы платок, правда, лишь для того, чтобы заботливо укутать им плечи, и бесцеремонно растрепал ей волосы.

– Тебе не кажется, что мы сейчас одни, совсем одни в огромном мире?.. – задумчиво ответила она, тоже не меняя позы. И они снова умолкли. – …Теперь уже, наверно, скоро будет то песчаное место, – произнесла Сульгун, внезапно встрепенувшись после долгой паузы.

– Ты любишь песок, Сульгун, совсем, как дети, – пошутил Аман. – Или, как та красавица Огульбек из стихов Кемине. Помнишь, эту строчку: «По песку ступали твои ножки…»

– А ты что, разве не любишь пески? – перебила она его. – Может быть, ты тоже клянёшь Каракумы на чём свет стоит? Я иной раз читаю и возмущаюсь: пишут о Каракумах так, будто от них у туркменов одни беды. Честное слово, даже зло берёт! Есть у нас в больнице один врач – между прочим, кандидат наук, человек образованный, – так вот, он эти места ни во что не ставит. Буквально бредит Кавказом. Подавай ему нарзанные ванны да и только… Кавказ, конечно, благословенный край. Как говорит моя мама, – страна, на которую снизошла благодать самого пророка Хыдыра. И всё-таки, если человек сделал первый шаг по земле в наших песках, то ему Каракумы всегда будут дороги. И дед и прадед у меня всю жизнь прожили в песках. И отец мой провёл среди барханов свою молодость. Мама рассказывает, что когда я была ещё девчонкой, мы несколько месяцев прожили в пустыне, да притом в самый зной. Я тогда очень болела, и горячий песок спас меня от смерти.

– А что с тобой было?

– Трудно сказать, только мама твёрдо уверена, что вылечила меня пустыня… Теперь, конечно, тут всё по-другому – людно стало, всюду нефтяные вышки, газ гудит, воды вон сколько…

– Сейчас будут твои любимые пески, – сказал Аман и, сбавив ход, повернул к берегу.

Страстный любитель водно-моторного спорта, он знал здесь каждый уголок и даже ночью легко мог отыскать нужное место.

Вскоре глиссер с выключенным мотором ткнулся носом в отмель. Аман выпрыгнул на землю, помог выйти Сульгун и осторожно вытащил нос глиссера на сушу. Потом молодые люди, не сговариваясь, стали деловито взбираться на прибрежный бархан. Чем выше, тем мягче становился песок и тем труднее было идти.

– Может, повернём назад? – заботливо предложил Аман, почувствовав, что девушка, которую он тянул за руку, еле передвигает вязнувшие ноги.

Вместо ответа Сульгун отрицательно покачала головой. Ей во что бы то ни стало хотелось добраться до хребта.

Наконец, они достигли вершины и девушка смогла отдышаться. Перед ними расстилалась пустыня, залитая призрачным лунным светом, безмолвная и таинственная в этот ночной час. Стоя лицом к востоку и, словно вглядываясь в чёрные тени от барханов, сливающиеся во мраке, она мечтательно спросила:

– Интересно, за сколько дней можно дойти отсюда до Амударьи?

– Если напрямик, то дней за семь-восемь можно, пожалуй, добраться, – рассудительно прикинул Аман. – Ну, а если идти берегом канала, то, конечно, больше.

– И всё время пески, одни только пески?

– Нет, среди барханов встретятся и такыры, такие ровные и гладкие, хоть в футбол на них играй, А потом пойдут солончаки, а ещё дальше – полоса плодородной земли вдоль берега Джейхуна… А ты что, и впрямь собралась одолеть такое расстояние пешком? Если так, то имей в виду, – придётся здорово попотеть.

– Это я понимаю… – вполне серьёзно ответила Сульгун. – Знаешь, каждый раз, когда мне удаётся попасть в пустыню, я жалею, что не стала геологом.

– Думаешь, геологам легко приходится?

– А какой вообще интерес заниматься лёгким делом? – убеждённо произнесла она и стала неторопливо спускаться с бархана.

Спускались они молча. Внизу Аман первым делом сунул руку в канал, удостоверился, что вода совсем тёплая, и заявил:

– Лично я намерен разок окунуться.

