Текст книги "Сорок монет "

Автор книги: Курбандурды Курбансахатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)

Но едва Аман вышел за порог, как Тойли Мерген сразу сник. В тот вечер он ещё долго сидел, погружённый в свои невесёлые думы, и курил сигарету за сигаретой.

Давно уже Акнабат ушла спать, а он всё размышлял над своей судьбой. Ему казалось, что теперь дальнейшая его жизнь целиком зависит от двух людей – Мухаммеда Карлыева и Каландара Ханова. Конечно, рассчитывать на помощь Ханова не приходится – от такого не поддержки следует ждать, а скорее подвоха. Ведь и секретарь райкома тоже хорош. Ну, допустим, ты, Тойли Мерген, сгоряча и согласился пойти в ателье. Но ведь Карлыев-то ни при каких обстоятельствах не должен был тебя туда пускать! Может, он посчитал, что ты уже человек конченый, и просто решил таким образом от тебя отделаться? Но тогда зачем же он потратил на тебя столько времени, зачем душевно разговаривал с тобой, угощал чаем? Неужто всё только для того, чтобы избавиться от человека втихую? Нет, не похоже. Скорее он всё-таки хотел сделать как лучше…

И над чем только приходится иной раз ломать голову! Эдак недолго и мнительным стать. Ещё бы! Если уж и такие, как Мухаммед Карлыев, начнут лукавить – прощай, истина, прощай, добро… Ну, что ты, Тойли Мерген! Одумайся! Как бы там ни было, а в мире хороших людей больше, чем плохих. Разве не это убеждение привело тебя в трудную минуту к секретарю райкома? Никогда не отказывайся от веры в человека. Стой на этом до конца, даже если тебе будет грозить смерть, даже если тебя будут живьём закапывать в землю! Что бы с тобой ни приключилось, знай – в конце концов всё равно победит справедливость. И друзьям доверяй. Только пустые люди чуть что готовы отказаться от своих убеждений и сменить друзей.

Ну да ладно, пора ложиться – утро вечера мудренее. Может, завтра другим ветром пахнет…

Добрые надежды всегда придают человеку силы. Тойли Мерген лёг спать с чувством душевного просветления. Но сердце почему-то никак не хотело успокаиваться, и он долго ещё не мог уснуть.

IV

Будучи председателем, Тойли Мерген старался зря людей не тормошить. Если работа на участке налажена, значит, там и без него обойдутся. В таких случаях он ограничивался тем, что время от времени вызывал в правление старшего по этому участку я осведомлялся:

– Как идут дела? Какие испытываете трудности? Какая нужна помощь?

Когда при этом обнаруживались серьёзные затруднения, он советовал, как поступить. Когда же сталкивался с мелкими неурядицами, решительно устранялся.

– Неужели я должен по пустякам во всё вмешиваться? – по-отечески наставлял он подчинённых. – На то у вас своя голова есть. Пора жить своим умом.

Конечно, на людей с чувством личной ответственности, хорошо понимающих свой долг, ставка председателя на самостоятельность действовала лишь благотворно. Но как в отаре редко обходится без какой-нибудь хромой овцы, так и в большом трудовом коллективе, каким был колхоз «Хлопкороб», не обошлось без людей, готовых извлечь личную выгоду из предоставленной им свободы действия. И если Тойли Мергену суждено было споткнуться, то не последнюю роль здесь сыграло именно это обстоятельство.

Шасолтан Назарова за тот год, что ей довелось работать рядом с Тойли Мергеном, хорошо постигла и сильные, и слабые стороны его руководства. В качестве парторга она иногда вежливо высказывала своё несогласие с его тактикой. Большего она себе позволить не могла – огромный авторитет Тойли Мергена, его общественный вес, его опыт как бы подавляли волю молодого агронома, ограничивали её инициативу.

Теперь многое изменилось, хотя сама Шасолтан даже в сокровенных мечтах менее всего связывала свой подход к людям с возможностью когда-нибудь стать председателем.

– Смотрите, как повезло этой бабёнке! – хихикали у неё за спиной завистники, вроде заведующего овцеводческой фермой Баймурада Аймурадова.