– Настоящий человек не должен быть эгоистом, – тоном упрёка заметила девушка.

– Прости, Сульгун, я не решился предложить тебе, потому что совсем светло, а ты, кажется, не взяла с собой купальника… Пошли вместе!

– Нет уж, теперь поздно оправдываться.

– Честное слово, Сульгун, я думал, что ты будешь стесняться.

– Знаю, знаю, что ты думал, – продолжала подтрунивать над ним девушка. – Просто ты только о себе заботишься. Вот и проговорился.

– Да, мне сегодня с тобой не сладить, – пришёл к выводу Аман и, мгновенно раздевшись, бросился в воду, норовя в наказание как следует обрызгать спорщицу.

Он поплыл по лунной дорожке и, достигнув середины канала, повернул назад, успев заметить силуэт Сульгун, метнувшейся с берега в чернильный мрак потока. Через несколько минут они уже гонялись вплавь друг за другом, произнося с хохотом страшные клятвы и взаимные угрозы. В конце концов Аман удрал от преследования на берег, крикнув оттуда:

– Лично я здорово проголодался.

– А мне стало холодно, – донеслось из воды.

– Если так, вылезай. Не бойся, я отойду подальше.

Сульгун вышла на песок, выжала мокрые волосы, попрыгала на одной ноге, чтобы вылить воду из уха, и стала одеваться.

– Аман, ты где? – крикнула она через несколько минут в темноту и звонко рассмеялась. – Ты почему от меня бегаешь?

– Ай, ну просто так… – донёсся до неё смущённый голос парня.

И снова в тишине ночи прозвенел её смех.

– Ты почему смеёшься? – спросил он, подходя поближе.

– Ай, ну просто так, – ответила она ему в тон.

Они присели у освещённого склона бархана, и Аман принялся разворачивать свёрток, с которым таскался весь вечер. На свет появились бутерброды, сыр, булочки с изюмом, плитка, шоколада, бумажные стаканчики и даже бутылка вина.

– А ты мне сегодня нравишься, Аман, – с удовольствием жуя бутерброд, заявила Сульгун.

– Выходит, раньше не нравился?

– Я не знаю, что было раньше и что будет позже. Я говорю про сегодняшний день, вернее, даже про сегодняшнюю ночь, про сейчас.

– Чем же я тебе сейчас так угодил?

– Тем, что, оказывается, умеешь себя держать. Или, может, я ошибаюсь? Может, ты просто ещё не собрался с духом?

– Нет, не ошибаешься, Сульгун! – горячо воскликнул Аман. – Будь на твоём месте другая…

– Ну, что бы ты сделал?

– Я бы уже давно обнимал её и…

На миг ему показалось, что сейчас девушка снова рассмеётся. Но она сразу прониклась признательностью к нему за эту горячность, которую он вложил в свои слова, и тихо спросила:

– Ты меня боишься?

– Я тебя люблю, – так же тихо ответил Аман, пытаясь прочесть в её глазах ответ на своё признание. – А когда любишь по-настоящему, оказывается, и ведёшь себя по-другому…

Сульгун забыла про еду и долго сидела безмолвно, глядя на лунную дорожку, пересекающую канал, Аман тоже молчал.

– Ты почему умолкла? – не выдержал наконец он. – Тебе не по душе мои слова?

– Ну, что ты! – еле слышно произнесла Сульгун. – Я ведь об этом давно знаю.

– Тогда почему же ты загрустила?

– Есть на то причина…

– Ну, скажи, какая! – Аман, подложив руки под голову, лёг на спину и теперь преданно смотрел на неё снизу вверх. – Скажи, что тебя печалит?

– Понимаешь, Аман, – начала она, неуверенно подбирая слова. – Всё у нас с тобой хорошо, но одно меня давно тревожит… Я тебе сейчас объясню, только ты не обижайся, ладно?..

Но тут её внимание отвлекли какие-то силуэты, внезапно появившиеся неподалёку, у самой воды. Сульгун никогда прежде не видела джейранов, свободно разгуливающих по пустыне, и потому пришедшая на водопой косуля с двумя детёнышами в первый момент совершенно заворожила её. Она непроизвольно подалась в ту сторону и прошептала:

– Смотри, Аман, смотри!..

Парень порывисто вскочил, ещё не понимая в чём дело, и, конечно, спугнул осторожных животных. Они метнулись от воды и мгновенно исчезли из виду.

– Это же джейраны! – успокоил он девушку. – Хотели напиться. А мы им помешали, – с сожалением добавила Сульгун.

– По-моему, они помешали нам, – усмехнулся Аман. – Ты ведь уже готова была сказать мне что-то очень важное. Ну, я слушаю.

– Не торопи меня, Аман. Я ведь буду говорить о вещах малоприятных для тебя.

– Приятных или неприятных, я готов выслушать.

– Ну, если так, то скажи мне честно, зачем ты уехал из родного колхоза, почему изменил своей специальности, что ты нашёл в своём автопарке?

– А чем эта работа плоха?

– Бот ты опять – думаешь одно, а говоришь другое.

– Ладно, скажу всё как есть.

– Давно бы так.

– Я переехал в город из-за тебя.

– Из-за меня? Значит, я виновата?

– Да, и напрасно ты смеёшься. Я хотел быть поближе к тебе.

Такое признание, видимо, ошеломило девушку. Она ничего не ответила, только протянула Аману бутерброд, жестом предлагая ему тоже подкрепиться перед серьёзным объяснением. Некоторое время они молча жевали, изредка поглядывая друг на друга.

– Аман, ты помнишь Ашхабад? – нарушила, наконец, молчание Сульгун.

– Конечно, помню, – удивлённо ответил тот.

– Мы ведь с тобой познакомились перед самым окончанием, уже дипломниками, если не ошибаюсь.

– Да, ну и что с того?

– А то, что времени с тех пор прошло немного, но ты успел здорово измениться. Ты тогда был совсем другим парнем, хоть и казался мне фантазёром, но планы у тебя были хорошие. Помню, когда речь заходила о будущем, от тебя неизменно слышали одни и те же слова: «Мне бы только вернуться в колхоз, а уж там-то я знаю, что делать!» И ещё ты, кажется, собирался писать работу, если не ошибаюсь, о механизации хлопководства. Так ведь? А куда девались все эти благие намерения? Похоже, что ты их охотно намотал на колёса автобазовских машин.

– Сульгун, я же тебе сказал, что уже подал заявление…

– Погоди, не перебивай меня, пожалуйста, – остановила его девушка. – Потом скажешь… Видишь ли, Аман. Я всегда недолюбливала людей, живущих вне общих стремлений, без достойной цели. Точнее сказать – всегда их презирала. Такие, как правило, оказываются безответственными себялюбцами. Вот я говорила об одном нашем враче, ну, который бредит Кавказом… Ты прости, что я опять о нём, но стоит мне хоть немного рассердиться, как он у меня обязательно на язык просится. Так вот, мы там, в больнице, думали, что раз он пишет диссертацию, значит, от него будет польза в медицине, и, конечно, как могли, помогали ему. Даже иной раз в ущерб своим делам. А он оказался отъявленным эгоистом и спокойно ощипал пойманную нами птицу. Благополучно защитился, и пошла у него беззаботная жизнь. Вместо того, чтобы засучить рукава и делом отплатить нам за добро, он теперь и свои-то обязанности не всегда выполняет. А сделаешь ему замечание, даже мягко, по-товарищески, он сразу на дыбы, мол, как вы смеете меня учить, я кандидат наук, у меня звание, и всё такое прочее. Как будто для хирурга важнее всего не руки, не сердце, не голова, а степень. Ну, что ты с таким поделаешь, если человек видит в своей учёности право на безделье… Ты меня прости за прямоту, Аман, но, по-моему, ты тоже рассматриваешь свой диплом инженера как защиту от всяких житейских хлопот. Мол, зачем мне отвечать в колхозе за пахоту, за сев, за уборку, за вывоз хлопка, когда я здесь могу жить припеваючи – отдавать другим приказания: сделайте так или сделайте этак, – а самому беззаботно попивать винцо и щеголять м; одными брюками…

Сульгун умолкла, боясь, что после таких упрёков Аман взорвётся и они не на шутку поссорятся, а этого ей совсем не хотелось. Но он лишь расхохотался, правда, не очень естественно и сказал:

– Это ты, Сульгун, в самую точку!..