Но на самом деле Шасолтан была вовсе не из тех, кто мечтает а власти или о карьере. Даже отец Шасолтан, зная её мягкий характер, приуныл, когда её выбрали председателем. Старик всегда, как говорится, вил верёвку своей жизни на особый манер, и на всё у него был собственный взгляд. Кто-кто, а он-то мог поручиться, что его маленькая, с кулачок, дочка не выдержит тяжести этой работы. Уж если такому крепкому человеку, как Тойли Мерген, который, что называется, сто рек переплыл, председательство в конце концов оказалось не по силам, то что же говорить о Шасолтан? Правда, свои сомнения отец от неё утаил. И когда она, придя с собрания, упавшим голосом сказала: «Ой, не знаю, справлюсь ли?», он поспешил её утешить: «Справишься, дочка, ещё как справишься!» – хотя в душе считал, что, согласившись, она совершила опрометчивый шаг.

Словом, на радость или на горе, но раз уж Шасолтан взялась за это дело, она сама себе не оставила права на робость. И с первого же дня старалась держаться уверенно.

В отличие от прежнего председателя, Шасолтан с утра, не заходя в правление, отправлялась на поля и фермы. Если сегодня она побывала в одной бригаде, то назавтра ехала в другую. Как и Тойли Мергену, ей было чуждо приказное администрирование, но не видеть своими глазами, как идёт дело, она не могла. Конечно, злопыхатели, вроде того же Баймурада. Аймурадова, привыкшие взвешивать человеческие поступки применительно к собственному праву, пророчили ей всяческие прегрешения.

– Что же, – говорили они, – пока кувшин новый и вода холодная. Но вот увидите, не пройдёт и месяца, как она пойдёт по стопам бывшего председателя – засядет у себя в конторе, и уже не оттащишь её от стола и телефона.

Нельзя сказать, чтобы подобные пересуды не достигали ушей Шасолтан, Но она старалась не обращать внимания ни выпады болтунов и поступала так, как считала нужным для пользы дела.

Гайли Кособокий обычно поднимался раньше других. Но сегодня Шасолтан, кажется, опередила и его. Когда Гайли, загрузив свой новенький «Москвич» капустой и морковью, пропылил с утра пораньше в сторону города, Шасолтан уже подходила к правлению.

Тут её нагнала председательская машина.

– Выходит, опоздал я сегодня? – приоткрыв дверцу, виновато спросил водитель.

– Нет, Бегенч, – успокоила его девушка. – Это я поторопилась и не стала тебя ждать.

– Куда отправимся сейчас? В третью бригаду?

– Кажется, сегодня придётся нарушить обычай и посидеть в конторе… Вот что, Бегенч. Поезжай-ка ты к Аймурадову, а потом к Нуръягдыеву и привези обоих сюда. Скажи, что я их здесь жду.

С этими словами Шасолтан вошла в правление и, не доходя до своего кабинета, свернула в бухгалтерию.

– Как поживаешь, Аннагельды? – поздоровалась она, приоткрыв дверь, со счетоводом. – Что так рано?

– Да вот, главный поручил срочное дело… – Худощавый парень, сидевший за столом, захлопнул лежащую перед ним пухлую папку и вскочил, увидев председателя. – У Дурды-ага всегда всё срочно, – не без досады добавил он.

– Аннагельды, братишка, окажи мне любезность. Это ведь твой «Москвич» стоит у дверей? Так вот, привези, пожалуйста, Дурды Кепбана, он мне срочно нужен. Не сочти за труд. А как с Таганом, не знаешь? Выйдет он сегодня на работу?

– Вряд ли. Он ещё болен.

– Если так, то его не будем беспокоить.

Пока Шасолтан открывала окна и проветривала свой кабинет, Аннагельды привёз главного бухгалтера.

– Простите, Дурды-ага, что потревожила вас в такую рань, – сказала Шасолтан, здороваясь с ним.

– Да я и без того уже собирался идти, когда Аннагельды подъехал.

– Скажите, пожалуйста, до вас за последние дни доходили какие-нибудь вести о Тойли Мергене?

– А что, разве с ним что-нибудь случилось? – удивился Дурды Кепбан.

– Нет, я вообще спрашиваю, – объяснила она. – Может, вы его навещали.

– Нам, Шасолтан, сейчас в гости ходить некогда. Уже четыре дня, не разгибаясь, отчёт составляем. Иначе банк денег не даст… А почему, всё-таки, Тойли-ага вас беспокоит?

– Понимаете, какое дело… Ушёл он из ателье.

– Ну да! – воскликнул Дурды Кепбан и даже крякнул от неожиданности. – Кто сказал? Вы сами его видели?

– Сама не видела, а только вчера Кособокий Гайли принёс эту новость.

– Может, он пошутил?

– Нет, клялся, что правда.

– Положим, я и сам не верил, что Тойли-ага там задержится.

– Якобы, он после отказа залёг у себя и никому на глаза не показывается… Сейчас должны приехать Аймурадов и Нуръягдыев – я за ними машину отправила, пока они по делам не ушли. Хорошо бы, конечно, чтобы и Таган присутствовал, да, говорят, болеет ещё.

– Вы что, хотите заседание бюро провести?

– Нет, заседание мы уже с Тойли Мергеном проведём – его ведь из состава бюро никто не выводил, а вот посоветоваться, обменяться мнениями относительно того, как нам быть с коммунистом, который сейчас не у дел, необходимо. Ведь он наш товарищ. И если такой человек избегает людей, дома отсиживается, значит, наш грех. Это – одно. А кроме того, Тойли Мерген знает колхозное производство как свои пять пальцев. Что же, ему в родном колхозе достойного места не найдётся!

– Это верно… – согласился Дурды Кепбан. – Ничего, если я закурю?

– Курите, курите!

Главный бухгалтер не сделал и двух затяжек, как в кабинет вошли заведующий овцеводческой фермой Баймурад Аймурадов и секретарь комсомольской организации Реджеп Нуръягдыев.

– Видно, Шасолтан позаседать не терпится, если она ни свет ни заря послала за нами, – пробасил Аймурадов, садясь напротив главбуха. – Валла! С той поры, как взялись за Тойли Мергена, ну прямо света божьего не видишь от этих заседаний. Нельзя ли их как-нибудь поубавить?

Всем своим обликом Аймурадов давал понять, он человек не рядовой. И сейчас, глядя на него, Шасолтан вдруг поняла, что не только плотной фигурой и важной походкой, но и перепоясанной широким ремнём гимнастёркой, и широкими галифе, и скрипучими сапогами, не говоря уже о манере сидеть, развалясь, и говорить начальственным тоном, заведующий фермой напоминает ей Каландара Ханова.

«Под председателя райисполкома работает», – подумала она. И тут же, как женщина, подметила коренное различие между ними. Ханова менее всего можно было назвать красавцем. Но при всём том, он чем-то неотразимо привлекал женские сердца и умел с одного взгляда расположить к себе собеседницу. Что же касается Аймурадова, то, несмотря на правильные черты лица и хорошую стать, было в его облике что-то неприятное, настораживающее.

– Что ж, сократить количество заседаний в нашей власти, – твёрдо выдержала взгляд Аймурадова Шасолтан. – Кстати, у нас сегодня будет не бюро, а просто товарищеский разговор. Если бы речь шла о заседании, следовало бы и Тойли Мергена позвать. А я как раз и предлагаю о нём поговорить…

– Да, уж теперь Тойли Мерген забудет сюда дорогу! – с торжествующей ноткой в голосе произнёс завфермой и по-хозяйски небрежно откинулся на спинку стула. – Только стоило ли из-за этого вытаскивать нас из-под одеяла? Даже горло промочить не успели. А ведь если разговор пойдёт о Тойли Мергене, то уж это надолго. Нет, видно нам без чая не обойтись. Как ты считаешь, Реджепджан?

Секретарь комсомольской организации вежливо промолчал, но тут, словно долсидаясь сигнала, в кабинет вошёл Аннагельды и поставил перед Аймурадовым огромный чайник. Затем он принёс пиалы и печенье.

– Ай, молодец, Аннагельды! Хороший ты парень! – приговаривал Аймурадов, переливая чай из чайника в пиалу и обратно, чтобы лучше заварился. – Когда мне придёт срок выходить на пенсию, я тебя на своё место посажу, Аннагельды-хан!

– А ты полагаешь продержаться на своём месте до пенсии? – пошутил Дурды Кепбан.

– Смотрю я, ты только о том и мечтаешь, как бы со мной поменяться! – подхватил шутку Аймурадов. – Ну что ж, давай! Я этими поездками в пески по горло сыт. С радостью за твой стол сяду – где же ещё так легко можно от работы отлынивать?