И смех, и неуместно шутливые слова не понравились девушке.

– Выходит, я права.

– А ты думаешь, меня самого это не мучает? – глубоко вздохнув, признался он.

– Но если так, то ещё не поздно всё изменить! – с надеждой воскликнула Сульгун.

– В том-то и дело, что теперь уже поздно, – с горечью в голосе отозвался Аман и, перевернувшись на живот, подпёр кулаками подбородок. – Ещё неделю назад я сам был готов вернуться домой, а теперь…

– Что – теперь? Что изменилось за неделю?

– Многое, дорогая Сульгун, – после долгой паузы печально произнёс парень. Он порывисто сел, ловко откупорил лежащую в стороне бутылку, разлил вино по стаканчикам и жестом предложил девушке выпить. Она не шевельнулась, всё ещё ожидая ответа на свой вопрос, Поняв, что его настояния сейчас будут тщетны, Аман выпил один, неторопливо достал сигарету и закурил. – Ты моего отца знаешь? – без всякого, выражения вдруг спросил он, И когда Сульгун, удивлённая таким поворотом разговора, лишь развела руками, сам же ответил: – Ничего-то ты не знаешь…

– Странное дела! – возмутилась девушка. – Его вся республика знает. О его боевом прошлом и трудовых успехах газеты писали, а ты меня спрашиваешь!

– Так вот, если хочешь знать, сегодня этот герой боёв и труда уже никто!

– Что значит – никто?

– А вот то и значит! – всё больше распалялся Аман. – Прогнали его…

– Ты хочешь сказать, освободили?

– Не всё ли равно как сказать! Около двадцати лет человек трудился, не покладая рук, и в одну минуту всё пошло прахом. В одну минуту!.. Горе у нас дома! Впрочем, тебе этого не понять.

– Ну, это ещё не горе. И потом, почему же мне не понять? Что ты знаешь о моей жизни? Когда я ещё была совсем крошкой, внезапно умер отец. А у мамы не было ни специальности, ни родственников, которые могли бы её поддержать…

– Ай, одно дело умереть от болезни, а другое – умереть заживо!.. – нетерпеливо перебил её Аман.

– Ты в самом деле считаешь, что Тойли Мергена похоронили заживо? – недоумевала Сульгун.

– Да, именно так! – гневно воскликнул он. – А как же я ещё могу считать, если он уже столько времени болтается без дела?

– Я думаю, что ты ошибаешься, Аман, – спокойно возразила девушка. – Такие люди, как Тойли Мерген, – на вес золота, и уж кому-кому, а отцу твоему долго болтаться, как ты говоришь, не дадут.

С этими словами она подняла свой стаканчик и пригубила вино, как бы за здоровье Тойли Мергена.

– Типично женское благодушие! – съязвил Аман. – Человека опозорили, а ты тут…

– Перестань говорить глупости!

– Это не глупости. Весь народ над ним смеётся!

– Какой народ? Я, например, не смеюсь!

– Не знаю, как ты, а я вовсе не хочу, чтобы и надо мной потом потешались. Для меня позор отца – хороший урок. Раньше я думал – вернусь в колхоз, сделаю это, налажу то. Мальчишество! Нет уж! Теперь у меня глаза открылись. Теперь мне всё равно, где работать – в автопарке или в парке культуры и отдыха. Лишь бы душу не теребили.

Будь на месте Амана кто другой, Сульгун, конечно, не преминула бы обозвать его глупцом. Но она любила Амана.

– Хотела бы я, чтобы эти твои слова услышал Тойли-ага, – сказала девушка, сдерживаясь.

– Не волнуйся! Он ещё и не то от меня услышит! – заявил Аман. – Ну, ладно, давай лучше выпьем.

– Нет, мне не надо, у меня ещё есть, – воспротивилась Сульгун, отодвигая свой стаканчик. – И вообще, пора домой – скоро уже рассвет. Я-то завтра не работаю, но ты ведь ещё не перешёл в парк культуры и отдыха…

Аману не хотелось пить одному, и они стали собираться.