– Охотно уступил бы тебе свой стол, да ведь не справишься.

– Почему же? Я тоже счетоводом был.

– Те времена давно прошли, Баймурад…

Неизвестно, как долго длилась бы их перепалка, но тут заговорила Шасолтан. Она рассказала о том, что Тойли Мерген отказался работать в ателье, что он невылазно сидит дома, даже, как говорят, лежит, а не сидит, что настроение у него, очевидно, далеко не самое лучшее.

– А мы, члены бюро, ничего не знаем ни о его состоянии, ни о его намерениях… – с укоризной сказала она.

Все приумолкли, только Аймурадов, для которого вообще каждая минута, когда говорил не он, а кто-либо другой, была тягостна, иронически улыбнулся, наполнил из чайника свою пиалу и, как бы между прочим, заметил:

– Я, например, иной раз целую неделю ничего, не знаю о своей жене, и то не горюю…

– Ладно, о мужьях и жёнах – потом, – нахмурилась Шасолтан.

– Что ж тут плохого, если Тойли Мерген у себя дома лежит? – не удержался от возражения Аймурадов. – Почему мы должны его поднимать? И вообще, какое этот человек имеет теперь к нам отношение?

Вместо ответа Шасолтан спросила у него:

– Вы член нашего бюро?

– Да, – удивлённо подтвердил тот.

– Тойли Мерген – тоже. Он коммунист и состоит в нашей организации. Партийный долг обязывает нас заботиться о нём. Неужели такие вещи надо объяснять? Короче говоря, у меня есть предложение.

– Ну-ка, ну-ка, давайте послушаем, – продолжал зубоскалить завфермой. – Понравится – поддержим, не понравится…

– Я считаю нужным, – прервала его разглагольствования Шасолтан, – срочно созвать партбюро с обязательным присутствием Тойли Мергена и предложить ему достойную работу в родном колхозе.

Баймурад Аймурадов громко расхохотался.

– Прошу прекратить неуместный смех, товарищ Аймурадов, – отчеканила покрасневшая Шасолтан. Она даже встала от возмущения. – Речь идёт о нашем товарище, о коммунисте. И мы должны вмешаться в его судьбу по-товарищески.

– Как же не смеяться, товарищ Назарова, если вы такие вещи говорите, – с ласковой иронией произнёс Аймурадов и снова рассмеялся. Но тут же расчётливо оборвал смех и продолжал уже сердито: – Что же получается? Только вчера человека, выставили вон, а сегодня уже назад приглашаем? На что же это похоже?

Судя по всему, Шасолтан предвидела подобные возражения. Во всяком случае, она тут же, со всей энергией глубоко убеждённого в своей правоте человека, принялась объяснять, как обстоит дело.

– Да, Тойли Мерген освобождён общим собранием от должности председателя, – терпеливо втолковывала она заведующему фермой. – Но ведь он пока ещё такой же член нашей артели, как и все мы. Это, во-первых. Во-вторых, что бы там ни было, а колхоз должен дорожить человеком, который обладает таким опытом и такими организаторскими способностями. Подобными людьми не разбрасываются. Он ещё может принести здесь большую пользу. Он нужен колхозу! Ну, а в-третьих, хорошо бы нам поаккуратнее выбирать слова, когда мы говорим о наших товарищах. По-моему, выражение «выставили вон» никак сюда не подходит, – спокойно и строго кончила Шасолтан.

– Простите, если я нехорошо сказал, – быстро перестроился Аймурадов. – Считайте, что я этих слов не произносил. Но вы, товарищ Назарова, меня не поняли, Я просто считаю, что человек, который много лет был председателем, уже не захочет взять в руки лопату.

– Почему вы так думаете?

– Да я по себе сужу, хоть я и не председатель, а всего лишь заведующий фермой. Освободят меня от этой должности, я уже на меньшее не соглашусь. Ни за что! А ведь мне до Тойли Мергена далеко – он человек высокомерный… Или это тоже нехорошее слово? Ну, ладно, скажем так: он человек гордый и своей честью не поступится.

– Разве взяться за лопату – значит поступиться честью?

– Смотря для кого. Мне ясно, что для Тойли Мергена у нас должности не найти. Нет такой! Разве что вы с руководством этот вопрос уже согласовали или в ним самим заранее сговорились… Тогда другое дело.

– Ни с кем я не сговаривалась, товарищ Аймурадов, – покачала головой Шасолтан. – Тоже ввернули словечко не самое подходящее. А если бы с кем и согласовала, то с этого и начала бы. Я для этого вас и пригласила, чтобы обменяться мнениями, прежде чем выносить вопрос на бюро. А сговариваться с кем-нибудь тайком не в моих правилах. Хотите верьте, хотите нет, но после общего собрания я Тойли-ага ни разу не видела… К стыду своему, – добавила она с горечью.

– Я тоже не видел, но не соскучился, – заметил Баймурад.

– Ну, чего ты торгуешься! – пристыдил его молчаливый Дурды Кепбан. – Только время зря тратишь. Если против – так и скажи. Или внеси своё предложение. Вот ведь какой неугомонный!..

– Я против! В корне против!

– Объясни, почему, – насупился Реджеп.

– Нет, ты раньше скажи, какую должность можно дать Тойли Мергену! – заранее торжествуя победу, ехидничал Аймурадов.

– Я предлагаю назначить его бригадиром, – не замедлила с ответом Шасолтан. – Да, да, бригадиром!

– Это в какую же бригаду? – ядовито ухмыляясь, осведомился Аймурадов.

– В третью – по месту жительства. Таган давно просит освободить его от бригадирства – он опять ложится в больницу. А вместо него…

– Так бы сразу и сказали! – громче прежнего расхохотался заведующий фермой. – Значит, туда, где собрались все его родственники, чтобы уж семейственность расцвела вовсю! Выходит, мы зря потели три полных дня на общем собрании, зря снимали Тойли Мергена! Дурды-ага, конечно, вас поддержит. Его отношение к Тойли Мергену все знают – недаром говорится: «Ворон ворону глаз не выклюет».

– Это ещё что за разговоры! – возмутился Дурды Кепбан. – Смотри, Баймурад, все твои тридцать два зуба вгоню тебе в глотку за подобные оскорбления!.. Если хочешь знать, сам ты каркаешь, как ворон…

Шасолтан, разумеется, понимала, что её предложение вызовет спор, но такой ожесточённой схватки она, конечно, не могла предвидеть. Дурды Кепбан не отличался словоохотливостью, но сейчас, когда задели его честь, ему необходимо было выговориться, и её это только радовало.

– Ты зря на меня взъелся, Дурды, – почувствовав, что хватил через край, попробовал выкрутиться Аймурадов. – Что ты, шуток не понимаешь? Просто пословица есть такая…

– Я твои шутки прекрасно понимаю! – пуще прежнего разошёлся главный бухгалтер. – Я, если хочешь знать, с Тойли Мергеном в близком родстве не только по крови, но и по духу. И не отказываюсь от него. И раз уж ты намекаешь на моё родство с ним, знай, что я не из тех подлецов, которые козыряют своим свояком, пока тот именит, а стоит ему чуть пошатнуться, как они мигом от него отворачиваются.

– Уж не в меня ли ты метишь? – покосился на собеседника Аймурадов.

Казалось, они поменялись ролями. В голосе главного бухгалтера появились ядовитые нотки, а заведующий фермой вдруг удивил остальных никак не свойственной ему сдержанностью.

– Угадал! – с недоброй усмешкой воскликнул Дурды Кепбан. – Что бы о тебе ни говорили, но человек ты сообразительный, Баймурад. Именно в тебя мечу. Все мы помним нашего прежнего зампредисполкома. Бывало, когда к нему ни придёшь, ты у его дверей пасёшься, словно конь стреноженный. Если радость – ты у него тамадой, если горе – ты у него утешителем. А теперь он, бедняга, к постели прикован, так ты о нём и думать забыл, наверно, и не помнишь, как он выглядит… Погоди, погоди, не перебивай меня!.. Я, если хочешь знать, таким родственником, как Тойли Мерген, могу только гордиться. А ты ему и в подмётки не годишься! Думаешь, если стал заведовать фермой, то заодно и умом обзавёлся. Как бы не так! Все диву даюсь – за что только тебя в бюро выбрали… Конечно, Тойли Мергена не зря упрекали в семейственности. Но не в этом его главная вина. А в том, что мусор вокруг себя не разгребал. Трепачам, которым я бы и паршивой козы не доверил, давал должности.