Утром, когда Тойли Мерген, отлично выспавшись, встал, чувствуя себя родившимся заново, Аман лежал пластом на своей постели, не подавая признаков жизни. Отец разбудил его лишь после того, как умылся, оделся и приготовил завтрак. Аман долго не мог стряхнуть с себя сон и всё ещё зевал и потягивался, даже сев за стол напротив отца с сигаретой во рту.

– Что же ты кряхтишь, как старик? – пристыдил его Тойли Мерген. – И где это тебя носило всю ночь?

– Поехал с ребятами купаться, ну и задержались…

– Похоже, что ты в песке купался, – не без иронии кивнул отец в сторону измазанного костюма, брошенного на стул.

– Ай, папа, ты ведь тоже когда-то был молодым, – выдавил из себя Аман, еле сдержав зевоту. – Неужели я должен всё тебе объяснять?

– Так бы и сказал, негодник! – добродушно усмехнулся отец, у которого со вчерашнего вечера настроение заметно поднялось. – Так бы и сказал, – повторил он задумчиво, пытаясь восстановить в памяти одно из своих юношеских похождений, когда его, ещё задолго до женитьбы, чуть не поймали возле кибитки Акнабат. – Только смотри не безобразничай. Как-никак, а ты всё-таки сын Тойли Мергена… Лучше сходи умойся, а то сел сразу за стол и куришь натощак. Да поторопись – не успеешь оглянуться, начнётся рабочий день.

– Моя работа никуда от меня не сбежит, можно и опоздать.

– Это ещё что за разговоры! – возмутился Тойли Мерген. – Как-то я за тобой раньше такого не замечал. Что с тобой?

Но Аман не решился объявить отцу о поданном заявлении. Он только сказал:

– Что-то, папа, у меня не клеится на автобазе.

– Если не клеится, возвращайся в колхоз! Какая польза от того, что ты в городе околачиваешься?

– Не торопись, папа. Видно, нам обоим теперь суждено здесь жить. И мне, и тебе. Надо только найти работёнку подходящую.

– Лично я собираюсь работать по-прежнему в колхозе.

Мечтая в эту минуту лишь о том, как бы поспать ещё часок-другой, Аман толком не расслышал слов отца и машинально переспросил:

– Где, где?..

– В колхозе «Хлопкороб»!

Аман даже привстал от удивления:

– Кем же это, интересно?!

– А я из-за должности торговаться не собираюсь.

– Ну, а всё-таки!

– Ну, бригадиром.

– И что, этот вопрос уже окончательно решён?

– Не сегодня-завтра решится, – заверил сына Тойли Мерген.

– Хм! – иронически улыбнулся Аман. – А вдруг – нет?

– Надеюсь, всё будет в порядке.

– Не пойму, откуда у тебя такое легковерно?

– Аман!

– Прости, папа, но я ведь уже не ребёнок и тоже знаю, что к чему. Давай поговорим трезво. Кто тебя обнадёживает, кто тебе морочит голову? Снова Карлыев. Опять этот образованный джентльмен?

– Ну, допустим, Карлыев.

– А Ханов что говорит?

– Не знаю и не очень этим интересуюсь.

– Погоди, отец, – тоном уверенного превосходства заговорил Аман. – Если Карлыев может решать такие дела сам, то где же он был раньше? Сначала он послал тебя в ателье на позор. А теперь хочет бригадиром поставить, чтобы совсем доконать!..

– Должен же я исправлять свои ошибки или нет? – уже не так уверенно произнёс Тойли Мерген, чувствуя, как стремительно портится у него настроение.

– Пусть твои ошибки останутся лучше при тебе! – громко рассуждал Аман. Он уже позабыл про сон и про всё на свете и теперь расхаживал по комнате взад-вперёд, ожесточённо размахивая руками. – Подумай только, что значит принять бригаду! Неужто ты заставишь работать Кособокого Гайли? Или сумеешь оттащить Артык-шиха от дармовой жратвы и поганых развлечений, а взамен привьёшь ему любовь к труду? Пойми, что, пока ты был председателем, они ещё кое-как слушались тебя, вернее побаивались. А теперь им даже и в голову не придёт поинтересоваться, существуешь ты на свете или нет. Пойми, что от председателя до бригадира – всё равно, что от неба до земли. Если ты не замечаешь разницы, то люди её очень хорошо видят…