– По-твоему, я один из них? – опять стал задираться Баймурад, как бы провоцируя собеседника на прямое оскорблений.

Но Дурды Кепбан даже не заметил угрозы в его голосе и ответил на вопрос утвердительно:

– Не только один из них, просто самый главный!.. Но не беспокойся, народ и тобой тоже займётся.

– Уж не хочешь ли ты бросить тень на мою честь?

– А, да ну тебя, – махнул рукой главбух. – Понимай как знаешь.

– Имей в виду, я клеветы не потерплю! – сверкнул глазами Аймурадов. – Я наверх жаловаться буду.

– Давай, давай, жалуйся. Вот тогда-то всё и всплывёт. Начнут люди разбираться и поймут, что ты за человек…

Тут подал голос молчавший всё время Нуръягдыев.

– Может, хватит препираться? – не по возрасту рассудительно сказал комсорг. – Мне предложение Шасолтан по душе. В самом деле, такого бригадира, как Тойли Мерген, поискать… Только согласится ли он?

– А мы, прежде чем обсуждать этот вопрос на бюро, – обрадовалась Шасолтан, – посоветуемся ещё с товарищем Карлыевым. И попросим его со своей стороны поговорить с Тойли Мергеном. Словом, «согласуем», – лукаво посмотрела она на Аймурадова.

– Раз вы все тут заодно, то и советоваться незачем было, – обиженно произнёс тот и вдруг заторопился.

Остальные тоже потянулись к выходу, за исключением Дурды Кепбана, которого нетерпеливо поджидал корпящий над отчётом Аннагельды.

V

Уже несколько долгих дней Тойли Мерген маялся, погруженный в застойную тишину своего просторного дома. Доведённый непривычным бездельем до отчаяния, он буквально не знал, куда себя девать. Поэтому, когда внезапно зазвонил телефон, он подскочил к нему с проворством, заставившим улыбнуться даже приунывшую Акнабат.

– Это вы, Тойли-ага? – услыхал он в трубке голос секретарши из райкома. – Салам! Спешу сказать вам, что товарищ Карлыев вчера вечером вернулся.

– А он у себя сейчас?

– Да, соединяю с ним.

Карлыев тут же поднял трубку.

– Салам-алейкум, Тойли-ага! – послышался его голос.

– Как поживаешь, Мухаммед? Как съездил?

– Неплохо. Ашхабадские друзья просили передать вам привет.

– Да будут здоровы те, кто посылал привет, и тот, кто его привёз. Хотел бы повидаться с тобой, если дела позволяют.

– Что, не получилось в ателье?

– Совсем не получилось.

– Давайте, Тойли-ага, так сделаем. Мне сейчас надо выехать с инженерами в район. Тут у нас химический завод собираются строить, так вот, надо площадку выбрать. Вернусь только после обеда, а когда точно – трудно сказать. Лучше всего будет, если вы вечерком ко мне домой заглянете.

– Домой?

– Да. Что вас так удивило? Вы же у меня бывали и знаете, что к секретарю райкома тоже иногда люди в гости ходят, – засмеялся Карлыев. – И потом, дома никто нас торопить не будет.

– Так-то оно так, а только…

– Словом, приезжайте, Тойли-ага. Тут ваши товарищи мне одну идейку подбросили, хотелось бы с вами её обсудить. Итак, до вечера.

Секретарь райкома жил в большом крупнопанельном доме, одном из тех, что целым кварталом недавно выросли на окраине города.

Хозяин встретил Тойли Мергена в дверях. Едва гость вытер на площадке ноги о коврик и переступил порог, как откуда-то из-за спины Карлыева возник худенький белолицый мальчик лет десяти.

– Салам, Тойли-ага! – с достоинством произнёс он и вежливо протянул руку.

– Салам, Батыр, салам! – пожал его маленькую ладошку Тойли Мерген. – Ну как, год обещает быть урожайным на двойки?

– Двойки? – удивлённо повёл плечами мальчик. – Лично у меня даже троек не бывает.

– Ну да! Что ж, одни четвёрки?

– Нет, и пятёрки тоже, – как нечто само собой разумеющееся заявил мальчик.

– Наверно, учитель с твоим папой дружит, вот и выставляет тебе хорошие отметки.

– Во-первых, у меня не учитель, а учительница. Во-вторых, папа её никогда в глаза не видел. В-третьих…

– Верю, верю, Батыр-хан! – улыбнулся Тойли Мерген и похлопал мальчика по плечу. – Я знаю, что в школе ты молодцом.

– Ну-ка, хвастунишка, – вмешался хозяин дома, поворачивая сына за плечи, – ступай к маме и скажи, что приехал Тойли-ага. А нам пока поговорить надо.

Он провёл гостя в комнату, усадил его в кресло, принёс чай, но говорить о деле не спешил. Сначала речь у них зашла о мебели, о том, как трудно, её в районе достать, потом коснулась вообще недостатков в работе торговой сети, затем перешли на достоинства и недостатки новых домов.

– Всем хороша квартира, – заметил Карлыев, обводя взглядом стены, – одно плохо – потолки низкие. Возможно, для Риги или Таллина, где даже летом прохладно, такой высоты вполне достаточно. Но для наших жарких мест это не годится – в комнате воздуха маловато.

– Значит, надо добиться от строителей, чтобы увеличили высоту. Неужели не послушаются?

– Это дело не такое простое, – проговорил Карлыев, разливая чай. – Существует утверждённый типовой проект дома. Исходя из проекта, создан завод, где изготовляют панели. Чтобы увеличить панель хотя бы на сантиметр, пришлось бы переделать проект и перестроить заново всё производство. Тут ведь одно сразу потянет за собой другое. Впрочем, как и всё в жизни. Человека мы ценим больше, когда он не похож на других, когда в нём что-то своё заложено. Ну, а вещи при массовом производстве, хочешь не хочешь, приходится подгонять под определённый размер. Иначе такой разнобой получится, что вся жизнь остановится.

– Правильно говоришь, а всё-таки не совсем, – позволил себе усомниться Тойли Мерген. – Дома-то, как ни говори, для людей строится. И проекты составляют и утверждают тоже люди. Так неужто те, кто живёт в домах, не сумеют сговориться с теми, кто их создаёт? Может, всё-таки стоит иногда что-то поменять, пусть даже оно потянет за собой всё остальное. Пусть для Риги один проект будет, для наших краёв другой. Разве нельзя этого добиться?

– Можно, конечно, если крепко взяться! От нас самих всё зависит. Когда человек своё дело знает и любит, он всего может добиться.

«Пожалуй, сейчас-то он уж на меня разговор переведёт», – предположил Тойли Мерген, но Карлыев продолжал размышлять вслух о человеческом призвании, о профессиональных склонностях, о верности любимому ремеслу вообще.

В дверях появилась хозяйка дома с огромным бухарским блюдом аппетитных пельменей.

– Саламалик, Тойли-ага! – приветливо улыбнулась она гостю.

– Как поживаете, Марал? – ожибился Тойли Мерген, помогая ей поставить блюдо на стол. – Всё ли у вас хорошо?

– Слава богу, неплохо, – ответила она, озабоченно поглядывая в сторону буфета. – Проголодались, наверно? Мухаммед предупредил меня, что вы не любитель плова, – добавила она. – Вот я и затеяла пельмени.

На столе мгновенно появились тарелки, вилки, ложки, рюмки, и все трое приступили к трапезе.

– За ваше здоровье, Тойли-ага! – наполнив рюмки, провозгласил хозяин.

– Чтобы все мы были здоровы!

Мужчины выпили, Марал же только пригубила…

– Если вы меня стесняетесь, то напрасно, – сказал ей Тойли Мерген, кладя себе на тарелку пельмени. – В таких случаях надо не с гостем советоваться, а со своим сердцем. К тому же вы – врач…

– Уж не хотите ли вы сказать, что врачи народ пьющий? – пошутила Марал. – Нет, Тойли-ага, кому-кому, а уж нам-то лучше других известно, как легко утопить собственное сердце в рюмке. – Она лишь попробовала пельмени, над которыми немало повозилась, и отложила вилку. – Я бы и рада с вами посидеть, – добавила Марал уже серьёзно, – но через час мне надо быть в операционной.

– Разве ты сегодня оперируешь? – виновато посмотрел на жену Карлыев. – Знал бы, сам бы и обед приготовил. Конечно, такие пельмени у меня бы не получились, но, не хвалясь, скажу, что мясо поджарил бы не хуже, да и кайнатму сделал бы по всем правилам.

– Вообще-то сегодня очередь Сульгун, – пояснила Марал. – Но она попросила, чтобы на этот раз я была рядом. Трудный случай.

– Сульгун – это красивая девушка с длинными косами? – осведомился Карлыев.

– Да, красивая, с длинными косами, – удивлённо взглянула Марал на мужа. – А ты откуда знаешь?

– Вот те раз! Ты же сама меня с ней знакомила. Ну, помнишь в кино?

– Да, да, правда! Она самая!

– Ты ещё потом всю дорогу её расхваливала. И способная она, и умница…

– Эту девушку сколько ни хвали – всё мало! – подтвердила Марал. – Она, конечно, не без странностей, но рука у неё удивительно твёрдая… Говорят, лет двадцать назад был в Ашхабаде замечательный молодой хирург Бяшим Ханов. Он погиб во время землетрясения. Так вот, старики у нас считают, что Сульгун ему не уступает. Во всяком случае, могу поручиться, что её имя скоро прославит нашу больницу. Она уже и сейчас делает очень сложные операции.

– А ты?

– Сейчас ведь речь идёт не обо мне, Мухаммед! – ласково попрекнула Марал мужа.

– Это верно, – согласился Карлыев. – Но скажи, пожалуйста, почему ты считаешь, что Сульгун странная? Что в ней такого? Может, она высокомерно держится, зазналась очень?

– Ну, нет. Этого про неё не скажешь. Сульгун вовсе не из тех девиц с самомнением, которые после первой же удачи сразу норовят задрать нос. Дескать, у меня талант, и с другими меня не равняйте… Нет, просто она какая-то неуравновешенная, что ли, – задумалась на минуту Марал. – Настроение у неё каждую минуту меняется. То она безмятежна, как ребёнок, а то вдруг разворчится, не хуже старухи. Только что радовалась, смотришь, уже грустит… Я не очень-то посвящена в её личную жизнь, но почему-то мне кажется, что Сульгун не совсем счастлива. Впрочем, откуда мне знать – она ведь ещё молодая… И потом это все ерунда, чего не бывает в девичестве! Встретит хорошего парня, влюбится, и сразу отпадут все печали, как будто их и не было никогда… Кстати, – обратилась Марал к Тойли Мергену. – А когда ваш сын женится?

– Откуда же мне знать! И без того моя старуха всё меня теребит – давай, дескать, его сами поженим, раз он так тянет.

– Что ж, вот вам и невеста, – улыбнулась Марал. – Могу и словечко замолвить, если, конечно, красивых халатов не пожалеете.

– В самом деле, Тойли-ага, – поддержал жену Карлыев. – Это идея!

– За халатами дело не станет, – неуверенно отозвался Тойли Мерген. – Только нынешняя молодёжь в нашем словечке не нуждается. Полюбят друг друга, глядишь, и сами обо всём договорились.

– Вы правы, Тойли-ага, – поднимаясь из-за стола, кивнула Марал. – Приходите к нам, пожалуйста, почаще. А сейчас я с вами должна попрощаться – машина пришла.

После ухода хозяйки Тойли Мерген заметил не без грусти в голосе:

– У твоей жены утомлённый вид. Как у неё с диссертацией? Может, ей передохнуть лучше?

– Да, Тойли-ага, устала она, – согласился Карлыев. – Служить, вести дом и заниматься научной работой – это не каждая женщина выдержит. Затянулось у неё с диссертацией. Сами понимаете – два студента для одной семьи многовато, вот Марал и работала за двоих, пока я учился. Но теперь близок конец – скоро защита.

Они снова выпили чаю, и только потом Карлыев приступил к делу.

– Значит, ушли вы из ателье, Тойли-ага?

– Не ушёл, а сбежал!

– Я, признаться, с самого начала не очень-то верил, что вы там приживётесь. А теперь вижу – поторопились мы. Эх, не решился я вам тогда прямо сказать: мол, зачем вам, дорогой Тойли-ага, такая должность, если вы всю жизнь на полях провели. Ну, да ладно, сами вы меня поправили…

– Ты по телефону говорил о какой-то новой идее на мой счёт, – напомнил об их утреннем разговоре Тойли Мерген.